Текст книги "Наука побеждать. Авантюра (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

   Я посмотрел на портрет. На нём были изображены трое в костюмах XVIII века. Молодой человек в мундире прусского кирасира и девушка в платье ампир были мне знакомы, в отличие от стоявшего за ними китайца. Сначала я не узнал его из-за европейского платья и лёгкого плаща-пальто с пелериной, однако это был не кто иной, как граф Ди собственной персоной.

   – Это вы, конечно, – сказал я ему напрямик.

   – А вот и нет, – рассмеялся он. – Вовсе нет. Это очень хорошо показывает, как вы, европейцы, видите нас, людей с дальнего востока. Мы для вас все на одно лицо. Вот потому меня и перепутали с моим отцом, когда я занял место в магазине после его отъезда на Родину.

   Девушка-кошка с интересом следила как под самыми окнами магазина люди в блузах, какие носят рабочие, поспешно складывали баррикаду из мебели, которую вытаскивали из соседних домов. В сторону "Графа Ди" никто даже не смотрел. Вооружены повстанцы были древними мушкетами с кремнёвыми, колесцовыми и даже фитильными замками и самым разнообразным холодным оружием. Эта картина живо напомнила мне о форте паладинов в Испании. Особенно из-за мелькавших среди рабочих блуз серых и чёрных мундиров. Руководители новой французской революции были ясны.

   – Вы всё ещё недовернете мне, поручик, – заметил граф. – Меня это даже обижает. Я пустил вас в свой дом, угостил чаем, а вы вываливаете на меня гору каких-то нелепых подозрений, устраиваете допрос, будто я преступник.

   – Мало нам агентов Сюрте и "общественных спасителей" было, – протянул со своего места хищный баран по имени Тотэцу. – Теперь ещё этого поручика принесло с его обвинениями. Граф, дайте мне его съесть.

   – Подавишься, – в том ему ответил я.

   Тотэцу показал мне клыки. Даже в человеческом облике они были весьма впечатляющими, и я невольно потянулся к рукоятке "Гастинн-Ренетта".

   – Поручик, – остановил меня граф, – если вы достанете оружие в моём доме, двери мои навсегда будут закрыты для вас.

   – Простите, – смутился я. – Я не хотел оскорблять вас. Однако ваш зверь явно провоцирует меня.

   – Ах, поручик, – улыбнулся граф, – Тотэцу типичный представитель своего вида. Он дик и необуздан. Кстати, он, действительно, питается человечиной.

   – Вы покупаете ему смертников из тюрем и нищих с кладбища Пер-Лашез? – ехидно поинтересовался я.

   – Нет, – совершенно серьёзно ответил граф. – Я покупаю Тотэцу сырое мясо – и он вполне доволен. Не так ли, Тотэцу?

   – Так, так, – покивал хищник, – но я бы не отказался от человечьей ноги. Этот парень вполне славно прокоптился на войне. Он бы мне подошёл.

   – От него больше не пахнет так приятно, – бросила от окна кошка, внимательно глядящая на улицу.

   Рабочие достроили баррикаду и занимали позиции. Неловко, как умели. Серые и чёрные солдаты руководили ими, однако подчинялись им неохотно и руководители рабочих часто спорили с командирами.

   – Их раздражает, что ими командуют немцы, – сказала кошка. – Может дойти до раздоров в их рядах. Обожаю такие раздоры! Крови льётся куда больше!

   – Не успеют, – возразил ей парень, лежавший на диване головою вниз. – Скоро подойдут солдаты, и им станет не до раздоров.

   – Хотите ещё чаю? – спросил у меня граф. Чайничек опустел.

   – Да, если вас не стеснит, – кивнул я.

   Граф вышел делать нам чай. И я остался в холле вместе с загадочными животными. Однако на сей раз их более занимали события, разворачивающиеся за окнами, нежели я. Что меня изрядно радовало.

   Как и предрекал юноша, лежавший кверху ногами, (интересно, а какой это зверь?) к баррикаде подходили солдаты. Не национальные гвардейцы, а линейные части гарнизона. Они наступали колонной, с примкнутыми штыками, по четыре человека в ряд. Фузилёры в синих с красным кантом мундирах и киверах с фиолетовыми помпонами. Во второй шеренге – гренадеры в медвежьих шапках.

