Текст книги "Наука побеждать. Авантюра (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

   БОНАПАРТ: Глупости, Талейран, войны выигрывают не корабли или дирижабли, а пехота. Пехота же лучшая у нас.

   НЕЙ: Так что же, мой Император, мне готовить моих гусар!

   БОНАПАРТ: Готовь, Ней, но не для войны. Выбери себе представительных гусар, лучше из Серого полка. Это самые красивые из твоих любимчиков. Ты же, Талейран, отправь курьерский дирижабль с самым толковым из своих людей к русской границе, в Варшавское герцогство, пусть уладит конфликт, возникший из-за этих идиотов – поляков, и передаст письмо Александру Романову, которое ты составишь, с заверениями в нашей верности прежним соглашениям, в нём же вежливо и тактично, чтобы не обиделись наши польские вассалы, отрекись от тех кретинов, что атаковали форты на русской границе. Ты, Ней, отправишься по земле с делегацией в Санкт Петербург, покрасуйся перед варварским двором, заверь русского царя в том, что в случае конфликта с Британией мы готовы поддержать Россию. Кроме того, сошлись на то, что не мы одни готовы сразиться с британцами.

   ТАЛЕЙРАН: Вы всё же решили принять их предложение?

   БОНАПАРТ: Именно, Талейран, именно. Немцы уже прислали в Париж своего доверенного человека.

   ТАЛЕЙРАН: Осмелюсь спросить, кто он?

   БОНАПАРТ: Его имя Криг. И носит чин майора, однако ведёт себя совсем не по чину.

   НЕЙ: Мелкий такой толстяк, думающий только о войне или еде. Жалкий человечишка, если честно.

   ТАЛЕЙРАН: Не такой и жалкий. Его ненавидят практически все дворяне Пруссии и Рейнской конфедерации, однако он сумел чем-то привлечь и Гогенцоллернов, и рейнских курфюрстов. Есть в нём что-то.

   БОНАПАРТ: Так ты узнал, кто он такой, Талейран?

   ТАЛЕЙРАН: Нет, мой император. Прошлое майора Крига покрыто тайной. О нём ничего неизвестно. Как будто, этот загадочный майор вынырнул из ниоткуда летом восьмисотого года, причём именно в этом чине. И, не смотря на своё влияние на правящую семью Пруссии и рейнских курфюрстов, он не поднимается в чине.

   БОНАПАРТ: Очень жаль, что ты, Талейран, не сумел разгадать тайны этого загадочного майора Крига.

   ТАЛЕЙРАН: Я продолжаю работать над этим.

Глава 5,

В которой героя награждают заветным георгиевским крестом и предлагают сменить род войск.

   Батальон подошёл спустя две недели. За это время на нас, как не странно, никто не напал. Не смотря на это, Шодровичи основательно укрепили. Для этого пришлось снести несколько домов неподалёку от частокола, насыпать с внутренней стены земляной вал, на котором установили орудия батареи Ермилова, да и сам частокол подновили. Однако в этой лихорадочной работе, когда застянок кипел как муравейник, мне лично занятия не нашлось. Мои люди несли караульную службу, помогали пионерам в работах, жили обычной гарнизонной жизнью, а я страдал от скуки. Часто гулял я среди костров караульных постов, слушая солдатские разговоры.

   – Как же вы, дядька, – спрашивал молодой солдат, вчерашний брянский рекрут, у бывалого, седоусого ветерана, – можете кушать после всего такого? Я вот как вспомню, что вон оттуда девку снимали, так каша в горло не лезет.

   – Это потому, Петька, что дурень ты, – с отеческими нотками сказал ветеран. – Я вот после первого бою тож есть не мог. Всё мерещилось, как в бою дрался, кишки врагам штыком выпускал. – Старый воин зачерпнул из котелка полную ложку солдатского кулеша, разгладил густые усы, чтобы не запачкать, и в несколько приёмов съел кашу. – Так вот. Мой командир тогдашний, сержант, это унтера так звались в то время, сказал мне: "Ты есть должон и сил набираться, чтоб врага и далее так бить, как сегодня". От и я тебе скажу, ты, Петька, не вспоминай про замученных, а ешь да сил набирайся, чтоб бить таких гад, что людей мытарят, без пощады. Понял?

