Текст книги "Сор из избы"

Автор книги: Борис Кудрявцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Суворов не винил в том людей и видел причину в другом. Ненавистный ему прагматизм был чисто внешним для большинства людей и не убил главного: совести, отзывчивости, сострадания. Никто не заставлял хирургов сражаться за безнадежного генетически ущербного малыша, отдавать ему кровь, силы, время, которого и без того не хватает. Какой «материальный» стимул у людей, которые приютили, кормят и одевают сироту, не доверяя обюрокраченному и равнодушному персоналу интерната. Не было стимула у тридцати добровольцев, откликнувшихся на обращение по радио, с ними Суворов уже переговорил насчет городского клуба «Отвал», идею они поддержали.

Какой стимул не сработал у шоферов, сказать трудно, что им обещали? Возможно, ничего. Поэтому желанием они не горят.

– Надо кого-то послать на автобазу, – предложил Суворов Леше-комсоргу.

Леше показалось, что корреспондент намекает…

– У меня другие задачи, – заметил поспешно, – я в ответе за людей…

Легче всего жилось Галкину, не облеченному доверием. Задач перед ним особых не стояло, он отвечал только за себя. Поэтому Леша подумал и направился прямо к нему. Поняв суть вопроса, Галкин, не возражая, поджал колени и безответственно заскользил вниз, оставляя за собой шлейф пыли и шорох горного обвала…

– Активист? – с интересом спросил Суворов, делая пометку в блокноте. – Как его фамилия…

– Не будем спешить, – заметил осторожно Леша, – подождем, с чем вернется.

И репортер внутренне с ним согласился. Автобаза далеко, за рекой. Найти ее непросто. На базе, конечно, пусто, вахтер да служебная собака. Собака на месте, несет службу, а вахтер, пожалуй, рыбалит с лодки и на ворота базы поглядывает издали, со скукой, оторвав взгляд от поплавка. Гостей он не ждет, тем более таких, как Галкин. Фигура случайная, обличие неначальственное. Вахтер отсидится в лодке, удочки сматывать не захочет, себя не обнаружит. Зачем ему лишние свидетели? Тем более энтузиасты…

Парень тем временем шагал через реку, заглядывая с любопытством сквозь стальные перила моста вниз. Бетонные опоры вспарывали мутный поток, словно бы плыли куда-то вместе с рельсовой колеей, шпалами, меж которыми серебрилась все та же вода. Под ложечкой холодело. Узкая пешеходная дорожка из дощечек пружинила под ногами, поигрывала и казалась ненадежной. Галкин выскочил на насыпь за мостом и оглянулся. Река словно съежилась, тихая и покорная…

Цеха, склады с пыльными слепыми окнами. Спросить бы, но у кого? Ни души. Выходной. Галкин как ищейка шел по запахам. Тянуло смоляным духом – то лесопилка с мебельным цехом. После жарко пахнуло ванилью. Кондитерская фабрика. Заморенный солнцем и скукой Галкин отыскал ворота, провонявшие соляром, с ничего не значащими надписями: «Посторонним вход воспрещен», «Курить запрещается!» Охраны не видать, заглянул в калитку, а во дворе дым коромыслом, полно людей с сигаретами в зубах… Перекур. Галкин деликатно топтался в воротах, выжидая. Шофера сидели с неприкаянностью людей, не привыкших скучать без дела, но по домам не расходились. Потирали руки с въевшейся чернотой, переговаривались.

– Мужики, – осмелел, освоившись, Галкин, – земляки, – повторил громче и настойчивей, – я с отвала.

Вытащил из кармана заводское удостоверение с фотокарточкой, им Галкин гордился, как наградным листом.

– Значит, ты и будешь Галкин? – с усмешкой спросил один из шоферов, ознакомившись с «мандатом». Грузный, с короткой шеей и двойным подбородком, похожий на кабинетного зава, если бы не руки, перевитые жгутами вен. – По нашу, значит, душу с отвала? Гляди-ко, на своих двоих прискакал, без мотора! Приспичило…

Он улыбнулся, глядя на туфли Галкина, потерявшие цвет и форму, брюки, белесые от шлака.

Вернул удостоверение, дескать, забери «корочки», видали мы всяких.

