Текст книги "Удача (СИ)"
Автор книги: Борис Журавлёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
«Вот ты и жена».
Глава 9
Максим Медведев
Баня. С вениками. С парной и квасом. Интересно, а квас тут есть? Скоро год, как я здесь, а про баню как-то и не думалось. Хватало местных мылен. Хорошо прогретые комнаты, с тазиками и ваннами, не выдержали никакого сравнения даже с мысленным образом нормальной русской бани. С раскаленными камнями и полком. Надо по приезду Варлама удивить.
Под тележное колесо попал камень, подкинув зад повозки, я поморщился от чувствительного удара по спине. Обоз, в составе которого числилась телега подо мной, уже вторую неделю тащился с приисков, груженый золотым песком, самородками, а так же сломанным инструментом и возвращающимися со смены старателями. Идею с двумя разными сменами, работающих вахтовым методом, граф воспринял на ура. И люди не гибли от истощения, надрываясь на золотом руднике круглый год. И материальная заинтересованность в ударном труде стала неплохим стимулом, заставившая убыточный прииск приносить неожиданный доход. Граф сидел с бумагами, не понимая, как большие расходы на плату высокого заработка принесли еще большие деньги. Это что, я тебе еще про отпуска на лазурном берегу и санатории идейку подкину. Я ухмыльнулся. Не дери три шкуры, дай людям возможность заработать, они сами эти три шкуры с себя снимут.
Борт телеги чувствительно приложился к плечу. Да едрить твою налево. Я сел. Мимо проехал верховой из графской дружины, охрана. Обоз не из дешёвых. Одного золота только на, почитай, пол миллиона золотых. Граф в последнее время вырвался в олигархи. Хотя в соседнем графстве аж три золотых прииска, а такого дохода они не приносят. Почему так, спрашивается. Я тоже недоумевал, пока не увидел, как устроена золотодобыча, в смысле механизации. Огромное колесо с ведёрками – насос. Еще одно колесо на валу, прикрепленному к стоящему столбу и катающееся по кругу – измельчитель породы. У меня, при виде эдакого передового производства, опустились руки, а граф на полном серьёзе требовал усилить колесо, чтоб повесить ведерки побольше, производительность же увеличится. А так же сделать еще одно колесо измельчителю, пусть вдвоем катаются. Рационализатор. За первый месяц я из двух стволов сделал ему архимедов винт, ну или шнековый насос. Работа встала. Копать стало некому, всем требовалось срочно покрутить ручку шнека, но, стоит отдать должное графу, первые тонны три воды он подал сам. Идею измельчителя из двух, горизонтально закреплённых, широких зубчатых колёс и конвейерной ленты, я изобразил на бумаге и отдал графу, пусть сам кузнецов озадачивает. За что был освобожден от необходимости делать вторую часть заказа, и награжден двадцатью золотыми. Бешеные бабки, если судить по моей жизни в деревне. О! А вот и деревня из-за деревьев колка показалась. Зайти в трактир – перекусить, потом на речку, отмыться, наконец, от этой грязи. Возле рудника мыться было проблематично, ледяная вода быстрого, полноводного ручья, отбивала любые крамольные мысли намочить хоть что-то, кроме рук. Побриться, борода уже скрыла шею, да и, пожалуй, сбрить волосы к чертям. Лысому как-то сподручней. Я нешуточно испугался, когда из отражения в ручье на меня глянул йети, в которого я уже превратился.