   – Прошу вас, – сказал мне граф, вернувшийся с новым чайничком, наполняя мою чашку.

   – Благодарю вас, граф. – Я сделал глоток обжигающей ароматной жидкости.

   – Так вы признаёте, поручик, что вы оскорбили меня своими подозрениями?

   – Если бы вы говорили всю правду, – покачал головой я, – а не лукавили, даже в мелочах, я бы извинился перед вами. Однако, как говориться, маленькая ложь, рождает большое недоверие.

   – Но ведь я уже признал её, – опустил очи долу граф, будто провинившийся ребёнок.

   – Вынуждено признали, – заметил я.

   Граф вздохнул. Мне стало едва ли не жаль его, сейчас он был очень похож на расстроенного ребёнка.

   – Вы смущаете графа, – заметил лежащий кверху ногами юноша. – Вам не стыдно?

   – Ничуть, – ответил я. – Я очень не люблю лжецов.

   – А сейчас вы его оскорбляете снова, – добавил он. – Зачем, поручик? Вам бы понравилось, если бы вас, даже заслужено, публично назвали лжецом? Вы б вызвали такого человека на дуэль, не так ли?

   Теперь уже я оказался смущён сверх всякой меры. Несколькими простыми словами этот юноша, младше меня, судя по виду, лет на пять, сумел вогнать меня в краску быстрей, чем девушка-кошка, запрыгнувшая мне на колени.

   – Граф, – начал извиняться я под аккомпанемент мушкетных выстрелов, – в общем, я прошу у вас прощения. Я вёл себя крайне невежливо. Вы привели меня к себе домой, а я не только подверг вас обвинениям, но и принялся открыто оскорблять вас. Простите меня, граф. Я ничуть не обижусь, если вы прогоните меня прочь. В этом будет повинна лишь моя грубость и неотёсанность.

   – Отнюдь, – улыбнулся мне Ди. – Мы, можно сказать, были взаимно невежливы. Давайте просто забудем об этом и продолжим наш разговор, так сказать, с чистого листа.

   – Ваше предложение крайне великодушно, граф, – сказал я, всё ещё полный раскаяния.

Дорогой отец.

   Наше время никак не придёт. События во Франции, о которых вы, скорее всего, узнаете из моего письма, изрядно отсрочили начало кампании против Британии. Как это ни прискорбно, очередная отсрочка военных действий плачевно сказывается как на боевом духе солдат нашей армии, но и на общем состоянии дисциплины. Прибывшие из рекрутских депо подкрепления скверно уживаются с солдатами, уже прошедшими несколько сражений. Особенно сильно сказывается сейчас острая нехватка опытных унтеров и фельдфебелей. Старослужащие гоняют вчерашних рекрутов на все хозяйственные работы, а унтера и фельдфебели, по большей части набранные из тех же самых солдат, закрывают на это глаза, если не открыто потворствуют. Мы с прапорщиком Кмитом пытаемся с этим бороться, однако за всем уследить просто не можем. Надо заметить, нет худа без добра, мы несколько сблизились с ним на почве борьбы с подобными явлениями в нашем взводе. И лишь этот факт до некоторой степени утешает меня.

   Теперь подробней расскажу о Франции. Вы писали мне о том, что Бонапарт лишь сменил династию на троне этого государства. И вот не прошло и года, как грянуло новое восстание. Его уже называют Новой Французской революцией. Некоторые полки национальной гвардии и даже регулярной армии перешли на сторону восставших. В Париже идут уличные бои, однако гарнизон города и императорская гвардия остались верны Бонапарту и повстанцы, быть может, уже сейчас, когда я пишу эти строки, терпят сокрушительное поражение. Чего нельзя сказать об остальной территории. Как говорят, в Вандее снова творятся кровавые непотребства, однако за точность этих слухов я отвечать не стал бы. Слишком жестоко покончили с шуанами якобинские солдаты.

