Текст книги "Сор из избы"

Автор книги: Борис Кудрявцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Пал Палыч не успевал кивать. «Все, все, я же сказал!» Его бодрячество и обещания все же казались наигранными.

– А люди? – пытливо спросил о главном Махиня. Бригада умолкла, ждала настороженно и ревниво. – Людей дадите в помощь? Матерьялы сами по себе на место не лягут, руки требуются, много рук…

– Сколько? – с готовностью спросил Пал Палыч и достал блокнотик, сверяясь с записями.

– Не знаю, – честно признался Махиня, – трудно сразу… Вы инженер, вам видней! Нас десять, добавить бы с половину…

– Видней, – кивнул Пал Палыч, – сегодня – сто человек, завтра обещали двести. Рабочие с цехов, все могут: заварить, клепать, прикрутить, собрать. Технари почище нас с вами. Устраивает?

Собрались мигом. Увязали харч, подхватили топоры и пилы, присели на дорогу и вышли, не оглядываясь и не сожалея. Опостылела неустроенность, шаткое положение на третьих ролях. Сегодня их день, и завтра, надо их прожить достойно. Держись, Куделенский! Поглядим еще, за кем верх.

Они шли тесной толпой, окружив Пал Палыча и опекая Галкина. Чем дальше уходили от моторного, тем более убеждались, что Галкин свой человек, все понимает верно. Видать, креслом не дорожит, а дорожит делом, кресло ему, по словам Пал Палыча, легко досталось. Их поразило, что именно свалке Галкин обязан своим возвышением, можно сказать, на метле он объехал многих конторских, которые обзавелись связями и всегда при начальстве. И кто знает, быть может, ему и дальше надо держаться этой линии…

Настроение поднялось, они ускоряли шаг, сами того не замечая, и заставляя Пал Палыча перейти на трусцу. Пример с Галкиным льстил их неизбалованному самолюбию и сулил крутые перемены в деле очистки среды и культуры производства, в которых они были спецами, быть может, такими же одержимыми, как Куделенский в суперфундаментах.

– Далеко еще? – спрашивал, запыхавшись, Галкин. – В паровозы я не гожусь…

– Близко! – радостно подсказали строители. – Гляди, эвон, в седловине…

* * *

Цех сепарации и переработки шлаков напоминал больного, раздевшегося для осмотра. Он проглядывался насквозь, можно было пересчитать ребра и позвонки, кое-где искривившиеся, пощупать печенку, а в ясный солнечный день проступала вся паутина склеротичных трубопроводов и электрокабелей, которые связывали части цеха в целое, хотя и не несли ему жизнь. Цеху не доставало костюма. Больного вроде бы осмотрели, а он стоял голый, под дождем и ветром.

– Стены?! – догадался Галкин. – Куда подевались стены?

Он был новичок и цех без окон и дверей, с кишками наружу показался ему поначалу новым словом в технике. Пал Палыча обуревали другие мысли, он оглядывал заброшенный цех с чувством вины. Здесь началась его работа, сюда и вернулся на старости лет, подвести итоги. Каждая балка и изгиб трубы помнили, наверно, другого Пал Палыча, резвее и моложе, его восторженная физиономия не раз отразилась в шлифованных боках бункеров. Блеск сошел, осталась ржавчина, она прогрызла бункера, изъязвила барабаны транспортеров. То была отличная мысль – за недостатком дефицитных стеновых панелей смонтировать каркас цеха и ставить оборудование с колес, ввозя его сквозь стены и не заботясь о габарите. Грузовики просовывались со всех сторон, стрелы подъемных кранов торчали над стропилами крыши: кровельного железа тоже не дали. Пал Палыч, помнится, развил невиданный темп монтажа. Но… не долго музыка играла…

Панелей не дали. Их еще тепленькими увезли на стройку первой очереди. Шлак подождет. Отвал процветал, а Галкин… Черт знает где был Галкин. Не о том речь. Пал Палыч мог и один повоевать, стукнуть кулаком…

– Молодец – одобрил бы тогдашний директор. – Добивайся!

