Текст книги "Удача (СИ)"

Автор книги: Борис Журавлёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Светлый же оставлял полную свободу воли и действий, при жизни. Ритуал был бесплатен, брак – нерушим. Пренебрёгшего святостью брачных уз ждали после смерти пыточные Темного, будь ты хоть трижды святым подвижником. Ну и факт неверности супругов отзывался резкой короткой болью в руке.

Я снова, в какой, интересно, раз, закатала рукав, молча демонстрируя баджу. Понятно же, что после моего ответа это потребовалось бы сделать.

– У Светлого, на крови? – резко оборвав веселье, поджала губу соседка. – Ты про узы Светлого сама всё знаешь? – я кивнула, – Максимке расскажи, в подробностях. Прямо сегодня. Девки его любят, а про расплату он и не ведает. Он же как ребенок, не знает ничего. Сгубит душу через баб, кутёнок недельный. Браслет под одёжей не видно, да они её не всегда скидывают, блудодеи. Так бы, может, девки б его и окоротили.

– Так я ж ему косу по-женатому заплела, увидят чай. – от недобрых предчувствий спина покрылась ледяными мурашками.

– Это я его знаю малёх, он бы с волосами возиться не стал ни в жизнь. Ходил тут, или плешью сверкал, или заросший, как бирюк. Сегодня заплетённым увидела, уразумела – женская рука в доме завелась. А бабоньки в деревне, про тебя незнаючи, и внимания не обратят, как там пряди перекинуты, не знает он традиций наших, я ж говорю. Не колол ещё? – уже откровенно причитая, кивнула на левую руку Аглая.

– Да обойдётся, тёть Аглая. Не нагоняйте жути. – попыталась я успокоить распереживавшуюся женщину. – Прям вот он вышел из дома с утра, и сразу по девкам. Показывайте лучше, что вы принесли.

В свёртке оказались еще две рубахи, отрез ткани на пошив белья и нитки. Перебирая и примеривая обновки, прикладывая их к себе, я видела, что женщина потихоньку успокаивается, моя же тревога всё никак не сходила. Решено, вернется – сядем и поговорим. Ведь, получается, кроме имени он мне так ничего про себя и не рассказал. Кстати.

– Тёть Аглая, а расскажите мне про Максима. – попросила я соседку. – Вот вы сказали, найдёныш. Почему?

– Нашли его с год назад, помнишь же, звезда падала. Старосте ещё, чтоб ему тёща ночью снилась, деляну попортила. – еще бы я не помнила. – Вот прям в центре той ямины и нашли его, когда смотреть прибежали. Чёрный весь, копчёный, в дыму кисло-нездешнем каком-то. Лежит, главное, улыбается. Потом спрашивала, что улыбался? «Весна, – говорит, – тихо, черемухой пахнет. От речки сыростью тянет, и тихо, очень тихо». Говорили, что без памяти, да от испуга речь забыл – так не верь. Отдыхал лежал, будто с поля пришёл, от сохи, лег спину расправить. Деревенские набежали. А он подскочил и на нас смотрит, а рука по земле вокруг шарит, оружие, стало быть, ищет. Мы с ним и так, и эдак, мол, кто таков? А он постоял, да давай из ямы выбираться, на вал земляной сел. Из кармана коробочку достал, табак у него там был, в бумажные палочки заправлен, и задымил в небо. А по-нашему – ни словечка. Я его опосля разбирательств к себе и взяла. И, слушай, что я тебе скажу, девка. В себе он. Все помнит, вспоминать не хочет. Вояка он, значит, а к нам волшбой какой его закинуло. У меня ведь, муж то мой, Яр, да присмотрит за ним Светлый, тоже по молодости в солдатах ходил. Вина как к празднику наберётся, взгляд такой же. Тоска, да волчья злость во взгляде-то. У меня глаз-то намётан. Только, Максим учён уж больно. Не просто солдат, сотник, али тысячник, думаю. По-нашему месяца за три заговорил. Всё на бересте закорючки рисовал, по ночам слова бубнил, заучивал. А днем работал, все от рук отлетало. С землей он вообще никак, как будто городской. Зато с инструментами, их у меня от Яра тьма осталась, с инструментами, как у Светлого в учениках ходил. За месяц мне избу поправил, крышу перебрал. Дверки чудные на окна выточил с досок. Красота. Теперь по всей деревни дверцы те ставят. Обналичники, по-егоному. Вот и думаю, где ж это видано, чтоб тысячник руками мог. А то, что он выше сержанта, по глазам видно. Да ребятню он с одного слова к порядку приручает. И слова никому матерного не сказал ещё ни разу, он и без матерных припечатывает, со стыда сгоришь. – Аглая призадумалась. – С нами, вилланами, по-простому. Не кичится кровью там, или родом. О людях по делам судит. Что тебе ещё сказать? Хороший человек, в каждом доме гость желанный, да только накоротке ни с кем не сошёлся. С Варламом если только, а так – все один, бобылем ходит.