– Граждане! – негодовал Галкин. – Ребята ждут, а вы…

Самосвалы выстроились в линейку, с железными высокими кузовами, с прицепами, в которые, казалось, можно запихнуть пол-отвала. Галкин не понимал шоферов, чего, спрашивается, сидят?

– Помочь? Да мы хоть сейчас по коням и на пятой передаче! – с досадой начал кто-то из молодых, но старший его остановил.

– Не заводись! Перегреешься. Тридцать лет, – медленно и со значением начал он, – почитай, всю жизнь вожу я на отвал хлам со строек. По рукам дать горе-работничкам, Галкин! Вы там хорошо задумали, одобряем! Ведь что получается, Галкин, пока дом под крышу возведут, мать честная, кирпича истолкут, покрошат вагон, стекло побьют, доски поломают! Разве кто считает? После нас зовут, как дом сдавать комиссии, дескать, выручайте, братцы, везите отходы в отвал, чтобы концы в воду…

Видно было, что и вправду чувствует он себя неважно, считает, что жизнь прожил не так. И ему хотелось теперь поддержать комсомолят с кузнечного и увезти с отвала кое-что обратно…

То был Константин Завгороднев, старший из трех братьев-шоферов. Семья видная. Говорили, что братья обходятся иногда без домкрата, двое держат машину на весу, третий колесо меняет, в случае прокола. Еще говорили, что после них касса закрывается на учет, выгребают до дна, зарабатывают баснословно, но честно. А когда сядут в столовой к столу, поглядеть на них сбегаются язвенники, диетники. От вида обедающих братьев пропадают хвори и разгорается аппетит, в общем жить хочется.

Жили братья в разных домах, семьями, но привычек не меняли. Спали – окна нараспашку, зимой и летом. Бывало, просыпались словно в сугробе, волосы примерзали к подушке, и ничего, воздуху им требовалось много.

Но в последнее время мало кто в поселке открывал окна. Хозяйки бегали по магазинам, скупали метрами сетку, помельче, чтобы воздух фильтровала. Пыль лезла в щели, серые дорожки легли между рам, на подоконники, как бы их ни конопатили. Тогда пошла мода на пылесосы. С полок хозторга исчезли мощные «Вихри», «Чайки», «Уральцы» и мигом перешли в разряд дефицита. Производство не угонялось за спросом. «В чем дело?» – ломали голову экономисты и ссылались на стихийность и неуправляемость моды и людских капризов.

Братья Завгородневы тоже позабивали окна голубенькой сеткой, под цвет неба, но спали плохо, задыхались. Им не хватало простора, ветра, воздуха.

– Отвал пылит, проклятый! – посовещавшись, решили они.

– Понимаешь, чего хочу? – сказал старший из братьев Галкину, почувствовав родную душу. Завгородневы подняли шоферов на дело, уговорили, зажгли, но уперся механик.

– Ну так что, дорогу к отвалу забыли? Показать? – не понимал Галкин.

– Ее позабудешь! – потерев бок, сказал Завгороднев. – Ухаб на ухабе. Как стиральная доска у злой тещи! Ну да ничего, мы привыкшие. Не гоже дорогу к отвалу гладью мостить, пусть туда вовсе дороги не будет!.. На приколе мы, Галкин. Горючки нет. Газовать нечем…

– Да чего вхолостую молотить… Пускай у механика спросит! – загалдели шофера, сгрудившись возле Галкина.

Механика на месте не было, лишь телефон на вахте. Запертые наглухо кабинеты руководства автобазы настроили Галкина воинственно.

Механик, наверное, был из тертых и держался подальше, когда становилось горячо.

Галкин оседлал стол и придвинул поближе аппарат.

Захватанный диск едва крутился, приходилось подгонять его пальцем. Дважды подключился телефон клуба собаководов, на Галкина рыкнули, потом облаяли. Клуб был где-то по соседству, телефон давал сбои, и Галкин подумал, что если он ошибется в третий раз, его могут покусать. Диск он больше не торопил пальцем, дав ему волю крутиться в привычном темпе. Аппарат сам нашел того, кого надо, встав на притертый контакт.