Но Пал Палыч по столу не стучал, отступил, смирился. По этой причине ему не дали труб для отопления, урезали наполовину арматуру, отказали в электромоторах, трансформаторах, дальше – больше: даже лестничные пролеты передали другим цехам, будто у сепараторщиков имеются крылышки и лестницы им ни к чему.

– Ну как эксперимент? – смеялись его дружки по институту. Они еще при распределении благоразумно открестились от цеха сепарации и прочих подсобок и взяли быка за рога: трудились над литейкой и кузнечным. Цеха поднимали стены, а с ними поднимались заслуги и карьера. Через год один возглавил стройучасток, другой примеривал кресло начальника управления механизации. Прораб Паша остался на мели, сепарация его не вознесла, наоборот, повисла камнем и потянула вниз…

Пашу посчитали неперспективным, и поручали ему строить всяческие архитектурные излишества, навроде пешеходных переходов над железнодорожными прогонами, по которым никто не ходил, душевые для администрации и сауну, теплицы для шампиньонов и ограды… Научился Паша строить из ничего, из воздуха, не жалуясь и не обижаясь. Когда он закладывал склад-времянку под бумпродукцию заводоуправления или гаражи под легковушки, всякий раз оказывалось, что где-то рядом возводится нечто огромное и звучное, о чем говорило радио и писали газеты. Часть Пашиных материалов и рабочих рук изымали и передавали туда, а Паше советовали обходиться остатками рубероида на сооружении складов для готовой продукции и колотыми листами шифера, вместо стен он прилаживал даже сетку Рабица с дырками в палец. Ветер мог поднять и опрокинуть ящики с товаром, снег их залеплял, дождь мочил. Товароведы писали жалобы в инстанции, кляли Пал Палыча. А чем он виноват? Хотя товароведов тоже понять можно. Товар ржавел и пропадал на фоне борьбы за высокое качество в цехах, построенных хорошо и основательно коллегами Пал Палыча. Работалось в них хорошо, и качество изделий повышалось, пока они не выходили за ворота цеха и попадали на склад. Пал Палыч с умилением читал в газетах об успехах в качестве родного завода, но когда возвращался к своим складам и подсобкам, ему становилось плохо, раздувался флюс на видном месте, который не брался вылечить ни один стоматолог, подозревая что-то нервное, свойственное только организму Пал Палыча, промерзшему до позвонков в фанерных времянках.

Как можно поднять культуру производства с качеством, коли нет приличного склада? А в душевой грузчики стоят в валенках, чтоб к полу не примерзнуть… Потому и вагоны стоят. Администрация тряслась над миллионным подотчетом на складах, но не дала Пал Палычу ни рубля, чтобы заделать дырку в заборе. Ее затыкали на ночь автопогрузчиком…

Заткнуть стену цеха сепарации было нечем. Пал Палыч сел на радиатор, выломанный из стены мародерами, но оставшийся в цехе, вспомнил, каких трудов ему стоило добыть радиатор. Гости выкрали стремянки, малярные козлы, шкафы, фаянс, трубы, ободрали плитку, повыворачивали полы. Мародер попался маломерный, он не осилил бункера́, чтобы приспособить их хранить картошку, а за неимением лестничных пролетов не очень шарил по этажам, рассудив, что жизнь дороже.

Задрав голову и осматривая верх, Пал Палыч проводил инвентаризацию. Выходило, что не все потеряно и можно начинать.

Рабочие деловито разбрелись по цеху, собирая в кучу трубы, вентили, все то, что забраковали мародеры. Могло пригодиться на первых порах. Галкин о старье не помышлял, блуждая мысленным взором по базе Богдановой. Он вспомнил ящики, защемившие ногу под забором, и чуть не застонал от запоздалого вожделения: там были ящики с машинами для сепарации. Разве что опять лезть на забор?

– Подножный материал отставить! – сказал Пал Палыч раздраженно. Он не собирался клеить стены из кусочков шифера.

– Вчерась на базу кирпич завезли, вагона три! – мечтательно подсказал Махиня, поглядывая на Пал Палыча с надеждой. Тот не откликался.

Бригада засмеялась:

– А ты пойди попроси, Махиня!

– И попрошу! – с вызовом сказал бригадир.

– Попроси!

Но Махиня не решался.

