Текст книги "Удача (СИ)"
Автор книги: Борис Журавлёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 12
Максим Медведев
Ладно, разобрались, гостей можно не ждать. В храм не потащат. Ибо незачем, я там, оказывается, ночью был. Довела пьянка до женитьбы. Я усмехнулся. Слава Будде, девчонку не обидел ночью. Не то чтобы за мной замечалось, но всё ж таки. Решено, ни капли. А то, вон уже трактирщик как на бога смотрит. Легенды о моих гуляниях по деревне ходят, стыдно, товарищ капитан.
Я еще раз окунулся в реку, смыть мыло. Голову отмыл. Я оглянулся на берег, небольшой костер, разложенный мной, уже почти вскипятил котелок воды. Это на бритьё. Закинув отмытые волосы назад, я побрел к полотенцу. Сел возле костерка, и, в ожидании закипании воды, еще раз осмотрел украшение на левом плече. Мде. Изящная вещица. Лента, как из золотого кружева, шириной сантиметров десять. Узоры всякие, что-то вроде цепочек, вплавленных в отдельные переплетающиеся ленточки на половину толщины. И сидит, не так чтобы плотно, во всяком случае, вращается свободно, а слазить – ни в какую. И совершенно не мешается, будто я в нём с рождения хожу. Как же мне его нацепили? Стыков, вроде, не видать. Цельнолитое изделие. Вот прямо на руке и отлили. Форму из глины на руке чуть повыше бицепса вылепили и из тигелька золотом плюхнули. Я, конечно, пьяным мало что помню, но отлив из металла по руке в память бы врезался в любом состоянии. Я попробовал смять браслет, сильно сжав его рукой. Смотри-ка, пружинит, а форму не теряет. Может, не золото? Я хмыкнул – обидно, я что, золота не достоин? А как же черный костюм? Цветок в кармашке пиджака? Выкуп невесты, конкурсы дебильные, пьяная тамада? Свидетель, кадрящий свидетельницу, для соблюдения традиции, утверждающей, что так брак будет крепче? Я ещё раз прокрутил украшение, уже ногтём пытаясь найти стык. Вот цельный, хоть ты тресни. Магия, однако. Я сплюнул в сторону, вспомнив об этой непонятной, но являющейся постоянной, составляющей этого мира.
Я как раз обживал новое жилище, перекладывая печку. Через неделю за мной должны были заехать люди графа, чтобы отвезти на место, где находились какие-то механизмы, которые я обещался посмотреть и, по возможности, отремонтировать. Печка отчаянно дымила, а на капитальную перестройку не было времени. Сначала я грешил на щели в корпусе печи. Замазывание ничего не дало. Стоило открыть топку, весь дым пёр в комнату. Прочистил дымоход, вынеся несколько ведер сажи. Бесполезно, как, если верить старине Расселу, спорить с неизбежностью. Поупражнявшись в попытках вспомнить еще что-нибудь эдакое, философское (всё не руками работать), я плюнул и пошел к бессменному консультанту – Варламу. Само-собой, через «магазин», где, подумав, приобрёл два кувшина вина. Полчаса осматривания плюющейся дымом печки и живое чудо-юдо выдало вердикт:
– Две серебрушки.
– А ты не гулял, часом, босиком и с мокрой головой по морозу? – мне, в принципе, было всё равно на цену, но тут, именно что, дело принципа. Извините за тавтологию.
– Нет. – сказать, что Варлам удивился вопросу, было мало.
– Ну тогда я тебе говорил, сделай дверной проём выше.
– При чём тут мои прогулки и дверной проём? – консультант в печном деле нахмурился, пытаясь сам связать эти действия.
– Ну ты либо застудил головушку свою богатырскую, либо опять в проём не вписался, стукнувшись черепушкой, раз такие цены вслух произносишь. – я ухмыльнулся. – С цифрой я согласен, две. Наши разногласия начинаются в металле. Две медных и давай, вперед и с песней, солнце еще высоко.
– Серебряная монета, и ты всё делаешь сам, не смотря на высоту стояния Солнца. Я только говорю, что нужно сделать. – пошел на уступки, включаясь в процесс торговли, Варлам.