Алатана Бэар
Вот уже почти час я сидела на кровати возле стены, обхватив руками прижатые к груди колени и забившись в дальний угол маленькой хижины, куда притащили меня и свежеиспеченного супруга пьяные дружки моего, уже бывшего, хозяина. Деревня, разбуженная по столь странному поводу, постепенно затихла. Смолкли собаки, проводившие последних уезжающих в замок всадников. Один за другим погасли огни в добротных избах, виднеющихся из простого, без занавесок, окна моего нового дома. На столе поблескивал золотой, кинутый в припадке пьяной щедрости бароном, в качестве приданого. Старик, ставший моим мужем, лежал на спине там же где его бросили, на полу единственной комнаты. Причем ноги по колено оставались на улице. Дверь сиротливо качалась, стукая по небольшим, пальца в три, каблукам сапог. Отстраненное оцепенение, охватившее меня в последние несколько часов, потихоньку сползало с моего ошалевшего разума. Я осторожно начала разглядывать чудовище, лежащее в квадрате света от полной луны, вышедшей наконец-то из-за туч и проникающей в хижину через окно. Тело распространяло запах многодневного перегара. Мужчина лежал на спине, широко раскинув руки и запрокинув голову, отчего борода торчала вверх. Слышалось тяжелое, горячечное, сиплое дыхание глубоко проспиртованного организма. Под зарослями бороды на шее билась в рваном ритме жилка. Волосы кстати не седые, а просто очень светлые, чуть золотистые, как пшеничная солома. Светлее даже загорелой кожи. Просто очень грязные и спутанные.
Одежда – отдельный разговор. Плотная однотонная ткань светло-желтого цвета. Что камзол, что штаны. На локтях и коленях одинаковые квадратные заплаты, судя по цвету пришитые при изготовлении одежды. Странно, даже если был такой излишек ткани, зачем сразу ставить заплаты. Множество карманов, и никакой шнуровки. Видно, что одежда сильно, местам почти добела выцвела на солнце, а чистота одеяния никак не увязывалась с нечесаной бородой и сальным гнездом на голове. Штаны были заправлены в короткие сапоги, чуть ниже середины голени. У нас такие не носили. Черные, тяжеленые с виду, слегка запыленные, но без грязи. За обувью, как и за одеждой, он следит. Когда он умудряется? «Если его ночевки часто проходят на грязном земляном полу, то, для поддержания одежды в таком порядке, стирать он должен не реже двух раз в неделю. – Голос, казалось, тоже оценивающе осматривал доставшееся сокровище. – А по нему не видно, чтобы он был знаком с водой, что для внутреннего потребления, что для наружного». И вот кстати, на грязном земляном полу? Я с удивлением обнаружила, что плотно утрамбованный земляной пол чисто выметен, ну да, вон метелка и совок стоят у входа. Во мне проснулось любопытство. Взгляд запрыгал по помещению, выявляя остальные несоответствия. Стол у окна чисто выскоблен, по центру его стоит чистый кувшин и небольшая кружка. Два добротных табурета под столом. Дрова перед печкой сложены аккуратным штабельком. Чистая посуда составлена в небольшом шкафчике без дверок, грязной посуды нет. Ни на одной, видимой в свете луны, поверхности нет пыли. Бронзовый штырь рукомойника богато золотится, начищенный до блеска, да и ведро под ним чистое. Возле рукомойника, на аккуратной деревянной полочке лежит небольшой кусок мыла и какая-то шкатулка, под полочкой, на крючке висит чистое полотенце. Да и сама я сижу с ногами на аккуратно заправленной кровати. Ну вот, обвиняю человека в нечистоплотности, а сама с ногами на кровать. Я смущено засобиралась переместиться к столу, на табурет, и тут увидела подушку. Это что? Подушка была почти идеальной кубической формы. Но это, несомненно, подушка, палец, надавив сверху, это подтвердил. Темный! Вмятина от прикосновения портила внешний вид плоскости куба. Я слезла к кровати, рассматривая это чудо. Как есть кубик, и расположен, я проверила, замерив пальцами расстояния, на одинаковом расстоянии от боковин кровати, и от изголовья, плюс-минус ноготок. Улыбаясь непонятно чему, я погладила эту аккуратную, милую в своей чуждости, подушку, расправляя вмятину.