– Кирпич наш, – сказал Пал Палыч, глядя ясно и не замечая робости бригадира в вопросе снабжения. Галкин кивнул, считая, что люди спешат на помощь тому, кто попал в беду. А уж если в беде завод, то сомневаться нечего…

– Поживем – увидим! – настроились на ожидание строители, усаживаясь в кружок и закуривая.

От заводских корпусов отделилась и запылила в сторону сепарации машинка. То был грузовичок с брезентовым верхом. Грузовичок гнал ходко, прибавляя в размерах. Солидно тормознул и накатил, отключив мотор. Из кузова прыгнули два длинноногих паренька, с мотками кабеля и гирляндой телефонных трубок.

– Вы Галкин? Вас ищут. Сейчас подключим…

Они поставили к ногам Галкина аппарат и мигом размотали кабель. Галкин взял трубку.

– Кирпич проси! – видя его растерянность, подсказал бригадир. – Со стен начнем…

– Товарищ Галкин! – заверещало в трубке осуждающе. – Куда вас занесло? Обещали полчаса…

– Слушаюсь! – ответил Галкин виновато. – Слушаюсь! Вероника Андреевна…

То была секретарша директора.

– От телефона ни на шаг! – приказала она. – Соединяю с городом!

И началось привычное.

– Дмитрий Павлыч? Вы слышите? Дмитрий Палыч, вопрос об отвале назрел, мы его выносим на исполком! И в самом деле, сколько можно медлить?! Много жалоб, с одной стороны – от заинтересованных организаций, вы меня слышите? с другой – от граждан! Видимо, нужен компромисс. Пришлите представителя. Вы не надумали уступить?

– Отступать не будем! – сказал Галкин. – Только вперед! Представителя вышлем…

Бригада слушала, раскрыв рты. Впервые узнавала, как делается высокая политика. Ай да Галкин!

Дали отбой. Но телефон трезвонил, наверстывая потерянное время.

– Сепарация? Алло! Не слышу. Станция? Девушка, милая, дай сепарацию.

– Что за сепарация? Цех, что ли? Не знаю такого! – сердилась станция.

– Как не знаешь? Отыщи! На то и поставлена. Станция? Черт знает, что такое. Говорит центральная база. Ба-за! Директор Богданова…

Галкин сунул трубку Пал Палычу и сел подальше.

– Слушаю, товарищ Богданова! Очень рад, очень, – с чувством сказал Пал Палыч, сейчас судьба его и цеха сепарации была в руках снабженцев. Дадут материалы – будет сепарация, не дадут… Пал Палыч ждал.

– Пишите телефонограмму, – приказала Богданова, – ваш адрес поступил кирпич, лист стальной кровельный, профнастил, уголок, доска обрезная, нержавеющий лист, эмаль импортная, заказы 350230, 360566…, – Богданова диктовала быстро, Пал Палыч едва успевал помечать в блокнотике, страшно волнуясь отчего-то. Привалило?! Надо ехать.

– Я не поеду, – испугался Галкин, – знаю эту базу?

– Я поеду! – сказал Махиня, понимающе усмехнувшись. – Зубами вырву, если что!

Никогда еще его не приглашали взять с базы профнастил или нержавейку, да еще лично директор. Со стороны Галкина глупо было упираться и ждать второго приглашения. Богданова могла обидеться и сплавить материалы в моторный цех. Там-то уж не откажутся! Махиня забыл в спешке про накладные с печатями, про документ и личное удостоверение. В его кармане вряд ли что имелось, кроме расчески и сигарет. Но день был какой-то волшебный…

* * *

Ехал Махиня на попутном самосвале и выглядел женихом. «Меня заждались, – рассказывал угрюмому шоферу, – директорша звонила, дескать, все отдам, что имею…»

– Отдаст! – глядя на дорогу, пробурчал шофер, после оглянулся и добавил; – Догонит и еще… поддаст!

