Текст книги "Наука побеждать. Авантюра (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

   Нам удалось всё же усадить разбушевавшихся испанцев на стулья. Но после этого инцидента пришлось покинуть кабачок. Хозяин его терпеть нас и дальше не стал. Мы быстро расплатились с ним и ушли.

   Спустя два дня после битвы при Бургосе армия выступила вслед за Веллингтоном. По данным разведки, которую составляли, в основном, наши казаки и испанские казадоры с уланами, отступали британцы к Вальядолиду. Там он останавливаться не станет, как считали наши многомудрые штабные офицеры, и отойдёт дальше на юго-запад, к Саламанке, а то и ещё глубже, к Сьюдад-Родриго. Нам на помощь с юга шла армия маршала Мармона, так что Уэлсли оказывался в весьма затруднительном положении. Его армия после поражения была не в самом лучшем состоянии, как физическом, так и, что много важнее, моральном. Ещё недавно победоносная, она была вынуждена отступать по чужой земле, где её солдатам в красных мундирах совершенно не рады. Хотя где красномундирникам рады, как, собственно, и всяким солдатам чужой армии на своей земле. Не думаю, что нас и французов испанцы воспринимают лучше, не как захватчиков, дерущихся в другими захватчиками за их родную землю.

   – Двигаться будем скорым маршем, – сообщил нам полковник Браун. – У Саламанки должны соединиться с Мармоном и совместно ударить на Уэлсли. В этом случае у него не останется никаких шансов.

   – По-моему, господа, – высказался майор Губанов, – мы недооцениваем Уэлсли. Он отличный полководец. Об этом говорят не только его прошлые победы, но и тот факт, что он вывел армию из боя и провёл её ночным маршем. Уставших солдат и кавалеристов, кони которых едва не валятся с ног.

   – Каким бы он ни был полководцем, – отмахнулся Версензе, – но с объективными фактами ничего поделать не сможет. Солдат у него меньше, пушек после Бургоса почти не осталось, а к нам идёт маршал Мармон со свежей сорокапятитысячной армией. Будь у Уэлсли больше войск он, быть может, попытался разбить нас поодиночке, но это у него вряд ли выйдет.

   – Отчего же, – покачал головой Губанов, – если сумеет закрепиться, дать бой Мармону на выгодных для себя позициях. Под Бургосом у него было около ста тысяч солдат и офицеров. Убитыми он потерял около двадцать тысяч, ещё сколько-то раненными, которых он забрал с собой, и многие из них ещё встанут под ружьё снова. Так что армия у Уэлсли будет едва ли не вдвое больше мармоновской.

   – Мармона он может и разобьёт, – согласился Браун, – но не стоит забывать и о нашей армии. Дать два сражения в относительно небольшой промежуток времени, это слишком даже для Уэлсли, будь он, хоть трижды гениален.

   – Вы забываете, господин полковник, – встрял я, – что после победы моральный дух войска обычно на подъёме, чем Уэлсли не может не воспользоваться. Воодушевлённый солдат стоит двух.

   – Хорошо сказано, – усмехнулся подполковник Версензе, – прямо в духе вашего знаменитого батюшки.

   Я не стал возражать, что генералиссимус князь Александр Васильевич Суворов-Рымникский не мой отец и к моей семье никакого отношения не имеет. Мне давно надоело исполнять любимый номер офицерского собрания полка, а до того, кадетского корпуса.

   – Как бы то ни было, господа, – поняв, что дежурной шутки сегодня не будет, продолжал подполковник, – я, лично, не верю, что Уэлсли удастся разгромить наши армии ни вместе, ни поодиночке. Как бы ни были воодушевлены его солдаты.

   – Вспомните о победах Уэлсли в Индии, – напомнил Губанов. – Ахмаднагар, Ассайе и взятие Гавилгура.

   – Вы следите за карьерой нашего врага, – усмехнулся Версензе. – Мне эти слова мало, что говорят.

   – Между этими тремя битвами прошло менее полугода, – разъяснил Губанов. – Армия Уэлсли страдала от жары и лихорадки, но они прошли пол-Индии и разгромили войска раджей. После этого они взяли крепость Гавилгур, считавшуюся непреступной. Без подкреплений и резервов, практически, как сейчас.