   Соседние страны ещё не успели отреагировать на события во Франции. Однако (это снова непроверенные слухи), римский кесарь Франц незадолго до восстания передал Бонапарту ноту, в которой требовал, чтобы тот отрёкся от императорского титула и вернул трон законному правителю Франции Людовику Бурбону. И теперь авангард армии Священной Римской империи перешёл границу и ускоренным маршем двинулся к Лиону, занятому бунтовщиками.

   Похоже, начинается новая война, которая охватит всю Европу. И она ничуть не уступит по масштабам войнам времён императрицы Екатерины Великой, в которых Вы, дорогой отец, имели честь сражаться.

   За сим дозвольте откланяться, навеки Ваш покорный сын, поручик, командир 1-го взвода 3-й роты 3-го батальона Полоцкого пехотного полка, Пётр Большаков.

5 числа декабря месяца 18..года

   Повисшее, не смотря на вежливое предложение графа, молчание нарушил настойчивый стук в дверь магазина. Ди поднялся, поставив недопитую чашечку, и направился к двери.

   – Позвольте, граф, – повинуясь неосознанному наитию, подскочил я.

   – Оставьте, поручик, – отмахнулся Ди, легко опережая меня. – Это всё же мой магазин.

   Далее события развивались настолько стремительно, что бумага не в силах передать этого. Не успел граф подойти к двери, как та распахнулась настежь, жалобно звякнул колокольчик, падая на пол – верёвка, на которой он висел, оборвалась. В проём, буквально, влетели три человека в серых мундирах с мушкетами наперевес. Один ударил графа прикладом, тот не успел увернуться и рухнул на пол, скорчившись и прижав руки к груди. Остальные солдаты быстро рассредоточились по холлу, пинками расталкивая животных. Те щерились и шипели, однако нападать без приказа не собирались.

   А вот на меня они явно не рассчитывали. Я вскинул руку с "Гастинн-Ренеттом", без разговоров всадив пулю в лоб солдату, ударившему графа. Конечно, я помнил о предупреждении Ди, однако решил, что обстоятельства позволяют нарушить его. Отбросив пистолет, я выхватил шпагу и наотмашь ударил ей по стволу мушкета серого, стоявшего ближе всех ко мне. Он уже жал на спусковой крючок – и пуля ушла в потолок, пробив в нём изрядную дыру. Третий немец палить не решался, меня от него закрывал отстрелявшийся товарищ. Тот попытался ударить меня прикладом, как графа, однако я быстрее пнул его носком сапога под колено – немец рухнул ничком. А я добавил ему яблоком шпажного эфеса по макушке. Правда, я следом за ним оказался на полу. Оставшись без прикрытия, я стал отличной мишенью для третьего немца. Серый, конечно же, воспользовался такой шикарной возможностью – грянул второй выстрел, пропавший втуне. Я тут же вскочил на ноги и попытался достать противника шпагой, однако тот быстро разорвал дистанцию, взяв оружие за ствол и цевьё, в рукопашной схватке он был явно не новичок.

   И ведь не только эти трое явились к графу. Хотя отчего подкрепление не ворвалось тут же, как только прогремели первые выстрелы? Ответ на этот вопрос был прост до крайности. На улице всё ещё шёл бой между рабочими и солдатами – побеждали в нём, как не странно, всё же рабочие – и серые решили воспользоваться ситуацией, тем более, что у меня не было никаких сомнений относительно того, отчего баррикада оказалась расположена прямо под окнами магазина. И вот теперь выстрелы внутри него заглушались шумом боя, идущего снаружи.

   Я встал в классическую позицию en garde. Мой противник сделал шаг в сторону, явно примериваясь, как бы сподручней меня приложить. Мы настолько увлеклись нашей дуэлью взглядов, что совершенно позабыли о хозяине магазина. Я лично считал, что он ещё долго будет отходить от удара прикладом грудь. Однако граф Ди оказался куда крепче, чем можно было судить по его внешности. Быстрой подсечкой он сбил немца с ног, даже не поднимаясь с пола. Серый рухнул, как подкошенный, и я коротким выпадом добил его.

   Граф поднялся с пола лёгким рывком, отчего на мгновение стал похож на причудливую птицу с востока.

   – Простите, граф, – сказал я ему.