– Дружище, кто так торгуется. Цены обычно уступают, а не задирают вверх. – я сокрушенно покачал головой. – Насчёт твоей консультации я согласен, вещь стоящая. Но ты свою работу поменял на мою, и скинул на этом, всего лишь, серебрушку. Моя работа минимум золотой стоит. И только потакая твоему желанию посмотреть, как работают профессионалы: пол серебряка и у меня есть кувшин вина. – приподнял я цену навстречу.
– Пятьдесят медяшек и кувшин? – закручинился человек-гора. – Максим, при всём моём уважении к твоему стремлению к знаниям, накинь ещё. Ты же один всё и выпьешь. Мне бы понюхать успеть.
– Шестьдесят, кувшин вина, и в процессе обучения и работы можешь надо мной ржать.
– Семьдесят пять и два кувшина вина, ржать я буду в любом случае. – Варлам протянул руку для закрепления договора.
Я пожал руку, и, дождавшись восстановления кровообращения в отжатой конечности, выставил на стол оба кувшина.
– Рассказывай. – доставая стаканы и гладкое березовое полешко, сказал я.
– А полено зачем? – распечатывая кувшин, поинтересовался Варлам.
– Мне сок выжмешь – запивать, а тебе мякоть – закусывать. – я с серьёзным видом потянулся за еще одним стаканом, но, узрев вытянувшуюся физиономию товарища, не выдержал и расхохотался. – Варлам, ты меня убьёшь когда-нибудь. Кору обдери, рисовать будешь. Как ты мне объяснять собрался, на пальцах?
– А чего там объяснять, у тебя вход в колодец ниже верхнего края дверцы, – отмахнулся от меня Варлам. – тебе или переднюю часть печки перебрать, дверцу пониже сделать. Или перед колодцем стенку выложи, с верхним краем чуть выше верхнего обреза топки.
– А! Понятно, ежели вот, кое-что, но так оно, однако, ни что иное, как вообще. Рисуй, давай! Мне твои колодцы с топками, как тебе дуализм фотона.
Варлам покрутил перед собой лоскут бересты и так, и эдак. Вздохнул, выцедил стакан вина.
– Слушай, а давай мы тебе лучше постоянную тягу сделаем. – он виновато посмотрел на меня. – Неохота сейчас эту глину месить, камни на кладку подбирать, ждать пока просохнет. А там накопитель воздушный поцелее выбрать, и вот тебе и сквознячок. Только, тут придется серебрушку тратить, как не крутись.
– А поподробней? – я же вижу, технология новая, не обкатанная, но верная. Варлам бы зря не предложил, а мне только дай поэкспериментировать.
Технология новая, как же. Магия! Кроме аристократии в этом мире была магия. Собственно, аристократы и являлись магами, поголовно. Дар в роду слабел, усиливался, но, ни в коем случае, не затухал. Аристократы, допустившие затухание дара в семье, лишались дворянского звания, их имущество переходило короне, сами они отсылались на границу с Великой Степью, где быстро заканчивались под ежедневными мелкими набегами. И наоборот, родись в семье, пусть даже виллана-крепостного, ребёнок с магией, и семья тут же становилась свободной, а ребёнку присваивалось дворянство. Какие интриги крутились в этом магическом гадюшнике. Детей с проснувшимся даром, что вилланов, что аристократов, выкупали, воровали, усыновляли. Подкупались сильные даром маги для разбавления крови. Дочерей подкладывали под нужных людей. И все ради ежегодной повинности. Сдача в казну накопителей. Специальная служба – артефакторы, прямо-таки штамповали палочки из какого-то прозрачного камня. Круглые, прямоугольные, трёх и шестигранные призмы, длинной с палец и больше. Со значками-закорючками на плоскостях. Господа бароны, графы и прочие гранды с виконтами получали в казне эти самые прозрачные палочки, сообразно присущему дару, и в конце года должны были сдать их обратно, заполненными. Для государственных надобностей. Дар считался угасшим, если какой-нибудь кабальеро не мог заполнить месячный накопитель за месяц соответственно. В ком-то энергии было как в атомной бомбе, они за пару часов накачивали огромные, годовые накопители, кто-то целыми днями сидели над своим камешком, по капле пропуская энергию внутрь. Заполняясь, камень терял свою прозрачность и наливался каким-либо цветом, присущим определенной способности. Итого было восемь цветов и четыре формы при различных размерах, в зависимости от ёмкости. Четыре цвета стихийных накопителей с круглым сечением. Огонь – красный, вода – синий, воздух – жёлтый, и земля – зелёный. Три цвета на накопители в виде трёхгранной призмы – коричневый, серый, фиолетовый – на способности к оборотничеству, чтению мыслей и, я так понял, телекинеза. Те же три цвета, но уже для призм с квадратным сечением – лекари, внушение и телепортация. И отдельно стоящие друиды, с магией растений и шестигранной призмой грязно-зелёного, оливкового цвета. Отдавали накопители накопленное (интересное выражение) при прикладывании к торцу сплава серебра, золота и олова в определенных, жестких пропорциях. Кстати, эти пропорции были обязательны при чеканке серебряных монет, совпадение?