Коротко, с надрывом, застонав, лежащий на полу человек тяжело повернулся на бок, пытаясь подтянуть колени к груди, сворачиваясь в позу зародыша. Он же замерз, на полу-то! «Плохая из тебя жена, муж вон мерзнет», – сварливо укорил меня Голос, вступая от лица совести..
– Да и муж не очень. – попыталась оправдаться я перед совестью. – Пьет неизвестно где. Спит на полу. А жена тут волнуется, сама с собой в голос ругается.
Может попробовать взгромоздить его на кровать? Я наклонилась над спящим мужем, лохмотья порванного платья, дождавшись этого момента, в очередной раз соскользнули с плеч, оголяя торс. Пусть уж, не до стыдливости. Ухватившись за ткань камзола на плечах, я попробовала тянуть лежащего благоверного. «А что, в изменах замечен не был, значит – благоверный». Тяжелый, зараза. Обошла пьяное тело, перешагнула и взялась за ворот, решив перевести его в сидячее положение. И тут же вскрикнула, уколов обо что-то палец. Сунув его в рот, я подняла отворот воротника. Ух! В ткань камзола были продеты две одинаковые блестящие иголки, с намотанными вокруг нитками, белой и черной. Я потянула черную нить, сматывая ее с иглы, и, дернувшись от испуга, замерла, осознав, что глаза мужа открыты.
– Nuzdravstvui, belayagoryachka. – произнес он хриплым низким голосом, не отрывая взгляда от ареолы соска груди, качающейся от его носа на расстоянии ладони. Сглотнул, перевел чистые, голубые глаза на вторую грудь и неожиданно крепко зажмурился.
Я отшатнулась в спасительную темноту своего, уже такого родного угла, одновременно подхватывая ленты изорванного платья. Это он на каком языке-то у меня разговаривает? Даже по звучанию я не могла угадать страну. Муженек открыл глаза, уставившись туда, где только что стояла я, успокоено вздохнул и снова отключился, уронив голову на сгиб руки. Стянув одеяло с кровати, я осторожно укрыла своего нечаянного мужа. Постояла над ним, вздохнула и начала стягивать сапоги. Сапоги он носил без чулок, ловко намотав на ноги отрезы ткани. Светлый и все Заступники! Фланель! На ноги! Ну проспись мне только. Я вдруг поймала себя на мысли, что совершенно не боюсь этого человека, с которым несколько часов назад соединила судьбу, даже не зная его имени. Я улыбнулась своей наглости, подоткнула мужу одеяло, и, не удержавшись, пощекотала ему ногу. Босая стопа, уморительно шевельнув пальцами, улиткой нырнула в теплую темноту самого надежного убежища. Сквозь спутанную бороду промелькнула умиротворенная улыбка. Я же, завладев обеими иголками с удивительно крепкими нитками, ушла к столу, чинить наконец-то свое многострадальное платье.
Утро я встретила в обжитом углу на кровати, сжавшись в комок. Ночью я расплела косу, и сейчас темно-русые волосы свободно свисали вперед, хоть как-то закрывая то, что платье скрыть было уже не в силах. Хватит уже всем глазеть на мою грудь. Прорех в одежде было предостаточно. Ниток хватило как раз схватить основные, так что уже не требовалось постоянно удерживать ткань. Иголки, порассудив, я спрятала у себя, вернуть всегда успею. Ночная удаль улетучилась, и я снова боялась. Не мужчину, просто неизвестно чего. Неизвестности этого чего-то.
Луч солнца из окна постепенно приближался к лежащему на полу мужу. Вот он прошел по пальцам открытой ладони с узеньким шрамом, оставшимся после церемонии бракосочетания. Коснулся кончиков торчащих волос, перепрыгнул на нос и решительным наступлением ринулся к глазам, пробежавшись напоследок по удивительно черным ресницам.