Соседка замолчала, теребя в руках отрез ткани. Я задумчиво смотрела в окно, на веточки ракиты, кивающих в подтверждение словам вдовы от легкого ветерка. Воин все-таки. Стрелок, скорее всего. Руки не перетружены работой с мечом, нет тех, перевитых венами, бугров на предплечьях. Но руки крепкие, движения чёткие, выверенные. И не стоит удивляться вопросам, которые он задает. За год он уже, наверно, устал от удивлений. Не отсюда он.

«Как там соседка сказала? Кутёнок? Вот и исходи из этого. Отвечай на вопросы, как ребенку». – Голос задумчиво теребил прядь волос, сидя, наклонившись вперед, в кресле перед еле тлеющим камином.

– А скажи мне, тёть Аглая, он шибко пьющий? – решилась я на вопрос, беспокойной тенью маячивший на задворках сознания.

– Да Заступники с тобой. – замахала руками женщина. – С великого заработка проставится артельным в трактире, или в праздник какой изредка. Да в прошлый Жнидол, в начале месяца, ушел в загул на три дня.

– И с чего такая память в датах? Жнидол через два месяца, а вы прям на память сказали. – усмехнулась я. – Отчебучил что-то запоминающееся?

– Так он как раз названия месяцев учил, как год у нас разделён. Солнцевороты все спрашивал, сколько дней в году, сколько по месяцам. Отсчитал по-своему что-то, сказал, праздник будет третьего дня Жнидола. Вина набрал, собрал отставников служивых и три дня на луговине под лесом пили они. И мастерам артельным за прогулы рабочих оплатил из своего кармана. Святой праздник, говорит. – заулыбалась, видать, вспоминая прошлый год, Аглая. – Ну он наших богов не хулит, а своих потешил знатно. И ведь не хулиганили, за девками с перепоя не гонялись. Пили, песни пели. Кстати, – встрепенулась она, – ты его попроси спеть как-нибудь, голосина, я скажу. И песни есть – слезу выбивают, а ведь по-своему поёт, ни слова не разобрать. Он, конечно, потом объяснил смысл. Ух, поймать бы барда-менестреля какого, да в этой хижине их на месяцок закрыть, пусть на наш переведёт поскладнее. Бездна Тёмного, такие баллады выйдут. Как там у него: «Chut` pomedlennee, koni. Chut` pomedlennee. Vi tuguju neslushaite plet`», – затянула вдруг, неожиданно сильным голосом, соседка.

Вся такая под впечатлением от воспоминаний, соседка согласилась помочь мне с готовкой, Максим же заказывал обед на десять человек. Для начала – продукты. Я выудила из-под столешницы кошель с деньгами, своё приданое я спрятала в платье, не забыть бы достать, после озвучивания суммы в тридцать пять золотых, один – звучал как-то скромно. Потом докладу ко всем, а пока муж сказал пользоваться. Я отсыпала горсть меди среднему сыну Аглаи, кликнутым громовым голосом дородной женщины. Сын вполне мог быть на другом конце деревни, всё равно бы услышал. После троекратного повторения списка продуктов, вдова плотника потребовала от шестилетнего пацана повторить заказ, на что тот ответил обиженным взглядом и, после ободряющего подзатыльника, скороговоркой выпалил весь заказ, не ошибившись даже в мелких, уточняющих, деталях. Я была восхищена. Голос поражённо промолчал, ничем не прокомментировав такие выдающиеся способности, проявившиеся в столь юном возрасте. Прыснув за порог, мелочь со всех ног припустила к рынку, снова подымая пыль, не успевшую уютно устроиться на траве после спорого прибытия малолетнего скорохода.

