Текст книги "Сор из избы"
Автор книги: Борис Кудрявцев
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Рассказывал, оправдываясь, что два года назад летал в главк, пробился к начальству. Выбил, наконец, фонды на цех сепарации шлака и три газоочистки, без которых в городе скоро дышать нечем будет, но… Фонды, как водится, съел прожорливый моторный цех, стоимость которого оказалась в два раза выше проектной! Так что с сепарацией… Десять лет без недели Пал Палыч ходит в начальниках несуществующего цеха. Строительные бригады с газоочистки и сепарации работают на стройке моторного, который, конечно, не чета вспомогательным. От обиды и извечного чувства второсортности у Пал Палыча болели зубы, сдавали нервы, и он не ручался за себя.
– Свалки нет и не будет, – предупредил Галкин.
– А что я могу? – взвился Пал Палыч, хватаясь за щеку. – С кашей съесть ваш шлак?! У меня все отняли. Ничего нет!
Он уставился в открытку, шевеля губами и ожидая, когда японка обратит на него внимание и подмигнет.
– Ты изверг, Галкин! Что ты наделал? Зачем убрал отвал?! Кто тебя просил? У меня сердце слабое. Разве так дела делают? Партизан! Мочалов бы ковырялся в отвале десять лет, докладывал, ставил в известность, встречался с большими людьми, ездил в командировки за передовым опытом, получал суточные, проездные, проводил научно-практические конференции, брал обязательства… Понял, как умные люди себя ведут? Ему хорошо, и другим не в обиду. К тому времени мы что-нибудь бы придумали с цехом сепарации и утилизация отходов, пустили бы его в дело, клянусь! А теперь что делать?
Пал Палыч решил выйти на бюллетень, пока не поздно.
Жизнь пока не баловала Пал Палыча, он мало что имел, но что имел, не хотел отдавать. Что если за его спиной кто-то ждет и скакнет в кресло начальника мнимой сепарации? За примером не надо ходить, он перед глазами…
Пал Палыч позвонил секретарше и убедил ее отпустить Галкина на полчаса, для ознакомления, чтобы был в курсе. Заодно пообедают.
– На полчаса! – разрешила секретарь. – Не больше. Отвечаете головой.
– Поглядим сепарацию? – спросил Галкин, одолев технический термин и обогатив свой лексикон. Он вдруг увидел отдушину в застопорившемся деле очистки.
Телефонные разговоры с нарушителями санитарии ни к чему не вели.
– За полчаса! – причитал Пал Палыч, охая и поднимая глаза к потолку. – С ума сойти! Да вы хотя бы представляете…
– Представлять нечего! – бодрым тоном невежды сказал Галкин, направляясь к двери. – Надо работать… Шлак не ждет!
* * *
Комплекс строительства моторного цеха занимал второй этаж бытовок, отгородившись от заводских чисто условно: на скорую руку оформленным щитом из фанеры. Всякий мог пройти к строителям и узреть панораму будущего гиганта моторов. Кабинеты у строителей в отличие от заводской администрации не так ухожены, и открыты всем – сюда захаживали в сапогах, уляпанных глиной. Брезентовые спецовки мешались с швейпромовскими костюмами кураторов и разработчиков проектной документации. Последним вовсе необязательно было месить грязь на стройке, у них трудилось воображение. У начальника стройки Глыбовского его дополняла селекторная связь, что позволяло в отличие от проектантов, не отрываться от земли и двигать строительными массами и техникой в нужном направлении.
В зале заседаний в ожидании очередной оперативки был вывешен график хода работ. Судя по флажкам на графике, вперед вырвалась бригада бетонщиков Куделенского из генподрядного треста. Глыбовский в начищенных, отутюженных брюках и голубой сорочке прохаживался вдоль графика с листками своего выступления, сверялся с цифрами и сроками. Выходило, что палки в колеса ставят мелкие организации, привлеченные со стороны в помощь стройке. Их выделяют моторному по принципу: «На тебе, боже, что нам негоже». Плелась в конце и бригада Махини из цеха сепарации шлака. По этой причине Глыбовский даже не поздоровался с Пал Палычем, не желая заранее растрачивать эмоции и приберегая их для крупного разговора на оперативке.
