Текст книги "Каменный пояс, 1989"

Автор книги: Борис Попов

Соавторы: Антон Соловьев,Владимир Белоглазкин,Александр Беринцев,Александра Гальбина,Сергей Коночкин,Василий Уланов,Валерий Тряпша,Александр Завалишин,Павел Мартынов,Тамара Дунаева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

К середине строя вышел Мишин, как бы невзначай посмотрел на свои электронные, с музыкой, часы и тихо так, совсем непривычно, проговорил:

– Отбой!

Строй мгновенно рассыпался. Каждый бросился к своей койке, на ходу стягивая обмундирование. Один Фрол недоуменно смотрел. Все это ему почему-то напоминало картину «Последний день Помпеи», которую он сегодня видел в журнале «Огонек».

– Что стоишь, пень? – услышал он голос старшины. – Отбой! Время идет!

Этот рев вывел курсанта из оцепенения, и он рванулся к своей кровати. Помчался, если можно так сказать о парне весом в сто кэгэ, неуклюже переставлявшем свои ноги-тумбы. Врезавшись в кучу курсантов, толпившихся в узком проходе, он мощным тараном пробил себе путь, переворачивая на ходу людей и табуретки. Поднявшийся грохот и возмущенные вопли сослуживцев, попавших под руку Фролу, потонули в старшинском реве «Сми-и-р-р-р-на-а-а!». Стоп-кадр. Театральная немая сцена. Кто-то застыл на одной ноге, как журавль, не успев снять штаны, некто, снимая куртку через голову, не успел снять ее и теперь стоял без штанов, с поднятыми руками и курткой на голове. Другой топтался в полуснятом сапоге. Проворнее всех оказался Ваганов. Он уже лежал в постели полностью раздетый, даже белье успел снять. Только почему-то шапку на голове оставил. И теперь эта ушастая, лысая голова радостно улыбалась Фролову из-под одеяла. «Во, падло, – беззлобно думал Фрол. – И как он все успевает?»

Старшина объявил: время кончилось, никто, кроме Ваганова, не уложился в сорок пять секунд, всем одеться. Будем тренироваться снова.

Фролу нечего было одевать, потому что он ничего не успел снять. Зато Ваганову пришлось туго. На белье не оказалось ни одной пуговицы, – это, раздеваясь, он перестарался. Пришлось кальсоны пристегнуть к брюкам.

Строй вновь выравнялся и замер в ожидании очередной команды. На этот раз она прозвучала громогласно. Фрола пропустили вперед, и он, все равно зацепив два табурета, подскочил к кровати.

Ваганов уже крутился на койке, пытаясь снять куртку… «Во дает! – думал Фрол, стягивая с ляжек брюки. – Мне бы так…»

Но «так» ему не удалось ни в этот, ни на следующий раз. И только после пятнадцатой попытки, упав в изнеможении на кровать и укрывшись одеялом, он с блаженством вытянул ноги, ощущая разгоряченным, вспотевшим телом прохладу чистых простыней. Но тренировка не закончилась. Старшина как попугай повторял одно и то же: «Отбой!», «Смирно!», «Одеваться!», «Строиться!».

Теперь все бегали и прыгали из-за одного ломко-долговязого курсанта, который был за столом у Фролова раздатчиком. Ему никак не удавалось быстро снять куртку и сразу же остаться без сапог и брюк. Фролу этот финт тоже сначала не удавался. Но Ваганов подсказал: брюки надо застегивать на один крючок, а сапоги обувать без портянок, заранее спрятав их под матрац. Но и эта рационализация стала безотказно действовать лишь тогда, когда Фрол начал выделывать невероятные коленца одновременно руками, ногами, туловищем и головой, стараясь выпрыгнуть из формы.

Получалось почти так, как он танцевал еще недавно брейк на танцплощадке, только еще быстрее.