– А зачем столько сладостей заказала? – из-под ладони глядя вслед медленно оседающего шлейфа кометы, спросила мать быстроногого посланника. – Я понимаю, на стол, как бы достаток показать. Но нынче ж мужики придут, им мяса надо, что твои пряники.

– А мальцу? Такую сумку потащит. Один же не справится, друзей позовёт, вот ему, да помощникам. – пожала плечами я. С детьми лучше наладить отношения с самого начала. В случае чего и с травами помогут. И родителям про меня исподволь расскажут, самой не надо будет навязываться. И, в случае чего, как посыльных использовать, им только в радость будет сбегать. Наперегонки, да не просто так, а с целью какой, это ж в сотни раз интересней. А я им отплачу как смогу. Где денежку суну мелкую, вроде и кормилец в семье, деньги, мол, приносит. Где помогу чем. А может грамоте их обучить? Последняя мысль показалась мне удачной, и я не замедлила высказать это предложение Аглае.

Больше книг на сайте – Knigoed.net

– Так ты грамоте учёная? – опешила она. – Погоди, баронская байстрючка, Алатана – ты что ли? Ну точно, тебе ж семнадцать? Когда гадюка Линт тяжёлая, с первым ходила, у нас тут пятеро понесли, и в замке портниха какая-то. Тобой получается? Как же вас барон кликал.

– Бастард-взвод. – я отвела глаза.

– А тебя как барон отстоял? Баронесса ему всю плешь выела за вас, незаконнорожденных. Кряхтел, семейства продавая, он ведь всех девок пристроил. Всех за мастеровитых да рукастых выдал. Кузнец, кто там ещё, старатель был один. А ты – вот она.

– Мать скончалась, мне три только исполнилось, вот в замке и росла. А дэй Гролл меня в Академию, в столицу отправил в шесть лет. – надо же, история моей жизни выходит у меня все короче и короче. – я там до прошлого года и проучилась. Так что там начет грамоты, – решительно свернула я минутку воспоминаний и объяснений, – стоит детей собрать? Хотя бы буквы выучить, да счёту на сложение-вычитание. Пригодиться ведь в жизни.

– Знаешь что, возьмись. Тебе еще и денежку понесут. – в глазах степенной вдовы роились вопросы, но она поняла, спасибо ей большое, мое нежелание предаваться воспоминаниям. – Всё, готовим обед. Вон, гляжу, уже постреленок мой мчится. С кем это он там?

Шустрый посыльный пришел с сапожником, который и помог мальчишке донести корзину с покупками. Пока не начались расшаркивания с обувных дел мастером, я попыталась одарить сына Аглаи купленными сластями, но была решительно остановлена властным жестом вдовы. «Пусть ребятню кликнет, там и одаришь, и на обучение позовёшь, они мамкам расскажут и, как раз через неделю, можешь собирать желающих». – пояснила соседка. Сапожник, при словах об обучении, с нешуточным интересом воззрился на меня. Аглая же, не желая терять первенство в распространении новостей, протянула мне пустое ведро и отправила за водой. Ну и храни её Светлый с Заступниками, по второму кругу начинать рассказ про себя и свои взаимоотношения с Максимом не было никакого желания. Как и бороться с этим чемпионом по собиранию сплетен за первое место в их распространении.

«Почему с чемпионом?» – озадачился Голос.

Максим только выскочил за дверь, и, не успела я натянуть рубаху с юбкой, соседка, вдова плотника Яра, почтенная Аглая, уже стучалась в дверь с собранными в подарок вещами. Такая оперативность заслуживала первого места в дисциплине «Выяснение подробностей». И мне, недавно набиравшей воду в это самое ведро, не хотелось становиться на пути у женщины, которая, для того чтобы остаться наедине с сапожником, исхитрилась куда-то незаметно её выплеснуть. Не отправлять же меня за водой с полным ведром. Я бы могла намёка и не понять.

«Алатана, дорогая, ты что ж, на полном серьёзе уверена, что вдовушка занята пересказом всех новостей?» – я густо покраснела. Да ну тебя, тут до колодца двадцать шагов. Набрать воды и вернуться – минутное дело. Они что же, за минуту управятся?