В бодрствующее состояние незнакомец перешел мгновенно. Вот он спал, и вдруг открыл глаза, не потягиваясь и не зевая почем зря. Я наклонила голову ниже и застыла, тяжелая прядь волос, скользнув из-за уха, закрыла мое лицо естественной вуалью. Голубые глаза безучастно скользнули по мне. Мужчина упруго встал на ноги, держа одеяло в руках и, не смотря в мою сторону, я бы даже сказала – старательно не смотря, положил его на кровать рядом с подушкой. Я молчала, боясь пошевелиться, и только поворачивала голову вслед его перемещениям. Муж взял со стола кувшин и, принюхавшись к содержимому, припал к горлышку. Кадык под бородой заходил в такт глубоким глоткам. То, что в кувшине была вода, я выяснила еще ночью, так что насчет продолжения пьянства не переживала. Осознавая, какая сухость сейчас стянула горло, я бы и сама поднесла ему вина. Вина в доме не было. Дома, если уж говорить по справедливости, не было вообще ничего, что можно было бы съесть или выпить кроме воды. В этом я тоже убедилась ночью, благо размеры хижины время обыска не затянули. Допил, поставил кувшин на стол, вытянул руку вперед. Рука ощутимо дрожала. Мельком взглянув на меня и не обратив внимания на лежащую на столе золотую монету, муж прошел к рукомойнику. Снял свой странный камзол, повесил его на крючок рядом полотенцем, оставшись в странной обтягивающей блузке без рукавов, в ярко-голубую, как его глаза, поперечную полоску. На левой руке блеснул брачный браслет. Полной горстью бросив в глаза воду, до сих пор молчащий мужчина начал ожесточенно тереть лицо. Не притрагиваясь к полотенцу, взял с полки лежащую рядом с мылом шкатулку. Открыл. Я удивленно округлила глаза, в крышке изнутри было прикреплено удивительно чистое зеркало. Снова стрельнув глазами в мою сторону через это волшебное зеркало, муж уставился на себя.
– Dopilsya, MaksimLeonidych? – он закрыл глаза, глубоко дыша через нос.
Не в силах совладать с любопытством, я решила рассмотреть это удивительное чудо поближе. Стараясь не шуметь, слезла с кровати и приблизилась к мужу почти вплотную. Отражение мужчины открыло глаза. Зрачки скачком заполнили голубую радужку и вернулись к первоначальному размеру, со скрипом зубов гульнул желвак. Дыхание сбилось и пошло глубже. Это ж сколько он пил, что сейчас его так корежит? Я протянула руку, решив попросить разрешения рассмотреть поближе это чудесное зеркало, но, смутившись своей смелости, так и застыла. Шкатулка с щелчком захлопнулась. Ну нельзя и нельзя, обидевшись, я отвернулась от застывшего столбом мужа. Вернувшись к кровати, я уже привычно забилась в уголок, кусая губы от досады и пряча за каскадом волос глаза. Муж резко развернулся, узрел меня на прежнем месте, протянул руку и, нащупав, снял камзол с крючка. С удивительной скоростью застегнув пуговицы, расстелил фланелевый отрез и сноровисто, в три движения обернул им ногу. Сунув полученный кулек в сапог, он потянулся за вторым отрезом. Я не вытерпела.
– То есть, поговорить ты не хочешь? – нога ткнулась мимо сапога.
– С тобой можно поговорить? – он осторожно поднял голову. – Интересно, о чем?
Голос у него был на зависть всем, низкий, слегка с хрипотцой. А его грубоватый акцент что-то шевельнул в моей душе. «Не вовремя, вам действительно надо поговорить». – рррр.
– Да обо всем! – разозлилась я на свои мысли. – Я тоже, знаешь ли, не рада оказаться здесь. Я спокойно жила, никого не трогала, никому не мешала. Да что там мешала, я даже на глаза старалась никому не попадаться. И тут… Думаешь, мне легко… – вдруг начали наворачиваться слезы. В голове снова простреливали вспышки картин с недавними событиями. – Я просто читала… А у них пирушка… Думаешь, я это все придумала? А все вино это проклятое…Барон пьяный… – я наконец-то разрыдалась.