   – Но воевал-то он с индусами, ну и арабами ещё, кажется, верно? – уточнил полковник Браун. – А сейчас его противники – мы, так сказать, полноценная европейская армия.

   – Но и в подчинении у него не сипаи, составлявшие большую часть войск в Индии, – заметил Губанов, – а такая же полноценная европейская армия.

   – Как бы то ни было, господа, – завершил наш разговор полковник Браун, – выяснить мы это сможем только в будущем. И очень скоро выясним, я так думаю.

   В конце второй недели марша к Саламанке к нам пришла весть о разгроме Мармона. Как и предрекал майор Губанов, Уэлсли, закрепившись близ Саламанки, дал Мармону бой и разбил его на голову. Остатки сорокапятитысячной армии французов были вынуждены отступить к городу Авила. Веллингтон не стал преследовать его, более того, сражаться с нами он также не собирался, уйдя из-под Саламанки и выдвинувшись к Сьюдад-Родриго.

   – Видимо, придётся штурмовать город, – сказал на очередном офицерском обеде подполковник Версензе. – Веллингтон запрётся в Сьюдад-Родриго и нам придётся его осаждать.

   – Сил на штурм не хватит, – сказал майор Губанов. – Я беседовал с испанцами, Сьюдад-Родриго отлично защищён, да ещё и британские сапёры укрепят его. Для штурма нам нужно больше осадных орудий и пехоты.

   – Значит, будем осаждать, – пожал плечами Версензе. – Подождём подкреплений – и возьмём город. Или же голодом уморим.

   – Во время осады, – вздохнул я, – часто гибнет и умирает людей столько же, если не больше, чем при штурме.

   – Да, – кивнул Версензе, – так бывает. Но вы забыли уточнить, что люди гибнут с обеих сторон. От болезней, голода, в перестрелках.

   – Я думаю, что бостонцев Уэлсли в городе не оставит, – сказал Губанов. – Выведет за стены, что тревожили нас постоянными набегами. К тому же, из Португалии к Уэлсли также придут подкрепления. И уже мы можем оказаться между молотом и наковальней, фигурально выражаясь.

   – Откуда у него подкрепления? – удивился полковник Браун. – Перед походом в Испанию Уэлсли забрал из Португалии всех солдат. Он сам не раз заявлял, что там не осталось ни единого красного мундира.

   – Вы, господин полковник, – возразил Губанов, – забываете, что у Британии огромный военно-морской и воздушный флот. Не только из России идут новые солдаты, но с Альбиона. Не сомневаюсь, что красномундирные полки уже готовятся к посадке на корабли и дирижабли.

   – Когда они ещё будут здесь, – отмахнулся Версензе. – Этих подкреплений Уэлсли может ждать несколько месяцев.

   – К нам оно не придёт вовсе, – напомнил Губанов. – Мы после Труа почти подчистую выбрали второй батальон и Брянское рекрутское депо. Нам придётся воевать теми солдатами, которые есть у нас сейчас.

   – Вы, майор, – заметил полковник Браун, – забываете о французах. Бонапарт должен прислать солдат своему старшему брату, чтобы тот сумел усидеть на троне.

   – Выходит, господа, – заявил я, – что у нас вся надежда на подкрепления из Парижа.

   – Именно, – кивнул Губанов, – и это лично мне не особенно нравится.

   – Вы считаете нас ненадёжными союзниками, – в нашу палатку вошёл полковник Кордье, командир Семьдесят пятого линейного полка. – Messieurs officiers, – поздоровался он.

   – Присаживайтесь, господин Кордье, – пригласил его Браун. – Разделите нашу трапезу.

   – Merci, avec plaisir, – не дал себя упрашивать Кордье.

   – С чем пожаловали? – поинтересовался наш полковник.

   – Да вот родилась мысль в нашем штабе, что надо догонять Уэлсли, – сказал французский полковник. – Если он запрётся в Сьюдад-Родриго, нам его оттуда и за десять лет не выщелучить, город отлично укреплён и сил обороняться у британцев вполне достанет.

   – Об этом мы и говорили, мсье Кордье, – ответил на это Браун. – Но поделать с этим мы ничего не можем.