Бетонщики Куделенского вышли на проектные отметки и строго блюли график, согласованный в трех министерствах, строительных и монтажных. График имел теперь силу закона и руководство стройки отвечало за него персонально. И если бы подопечные Пал Палыча и прочая привлеченная мелкота подтянулись до уровня Куделенского… Если нет, тогда министерствам придется в пятый раз согласовывать и утверждать новые графики.
Смешно учить и наставлять Глыбовского, напоминать о пустяках вроде того, что всякий новый перенос срока удорожает строительство наполовину, замораживает сотни миллионов, в том числе валюты, затраченной на закупку оборудования и станков. Глыбовский был вхож в любые кабинеты и никто лучше него не мог оголять стройки жилья и соцкультбыта, забирая людей авральным порядком на моторный. Бригады работали у него, а зарплату получали в своих конторах, выправляя липовые счета по монтажу железобетона и кирпичной кладке якобы в жилых микрорайонах. Не всех это устраивало…
– Лодыри! – шумел на совещаниях Глыбовский, подняв с мест всегда одних и тех же и заставляя краснеть. Сохраняли цвет лица представители генподрядного треста. Не все знали, что Глыбовский сидит на двух стульях, в генподрядном тресте он – зам. управляющего, там его законный кабинет, пустует до конца строительства моторного. А управляющий – его прямой начальник, хотя и сидит на оперативках по правую руку Глыбовского тихо, мирно, не одергивает и не поправляет. Ждет. После совещания идет в кабинет Глыбовского, тут все и решается. Посторонних нет, элита.
Пал Палыч в элиту не попал, но знал приблизительно, о чем там говорится, догадывался. Поэтому давно перестал шуметь на оперативке, как другие, горячиться и стучать по столу.
– Ха-ха, – шептал он с усмешкой таким же как он, – зарплату-то Глыбовский где получает?
Моторный цех раскинулся на ста гектарах и строили его пятьдесят организаций. Упряжка! Глыбовский рад бы на всех надеть узду и держать вожжи крепко. Но только не Пал Палыча. Приказы Глыбовского он принимал к сведению. Не больше. И не мог себя заставить поверить до конца, что на моторном свет клином сошелся. Старается Глыбовский для победного рапорта. Кураторы тоже занимали очередь у кассы в генподрядном тресте и получали премии. Для этого от них не так уж много требовалось, обеспечить успех бригаде Куделенского – выделить фронт поболе, обеспечить с лихвой, за счет других, материалами, обрекая пришлые бригады на вечное отставание. Премии кураторам набегали не за конечный результат, а за рекорды элиты – бетонщиков, каменщиков, отделочников треста.
Знали о том многие и время от времени пытались покуситься на пирог Глыбовского. Обращались к заказчикам – руководству завода. Но заводчане сердились, не желая вникать:
– Причем тут Глыбовский, премии и ваши склоки! Цех пускайте… После разберемся.
После никто разбираться не станет. Пал Палыч это знал. Его люди были обречены и поневоле выглядели заморышами в сравнении с бетонщиками Куделенского, робко жались, не помышляя о рекордах, а мечтая о том, что придет час, люди опомнятся и поймут, что цех сепарации и газоочистки – не хвост стройки, а голова!
Пал Палыч подталкивал Галкина в спину, навстречу Глыбовскому, подсказывая шепотом: «Отдайте наших людей! Нам нужен цех сепарации! Свалки больше нет, некуда девать отходы…»
Галкин ни в чем не успел провиниться перед Глыбовским, и хотя дело шло к тому, не пугался.
– Отдайте наших людей, товарищ начальник! – твердо сказал он, не вдаваясь в подробности, заставив кураторов вздрогнуть. Глыбовский славился умением наводить дисциплину и осаживать непокорных. – Они будут работать на цехе сепарации!
Цеха переработки шлаков в титульном списке не значилось. То был не пусковой объект, и требовать на его строительство людей мог только человек несведущий. Дилетантов Глыбовский не переносил.
