Текст книги "Удача (СИ)"
Автор книги: Борис Журавлёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Глава 11
Максим Медведев
Вот же язва. Жена и всё. Хоть кол на голове чеши. Потянувшаяся почесать затылок рука запуталась в отросших лохмах. Да едрить-колотить. Пойду-ка я Аглаю проведаю, подстрижёт, да остыну маленько. Вот, вроде нормально начнешь разговаривать: и умная, и красивая. А потом – бряк! Жена! Тьфу.
Меня обогнала стайка деревенской ребятни. Первые трое важно мчались на самокатах, остальные бежали следом с огромными восхищенными глазами. Один из механизированных оглянулся, и я с удовольствием отметил изменение выражения лица с высокомерного на искренне-радостное.
– Дядя Максим! – самокат полетел в пыль, задребезжав колесами. Хех. Вот кому от меня ничего не надо. Просто любят. – А ты давно приехал?
– Дорова, бандиты. – я подхватил младшего сына Аглаи на руки, подбросив его вверх. Средний повис на спине. Перехватив младшего через пояс, я протянул руку степенно подошедшему старшему. – Вырос, чертушка. Быстро, слезли с меня, задавите, кабаны! Мать дома?
– Дома, дядь Максим, смотри как мы самокаты покрасили… – гомон ребятни выдул из головы все проблемы. Минут десять передо мной крутили в руках транспорт, жалуясь на недоработки конструкции и предлагая пути их исправления. – А еще мы Чижу помогаем самокат делать. Он знаешь, как придумал, без руля. Просто доску на колеса поставить. Только рулить не получается.
Гомонящая толпа обступила меня со всех сторон. Представили Чижа. Мелкий, старающийся выглядеть старше, пацанёнок, по-взрослому сложил руки перед грудью в местном жесте приветствия и вдруг протянул руку для рукопожатия. Засмеявшись, я ответил, взлохматив ему голову. Засранцы мелкие. Быстро за взрослыми перехватывают повадки.
– Тащи кусок бересты и чем рисовать. Сейчас разберемся, как рулить на доске вашей…
– …и представь, жена, говорит, твоя. – я сидел у Аглаи, куда меня сопроводил галдящий почётный караул.
– Кто такая, хоть? – Аглая поставила на стол кувшин с молоком. – Имя у жены твоей есть?
– Ну, надо полагать, есть. – я смущенно замолчал. – Не знаю я её.
А, действительно, чего это я? Сбежал из своего же дома. Ничего не разузнав. Сижу, жалуюсь, совета какого-то жду.
– Красивая? – я недоуменно уставился на устроившуюся за столом, напротив меня, вдову.
– А это ты к чему? Какая разница, какая она?
– Максим, ты послушай только, не кипятись. – женщина, положила руку на моё плечо. – Ты уже год скоро тут. Ладно, ты три месяца язык наш учил. Да работать пробовал. Я же видела, непривычно тебе. Ты и думаешь по-ученому, и, вон, грамоте разумеешь. А руками не особо был, вспомни, как ты вокруг крыши круги нарезал, не знал, с какой стороны подступиться.
– Ну? – не пойму я, к чему она ведет.
– Не нукай, – Аглая махнула полотенцем. – глаза у тебя мёртвые были. Загорались, только когда ты злился на кого. Думаешь, почему у тебя из друзей один Варлам? Он жену и детей обоих похоронил, ллэры село его пожгли. Не знаю, что у тебя случилось, и не моё это дело, но Варлам только с тобой больше двух слов говорит, а ты с ним, да с детьми оттаиваешь.
Я задумался, никогда не смотрел на себя с этой стороны. А ведь действительно, я ведь даже не помню, как того же трактирщика зовут. И граф наверняка представлялся, а я как-то всё мимо ушей, граф и граф, зачем мне его имя? Да и общаюсь я с ним только потому, что он еще подросток, ему от силы девятнадцать.