   – Вы снова спасли мне жизнь, – ответил он. – Ни к чему извиняться, если ради спасения, вы, не задумываясь, нарушили некие правила. Пускай и весьма строгие.

   – Вижу, вы, граф, могли бы справиться и без меня, – заметил я. – Столь стремительно двигался лишь один человек на моей памяти. Мастер Вэй, который учил меня единоборствам.

   – Я слаб здоровьем, поручик, – возразил граф, – и подобные вещи, – он обвёл рукой разгром, учинённый в холле его магазина, – весьма плохо сказываются на нём.

   – Закончился бой, – сказала девушка-кошка, вернувшаяся на своё место у окна. – Неинтересно как.

   – Вы, поручик, – возник на пороге магазина гауптман Адлер, – становитесь назойливы. Я ведь предупреждал вас, не становитесь на нашем пути.

   – Кто тут назойлив, – ответил вместо меня граф, – так это вы, господа. Прошу вас, покиньте мой магазин. Или я вынужден буду...

   – Я не боюсь ваших зверей, граф! – вскричал Адлер.

   – Между прочим, зря, – заметил я, молниеносно приставив шпагу к обтянутой кожей груди немца и наступая на него. – Они весьма опасны.

   Таким странным образом мы покинули пределы магазина "Граф Ди". На крыльце его мы остановились. Оказывается, победившие рабочие окружали крыльцо. Они сменили свои древние мушкеты на те, что забрали с тел убитых солдат, и выстроились полукругом шагах в двадцати от нас.

   – А теперь, юноша, опустите шпагу, – с насмешкой сказал Адлер, – иначе вас изрешетят.

   – Это работяги, – с сомнением заметил я. – Их слишком много и они слишком далеко для нормального выстрела.

   – Вы, поручик, правы в том, что их много. Хоть одна пуля, да будет ваша.

   – А сколько достанется вам, гауптман? – поинтересовался я. – Мы стоим слишком близко... – продолжать нужды не было.

   – Огонь! – скомандовал Адлер, в глазах его горело пламя фанатизма.

   Стрелять решились не все рабочие. В нас с гауптманом не попал ни один. Пули выбили каменную крошку из стен и щепки из дверного косяка.

   – Что я вам говорил? – спросил я с улыбкой. – Из рабочих скверные стрелки. Выстрели все – и мы с вами лежали бы тут трупами.

   Немцу было нечего сказать. Он только скрипел зубами.

   – Быть может, мне вмешаться, герр Адлер? – раздался скрипучий голос. – Этот человек сильно мешает нам, более того, он угрожает вашей жизни.

   Из-за спин рабочих выступил человек в таком же кожаном плаще-пальто, как у Адлера, и фуражной шапке. Однако лицо его было закрыто странной маской из толстой кожи с круглыми стёклами напротив глаз и серебряным кругляшом с дырами, через который он, видимо, дышал. Никакого оружия он при себе не носил.

   – Вы слишком много себе позволяете, фон Ляйхе, – осадил его Адлер. Проклятье! Немецкий гонор останется таковым, даже если к груди немца приставить шпагу.

   – Вы не забыли обо мне, meine Herren? – поинтересовался я, проткнув шпагой плащ-пальто немца и продолжая давить на шпагу.

   – Прикончи его, фон Ляйхе! – крикнул Адлер, отпрыгивая от меня. Бегать он был, похоже, большой мастер.

   – Желаете оправдать вашу фамилию? – спросил я у немца с закрытым лицом, поворачиваясь к нему.

   Он не ответил мне, лишь коротко взмахнул руками. Из рукавов выскочили два длинных кинжала с широкими лезвиями. Фон Ляйхе двинулся на меня походкой опытного бойца, ловко поигрывая своим оружием.

   – Отойдите от входа, поручик! – крикнул мне граф. – Я выпускаю своих зверей!

