Текст книги "Партизаны в Бихаче"

Автор книги: Бранко Чопич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

10

Стремительными ударами пролетарии и краинские партизаны один за другим освобождали западные боснийские города. Однажды по омладинской роте разнеслось радостное известие:

– Подходит очередь Бихача. Скоро и его будем штурмовать.

– С одной стороны пойдут краинцы, а с другой – хорватские партизаны из Лики, Кордуна и Бании, – объяснял Лиян.

– Эге, старик, а ты-то откуда это знаешь? – удивлялись бойцы. – Говоришь так, будто сам составлял план штурма.

– Да, примерно так оно и есть, – ответил Лиян. – Я Бихач знаю, как свою собственную сумку. Четыре месяца я сидел в «Вышке», бихачской кутузке, – из-за одной драки на церковном празднике в селе Стрмоноги. Знаешь, мы тогда сняли язык с церковного колокола, вышибли им двери в поповом доме и поколотили сборщиков налогов, лесника и одного продавца молитвенников, который там случайно оказался. Потом выяснилось, что тот продавец был шпионом из итальянского генштаба, однако мне никто не подумал дать награду за ту баталию.

– Ого, да ведь ты, оказывается, настоящая историческая личность! – восхищенно гаркнул Черный Гаврило. – Тебя бы надо рисовать рядом с Королевичем Марко и Мусой Разбойником.

– Конечно надо, – подхватил Лиян. – Нарисовать меня на Шушле и с одной стороны пририсовать сумку с бутылкой ракии, а с другой – бутылку ракии в сумке.

– Так ведь это одно и то же: что в лоб, что по лбу, – заметил Черный Гаврило.

– А это-то и требуется! – с довольным видом провозгласил Лиян. – Надо, чтобы было, как в народной песне поется:

 
Мех с вином к седлу привесил сбоку,
А с другого – шестопер тяжелый,
Чтоб седло его держалось прямо.
 

– Когда ты из одной бутыли хорошенько глотнешь, как раз седло на сторону и съедет, – заметил Гаврило.

– А я тогда отхлебну из другой бутылки и мигом восстановлю равновесие! – нашелся Лиян.

– Гляди тогда сам равновесие не потеряй, – пробурчал черный великан.

– А я, как замечу, что меня ракия в разные стороны качает, сразу завалюсь где-нибудь на солому, сумку под голову и задам славного храпака. Никакое равновесие мне тогда не страшно.

Но как же все-таки стало известно о готовящемся штурме Бихача, если высшее партизанское командование еще только начало разрабатывать эту операцию?

Этот вопрос задавал себе и участник боев в Испании Коста Надж, командующий всей краинской партизанской армией. Однажды, когда он проходил мимо кухни омладинской роты, повар Лиян остановил его вопросом:

– Когда на Бихач идем, товарищ Коста? Я уже прикидываю, как буду наступать через мост на Уне.

Командующий, вздрогнув от неожиданности, спросил:

– Да кто тебе сказал, что мы собираемся штурмовать Бихач?

– Хе-хе, кто! – лукаво прищурился Лиян. – Зуко Зукич оказал, а у него тысяча глаз, тысяча ушей и сто один с половиной нос!

– Зуко Зукич? – удивленно пробормотал командующий. – Кто же этот всезнайка? Я уже несколько раз про него слышал.

Об этом таинственном всезнайке бесполезно было расспрашивать кого бы то ни было. Все верили новостям, которые он разносил, но никто еще его лично не видел, а тем более не был с ним знаком.

Готовят, например, партизаны нападение на какое-нибудь вражеское укрепление, держат это строго в тайне, как вдруг где-нибудь на деревенском сходе раздается:

– А наши-то собираются ударить по тем дотам, что у развилки двух дорог.

– Кто это тебе сказал? – с любопытством спрашивают собравшиеся.

– Кто же еще, как не Зуко Зукич.

– Значит, так оно и есть: Зуко никогда не врет.

Этот таинственный вездесущий Зуко Зукич собирает все слухи, сопровождает военные колонны, прислушивается к разговорам командиров, заглядывает в их блокноты, следит за пролетающими самолетами, слушает далекую орудийную канонаду, смотрит вслед журавлиной стае, улетающей на юг и предвещающей скорый приход зимы… Все это Зуко Зукич видит и помнит, чтобы однажды шепнуть кому-нибудь на ухо:

– Противник готовит нападение на партизанские поселки!