– Хорошо, я тебя понял. – я кивнул Аглае. – спасибо, что не лезешь в душу, не расспрашиваешь про прошлое. Теперь давай вернёмся к повестке дня. Причём тут моя, так называемая, «жена»?
– А я тебя таким живым видела только прошлым летом, когда ты гуляния для служивых устроил. Песни пел. – Аглая мечтательно закатила глаза. – И вот сейчас пришёл. Я от тебя столько слов слышала, лишь когда ты язык учил. Ох и достал ты меня тогда. Вот ты мне скажи, чем это она тебя так разозлила? Грубила, требовала что-то? А ты вообще – злишься ли? Ты, когда злой, от тебя даже собаки по конурам прячутся. А сейчас меня только смеяться тянет. Ты как воробей в луже, взъерошенный, бестолковый. – она потрепала меня по голове, как я давеча Чижа. – Иди и поговори с ней. Ты ж у меня умный. Разберись, что-как.
– Хорошо, спасибо Аглая. – я поднявшись, чмокнул тетку в макушку. – и это, подстриги меня. Сил нет.
– Ножницы дам, а стричься к жене иди. – вдова рассмеялась, увидев вмиг скисшее выражение моего лица.
Алатана Бэар
Огонь в печурке весело потрескивал, дуэтом с ним на сковороде скворчало мясо. Надеюсь, он никого не ограбил. Даже глядя на абсолютный порядок, не верилось, что в такой хижине живет человек, могущий позволить себе мясо. Я думала потратить приданое на продукты и досыта накормить мужа, а тут отборные пласты стейков. Перевернув их на раскаленной сухой сковороде, я вернулась к овощам на разделочной доске. Нашинкованная капуста тушилась в глубоком чугунке, уже отправленная к морковке с луком, обжаренными на оливковом масле. Ждали своей очереди маленькие кабачки, которые я решила обжарить с чесноком и залить взбитыми яйцами. Я умиротворенно измельчала зелень, вспоминая удивительную картину, подсмотренную в окно по уходу супруга. Облепленный деревенской ребятнёй со всех сторон человек, я с трудом узнала в нём недавно вышедшего, хлопнув дверью, мужа. Они ластились к нему как котята, не боялись, не ждали грубого слова. Можно сказать, они его искренне любили.
Хватит, пожалуй, готовиться стейкам. Я подцепила один пласт, оглянулась в поисках тарелки и, наткнувшись взглядом на фигуру мужа, крутанулась на пятках от испуга. Нож с нанизанным мясом, вдруг вспомнив про дальних родственников, занятых на покосе, решил им уподобиться и со свистом пошел в атаку. Супруг, стоявший за спиной в шаге от меня, каким-то привычным движением увернулся, легко поймал слетевшее с ножа мясо, аккуратно насадил его обратно на лезвие и продолжил блаженно принюхиваться.
– Темный! Зачем так подкрадываться? А если б полоснула? – я протянула дрожащую руку за тарелкой, муж понятливо пододвинул её ближе.
– Страаашно? – ухмыльнулся он.
– А ты еще раз на себя в зеркало посмотри. Зарос как дикий.
«О как! Ты его уже строить начала».
– Я как раз по этому поводу, сейчас меня подстрижёшь, или как поедим? – он продемонстрировал мне вторую руку с зажатыми в ней ножницами.
– Ну, после стрижки тебе помыться надо будет, остынет все. После. – перекладывая второй кусок мяса во вторую, услужливо пододвинутую, тарелку, решила я.
Накрыв полотенцем обе тарелки с мясом, я принялась за кабачки с чесноком. Тут дело не хитрое, но, все же, не хотелось ударить в грязь лицом, выставив себя нерадивой женой.
– Ты где продукты-то взял? – я покосилась на прикрытые от вкусных запахов глаза.
– Купил.
– На что? – я вздохнула, мешая капусту, и все же решила уточнить.
– На деньги. – пошел он в поводу у моей решимости.