– Аркадия Борисыча можно? – вкрадчиво попросил Галкин, изображая приятеля.

– А зачем? – пискнул детский голосок. – Вы кто? Дядя Вася? С кондитерской фабрики?

– Секрет, – игриво сказал Галкин, – сюрприз! Пусть угадает…

Сюрпризов там не любили, угадывать не собирались, почувствовав подвох, трубку тотчас взяла мама и посоветовала жестяным голосом звонить в понедельник на работу, с восьми утра. По ней выходило, что Аркадий Борисович на даче за городом, связи с ним нет.

Шофера, обступившие стол с телефоном и понявшие, о чем разговор, возмущенно заговорили, не веря, и Галкин в открытую потребовал механика, ссылаясь на штаб субботника.

– Так бы сразу и сказали! – не желая больше разговаривать, супруга передала трубку мужу. Аркадий Борисович часто и шумно дышал в трубку, изображая человека, прибежавшего с дачи.

– Извините, – любезно сказал Галкин, пропуская объяснения механика и торопясь перейти к делу. – Видите ли, сегодня на отвале субботник!

– Да, да, – откликнулся механик, польщенный вниманием штаба.

– Приехал корреспондент радио, а люди работают без транспорта!

– Да, да, так, так, – механик знал, что с общественностью не спорят, тем более с прессой. Он лично выписывал пять изданий газет, центральных и местных, и в курсе текущих вопросов. Под механиком предательски скрипнул диван, пришлось встать. – Вы откуда звоните, из редакции?

– Из гаража, – сказал Галкин. – Ждем вас!

Механик заволновался, не понимая. Гараж он лично опечатал и сдал охране. Похоже было, что вахтер заробел и уступил телефон, стоит в сторонке и ждет распоряжений.

– Вы там один? – спросил механик осторожно, чтобы не выдать беспокойства по поводу охраны.

– Какой один? – ликуя сообщил Галкин и оглядел повеселевших шоферов. Они веселились тому, что механик просчитался. – Вся колонна в сборе, кроме вас!

Механик притих. Про субботник он знал, телефонограмма поступила. С исходящим номером и подписью. Текст умело составленный, в выражениях неопределенных. Желательно выделить транспорт, исходя из наличия и возможности, словно бы тот, кто отдавал приказ, сам не очень верил в назревшую надобность субботника и надеялся – отпадет надобность, перенесут мероприятие до лучших времен. До отвала ли сейчас?

– А что говорят шофера? – спросил механик, не доверяя своим людям. – Небось, жалуются? Вы их не слушайте…

– Пока молчат, – успокоил Галкин, – они ждут горючее!

Насчет горючего механик не желал говорить, не выяснив другого.

– Не знаю, как у других, а у меня даром пальцем не пошевелят. Что вы им пообещали? Ничего? Значит, отгулы потребуют, за субботник…

– Они пришли на субботник! – с раздражением сказал Галкин. – Надо верить…

– А документ у вас при себе? – ворчал механик. – У корреспондента как фамилия?

Механик, кажется, натягивал брюки, согнувшись и прижимая плечом к уху трубку.

– Как же так, – недоумевал Галкин, обращаясь к шоферам, – вы знаете про субботник, а он вроде нет…

– Почему нет? – включился механик. – Склерозом не страдаю! Все вышли? До одного? Ай, молодцы! Вы это отметьте через печать, чтобы все знали!

Он имел в виду руководство автообъединения.

– Отметим! – обещал Галкин, ему и в самом деле хотелось бы прочитать в газете про шоферов, и особенно про старика, его «непутевой» жизни и последнем желании: развернуть грузопоток от отвала… – А как быть с горючим?

– Сожгли, лимит, – вздохнул механик.

Выйти он выйдет, обязан по долгу службы и по совести. А дальше – не его дело, пусть думает корреспондент вместе со штабом, коли такие прыткие.

– Горючего у меня нет, – механику хотелось столкнуть настырного штабиста. – Но… можно одолжиться у людей. Услуга за услуга. К примеру, отсыпать дорогу вашим шлаком колхозу…

– Чего захотел?! – крикнул Галкин.