Тот, кому он это шепнул, не помнит, ни от кого, ни когда он услышал эту новость, а скорее бежит к соседу, чтобы предупредить того:

– Враги собираются напасть на нас, будь в готовности.

– Что, Зуко Зукич сообщил?

– Он самый.

Зуко Зукич – это народная разведывательная служба, у которой миллионы глаз и ушей, наблюдателей, связных, осведомителей, в ее распоряжении множество сигналов, тайных знаков, ловушек, хитростей, конспиративных квартир… Это глухая тишина, которая в любую минуту может взорваться пушечными залпами. На освобожденной партизанами территории даже дети по мере сил помогают нашему Зуко Зукичу.

Когда повар Лиян спал, Зуко Зукич тихо шепнул в его волосатое ухо: «Готовится штурм Бихача!»

Лиян вскочил, будто у него над самым ухом разорвался орудийный снаряд, и закричал:

– Не может быть! За такую радостную новость я тебя даже ракией угощу. Держи фляжку, выпей!

Однако никто ему не ответил. Кругом тишина. Лиян растерянно оглянулся вокруг и, никого не обнаружив, довольно пробормотал:

– Что ж, раз ты не хочешь ракии, я сам себя угощу в честь такой радостной новости. Твое здоровье, товарищ Лиян! – Он отхлебнул из фляжки добрый глоток и только тогда все понял: – Ха, да ведь мне это не иначе как сам Зуко Зукич шепнул. А ну-ка еще глоточек за товарища Зуко Зукича! Будь здоров, брат Зуко, живи до ста двадцати лет!

«Кло-кло-кло!» За невидимого всезнайку Зуко была выпита еще добрая половина фляжки.

Тут Лиян вдруг заволновался и закричал в тишину холодных предрассветных сумерек:

– Зуко, милый, а найдется ли в Бихаче добрая ракия?

По ближайшей березовой роще пробежал предутренний ветерок. Зашевелились, зашелестели березы, и в их шепоте Лиян услышал ободряющий ответ: «Зачем глупые вопросы задаешь, дурья твоя башка! Польется ракия рекой, что твоя Уна, это же сам Бихач!»

11

– Это же сам Бихач! – торжествующе воскликнул повар Лиян, стоя на вершине холма и показывая на город, раскинувшийся внизу вдоль реки Уны.

Бывший полевой сторож, а теперь славный повар омладинской роты, был так горд своим знанием Бихача, словно он годами смотрел на него из канцелярии самого градоначальника, первого человека славного города. Однако, как мы знаем, город он изучил, глядя в зарешеченное окно древней тюрьмы, которую народ называл «Вышкой».

– Это же сам Бихач! – инстинктивно повторил я, потому что и я любил этот древний город еще с далеких гимназических дней. Здесь прошли лучшие дни моего детства, годы веселого шалопайства, годы, когда пишут первые стихи и первые любовные письма.

– Это же сам Бихач! – пробасил и партизанский командир Милош Балач, который еще давно, в самом начале народного восстания, проходя с двумя десятками бойцов по шоссе мимо города, угрожающе пел:

 
Усташи оставляет Бихач:
Наступает на город Балач.
 

Здесь, перед городом, – Милош с горсткой бойцов, а в городе – тысячи вражеских солдат, пулеметы и пушки, и все же Милош твердо уверен в своей победе.

– Это же сам Бихач! – провозгласил и один старый профессор, знаток истории города. Он знал наизусть всех королей, владык и полководцев, которые здесь или правили, или штурмовали Бихач начиная с 1260 года, когда город первый раз упоминается в летописи. Правили здесь и Бела Четвертый, и Людовик Первый, и Сигизмунд, и Хрвое Вукич, и Никола Юришич. В 1592 году город осадил, а затем и занял турецкий полководец Хасан-паша Предоевич.

Услышав про Хасан-пашу Предоевича, повар Лиян вдруг подскочил и воскликнул:

– Э-хе-хе, вот чудеса! Один Предоевич в давние времена осаждал город, а другой Предоевич вот-вот должен его освободить!