   Я не успел выполнить его приказ, но он был излишен. Животные графа огибали меня, лишь некоторые – намерено ли, случайно – задевали плечами. Они кинулись на рабочих, которые не успевали ничего с ними поделать. Мушкеты в столь неумелых руках оказались совершенно бесполезны против хищников. За пределами магазина наваждение рассеялось, я видел самых обычных зверей, кидающихся на рабочих, отмахивающихся от них мушкетами, держа оружие словно дубинки. А может виной всему, жестокость сцены, разыгравшейся передо мной. Волки и собаки кидались на людей, кусая их за ноги, валя на мостовую. Кошки разных пород набрасывались на них, мгновенно разрывая их своими крохотными когтями. Птицы облепляли рабочих, словно деревья, разбивая черепа, выклёвывая глаза. Пресмыкающиеся гады обвивали несчастных и душили. Был даже один тигр – это был тот самый юноша, что любил валяться на диване кверху ногами. Сейчас он ловко распускал когтями рабочих, разрывал их длинными клыками, выгрызал из тел несчастных куски мяса, поедая их тут же.

   Но самой удивительной была сцена явления того самого римского орла, о котором было столько разговоров. В дверях магазина одним из последних возник высокий латинянин в облачении аквиллера. Он обратил свой взгляд на замершего гауптмана Адлера, которого отчего-то миновали остальные звери.

   – Ты хотел заполучить меня, немец? – обратился он к гауптману и тот, похоже, понял каждое из сказанных ему слов. – Так вот он я.

   И аквилла рывком устремился к Адлеру. Я даже не заметил, как он изменился, из человека преобразившись в громадного орла с размахом крыльев не менее сажени. Аквилла сбил Адлера с ног, повалив на залитую кровью мостовую, разорвал крючковатыми когтями грудь, мощным клювом вырвав глаза. Голосил немец недолго.

   Смотреть на эту жуткую сцену у меня не было никаких сил. Я вложил шпагу в ножны и обернулся к графу, стоявшему в паре шагов от дверного проёма.

   – Вот как вы кормите своих зверей, граф, – нервно усмехнулся я.

   – Да, – несколько натянуто произнёс Ди. – Тотэцу очень доволен.

   – Выходит, вы всё же лгали мне, – сказал я ему. И мне было всё равно, что я снова оскорбляю его. Особенно если учесть, что тот, кто уличил меня в этом, сейчас азартно рвёт клыками несчастных работяг.

   – Не во всём, – ответил граф, присаживаясь обратно на диван, как ни в чём не бывало.

   Животные возвращались в магазин. Они пребывали в наилучшем расположении духа, вылизывались и прочими способами приводили себя в порядок, обмениваясь довольными репликами относительно недавних событий. Я отвернулся, чтобы не видеть этого пренеприятного зрелища. В те времена я ещё не слишком привык к подобному, и меня замутило.

   – Вы уверяли меня, граф, – сказал я, также присаживаясь на стул, – что не торгуете мифическими животными? Однако, я видел своими глазами того самого аквиллу, за которым охотились серые немцы.

   – Я продаю животных только тем, – заявил Ди, – в ком могу быть хоть немного уверен. Особенно таких опасных, как аквилла. Сила их столь велика, что они в угоду своему хозяину могут менять сам мир.

   – Господи, граф! – вскричал я. – Что вы такое говорите?! Это же более похоже на бред больного из лечебницы для умалишённых.

   – Вы, поручик, – возразил вполне резонно Ди, – уже столкнулись с необъяснимым, не так ли? И всё же продолжаете отрицать очевидное. Есть в нашем мире...

   – ...многое, Горацио, что нашей философии не снилось! – продолжил я цитатой из Шекспира.

   – Именно, – согласился граф. – К примеру, есть одна чрезвычайно редкая порода орлов. По традиции их зовут римскими орлами или аквиллами, хотя они гораздо старше Рима. Первый рекс римского царства, Ромул, приручил такого орла, поместив на герб своей страны. Орёл всегда сопровождал его в битвах и на пирах. И не только его, но и шестерых его потомков – Нуму Помпилия, Тулла Гостилия, Анка Мариция, Тарквиния Древнего, Сервия Туллия и Тарквиния Гордого. Он не видел его в человеческом облике и считал обычной птицей, не оказывая ему должных почестей, завещанных первым рексом Рима. И тогда династия пала и в Рим стал республикой. Сенат оставил близкий римскому народу символ, не понимая его истинного значения. Снова аквиллу смог приручить Гай Юлий Цезарь, историю которого вы, поручик, отлично знаете, равно как дальнейшую историю Рима, ставшего одной из величайших империй того времени. После того многие великие властители владели такими орлами. Например, Иван Третий – первый царь вашей, поручик, Отчизны, некоторым образом получил ещё более редкую особь этого вида. Орла с двумя головами.