Эту ересь я слушал с открытым ртом, лихорадочно вспоминая, где ближайшая телефонная будка, вызвать скорую с дружелюбными, улыбчивыми санитарами и добрым дяденькой-доктором со шприцом чего-нибудь седативного. Иначе, с нежданно поехавшим Варламом, мне было не справиться. Может, вино чем-то разбавили?
Варлам же удивленно смотрел на меня, не понимая, почему я этого не знаю. Плюнув на несуразности в моём лице, он достал из кармана свою зажигалку. Бронзовую гильзу с серебряной кнопкой на торце. При нажатии кнопки, с другой стороны вырывался язычок пламени. Ну, видел я такую зажигалку, и что? Даже думал купить, но пять золотых за такую игрушку, да идите вы. К зурам, пузико щекотать. Варлам сноровисто раскрутил гильзу и вытряхнул на ладонь ярко алую палочку, с палец размером. Достал из кошеля серебряную монету и, направив один конец палочки в открытую дверцу печки, приложил к другому серебрушку. Я как-то держал в руках китайский Тип 74, он же советский лёгкий пехотный огнемет ЛПО-50. Впечатления те же. Струя огня с шелестящим демоническим звуком рванула в открытую топку печи. Он этой хренью прикуривает? Зажигалку выпускает минздрав со слоганом: «А мы ведь предупреждали»? А ест он, заряжая пушку мешком вареной картошки и стреляя в рот? Гм, а почему из зажигалки такого пламени не было?
– Кнопка на зажигалке с другой стороны как игла. – пироман-гигант вручил мне бронзовый корпус зажигалки, дабы я ознакомился с устройством подпружиненной кнопки. – Чем больше серебра касается накопителя, тем больше струя пламени. Это, – он подал мне алый цилиндр, – месячный накопитель дара огня. Если приложить к торцу такой же по диаметру кусок серебра, его полного хватит на восемнадцать минут. Зажигалки, с маленьким огоньком, хватит на два-три года.
– А как кончится, накопитель куда? – с ценой накопителя понятно, вряд ли дороже пяти золотых.
– Никуда. Если ты израсходовал всё залпом, он просто рассыпается. – Варлам скрутил зажигалку обратно, и не особо волнуясь, спрятал её в карман. – А вот если расходовать медленно, зажигалкой, в нем остаётся запас дара. Но пламя уже не получается. Очень горячий воздух. Такими разряженными накопителями, к примеру, греют воду. Или, вместе с воздушными накопителями, обогреваются. А когда уже совсем ничего полезного не выходит – на свалку вывозят. Они по второму разу не заряжаются.
– Все на одну? – я почуял, как меня с непреодолимой силой потянуло на эту свалочку.
– Именно. Я вот что предлагаю. – Варлам оживился. – Мы сейчас туда сходим, и пороемся в поисках воздушного накопителя. Более-менее живого. Цепляем к нему кусочек серебра и в дымоход тебе закрепим, пусть все время воздух тянет, и дым из дверцы валить не будет.
– Ага, а где эта свалка? – ох, что-то мне подсказывает, одним воздушным накопителем я не обойдусь.
Встрепенувшись, я отбросил воспоминания и взялся за ножницы. Устроив зеркало на камень, взялся за бороду. Клочки волос отправлялись в костёр, меня ещё на Земле приучили к этому суеверию, а тут, где есть магия, сам бог велел. Закончив с бородой, потянулся к прическе. Косичку, придумает тоже. Хотя… Обещал не трогать, опять же.