– Кто этот парень, откуда? – Глыбовский сдвинул богатые брови, ожидая отчета от Пал Палыча, Галкина он игнорировал. Пал Палычу пришлось выступить вперед. Вышел он неохотно, зябко поеживаясь. Кураторы тоже слушали, вытянув шеи.
Глыбовский неприязненно глянул на Галкина. Вид у него стал такой, будто Галкин от имени завода предложил ему свернуть стройку.
– Вы отдаете себе отчет? Каждая пара рук сейчас – на вес золота!
Выражения были крепкие, способные хоть кого убедить. Глыбовский был вне себя от раздражения. Его словно бы публично заподозрили в неумении руководить:
– Значит, вы считаете, Пал Палыч, что ваши люди сидят без дела?
Он поглядел на кураторов, приглашая их в свидетели. Те достали планы, графики, наряды на производство работ. Искали, чем заняты на данный момент люди Пал Палыча. Получалось, что доверена им главная работа – бетонирование фундаментов под машины, то есть там, где трудится комплексная бригада Куделенского, а ей второстепенную работу никогда не дают, только на острие атаки, на злобе дня.
Глыбовский улыбнулся и поглядел на Галкина. Дескать, нелепо думать, что кто-то из строителей согласится уйти от живого дела черт знает куда, к копеечному. Нет, не захотят люди идти от начальника Глыбовского к «манной каше» в лице Пал Палыча. Нет у него за душой ничего и не будет: ни материалов, ни техники, ни средств.
– Сепарацию замыслил? – спросил он с усмешкой. Походило на анекдот. Кампании в защиту окружающей среды время от времени заставляли строителей возвращаться к забытым очистным сооружениям на том или ином заводе. Глыбовский и сам не прочь выступить в газете на эту тему. Он был членом райсовета общества охраны природы и безотказно платил взносы. Впрочем, членами общества охраны природы были все директора, включая директора металлического завода. А металлический завод… Да что там говорить, разговоров и без того много. Еще больше шлаков, газа, пыли. И с каждым годом прибывает. Что может изменить Пал Палыч с десятком своих людей, если только на металлическом заводе вывозится в отвалы почти семьсот тысяч тонн отходов в год! Да на литейном чуть меньше. Короче, если не изменяет память, шлаковые отвалы увеличиваются в городе на 1,85 миллиона тонн в год. Память у Глыбовского была цепкая, она позволяла ему быть в курсе главного и не ударяться в авантюры, на манер Пал Палыча.
– Главное – моторный! Не пустим в срок – голову снимут! – сказал он Пал Палычу.
– Что я осел, по-вашему, и не понимаю? – Пал Палыч потирал щеку, болезненно морщась. – Но поймите и вы нас: завод остался без отвала! – он сделал паузу, давая Глыбовскому осмыслить до конца необычную ситуацию. – Положение критическое. Завод, можно сказать, на грани остановки… Да, да, не верите, позвоните в литейку – они свой шлак с кашей готовы съесть!
Галкин слушал и только теперь начинал понимать, сколь неосторожно обошелся он с отвалом и чем это может обернуться для завода.
– Нет отвала? – недоумевал Глыбовский. – Ну так за чем дело стало: заведите новый! Места много.
– Да не позволяют! – почти выкрикнул Пал Палыч. – Не велят!..
Глыбовский, кажется, начал догадываться, откуда ветер дует и насколько непрост этот парень, вкатившийся в кабинет без приглашения. На общественность, значит, рассчитывает… Глыбовский глядел на Галкина с интересом. С общественностью не принято спорить, она всегда права.
– Смело, товарищи, я бы сказал – дерзко! В духе перестройки, – примиряюще сказал Глыбовский. – Во всяком случае, ничего подобного я не встречал… Может, вы слышали и читали? – он обернулся к кураторам, заранее зная их ответ. Они не посмеют перечить начальнику, а мнение общественности для них дело десятое. Кураторы промолчали, дескать, написать можно всякое, и дело не в отвале, а в принципе. Они бы лично никогда не взяли на себя ответственность, а если Галкин такой смелый, заварил кашу, то пусть и расхлебывает. Серьезные люди так не делают. Надо было сначала заручиться поддержкой, составить план, собрать подписи в главке или министерстве, не говоря уже о местных органах. Сложить ответственность на больших людей и развязать себе руки. А Галкин, видно, настолько глуп, что сковырнул отвал, не взяв даже обязательства и не приурочив к дате. Будто не знает, что в будущем году городу исполнится 300 лет, коллективы разрабатывают мероприятия по благоустройству, и убрать свалку с отвалом – лучший подарок юбиляру! О нем бы говорили на торжественных заседаниях, отмечали в печати… Нет, Галкин не стратег и не годился даже в кураторы.