   – Можем, – отрезал Кордье, – вполне можем. Для этого нужно ускорить марш.

   – Но солдаты и без того идут скорей некуда, – покачал головой Браун.

   – Люди не лошади, – заметил майор Губанов, – мы же просто загоним их.

   – Это верно, – не стал спорить французский полковник, – но можно ускорить марш, не загоняя людей. Есть у молодого штабного офицера один план, его будут обсуждать на ближайшем заседании штаба армии.

   – В чём он состоит? – поинтересовался Браун.

   – Фамилией офицера вы даже не поинтересуетесь? – усмехнулся Кордье, и сразу стало понятно, что этот офицер он сам и есть. – А план его в общих чертах таков. Армия теряет очень много времени из-за того, что движется по одной дороге. Вспомните, иногда полки сутки простаивают, бывало у вас такое?

   – Не без того, – согласился наш полковник.

   Тут я вспомнил, как наш Полоцкий пехотный простоял на испепеляющей жаре, пропуская одну за другой колонны обозов, снабжавших авангардные части объединённой армии. Тогда, не смотря на команду снять кивера, несколько солдат потеряли сознание, и их пришлось везти на телегах.

   – Так вот я предлагаю, – совершенно позабыв о конспирации, продолжал Кордье, – идти четырьмя колоннами, в прямой видимости. Таким образом, мы очень ускорим темп марша и сможем двигаться практически без задержек.

   – Заманчивое предложение, – покачал головой Браун. – Что скажете, господа офицеры?

   – Опасно, – первым высказался майор Губанов. – Бостонцы по округе шныряют. Дня не проходит, чтобы наши пикеты не столкнулись с американской лёгкой кавалерией.

   – Да, риск велик, – согласился с ним подполковник Версензе, – но выгода от этого манёвра чрезвычайно велика. Если мы успеем нагнать Уэлсли и дать ему бой, судьба Испании будет решена.

   – Вот только непонятно, в чью пользу, – заметил капитан Антоненко. – Как бы то ни было, у Уэлсли остаётся большая сила и воевать он умеет, что доказал не раз.

   – И об бостонцах забывать не стоит, – напомнил я. – Они славятся своей жестокостью и быстротой атак и отходов. Они вполне могут налететь на батальон, даже скорее роту, вырезать её и уйти, пока остальные части колонны среагируют.

   – Но ведь колонны пойдут в прямой видимости, – словно ребёнку объяснил мне полковник Кордье.

   – Не по пустыне, – покачал головой майор Губанов. – Местность неровная, придётся выбирать, либо шагать через холмы, либо обходить их и тогда колонны потеряют друг друга из виду. Вот тут лёгкой кавалерии будет самое раздолье.

   – Не успеет батальон перестроиться в каре, – добавил я, – и конец батальону.

   – Значит, должны быть начеку всё время, – жёстко заявил полковник Кордье. – Мы на войне, в конце концов.

   – Риск, всё равно, очень велик, – сказал Версензе, – но выгоды каковы! Риск, так сказать, вещь возможная, а вот выгоды от ускорения марша – вполне реальны.

   – Мы можем даже поступиться потерей нескольких подразделений, – ледяным тоном произнёс Кордье, – ради выгод, что сулит нам ускорение марша. Vraiment, не можем же мы вечно топтаться на этой дороге.

   – Вот только солдат потерять мы можем слишком много, – заметил я, – и без особого толку.

   – Как бы то ни было, господа, – сказал полковник Браун, – я выслушал ваше мнение и склонен, всё же, согласиться с полковником Кордье. Об этом я и скажу нашему командующему.

   Именно это решение и стало причиной наших дальнейших приключений.

   Шагать по тридцатиградусной жаре в шерстяном мундире, пускай и с фуражной шапкой вместо кивера или двууголки, на голове, было невыносимо тяжело. Пот катился с нас градом, едким потоком заливая глаза, коротко остриженные волосы слипались от пота. Прикасаться к металлу стволов и штыков было очень тяжело. Но мы шагали по мелкой пыли, которую взбивали сапоги и ботинки солдат и копыта лошадей. Дышать было крайне тяжело, многие повязывали на лицо платки, становясь похожими на бедуинов аравийских пустынь. Я поступил так же, наплевав на неуставной внешний вид. Сейчас на него мало кто обращал внимание.