   – Понял, дядька, понял, – сказал парень и принялся есть кулеш, хоть и без особого аппетита.

   А ещё я беседовал с польским ротмистром Шодровским, сидящим на гарнизонной гауптвахте.

   – Одного я никак не пойму, ротмистр. – Мы обращались друг к другу исключительно по званию, будто не были знакомы, и знакомиться не собирались. – Для чего вы напали на нас? Ведь французы не обещали вам поддержки и даже не намекали на это. Если вы не лжёте, конечно.

   – Мне нет смысла лгать тебе, поручик, – покачал головой ротмистр, он сидел, откинувшись спиной на деревянную стенку своей камеры. Не смотря на то, что врача с нами не было, его раны кое-как перевязали, как и раны остальных поляков, а на простреленную руку наложили шину. – У нас были совершенно иные расчёты. Ты же понимаешь, поручик, что французы не просто так стягивали войска к вашей границе. Командиры польских полков собрались у маршала Понятовского и решили, что для войны с вами Бонапарту нужен только хороший повод. Вот они и решили дать его Корсиканцу.

   – Выходит, поводом к войне между Россией и Францией должны были послужить ваши нападения на границе.

   – Именно, – звонко щёлкнул пальцами ротмистр, – а ты ловкий малый, поручик!

   – Не забывайтесь, ротмистр, – хмуро осадил его я, – я не ваш подчинённый.

   – Да-да-да, – замахал здоровой рукой он, – прошу прощения. Вот только одним беспорядков на границе оказалось мало. И тогда я вызвался потрепать вас, русских, немного сильнее. Моя фамилия Шодровский, если ты забыл, а застянок этот и деревня при нём зовётся Шодровичи. До позорных разделов 1772, 1793 и 1795 эти земли принадлежали нам, а предков моих после восстания Костюшки отсюда выгнали взашей.

   – Теперь мне всё понятно, – кивнул я. – Считаете себе ангелом мщения, белым рыцарем, грозою русских? А по сути-то вы, сударь, обыкновенный бандит. И не более того.

   – Это с вашей стороны, – возразил ротмистр, – с нашей же, польской...

   – Убийства и насилие над мирными людьми, – отрезал я, – с любой стороны – чистой воды разбой! Я буду ходатайствовать о том, чтобы вас подвергли не трибуналу, а гражданскому суду, как убийцу, насильника и предводителя банды!

   – Делай что хочешь, поручик, – отмахнулся ротмистр. – Я свою карту разыграл – и продул по всем статьям. Мне теперь всё равно...

   Я вскочил на ноги и в ярости схватился за корзинчатый эфес трофейного палаша, взятого мной под Броценами. Как будто мне нужно его разрешение! Боясь сорваться, я вылетел из камеры и с грохотом захлопнул за собой дверь.

   Батальон подошёл к застянку в середине августа, спустя две недели после сражения. За это время пионеры Гарпрехт-Москвина превратили Шодровичи в настоящую крепость, ощетинившуюся пушками штабс-капитана Ермилова.

   – Этакую фортецию, – любил говаривать в нашем во многом импровизированном офицерском собрании пожилой артиллерист, – гусарам с наскоку не взять.

   – При хороших запасах продовольствия и пороха, – поддерживал его Гарпрехт-Москвин, – здесь можно не один месяц оборону держать.

   – Видимо, французы и поляки понимают это не хуже нас с вами, господа, – усмехался я, – потому и не спешат начинать войну.

   – Ваши слова, Серёжа, да Господу Богу в уши, – вздохнул штабс-капитан Ермилов. – Нет, господа, я хоть и человек военный, но большие схватки между державами вроде нашей России и Франции приносят слишком много горя. Я выслужился из фейерверкеров, не одну кампанию прошёл, а начинал ещё с вашим, Серёжа, однофамильцем в Италийском походе. И скажу вам, господа офицеры, вот что. Нету более страшной работы, нежели наша.

   – Работы? – удивлённо спросил я. – Какая же это работа?