Муж ошалело смотрел на меня, и, кажется, перестал дышать.
– Давай я брошу пить? Вообще, – вкрадчиво попытался он меня успокоить. – ничего крепче простокваши. Слово даю.
– Да причем здесь пить? – вскинулась я. – Ты же сейчас на себя в зеркало глядел, понравилось? И вообще, ты бросишь пить, а дэи аристократы нет, и что они своим воспаленным воображением могут придумать дальше, никому не известно! – кажется, у меня начинается истерика. Надо бы тоже умыться.
– Причем здесь зеркало? Ты белочка или совесть? – взорвался вдруг муж. – Не нравится, иди к своим дэям. Они тоже, небось, пьющие.
– К дэям!? – я вскочила на ноги, рука рванула левый рукав. – А это для тебя ничего не значит? – ткнула я пальцем в золотой баджу.
– Насколько я в курсе ваших традиций, – несносный мужлан прищурил глаз. – эта цацка означает, что ты чья-то жена. И что?
– Чья-то!? – все, пришествие Темного сейчас отодвигается на второе место в рейтинге катастроф, – Твоя, идиотина!
Глава 10
Максим Медведев
Смешная девчонка. Чья она, интересно? Это ж надо, как кто-то оперативно подсуетился. Узнать, что я вернулся с заработков. Определить, что я нахожусь в невменяемом состоянии. И подсунуть свою дочку, предварительно нарядив её в изорванное платье. Следующий шаг… А какой следующий шаг-то, кстати? Такой план нуждается в подстраховке, я же могу и не раскаяться в «содеянном». Элементарно. Рвущие из подмышек волосы: «Не уберегли доченьку»! – родители, оперативно прибывшие на место ужасного злодеяния свидетели, шантаж, храм, свадьба. А Варлам предупреждал, что за год меня полюбой окрутят. Вот же, я ему еще и кувшин красного должен оказался. Ведь не отмажешься. Ну вот никак.
Я шагал к трактиру, там я оставил вчера свою сумку с приобретенными продуктами. Хотел с утра по-человечески позавтракать. Позавтракал. Вспомнив своё пробуждение, я расхохотался. Сердечко таки пропустило пару ударов. Сидит еще, главное, такая вся в белом платье. Волосы распустила – лица не видно. И тишина! Уф, думал всё – пришла за мной белая леди. Ха. Хорошо, заговорила. Я вошел в трактир.
– Привет, наше вам. – поздоровался я с хозяином заведения, вскинув руки к груди местным жестом приветствия. – Как оно, ваше драгоценное здоровье?
– Да уж милостью Светлого. – кивнул мне он. – Сам как? Живой до дома с друзьями добрался?
– Угу. – я облокотился об стойку. Бахнуть пивка, что ли? Нет, надо с «белой горячкой» разобраться. Сейчас родственники набегут, а меня нет. Невежливо выйдет. Вдруг одной семьёй будем? Тьфу-тьфу-тьфу. – Дражайший, я у тебя тут давеча сумочку оставлял, на сохранение, с продуктами. Не вынесешь?
– Конечно, сей момент. – трактирщик расплылся в широкой улыбке и исчез за дверью на кухню, чтобы через пару мгновений поставить на стойку мою полотняную сумку.
Я взялся за ручку двери. Подумал и вернулся:
– Уважаемый, а удвой-ка ты заказ. – я поставил сумку обратно на стойку. – сколько с меня?
– Максим, – трактирщик укоризненно посмотрел на меня. – Ты хоть и заходишь два раза в год, но только благодаря тебе я еще не разорился. Продукты за счет заведения.
Мде. Это ж сколько я тут оставил вчера? Скромнее надо быть, не будут дочек подсовывать. Кстати.