– Дайте нам людей! – упрямо требовал парень, не желая слушать советов. Глыбовский усмехнулся:
– А если вы поторопились, молодой человек, с отвалом, просчитались, и он окажется сильней вас, отвоюет себе место под солнцем, что тогда?
– Не отвоюет! – сказал Галкин, и в голосе его кураторы не услышали ни тени сомнения. – Запустим сепарацию!
– Когда? – покачал головой Глыбовский. – Через год? Фантастика.
Кураторы смеялись. Цирк! Сегодня сепарации нет, пусто, а завтра будет! Такого в строительстве не бывает, нечего мечтать. За всяким пустяком надо побегать по инстанциям, привязать, утрясти, пробить, согласовать.
– Ну а если серьезно? – не без труда унял смех Глыбовский.
– Серьезно не могу, – признался Пал Палыч, – серьезно надо было вчера, когда отвал был цел!
Кураторы опять захихикали и Глыбовский понял, что у оперативки будет не тот настрой, если он не выпроводит Галкина с Пал Палычем. Поспешно назначенный новый помощник директора завода был из тех людей, что превращают в фарс любое дело, даже стройку. Что и говорить, забавно: отвал срыли, а шлак девать некуда! Галкин разворошил осиное гнездо, и теперь больно будут жалить: каждый килограмм отходов, расточительство, безалаберность, бесхозяйственность… На отвал не спишешь тару, брак и прочее. Отвал отдушина. Нужны годы, чтобы перестроиться. Галкин, конечно, не знал, да и теперь не догадывается…
Глыбовский хотел было отложить вопрос до оперативки и пригласить на нее Галкина с Пал Палычем. Оперативные совещания – его гордость, вся стройка тут на виду, пусть поучится новичок стратегии руководителя. Но кураторы без смеха на Галкина не могли глядеть, очень он их забавлял, и Глыбовский понял, что Галкин может и на оперативке ничего толком не понять, а гнуть свое: дескать, очистка главное, моторный цех – второе. Чего доброго убедит кое-кого, перетянет на свою сторону. Впрочем, уговаривать некоторых долго не надо, они готовы хоть сейчас увести свои бригады с моторного на жилье и соцкультбыт и ждут толчка…
Глыбовский ходил, сунув руки в карманы, думал. Строил он давно, всего не упомнишь, но начинал крупно: на первом объекте освоил пятнадцать миллионов рублей. По тем временам – стройка что надо. После взялся за кузнечный цех – полсотни миллионов. Дальше – больше: литейка – сто миллионов, доменная печь на металлическом – двести, прокатный цех – триста, по тем временам самый крупный куш. А теперь – шестьсот миллионов! Столько стоил в пересчете моторный комплекс-гигант. До миллиарда – рукой подать… Никто в городе еще не осваивал такой суммы, и только Глыбовскому она была по плечу.
Миллиард снился Глыбовскому по ночам, он пытался представить, что это будет – завод-автомат, промузел или переброска стока сибирской реки на юг, к городу, испытывавшему затруднения с водой… Последнее было непривычно и потому заманчиво.
Но жизнь давала сбои, все чаще слышал он о порочности экстенсивного пути хозяйствования, и астрономические цифры освоенных средств никого не радовали, наоборот. Бесполезно было морочить голову Галкину с Пал Палычем масштабом моторного комплекса и цифрой отчислений госбюджета. Отвал на заводе убрали голыми руками, без рубля ассигнований. А эффект?