Я сбавила шаг. До обеда еще уйма времени, а я, в прошлый свой поход за водой, слишком торопилась. Одеяние не располагало к любованию окрестностями, чем я сейчас и займусь. Я оглянулась на хижину и вздохнула. Итак. Начало лета. До Солнцеворота, когда день достигает своей наибольшей продолжительности, еще двенадцать дней. Весна в этом году была уж больно нерешительная. Сугробы в чаще леса окончательно сошли, вот, как бы не вчера. Наверное, поэтому лето так усиленно пытается возместить недостаток весеннего тепла. До полдня было еще далеко, а солнце уже припекает не на шутку. Хижина, где я теперь обитаю, стоит в небольшом отдалении от села, и от неё до леса немногим ближе, чем до ближайших домов поселка. Ведро плюхнуло об поверхность воды в колодце. Я взялась за ворот, внимательно осматривая окрестности, ища, на чём бы еще заострить внимание. О! Башни замка, где я прожила до шестилетнего возраста и год по окончании Академии, двумя шпилями выглядывали из-за верхушек деревьев, напоминая руки утопающего, машущие в мольбе о помощи, идя ко дну в безбрежном океане леса, начинающимся на границе нашего королевства и узким заливом, проникающим на земли баронства Клобак.

«Могёшь, – всхлипнул Голос, утирая слезу восхищения, – а давай ещё чего-нибудь, поэтического».

Обиженно засопев, я ожесточённо ускорила вращение ручки ворота. Цепь, скрипя, наматывалась на барабан. Я подхватила колодезное ведро, вдруг остро захотелось глотнуть сладкой студёной воды. Жарко всё-таки на улице. Подавив желание гарантировано застудить горло, я перелила воду в домашнюю ёмкость. Муж подхватил бадейку:

– Домой?

Взвизгнув, я скакнула в сторону. Опять незаметно подкравшийся супруг, округлив глаза, отступил от меня к колодцу. Цепь, приклёпанная к дужке колодезного ведра, зажатого у меня в руке, потянула ворот колодца. Тот послушно крутанулся на хорошо смазанных проушинах. Рукоятка ворота, резко описав круг, с глухим стуком остановилась, встретившись с загривком благоверного. Пробормотав какое-то короткое, но, как мне кажется, удивительно ёмкое выражение, Максим рухнул на колени.

«Зашибла мужа, в первый же день семейной жизни». – Голос прижал к щекам ладони, испугано и укоризненно качая головой.

– Всё, теперь буду кричать, предупреждая о своем приближении. – на вдохе просипел муж сквозь сжатые зубы, прогибаясь вперед и пытаясь достать рукой между лопаток. – За полдня пути.

– Непрерывно?! – восхитилась я перспективам. – Охрипнешь.

– Вот как ты умудряешься быть такой задумчивой, и ничего вокруг не видеть. – Максим, кряхтя, поднялся на ноги, и, чуть скривившись, вновь подхватил ведро. – И при этом бояться каждого шороха. Тебе не кажется, что это взаимоисключающие черты характера?

«Уел». – констатировал Голос.

– И вовсе я не боюсь шорохов, тем более всяких, – скривив мысленную рожицу невидимому Голосу, я состроила обиженное лицо материальному супругу. Лечебница по мне плачет, для скорбных духом, моё раздвоение личности, кажется, начало прогрессировать. – Ты слегка отличаешься от шороха, ты вообще бесшумный.

– Хожу как умею, не буду же я специально веточки с собой носить. – огрызнулся Максим, направляясь к дому.

– Зачем веточки с собой носить? – семеня следом за ним, удивилась я.

– Чтобы бросить их под ноги в нужный момент и громко хрустнуть, наступив. – как малому ребенку, спрашивающему очевидные вещи, объяснил муж.

– Стой, Максим. – я вдруг спохватилась, вспомнив про соседку с сапожником. – Давай на улице постоим. – остановившись, Максим оглядел меня с видом обеспокоенного здоровьем пациента лекаря.

– Долго? – мда, что-что, а вопросы моя вторая половинка задавать умеет.

– Ну, может, минут десять. – почему, разговаривая с мужем, я постоянно заливаюсь краской. – Там соседка пришла, Аглая, потом сапожник пришел, и, кажется, Аглая хотела с ним наедине остаться. Вот меня за водой и отправили.