Он лучше знал Богданову, зимой снега не выпросишь. Нашли кого назначить?! Будто мужиков нету. На базу шофер делал третий заход на дню, не ночевать же там? Дважды возвращался порожняком, несолоно хлебавши. Приписан грузовик к загородному свинокомплексу, там ждали блоки с электронной памятью. Вещь, по мнению шофера, пустяшная. Свинья она и есть свинья. С ней надо просто. Но без памяти на этот раз ему велено не возвращаться, потому как дирекция на себя не надеялась в смысле привесов, кормов, убытков и прибыли. Шофер в отличие от восторженного Махини, был уверен, что директорша «темнит», в конторе ее не дозовешься, «слиняла», хотя рабочий инструмент на месте: расческа, пудра, лак для «когтей»… Шофер опять усмехнулся и почти лег на руль, спина устала, глаза слезились от напряжения. Баба она и есть баба! Дело для нее второе, а главное – лоск навести. Считай, нету там директора. А коли нет головы, скоро не будет никого. Грузчики начнут «керосинить» и раскиснут…

В ворота базы они въехали без задержки: успел примелькаться грузовичок со свинокомплекса. У конторы шофер откинулся на спинку, собираясь вздремнуть и доверяя все дальнейшее чумному от ожиданий бригадиру строителей.

– Иди, коли звали! Чай что, дай мне знать, встану под погрузку!

– Будь спок! – Махиня бодренько сиганул на землю, минуя подножку. – Я мигом!

В конторе он прошагал первый этаж, не задерживаясь, по опыту зная, что начинать надо с головы. Его интриговал тот факт, что предстоит беседа с женщиной, при исполнении и в отдельном кабинете, а не с каким-нибудь бюрократом. Бригада ждала материалы и верила в бригадира, вернуться с пустыми руками он не мог, лучше вообще тогда не возвращаться.

В приемной первое, что бросилось в глаза Махине, была расческа, а также пудра и лак для «когтей». Шофер не соврал. Девица в кофте с широкими рукавами «зыркала» в зеркальце и учесывала пышную шевелюру. Махиню она разглядела, не оборачиваясь:

– Вам кого, гражданин?

– Вас, – сказал Махиня, думая обрадовать. Девица отложила зеркальце и глянула на него в упор, с такой усталостью и раздражением, будто он был сто первый за последние полчаса и говорил то же самое, что другие. С мужчиной-директором, видимо, ей жилось спокойней.

– Директора нет, уехал! – про Богданову она говорила в мужском лице, намекая, что от других ждет того же, то есть без пошлости.

– Как нет? – удивился Махиня, чувствуя какой-то бабий подвох: назначила свидание и сбежала! – Только что звонила… то есть звонил директор!

Девица отвернулась к зеркалу и подняла расческу, осторожно будто нож, примериваясь к локонам.

– Ждите! – предложила неприязненно, лично ей Махиня был неприятен.

– Где ждать-то? – он нацелился взглядом на стул рядом с девицей.

– Здесь сейф, не видите?! – девица, как видно, имела подотчет в ценных бумагах или купюрах, в отличие от Махини, и никому не доверяла через это. «Бумажная душа!» – сердился Махиня, вышагивая по коридору и прислушиваясь к собственным шагам, больше слушать было нечего. За голову снабжения ухватить не удалось, можно было попробовать… Отделы один другого заманчивей: «бумпродукции», «красок и эмалей», «строительных и отделочных материалов», «метизов», «санфаянса», «цемента»… Махиня заглянул в «санфаянс», скрипнул дверью: вместо раковин, ванн и голубых унитазов увидел плотно сдвинутые столы, шкафы, набитые бумагами. Бумаги были на столах, в них просто тонули три товароведа. На Махиню они не взглянули, выводя цифирь. В «цементе» было то же самое: подшивали наряд-заказы, копии накладных, сверялись с журналом сводного баланса, чтоб не обмишуриться. «На слово не поверят!» – Махиня нехотя спускался вниз. Показываться на глаза шоферу было стыдно. «Что им до сепарации?» Праздник на душе у Махини тускнел, и хотя он верил, что времена переменились и цех сепарации встал костью в горле у заводского начальства, благодаря заботам Галкина, база к заводу не относилась, тут было свое начальство, которому и без сепарации хорошо. Тут даже не знают, за что воюют Галкин с Пал Палычем, а должны бы знать, промежду прочим!

И все же он не решился. «Не поймут, чертяки, выставят за дверь! Для них бумажка – все! А свежий воздух – дело последнее».

Махиня вышел покурить во двор. В холодке сидели толкачи, хвастали высокими полномочиями:

– У меня резолюция замминистра! Выдать и отпустить… Для моторного цеха!