Глыбовский подошел к окну. Перед ним торчала стена цеха, затруднявшая обзор. Добротная, из железобетонных плит со стальной окантовкой. Его работа, Глыбовского! Сквозь нее ничего не различишь, но Глыбовский и без того знал, что может происходить за этой благополучной с виду стеной, переполох и беготня. Галкин пришел и дернул за ручку стоп-крана, поезд встал, на лету…
На руку это только Галкину с Пал Палычем. Первый уже получил чего добивался: известность и место под боком у директора, второй – мог вернуться к своей давней мечте, к сепарации и очистке.
– Хорошо, – попытался подсказать Пал Палыч, угадав сомнения осторожного и самолюбивого начальника стройки, – пишите так: командировать комплексную бригаду Махини на ревизию и ремонт лотка для промстоков завода! О сепарации молчок…
Глыбовский отошел от окна и сел к столу. Взял листок бумаги, ручку. Надо решать, до совещания оставались минуты. В дверь заглядывали приглашенные начальники управлений и участков, представители поставщиков, снабжения… В коридоре голоса, грубые, прокуренные, мужские голоса и тяжелые шаги людей, уверенных в себе, привыкших командовать.
«Значит, о сепарации молчок! Как всегда, в старые добрые времена…» Пал Палыч – хитрая лиса, знал, что предложить, Глыбовский и впрямь помнил старый лоток. Был он длиной в километр и ужасно старый, щелястый, ненадежный. Половина стоков, наверное, не доходила до отстойника и орошала выпас. Давно пора заменить бетонными желобами…
Глыбовский поморщился: такими пустяками он никогда не занимался, неужели теперь придется… Моторному цеху лоток не потребуется, архаика. Для него запланированы очистные по науке, миллионов на пять. Но до них дело пока не дошло и неизвестно… Всякое могло быть. Кое-чем пожертвовать, ради главного, случись перерасход ассигнований, ужаться. А жертвовали, насколько Глыбовский знает, всегда одним и тем же – подсобками, благоустройством, жильем, складами, дорогами, очистными сооружениями… Тогда и пригодится лоток Пал Палыча, добротный, обновленный. Подключиться к нему – дело минуты. Временно, конечно. Постоянно не позволят. Но нет ничего надежней и долговечней временного.
– Хорошо! – сказал Глыбовский, вставая из-за стола. – Приказ по стройке я подготовил. Лоток приму лично, учтите, – пообещал напоследок, заставив Пал Палыча остановиться на пороге.
– Обойдется! – толкал его сзади Галкин. – Лоток захотел! Фигу ему в приказе, пускай утрется…
Назад пути не было, вышли из кабинета и закрыли за собой дверь. Напоследок Галкин погрозил кому-то кулаком. Шагали молча, осваиваясь в шатком положении подпольных строителей. Пал Палыч имел печальную славу самовольного застройщика: на его совести был жилой корпус на семьдесят пять квартир для завода и сауна в литейном цехе. За сауну и жилье первоочередникам, выстроенным самстроем, он схлопотал выговор по заводу, хотя потом парились в той сауне не столько литейщики, сколько работники заводоуправления и высокие командированные гости. Был на его совести и спальный корпус для рыбаков на загородном Карповом пруду. Карпы тоже обходили его крючки стороной.
Пал Палыч хотел поделиться с Галкиным своими опасениями: выговор за баню до сих пор висел на нем. Но Галкин будто мотылек-однодневка без будущего и прошлого радовался пустяку при дороге, озирался с жадным интересом и печали не ведал.
– Это моторный? – спрашивал, увидев сбоку от дороги одинокий склад для сырья с козловым краном и поросший бурьяном кирпичный цоколь, брошенный при царе Горохе.
Пал Палыч махнул рукой, дескать, шагай, там видно будет. Завод выпускал продукцию и расширялся, осваивались пустыри, забивались колышки. Не так торжественно, как раньше, без музыки и речей. Пал Палыч помнил другие времена, масштаб, кубы, объемы, вал, когда каждый новый цех ступенькой уходил ввысь, как кривая роста индустрии.
– Сапоги бы надо захватить, горе луковое! – спохватился Пал Палыч, очнувшись от воспоминаний в ста метрах от Галкина – легок на ногу был новый помощник директора.
– Зачем? – беззаботно откликнулся тот. Галкин сел и стал снимать полуботинки, намереваясь по лужам шагать босиком.