Глава 13
Алатана Бэар
Максим, я решила про себя хотя бы называть мужа по имени, прихватив мыло, полотенце, ножницы, свою шкатулку с чудо-зеркалом и, зачем-то, котелок, ушел на реку. Ножницы, кстати, я ему отдала только после клятвенного обещания не трогать волосы. «Chestnoepionerskoe», – сказал он, объяснив, что это формула одной из нерушимых клятв. Я же порхала по хижине, напоминая себе приобретенное от мужа прозвище. Душа пела нечто, напоминающее восхищенное любование красотками веселого квартала вернувшимися из долгого плавания моряками. План бывшего, уже бывшего, спасибо Светлый, хозяина выдать меня замуж за старика-нищего обернулся свободой. Свобода. Душа, вслед за пением, пустилась в пляс. Я десять лет училась в лучшем учебном заведении. На мое образование потрачена уйма деньжищ. Я свободна, передо мной открыто столько дорог, что я терялась в выборе. Заработок! Можно открыть аптеку, продавать травяные сборы. Правозащитник! Нотариус! У меня свидетельство с отличием по правоведенью. Вот же! Свидетельство осталось в замке. Можно восстановить в Академии, но на это нужны деньги. Позже. Да тот же уход за скотиной сейчас, когда не нужно возмещать деньги за обучение барону, кажется мне жутко прибыльным делом. Максим вернется, надо будет посоветоваться. Муж. Я улыбнулась, подумав о нем. Он хороший. Странный, непонятный, но, определенно, не злой. Правда, судя по-вчерашнему, пьет безбожно. Недэя Альвира говорила, что хорошая жена отвратит от вина. А я постараюсь быть хорошей женой. Я домыла посуду, выплеснула грязную воду за двор и сейчас сноровисто крутила рукоятку ворота колодца. Вид платья, хоть и заштопанного в самых сильно порванных местах, не располагал к задержкам на улице. Занеся воду домой, я взялась за метлу. Нужно прибрать волосы супруга и вечером, как растопим печь, сжечь. Завернув отходы процесса стрижки в лист лопуха, я закинула их в вычищенную от золы топку. Не хотелось бы, чтоб тяга подхватила волосы и разнесла их по округе. Хоть людей с темным даром в округе нет, рисковать не следует.
– Хозяин где? – я вздрогнула от внезапно раздавшегося от двери грубого голоса, да сколько ж можно ко мне незаметно подкрадываться.
– Скоро будет. – стараясь унять испуг ответила я, рассматривая крепкого, молодого, по виду старше меня лет на пять, мужчину, в такой же, как у мужа полосатой безрукавке. В такой же? – Максим!?
Я растеряно рассматривала супруга. Он побрился. Ни усов, ни бороды. Волосы, еще влажные после мытья, откинуты назад, открывая широкий лоб. То, что за такие волосы половина учениц Академии продали бы душу Темному, я упоминала, за такие ресницы оставлять душу в залог двинулась бы вторая половина. Пожалуй, вместе с преподавателями. Густые брови, с легким изломом ближе к внешнему краю, чуть темнее пшеничных волос. И косой шрамик на левой брови нисколько ее не портил. Как и нос безо всяких горбинок не портила слегка искривленная в правую сторону линия переносицы. Широкая улыбка открывала ровные зубы.
«Мамочки, ямочки на щеках!» – Голос, одетый в девичий сарафан, умилительно улыбался, прижав руки к груди.
Муж имел образ мальчишки-хулигана, любителя подраться. Но, почему-то, подраться, только вступаясь за младших и девчонок. Хотелось доверять этому озорному взгляду голубых глаз. Вот же бабья погибель. Остальное мальчишке совсем не принадлежало. Высокий, на голову выше меня. Чтобы посмотреть на плечи, приходилось поворачивать голову, какой же ширины они будут, если он молодцевато их расправит? При этом в поясе, казалось, его можно обхватить пальцами. И нет ощущения тяжелой неуклюжести, упругие экономные движения, я помню, как он утром вставал, как сидя тянулся к шкафчику за ножом. Не старый медведь, каким он показался мне лохматым, заросшим и с бородой. Молодой, еще любопытный медвежонок, уже вступивший в самостоятельную жизнь и готовый отстоять свою территорию.