Долговязый, похоже, не только не занимался спортом, но даже не ходил на танцплощадку. Над тетрадками и книжками пыхтел, думал Фрол, оценивающе осматривая прозрачную фигуру курсанта. Эти затянувшиеся прыжки и дикие танцы ему уже порядком надоели. Между тем время близилось к полуночи. Черт возьми! И все из-за этого сморчка, из-за этого слизняка. В душе Фрола вскипала злоба на непутевого курсанта, на упрямого старшину, на странно тупые армейские порядки. Но старшина был представителем власти, а с властью не спорят, да и командир всегда прав. Армейские законы ему все равно не переделать. Оставался долговязый. Он рядом. Вот он, в строю. Уж его-то Фрол в покое не оставит. Выучит, как надо и одеваться и раздеваться, чтобы другие из-за него не страдали. Так думал он, совсем забыв, что пять минут назад вся рота прыгала, бегала и из-за него, Фрола, из-за его неловкости. Но сейчас старшина ругал только долговязого, значит, он и только он во всем виноват. Наконец долгожданный отдых был получен.

– Слышь, Серый, – позвал Фрол Ваганова.

– Ну? – недовольно отозвался тот.

– Этого долговязого надо будет завтра проучить.

– Угу. А как?

– Обычно. По-мужски.

– А не рассыпется?

– Ничего, переживет.

– Эй, слышь, – позвал Фрол соседа по койке. В ответ была тишина. – Слышь, длинный, – и Фрол толкнул того в спину.

– Ты чего толкаешься, – поднимаясь с пола, проговорил долговязый.

– Как твоя фамилия? – ласково поинтересовался Фрол.

– Шелудько. Что, для этого толкаться надо было?

– Так вот, Шелудько, завтра будем тебя учить выполнять команды «Отбой!» и «Подъем!». Понял?

– Учитель нашелся. Сам как валенок.

– Ну ты!

– Что за разговоры? Кто там спать не желает? – услышали они голос старшины и притихли. – Проследи здесь, чтобы было тихо и никто не вставал, – дал он указание дежурному по роте и направился в каптерку.

На столе, накрытом простыней, исходил паром электрочайник. Сержанты, тоже в белом (все были в белье), расположились вокруг. Возле чайника лежала надорванная пачка рафинада, горка печенья и банка сгущенного молока. Напротив каждого командира – казенная фарфоровая чашка из столовой.

Разговор шел степенный, с расстановками: о невестах, о доме, о предстоящей встрече и немного о службе. Опустошив чайник, сержанты встали – надо ведь и меру знать. Завтра вставать рано. И тут подал голос Дронов.

– А вы знаете, что сегодня заявил мой подчиненный Фролов?

– Это который? Шкаф здоровый?

И Дронов коротко передал треп Фролова в каптерке, кое-что опустив, само собой, кое-что добавив от себя.

– Это настоящее хамство.

– Борзость натуральная.

– Буреют зеленые. Давить надо.

– Да, повоспитывай их попробуй, когда над тобой ротный да замполит постоянно зудят – неуставные, неуставные, в тюрьму посадим.

– Тихо, хлопцы. Зачем крайние меры применять? Мы его и так, мирным путем обломаем. Сделаем шелковым. А офицерам говорить не стоит. Зачем их беспокоить? Сами справимся.

И они задержались еще на пару минут обсудить план «воспитания» Фролова.

Ночью Фролу приснился страшный сон. Он бежал марш-бросок на шесть километров. На нем почему-то были ватные брюки и куртка, а в руках вместо автомата – лопата. «Рано тебе оружие доверять. Побегай с лопатой» – слышал он громкий голос старшего сержанта Мишина. Но, сколько Фрол не оглядывался, не искал глазами старшину, – его не было. Зато рядом стоял долговязый Шелудько и открыто улыбался. Фрол хотел тут же разделаться с ним, уже даже представил, как от его мощного удара курсант переломится пополам, потом ноги оторвутся от земли, и он, пролетев метра три, свалится в кустах. Но в последнюю секунду он заметил, что на погонах его врага сержантские лычки. «Во наглец, – думал Фрол, – нацепил хэбэ старшего сержанта Мишина. Ну ничего, вот сержант увидит…» Но к огромному его удивлению Шелудько рявкнул старшинским голосом: «Ударить хотели? Я вас насквозь вижу, Фролов. Даю минуту времени, за которую вы должны пробежать шесть километров. Не уложитесь – пеняйте на себя! Время пошло!»