   – Бог ты мой, – тяжёло вздохнул я, – как такое может быть. Выходит, и иные звери, вроде единорога, сирены, русалки и даже дракона, тоже существуют и их можно найти в вашем магазине.

   – Их, – кивнул граф, – и многих иных. Однако, это не значит, что я продаю их. Я торгую самыми обычными животными. Лишь очень редко я продаю зверей особых пород людям, которые в них нуждаются. В основном же, они находят приют в моём магазине, ибо более им податься некуда. Ибо им более нет места в меняющемся мире.

   – Тогда у меня остаётся последний вопрос, граф, – произнёс я, поднимаясь со стула. Более находится в магазине графа Ди я просто не мог, но и не задать мучавшего меня вопроса, я также был не в силах. – Вы ответите мне на него без утайки? И можете считать, что вы более мне ничего не должны.

   – Я понимаю, что вы хотите спросить у меня, – сказал мне граф. – Знайте, это знание не принесёт вам ничего, кроме новых проблем. И они, может статься, будут стоить вам жизни.

   – Вы угрожаете мне? – усмехнулся я.

   – Отнюдь, – покачал головой Ди. – Это просто предупреждение от человека, который считает вас своим другом. Вам не понять моей природы, равно и большинству людей, что будут допытываться от вас, кто я. Лучше я поведаю вам, кто такие люди в сером, против которых вы столь рьяно сражаетесь.

   – С чего вы взяли, граф? – удивился я.

   – Поручик, – рассмеялся Ди, прикрыв лицо рукавом чеонгсама, – вы даже ко мне подошли из-за того, что нападали на меня эти самые серые немцы.

   – Когда пятеро нападают на одного, – горячо возразил ему я, – долг любого минимально порядочного человека, вмешаться. И если большинство проходит мимо, это говорит не в их пользу.

   – Простите, поручик, – погрустнел граф, понимавший, что всерьёз оскорбил меня. – Я не хотел усомниться в вашей порядочности. Однако, глупо было бы отрицать, что серые немцы весьма заинтересовали вас.

   – Согласен, граф, глупо. Я никогда и не отрицал очевидного.

   От очередной шпильки в свой адрес, граф вздрогнул, словно я ударил его. Не смотря ни на что, мне стало его даже жаль. Людей, подобных ему, обижать было никак невозможно, ведь они реагировали на обиды как дети.

   – Так вот, поручик, – совладав с собою, сказал граф, – большую часть людей в серых мундирах составляют те самые прусские националисты, из-за которых я был вынужден покинуть Берлин. Не только прусских, кстати, но и со всех германских курфюршеств. Однако их предводители – совсем иное. Они пришли с востока, из Тибета, хотя они и не уроженцы тех мест. Их было пятеро, и имена у них весьма странны. Rabe – Ворон, Adler – Орёл, Leiche – Труп, Wolf – Волк и Krieg – Война. И, как верно сказал, Рао их быть не должно.

   – Что же это значит? – спросил я.

   – Вам, поручик, предстоит узнать это самому, – покачал головой граф Ди. – Даже я не знаю этого.

   – Прощайте, граф, – сказал я ему.

   – Прощайте, поручик, – ответил он.

   Мы оба понимали, что прощаемся навсегда.

Глава 13,

Которая вполне оправдывает свой несчастливый номер.