– Максим? – я вдруг вспомнила своё решение стать хорошей женой. Сейчас значение выражения «хорошая жена» открылось мне с другой стороны. Я опустилась на табурет, силясь унять сердцебиение.
– Белка, ты чего, может чайку? – муж трогательно обеспокоился моим внезапным бессилием. – Сейчас, воды вскипятить поставим. Я к соседке забегу за травками, тимьян там, ромашка. Посидим – подумаем.
Подкинув пару полешек в печь, он зацвиркал огнивом над льняным трутом.
– Не надо к соседке. – я, вздохнув, встала и подложила к поленьям бересты. – Ромашка возле забора растет. Ближе к лесу, на опушке, тимьяна полно, всё в сиреневом цвету. Возле колодца я мяту видела. Вдоль дороги можно фенхель поискать. Если только базилик спросить. Садит она его или нет.
– Ты в травах понимаешь? – он заинтересовано отвлекся от раздувания трута.
– Училась. Я могу сборов травяных насобирать. От болезней всяких. Успокаивающие к примеру. – решено, начинаем с травоведения. – Если всё-таки зайдешь к соседке, спроси, может надо чего-нибудь.
– Почему если? – перекинув с трута на бересту огонёк, муж снова обернулся и оглядел меня с ног до головы. – Зайти надо обязательно. Тебе платье спросить. – все, я его уже, кажется, люблю. – Тетка Аглая – женщина обширная, а из детей одни пацаны. Девчонок нет. Деревенские, они домовитые. Так что в старых запасах пара платьев уменьшенного образца найдутся всяко. Там и про травки поговорю.
– Только прямо сразу не обещай, каждому растению своё время сбора. – забеспокоилась я, а ну как кинется к этой тетке Аглае. – Их ещё просушить надо. Это всё не мгновенно. А ну как запросит за платья.
– Не волнуйся, я найду, чем расплатиться. – поставив на огонь чайник с водой выпрямился он. – Да и деньги у меня есть. Поднакопилось за год. Кстати, вот и повод, а то всё не знал, как ей пару серебряных подкинуть. Ей детей тянуть надо, а не берёт ни в какую.
– Пару серебряных за платье? – хорошо, я ничего в руках не держала.
«Выронила бы, как пить дать».
– Сколько же у тебя денег «поднакопилось за год»?
– Интересуемся семейным бюджетом, дорогая? – мне вдруг стало стыдно.
– Ты не подумай, я не считаю твои деньги. – залепетала я. – Просто, я не думала, что ты можешь распоряжаться хотя бы десятком медных. Ну ты вспомни, каким ты утром был. И хижина эта… – «Всё Алатана, лучше молчи».
– Шучу, не надо оправдываться. Деньги в кошельке, под столешницей подвязаны. Там тридцать пять золотых с мелочью. – хорошо, я так и не взяла в руки ничего, они вдруг ослабели. Мол, а чего это, ногам можно, а мы тут в работоспособном состоянии.
– Откуда столько? – я перешла на шёпот. Голос, судя по тишине, пребывал в глубоком обмороке.
– Я на прииске, у графа нашего, последние два месяца водяной насос налаживал, для промывки породы. Платит он хорошо, только дотошный черт. Вот я и торчал там половину весны, ни помыться нормально, ни побриться. Вчера только приехал днем. Отметил в трактире. – он снова оглядел меня с улыбкой. – В этот раз с последствиями отметил. Короче, деньги бери, если понадобятся, и не спорь, сказано тебе, пользуйся. А хижина, мне же только чтобы было, где переночевать.
Чайник вскипел. Максим сходил к соседке, и теперь мы вдвоем сидели за столом и рассматривали разложенные на кровати вещи, прихлебывая чудесный брусничный взвар с мелиссой и смородиновым листом. Ну как рассматривали и прихлебывали. Рассматривала, в основном, я. Прихлебывал, в основном, муж. На кровати лежала белая, с цветной вышивкой, длинная рубаха и синий с красной каймой, тяжелый на вид, сверток. Будем считать это юбкой.
– Сколько, говоришь, лет соседке? – я не выдержала и взяла в руки рубашку. Качество вышивки было потрясающим. Покрой же и ткань намекали на, примерно, столетний возраст вдовы плотника. Если, конечно, это, как утверждала вдова, носила в молодости она сама.