С Фролом творилось что-то неладное. Он понимал, что надо бежать, надо уложиться во время, надо успеть. Но ноги не слушались его. Мышцы набухли, стали твердыми, как камень, ноги – тяжелыми бетонными тумбами. В горле все пересохло. Язык прилип к нёбу. Фролу казалось, что еще немного, и он потеряет сознание, упадет. Такое однажды с ним было. Когда это было? Нет, не вспомнить. А в голове пульсировала одна мысль: «Бежать! Бежать!» Она била молотом, давила изнутри, сжимала все тело. И почему так долго тянется минута?

– Время! – услышал Фрол голос старшины откуда-то сверху. – Не уложился! Сейчас побежишь снова.

И тут Фрол разглядел Шелудько. Это он командовал и злорадно улыбался, прислонившись спиной к дереву. В руках у него был секундомер.

Ну нет, подумал Фрол. Только не это. Хватит, поиздевался долговязый. Но ноги сами почему-то шли на старт. Он представил себе, как снова будет мучиться на трассе, не уложится во время, а на финише его будет ждать улыбающаяся физиономия Шелудько. Ну нет. Хватит! Терпеть не буду! И Фрол, схватив лопату наперевес, с отчаянным криком побежал на своего врага. В последнее мгновение в глазах Шелудько мелькнул страх, и он почему-то крикнул голосом Ваганова: «Фрол!..»

– Фрол! – сильнее толкнул друга Ваганова. – Да проснись же ты! Подъем уже был!

Фрол посмотрел осоловевшими ото сна глазами. Но, увидев, что все в казарме одеваются, соскочил с койки.

– Рота! Смирно! – раздался вдруг голос старшины. – Медленно одеваемся. Потренируемся. Отбой!

Все задергались в нервном тике, сбрасывая одежду. Фролу нечего было снимать, и он, недолго думая, завалился снова под одеяло. Новая команда «Подъем!» особой реакции у него не вызвала. Он видел суету и спешку вокруг себя, но никак не мог понять, куда все торопятся. В строй он встал позже всех. Даже Шелудько, опоздавший на полминуты, с победным видом смотрел на Фрола, безразлично заправлявшего хэбэ в строю. Рота, конечно, в сорок пять секунд не уложилась, и снова последовала команда «Отбой!»…

Курсанты ошалело носились от коек до коридора и обратно, разрывая на себе обмундирование, теряя пуговицы, шапки, падая и тихо матерясь. После пятого «героического» штурма неприступной команды «Подъем!» сон с Фрола слетел, и теперь он старался не отставать от Ваганова, успевавшего встать в строй первым. В строю он со злобой смотрел на курсанта Шелудько – виновника их затянувшейся тренировки. Правда, один раз ему удалось уложиться во время, но тогда он не успел обуть сапоги, и очередную попытку опять не засчитали роте. Так на практике Фрол постигал мудрость армейского девиза: «Один за всех, все за одного». Но он немного перефразировал: «Один за всех, все из-за одного». Смысл, считал он, остался прежний, зато ближе к истине и соответствует жизни. Правда, ему было не по душе, что претворяется в жизнь только вторая часть лозунга. Разве это справедливо, когда все отдуваются из-за одного? Почему, к примеру, он или Ваганов должны прыгать наравне с Шелудько, если они успевают одеться за сорок секунд? Пусть сам и прыгает до изнеможения. А они-то в чем провинились? Фрол слышал, что армия тем и сильна, что люди в ней единое целое, один организм. И если кто-нибудь не может справиться со своими обязанностями, отдуваются остальные. Друзья рассказывали: попадет в роту один неумеха, весь коллектив из-за него страдает. А чтобы этого не было – таких надо учить и заставлять добросовестно служить. И они с удовольствием рассказывали, как это делалось у них в частях. Но сколько «уроков» не перебирал в памяти Фрол, ни один не подходил к Шелудько – то метод слишком слабый, то чересчур жестокий. «Да что тут думать, – прямолинейно решил Фрол. – Набью ему морду, и дело с концом». Ваганов план одобрил. Осталось дождаться вечера.