– На какие? – кажется, только Голос получал искреннее наслаждение от нашего диалога, мне же казалось, что надо мной не особо тонко шутят.
– Ой, там разные были. В основном медяки. – он, своими информативными, но полностью бесполезными ответами, доведет меня до тихой истерики. Я опять покосилась на мужа. Глаза так же щурились от вдыхаемых запахов, а вот рот неудержимо растягивался в, какой-то мальчишеской, улыбке.
– Издеваешься? – мой вопрос был явно риторический. Но он все же кивнул головой. – И не скрываешь этого. – бросив сердиться на супруга и так же расплываясь, заключила я. – Руки мой и за стол.
Муженек прошел к рукомойнику, тщательно, с мылом, вымыл руки. Выглянул за дверь и тут же вернулся с каким-то кувшином, который поставил в центр стола. Зачем-то продемонстрировал мне руки, повертев кистями и, наконец-то, сел. Я подкладывала в тарелки с мясом капусту с кабачками и неодобрительно, что-то я больно резво вхожу в роль жены, косилась на емкость с неизвестной жидкостью.
– Это что? – я махнула ложкой в сторону гончарного изделия.
– Кувшин. – муж, бросив взгляд на засопевшую меня, поспешил, с улыбкой впрочем, продолжить сам. – С молоком. – я приподняла бровь. – Взял у соседки, вдовы плотника. В прошлом году я ей крышу подправил, с тех пор подкармливает. – я продолжила внимательно смотреть на мужа. – Без всяких матримониальных поползновений с обеих сторон. Я ей помогаю, детей плотничать учу, она мне хлеб, молоко, яйца. А чего это я оправдываюсь?
Я поспешила сунуть ложку в рот, чтоб не засмеяться. Страшный, лохматый, заросший до бровей проволочной бородой, супруг, по-детски наивно, хлопал глазами. С нарочитой оскорбленностью, он отложил ложку и обиженно отвернулся. Я еле сдерживалась, пряча взгляд, который, наплевав на мнение хозяйки о наличии силы воли, возвращался к его выражению лица. Вот и сейчас я прикипела вниманием к выдвинутой нижней челюсти с оттопыренной губой, которая вдруг начала трястись в нешуточной обиде.
– Ты что? Ты не думай, я просто спросила, что в кувшине, – вдруг растерялась я. – Ты что, обиделся?
Я перевела взгляд выше и наткнулась на смеющееся выражение глаз мужа
– Да ну тебя. – раскусила я его коварное лицедейство. – Ешь давай, остынет.
Ну что же, есть он умеет, быстро, но на удивление аккуратно. Не чавкая, не облизывая пальцы. Я старательно работала ложкой, поглядывая, как он ломтем хлеба помогает овощам занять место в ложке, при этом старательно отодвигая мясо на стремительно пустеющие области тарелки.
– Ты не ешь мяса? – интересно, в который раз я за сегодня удивилась. – А зачем тогда ты его принес?
– Ем, – он ложкой потыкал в пласт свинины. – думаю вот, как к нему подступиться, вилок у вас в приборах я еще не встречал.
Озадаченный муж просветлел лицом, полез в карман и вытащил странный предмет. Вроде как небольшие полосы блестящего металла, спрессованные в единый брусок с костяными обкладками. Повозившись, он выудил из бруска маленькое подобие плода любви крестьянских вилл и охотничьей рогатины.
– Мы же, по-свойски, закроем глаза на вопиющее нарушение этикета, – отклоняясь, чтобы достать лежащий в посудном шкафчике поварской нож, произнес он. – попользуем двузубую вилку для мяса? Ничего?
Воткнув «вилку» левой рукой в мясо, правой он сноровисто нарезал стейк на мелкие части. Я сидела с широко открытыми глазами, глядя как он довольно жмурится, стянув зубами со своего орудия кусок горячей свинины.