– Я знаю, что я мужлан и ничего в моде не понимаю. – усмехнулся, принесший этот раритет, муж. – Но! Я так же знаю, что все новое, это хорошо забытое старое. Подумай, может что перешить. Вышивка же тебе глянулась. – заметил, как я её разглядывала, надо же. – Нитки я куплю, иголки мои, как я понимаю, у тебя. – глазастый, и не сказал ничего. – До ярмарки месяц. Успеешь пошить что-нибудь до нее? Там возьмем, что понравится.
– Хорошо. – самой себе пошить одежду, не оглядываясь на форму Академии, форму горничных. Такую, как я хочу. – Только можно тебя попросить кроме ниток еще и ткани взять. Потоньше, кроме платья мне еще надо… Короче, тонкой ткани.
Для чего мне нужна тонкая ткань, говорить вслух при муже я не буду.
«Да он и сам все прекрасно понял. Вон как расплылся, охальник». – ну куда ж без Голоса.
Отставив кружку, я, вместе с табуретом, перместилась к супругу за спину. Взяла гребешок и принялась за расчесывание его гривы. При первом же движении гребня Максим напряженно замер. Да, дорогой, если раньше ты стригся на лысо, то тебя ждёт море непознанных ощущений.
– Чем сегодня займешься? – я решила отвлечь окаменевшего мужа светским разговором. Надо же, он и бакенбарды сбрил под самый верх.
– В артель сходить думал. Вещи забрать надо. – как-то слишком ровно начал муж. – Ну, то есть, сейчас в лавку, ткань-нитки. К сапожнику заскочу. Ты лапку свою на бересте обведи для мерки. – он осторожно повел рукой в сторону березовых поленьев. Светлый, да он пошевелиться боится. Я хихикнула, продолжая разбирать мягкие пряди.
– Хвост? Как у островных? – держа пучок собранных волос, я наклонилась, заглядывая мужу в лицо. – Косу, по-нашему? Две, как степняки?
– Со своим уставом в чужой монастырь. – вздохнул благоверный. – Давай косу. Как у вас принято.
Камень с плеч. Думала, опять бушевать начнет. Разобрав пряди, я начала плести косу, пропуская их снизу-вверх, как положено женатым. Шелк волос, ласкаясь, скользил сквозь пальцы. Скрепив конец косы тесьмой, оторванной от рубища, в которое давно уже превратилось платье, я чмокнула мужа в макушку и, шалея от собственной храбрости, отошла в сторонку:
– Готово.
– Ладно, спасибо. – решил он не обращать внимания на это неожиданное проявление ласки. – В глаза не лезут, движениям не мешают, – он помотал головой. – а к косе и привыкнуть можно. Побегу я. С продуктами пришлю кого-нибудь, ты обед сообрази человек на десять, я с артельными приду, да и, сдается мне, скоро любопытные потянутся. Тётка Аглая точно придет. Максим одёжу женскую купил, новость! А посплетничать, подробностей нет. – муж хмыкнул и без перехода скомандовал. – Давай, лапку свою рисуй.
– Да у меня еще эти туфли целые. – я действительно не понимала, зачем тратиться на еще одну обувь.
– Туфли. По лесам, по полям, по долинам и взгорьям в туфлях бегать будешь? Травница. А непогода? – он решительно усадил меня на табурет и, встав на одно колено, расстелил на полу лоскут бересты. – Ногу! – супруг повелительно хлопнул рукой по полу рядом с ним, подпустив нарочитой грозности в голос.
Я торопливо скинула старенькие, но еще целые туфли и, приподняв подол, поставила босую ногу на мягкий березовый холст. Максим повел угольком, обрисовывая контур. Когда дело дошло до внутренней стороны стопы, я захихикала от щекотки.
– Тихо! – крепкая ладонь надежно обхватила лодыжку, не давая ноге подскочить. Уголек быстро закончил линию. – Щекотки боимся, значит. Это хорошо. – не отпуская ногу, муж подхватил туфлю, и бережно помог обуться.
– Что хорошего? – не с первого раза, внезапная сухость перехватила горло, спросила я. Лицо, казалось, обдали паром, щекам стало вдруг горячо.
– Ну мало ли, надо будет тайны какие вызнать. Все, я побежал. – береста исчезла в кармане, губы мужа мазнули по вновь вспыхнувшей щеке, и он действительно убежал.