Как обычно, после любого занятия во взводах подводились итоги. Командиры отмечали лучших и худших, последним, как правило, объявляя наряды. Привычка подводить итоги въелась в сержантов настолько сильно, что они проводили разборы по любому поводу и без повода. На этот раз Дронов отметил Ваганова. Фролов надеялся услышать и свою фамилию среди лучших, но его замкомвзвод не назвал. Среди отставших, конечно, был отмечен Шелудько. Помолчав секунду, сержант назвал и фамилию Фролова. Считая, что замкомвзвод ошибся – с каждым ведь такое может случиться, – тот переспросил:

– Как, хуже всех? Я же был в строю вторым!

Сержант смерил его недовольным взглядом и произнес:

– Вам я объявляю два наряда вне очереди за пререкания. Остальных наказывать не буду, так как эта тренировка первая. Надеюсь, в дальнейшем исправитесь.

У Фрола перехватило дыхание. Это же надо, вместе с этим долговязым Шелудько!? Да разве я такой, как он? Он ничего не умеет, а я… А ведь как раз я получил два наряда, а тот же Шелудько рад-радехонек, что так легко отделался. И спрос будет теперь с меня, как с нарушителя. Что Шелудько? Он не умеет. У него что-то не получается. Но зато он дисциплинирован. Научится. А не научится и таким уедет дальше служить. Никого это не волнует. А вот его, Фрола, обязательно возьмут на заметку как недисциплинированного, пререкающегося с сержантами… Но он-то, Фрол, знает, кто в этом виноват. Это все Шелудько. Не было бы его, не ошибся бы и сержант, назвав Фрола… Да и он, дурак, не сдержался. Ну, ошибся сержант – с кем не бывает. Так вместо того, чтобы молчать, вылез. И получил. В следующий раз будешь умнее, бичевал себя Фрол. А с Шелудько надо разобраться…

Он отвлекся от своих мыслей и прислушался к замполиту, который пришел на политинформацию. По расписанию проводить ее должен был командир роты. Видимо, думал Фрол, и среди офицеров «дедовщина». Политинформация была о неуставных взаимоотношениях. Еще дома друзья говорили, что за драки в армии строго наказывают, даже можно попасть за решетку. Но Фрол на это как-то не обращал внимания, считая, что уличные законы вполне приемлемы в армейской жизни.

Замполит же доходчиво и красноречиво объяснял, что такое неуставные отношения и какую ответственность может понести военнослужащий. Фрол задумался: как же быть с Шелудько? Ваганов настаивал: набить морду. Но бить-то, конечно, будет он, Фрол, так что ему, в случае чего, и отвечать. Но Шелудько должен быть наказан… Ведь не один же Фрол бегал, вся рота бегала. Значит, разбираясь с Шелудько, он выступает уже как представитель коллектива, болеющий не только за свою честь, но и за достоинства товарищей, которые страдают из-за этого долговязого. Мысль эта придала Фролу сил и энергии.

После политинформации все переоделись в теплое и строем пошли на полигон.

Морозец приятно пощипывал нос, щеки, свежий чистый воздух бодрил тело, и Фрол совершенно не заметил, как преодолели семь километров.

Рота построилась на краю большого ровного поля, впереди высились шатры присыпанных за ночь снегом палаток. Снег ровным нежным пухом покрывал все вокруг, стирая очертания предметов, растворяя в себе дальний белесый горизонт.