   – Тяжёлая, Сережа, и кровавая работа. Но кто-то же должен её делать, не так ли, господа офицеры?

   Итак, наш батальон пришёл в Шодровичи и первым делом меня вызвал к себе майор Губанов. Я представил ему письменный рапорт о случившемся, однако он отложил его в сторону и приказал доложить обо всём своими словами, а не казенными формулировками, за которыми я прятал свой страх и ненависть. Я поведал командиру обо всём. Он надолго замолчал, а потом сказал мне:

   – Ты правильно поступил, Серёжа. Очень правильно. Признаюсь, я не ожидал от тебя такой выдержки. Я бы, наверное, казнил поляков, причём, скорее всего, предал их мучительной смерти. И плевать мне было бы на все трибуналы... – Тут он оборвал себя, понимая, что слишком вольно ведёт себя в присутствии подчинённого. – Простите, поручик, – он перешёл на казённый тон. – За проявленные боевые качества и смекалку я представлю вас к Георгию и, не сомневаюсь, Михаил Богданович не станет противиться этому представлению. Вы же и сопроводите польских разбойников в ставку командующего и подробно доложите ему обо всём, что здесь произошло.

   – Благодарю, господин майор. – Я вытянулся во фрунт и лихо козырнул.

   – Сдайте взвод прапорщику Кмиту, – усмехнулся Губанов, – и готовьтесь отбыть в Вильно.

   – Есть, – ответил я. – Но я хотел бы просить вас, господин майор, чтобы вы упомянули в представлении и прапорщика Кмита и остальных солдат моего взвода. Они дрались не хуже меня.

   – Всех награждать, Серёжа, орденов не хватит. Твой Георгий и будет наградой всему взводу, каждому солдату в нём.

   Я кивнул и попросил разрешения удалиться.

   – Ещё одно, – остановил меня перед самым выходом майор, – вы верхом ездить умеете?

   – Так точно, – ответил я.

   – Отлично. Можете идти.

   Но выехать в тот же день, как собирался, я не смог. Ближе к полудню на лесной дороге, которую контролировал наш застянок, замаячили гусарские мундиры.

   – Похоже, твой отъезд откладывается, – сказал мне майор Губанов, проходя через двор, где я знакомился с лошадью, которую мне выделили в дорогу. – В бой не ввязывайся, твоим взводом будет командовать прапорщик Кмит.

   – Есть, – несколько уязвлёно ответил я, отдавая честь.

   Оставив лошадь Жильцову, я поднялся на стену, где на стрелковой галерее стояли солдаты моего взвода.

   – Проверяете, господин поручик? – несколько не по уставу обратился ко мне прапорщик.

   – Посмотрю, как дерётся мой взвод, – жёстко ответил я. – Мне в бой вмешиваться не велено.

   – Прошу прощения, – устыдился своих слов Кмит. – Я не хотел вас задеть.

   – Извинения приняты, – кивнул я, доставая зрительную трубу. – Но драки, похоже, не будет, – добавил я, всматриваясь в скачущего врага. Над киверами с белыми султанами трепетал такой же белый флаг. – Это парламентёры.

   – Вот как, – кивнул Кмит и во весь голос скомандовал: – Не расслабляться!

   Я улыбнулся и потёр нос. Славный командир. Я спустился с галереи и направился к воротам, пользуясь своим положением свободного офицера. Там уже стоял майор Губанов с взводом стрелков. Белый флаг, белым флагом, но о безопасности забывать нельзя. Ворота отворились и в них въехали гусары в сине-серых мундирах и чёрных медвежьих шапках. Их отлично знали по всей Европе, как Ecorcheurs – обдиралы, подобные своим старинным тёзкам, они сдирали кожу с убитых врагов и весьма гордились этим.

   – Позвольте представиться, – лихо соскочив с коня, козырнул их командир, – капитан Жильбер. Командир первой роты первого эскадрона гусарского полка Жехорса.

   Волки Жехорса или просто Обдиралы. Их ненавидели все в Европе и в плен не брали.

   – Майор Губанов, – представился мой командир, прекрасно изъяснявшийся на французском, – командир третьего батальона Полоцкого пехотного полка.