Пал Палыч топтался рядом. Босым шагать по стройке ему не приходилось.
Галкин сознавал, что попал «из грязи в князи» и не может тягаться с Глыбовским или Пал Палычем: они были образованней его. Это злило и заставляло выделывать всякие глупости…
На взгорке среди чахлых берез чумазый бульдозер толкал ищу глины. Галкин сошел с бетона и ступил голой ногой в грязь. Пал Палыч культурно скакал с кочки на кочку, размахивая портфелем и оглядываясь назад, в надежде на попутную машину. Его раздражало бездорожье.
– Гладко на бумаге, – язвительно сказал Галкин, а здесь овраги…
Ни на что другое он и не рассчитывал. Глыбовский дороги заводу строить не станет, не в его методе. А много ли ума надо, чтобы грести под себя? Моторный, конечно, нужен заводу, а еще нужней он Глыбовскому, потому что со своей первоочередной стройкой Глыбовский и сам первый в очереди, за славой и почетом.
Галкин нагнал грузовик с бетоном, севший на брюхо. Из распахнутой настежь дверцы кабины вывалился водитель, присел, заглядывая под кузов. Елозили на глине еще пять или шесть самосвалов. Бетона – пропасть! Пал Палыч завистливо вздыхал, забравшись на кочку. «Нам бы так, на сепарацию!»
Глыбовскому, конечно, нелегко, думал Галкин, обходя грузовик, стрелявший дымом и комками глины из-под колес. Жалуется он на нехватку людей недаром. А у кого они в достатке, люди-то, у Пал Палыча на сепарации? Строителей не хватает везде, и Глыбовский спекулирует первоочередностью, отнимая последнее. Его исключительность выходила боком всем в округе. Брать не числом, а умением Глыбовский не хотел, да и не умел, наверное, не старался. Рисковать ему ни к чему, шел наверняка: ставил два человека там, где один справится, если постарается. Материалы тоже не жалел, брал за горло поставщиков своей первоочередностью и исключительностью…
– Галкин, – кричал сзади Пал Палыч, – министр тебе кем приходится?
– Тем же, кем и вам! – огрызался Галкин.
– Все переиначишь? – спрашивал Пал Палыч, запыхавшись.
– Все!
Угадав скрытые пружины поведения Глыбовского, Галкин, как всякий новичок, полный сил и желаний, мечтал раскрыть людям глаза на художества карьериста и перестраховщика, а после все само переменится. Глыбовскому дадут по шапке или заставят работать.
Пал Палыч руками замахал: на месте Глыбовского всякий культурный человек действовал бы точно так же, то есть греб под себя. Иначе голову снимут. Моторный цех позарез нужен.
Галкин чертыхался и жалел, что ввязался в эту стройканитель. Но заметил вдруг, что Пал Палыч глядит на него с благодарностью, хотя и украдкой, стараясь скрыть свои чувства.
– Не понравился, значит, Глыбовский?
– Нет! С какой стати?! – возмутился Галкин. Он заранее переживал за сепарацию и очистку.
Пал Палыч сиял. Глыбовский ему тоже не нравился. Старик сел на кочку и стал расшнуровывать ботинки, из солидарности с Галкиным. Дальше они шли босиком, бок о бок. Впервые в жизни Пал Палыча сравнивали с Глыбовским, и сравнение оказалось не в пользу знаменитости в строительном мире. В глазах Галкина все перевесила преданность идее очистки, через нее Пал Палыч страдал и ничего не нажил, кроме флюсов и двух выговоров в приказе, оставшись на всю жизнь, по сути, рядовым… А ведь какие надежды подавал, какие планы строил!
К моторному они пришли, порядком вымотавшись. Встали, задрав головы, перед парадным строем выставленных по отвесу железобетонных опор под кровлю цеха. Пал Палыч насчитал двенадцать пролетов и сбился со счета. Монтажники в брезентовых робах с широкими страховочными поясами копошились внизу.
К строительным вагончикам бригады бетонщиков Куделенского насыпана дорожка, прямая и аккуратная, как в городском саду. Вагончики тоже как в парке: свежекрашеные, веселенькие, тесаные крылечки, трубы над крышей.