– Наша задача, – начал сержант Мишин, – очистить оттрассированные дорожки от снега. Снег в сторону не бросать. Грузить на носилки и выносить в лес…

«Далековато», – подумал Фрол. Только зачем же его выносить, если можно здесь же, по сторонам разбросать? Но спрашивать не стал, надеясь, что все непонятное со временем прояснится. Людей разбили на группы, и каждой была поставлена конкретная задача. Этому сержанты, видимо, тоже были отлично обучены. Вместе с Фролом и Вагановым оказался и Шелудько. Повезло, невесело подумал Фрол и повел свою команду работать. Старшина определил его старшим группы.

Инструмент им достался совершенно неподходящий. У Фрола была штыковая лопата, у Ваганова грабли. И только у Шелудько оказалась настоящая огромная фанерная лопата для снега. Носилок на все группы не хватало, и Фрол распорядился сгребать снег пока в кучи.

Оставив Ваганова в резерве, Фрол с Шелудько приступили к работе. Но дело продвигалось туго. Видимо, Шелудько в своей жизни только раз держал лопату, и то детскую, когда играл в песочнице, думал Фрол, наблюдая за напарником.

– Дай сюда, – зло проговорил Фрол и забрал у него деревянную лопату.

Мышцы ощутили приятную тяжесть, появился азарт в работе, и, вместо того, чтобы отдать лопату назад Шелудько, как думал сделать вначале, он кидал и кидал снег. Лицо его покраснело, стало жарко. «Вот это настоящая работа», – весело думал он. Ему противно было безделие, противны были люди лентяи и бездельники. Ваганова, который только и знал, что покуривал да ежился от холода, он старался не замечать – как-никак, земляк, из одного города, даже почти с одной улицы. Поймет как-нибудь. Но прошел час, другой, а он упорно не желал помогать.

– Ну, что стоишь, – крикнул наконец Фрол другу. – Иди смени Шелудько.

– Нашел о ком беспокоиться, – спокойно проговорил Ваганов. – Пусть работает, закаляется. Для неокрепшего организма это очень полезно. Трудотерапия. А мне, Фрол, работать вредно. Давление у меня. Да и тебе советую отдохнуть, вспотел весь.

Фрол ничего не ответил, пошел помогать Шелудько, который с огромным усердием расшвыривал маленькой лопатой снег.

– Отдохни, – проговорил Фрол, проходя мимо. Ему приятно было, что этот долговязый работает до конца, выкладывается и хоть какую-то пользу, но приносит. Это хорошо. Но за вчерашний вечер и сегодняшнее утро все-таки придется ему держать ответ. От этого он не отвертится. И усердие ему не поможет.

– Между прочим, – проговорил Шелудько, – вчера мы носилками носили из лесу снег и засыпали всю площадь, оставляя только дорожки.

– Как носили снег? – не понял Фрол.

– А так. Насыпали на носилки и носили.

– Зачем?

– Чтобы красиво, наверное, было. Представляешь, приедут начальники смотреть палаточный городок, а здесь снега нет. Даже мерзлый грунт трактором срезали. Все выравнивали. Вокруг снег, а здесь его нет. Ведь это же показуха сплошная! Очковтирательством пахнет. Вот и решили, видимо, сделать, как на самом деле, со снегом. Накопали в лесу и засыпали. Красиво получилось. Главное, натурально. А тут вдруг снег ночью пошел. Ну кто знал, что он пойдет.

– Интересно. Тогда зачем же мы опять снег убираем?

– А как же не убирать? Дорожек не видно. Во-первых, проверяющие должны ходить не по снегу, а по расчищенным дорожкам. А во-вторых, ты видел, чтобы в полку не были расчищены дорожки и не выровнены под линеечку бордюры?

Нет, этого Фрол не видел. Еще в первый день, ступив на территорию части, ему бросились в глаза высокие пирамиды снега по краям дорожек. Все они были одинаковой высоты, идеально ровные и сахарно-белые. Эти снежные высокие бордюры тянулись от начала до конца дорожки, до мельчайших подробностей повторяя ее четко-ровный бег. Вокруг плаца высился такой же бордюр, только раза в три выше и в несколько ступенек спускался до бледно замерзшего асфальта. Рассуждения Шелудько были вполне логичны. Вот только не понятно было, будет ли кто жить в этих палатках.