– У неё свой дом сгорел? – недовольство супруга я понимала, сама не могла взять в толк, с какой это стати они устроили здесь дом свиданий. – Разберёмся, не боись.

Муж приложил палец к губам, призывая к тишине, и направился в сторону окна хижины. Прислушался и удовлетворенно кивнул.

– О! Алатана! – в полный голос обратился он ко мне. – Соседка не заходила? Мне с ней поговорить надо.

За закрытой дверью послышалась возня. Максим отскочил от открывшегося окна, в которое выпрыгнул оправляющийся сапожник. Мужчина оглянулся, и, увидев только меня, подмигнул и побежал в противоположную от двери сторону, скрывшись за углом дома. Максим, глядя на меня, вопросительно поднял бровь. Я показала выставленный большой палец. Супруг понятливо кивнул и, изящным движением указав на вход, толкнул дверь. Внутри, абсолютно спокойная вдова нарезала на разделочной доске овощи. Одежда и прическа соседки пребывали в полном порядке. Максим прошел к кровати и молча встал у изголовья. Подушка, которая ранее имела форму почти правильного куба, была по-простецки взбита. Молчаливая укоризна во взгляде мужа сцепилась в неравном бою с опытной невинностью взгляда соседки. Проследив за кивком Максима, указывающим на подушку, Аглая вздохнула.

– Вот никогда не могла понять, как ты придаёшь подушке такую форму, – женщина пригорюнилась, подперев щеку ладонью. – нет, главное, зачем?

– Ты мне лучше скажи, сколько по чужим хатам будешь со своим сапожником миловаться? – не поддался на попытку перевести разговор на форму постельных принадлежностей Максим. – От кого скрываетесь? Все уж в курсе: нет Овсея в мастерской, значит, с Аглаей где-то уединились.

– Так ведь я ж, как и ты, в храме Светлого за мужа выходила. – по щеке вдовы прокатилась слезинка. – Как Яр помер, браслет спал, а служитель говорит, мол, нет указаний в писаниях на этот случай. Отказывается сочетать, вдруг грех.

«Других храмов нет? Тёмный рад будет брату нос утереть, благословив пару, которую тот не смог. Да и у Заступников ритуал проведут, они же смерть за уважительную причину принимают, в отличии от Светлого, он ведь, в крайнем случае, и поднять может» – хорошо, иногда Голос говорил здравые вещи, не иначе как для разнообразия. Еще б не богохульствовал.

Осознав, что кроме меня моего собеседника никто не слышит, я повторила мысль, касающуюся ритуалов в других храмах.

«Плагиаторша» – вредина.

– Так ведь дорого! – охнула соседка, – десять серебряков Заступникам, пятьдесят Тёмному! После свадьбы только по миру идти.

«Повезло, что у них есть ты с мужем, вы же всякую тварюшку обогреете и в обиде не оставите» – действительно ведь жалко людей. Что ж ты злой такой?

– Овсей! Не мнись, заходи. – повысил голос Максим.

Дверь открылась и сапожник, виновато поглядывая на меня, прошел к Аглае и встал рядом. Пока Максим не начал распекать горе-любовников, я метнулась к своему старому платью, смятым комком лежащему в углу. Там в кармане лежал свадебный подарок барона. Переворошив тряпье, бывшее некогда моим парадным одеянием, я достала золотой и, спрятав его за спиной, шагнула к паре.

– Аглая, мне бы хотелось, чтобы в день моей свадьбы праздник был не только у меня. – я взяла её за руку и вложила в раскрытую ладонь, сжав после этого её в кулак, своё приданое. – Как ты думаешь, во сколько тебе обойдется выкупиться?

– Старая я уже, ни красотой, ни ремеслами не блещу. – глядя мне в глаза, медленно произнесла вдова. – За таких сорок серебряков просят, и то дорого.

Я оглянулась на супруга, вдруг возмутится. Нет, Максим, догадавшись к чему идет, широко улыбался.

– Ну так беги, выкупайся, – я отпустила руку женщины. – А после, совет вам да любовь.

Аглая раскрыла кулак, на ладони лежал, поблескивая, золотой.

– Дочка, как же это? – она растеряно оглянулась на обомлевшего сапожника. – Может, Овсея лучше выкупить? А на ритуал заработаем, после свадьбы с вольным и мне воля.