   – Я прибыл к вам с письмом от моего императора, – сообщил Жильбер, извлекая из ташки конверт, запечатанный французским орлом. – Также с письмом едет чиновник из департамента иностранных дел.

   – Он с вами? – спросил майор.

   – Нет, – усмехнулся капитан. – Мы не могли рисковать его жизнью. После того, что устроили эти польские fils de chienne, вы вполне могли встретить нас картечью.

   И может быть, зря не встретили.

   – Мы будем ждать вашего дипломата, – сказал Губанов. – Когда он прибудет?

   – Завтра утром.

   – Тогда я более вас не задерживаю.

   Гусарский капитан злобно глянул на нашего командира, но смолчал, не смотря на явно оскорбительный тон. Он вскочил в седло и отдал своим людям приказ разворачиваться и ехать в лагерь.

   – Серёжа, – обернулся ко мне майор, как только за гусарами закрылись ворота, – очень хорошо, что ты здесь. Сопроводишь в ставку ещё и дипломата.

   – Есть, – ответил я, ничуть не обрадованный своей будущей ролью конвоира и сопровождающего.

   Французский дипломат приехал в сопровождении конвоя из того же взвода гусар Жильбера. Ехал он не верхом, а в двуколке, запряжённой серой лошадкой, что смотрелось довольно странно на фоне лихих всадников. Одет дипломат был по последней парижской моде, хотя чёрный сюртук дипломатического ведомства с торчащим из-под него белоснежным крахмальным воротником наводили на мысли о монахе-инквизиторе или изверге-пуританине из Североамериканских колоний.

   – Ваша лошадь хорошо держится, – сказал ему, не выслушав приветствий и представлений, майор Губанов. – Вот и отлично. Поручик, вы можете отправляться. – Это уже мне.

   Я вскочил на пегого коня – трофей, доставшийся от польских гусар – и толкнул его пятками. Шпор не терплю – лишнее насилие над животным. Конвоем для поляков и сопровождением для дипломата стала полусотня Бугских казаков, прибывших в Шодровичи вместе с батальоном для несения пикетной службы и разведки в окрестностях застянка. Командовал ими пожилой вахмистр с лихими седыми усами, которые он то и дело подкручивал пальцами. Не нравилось ему соседство с гусарами-обдиралами. А вот капитан Жильбер был, наоборот, изрядно весел и постоянно пытался завязать разговор со мной. Я поначалу никак не реагировал на его реплики, отделываясь короткими фразами, однако вскоре дорога наскучила мне, и я решил, что беседа даже с не слишком приятным человеком, лучше молчания.

   – Вот все вы считаете нас, Ecorcheurs, обдиралами, – говорил мне Жильбер, – но ведь по сути, всего лишь пугало для вражеских солдат. Вот вроде ваших казаков или иных иррегуляров.

   – Они люди простые и зачастую с диким нравом, – ответил на это я, пользуясь тем, что никто из казаков французского не понимал, – но вы-то человек образованный, европейский.

   – Одно, молодой человек, – покачал головой капитан, – другого не отменяет. Ваш царь и генералы используют казаков так же, как император и маршал Ней – нас. Мы – пугало для врага. Кошмарные Ecorcheurs и ужасные русские казаки! – Он весело рассмеялся. – Вы не заметили, юноша, что о нас и о казаках ходят почти одни и те же слухи. Мол, изверги, с людей шкуру живьём сдирают и одежду из неё шьют, детей едят на завтрак, девиц – на ужин.

   Возразить на это мне было нечего. Кругом Жильбер оказывался прав. И всё равно, никак не мог я поставить рядом его и седоусого вахмистра.

   До Капсукаса мы добрались через час. На сей раз, нас не тормозили пушки, а длинные дроги, в которых сидели связанные поляки, ничуть нашего движения не замедляли. Пара крепких коней, запряжённых в них, спокойно трусили по пыльной дороге и казак, исполнявший обязанности кучера мирно дремал на козлах. Идиллическая картина, вроде и войны никакой нет, и поляки деревень не вырезают.