– А в этих палатках никто жить не будет, – как будто прочитал его мысли курсант. – Старшина сказал, что они для показухи, их будет смотреть какое-то высокое начальство, которое должно приехать завтра. Посмотрят, потом соберем все…

Видимо, правду он говорит, думал Фрол. Да и какой ему смысл врать? А мне-то вообще какое до этого дело? На «раз», на «два» делаем. Пусть думают командиры. Они за это деньги получают. А солдату думать нечего – у него голова маленькая. Это лошади хорошо. Башка у нее большая, вот пусть и думает. А Шелудько-то хитер! Подъехал так, втихаря, рассказал. Пытается, наверное, завоевать мое доверие, добиться прощения. Нет, дорогой. Я тебя прощу, но коллектив не простит. А против коллектива не попрешь. Это понимать надо. Так что я здесь как бы ни при чем. Исполняю, так сказать, волю масс. А эта воля – закон.

За работой курсанты не заметили, что приехал замполит роты.

– Как работают люди? – поинтересовался он у сержанта Дронова, гревшегося у костра.

– Нормально, товарищ лейтенант. К обеду должны все выполнить.

– К исходу дня составите мне список, кто работал лучше, и отдельно – кто хуже.

– Есть. Но те, кто хуже, я и сейчас могу вам сказать.

– Кто?

– Курсант Фролов. Хуже всех работает. Сачкует. Да и вообще неисполнителен.

– Где он? Вызовите его ко мне.

– Есть, – подобострастно проговорил сержант.

– Ну рассказывайте, Фролов, как служба? – внимательно осматривая курсанта, проговорил замполит.

– Нормально, товарищ лейтенант.

Фрол не знал, почему его вызвал на беседу офицер, и стоял, тупо уставившись в снег.

– Как же нормально, когда вы проявляете неисполнительность? Почему здесь работаете плохо?

– Как плохо? – вскинулся курсант, но, вспомнив утренний урок, осекся на полуслове. «А, – подумал он вяло, – говорите, что хотите…»

С полигона рота вернулась поздно. Как поздно, Фрол не знал – своих часов не было, а на будильник возле дневального посмотреть забыл. Но по возмущению сержантов понял, что кто-то не прислал вовремя машину за людьми. Поэтому семь километров пришлось бежать, чтобы успеть к обеду. Но не успели. Борщ покрылся толстой ярко-желтой жировой броней, каша превратилась в огромную твердо-резиновую шайбу. Мясо странным образом испарилось с подноса или усохло – от него осталось только мокрое место. Только хлеб своей неизменной серой твердостью и монолитностью утверждал незыблемость армейского распорядка дня и вечность времени. Но люди не обратили на это внимание. Работа на свежем морозном воздухе возбудила здоровый аппетит. И вскоре содержимое бачков опустело.

Фрол остался в опустевшей казарме. Он сегодня заступает в наряд, но времени на подготовку совсем нет. Скоро на инструктаж, а там, смотри, и развод. Пошел чистить сапоги. Хотел так, как у сержанта Дронова, до зеркального блеска, но новая кожа почему-то совершенно не хотела отражать своей лягушачье-пупырчатой поверхностью солнечные лучи. Уж что Фрол ни делал: и плевал, и снег сыпал, и водой брызгал… Оставив в конце концов это гиблое дело, он пошел чистить бляху. Следовало еще подшить подворотничок, но наряд уже строился на инструктаж.

Фролов так и не успел подшить подворотничок. Перед разводом Дронов хорошенько его отругал и приказал устранить все недостатки до отбоя. Но время неумолимо приближалось к назначенному сроку, а Фрол не мог найти свободной минуты. То принимал наряд, потом стоял на посту у оружейной комнаты, хоть и без штык-ножа. Это оружие им будут давать только после присяги. А сейчас, сказал сержант, стоять можете с перочинными ножами. Толку от этого больше – карандаши будет чем точить для оформления дембельского альбома Дронова.