– Что? – теперь его очередь недоумевать. – Я ем, уж извини, не столовался при дворе, трапезы особ голубой крови живьем не наблюдал, политесам высоким не обучен. Ну горячее оно, руками брать. Может, тебе порезать?
Молча пододвинув ему тарелку, чтобы еще раз с любопытством посмотреть на уверенные движения ножа и «вилки», я присмотрелась к его рукам. Горячо ему, как же, мясо, только со сковородки, поймал и не поморщился. Такими руками заготовки у кузнеца из горна брать.
Моя тарелка опустела на половину, подхватывать маленькие кусочки мяса всё же было удобнее, чем периодически отламывать куски ложкой. Супруг же допивал уже вторую кружку молока. Мысли все крутились вокруг его способа разделаться со стейком. Если подумать, мое упущение. Не догадалась нарезать мясо на кусочки поменьше, хотя поварской пики я у него не увидела, а жарить мелкие кусочки не стала, чтоб оно было сочнее. Но эта его вилка действительно удобна. Мясо надежно держится, не крутясь вокруг, как при работе с шилом. Почему повара раньше не сообразили связать вместе два шила, это же так просто, и прямо напрашивается. И рассмотреть бы поближе этот его брусок с вилкой внутри, какой искусный кузнец его туда спрятал. А зеркало? Так старательно отполировать пластинку металла, пусть и маленькую. И вообще, что за человек мой супруг? Страшный с первого взгляда, он совсем не внушал никакого опасения после пяти минут разговора. Любит пошутить, не над другими зло, а как-то, по-доброму что ли. И разговаривает так, как будто учился в заведении подобном Академии. При этом вворачивает простые, деревенские слова, явно показывая, что деревенская жизнь ему не в тягость, абсолютно не кичась своей ученостью. Одни познания в астрономии чего стоят. Хотя, я остановилась с недонесённой до рта ложкой, с чего это я так безоговорочно поверила его словам? Еще семь планет, почти семьдесят лун, приплюснута с полюсов. И так уверенно об этом говорит, ведь если даже просто представить, что в небе висит пусть не семьдесят, двадцать лун, свободного места не будет. Вот же…
Уверившись, что надо мной простейшим образом подшутили, я решительно подняла голову, дабы высказать этому шутнику все свои выводы и замерла. Оказывается, пока я ела и погружалась в размышления, он покончил с завтраком, утвердил локти на столешнице, сплел пальцы в замок, утвердил на нем заросший подбородок и беззастенчиво начал рассматривать меня, чему-то улыбаясь. Странно, но обычного, при рассматривании меня мужчинами, ощущения маслянистой грязи не возникало. Он не раздевал меня взглядом. Не пыхтел, уставившись на грудь. Просто с интересом любовался. Как диковинным экспонатом чудной коллекции.
– Что?
«Пригладь волосы, может где прядь выбилась». – надо же, Голос, оказывается, тоже умеет недоумевать.
– Ничего, – улыбнулся супруг. – Ешь. Смущаю?
Я отрицательно мотнула головой, вновь опустив глаза. Добрала последние овощи с удобно нарезанным кусочком мяса и отставила тарелку.
– Молока? – муж уже протягивал наполненную кружку.
– Спасибо. – оп, а вот и смущение, кровь почему-то прихлынула к щекам.
– Давай сначала? – попросил вдруг он. – Только серьезно. Нужно же как-то разбираться в этом всем.
Я кивнула, приготовившись к вопросам, порождающими новые вопросы, но уже у меня. Я никак не могла в нем разобраться. Я даже не знала его имя, дэй он, виллан. Кто?
– Максим. – он протянул руку через стол. – Максим Leonidovich Medvedev.
– Это имя? – разглядывая его ладонь, ждущую чего-то, уточнила я. – А эти еще два слова?
– Максим – личное имя. Леонидович – отчество, по имени отца – Леонид. Medvedev – фамилия, наследственное семейное имя, произошло от прозвища. – удивительно понятно начал объяснять он. – Мое от названия животного, на вашем языке это медведь. Я поэтому смеялся, когда ты меня медведем назвала, ты удивительно угадала. А руку при знакомстве пожимают, чтобы показать собеседнику, что не прячешь камня, нет недобрых намерений, не желаешь зла.