   Возвращался я по городу, где ещё шли уличные бои, с изрядной опаской, держа в одной руке заряженный "Гастинн-Ренетт" и ладонь другой на эфесе шпаги. Несмотря на победу, одержанную под окнами "Графа Ди", повстанцы в целом терпели поражение. На нескольких перекрёстках ещё шли бои, солдаты теснили рабочих в блузах, те оборонялись яростно, но неумело, и гибли десятками. На многих улицах, по которым я шёл, лежали трупы в мундирах и рабочих блузах, последних, к слову, было гораздо больше. Пару раз меня останавливали патрули, однако документы, выправленные мне у графа Черкасова, вкупе с заявлением, что направлюсь я именно к нему, не вызывали лишних вопросов. Хотя солдаты второго патруля, в отличие от первого, состоявшего из национальных гвардейцев, это были фузилёры Сорок пятого линейного полка, дали мне двух человек в сопровождение, которые довели меня до самых ворот особняка графа Черкасова.

   Это было весьма кстати, потому что особняк более напоминал крепость после штурма. На стенах выщербины от пуль, вокруг трупы в рабочих блузах и серых мундирах, на дверях следы от самодельного тарана из фонарного столба. Не приди я практически под конвоем французских солдат, боюсь, осторожный граф предпочёл пустить в меня пулю, нежели отворять дверь.

   Меня проводили в кабинет графа Черкасова. Пока шагали по гулким коридорам, я примечал, что дом готов к отражению нового штурма. Слуги носили при себе пистолеты и тесаки, которые весьма неуместно смотрелись на ливреях, однако то, как они придерживали при ходьбе ножны, говорило о многом. На столах возле окон были разложены укороченные драгунские мушкеты, заряженные, в чём я был точно уверен. Под столами лежали подозрительные короба, скорее всего, с патронами. Я не был бы особенно удивлён, если где-то обнаружил небольшую пушку. Лёгкую трёхфунтовку, она как раз поместится в коридоре, а одного залпа картечью хватит, чтобы уничтожить несколько десятков прорвавшихся врагов.

   Черкасов принял меня по обычаю не любезно. На столе перед ним лежал пистолет, в дверях кабинета стояли двое с мушкетами, которые быстро разоружили меня.

   – Предупреждаю вас, поручик, – первым делом, вместо приветствия, заявил мне граф, – ещё одна подобная эскапада, и я сдам вас в тайную канцелярию. Вы что себе воображаете. Спокойно уйти к графу Ди, когда я вам этого не советовал, – он выделил тоном последние слова, – да ещё и накануне нового мятежа в Париже. Волей-неволей, поверишь, что вы вражеский шпион или провокатор.

   – Во-первых, – ответствовал я, – о мятеже я уведомлен никем не был. Он стал для меня таким же surprise, как и для большинства парижан. К тому же, будь я провокатором или, хуже того, шпионом, явился бы обратно к вам?

   – Вот только это и спасает вас! – хлопнул кулаком по столу Черкасов. – Таких глупых шпионов ещё свет не видывал.

   Он поднялся и стал мерить комнату шагами, сложив руки за спиной.

   – Вот что, – продолжил он, – нынче вечером из Петербурга прибыл курьерский дирижабль с новыми приказами для экспедиционного корпуса генерала Барклая де Толли. Я должен переслать их, и моим вестовым будете вы, поручик. Я передам вам приказы и письма к генерал-майору. С вами, поручик, поедет отряд из пяти человек, который будет обеспечивать вашу безопасность. Не лишняя мера при нынешних делах во Франции.

   А заодно эти пятеро будут присматривать за мной. Весьма умный ход.

   – А теперь отправляйтесь в вашу комнату, поручик, – махнул рукой граф, снова садясь за стол. – Ахромеев проводит вас.

   Названный Ахромеевым оказался человеком гренадерского роста, выправка которого наводила на определённые размышления. Был он также худ до тощести, а голову его украшала изрядная – не по годам, как я понимаю сейчас, – лысина. Коротко кивнув двоим ливрейным слугам, Ахромеев указал мне на дверь. Я улыбнулся ему и направился вслед за ним. Слуги встали за моей спиной, и я ничуть не сомневался, что стоит мне сделать лишнее движение, как они тут же всадят мне в спину полфута холодной стали. Таким образом, меня проводили до комнаты, которую я занимал в доме Черкасова. Распрощавшись с ними на её пороге, я захлопнул дверь и, скинув мундир, улёгся спать.

   Разбудил меня слуга, забиравший мундир в чистку.

   – Милейший, – сонно обратился я к нему, – который нынче час?