Колхоз в его понятии был у черта на куличках, дорог он никогда не отсыпал, даже не представлял, как это делается. Ясно было одно, механик жлоб и ищет выгоду. Не раз и не два, наверное, в гараже случались перепалки на эту тему. Чью сторону займет штаб? Отвал разрастался и подступил к улицам поселка. Механику нелегко было удерживать шоферов в наезженной колее. За сколько он подрядился колхозу? Платить будут натурой или как?

– Топливо надо найти! – сказал Галкин твердо. – И спорить глупо! Иначе я все расскажу корреспонденту…

Шофера загалдели с новой силой, радуясь тому, что штаб на их стороне, что Галкин не клюнул на предложение механика.

Повидали они всяких: с кондитерской фабрики, лесопилки и мебельного цеха. У этих связи с механиком были налажены. За «птичье молочко» или мебельный гарнитур для кухни механик выделял бензин и солярку вкупе с грузовиком…

– Хорошо, подчиняюсь, – сказал Аркадий Борисович и пообещал не без затаенной угрозы, – сейчас приеду! Будьте на месте с удостоверением…

* * *

Колонна грузовиков шла к отвалу, парализуя на время движение частного транспорта на перекрестках, провожаемая недоуменными взглядами дежурных инспекторов ГАИ. Проверять путевые листы не было необходимости, в головной машине сидел механик, знакомый инспекции по делам службы. Дизель ревел на предельных оборотах, из-под сиденья тянуло жаром, как от печки.

– Из металлолома можно изготовить сто таких машин! – кричал Галкин, перекрывая шум и грохот. Механик не спорил. Изготовить можно и двести, только мы их не увидим. Стараться для чужого дяди… Глупо! Прислали хотя б шкворни или тормозные накладки, шины, чтобы машины обуть. Механик существом своим слышал, как напрягаются и скрипят, перетираясь, детали ходовой части, на которую Галкину плевать, а ему, механику, выкручиваться.

– Субботник сплотит коллектив…

Механик пожал плечами, давая понять, что коллектив у него и без того, как монолит. Упрется – не свернешь домкратом.

– Надо подняться над жлобством и рвачеством, – звал Галкин, готовый лететь. Механик отрываться от земли не хотел, работал он пока что не в аэрофлоте. Случалось, и у него летали. В кювет…

– А ведь это разовое дело, – строго напомнил механик, – собрали лом, сдали. А дальше? Без отвала нельзя. Всякий уважаемый завод первым делом строит что – заводоуправление и отвал! Заметьте…

– Поломаем! – закрутил головой Галкин, рискуя свернуть позвонки. Машина и без того скакала на ухабах. – Отходов не будет: шлак не отход – сырье! Мука из него заменит цемент, инженеры сказали…

Механик вежливо улыбался, глядя на вспотевшего от мечты Галкина. У него насчет шлака имелись другие наблюдения.

– Давно насчет отходов интересуетесь? – спросил он у Галкина. – Добровольно или по приказу?

В вопросе был подвох. Дескать, уважающий себя человек найдет предмет почище. Копаться в мусоре мог только злопыхатель или неудачник, не к лицу молодому здоровому человеку заходить сзади, с темной стороны, и не видеть светлого…

– Никто мне приказывал! – молодняк попался упрямый. – Я сам…

– Не зажимают? Ходу дают, скажи честно…

Он был прав, словно зная настроения в заводоуправлении и в некоторых цехах, не считая, конечно, кузнечного. Про свалку кое-кто не желал и слышать, откладывал на потом, считая, что еще не пришел срок и есть дела поважней. Вопрос сложный. Нужна кампания в комплексе: чистота среды, культура производства и быта, утилизация всех отходов… Дело нешуточное. Потянешь за кончик, а сможешь ли вытащить?

– Дураков нету! – смеялся механик над притихшим Галкиным. Ничего другого он не ожидал: – Навалить барахлишко желающих много, а чтобы убрать?! О таких я не слышал… Дураков нету!

– Как раз наоборот, – глянул на него в упор Галкин, – дураков хватает. В том и беда…

Механик стушевался, отвернулся к боковому окну, протяжно зевнул.