– Какой еще другой Предоевич? – спросили мы в один голос.

– Да командир Джурин Предоевич из Второй краинской бригады! – закричал Лиян. – Под Грмечем его бригаду так и называют: «Джурина бригада».

– Верно, старик прав, – сказал Скендер Куленович. – Настали времена, когда древний Бихач освобождает Предоевич из народа, освобождает, хоть он и не паша и перед его шатром не развевается знамя с тремя конскими хвостами на древке.

– Перед нами сам Бихач! – сказал на собрании командиров краинских и хорватских бригад начштаба Краины Коста Надж. – Нас там встретят тысячи солдат, отборнейших головорезов, в городе множество дотов, дзотов, пулеметов и орудий. Каждый дом в Бихаче враг превратил в крепость, откуда будет поливать нас огнем.

– А мы, – спросил один из командиров, – какими силами будем наступать на город?

Коста оживился, лицо его прояснилось:

– Город будут штурмовать восемь краинских и хорватских бригад, восемь бригад отборных, закаленных партизан, испытанных во многих боях. Среди них немало опытных гранатометчиков, пулеметчиков и специалистов по ночным налетам. Тут и прославленные защитники Козары и Петровой горы, герои Дрвара, Срба и Бандеры, бойцы отрядов, дравшихся под Приедором.

– Да, жарковато будет в Бихаче! – качая головами, говорили командиры.

Так как омладинская рота входила в состав Второй краинской бригады, повар Лиян в один момент разнес по всей бригаде, что их любимый командир Джурин Предоевич является прапраправнуком знаменитого полководца Хасан-паши Предоевича, который в свое время осаждал Бихач и у которого был конь с двумя хвостами.

– Какой еще конь с двумя хвостами, козел ты старый! – закричал Скендер Куленович. – Это на знамени у паши могло быть по два или даже три конских хвоста, это у них вроде как знаки отличия.

– Э, побратим Лиян, тогда ты тоже вроде как паша, только с одним хвостом – Шушлиным! – захохотал Черный Гаврило. – Но если б меня спросили, я бы тебя, как бывшего полевого сторожа, наградил не меньше как десятком разных хвостов: лошадиных, коровьих, ослиных, воловьих, овечьих, козлиных, собачьих…

– Стой, стой! – закричал Лиян сердито. – Собаки не относятся к ведению полевого сторожа, так что все собачьи хвосты я дарю тебе.

Так разговор о древнем покорителе Бихача превратился в бурный спор о том, за чьи хвосты должен отвечать сельский полевой сторож.

Следующей ночью грешному повару Лияну приснился страшный сон, будто бы он участвовал в той исторической битве за Бихач в 1592 году и его захватили в плен турки. Притащили его связанного к самому Хасан-паше Предоевичу, который, увидев Лияна, закричал ужасным голосом: «Этого зловредного повара и сторожа сейчас же привязать к лошадиным хвостам и разорвать на части!»

В тот же миг янычары схватили Лияна за руки и за ноги и потащили его к своим лошадям. От ужаса Лиян завопил не своим голосом – и проснулся. Черный Гаврило вздрогнул во сне и, проснувшись, спросил:

– Что такое, чего орешь, будто тебя лошадьми на части рвут?

– Ей-богу, не проснись я вовремя, со мной бы как раз это и случилось! – пробормотал Лиян и потянулся за своей фляжкой.

12

Скрытно, соблюдая величайшую осторожность, партизанские бригады со всех сторон приближались к Бихачу, к многочисленным укреплениям, построенным неприятелем на подступах к городу. Командиры бригад и батальонов внимательно изучали лежавшую перед ними местность, по которой придется наступать, когда начнется решающий бой.

Джурин Предоевич, заместитель командира Второй краинской бригады, и командиры двух лучших групп гранатометчиков Николетина Бурсач и Йова Станивук стояли на вершине холма, с которого хорошо был виден лежащий внизу город. Показывая на приземистые дома на правом берегу Уны, так называемое Поунье, Предоевич объяснял:

– Вы со своими гранатометчиками должны скрытно, без всякого шума пробраться как можно ближе к мосту через Уну. Там заляжете и будете ждать сигнала к атаке. Взрывами гранат и криками вы должны создать как можно большее смятение в рядах противника, который, увидев, что вы ворвались в город и вышли к самой Уне, охваченный паникой, обратится в бегство.