– Овсей дороже выйдет, он ремеслом владеет. – я оскалилась улыбкой опытного юриста, отличница в правоведении, что вы хотели. – А для воли не только замуж, но и женится на свободной можно.

Глава 14

Чугунок исходил жаром. Пар, вырываясь из-под тяжелой крышки, каплями стекал по пузатому боку на плиту печи, уставленную сковородками, кастрюлями и прочей утварью. Чтобы тут же, коротко пшикнув, снова превратиться в пар. Все скворчало, шипело, булькало и пахло. Аглая привела меня к себе домой, к большой (ну уж точно побольше той, что стояла в хижине) печке, отрядила своих сыновей помогать и убежала к старосте. Когда-то покойный барон, питавший прямо-таки нездоровое пристрастие к стандартизации, составил поименный список вилланов баронства, с примерной стоимостью каждого. Придумал и закрепил на бумаге формулу зависимости конечной цены от здоровья, возраста и еще многих факторов, по которой и следовало исчислять стоимость выкупа. Эти списки разослал старостам своих деревень, вместе с доверенностью на подпись вольной, тем самым освободив себя от личного разбирательства с прошениями. Дэй Гролл полагал, что выкупившиеся крестьяне все равно останутся на прежних местах, принося доход уже в виде налогов, а не барщины. Землю барон не продавал, а сдавал свободным в аренду за небольшую плату. Все это к чему? А к тому, что после смерти барона его указания никто не отменял. Дэя Линт в это не вникала, а своего сына к управлению баронством до вступления в права наследования она не подпустит. До восемнадцатилетия дэя Эгры оставались считанные дни, и, зная его, я опасалась, что подобную практику отменят. Дэй Эгра не понимал, военное образование, какая там, к Тёмному, экономика, преимуществ арендаторства перед барщиной, и для сильнейшего закрепления вилланов он мог взвинтить цены на выкуп до чертогов Светлого.

«Не будь такой пристрастной по отношению к Эгре, он такой не один. Это дэй Гролл такой умный, был. И то, он с бумагами и счётами несколько ночей просидел, подсчитывая преимущества ухода от барщины» – Голос не мог не воспользоваться возможность вставить свою реплику, напомнив, какой он умный и образованный.

Я тоже не забыла вставить замечание, что Голос является бесплотным и, за неимением собственной головы, пользуется моей. Так что, это я такая умная и образованная. Показав, в очередной раз, Голосу язык, я вернулась с небес на землю, к плите с готовящимся праздничным обедом.

После старосты Аглая с сапожником собирались в храм Заступников, менять статус с «вдовы» на «новобрачная», после требовалось снова зайти к старосте, отметить в книгах «выход в волю по браку с свободным» Овсея. Короче, теперь не соседка помогала мне с обедом на десять человек, а я соседке с праздничным пиром, шутка ли – выкуп, свадьба. Набегается сегодня Аглая – вдосыть. Передвинув чугунок в сторону с раскаленного центра плиты, пусть доходит, я, глянув в окно, взялась за тесто. За окном Максим набирал в руки колотые дрова. Младший сын соседки подтаскивал откатившиеся поленья, больше путаясь под ногами и мешая. Муж, словно ощутив мой взгляд, оглянулся и озорно подмигнул.

– Приближаюсь! – протянул он.

– И где это ты собрался до вечера гулять? – я прищурилась.

– До вечера? – Максим остановился, удивлённо глядя на меня.

– Тут идти пять шагов, а ты за полдня пути кричать обещал. – не удержав серьёзного выражения на лице, я хихикнула в запорошенную мукой ладонь.

Максим расплылся в улыбке и одобрительно кивнул. Через минуту он стукнул, не иначе ногой, руки-то заняты, в открывающуюся наружу дверь.

– Сова открывай! – закричал он. – Медведь пришел.

Отвлекшись от квашни, я толкнула дверь плечом. Максим сгрузил охапку дров у печки и подошел ко мне.

«Спасайте, бабоньки, тону!» – запричитал самым жалобным образом Голос, вслед за мной нырнувший в небесный, ставший вдруг серьёзным, взгляд мужа.

«Извини, каждый сам за себя», – отчаянно барахтаясь из последних сил, подумала я.