– Алатана. – стараясь не нарушить никакихтрадиций, осторожно пожимая его руку, представилась я. – Алатана Бэар.
– Бэар? Серьезно? – уголки губ мужа неудержимо поползли вверх. – Это что-то обозначает?
– Фамилия, что-то на древнем наречии, я даже не знаю что. – я недоуменно смотрела на мужа, продолжая держать его за руку. – Что смешного?
– Извини, я не над тобой. – супруг уже откровенно смеялся. – Просто, на одном из языков моей родины, Бэар тоже значит медведь. Пусть будет? Ну пожалуйста, ты же все равно не знаешь, как с вашего древнего языка переводится. Пусть будет медведь?
Развлекается значит. Ну ничего, прежде чем стричь его надо расчесать. Тут уже я развлекусь.
Я уже битый час пыталась расчесать мужу волосы. Развлечением и не пахло. Грязь еще полбеды, пшеничная копна была на удивление густой. И, хотя густота волос скорее достоинство, гребень с трудом продирался через эти заросли, через каждый палец длинны натыкаясь на очередной спутанный колтун, который я терпеливо пыталась распутать руками. Стрижки ради, муж снял свой желтый камзол и, странного материала, полосатую рубашку без рукавов и сейчас сидел на, поставленной на бок для меньшей высоты, табуретке ко мне спиной. Спина завораживала. Скульптурную выточку идеального тела подчеркивали, более светлые, по сравнению с общей смуглостью, отметины шрамов на загорелой коже. Множества шрамов. Хотя, если задуматься, как шрамы могут что-то подчеркивать. Минимум жира, хищные, ртутно-перекатывающиеся пучки мышц, узлами вспухающие при малейшем движении ерзавшего в поисках удобной позы тела. Широкие плечи, переходящие в широкую шею. Чем он занимается в жизни? Нас в Академии, на лекциях по медицине, учили распознавать принадлежность к какой-либо профессии по характерным особенностям тела. Воин?
Поймав себя на том, что заворожено вожу гребнем по одному и тому же месту, я вздрогнула, попытавшись отвести взгляд от смуглого обнаженного тела, обжигавшего меня своим жаром через наспех прихваченные прорехи платья. Совсем смутившись, я перешла к следующей пряди и досадливо протянула гребень сквозь всю длину. Волосы ощутимо дернуло, на шее мужа проявились и ушли под кожу струны жилок. Я зажмурилась в ожидании разноса за неаккуратность. Тишина. Он же почувствовал, я по шее видела. Не поняла. Взяв еще левее, я с силой потянула гребень. На колтуне голова повелась за движением руки и напрягшись пошла в противоход, с усилием самостоятельно протягивая спутанный узел через частые зубья.
– Покороче подстрижешь? – сквозь зубы процедил муж.
– Ой! Прости меня, пожалуйста, – я заглянула ему в лицо, в уголке глаза пересверкивала слезинка. – я задумалась, я правда буду осторожнее.
– Не извиняйся, я, как ты точно подметила, в зеркало смотрелся. – усмехнулся одной стороной рта подопытный. – Запустил я себя.
– Как стричь? – более-менее выровняв гнездо, взялась за ножницы я.
– Начисто. – он что, так сильно обиделся? Потянуло же меня экспериментировать.
– Может по плечи? – я с сомнением зависла над волосами с ножницами.
– Под ноль. – уверенно шевельнулись плечи. – я не умею ухаживать за ними, в глаза лезут и каждое утро расчесываться, одна морока.
Такое богатство? Под ноль? Не могу. Ножницы были согласны со мной. На два пальца ниже плеч. И точка.
«Ой, Светлый, красота же какая».