– Ну да, – сказал равнодушно, теряя интерес к такой беседе, – поговорить можно обо всем, а в жизни как ни крути – одно выйдет! Попробуй-ка, сунься к начальнику с этой свалкой! Инициатива наказуема. Хочешь жить спокойно – не высовывайся! Теперь, гляжу, взяли за моду показывать в телевизоре начинания: один колхозник из мотоциклетки сенокосилку сварганил для неугодий, другой ананас в дому вырастил, в Норильске, третий… Инжир ему во сколько обойдется в Сибири? Не считал? То же – свалка… Мороки с ней много, а проку!

– Но ведь нашлись люди? – не унимался Галкин. – Сейчас познакомлю. Вовсе не набекрень. Увидите…

Механик усмехнулся. Ему интересно было поглядеть на субчиков, которые готовы по стенке ходить, лишь бы не как у людей, вместо морковки жевать ананас, а своему законному выходному предпочесть отбросы на свалке…

* * *

Солнце между тем поднималось к зениту, подрезая тени и грозя скатиться к горизонту: Люди устали и вторую половину дня видели себя уже дома. Леша-комсорг боялся и звонил в штаб. Нужна техника, а техники не было.

 
Звоном лопат
И ломиков пением
Надо поднять у людей
Настроение!
 

Больше поднять нечем. Леша давно раздал сувениры и абонементы на хоккей. Развел костер меж двух валунов и поставил чайник. Он был теперь такой же чумазый, как подпольный заготовитель Лева Чанмазян, только без финки и преступно нажитого капитала. Комсомольцы сели кружком у костерка, совещались: как быть? Ждать Галкина или расходиться? Леша колебался.

За Галкина проголосовал взметнувшимся вверх кубовым ковшом экскаватор на колесном ходу. Машинист прибыл вовремя. Спрыгнул на землю, приглушив мотор, прошелся, разминая ноги, вокруг машины, оглядывая рабочие узлы. Они сочились жирной смазкой и были готовы в бой, зубья ковша отточенно сверкали. Экскаватор прибыл в помощь комсомольцам. Один из десяти обещанных.

– Копай! – махал машинисту двумя руками Леша-комсорг. – Время не ждет!

– Пжалста! – пожал плечами тот. – А куда грузить, машины где? а?

Он явно веселился: экскаватор без машин все разно что петух без несушек.

– Будут машины! – обещал Леша, оглядывая из-под ладони горизонт.

– Тогда и начнем, – машинист достал пачку сигарет и присел на камень, он привык к превратностям строительной жизни. «Ребятня, – думал без обиды, – зелень!» В том, что он едет в помощь ребятне, машинист понял еще в пятницу. Только новичок в земстрое мог требовать сразу десять экскаваторов. Заказали бы два и получили два. А десять – сказка! Экскаваторы трудятся в разных концах города, попробуй, собери в кулак. Лично он готов хоть на край света, потому как на субботнике его дочь, контролер из кузницы Наденька Потеряева, перед ней надо держать марку, не осрамиться. Машинист вглядывался в молодые лица на гребне, отвала и пытался разглядеть дочь…

– Где Надя? Должны знать! С кудряшками…

Побежали звать и не нашли никого с кудряшками.

– Дома кудряшки!

– Враки! – не поверил машинист. – Вместе собрались и вышли поутру! Как же так получилось… Обманула отца?

Машинист полез в кабину. Стыдно перед людьми. Леша молчал. Ему тоже было интересно, куда подевалась контролер Потеряева, комсомольский активист и член бюро, если она вышла из дома под видом субботника? Занятый интересной беседой насчет дочери, машинист не сразу заметил, что бежать в город поздно, он взят в кольцо десятком порожних самосвалов.

– Грузи! – требовали шофера, не желая ничего слушать, нетерпеливо газуя и посигналивая. – Полдня потеряли! Куда возить, начальник, маршрут давай! – спрашивали у Галкина. Рутина и проволочки им надоели в гараже. Отвал смердил под солнцем и курился пылью, и совесть у шоферов взыграла с новой силой. Не таким они хотели бы видеть дело рук своих.