   Благодаря манёвру, придуманному полковником Кордье, скорость передвижения объединённой армии возросла очень сильно. Таким образом, у нас появился вполне реальный шанс догнать Веллингтона, чья армия двигалась обычным порядком – одной колонной. По данным разведки, мы постоянно сокращали расстояние между армиями. Солдаты откровенно радовались этому, ведь грядущая битва, кроме крови и боли, несла с собой и отдых, постоянный лагерь, а самое главное, окончание этого бесконечного марша.

   По дороге у нашего батальона случилось только одно приключение.

   Ранним утром, когда солнце ещё не начало жарить нас так сильно, к нашей колонне примчался израненный казак на почти загнанной лошади. У него не было пики, ножны на поясе, равно как и кобуры, были пусты, мундир изорван. Он лихо соскочил с коня, хотя ноги его, скорей всего, не гнулись от долгого сидения в седле, отдал честь, покачнулся – насколько был обессилен, что вынужден ухватиться рукой за луку седла.

   – Докладывайте, – бросил ему полковник Браун.

   – Сотня старшины Смолокурова попала в засаду у деревни, – хриплым голосом сообщил казак. – Бостоны налетели, как черти. Лошадей постреляли, и мы отбивались так, безлошадными. Осталось всего три конька, нам их войсковой старшина дал, чтобы вырвались, до своих добрались.

   – Что за деревня, быстро? – коротко бросил Браун.

   – Эль-Бенито, – ответил казак.

   – Губанов, – обратился к нашему командиру полковник, – берите своих людей и выступайте к Эль-Бенито самым скорым маршем, на какой способны ваши солдаты.

   – Есть, – козырнул майор.

   (из популярного приключенческого романа, основанного на воспоминаниях казачьего полковника Петра Смолокурова)

   Навалились на нас бостоны всей своей силой. Хитростью взяли, понимая, что в отрытом бою не сладить им с донским казаком. Первым долгом они перестреляли наших коней, только три конька осталась на всю сотню. Их отдал я троим самым шустрым казакам, чтобы помчались они к нашим за подкреплением. Мы же засели в деревне и стали отбиваться от бостонов и прочих британцев. А они всеми силами навалились на нас.

   И рубились мы насмерть, и палили из пистолетов и ружей. Долго и насмерть. Один казак на землю падёт, но прежде троих-четверых врагов убьёт. Но затупились шашки наши, уж я не могу разрубить кивер британский вместе с головой вражьей или отсечь приклад от британского мушкета. Уж и друзья мои падают наземь убитыми.

   Погиб славный казак Бушмаков, наш есаул, зарубили его бостоны, налетев со всех сторон. Двоих убил он своей шашкой, ещё одного из пистолета застрелил, но достал его один бостон саблей, второй конём толкнул, третий тоже саблей – и упал есаул Бушмаков в пыль и умер.

   Хорунжего Ладогу на штыки подняли. Он и отбивался, как мог, шашкой по мушкетам вражьим рубал, но прижали его спиной к хате испанской из соломы, глиной обмазанной, и вонзили в грудь, живот, руки и ноги штыки. И умер лихой казак.

   Старинного друга моего, подъесаула Дозорного убил сам командир американский. Выстрелил в него из пистолета своего многозарядного, в руку ранил, налетел конём, но Дозорный рубака отменный был. Подрубил вражьему коню ноги, скатился бостон на землю, пистолет свой потерял, но саблю не выпустил. И тут же накинулся на Дозорного. Звенели они стальными клинками, аж искры во все стороны летят. С бостона шляпа его слетела, за спиной болтается на верёвке. И Дозорный без шапки остался, с непокрытой головой дерётся. Но сильней оказался американский командир, ловчей и саблей сноровистей. Срубил он голову Дозорному нашему. Пал тот на землю и умер.