Осталось полчаса до вечерней поверки, а там и отбой. Что же делать, думал Фрол, протирая тряпкой «взлетку», как называли курсанты бетонный пол в коридоре, чем-то смахивающий на миниатюрную взлетно-посадочную полосу. Надо успеть и помыть и подшиться. Ваганова попросить бы, но он играет на гитаре свои блатные песни в каптерке. Даже дежурный туда ушел. Что ж, придется получать еще два наряда. Эх, двумя меньше, двумя больше…

И тут он заметил долговязого, задумчиво сидящего у окна.

– Слышь, Шелудько, подшей подворотничок, а то мне некогда – взлетку надо мыть. А сержант через полчаса будет проверять.

Тот молча согласился, и Фрол обрадованно скинул китель.

Вообще-то неплохой он парень, думал Фрол, надраивая оспинно-выщербленный бетон. Придется сегодняшнее разбирательство пока отложить. Ну только пока, а там посмотрим.

Фрол не заметил, как из каптерки вышел дежурный по роте и случайно подошел к Шелудько.

– Ты чье это хэбэ подшиваешь? – поинтересовался Дронов, отбирая у него куртку.

– Фролов попросил, – овечкой заблеял курсант.

– Фролов?

– Ему некогда, взлетку моет.

– Хорошо, я ему найду время! – угрожающе проговорил сержант.

Всю ночь Фрол не знал покоя. Он еще и еще раз вспоминал беседу с сержантами, проклиная Шелудько за его тупость.

После отбоя Дронов сказал, чтобы Фрол зашел в каптерку. Там, как всегда, собрался весь младший командный состав пятой роты. Только на этот раз все были одеты по форме.

– Что же это ты, Фролов, неуставные взаимоотношения проявляешь? – начал старшина.

– Какие взаимоотношения? – не понял курсант. Он, вроде бы, пока еще никого не бил, ни с кем не дрался, даже с долговязым решил разобраться в другой раз.

– А кто заставил Шелудько подшивать подворотничок?

– Я попросил его, а не заставлял.

– Это одно и то же.

– Слушай, зеленый, – ржавым голосом проговорил Дронов, – здесь «дедушка» Советской Армии не заставляет себе подшивать подворотнички. Сапоги сам чищу. Да и вообще, в роте у нас такого нет. А ты свои порядки устраиваешь? Да тебя за это…

– Подожди, Дрон, – осадил закипевшего товарища старшина. – Вот возьмем тебя, – обратился он к Фролу. – За все твои упущения и недостатки уже можно было бы хорошо отметелить. Если один не справлюсь – все вместе заломаем тебя вот здесь и обработаем от души.

Все сержанты угрожающе взяли Фрола в плотное кольцо.

– Вот теперь попробуй отсюда вырвись, – тихо проговорил старший сержант Мишин.

Фрола не раз били дома, он столько же, а может быть, и больше бил других. Всякое бывало. Не страшно было и сейчас. Ну, что такого, получит он, но и сам в долгу не останется. Припечатает так, что мало не покажется. Вот хотя бы этого «деда», Дронова. Но его пугало другое: перед ним – сержанты, командиры. А физическое оскорбление командира – преступление. Стоило ли из-за какого-то сержанта садиться в тюрьму? Фролу этого не хотелось, поэтому он заранее приготовился молча вытерпеть все, дослужить до дембеля, а на гражданке с ними расквитаться. Но сержанты бить не стали. Только кто-то сильно пнул ногу, попав точно по кости. Фрол, конечно, и виду не подал, что ему больно. Но всю ночь после этого у него болела нога. А утром его вызвали в канцелярию. Короткая беседа с офицером была настолько плодотворной и доходчивой, что после нее Фрол представлял собой опущенного в воду цыпленка: мокрого, жалкого, дрожащего всем телом, с тупым, отрешенным взглядом. И, когда в роту зашел командир батальона, молодой майор, курсант на этот факт никак не прореагировал, не отдав офицеру даже честь. Он совершенно забыл, что обязан подать команду «Смирно!» и подобострастным взглядом съедать комбата. Офицера это безразличие к его персоне сильно возмутило:

– Где дежурный? Где старшина? Где наряд? Почему никого нет? Службу наряд не несет! Дневальный не подшит! Обязанности не знает! Грязь в роте! Где ротный?