– Сроем к едреной матери! – орал старый Завгороднев, то было его законное желание, неразделенное пугливым механиком, привыкшим не высовываться и ждать указаний. Он и теперь искал на отвале корреспондента, чтобы заручиться, если что, и не отвечать. Механик ходил за Лешей-комсоргом следом, почувствовав руководство, и толковал о лимите на топливо, пережоге, нормо-часах и самоуправстве Галкина. Леша обещал разобраться. Механик выклянчил у него сувенир жене и сезонный абонемент на хоккей. Больше у Леши ничего не осталось, и без резерва он чувствовал себя неуверенно.

Корреспондент не отходил от Галкина, формальный лидер Леша-комсорг его теперь не устраивал. Галкина люди слушались больше и охотней, вокруг него дело вершилось как-то смелей и решительней. «Можно не гадать теперь, – с досадой думал Леша-комсорг, – чья фотография появится в газете!»

– Везите шлак и мусор в карьер за город! – кричал сквозь грохот дизелей Галкин. – После землей засыпем, дерн положим, выпас будет для коровок…

Примерно так ему сказали специалисты в штабе, и Галкин свято верил в их познания в сельской агрономии. Шофера посмеивались, глядя на него, но повиновались с готовностью. Грузились, уезжали и возвращались без лишних перекуров и левых рейсов.

– Будет дождик, будет гром, Галкин, нам не нужен агроном! – смеялись они. – Даешь молоко и мясо!

И в самом деле была у них уверенность, что работают они не зря и ни один горожанин не попрекнет… Они очищали город, его легкие, воздух, душу.

Корреспондент наблюдал, что-то помечая в блокноте. Паренек без осанки и руководящего голоса помаленьку брал в свои руки людей и технику и выглядел свежей других. Напротив, Леша был утомлен и сердился на что-то, не было у него прежнего интереса и страсти к исходу работы на отвале…

Солнце, утомившись, легло на горизонт отдышаться, и в помощь светилу заалели десятки автомобильных фар, работа не прекращалась. Комсомольцы трудились, желая удивить город. Экскаватор вертелся волчком, пробивая брешь в брюхе отвала, прокладывая путь к лесу, в поле, к первой землянике и маслятам. Они будто были скрыты в чреве отвала, томились и ждали своего часа, и теперь готовы были вернуться к людям в благодарность за труд и терпение…

Приказы Галкина уже не вызывали улыбок, к ним привыкли, то были приказы бывалого работяги, а не новичка. Моральное право управлять на отвале было явно за ним…

– Одержимый! – говорил машинист экскаватора.

– Держись, Галка! – подбадривали шофера. – Куда мы без тебя?! Одна надежда…

Заменить Галкина было некем, Леша и штаб, кажется, не догадывались, что задумал Галкин сотворить с отвалом за один субботний день. Заводской диспетчер, глядя на вечерние сполохи огней в стороне отвала и не понимая, что там происходит в такое время, на всякий случай подстраховался, направив к свалке маневровый локомотив с порожними вагонами под металл, и попал в самую точку, сам того не подозревая. Ура! – порожним вагонам комсомольцы обрадовались, а грузчиков, прибывших с ними, стали качать… Началась бешеная погрузка. Бригада грузчиков показала чудеса. Машинист, высунувшись из кабины тепловоза, только удивлялся. Вагоны были загружены в три раза быстрей нормы, установленной для подвижного состава МПС. Тепловоз дал гудок и укатил.

– Отец работает, а дочка гуляет? – ворчал машинист экскаватора, уже не надеясь найти ее здесь. – Как это у них называется: работа дураков любит? Слышь, Галкин?!

– Ага, – отозвался Галкин, он лазил по отвалу на четвереньках, ощупывая землю и отмечая оставшийся металлолом. – Умный в гору не идет…

Отцовских чувств он не ведал, и машинист его спросил за неимением другого, постарше. Но Галкин не прочь был поговорить о Наденькином поведении с ее отцом.

– С хахалем-то лучше, чем тут пыль глотать!

– Что? Повтори! – машинист бросил рычаги управления и полез к Галкину, уточнить.

Наденька была на выданье, в той поре, когда решалась судьба, и от неверного шага плохо стало бы не только ей самой, но и ее родителям. Машинист жизнь прожил и наперед знал, чего стоит девичье легкомыслие.

– Я пошутил! – сказал Галкин.

Ему не хотелось, чтобы простаивал экскаватор из-за сердечных дел.