– Без арматуры и светильников велено не возвращаться! Драмтеатр пускаем…

– Братцы, метлахскую плитку и линолеум не видели? Горю…

Наметанным взглядом Махиня отметил мешки с портландцементом, кровельные листы, профнастил, связки гладкой шпунтовки… На путях стояли вагоны, штук двадцать, под пломбой. Богданова была невестой зажиточной, не зря женихи набежали. В вагонах, небось, все, что нужно: линолеум, светильники, плитка, электронная память… Шофер в машине стягивал сапоги, устраиваясь на ночевку. Ему легче прожить.

Грузчики собрались компанией в сторонке и что-то обсуждали, поглядывая на ворота. «Сейчас в магазин наладят, – понял Махиня, – за горючкой…»

Неувязка вышла с локомотивом, узнал от толкачей Махиня, дизель чихнет как будто, провернется, а на рабочие обороты не выходит. Что-то оборвалось внутри или заклинило, захлебывается соляркой… Вагоны надо к эстакадам подогнать, для выгрузки, да нечем. Руками их не возьмешь. Богданова укатила в спешном порядке на станцию. У них там летучка с дежурными мотористами, должны помочь. Хотя, конечно, ведомство другое, не обязаны. Ну, да Богданова откупится, эвон сколько у ней товара!

Грузчики были кряжисты и сильны. Лихо катали по эстакаде вдоль склада трехтонный автопогрузчик, пробуя завести его мотор с хода. По очереди вращали заводную ручку. Таких мокрых людей Махиня отродясь не видел. Вот где силушка даром пропадает. От разгоряченных тел валил натуральный пар. Ребятки даром хлеб не ели.

– Искра есть? – зычно командовал бригадир.

– Сверкает! – кричал водитель, сунув голову под капот и дрыгая ногами.

– Бензин подкачай!

– За-ажигай!

Выхлопная труба, стрельнув дымом, замолкала. Вертели по очереди рукоятку, остервенясь.

– Шабаш! – бригадир скинул рукавицы. Автопогрузчик, как и тепловоз, отслужил свое и подлежал списанию еще пять лет назад.

И Махиня понял, что у грузчиков есть повод и причина, чтобы «загудеть». Во-первых, тепловоз, во-вторых, погрузчик… А как же сепарация?

– Эй, парень, чего ждешь? – скучая, спросил бригадир грузчиков Махиню. – Бутылку поставишь, отоварим! А нет, так просидишь до ночи, пока не выметут…

Из полномочных толкачей он выделил почему-то Махиню, у которого не было бумаги с резолюцией замминистра, драмтеатра за душой или моторного цеха. Вел себя Махиня скромно и через это быстрее дозревал, то есть осознал, что дело его проиграно.

– Чем расплатишься, парень? Вермут не пьем, – как о решенном заговорил бригадир грузчиков, – не проймет. «Зверя» покрепче…

Бригада оставила погрузчик. Вместо раздражения и безнадежности проклюнулось оживление, в плане взаимной предупредительности: ты – мне, я – тебе. Толкачи с интересом слушали, но раскошеливаться не собирались. Они знали аппетиты грузчиков, а кроме того были при бумагах и резолюциях.

– Скипидар выставлю! – пообещал Махиня, испытывая настрой бригады.

– Не проймет! – будто бы сомневались грузчики.

Махиня им пришелся по душе.

– Надо попробовать, товарищи, чтобы не вышло худа! – испугался толкач с резолюцией замминистра. Он был первый в очереди на отоваривание и боялся не за здоровье грузчиков, а за их дееспособность.

– Вы что, политуру пили? – нагонял страху бригадир. – Цветочный одеколон? Лосьон с огурцами? Денатурат?

– Хо-хо! – веселилась бригада. – За милую душу!

Мужики были споенные. Испитой старичок молча хлопал глазами и делал какие-то знаки бригадиру, словно глухонемой: можно было понять, что трусить нечего, все пили, что льется, и ничего, живы.