– Крик и паника могут делать чудеса, – подтвердил Николетина Бурсач, опытный партизан, участник многих дерзких ночных вылазок.

А Йова Станивук добавил, улыбаясь:

– Надо еще повара Лияна уговорить пробраться с нами в город, другого такого мастера создавать панику нет во всей Боснии. Он даже в нашей роте дважды такую панику поднял, что мы драпали как сумасшедшие.

– Его уговорить нетрудно будет, стоит только сказать, что у моста недавно построен склад ракии, – ответил Предоевич. – Смотрите только, чтобы он в ваших собственных рядах паники не посеял. Кто-кто, а я этого Лияна знаю.

А в это самое время, когда на холме над Бихачем шел разговор о Лияне, хитрый повар, выйдя из своей кухни, удивленно смотрел на крестьянских женщин и девушек с распущенными волосами, которые проходили мимо него по дороге.

– Что же это такое? Наверное, какая-нибудь новая военная мода, – рассуждал он сам с собой. – Дай-ка кого-нибудь спрошу, уж очень любопытно.

Тут из-за поворота показались огромная тетка Тодория и красавица пастушка Борка, обе тоже с распущенными волосами.

– Эй, бабы, чего волосы-то распустили? – закричал им Лиян.

– Так мы тебе и сказали, держи карман шире, лошадиный обожатель, козлиный телохранитель, овечий опекун! – выкрикнула Тодория. – Сам лучше нас все знаешь, и нечего тут дурака валять!

– Чтоб у меня фляжка всю жизнь была пустая, если знаю! – поклялся Лиян своей самой страшной клятвой.

– Если на плечах у тебя пустая тыква, почему бы и на поясе не быть пустой фляжке! – ехидно заметила Тодория.

Пастушка Борка дружески улыбнулась Лияну и сказала:

– Дядя Лиян, мы расплели косы, чтобы пути-дорожки нашей армии не путались, когда она в жестокий бой пойдет.

– А откуда вы знаете, что наша армия к битве готовится? – изумленно спросил Лиян.

– Зуко Зукич сказал, – весело засмеялась девушка.

– Поймать бы мне только этого Зуко Зукича, уж я бы его спросил, с какой это он стати выдает военные тайны разным бабам да девкам! – угрожающе заявил Лиян, на что тетка Тодория, не задумываясь, отпарировала:

– Зуко Зукич сказал, что наши распущенные волосы не смогут помочь одному тебе, потому что ты как хватишь из своей баклажки, так у тебя твои кривые ноги сразу начинают заплетаться. Вместо Бихача они тебя, того гляди, унесут прямо в Кулен Вакуф или еще куда-нибудь к черту на рога.

Пока Лиян размышлял, что бы ответить тетке Тодории, откуда ни возьмись, словно из-под земли, появился знаменитый гранатометчик Йова Станивук и, увидев Лияна в обществе красавицы Борки и своей тетки Тодории, растерянно пробормотал:

– Ого, что это я вижу, моя дорогая тетушка Тодория, мой сосед Лиян и моя… то есть своя… то есть наша, как бы это поточнее сказать, самая что ни на есть наша Борка, пастушечка, девчушечка, красавица, соседушка…

– Э, э, полегче, полегче, – перебил его Лиян, – образовался, понимаешь, так и частит, так и частит. Про меня и про тетку Тодорию по паре слов – раз-раз, и готово, а про этого прыткого чертенка выпустил целую очередь из тяжелого пулемета, словно на сам Бихач наступает.

– Да, Бихач! Вот спасибо, что напомнил. А то я совсем было растерялся при виде нашей Борки и забыл, по какому делу к тебе шел.

– Ко мне? – изумился Лиян.

– Да, да, именно к тебе, – подтвердил Станивук. – Давай-ка отойдем в сторонку, а то речь о военных делах идет, и поэтому неудобно…

– Это они в моем-то присутствии не хотят говорить про Бихач! – с негодованием воскликнула Тодория. – Ты что же, своей родной тетке не веришь, а?