– У тебя мука на щеке. – супруг тыльной стороной ладони провел по испачканной запылавшей поверхности, зацепил выбившуюся прядь волос, заправив её за ухо.

«Это не мука, это пепел», – Голос звучал всё тише, словно и вправду, догорая.

«Определись, – я еще могла говорить с Голосом, – ты тонешь или горишь?»

«Я же бесплотный, – ехидство в тоне Голоса слегка отрезвило меня. – Щёки твои, значит, и горишь ты. А я всё, утоп».

– Почему Сова? – хриплым голосом, положительно, надо выплывать из голубого омута, спросила я.

– Не обращай внимания, – Максим отшагнул в сторону, я разочаровано оценила увеличившееся расстояние. – Это из детской сказки.

– Тётя Белка, я всё купил, – голос одного из детей соседки, отправленного за покупками, окончательно вернул меня в действительность. Это что сейчас со мной было?

«Белка!?» – ты ещё, ты же должен был утонуть.

Белка?! От моего взгляда мальчишка отшатнулся, прикрывшись корзиной. Хотя, при чем здесь ребёнок? Я медленно перевела глаза на, прикусившего щёку изнутри, чтобы не смеяться, муженька. Рука нашарила что-то на столе, кажется скалка.

– Белка? – надеюсь, мой тон достаточно нежен, чтобы он не пробовал спастись бегством. Я шагнула вперёд. – Медвежонок, почему дети зовут меня Белкой? – еще шаг.

– Стоп! – муж вытянул вперед руку с раскрытой ладонью, я замерла. – А у вас молоко убежало.

– Светлый! – я схватилась за голову, метнувшись к плите. – Молоко убежало! Погоди, какое молоко? – позади раздалось сдавленное хрюканье. – У меня на плите нет молока.

Муж расхохотался. Обидеться на него что ли?

– Ты чудо! – ой, это он про меня?

«Алатана, я тебя решительно не понимаю. Ты знаешь этого мужика от силы восемь-десять часов. – Голос только что не похлопал меня по щекам. – Из них он спал семь. Когда ты умудрилась влюбиться?»

Я? Влюбиться?

«Нет, я, – Голос начал перечислять, – краснеешь через раз, забываешь в его присутствии обо всём. А сейчас, стоило ему прикоснуться – всё, хоть бери да выноси».

А может, стоит довериться супругу? Что терять, мы же уже в браке. В вечном. Муж имеет на меня все права, и то, что он этими правами до сих пор не воспользовался, говорит только в его пользу. Какими бы мотивами он не руководствовался. Ведь, рано или поздно, наш брак придется, как это говорится, консумировать. Я, хоть и без опыта определённого рода, всё же достаточно просвещена в вопросах взаимоотношений полов, и влюбиться в собственного мужа, по мне, так наилучший вариант. Рискнём? Протянув руку, я провела кончиками пальцев по золоту стянутых в косу волос. Осознание того, что косу заплетала я, самолично, с полным на то правом перекидывая пряди снизу-вверх, заявляя всему миру, что мужчина женат, и знание, что женат на мне, хрустальным звоном и тянущим душу чувством переполняло всю меня. Моё.

– У тебя такой вид, как будто ты сейчас меня съешь. – Максим улыбнулся и скорчил странную гримасу. – Моя прелессссть.

– Опять из какой-то сказки? – муж прикрыл на мгновение глаза в знак согласия. – Ты из очень далёкого далека, я не могу узнать ни одной из твоих историй.

– А у вас книги с записанными сказками хождение имеют? – я заворожено кивнула. – Дорого? – вопрос супруга заставил меня закашляться. Какой резкий переход на меркантильность.

– Э, по-разному. Если детские, то пара серебряных за мягкую книгу, листов в двадцать. Но там ещё с картинками всякими, цветными. Более взрослые, – я прикрыла глаза, вспоминая одну такую, толстенную, в ладонь толщиной. – до золотого. А что, ты хочешь купить сказки?

– Я хочу продать сказки, – улыбнулся Максим. – Ты вот ни одной моей не знаешь. Как думаешь, ты потянешь запись и оформление устных пересказов?

– Много? – я, в компании с доставшим счёты Голосом, уже полностью переключилась на новую, интересную задачу.

– Ну, если считать вместе со сказками для самых-самых маленьких, сотни три-четыре я рассказать могу. Еще с полсотни потяну на рассказ сюжетной линии и общей идеи.