Махиня сунул руку в карман и нащупал двадцатипятирублевку, оставшуюся с аванса. На «шкипидар» хватит, а там поглядим…

– Выписывай накладные, парень! – бригадир, словно рентген, видел Махиню насквозь, признав в нем своего в доску, в лоск. Впрочем для Махини он тоже загадкой не был, просвечивался до донышка. И лишь толкач с моторного цеха суетился и протестовал, чувствуя, что его обходят, сговорившись за спиной, на непонятном «шкипидаре»…

– Мне вне очереди! Выдать и отпустить… Я буду жаловаться!

– Если приказано – выдадим! – говорил бригадир, подмигивая. – Уважим!

По совету бригадира Махиня сделал второй заход в контору. Вел он себя намного уверенней. Заводить с девчатами в отделе стройматериалов разговор про «шкипидар» было глупо, и Махиня начал с главного, с того, что у него сегодня праздник на душе, в кои-то века на сепарацию бросили силы строителей и внимание. Даже их начальник Богданова лично позвонила, пригласив за материалами. Надо думать, догадалась она не сама, кто-то свыше указал…

– Давайте товарные сертификаты и доверенность, – пропустив все мимо ушей, сказали товароведы.

Махиня молчал. На исключительность он не претендовал, но нельзя же не верить живому человеку, если у него праздник на душе и он готов поделиться этим праздником со всеми.

– Без документов нельзя!

В практике отдела то был первый случай, чтобы со стройки пришел человек без полномочий и брал за горло.

– Не дадите, значит? – Махиня спросил так, будто прощался с жизнью. – Бумажка вам дороже человека? Бюрократы! А там люди ждут, надеются! Им надо строить цех. Не для себя, для вас-с! После спасибо скажете…

Он налил из графина воды, отпил и сморщился, сплюнул в горшок с кактусом, дескать, дрянь-вода, потому как нет очистки на заводе, промсток, а не речка… Речка должна быть светлой, как слеза.

Уходя и на этот раз с пустыми руками, Махиня ничего страшного не ощутил, лишь почувствовал в голове легкий шум от обиды на человеческую глупость и веру в бумажку, а после к нему пришло вдруг жгучее желание осчастливить грузчиков, не бросивших его в западне бюрократии. Все складывалось не так уж плохо. Он откроет заглушку…

Испитой старичок смотался в магазин и вернулся с потрясающей расторопностью. Взял вне очереди, у знакомой продавщицы.

Махиня сидел на бочке из-под олифы, покачиваясь, на правах распорядителя работ и давал указания. Первым делом вытащили из вагона электронную память для свинокомплекса и загрузили в кузов грузовика. Память была словно игрушка и все оставшееся место шофер на радостях позволил использовать Махине под стройматериалы для сепарации.

– Видал, начальник? – спросил грузчик, взвалив на плечи мешок шпатлёвки.

– Сто грамм ему! – распорядился, Махиня, одобряя.

– А такое видал? – второй грузчик, покрепче, тащил два мешка с известкой.

– Ему тоже налить, – сказал Махиня.

Грузили шпунтовку, санфаянс, трубы, метлахскую плитку и линолеум, все, что сказала по телефону Богданова. Память у Махини на этот счет была цепкая. Ошибки быть не могло. А после сговорятся Пал Палыч с базой, еще спасибо скажут…

– Готовь угощение, начальник, елки-моталки, обмыть надо твою сепарацию, чтобы не заржавела!

Бригадир грузчиков старался услужить техническому прогрессу, не отступая от вчерашних правил и привычек.

– Золотой ты человек, Махиня! Понимаешь рабочую душу…

Шофер прогревал мотор, готовясь в путь:

– Приезжайте в гости, свининкой угощу!

С электронной памятью он чувствовал себя уверенно и солидно.

Махиня сел в кабину грузовика, груженного под завязку, хозяйски оглядел склады и отбыл… Он ничего не боялся и смело глядел вперед. Как там сепарация? Глаза, наверно, проглядели на дорогу, его ожидаючи с товаром… Теперь дело пойдет! Шофер оглядывался, не веря в удачу, словно бы за ним кто гнался, грозя отнять память. Но опасность была впереди.

На выезде с базы они попались на глаза Богдановой, вернувшейся со станции с ремонтной летучкой. Мысли ее были устремлены к приболевшему локомотиву, а также к своим высоким обязанностям. Их она исполняла с рвением, прямо от ворот, наводя порядок и дисциплину. Махиня с грузовичком ей сразу не понравился.