   Братьев Безбородовых, Старшого и Младшого, пехотинцы аглицкие закололи штыками. Старшой закрыл Младшого, саблей по штыкам рубил, много сломал. А как ударили его раз, другой, третий, так выскочил из-за него Младшой, ворвался ряды солдат аглицких, рубая направо и налево. Вокруг него уже целая гора вражьих трупов. И раненный Старшой Безбородов силы собрал и вслед ему кинулся, тоже многих срубил, пока кровью не изошёл весь. Как упал Старшой Безбородов на землю, так кинулся к нему Младшой, про врагов позабыл. Так и закололи его над телом мёртвым брата.

   До последнего отбивался вахмистр Шибаев. Ранили его враги, в грудь саблей, в живот штыком, в голову пулей. Кровью исходит вахмистр, но дерётся. Не щадит себя, знает, что смерть близка, и кидается в самое пекло. Кровь во все стороны из него льётся, поливает кровью землю гишпанскую, но дёрётся вахмистр. Откуда силы? Как может? Никто не ответит, не поймёт.

   Но слишком много врагов против нас в тот вышло. Конных и пеших. Одолевали они нас. Да и мы слишком далеко оторвались от своих, на коней понадеялись. Гибнут казаки, но не сдаются. И до последнего погибли бы. Но тут на холме ударили барабаны.

***

   Вот уже и деревня Эль-Бенито показалась. В ней шёл бой, что было отлично видно даже с расстояния в две версты. В зрительную трубу я видел казачьи мундиры, а также красные и синие мундиры британцев и бостонцев. Последние были, преимущественно, конные, но попадались и пешие.

   – Крепко их там прижали, – сказал капитан Острожанин, складывая свою трубу, – и врагов много. Можем и не сладить с ними силами только нашего батальона.

   – Должны сладить, – ответил майор Губанов, – иначе смерть казакам. – Он обернулся к нам и громко скомандовал: – Батальон! В колонну к атаке стройся! Знамёна расчехлить! Барабанщики, бой ускоренного марша! И бить погромче!

   Когда же солдаты выстроились, он вскинул шпагу над головой и выкрикнул:

   – Батальон! В атаку шагом марш! Флейтщики, барабанщики, громче, громче играть! Песню запевай!

СОЛДАТУШКИ БРАВЫ РЕБЯТУШКИ,

Где же ваши жёны?

   Красивым голосом вывел фельдфебель Роговцев. И тут же подхватывает весь батальон:

НАШИ ЖЁНЫ ружья заряжёны,

Вот где наши жёны!

СОЛДАТУШКИ БРАВЫ РЕБЯТУШКИ,

Где же ваши матки?

НАШИ МАТКИ белые палатки,

Вот где наши матки!

СОЛДАТУШКИ БРАВЫ РЕБЯТУШКИ,

Где же ваши сёстры?

НАШИ СЁСТРЫ сабли востры,

Вот где наши сёстры!

   Батальон шагает колонной, словно не в бой, а на парад. Улыбается майор Губанов, проводит левой рукой по отросшим усам, гладит пальцами правой рукоять пистолета. Роговцев поёт, никогда не замечал, что у него такой красивый и сильный голос.

СОЛДАТУШКИ БРАВЫ РЕБЯТУШКИ,

Где же ваши братья?

НАШИ БРАТЬЯ наши платья,

Вот где наши братья!

СОЛДАТУШКИ БРАВЫ РЕБЯТУШКИ,

Где же ваши отцы?

НАШИ ОТЦЫ бравы полководцы,

Вот где наши отцы!

СОЛДАТУШКИ БРАВЫ РЕБЯТУШКИ,

Где же ваши деды?

НАШИ ДЕДЫ славные победы,

Вот где наши деды!

СОЛДАТУШКИ БРАВЫ РЕБЯТУШКИ,

Где же ваша слава?

НАША СЛАВА Русская держава,

Вот где наша слава!!!

   – Батальон! – скомандовал Губанов. – Перестроиться в шеренгу!

   – В шеренгу! – кричат вслед за ним унтера. – В шеренгу становись!

   – Рота, разделиться! – выкрикиваю я приказ. – Ефимов, принимай командование взводом!

   – Есть, – козыряет поручик и командует сам: – Стрелковый взвод, за мной!

   – Охватываем деревню, – продолжает Губанов. – Суворов, твои гренадеры должны быстрой атакой смять вражескую пехоту! Остальные не отстанут от вас!