– Глубокочтимый, а не напомнишь, с кем я ушел?
– Так, сидели вы, считай до полуночи. А там еще друзья твои подошли. Вот он, говорят. Слава Заступникам, нашелся, мол. – трактирщик задумчиво протирал стаканы, вспоминая минувшую ночь. – Ну так, значит, под руки тебя взяли, и вышли.
– Почтенный, а имена друзей не подскажешь?
– Первый раз их видел. – трактирщик озадаченно посмотрел на меня. – У тебя все нормально?
– Благодарю за заботу, достопочтенный. – я задумался. Кому ж я понадобился? Повели меня, не иначе как к первому акту пьесы. Надо спешить. Жаль, девчонка мне понравилась. На Земле, я б к такой и сам бы подошел знакомиться. – Всего доброго.
Алатана Бэар
Я сидела на кровати, злая на весь мир. Этот мужик расхохотался, одел второй сапог и все-таки ушел. Чтобы успокоиться мне требовались однообразные, меланхоличные действия. Прибраться, вымыть посуду. Так даже этого я была лишена. Здесь было чисто. Чисто, как в лекарском кабинете. А еще мы так и не познакомились. А еще хотелось есть. А еще мне одеть нечего. Скрестив руки на груди, я смотрела в стену и дулась.
«Истеричка, капризная девчонка, от таких любые мужики убегут». – шептал мне Голос.
Ради разнообразия я была с ним полностью согласна, но ничего не могла с собой поделать. Вот куда он ушел?
– Белка, ты готовить умеешь? – пока я сверлила взглядом стену, он вернулся с большой полотняной сумкой. – Не поделишься рецептом вашего коронного блюда?
– Коронного? – я от удивления забыла про обиды. – Могу. Только вот, продукты нужны. А какое у меня коронное блюдо?
– Не знаю. Орехи? – снова вогнал меня в ступор муж. – Грибы там, сушеные. О! Грибы через сито протереть и в сливках их, с орехом мускатным. Ммм, соус, я тебе скажу, выйдет. К спагетти.
– Откуда ты такой рецепт взял? – я замерла, решив не обращать внимания, к чему подойдёт наш секретный соус.
– Ну белки же орехи едят, грибы всякие. – муж обернулся, посмотрев на меня в упор, – нет разве?
– Да почему белка-то? – я решила его отвлечь от обсуждения секретного рецепта.
– Так ты ж мне кажешься. На фоне длительного запоя у меня помрачение. Белая горячка, или попросту – белка. Нет? Докажи. – выкладывая на стол овощи, кусок мяса, яйца и сыр, опять вогнал меня в ступор этот странный человек.
– Как? – честно заинтересовалась я.
– Расскажи мне что-нибудь неизвестное, что я раньше не знал и придумать сам не мог. – поразмыслив, выдал он предложение, садясь за стол.
«Знаешь, а мне нравится его деловой подход, чувствуется этакая логичность в суждениях. Хотя, может быть, это сказывается опыт?»
– Хм… ну Земля вращается вокруг Солнца, – поразмыслив, начала я.
– А так же является шаром, слегка сплюснутым с полюсов. Дальше. – припечатал он.
– Земля сама является планетой, которых вокруг Солнца вращается еще пять, – я невозмутимо села на второй табурет, продолжая доказывать свою некажестотесть… настоящесть…Р-р-р, бред.
– Ага, Уильяма Исааковича Гершеля у вас еще не случилось, семь. Дальше. – отмахнулся муж.
– Одна из самых ярких звезд, Дом Светлого, тоже планета, она полосатая и у неё есть луны, только их там не одна, как у нас, а четыре. А что семь? – уже не выдержала я.
– Планет в солнечной системе еще семь, не считая Земли, и еще есть карликовые планеты. – улыбнулся он. – По лунам Jupitera понятно, свой Галилей у вас был. Вам бы телескоп помощней, лун у вашей полосатой нашли бы больше… Итого, мы, где-то, между одна тысяча шестьсот десятым годом и тысяча семьсот восемьдесят первым.