Едва грузовичок притормозил у ворот, Богданова вскочила на ступеньку и решительно ухватила Махиню за ворот, на предмет знакомства. Хлопали ее роскошные ресницы, как у восточной шахини из сказки. «Интересно, развелась она с мужем или нет?» – почему-то подумал Махиня. Ему захотелось, чтобы Богданова была свободной.

Но она, видимо, имела личную жизнь и была довольна, потому что, вытащив Махиню из кабины, не захотела заводить с ним шашни, а тотчас передала в руки охранника, наказав: «Держи субчика крепче, чтоб не утек, я товар погляжу!»

После полезла в кузов, скинув туфельки, и принялась обследовать поклажу. Нос ее профессионально различал запах трехсот подотчетных жидкостей, а от суррогатов алкоголя у ней приключалась аллергия, знакомая многим женщинам. Но спирта к ее удивлению в кузове не было. Зато сплошь строительный дефицит. «На дачу везет, не иначе!»

– Тебе кто позволил линолеум взять, да еще импортный? Где накладные, показывай?

– Какие накладные? – обиделся Махиня. Он понял, что перед ним директорша, и не мог понять ее гнева по отношению к сепарации. – Сами пригласили, наобещали, дескать, бери…

– Обманщик! – негодовала Богданова. – Под суд пойдешь!

Туфель просвистел над головой Махини, словно снаряд, и вышиб искры из бетонной панели забора. Второй, наверное, расшиб бы Махиню вдрызг, поэтому тот сдался на милость победителя.

– Чего кидаешься! – пристыдил он. – А еще начальник! Разве можно? Я, между прочим, с сепарации, от Пал Палыча с Галкиным… Передают привет и все прочее. Бумаги привезу поздней, когда напишут. Одичали вы тут…

Он хлопнул себя по карману, дескать, пусто, с тем и примите.

– С сепарации? – тень проскользнула по лицу Богдановой. Она спрыгнула с грузовика на землю. Первый раз в ее практике мошенник оборачивался законным грузополучателем. Что-то тут было не так. Стало видно, что личная жизнь для нее вовсе не главное, как утверждал шофер с толкачами, наоборот, муж для нее эпизод, а главное в жизни – избавиться от всяких типов в снабжении и навести порядок. Если бы Махиня поменьше слушал толкачей с полномочиями, он давно бы разглядел ее фотографию на стенде лучших народных контролеров и отличников производства. В роли директора базы она пребывала всего неделю, на этот пост ее перевели из лучших товароведов, и она дала обещание навести порядок в снабжении, чего бы это ни стоило. Пока что это стоило ей модельного туфля: каблук треснул и надломился, не рассчитанный на перегрузки складской жизни.

– Ты тут свои порядки не заводи! – сказала она Махине, уяснив суть и смирившись, что товар придется отпустить за ворота без сопроводительных документов. – Прыткий больно. Легкую жизнь ищешь?

Она постучала по лбу, намекая, что у Махини или у того, кто его прислал с голыми руками на базу, не все дома, короче не доросли руководители сепарации до полной материальной ответственности и понимают дело снабжения слишком просто: будто гастроном в поселке – пришел, выбрал и понес.

– Легкая жизнь не у меня, – упрямствовал Махиня, – я не с бумажками, а цельный день с кирпичом да раствором. Ты у себя пошукай, директор, в отделах. Чем не житуха?

– Что ж, приходи, стол найдется! Медаль заработаешь с бумажками…

– Медали у меня есть, – сказал Махиня буднично и спокойно, – цех сепарации построю – еще одну дадут!

Махиня не имел дела со снабжением и потому попал в больную точку. Насчет медалей тут даже не мечтали. Пока что выговоры да начеты. Богданова новичок в высокой должности и потому не привыкла еще быть хладнокровной, Махиня показался ей спесивым. «Сгружай добро, – хотелось крикнуть ей, – поглядим, дождешься ты медали или нет… Чужими-то руками всякий рад жар загребать!» Но Махиня вез не для себя и насчет бумажек прошелся справедливо. Видать, он в них не очень понимал, да и не хотел знать. Сам того не сознавая, он требовал снабжения завтрашнего дня: навроде магазина – пришел, выбрал и купил. Чтобы все перед глазами и в ассортименте, без фондов, лимита, заборных картотек, наряд-заказов, накладных и прочей бумажной круговерти, с печатями, подписями. На бумажках у ней в конторе сидело сто двадцать человек. С образованием… А в грузчиках и обработчиках товаров всего-то двадцать три.