   – Есть, – отвечаю я. – Гренадеры, штыки примкнуть! Идём в рукопашную сходу!

   Солдаты на ходу снимают с поясов штыки и надевают их на стволы мушкетов, что требует определённой сноровки.

   Барабанщик ловко отбивает ритм атаки, лихо играя палочками, вертя их в пальцах, так что палки в его руках просто сливались в два круга и появлялись лишь, когда обрушивались на телячью кожу барабана.

   (из рапорта подполковника Семуэла Хэмфри, командира 2-го батальона 47-го Ланкаширского полка, сэру Артуру Уэлсли, 1-му виконту Веллингтону)

   Атака на русских казаков была весьма удачной. Дивизион американской лёгкой кавалерии майора Беккета перестрелял всех лошадей казаков и те, оставшись пешими, были вынуждены обороняться, засев в деревне. Оборонялись они долго и яростно, однако противопоставить кавалеристам Беккета и моим солдатам им было практически нечего. Казаки уже выбивались из сил, мы убивали их одного за другим, победа была в наших руках, но тут к казакам пришло подкрепление.

   Я всегда слышал, что в русских сильно чувство товарищества, но не мог и подумать, что ради спасения жалкого эскадрона иррегуляров, они вышлют целый полк, никак не меньше. Вступать с русскими в бой я не стал. Мой батальон, даже при поддержке дивизиона американской лёгкой кавалерии, не может противостоять пехотному полку, к тому же совершенно свежему. Именно исходя из этих соображений я отдал батальону приказ отступать.

   – Пришли-таки! – вскричал войсковой старшина Пётр Смолокуров. – Вот она, сила русская! – смеялся он. – Только завидел нас, заслышал гром барабанов – тут же дал дёру!

   В разорванном форменном кафтане с иззубренной саблей, залитой кровью, с непокрытой головой, он был более похож на разбойника с большой дороги, нежели на военного.

   – Не ожидал такого, – качал головой майор Губанов. Он спрыгнул со своего коня и теперь держал его поводья в руке. – Разбежались без боя. – На мундире нашего командира красовались несколько бурых пятен, это старшина Смолокуров в порыве благодарности обнял его и долго хлопал по плечам. – Я большего ждал от британских солдат.

   – Видимо, права поговорка, господин майор, – усмехнулся я, – что у страха глаза велики.

   – Цесарцы говорили, – заметил Антоненко, – что в глазах труса, один враг превращается в десятерых.

   – Они не трусы, – возразил я, – красномундирники, в смысле. Не смотря на то, что бежали с поля боя.

   – Отчего ты так думаешь? – удивился Зенцов. – По мне, так это как раз и доказывает их трусость.

   – Да и не бежали они, – заявил Острожанин, – а отступили, хоть и довольно быстро. В полном порядке и под барабаны, как положено. Я так думаю, их командир нас испугался, подумал, услышав, как идём, с барабанами и развёрнутыми знамёнами, что тут целый полк к казакам на подмогу прибыл.

   – На то и расчёт был, – усмехнулся майор Губанов и обратился к войсковому старшине, который следил за тем, как наш батальонный лекарь и фельдшера пользовали вместе со знающими казаками раненных: – Ваши казаки, старшина, смогут пройти до нашей колонны?

   – Вполне, господин майор, – ответил тот, чистя саблю о мундир какого-то американского кавалериста. – Но прежде надо с телами разобраться. Нельзя же вот так и бросить здесь, не по-христиански.

   – Тут думать нечего, войсковой старшина, – сказал Губанов. – Сложим тела ваших казаков в один дом, а трупы британцев и бостонцев – в другой, и сожжём. Могилы копать некогда. Враг может вернуться с превосходящими силами.

   – Ну, не знаю, – замялся Смолокуров, даже саблю опустил, – не по-христиански это, вашскабродь, нельзя так. Ладно этих, – казак указал саблей на труп британского уоррант-офицера, – но моих казачков...

   – Иначе поступить не можем, – покачал головой Губанов. – Времени на это нет. Когда вернёмся на родину, поставим по свечке за каждого погибшего казака и службу закажем такую, что надолго запомнят они их.