   Ни одна из наших лошадей не захромала, и мы продолжили путь, не задерживаясь в Капсукасе. В Вильно прибыли уже после заката. Не смотря на это, я тут же отправился в штаб армии. Мои дела ждать не могли. Поляков надо было разместить в городской тюрьме, да и доложить о прибытии французского дипломата следовало как можно быстрее. Если пленные гусары ещё могли переночевать в дрогах под открытым небом, то Бонапартов посланник – никак нет.

   К моему удивлению, адъютант командующего армией, довольно молодой ротмистр в белом кирасирском мундире, лишь бросил взгляд на письмо и тут же проводил к генерал-лейтенанту. Несмотря на поздний час, Михаил Богданович Барклай де Толли работал с бумагами. Он осмотрел меня оценивающим взглядом и, кивком ответив на моё приветствие и представление, спросил:

   – Поручик, отчего не по форме?

   Я вспыхнул, хоть прикуривай, и принялся мысленно честить себя, на чём свет стоит. Это ж надо удумать такое, явиться к командующему армией с трофейным палашом, вместо уставной шпаги.

   – Виноват, – только и смог выдавить я.

   – Георгиевская лента на баскетсворде смотреться не будет, – скупо улыбнулся генерал-лейтенант и размашисто подписал представление майора Губанова, – придётся вместо неё дать вам крест.

   Кажется, я покраснел ещё гуще, только что дым из ушей не повалил.

   – Скажите, поручик, вы как в седле держитесь? – неожиданно спросил у меня Михаил Богданович. – Уверенно?

   – Вполне, – ответил я, не совсем понимая, к чему это. И майор спрашивал вчера. Но там-то всё ясно.

   – Из вас, юноша, – продолжил командующий, – вышел бы отличный драгунский офицер. Если верить этому рапорту майора Губанова, вы провели отличную операцию. Вам бы драгун вместо простых пехотинцев.

   – Виноват, ваше превосходительство, – покачал я головой, – но драгуны давно перестали быть конной пехотой. Вряд ли, я смог бы провести подобную операцию с драгунами. Ведь конников очень сложно спустить с седла.

   – Верно, – устало улыбнулся генерал-лейтенант. Он вынул из ящика стола шкатулку со Святым Георгием Победоносцем на крышке. – Подойдите ближе, поручик Суворов. Вы вполне оправдываете свою фамилию. – Михаил Богданович поднялся и прицепил мне на мундир крестик Георгия четвёртой степени. Я заметил, что на пальцах его осталась серая пыль, я слишком поспешно чистил мундир, перед тем как войти в здание штаба. – Как говорится в Уставе: "тот кто, лично предводительствуя войском, одержит над неприятелем, в значительных силах состоящим, полную победу, последствием которой будет совершенное его уничтожение", а также за "лично предводительствуя войском, возьмет крепость". Эти слова в полной мере относятся к вам, поручик Суворов.

   – Служу Отечеству, ваше превосходительство, – гаркнул я.

   – А теперь ступайте отдыхать, поручик, – отпустил меня генерал-лейтенант, – и скажите адъютанту, чтобы пригласил ко мне этого французского дипломата. Письмо, кстати, при вас?

   – Так точно, – ответил я, извлекая из кожаной сумки письмо, вручённое мне майором Губановым. – И я хотел спросить ещё об одном, ваше превосходительство.

   – Что такое? – спросил Михаил Богданович, забирая у меня письмо.

   – Как быть с поляками, захваченными нами в Шодровичах?

   – Сдайте их в гарнизонную гауптвахту. Вас туда проводит любой из офицеров.

   Я поклонился генерал-лейтенанту и вышел из его кабинета. На пороге меня ждал адъютант в кирасирском мундире.

   – Проводите к командующему француза, – сказал ему я и, подумав минуту, добавил: – И не могли бы вы сообщить, где найти офицера, что проводил меня до гарнизонной гауптвахты.

   – Обратитесь к дежурному офицеру гарнизона, – бросил мне адъютант и быстрым шагом направился к выходу.

   Я лишь скрипнул зубами ему вслед и отправился на поиски дежурного офицера гарнизона. Отыскал я его, по счастью, достаточно быстро. Не так и много было в ставке незапертых дверей по такому позднему времени. Он отрядил мне в помощь младшего унтера. Я представил его казакам, сообщив, что он проводит их на гауптвахту, куда надо сдать поляков.