– Езжай! – сказала она устало. – И передай начальству, чтобы оформили как нужно. Без документов ничего не выдам, даже не суйся… Откуда вы такие прыткие на мою голову?

Быть может, она сама дала им повод, позвонив по телефону, а не отправив письмом запрос насчет фондов и сроков. Видимо, поспешила. Обошлась без бумажки. И вот результат. Похоже на грабеж среди бела дня. Что если этот лихой строитель погонит грузовик с дефицитом мимо сепарации? Богдановой стало страшно на миг. Хотелось бежать следом, остановить, вернуть… Но нетерпеливо сигналила станционная летучка с бригадой мотористов. Они не могли понять, за чем остановка и где аварийный тепловоз… Надо было спешить. Вагоны прибывали, образуя затор, который не разведешь и за неделю. «Странное дело, – в сердцах думала Богданова, – имею в штате сто двадцать экономистов и ни одного моториста по дизелям. Шлют мне калькуляторы, пишмашинки, ручки, папки, но ни разу не прислали автопогрузчик. Чтобы отчетность была в ажуре, а в остальном как получится. Выбрали товар – хорошо, не выбрали – база не виновата: бумажки на месте, подшиты – телеграммы к поставщику, получателю, сигналы, запросы, ответы. Сто двадцать конторщиков свое дело знают. А сепарация – гори синим пламенем, к базе она не относится. Разбередил душу этот каменщик!» – Богданова старалась мимоходом разрешить задачу, над которой билась снабженческая наука, и злилась на свою беспомощность. Самое удивительное было в том, что ей хотелось еще потолковать с сепарацией на предмет снабжения без писем и запросов, под честное слово, чтобы разобрать затор на ветке и избежать завала у складов. Если, конечно, грузовичок с дефицитом на месте, а не исчез в неизвестном направлении. Тогда ей несдобровать…

Она прошла к себе в кабинет, села за стол и придвинула к себе телефон. «Быть может, они грузчиков пришлют! И подъемный кран или автопогрузчик!»

В зоне ее снабжения находилось немало других предприятий и строек, престижней и богаче, чем цех сепарации. Гремел на всю область моторный комплекс, но звонить Глыбовскому рука не поднималась. Пожалуй, отошлет к заму, тот еще пониже. Бумаги от них приходили похожие на приказ, а если что не так, грозили прокурором, им вынь и положь, что требуют, тащи из вагона чем хочешь, хоть зубами…

* * *

На сепарацию катили шикарные «Икарусы» с подмогой из цехов, с десантами студентов и учащихся профтехучилища. Галкину с Пал Палычем надо было всех наделить работой, показать и рассказать, желательно на всех трех ярусах сепарации, включая кровлю.

– Лестница?! – спохватился Пал Палыч. – Кабы не попадали…

Он опасался не зря, бывали случаи. Лестницы заказаны на заводе бетонных изделий, согласно проекту, а пока что надо было выходить из положения. В ремонтно-строительном управлении нашли гидроподъемник, подвывая сиреной примчалась автомашина пожарной охраны завода, встала на винтовые опоры и выдвинула крутой и шаткий трап до крыши. Опробовал ее Галкин. Лестница под ним качалась и скрипела, но работать было можно. «Начали!» – поднял руку, встав на стропила крыши, Галкин. И добрая сотня людей взяла этажи на абордаж. Тащили с собой раствор, доски, трубы, инструмент…

– Обедать будем в кафе «Уральские пельмени», в резерве двести посадочных мест, на сегодня и завтра. Достаточно, как вы думаете, или подключить профилакторий за городом? На автобусах «Икарус» на дорогу уйдет минут двадцать, да двадцать – обед. Устроит? – докладывал Галкину профорганизатор, командированный месткомом на сепарацию.