– Что за черт, тетка уже все знает! – удивился Станивук. – Ну, раз так, тогда можно и при ней говорить о нашем общем деле.

– Можно, герой, можно, давай говори!

– Не согласишься ли ты, дядя Лиян, пробраться вместе с нашим батальоном в Бихач перед началом боя, чтобы наделать там шуму, когда наши подадут сигнал к общему наступлению? Пойдешь с двумя группами гранатометчиков – моими и Николетины Бурсача.

– А Черный Гаврило, пулеметчик, пойдет с нами? Знаешь, без его страшного голосища хорошей паники никак не сделать.

– Ну конечно же пойдет. Ты ему только подсказывай, что кричать, а уж он-то будет орать как резаный.

– Хе-хе, если еще у меня и во фляжке найдется глоточек-другой доброй ракии, то тогда лозунги для паникеров будут из меня вылетать целыми очередями, как пули из Гаврилова пулемета.

– Вот-вот, как Гаврило без тебя ничего не накричит, так и от тебя не будет никакого проку без товарища Райки Сливич, то есть без ракии.

– Точно так же, как наши девушки не получали бы таких красивых писем, если бы не ты, а от тебя не было бы никакого толку, если бы поблизости не оказался поэт Скендер Куленович, который тебе подсказывает нужные слова, а то ты сам и не знаешь, чего писать.

– Тихо ты, замолчи! – испугался Станивук и покраснел. – Молчи, чтобы тебя не услышала моя тетка Тодория, а то я пропал, всю жизнь будет надо мной смеяться.

– Ладно, ладно. А я ведь помню, как ты писал тому красноармейцу, погоди, погоди, дай бог памяти…

 
Когда в засаде жду врага,
Я представляю русские снега.
Желаю тебе в живых остаться
И с фашистами расквитаться.
 

– Да ты, Лиян, прирожденный поэт! – удивился Станивук. – Чего только от тебя не услышишь.

– Эге, а я бы еще мог кое-что продекламировать из твоих писем этой чертовой девке Цуе.

– Нет, нет, молчи! – зашипел Станивук. – Если тебя услышит Борка, нам обоим несдобровать.

Однако Лиян уже не мог остановиться и зашептал Станивуку на ухо:

 
Дорогая Цуя,
Я тебе пишу всю ночь напролет,
Строчку напишу, а дальше не идет…
 

Станивук от неожиданности только крякнул и так треснул Лияна своим кулачищем по голове, что славный повар грохнулся наземь и завопил:

– Воздух! В укрытия!

13

Серый ноябрьский день тихо угасал над просторной Бихачской котловиной. По мере того как меркнул дневной свет, город, рассыпанный в долине, все сильнее манил своими бесчисленными огнями. Бихач был спокоен и безмятежен, судя по всему, в нем никто не подозревал о том, что восемь партизанских бригад уже замкнули вокруг города стальное кольцо и теперь лишь ждали сигнала, чтобы открыть ураганный огонь по врагу.

На направлении главного удара, на обрывистом склоне холма Грабежа, был оборудован наблюдательный пункт начальника штаба Боснийской Краины товарища Косты Наджа, участника войны в Испании. Тут же в готовности отправиться в любом направлении с депешей ждали возбужденные предстоящим боем партизанские связные.

Работники штаба Косты внимательно оглядывают с холма ярко освещенный Бихач и удивляются:

– Огни в городе горят вовсю, видать, противник совершенно уверен в своей полной безопасности.

– Как же они не заметили ничего подозрительного, когда вон сколько народу к городу подошло? Неужели из окрестных сел никто не побежал в город и не сообщил о нашем приближении?

– Никто не побежал, потому что весь народ с нами, предателей у нас нет. Вы же сами видели толпы женщин с распущенными волосами.

В неглубокой низине невдалеке от штаба собралась довольно большая группа партизанских командиров. Тут же торчим и мы, двое партизанских поэтов: Скендер Куленович и я – Бранко Чопич. Мы стараемся держаться поближе к командиру Роце, у которого просторный карман шинели оттопыривает объемистая фляжка с ракией. Время от времени один из нас начинает напевать:

 
Роца, не зевай, фляжку доставай!
 