   Сменив уморившуюся лошадь на почтовой станции, я отправился обратно в Капсукас. Хоть я и устал после дня дороги, однако ночевать в Вильно было негде, а в Капсукасе стоял наш полк, на квартирах которого я и собирался провести ночь.

   (из воспоминаний графа Нессельроде)

   Эта встреча с Государем, ставшая определяющей для судеб всей Европы начиналась вполне обыденно. Я пришёл к Его величеству с очередным утренним докладом о состоянии дел в министерстве. Первым листом в моей папке лежала просьба французского дипломата об аудиенции. Это был личный посланник Бонапарта, прибывший с объяснениями по поводу инцидентов на западной границе Империи и письмом от французского правителя.

   Государь выслушал меня, стоя спиной к окну, а после обернулся к нему, одёрнув тяжёлую штору. Его величество долго смотрел на Петербург, как будто размышляя о чём-то, а потом совершенно неожиданно спросил у меня:

   – Как вы считаете, граф, на чьей стороне лучше всего выступить нам?

   – Осмелюсь сказать, Ваше величество, – ответил я, – ни на чьей. Конфликты в Европе имеют весьма мало отношения к нам.

   – Мы не сможем долго оставаться в стороне, – покачал головой Государь. – Очень скоро Империя окажется втянутой в войну, которая разгорается в Европе. У нас есть союзнические обязательства перед Священной Римской империей, а их вмешательство только дело времени.

   – Однако нам стоит выждать некоторое время, – всё же осмелился предложить я.

   – Промедление, конечно, не смерти подобно, но не хотелось бы принимать решения в обстоятельствах военного времени. И всё же, вопроса это не снимает. С кем и против кого лучше всего воевать России?

   – И снова прошу простить меня, Ваше величество, но, по моему мнению, России лучше не воевать вовсе.

   – Генералы твердят мне, – устало вздохнул Государь, – что нельзя упускать стратегическую инициативу. Вы, дипломаты, что война – губительна. Но не воевать сейчас нельзя. Британия и Франция стремительно набирают силу, пока они воюют друг с другом, Россия в относительной безопасности. Однако, как только одна из этих империй разделается со своим врагом или хотя бы изрядно ослабит его, вот тогда она тут же обернёт свой взор в нашу сторону. Так как вы думаете, граф, на чьей стороне нам лучше выступить?

   – В этой войне я бы поставил на Францию. У Британии сильные морской и воздушный флот, однако изрядная часть их войск расположена в Индии и Америке. А войны выигрывает пехота, как любит говорить Бонапарт.

   – Что ж, граф, – кивнул Государь, – пригласите ко мне французского посланника.

Глава 6,

В которой герой познаёт премудрости воздушного боя на практике.

   Весть о том, что мы начинаем заграничный поход против Британии, застала меня в Капсукасе. Батальон Губанова вернули на отдых в расположение полка после двух месяцев службы. Однако не успел первый батальон нашего полка выдвинуться к Шодровичам, как из штаба Западной армии пришёл приказ всем полкам, расквартированным на границе вернуться в Вильно. Так что в Шодровичи отбыл резервный батальон пограничной стражи, однако батарея Ермилова осталась стоять укреплённом застянке на случай новых инцидентов.

   Собрав армию, Михаил Богданович Барклай де Толли выступил к Варшаве, где соединился с армией генерала Жюно и, снова погрузившись на дирижабли – русские и французские – направились к испанской границе. Как не странно, нашему полку вновь выпало лететь на "Гангуте" – флагмане воздушной эскадры, отправленной Государем на помощь Бонапарту.

   В первый же день я отправился на поиски своего приятеля подпоручика Булатникова. Он нашёлся в своей крохотной каюте и, что самое удивительное, совершенно трезвый.

   – Кончился кьянти, – усмехнулся он, после взаимных приветствий. – А на самом деле, у меня принцип. Никогда не пью во время войны.

   – Отчего же? – спросил я.