– Хитришь, парень! – недовольно бурчал машинист, устраиваясь за рычагами. Видимо, дочку он держал строго. – Ты, небось, тоже глаз положил? Интересуешься? Гляди…

– На кой она мне? – махнул рукой Галкин. Похоже, что Наденька характером в отца. Пойми этих Потеряевых. – Получше найду! Только свистни. Сбегутся…

– Ну и дурак! – машинист поднял ковш и ударил в отвал, осердясь. – Наденька у меня вовсе не такая…

– Хо-хо! – прокричал Галкин с отвала. – Плохо вы знаете, дядя!

Машинист не отвечал, перестав обращать внимание на Галкина. Были Потеряевы, видно, вспыльчивы, но отходчивы и пустозвонить о серьезном не любили. Через полчаса, выбрав свободную минуту, машинист позвал Галкина к себе в кабину:

– Иди сюда! Потолкуем… Негоже кричать. В помощники хочешь? Выучу… Все отвалы сковырнешь! Ковшом сподручней! Гляди-ко: слабинку выбрал, ковшик по уши забурился, теперь подняли, понесли, – рассуждал машинист, разворачивая кабину в сторону подъехавшего самосвала, – парень ты, вижу, самостоятельный, не свистулька, хошь и наговариваешь на себя. Я-то тоже не балованный…

– Не могу, – сказал Галкин. В кабине было тепло и угарно, земля плыла и качалась внизу, хотелось спать. – Я слово дал. Пока один человек в больнице, я должен вместо него в кузнице…

Машинист вздохнул, сожалея. В Галкине он не ошибся и отговаривать не хотел. Чужое слово он уважал, как свое собственное.

– Ну будь по-твоему, коли слову верен!

Выходило, что слово не держит его родная дочь. Не ожидал машинист от Наденьки такого…

– В гости приходи! – крикнул он Галкину на прощание.

Галкин кивнул. Потеряевы ему нравились.

* * *

Беспокоился папаша не зря. Наденька была единственным ребенком в семье, впечатлительным и нервным. Худенькую девушку на отвал с металлоломом и горячим шлаком остерегались брать, и чтобы не пропускать субботник, она предложила вымыть окна и освежить двери в кабинетах администрации. Техничкам было недосуг, за восемьдесят рублей в месяц они являлись на ночь глядя «помазать» шваброй полы. Окна в кабинетах были с тенетами и сообщали памятному дню серые краски, обкрадывая солнце. Не замечать этого могли только мужчины, коих было подавляющее большинство в кузнечном производстве.

Ведра с водой Наденьке галантно подносил сам начальник цеха, он же помог снять с подоконника горшок с вечнозеленой вишней. Оранжевые ягоды висели с зимы, дразня аппетит. Начальник сорвал горсть, намереваясь угостить девушку и не ведая, чем это может кончиться. Пришлось Наденьке его отговаривать. То был паслен перечный, непригодный в пищу. Переубеждала она между делом, начальник слушал, тоже не поднимая головы от бумаг. Его посылали в столицу с докладом, и до отлета остались один день и ночь, которые надо было использовать очень плотно, Наденьке показалось, что к здоровью своему начальник относится иронически и когда-нибудь, задумавшись, съест паслен. Наденька задвинула вишню подальше в угол и прикрыла занавеской.

Модерновые окна, во всю стену, придумали по курортному проекту. На море с такими хорошо, а здесь не очень.

«Одно окно осилит, – беспокоился, поглядывая на девушку, начальник, – и на больничный? Слабая очень…» Он хотел бы помочь ей, но не знал как. Не полезешь ведь на окно в виду всего завода? Отродясь не мыл стекол, разве что в собственном «Москвиче». Но почему-то стыдился сидеть за столом с бумагами, словно Наденька, лазившая по подоконнику, была ему живым укором. Не мог он от нее принять услуги, как принимал от других. Возможно, слишком хрупкой она казалась в сравнении с другими, а может, было в ней что-то такое, ради чего любой на его месте весь мир умыл бы, не то что окна.