Дома царил порядок, поэтому я решила переодеться в приобретенные вещи. Выглянув в окно и убедившись в отсутствии кого бы то ни было в непосредственной близости к своему нынешнему жилью, я скинула остатки платья, которое привезла с собой еще из Академии. Пошила я его, не спутать бы, в последний год обучения, за пятьдесят медных монет. Почти год в Академии, да год в замке. Итого потрачено: половина серебряной монеты на платье за два года. И тут платье за два серебряных, которое я проношу, скорее всего, только до ярмарки, месяц.
«Поздравляю тебя, Алатана, ты стала одеваться дороже. В девяносто шесть раз». – лихо подсчитал, щёлкнув костяшками абака, Голос.
Показав Голосу язык, я выпуталась из лохмотьев блузки и, ненадолго задумавшись, стянула нижнюю юбку, а вслед за ней и бельё.
«В новую жизнь в новой одежде!» – после длительного молчания неугомонный собеседник решил отвести душу на комментариях к моим действиям. Было бы неплохо сходить на реку, ополоснуться, но это подождет. Я нырнула в длинную, в пол, белую рубаху с вышивкой красной и синей нитью по плечам и вокруг простой, без отворотов, круглой горловины. Расправила складки и взялась за то, что решила считать юбкой. Развернула. На пол упал фартук и длинный пояс. Их я смогла опознать. А вот что в руках? Две длинных полосы плотной ткани, сшитые вместе вдоль до половины. Это же, я помяла материал в пальцах, да, шерсть, но какая же мягкая. Ох, чудо-чудное. Понёва! Недэя Альвира как-то упоминала про этот элемент одежды. Вроде, даже хвалила за удобство и сетовала на капризы моды, заставляющие мучиться в корсетах и кринолинах. Так что, теоретически, я должна была с этим справиться. Как-то это оборачивается вокруг бедер и подвязывается поясом. Светлый. Ну, предположим, перед прикрывает фартук, не зря же он в комплекте был. Тогда эта ткань должна защищать самое ценное, попу. Шерсть позволит сидеть даже на земле. Не продует. Разрез понёвы на уровень пояса, две расходящиеся полосы на плечи. Глупость какая. Судя по вышивке, получится изнанка выше пояса. О! Кстати, глядим на узоры. Складываем вдвое. Сгиб вокруг бедер, а если повыше? Я гений в области одежды. Красиво, лишь бы правильно было. Стянув спереди края диковиной юбки, я, подумав еще немного, прижалась животом к шкафчику, чтобы освободить руки для обвязывания поясом. Пояс. Тут не на один раз обмотаться. Узел сзади или спереди делать? Меня отвлек стук в дверь. Одной рукой придерживая края понёвы, я пошла открывать, хотя, что там открывать, конструкция двери не подразумевала даже засова.
«И у него тут тридцать пять золотых «в кошельке, под столешницей подвязаны», воры сюда не лезут только из-за невозможности свести в голове ветхую хижину пять на пять шагов и эдакое богатство». – озадаченный понёвой внутренний голос очнулся, и решил высказаться.
За порогом обнаружилась дородная женщина лет сорока, с объемистым свёртком в руках. Белая рубаха и, я присмотрелась, можно себя поздравить – с юбкой я разобралась верно, в синей с красной каймой понёве. Узоры на белой рубахе, исполненные в тех же колерах, выдавали в нас клиентов одного и того же портного. И, что-то мне подсказывало, гостья и являлась тем самым модельером. Я посторонилась, пропуская женщину в дом. Шагнув вперед, эта выдающаяся дама протянула мне свёрток.
– Аглая. – представилась энергичная гостья, удерживая сверток. – Соседка, вдова плотника Яра. – свёрток продолжал висеть перед моим лицом, я же не решалась отпустить края удерживаемой юбки.
Молчание затягивалось, моя нерешительность что-либо предпринять, уже никого не боясь, вольготно расположилась в моей голове в любимом кресле Голоса, сложив ноги на столик. Лицо соседки постепенно принимало недоумённое выражение. Она потрясла ворохом ткани, решив наверно, что я умудрилась не заметить подношение.