– Хозяева! – пояснил босой Пал Палыч. – Все имеют! Не то что мы…
Галкина тянет взглянуть поближе, в глубокий котлован, где копошатся люди. Причудливый лабиринт ходов, тоннелей, башен, сплетенных из арматурных прутков. Девчата с парнями вяжут арматуру споро и весело, как кружева плетут. Бригадир со складным метром расхаживает между ними. Хороший бригадир, в годах, вежливый и культурный, как инженер.
– Бетон не видели, везут? – спросил у Галкина, угостив сигаретой.
– Везут, – кивнул Галкин, затянувшись ароматным дымом. Классные сигареты у бригадира. – К вечеру приедут. Грязюка…
Он кивнул на свои ноги, черные по щиколотку.
Бригадир смял сигарету и швырнул в грязь. Широким шагом пошел к вагончикам, названивать начальству и ругаться. Авторитет его был под стать Глыбовскому.
Бригада, довязав арматуру, села передохнуть. Поглядывала на Галкина без одобрения.
– Бетон давай! Чего стоишь? – крикнула чернявая крановщица, слезая с башни крана.
– Сейчас дам! – пообещал Галкин, улыбаясь. – Возьму лопату…
– Нам много надо – восемьдесят кубов для начала! – не унималась чернявая. «Сгребут по сусекам, у соседей карманы вывернут, сепарацию уж точно оставят ни с чем!» – с тревогой думал Галкин. Почерк Глыбовского здесь чувствовался как нигде, и Куделенский был его ударной силой.
– Пойдем, – Пал Палыч старался увести Галкина подальше от девчат. Поманят – пропадет. И некому будет отвечать за сепарацию.
У Куделенского бетона не допросишься, тоже гребет под себя, на манер Глыбовского, и упрекать его Пал Палыч не собирается.
Галкин уходил за Пал Палычем и чувствовал, что побывал на передовой, объемы его заворожили на какой-то момент, не забыть до гроба волшебной вязи гигантской арматуры, выпиравшей из глубины земли кружевами, и вежливого бригадира не забыть, угостившего душистой сигаретой и похожего на учителя, девчат, знающих себе цену, и парней, по-взрослому степенных. «Сколько они «гребут»? Рублей по четыреста, не меньше…», – завистливо прикидывал Галкин.
Бригада Куделенского шла на рекорд, собираясь удивить строительный мир. Ждали кинохронику. Конечно, если не подведут грузовики и не встанет от перегрузок бетонный узел.
– Восемьсот кубов?! – изумленно бормотал Пал Палыч. – В один фундамент! Сто машин за вечер?
И Галкин понимал, что это фантастика.
Зато во втором пролете – другая картина. В котловане пусто, арматуры нет, лишь глубоко на дне едва различимо щетинился рядок поставленных прутков.
– Наши, – угадал Пал Палыч и грустно вздохнул. Позвал, заглядывая в котлован: – Махиня-а! Есть тут кто-нибудь? Эй… Ушли, черти…
Далеко в стороне виднелся вагончик. Ржавый короб на колесах, испустивших дух, нет ни крылечка, ни дорожки к нему. Сплошные лужи.
Внутри не лучше: темно и душно, накурено. У входа на лавке кто-то «давил ухо», укрывшись с головой брезентовым плащом. За столом резались «в козла». Пал Палычу рабочие не удивились, не чувствуя за собой вины, лишь сдвинули костяшки в сторону, готовые слушать. Арматуру и бетон забрала себе бригада Куделенского. Для рекорда и кинохроники.
Пал Палыч растолкал спящего, тот сел, и ни слова не говоря, стал натягивать сапоги, согнувшись и пряча заспанные глаза.
– Махиня? – удивился Пал Палыч. – Спишь на работе?
– Задумался, – с досадой отвечал бригадир. – С утра сидим, ждем арматуру. Соседи все забрали, подчистую! Бетон привезут – тоже им. Вот и вся работа!
– Свет им подключили, а нас обошли! Сбоку-припеку живем…
– Воды нету, рожу сполоснуть, – жаловался рабочий, – домой прихожу чертом… Жена пугается.