   – Ох, неладно это, неладно, – тяжко вздохнул Смолокуров. – Но делать нечего, видать, Господь так положил.

   Сложив тела в красных мундирах и казачьих кафтанах в два дома, мы обложили их хворостом, благо, его хватало, даже заборы в дело пошли, и подожгли. Жара стояла который уже день по счёту и хворост вспыхнул одним махом, пламя объяло дома, полыхнуло так, что стоять можно было не ближе чем в двух десятках саженей. Дожидаться, пока сгорят дома, мы не стали, времени не было. Постояли несколько минут и батальон вместе с казаками, многих из которых приходилось тащить на импровизированных носилках, выдвинулся в обратную дорогу.

СИЛА РУССКОГО ОРУЖИЯ

   Курьёзный случай имел место третьего дня в Испании. Вернее, следует заметить, что начался сей инцидент весьма печально. Сотня донских казаков войскового старшины Петра Смолокурова была лишена лошадей и окружена в деревне Эль-Бенито. Им грозила смерть, если бы к месту боя вовремя не прибыл батальон Полоцкого пехотного полка под командованием майора Губанова.

   Батальон подошёл к полю боя с развёрнутыми знамёнами и под барабанный бой. И стоило врагу услышать бой русских барабанов и увидеть на горизонте русские знамёна, как солдаты его бросились врассыпную. Не выдержали ни прославленные красные мундиры, ни славящиеся своей жестокостью американские кавалеристы. Все они бежали с поля боя ещё до того, как батальон майора Губанова подошёл к ним на расстояние выстрела.

   Зададимся же вопросом, уважаемые читатели, кто же наш враг в Испании? Не надуманы ли все легенды об отваге красных мундиров, их беззаветной храбрости? Да и чего можно ждать от армии, набранной из висельников и беглецов?

   Я дочитал заметку в «Военной ведомости», пришедшей с почтовым дирижаблем пару дней назад. Сложив газету, я поглядел на солдат. На лицах их впервые за долгие дни похода к Сьюдад-Родриго появились улыбки. Я читал им эту заметку вслух, чтобы хоть как-то поднять настроение, напомнить о победе, которую мы одержали, да ещё и столь, действительно, курьёзным образом.

   – Ну, всё, стрелки, – сказал я им, – выступаем.

   В этот раз я шёл в разведку со стрелками своей роты. Поручик Ефимов свалился с приступом лихорадки и, хотя врачи говорили, что это не смертельно – пройдёт несколько дней, и он встанет на ноги, но сейчас-то с ними должен быть офицер. Не отпускать же солдат в разведку только с унтерами. В стрелковом взводе прапорщика нет, вот я и оставил гренадер на Кмита с Роговцевым, и отправился в разведку со стрелками. Всё дело в том, что в последние недели настроения в армии гуляли не самые лучшие. Отвратительные настроения, если честно сказать. Поэтому без офицеров, даже с фельдфебелями и проверенными унтерами, солдат никуда не отпускали. Росло дезертирство, не смотря на то, что шагали мы чужой землей, где и податься-то людям некуда, и французская жандармерия работала отлично. Виноваты в этом были бесконечный марш по раскалённой, словно сковорода земле, постоянная экономия воды и клубящаяся в воздухе пыль, мешающая дышать. Но самым главным был тот факт, что вот уже почти год солдаты топтали чужую землю, воюя неизвестно за кого и непонятно против кого, кто и врагом-то нашим вроде, как и не был. Ведь ещё не так давно мы воевали плечом к плечу со священными цесарцами и британцами против того же Наполеона, а теперь он – наш союзник, а цесарцы с британцами – враги. Правда, были среди солдат и унтеров те, кто помнил, как последние бросили армию моего однофамильца, князя Суворова-Рымникского, и корпус Римского-Корсакова на произвол судьбы в Швейцарии. Однако скверные разговоры среди солдат шли и ширились, вот и сейчас, пока мы шагаем по прокалённой равнине к городку Дуэльс, один из унтеров попросил разрешения обратиться ко мне.

   – Вашбродь, а отчего мы воюем тут? Аж в самой Гишпани?

   – Ближе, Ковалёв, – ответил я, – войны для нас не нашлось. На рубежах Родины другие воюют, но и нам закисать в тылу не следует, верно?