«Она думает, что ты реагируешь только на движение и требуется повторно привлечь внимание. Интересно, если ты резко выхватишь сверток, как ты обычно делаешь, очнувшись от своей задумчивости, она уверится в своей мысли?» – ехидство Голоса оставило кислое послевкусие на деснах.
Женщина отодвинула даримое чуть в сторону и оглядела меня. Наткнувшись взглядом на руки, до сих пор удерживающие злополучную понёву, он просветлела лицом.
– А я думаю… Давай помогу с поясом. – Аглая, оглядевшись, кинула ворох на кровать и, подхватив из моих рук кушак, скомандовала. – Поворачивайся, стяни края сильней, я увяжу.
Помня высказывание Голоса про «резкость движений после задумчивости», я медленно и плавно шагнула к ней, тягуче разворачиваясь. Удивленно вскинутым бровям гостьи аккомпанировал грохнувший в голове хохот Голоса. Да что со мной? Всё, я с ним не разговариваю.
– Ты кем будешь найдёнышу нашему? – Аглая увязывала пояс на спине, перекрестив кушак на животе.
«Найдёнышу?» – а вот не разговариваю я с ним.
– Жена. – широкий пояс не давил на талию, слои шерсти приятно обхватывали тело не давая врезаться ему в поясницу.
– Ага. Чтоб бобыль женился, это ж ему ведра три выпить надо, до этого он вполне в памяти и к алтарю его не заманишь. – хмыкнула, подавая мне передник, гостья. – А опосля трех ведер он падает. Там уже тащить надо, а ты, девка, мелковата для таких подвигов. – Голос повторил хмыканье Аглаи.
– Я не по своей воле. – решилась я рассказать свою историю. – Вилланка я была, с замковых, барон решил развлечься, выдать меня замуж за старика-нищего. И…вот.
Веселый смех соседки меня слега удивил. Я представляла немного другую реакцию.
– Хоть про любовь неземную не врёшь, – сквозь веселье махнула рукой на меня соседка. – а этого засранца, прости меня грешную, давно женить надо было. На какой хоть брак барон раскошелился, в чьём храме?
В святилищах десяти Заступников брачные обряды проводились не дорого, ритуал скреплялся браслетом на запястье, сроки не оговаривались, и существовала возможность развода. Брак автоматически распадался при обоюдной супружеской неверности, браслеты исчезали, и, что примечательно, повторно провести ритуал паре не представлялось возможным. Тут ключевой момент – обоюдная неверность. Желающие развода просто шли в весёлый квартал и платили работникам сферы развлечений. Измены со стороны одного из супругов никак на браке не отражались, менялся внешний вид браслетов – они тускнели и покрывались царапинами, грязью, становились тоньше. Проводились эксперименты, и я лично видела браслет в виде тоненькой, не рвущейся, ржавой струны. Для достижения такого состояния браслета, подопытный трудился на протяжении года, не покладая…
«Ага, не покладая чего?» – тьфу на тебя, вроде в голове скромной девушки поселился, а туда же.
В храмах Тёмного, он хоть и повелитель подземного мира, а храмы на земле у него есть, брак скреплялся узором на животе и спине, нарисованным едкой краской из сока растений, въедающейся в кожу. Дороже, зато при таких обрядах о поводах к ревности не могло быть и речи – рисунок при попытках измены нагревался, и особо настырных на пути к адюльтеру мог оставить калекой, в конце концов устраивая пожар на теле неверного с ним и партнёром акта неверности в качестве топлива. Тем же способом рисунок мог и защитить от попыток насилия, ну да носящему ритуальную вязь от этого не легче. Краска жгла, не взирая на то, что ты, к примеру, жертва. Значит, создалась такая возможность, мол, что ты делаешь так далеко от супруга? После бракосочетания вы должны быть вместе, плодиться и размножаться, а Темный не любил, и с удовольствием карал, проигнорировавших его благословение. Краска выцветала за три-пять лет. После супруги могли разойтись, хотя можно было обновить рисунок за ту же цену. Он, все ж таки, давал благословение бога, хоть и Темного. А значит, вероятность зачатия повышалась. Чем и пользовались бездетные пары. Поэтому к нему и шли, не обращая внимания на вероятность отдать ребенка по требованию в храм, на обучение. Где-то один из пяти таких детей становились новыми служителями грозного властелина подземных чертогов: священниками в храмах Тёмного, заплечных дел мастерами, палачами.