«Жених, небось, есть, – с невольной завистью думал начальник. – Конечно, есть! Парней в кузнице много. Долго невеститься девчатам не дают! Тут не кондитерская фабрика…»

Он старался теперь не глядеть на девушку и лишь кивнул, когда она управилась с окном, раскрасневшись, и распрощалась с ним.

В соседней комнате был штаб субботника. Наденька и здесь произвела впечатление.

– Печеночница! – шепотом сказал специалист по кузнечным машинам, страдавший диабетом. – Вы обратили внимание на цвет ее кожи? Оттенок желтый… Билирубин не в норме. У меня бабка вот так же мучилась, – он скорбно замолчал. – Нашли кого прислать в штаб? Покрепче нету? Что если потребуется резерв… Кого пошлем в отвал?

Наденька взяла ведра, собираясь за водой, и выжидательно поглядела на специалистов. Разговоры разом стихли, все углубились в срочные дела, краем глаза оценивая билирубин, который с бабулей. Интересно, найдено ли против него противоядие, что пишут об этом в литературе? Неординарное мышление и нетрадиционные методы… На них ссылались теперь все медики мира. Но носить воду в ведрах – старо как мир. Для старших инженеров было бы унизительно в присутствии младших, а младшим – было дело принципа не уступать и не быть на побегушках. Специалист по термообработке с утра набегался трусцой по скверу и не восстановил еще силы. Субботник грозил выбить его из недельного цикла.

Наденька, переломившись пополам, притащила два ведра, и стала ворочать кадку с лимоном.

– Вам помочь? – деликатно вызвался старший технолог.

– Спасибо, я сама! – робко отозвалась Наденька. Среди инженеров она была впервые и очень стеснялась, что впрочем никак не отражалось на резвости ее маленьких рук. Она расхаживала по высокому карнизу за окном так, словно имела в запасе крылышки. Время шло. С отвала сообщили: нет обещанных грузовиков и землеройной техники, просили срочно помочь. Штаб разделил усилия: одни занялись землеройной техникой, другие – транспортом. Телефоны «Земстроя» упрямо отмалчивались. Зато в автоколонне откликнулись сразу. Положение было неясное. Шофера на месте, механика нет, уехал на дачу, по словам жены. Бензина для заправки тоже не имелось.

– Гиблое дело, – сказал специалист по кузнечному оборудованию. – Болото.

Инженеры вышли покурить, возмущенно переговариваясь. Досадно было, что штаб ничем помочь не может комсомольцам на отвале. Без машин и землеройной техники усилия их будут напрасны. Решили, пока суть да дело и телефоны в «Земстрое» молчат, сходить в буфет, заправиться.

Вернулись оживленные. Смутило обстоятельство: окон было три, а Наденька управилась лишь с одним. Субботник мог затянуться.

– Без обеда обходится, – удивился практик без образования, съевший от скуки две порции щей и три компота. – Деньги копит на приданое!

– Я же говорил: больная! – шепнул специалист по кузнечным машинам, по случаю диеты дожевывая бутерброд с яйцом. – В обморок брякнется, а мы – отвечай!

– Скорей бы, – вздохнул практик без специального образования, согласный на все. Ему надо было домой, кормить рыбу в трех аквариумах, живородящую, тропическую. Завтра он планировал нести ее на рынок, сорок копеек за штуку.

Все дружно перевели взгляд на настенные часы, а специалист по кузнечным машинам стал демонстративно натягивать плащ.

Наденька намека не поняла, и плащ пришлось снять, шляпу тоже. Наконец несносная девчонка сползла на животе с подоконника и выскочила за дверь, подхватив ведро.

– Все! – сказал практик громко. – Теперь не придет. Я воду перекрыл, а вентиль в столе запер, ха… До понедельника. Ох уж эти девицы!..

Гурьбой двинули к выходу, исполнив долг и поработав безвозмездно, но вдруг дверь открылась и вошла красная от напряжения Наденька. Она одолжилась водицей в соседнем цехе, желая порадовать инженеров.

Пораженные специалисты разоблачились и сели за столы. Углубились в дела. Стали опять звонить в «Земстрой» и автобазу. К их радости, телефоны ожили. В «Земстрое» сообщили, что техника вышла по назначению.

– Сколько экскаваторов? – спросил термист, красный от радостного волнения.