   Солдаты одобрительно заворчали, соглашаясь со мной. Однако старший унтер Ковалёв не сдавался и продолжил расспрашивать меня:

   – Но ещё хотелось бы знать, вашбродь, а праведная ли эта война? Ведь, как ни крути, а выходит, что мы воюем за чужого короля, что на чужом троне сидит. Его Бонапартий на этот трон посадил, а теперь нашими штыками удержать хочет. Весь народ ведь поднялся против Бонапартова брата, а значит, и против нас, союзников его. Так ведь выходит, или не так?

   – А вот подумай, Ковалёв, – сказал на это я, – кто нас сюда, на эту войну отправил?

   – Ну, как, кто? – даже удивился унтер. – Государь наш Император Всероссийский.

   – Вот именно, – кивнул я, – а может ли он, Государь наш Император, Александр Павлович, отправить нас на неправедную войну?

   От таких слов унтер надолго замолчал. Как бы то ни было, а авторитет Императора Всероссийского может творить чудеса с простыми людьми. Это мы, образованные люди, дворяне из столицы и ближних к ним губерний, можем себе и вольнодумство с вольтерьянством позволить. А вот люди простые за такое слово, как вольтерьянец могут и личность начистить, хотя, пари держу, что смысла его они не понимают и кто такой Вольтер не знают и не узнают, наверное, никогда.

   – Вашбродь, – сказал мне унтер Ковалёв, – дозвольте обратиться?

   – Какие у тебя ещё вопросы остались, Ковалёв? – усмехнулся я.

   – Я, прощенья прошу, по делу, – ответил унтер. – В город вроде солдаты какие-то входят. Вы бы в трубу свою зрительную глянули?

   – Хорошо, – кивнул я, снимая с пояса чехол с трубой. – Сейчас узнаем, кто это. Штуцера зарядить, на всякий случай. – Присмотревшись к городку, я разглядел солдат в тёмных мундирах, входящих в город с юга. Не красные, британские, не испанские, таких тёмных они не носят, кроме синих, но тут явно другой цвет, чёрный или тёмно-зелёный, но и на наши не похожи. Надо держать ухо востро.

   Мы спустились с холма в долину, где лежал полупустой городок, жители которого попрятались, лишь завидев вдалеке любые мундиры. Сейчас они, наверное, смотрят на нас со страхом из узких щёлок в приоткрытых ставнях. Правда, зная о "любви" испанского народа к французам и нам, как их союзникам, можно было и пулю из окна получить или нож в спину, из подворотни. Во многом прав был мой старший унтер, как ни крути.

   Солдат в зелёных мундирах мы встретили примерно на середине города. Они шагали, не особенно скрываясь, явно чувствовали себя уверенно, однако оружие держали наготове. И что самое интересное, врага в нас не признали. Уже много позже, я узнаю, что они не смогли определить цвет наших мундиров из-за пыли, покрывавшей их.

   – Who are you? – спросил их предводитель, высокий офицер с небольшим шрамом на лице. – What regiment? British? Spanish?

   – Hello! Hello! – отвечал я, выдавая все знания английского языка, что вполне умещались в одном небольшом предложении. – How are you? What regiment you are? Who is your commanding officer?

   Мы шагали навстречу друг другу по пыльной улице. Британцы явно насторожились, не понимая, кто перед ними – друзья или враги? Они половчее перехватывали свои ружья, пальцы уже лежали на курках, офицер нервно поглаживал пальцами эфес сабли. Я также держал руку на эфесе палаша, понимая, что похоже, именно он сейчас смущает моего визави. Слишком уж специфическое оружие, в армиях, кроме британской, палашей пехота не носит.

   – Stop! – выкрикнул, спустя пару шагов, британский офицер, вскидывая левую руку. Отвечать на мои вопросы он не собирался. – Not step further, stay where you are!

   Взгляд его был прикован к моей правой руке, пальцы которой уже сжимали эфес. Этим я и воспользовался. Левой я выхватил драгунский пистолет, вскинул и нажал на спусковой крючок. Пуля ударила офицера в плечо, он, к его чести, среагировал мгновенно.