– Знаешь, это, по-моему, ты мне доказываешь, что не белка, – захлопала глазами я. – а сколько лун у Ю-пи-те-ра? Это ведь, по-вашему, так Дом Светлого называют?
– Не знаю, когда я перестал следить за новостями в астрономии, приближались к седьмому десятку. – он подпер рукой голову и отвернулся к окну, теряя интерес к разговору. Мне вдруг стало так жаль своего мужа. Во всем его существе сквозило какое-то одиночество.
– Ой, я когда была в Академии, научилась готовить соус. Яйца, оливковое масло, лимонный сок, специи, – заторопилась я.
– Майонез, тысяча семьсот пятьдесят восьмой. Добавь еще чуточку горчицы, улучшает вкус, – меланхолично выдал самый грустный мужчина на земле. Подцепив пальцами приданое, он, поставив монету на ребро, щелчком придал ей вращение. – Когда гостей-то ждать?
– Гостей? Не знаю. – я, непроизвольно следя за вращающимся золотым, отвлеклась от разговора. Оторвавшись от монеты, я увидела, что он смотрит прямо на меня. Зло, оценивающе. Недавнюю жалость смыло раздражением, вот как можно жалеть этого самоуверенного мужлана. Я решил и все, докажи мне обратное. Не можешь? Значит я прав. – Кажусь я ему. Белка, сам ты… медведь.
– Как? – ой, я вслух последнее произнесла. Я вжала голову в плечи от раскатистого хохота. – Как ты меня назвала?
– Медведь, ты только не обижайся, он же лохматый такой, вот я и… Ну и разозлилась маленько, я не очень привыкла доказывать, что я не видюсь… не привидяюсь… не кажусь, – все, я совсем запуталась в словах, и закрыла лицо руками от смущения.
– Ситуевина, – отсмеявшись, хмыкнул он. – не позавидуешь. Так, гостей не ждать? Ладно уж, замнем для ясности. Давай тогда я задам несколько вопросов, а ты, как можно проще, ответишь на них. Твоя? – супруг кивнул на успокоившуюся монету, я согласно дернула подбородком. Перебросив золотой мне, он продолжил. – Что ты делала в моей постели, я, это, тебя не, хм… – взгляд мужа скользнул по разорванному платью, – не принуждал к, хм… – я с готовностью подлила ему воды в кружку. – Спасибо, короче, кто ты и что здесь делаешь?
– Проще значит? – теперь кивнул он. Я мысленно сложила его вопросы в список. Проследила за кружкой, которую он поднес ко рту. Смеяться любишь, значит. – Сидела. Нет. Нет. Жена. С недавних пор, живу.
Голос поперхнулся с моей разбойничьей наглости. Кадык мужа тоже замер. Кружка поплыла к поверхности стола. Бородатое лицо честно крепилось, не давая организму раскашляться. Кадык судорожно дернулся вверх-вниз.
– Язва. – сипло подытожил хором с Голосом муж. – Что ж, – справившись с собой, продолжил супруг, – поиграем по твоим правилам. Давно?
– С ночи, где-то, с полуночи.
– Что именно?
– Что, что именно? – недопоняла я.
– Сидишь? Жена? Живешь? – он вдруг начал наливаться багрянцем. – Что из этого с полуночи?
– А все вместе.
Он закрыл глаза, что-то шепча. А я не могла понять, куда делся мой страх перед незнакомыми людьми, тем более мужчинами. Нет же, во мне возник какой-то шальной азарт, хотелось продолжения. Так расковано я себя не чувствовала лет с шести.
– Грешно издеваться над больным человеком. – он, до шептав свою молитву, явно пришел к какому-то решению. – вот продукты, приготовь, пожалуйста, поесть, а я скоро буду.
Кажется, уходил он злой.