   – Это вы, пехота, можете и пьяными в бой идти, – сказал Булатников, – а иные трезвыми и не бывают. В бою воздушном каждому солдату нужно твёрдо стоять на ногах.

   – Что-то я не очень понял? – покачал я головой.

   – Ты на дирижабле недавно, – как-то издалека начал подпоручик, – к качке ещё не привык. Однако нынешняя качка – ничто в сравнении с тем, что начнётся во время воздушного боя. Палуба будет биться под ногами, как будто в пляске святого Витта. Оно, конечно, многие офицеры морской пехоты – да и воздушного флота – считают, что нужно просто качаться с нею в такт – и напиваются почти до бесчувствия. Вот только я заметил одну неприятную вещь.

   – Какую? – спросил я.

   – Они первыми гибнут в сражениях, Серж, – мрачно ответил Булатников, а затем резко сменил тему: – У тебя тесак есть?

   – Нет, – сказал я. – Только вот палаш.

   – С ним ты при абордаже не развернёшься, – заметил Булатников. – Вот. – Он вынул из ножен полусаблю. – Самое лучшее оружие для боя внутри дирижабля. Хотя я сильно сомневаюсь, что до абордажа дойдёт, но всё же обратись к баталеру. У нас на "Гангуте" изрядный запас тесаков.

   – Почему же, до абордажа не дойдёт? – удивился я. – У нас же два десятка дирижаблей. Пять транспортных и пятнадцать боевых, пускай, наши, русские, и уступают британским, однако французские, разумею, ничуть не хуже.

   – Дирижабли, может, и не хуже, – согласился Булатников, – но у Британии есть дредноуты с новейшими паровыми пушками, которые и бьют сильней, и стреляют быстрей.

   – И что это за дредноуты такие, Виктор? Все о них говорят, как о самом разрушительном оружии, но толком никто объяснить не может.

   – Дредноуты, Серж, это тоже, что линкоры на море. Как и у линкоров, их корпуса обшиты сталью, а пушки не пороховые, как наши, а паровые. Принципа действия, врать не буду, не знаю, но я видел однажды, как снаряд, пущенный из паровой пушки, пробил французский разведывательный дирижабль насквозь. После этого, собственно, даже до наших военных министров дошла мысль, что воздушные суда надо защищать куда лучше. И всё равно, я готов поставить бриллианты против орехов, что ни один дирижабль не выстоит против британского дредноута.

   – Это, Виктор, можно проверить только в битве.

   – И нам с тобой это предстоит, – мрачно усмехнулся Булатников.

   Тут он был прав.

Дорогой отец.

   Можете меня поздравить подпоручиком. Я сумел отличиться в небольшом столкновении с контрабандистами. Они перешли границу со стороны Варшавского княжества и были обнаружены казачьим патрулём. Принимать бой казаки не решились и, оставив небольшой отряд для наблюдения за контрабандистами, отправились в Шодровичи за подмогой. Нашу роту направили разобраться с ними. Бой был коротким и ожесточённым, рота почти не понесла потерь, я же сумел захватить главаря контрабандистов живым, за что и был повышен в звании.

   Однако, не это главное, дорогой отец. Вы, разумею, уже знаете о том, что наш Государь поддержал Бонапарта в его войне с Британией. Теперь наша армия в составе эскадры вице-адмирала Якова Гершеля отправлена на помощь флоту адмирала Вильнёва. По всей видимости, нам придётся схватиться с адмиралом Нельсоном. Это весьма странно, ведь ещё в вашей, отец, молодости адмирал Ушаков сражался вместе с Нельсоном против французов в Средиземном море.

   Многие офицеры флота, с которыми я общаюсь, отнюдь не уверены в нашей победе. Они рассказывают мне о превосходстве британского флота, о дредноутах, о паровых пушках. И всё же, я уверен, что мы выиграем сражение, ведь иначе и быть не может.

   Прошу прощения, что вынужден прервать письмо, подошло время отправлять его с очередным почтовым дирижаблем.

15 сентября 18..года.

   – Вот смотри, – сказал мне Булатников, вынимая из ножен свою полусаблю. – Попробуй напасть на меня.