Жалко-то как. Прядь волос и мое сердце упали с ощутимым грохотом. Что ж я делаю? За такую гриву девчата в Академии душу могли Тёмному продать. Переждав локальное землетрясение и заходящееся сердце, дрожащая рука потянулась к следующей пряди. Еще один брусок золота рухнул на утрамбованную поверхность земли. Изверг. Транжира. Щелкали ножницы, стены хижины тряслись как в лихорадке, по земляному полу шли видимые волны. Не могу. Закусив уголок губы, я отошла на шаг в сторону.
– И долго ты собралась по одному волоску состригать? – муж иронично глянул на меня. – Я планировал еще помыться в этом месяце.
– Всё. – выдохнула я, наклонив голову.
– Это под ноль? – ледяным тоном можно было проморозить до дна небольшое море. – В таком случае давай перейдем к отрицательным мерам длины. Я же объяснял, что не умею с ними возиться.
– Я сама каждое утро буду их расчесывать. – заторопилась я. – А чтоб в глаза не лезли можно в хвост собрать, или косу заплести, или две, как у восточных степняков.
– Косу! Две!? – грозовая туча в голосе не предвещала прохлады летнего дождика, наоборот, становилось душно и не хватало воздуха. – Осталось еще бантики вплести! Ранец одеть и розовые гольфики. Скакалки-прыгалки. – дикий зверь косматой тушей проблеснул на фоне вспышки молнии в потемневших глазах. – Сандалики и белые колготки. День знаний, blyad`… вычитать и умножать учат в школе. – да что случилось, снова какие-то традиции его родины? – Kosichki? Boevomuoficeru? – ну вот, опять перешел на родной язык. – KapitanMedvedev, pochemubantikiraznogocveta! Podryvaemboegotovnost`?
Я медленно отступала от бушующего пещерного медведя, пряча оскверненные святотатством ножницы за спиной. Взгляд взъерошенного зверя остановился на мне.
– Дай. – потянулась мускулистая рука, открывая ладонь. Я отрицательно помотала головой. Медведь в глазах мужа по-кошачьи подобрал лапы перед прыжком. Шаг. Закрывшись рукой, я зажмурилась в ожидании удара, толчка.
– Ты что? – я осторожно приоткрыла глаза, опешивший супруг смотрел на меня. Медведь в его глазах сел на задницу и скреб когтями в затылке. – Ты думала, я тебя ударю?
Он отвернулся. Я собрала остатки самообладания и, шагнув к нему, прижалась к обнаженной спине, сцепив ладони в замок на его груди. «Алатана, где наша стыдливость?» – ехидно зашуршал Голос, который часто выступал в роли совести. «Потом. Он не злой. Он просто непонятный. Просто надо разобраться», – решительно загнав его в дальний угол головы, обрезала я.
– Прости, белка. – сбиваясь, глухо начал муж. – Я тебя никогда бы не ударил. Я не знаю, с чего вспылил. Пойми, у нас не принято. Хвосты, косы. У мужчин не принято. Носят конечно, но… я не знаю, как объяснить.
Я повернулась, прижавшись к спине другой щекой. В носу что-то щипало.
– Я понимаю, ты не отсюда. Но это там, дома. Здесь это принято. Это как показатель статуса. Глава семьи, дома, рода. Дэи, те вообще до пояса косу растят. – расцепив руки, я развернула его к себе лицом и снизу-вверх нырнула в уже чистую голубизну глаз. – И тебе идет. – он наконец ответил на мою улыбку. – У тебя красивые волосы. Еще б помыть.
– Тогда еще пара вопросов. – уф, кажется, медведь решил уйти досыпать в берлогу. – длинна растительности на лице регламентируется по статусу?
– Нет. А второй вопрос? – я понимала его состояние, я так себя чувствовала на правоведении в Академии. Казалось, еще вопрос, и все станет ясно.
– Ты тут меня мужем назвала. – левая бровь подернулась. – Это как?