– У Куделенского, хвастали, душ теплый в вагончиках, да сушильные шкафы для сапог и одежды. А мы в волглых круглый день, много ли наработаешь?
Бригадир, наконец, натянул сапоги. Был он худощав и костист, неопределенного возраста, седая челка с прилипшей сосновой стружкой сбилась на лоб.
– Я понимаю, Пал Палыч, что сунули нас сюда для галочки, а всурьез не доверяют: как бы чего не вышло! Дескать, фундамент в перекос пойдет, дело-то миллионное, после не срубишь! Обижаться нечего, до Куделенского нам как синице до журавля высоко в небе! Запутаемся в ихней арматуре, не знаем, куда что приложить, с какого бока зайти. Нам очистные сподручней… Почему не переведут? Ждем-пождем, а годы идут…
Насчет очистных он спросил грустно, не веря в скорые перемены. Однако рабочие выжидающе глядели на Пал Палыча, словно бы чувствуя, что неспроста он пришел сюда да еще в помощь привел кого-то…
И Пал Палыч не стал хитрить, успокаивать, обещать, как раньше, упрашивать остаться.
– Собирай манатки, бригадир, – приказал он, – переходим на сепарацию. Пришел наш час! – и оглянулся на Галкина. – Не меня, его благодарите! Все переиначил…
Бригада глядела во все глаза на Галкина, оценивая, нисколько не заботясь о том, приятно это Галкину или не очень. Люди были простые, без церемоний.
– Откуда соколик? Чай, из столицы? А Глыбовский как же? У него руки загребущие…
Слышно было, как ветер ударяет в стену вагончика, гудит и сердится, проткнутый острыми углами кровельных листов. Вагончик все более раскачивался, словно собираясь уплыть вместе с людьми, не дожидаясь пока бригада соберется и решится.
– Сегодня же идти?
– Сейчас, – сказал Пал Палыч, – времени мало. Надо спешить. За пару недель наладить сепарацию и пустить в дело!
Люди молчали, озадаченные.
– Случилось что-нибудь? – тревожно спросил Махиня.
– Беда, Иван, – сказал Пал Палыч, – шлак некуда девать, хоть останавливай литейку…
– Это уж точно… Подперло… За горло берут, – кивнул Махиня, и видно было, что для него лично вовсе не беда, что он ждал нечто подобное и даже рад, что дождался.
Бригада загалдела, осуждая кого-то за былую раскачку, равнодушие, за нынешнюю спешку, и можно было понять, что две недели – не срок, скоро ничего не делается там, где десяти лет не хватило…
Тот, кто отдает приказы, поди, свихнулся, а коли такой умный, так пускай сам попробует. С малой силой и из ничего. Бетон с арматурой везут Куделенскому, у них люди помоложе, да посвежей. Начальство за них горой. На руках носят. В газетах пишут, кино снимают. Небось, материал в последнюю очередь, за каждым гвоздем набегаешься… Не пойдем. Тут останемся… Хоть крохи, а перепадают от Куделенского, он мужик справедливый, если рассудить, не для себя старается.
Пал Палыч выжидающе глядел на бригадира, за ним последнее слово. То были преданные делу очистки люди, и Пал Палыч надеялся. Но бригаду, видимо, смущала молодость Галкина. «На чужом горбу в рай хочет парень?» Неудивительно, если новичок сразу возмечтал о рекордах. Подай-выложь ему сепарацию к завтрему?
Махиня поглядывал на Галкина так, словно бы собирался отослать его к соседям, да не имел такой власти, чтобы распоряжаться в присутствии Пал Палыча. Ясно было, что случилось нечто непредвиденное…
– А матерьялы будут? Или за каждой доской кланяться в ножки придется? – спросил бригадир. – Там много чего потребуется! Цемент, трубы, доски…
Ответ он знал наперед, глядел с усмешкой. Дескать, приняли вы хвост стройки за голову, надеетесь отличиться, а заработаете синяки да шишки.
– Все будет, – буднично сказал Пал Палыч, как о решенном, – сегодня же…
– А эмаль, двери, рамы? – подначивала бригада.