   Мы стояли в коридоре, соединявшем стрелковую палубу с мостиком и машинным отделением. Именно здесь идут самые ожесточённые бои во время абордажа, как объяснил мне подпоручик.

   Я для пробы пару раз махнул своим палашом – клинок скрежетнул по стенкам коридора, однако драться вполне можно. Решившись, я шагнул навстречу Булатникову и сделал выпад. Булатников отбил. Ещё выпад. Снова отбит. Подпоручик не двинулся с места. И тогда я рванул ему навстречу, обрушив град ударов. Хотя с градом это я погорячился. Если первый прошёл ещё более-менее удачно, то второй... Клинок снова заскрежетал по металлу переборки – и почти на полдюйма вошёл в дерево, из которого была сделана стенка коридора. Булатников ткнул меня концом клинка в горло.

   – И всё, – сказал он. – А теперь возьми тесак.

   Я вложил палаш в ножны, отстегнул и прислонил к стенке, взял тесак, что принёс с собой Булатников. Следующие несколько часов мы посвятили фехтованию в узких помещениях. К середине тренировки мы оба скинули мундиры, оставшись в нательных рубашках. То и дело ходившие мимо нас матросы и офицеры "Гангута" только качали головами, некоторые давали советы – дельные и не очень.

   – Смотри теперь, – продолжил обучение Булатников. – Здесь лучше всего держать оборону. – Он распахнул дверь и стукнул носком сапога по высоком порогу. – Порожек закроет человека, стоящего на колене, хоть и невеликая, но защита. На петлях можно удобно устроить ствол мушкета, хорошо повышает точность стрельбы. Они специально сконструированы с этой целью.

   – Так значит, вот почему во всех коридорах столько дверей, – понял я. – Прорываться через них очень тяжело.

   – Именно поэтому, Серж, – сказал мне Булатников. – Штурмует дирижабли воздушная пехота, вроде нас или британских "Форлорн Хоупс", а обороняет линейная пехота. Мы прорываемся, а они дают по нам залп за залпом, остаётся только прятаться за переборками или падать лицом в палубу. Хотя те же немцы штурмуют отрядами обычной пехоты, устраивая длительные перестрелки за каждый коридор, но это – глупо. Бездумная трата пороха и свинца.

   – Значит, лучше кровь лить в штурмах? – спросил я.

   – Отнюдь, – покачал головой Булатников, – просто они стачала, расстреливают весь запах патронов, а уж после – идут в рукопашную и льют кровь. Со штыками и мушкетами, вместо тесаков. Глупо.

   Я потёр пальцем переносицу. Нда, выходит, кругом он прав.

   А эскадра наша, меж тем, соединилась с флотом адмирала Вильнёва, запертым в Кадисе, стремившимся прорвать британскую блокаду. Решив с помощью дирижаблей добиться относительного превосходства в воздухе и тем самым исправить крайне тяжёлое положение Вильнёва, наше совместное командование отправило эскадру Гершеля ему на помощь. Даже я понимал, что это не самое лучшее решение – Вильнёв обречён. О том же говорили в кают-компании "Гангута", куда я также не забывал наведываться.

   – Флот Нельсона многочисленнее, – говорил лейтенант со смешной фамилией Шубик. – Пускай, как вы говорите, капитан-лейтенант, линкоров больше у Вильнёва, но не одни линейные решают на поле боя. К тому же, не стоит забывать об орудиях, а тут преимущество полностью на стороне британцев.

   – Возможно, – соглашался с ним штабс-капитан Антоненко, – но не в пушках или кораблях главное преимущество британцев.

   – В чём же оно? – поинтересовался у него лейтенант Шубик. – А, догадался, – тут же перебил он, сгорая от нетерпения блеснуть знаниями, – вы имеете в виду дредноуты и паровые орудия.

   – Отнюдь, – усмехнулся Антоненко. – Никакие пушки-корабли не превзойдут по значимости одного.

   – Чего же?! – воскликнул Шубик, уязвлённый тем, что его "гениальная" догадка оказалась неверной.

   – Британского командующего, – ответил я вместо Антоненко. – Адмирал Горацио Нельсон, лучший флотоводец нашего времени. Вильнёву до него очень далеко.