– По всему видать, что вы у Лияна школу прошли.

Через некоторое время кто-нибудь из нас снова подает голос:

 
У Роды душа нараспашку,
Сейчас он нам даст свою фляжку.
 

Наконец Роца пытается, воспользовавшись темнотой, скрыться от нас в кустах, но и там его настигает такая благозвучная песенка:

 
Эй ты, Роца, вылезай,
С нами в прятки не играй,
Лучше фляжку доставай!
 

Каждый раз мы свое обращение к Роце увеличивали по крайней мере на одну строку, доказывая таким образом, что его ракия для нас – настоящий источник поэтического вдохновения.

Метрах в двадцати от нашей низины на небольшом пригорке были установлены две тяжелые гаубицы, которые должны были своими выстрелами дать сигнал к штурму Бихача. Мы со Скендером совсем забыли про них, но как раз когда в очередной раз добрались до Роциной фляжки и стали спорить, кому первому сделать глоток, эти орудия так страшно загрохотали, что, бросив фляжку, мы пластом растянулись на земле.

– Из пушек по нам бьют, попали как кур в ощип!

Мы снова вскочили на ноги, в ужасе оглядываясь, куда бы спрятаться, и тут над самыми нашими головами раздался оглушительный хохот Роцы, напоминающий раскаты грома:

– Ха-ха-ха, что, наверное, сейчас бы отдали все на свете за паршивую мышиную нору, чтобы только укрыться! Во как перепугались своих же собственных орудий!

– Ну д-да, к-как будто м-мы н-не знаем, что это на-наши собственные гаубицы! – нервно стуча зубами, промямлил я.

– Конечно, знаем! – с важным видом подтвердил Скендер и, гордо выпятив грудь, храбро уселся на земле.

В эту минуту он, высокий и усатый, с отвагой во взоре, казался самим Хасан-пашой, древним покорителем Бихача. Я подобрал оброненную фляжку и, склонившись в низком поклоне, протянул ему:

– Благородный паша, не примешь ли из рук твоего покорного слуги Ибрагима сей напиток, великолепно помогающий от заячьей лихорадки и медвежьей болезни?

– Сейчас вот как трахну своей палицей, узнаешь у меня тогда медвежью болезнь! – грозно закричал Скендер и замахнулся на меня своей зеленой сумкой, в которой всегда носил рукописи. Я знал, что у него там есть кроме всего прочего и два-три стихотворения о нашем друге пулеметчике Йове Станивуке и что сумка должна быть довольно увесистой, и не на шутку испугался.

– Ну вот, чем только моя мама Соя не тузила меня по спине и чуть пониже: и угольными щипцами, и поварешкой, и уздечкой, и мешалкой для теста, и скалкой, и колом из плетня, и простой дубиной, и бычьей жилой, и собачьей цепью, и шестом, которым сливы с дерева трясут, и солдатским ремнем, и… – Не знаю, сколько бы я еще перечислял, если бы Скендер не перебил меня:

– Сразу видно, что у тебя мудрая мать. Испробовала на твоем хребте все орудия и инструменты домашнего хозяйства, чтобы воспитать из тебя хорошего хозяина.

– Не хватало только твоих пулеметных стихов в сумке, чтобы я стал настоящим хозяином и защитником нашего общего большого дома – Югославии, – ответил я.

– Смейся, смейся, рыжая грмечская лисица, а все-таки, даже если ты и погибнешь сегодня, Станивук в моих стихах будет по-прежнему строчить из пулемета и храбро биться, не в пример таким героям, как ты.

Ничего не скажешь, здорово он меня отшил. Давно известно: даже если герой и погибнет, песня о нем останется. Ее не убьешь, не расстреляешь, она будет лететь и лететь по земле.

Мои рассуждения прервал новый залп наших орудий. Я снова вздрогнул, но уже в следующую секунду с радостным криком выскочил из укрытия. Далеко внизу под нами лежал в долине Бихач, сияя тысячами электрических огней. Вдруг все они сразу же погасли, и город погрузился в густую темноту, которая поглотила весь Бихач без остатка.