«Озолотимся» – сбросив костяшки абака, заключил Голос.

Я только повторила заключение вслух, ничуть в нём не сомневаясь.

Аглая вернулась, когда солнце уж пробежала половину пути от полудня к горизонту. И, несколько раз бестолково ткнувшись мне помочь, была решительно усажена в стороне, на табурет, с врученной кружкой с крепким взваром успокаивающих трав. Стеклянный, полный трепетного счастья, и от этого не принадлежащий этому миру, взгляд, постепенно принимал осмысленный вид. Мечась от кастрюли к кастрюле, я мельком поглядывала на новобрачную, и не могла нарадоваться огню, загоравшемуся в этих, тусклых поначалу, глазах. Ох, она бы сейчас горы свернула.

«Главное, на её пути не вставать» – Голос, взявший паузу после моего решения налаживать отношения с мужем, вновь заговорил, одевшись в мантию профессора географии.

Хоть он и пытался по-прежнему ехидничать, что-то в его тоне изменилось. Не сказать, что меня это сильно уж беспокоило, но всё же, настроение внутреннего соседа внушало некоторые опасения. Как бы это дико не звучало.

«Не бойся, – кто бы мне сказал, как скрывать свои мысли от внутреннего голоса. – Я понял твою позицию, в отношении мужа. Ты, в принципе, права». Ну спасибо, благодетель. И так, присутствие второй личности в голове свидетельствовало о нешуточной душевной болезни, а тут еще и его согласие с моими же решениями, принятое после ужасных терзаний.

«Не надо ершиться, – Голос устало потер лицо, – Алатана, помнишь, твой муж сказал, что поражается твоим противоречивым чертам характера. Ну, что в себя уходишь и не видишь ничего вокруг, при этом пугаешься каждого шороха. – При чем здесь это? – Не перебивай. Я у тебя в голове уже больше года. Спасибо конечно, у тебя тут уютно. И с твоими заскоками и гормонами я уже смирился, – гормонами? – Цыц! В общем, своего организма, как ты заметила, у меня нет. Так вот, насчет твоей противоречивости. Любой человек, поселись у него в голове вторая личность, с ума бы сошел. Хм, м-да… Извини за тавтологию. Вот, а для тебя это в порядке вещей, ни грана беспокойства. Тебе вот что? Совсем не интересно, кто я?»

Поворот. Внутренний голос претендует на полную самостоятельность. Он внутри, ему нужно тело. Я чувствовала, как начали неметь руки, начиная с кончиков пальцев. Судороги пробежали по спине. Мамочки, он начал захватывать тело. Глазами я зашарила по столу, ища нож, не отдам.

«Тьфу ты. Дошло до девки. Успокойся немедленно, не подойдет мне твоё тело. – как же, поверила, была б возможность давно перескочил бы в другое. Кто там? Светлый, Тёмный и все десять Заступников! – Алатана! Дыши! Ненормальная, чтоб тебя! Что на тебя нашло»?

Как что? Тебе легко говорить, внутри тебя чужой голос не разговаривает! Я замерла, услышав всхлипывания Голоса.

«Год жила и ничего, – всхлипывание перешло в дикий хохот, – а тут такая паника: а-а-а, мы все умрём!» Хохотал он самозабвенно, с подвываниями и хрипами в местах попыток вздохнуть.

«У тебя истерика»? – вдруг заволновалась я. Эта простая мысль только подстегнула феерию веселья.

«Она еще меня жалеет!!» – Голос стучал рукой по полу уже беззвучно плача, пытаясь вдохнуть воздух сквозь сжатое конвульсиями горло.

Помрёт же, болезный. Я подошла ближе и, со всего маха, отвесила мощнейшую пощёчину. Ну здравствуй, новая ступень развития шизофрении. Теперь, кроме споров, еще и драться начала со вторым Я. Голос затих, с открытым ртом глядя на меня…во плоти? Я огляделась. Миленько. Шторы только на окне мне не нравятся. Тяжелые, серые. К ореховому гарнитуру этого кабинета подошел бы бледно-зелёный с крупными узорами более темного оттенка. Да, так лучше. Обивку кресел на светло-бежевый поменять и огня в камине добавить, уютнее будет. Спасибо. О! Книги! Сколько их тут!