   – Четверть шестого, сударь, – ответил он, – с копейками.

   – Благодарю вас, – ответил я, отворачиваясь от света. Можно было ещё пару часов с чистой совестью проспать.

   Второй раз меня поднял луч света, пробившийся между штор, закрывавших окно. Отвыкший от военного распорядка за эти несколько дней, я вытянулся на постели. Хотелось поваляться ещё несколько времени, как в детстве, однако в дверь постучали – и весьма настойчиво.

   – Кто там? – спросил я, свешивая ноги с кровати.

   – Ваш мундир, – сообщил мне слуга, входя в комнату и вешая его на дверь шкафа.

   – Благодарю, – кивнул я ему и он вышел.

   Должным образом облачившись, я вышел из комнаты и тут же попал в заботливые руки Ахромеева сотоварищи. В тот момент я возненавидел его, само лицо Ахромеева вызывало у меня отвращение. Ведал бы я, какую роль он сыграет далее в моей судьбе, был бы с ним куда более вежлив.

   Меня снова проводили в кабинет графа Черкасова. Он был, на этот раз, куда спокойней, пистолета перед ним на столе не было.

   – Так-то лучше, – не пожелав и доброго утра, сказал он мне, – вас, поручик, надо встречать под дверьми комнаты и следить за каждым вашим шагом. Иначе вы имеете неприятное свойство куда-то пропадать и после объявляться в самых престранных местах.

   – Доброго вам утра, ваше сиятельство, – усмехнулся я. – Как спалось?

   – Подите вы, юноша, – переходя всякие границы разумного отмахнулся граф, – со своими шутками. Я, изволите знать, вторые сутки глаз не сомкнул и по вашей, в частности, вине.

   – Ваше сиятельство, – дурашливость моя разом слетела, – чрезвычайная усталость несколько извиняет вас, однако первых слов вполне довольно для вызова.

   – Прошу прощения, поручик, – неожиданно сменил тон Черкасов. Он приложил ладони к лицу и резко провёл ими к вискам. – Я был крайне груб с вами. Я не хотел оскорбить вас, юноша. Это всё проклятая усталость. В общем, вы нынче же отправляетесь в Шербур, там сейчас ставка генерал-майора. Сборами будет заведовать Ахромеев. Не беспокойтесь, юноша, он человек опытный и ничего не упустит.

   – Благодарю за заботу, ваше сиятельство, – каюсь, в тот момент я был не совсем искренен в своих словах, однако и не допустил в голос яду, дабы не вызвать новую вспышку со стороны графа. – Вы позволите мне откланяться?

   – Ступайте, юноша.

   Поклонившись Черкасову, я покинул его кабинет и расположился в небольшом холле его дома, ожидая, когда Ахромеев закончит сборы и даст об этом знать.

   Не прошло и получаса, как Ахромеев нашёл меня. Он сменил ливрею на более практичный костюм. На поясе его висела шпага и пара пистолетов. При нём находились пятеро столь же практично одетых и хорошо вооружённых человек, состоявших в штате графа. Ахромеев вернул мне оружие, что весьма порадовало меня, и мы вышли из дома. На улице ждали семь коней под седлом и две заводных. Отлично. Пешком проделать почти три сотни вёрст было бы очень сложно. А на карету или дирижабль я, конечно же, не рассчитывал.

   – Путешествие будет изрядно опасным, поручик, – сказал мне Ахромеев, когда мы забрались в сёдла, – но что бы ни случилось, знайте, мы с вас глаз не спустим.

   – Это не может не радовать, – грубо ответил я, трогая бока своего коня каблуками сапог. – Ведите.

   Меня снова окружили со всех сторон, будто арестанта, и мы двинулись в путь.

   Ехать по зимней Франции на север было сложно. Если в Париже было довольно тепло, особенно для декабря месяца, то чем более мы удалялись на северо-запад, тем хуже становилась погода. Небо затянули свинцовые тучи, сеявшие сначала мелким дождём, а затем – снежком. Дороги, там, где они не были мощёными, превратились в реки грязи. Лошади брезгливо трясли перемазанными ногами, да и нам самим спускаться с их спин не было никакого желания.