– Ага, они только теперь выключили ток! – весело сказал командир Коста, стоявший невдалеке от нас на небольшом возвышении. – Им и не снилось, что мы можем на них напасть. Нам удалось застать врага врасплох, а это уже первый шаг к победе.

Некоторое время казалось, что внизу в темноте на подступах к городу нет ни живой души, но вот застрекотали пулеметы, защелкали винтовки, раздался приглушенный разрыв гранаты. Все эти звуки сливались с каким-то неясным, мерно нарастающим гулом, словно издалека приближалась страшная буря, заранее дававшая о себе знать угрожающими раскатами.

– Что это такое? – заволновались мы со Скендером.

– Идет на штурм Вторая краинская, партизаны Грмеча и Козары, – весело объявил командир Коста. – Они к нам ближе остальных, потому мы их лучше всего и слышим. Вот, прислушайтесь, уже можно разобрать, что они кричат:

– Ого-го!.. Козара! Вперед, Грмеч!.. Бей!..

– Вперед, ура!..

– Подбавь огоньку, Стевания!

– Круши, Байра!

– Бери его живым!

Это доносились крики бойцов, очищавших от неприятеля деревеньки, почти слившиеся с городскими окраинами. А батальон, в котором находились наши герои – Станивук, Николетина, Черный Гаврило и повар Лиян, уже пробрался между вражескими укреплениями к окраине города на правом берегу Уны и теперь как раз готовился «сеять панику» среди вражеских солдат, как учено выражался старый полевой сторож. Однако от них пока ничего не было слышно.

В темноте над Бихачем взвивались вверх и расцветали в небе красные ракеты, проносились цепочки трассирующих пуль. Когда какой-нибудь тяжелый пулемет выпускал длинную очередь таких пуль, казалось, что стая фантастических огненных птиц, вспугнутых стрельбой, стремительно уносится в темноту.

– Смотрите, как бьются над городом наши жар-птицы-освободительницы и усташеские огненные змеи, – восторженно заговорил я, а Скендер подхватил, пришел, так сказать, на подмогу с набором седых гуслярских слов:

– Изрыгает пламень кровавый усташеский змей на соколов козарских и медведей грмечских, но все напрасно. Как в старой народной песне:

 
Синим пламенем дыхнул он жарким,
Опалил медвежью шкуру на юнаке,
Только Милош невредим остался…
 

Я расхохотался, потому что Черный Гаврило, Николетина, заместитель командира Второй краинской Джурин и даже тетка Тодория действительно походили на «медведей грмечских», как сказал Скендер, но вот остальные – про них такого не скажешь. Йово Станивук – отважный грмечский волк – и правда был стремительным и беспощадным, когда врывался во вражеские окопы. Сам командир Второй краинской Ратко Мартинович, стройный и красивый, как девушка с Купреса, напоминал молодого оленя.

А черный вражеский змей с одинаковой ненавистью жег огнем и медведей и цветы. Надо было ему отплатить той же монетой, смертельным огнем и пламенной песней.

Словно читая мои мысли, командир Роца подмигнул и весело сказал:

– Сегодня ночью мы приготовим хороший сюрприз этим сволочам, засевшим в бункерах. Вчера был испытан наш первый огнемет.

– Да что ты говоришь?! – удивился Скендер. – А как выглядит этот наш огнемет?

– Да вроде аппарата для опрыскивания винограда. Стоит направить его на амбразуру вражеского дота, нажать на гашетку – и ты подпалишь шкуру пулеметчику в доте, как крестьянин поросенку пучком горящей соломы.

– Для нашего бывшего сторожа Лияна это было бы самое лучшее оружие! – воскликнул я. – С такой «клизмой» в руках он бы наделал делов!

А правда, где сейчас Лиян? Небось отсиживается где-нибудь в тылу, в какой-нибудь деревеньке, и ждет, когда наши освободят город, чтобы тогда самому пойти уже в атаку и наполнить собственную фляжку в первом же бихачском трактире.

Ах как я был несправедлив к другу моего детства, бывшему полевому сторожу, а теперь самому славному повару из Второй краинской. В то время как я наблюдал бой с холма, он в числе самых отважных бойцов был где-то далеко впереди, в первых рядах сражавшихся, там, где «смертный бился бой», как поется в старой народной песне.