– Ой. Ты уже два часа по пояс голый сидишь. – я недоуменно отстранилась. – Ты на свою руку не смотрел что ли?
Синь глаз заволокло льдом. Правая рука плавно потянулась к левому плечу. Подбородок медленно повело туда же, связи взглядов, впрочем, не обрывая до последнего.
– Это что? – пальцы с глазами исследовали браслет.
– Эта цацка означает, что ты чей-то муж, – передразнила я его недавние слова. А что? Я злопамятная, в меру. Закатав многострадальный рукав своего одеяния, я вновь продемонстрировала парный баджу. – Брачный браслет. Запечатанный брачным ритуалом в храме Светлого.
– Снимается? – ну конечно, главный вопрос вчерашнего холостяка, женившегося в беспамятстве.
– Ты ответил «Да». Правда, ты мертвецки пьян был. – недоуменный взгляд супруга. – На вопрос служителя: «Берешь ли ты в жены?», ты ответил «Да». Браслет заперся. – понимания во взоре мужа не добавилось. – Откуда ты? Это же даже дети знают. После ритуала в храме Светлого брак нерушим. – судя по мужу, ответа он так и не дождался. Я вздохнула. – Браслет не снимается.
– Твой? – он прищурил глаз.
– Да откуда ты такой появился? Брачные браслеты по одному не надевают. – снова не то? Я опять вздохнула. – Не снимается.
– То есть ты тоже ответила «Да», на вопрос служителя? – ой, я, кажется, понимаю, к чему он ведет. Сейчас точно будет бить, не смотря на обещание.
«Я бы ударил» – в этом суждения Голоса был на редкость созвучны моим. Я же, получается, за двоих решила. Он ведь пьяный был.
– Я тебе так сильно понравился? Ты моя тайная поклонница? Ты забеременела неизвестно от кого и решила осчастливить меня отцовством?
– Что? – возмущение волной смыло весь страх. – Я порядочная девушка!
– Тогда возвращаемся к первому пункту, я тебе так сильно понравился, что ты внезапно воспылала ко мне необъяснимой страстью? – страх еще поборется за место в моем рассудке.
– Я вилланка. Я не могла ответить «Нет». – Светлый, унеси меня куда-нибудь. Я закрыла глаза. – Такова была воля барона. И мое «Да» было единственным шансом избежать продажи в бордель. Прости.
– Продажи? Вилланка? Крепостная что ли? – я убито кивнула. – А мне тебя, случаем, в жены выкупать не надо было? А то вдруг, коль уж брак нерушим, я барону торчу с процентами? После такого запоя у меня вон, жена появилась, так что долгам я не удивлюсь.
В смысле выкупать? Глаза сами собой вскинулись на мужа. О чем он? Он ничего не знает и не понимает, что происходит? Откуда, Темный ему в печенку, он приехал. Элементарные вещи приходится объяснять. Я устала удивляться.
– Нет. – просто буду отвечать на вопросы, может, сама разберусь. Голос иронично хмыкнул. – Мы сочетались браком в храме Светлого. Меня принудили обстоятельства, барон меня ненавидит, но трогать меня ему запретил его отец. Поэтому он хотел отомстить и придумал выдать меня замуж за нищего-старика. Ты был пьян. И внешне под требования барона, извини, очень подходил. Тебя откуда-то притащили дружки барона. Выкупать никого не надо. Свадьба – решение барона. Он хозяин. Он решил, мы обязаны подчиниться.
– То есть, сейчас придёт барон, скажет, ну не знаю. Скажет – прыгай. Ты будешь прыгать? – я обещала себе не удивляться его вопросам, поэтому осторожно кивнула.
– Мы, – я постаралась выделить это голосом. – мы будем прыгать.
– А я с какого перепуга? – ухмыльнулся муж. Сердце остановилось, отряхнулось от прилипшего камня и, решив приоткрыть дверь неожиданно нахлынувшему прозрению, застучало в другом ритме.
– Ты свободный?
«Та-дам!»