Само собой прибежали дежурный, старшина и ротный. Дневальный свободной смены оказался рядом с Фролом. Все в роте в страхе вытянулись в струнку, боясь пошевелиться и привлечь внимание, а заодно и навлечь на себя великий гнев начальника.

– Почему наряд не подготовлен? Почему, я вас спрашиваю, старшина? Командир роты, вы что скажете?

– Готовили, – подал голос ротный.

– Плохо! Плохо готовили! Наряд обязанностей не знает! Порядка в роте нет! Чем вы здесь занимаетесь?! Наряд сейчас же снять! Вечером их же поставить! Выполняйте!

Ротный не успел ответить «Есть!», а майор уже пушечным ядром вылетел в дверь.

Приказ начальника – закон подчиненного, рассудил ротный и снял наряд.

И снова в наряд по роте Фрол заступил вместе с Шелудько.

– Туалет будешь убирать, – сказал Фрол товарищу после развода.

– Почему это я? – возмутился тот, снимая с замерзших рук заскорузлые рукавицы.

– А кто, я буду убирать, что ли? – угрожающе пошел Фрол на курсанта.

– По-честному решим. Спички тянуть будем. Короткая – туалет, длинная – расположение.

– Что это вы здесь колдуете? – спросил Ваганов, входя в бытовую комнату. – А-а, – понимающе протянул он. – Что ж, Фрол, смотри, чтобы туалет был качественно убран…

В роте существовала «традиция»: в наряде туалет и умывальник убирают только чуханы, то есть те, кто не в состоянии за себя постоять. Нарушать «традицию» значило упасть в глазах товарищей, превратиться в чухана. По этому «закону» туалет должен был убирать Шелудько. Фрол это знал. И, чтобы отстоять свое право, он пнул товарища по ноге. Не сильно, но чувствительно. Как били сержанты. Чтобы не было синяков ни на лице, ни на туловище. Проверять ноги офицеры еще не додумались.

Шелудько не подал виду, что ему больно. И для уверенности Фрол ударил его еще и еще раз, стараясь рассчитаться за все, что накопилось, за всю обиду, нанесенную ему другими.

До отбоя Шелудько не напоминал Фролу о себе. Он усердно чистил и мыл бледную заплеванную плитку в туалете, вычищал до блеска унитазы, надраивал до золотого сияния краники. После отбоя он заступил на пост возле оружейки, а Фрол пошел наводить порядок на своей территории. Он старался делать свое дело как можно качественнее, помня об остром наметанном глазе сержанта, от которого ни одна соринка не спрячется. Сержант всегда найдет причину придраться и заставить мыть и без того чистый пол, мести несуществующую пыль и гонять под потолком призрак паутины… «Так уж устроена армия, – думал Фрол, – чем больше вкалывает курсант, тем меньше будет нарушений…» И он с особым усердием мыл пол, мел пыль, гонял «паутину». Незаметно прошло время. Часы показывали полвторого ночи. «Негусто спать осталось, – подумал Фрол, проходя мимо Шелудько. – Через полчаса на пост».

Не раздеваясь, он повалился на кровать, забывая обо всем на свете. Требовательный голос сержанта и ощутимые толчки в плечо привели Фрола в чувство. Из темноты, тускло освещенной подслеповатым казенным фонарем густо-синего цвета, проглядывала фигура дежурного по роте.

– Вставай, Фрол, – толкал тот коленом. – Шелудько надо заменить.

Возле тумбочки, на которой чернел телефон, никого не было. Специальный постамент, сооруженный каким-то армейским рационализатором-умельцем, пустовал. Шелудько почему-то ползал возле койки замкомвзвода Дронова.

– Товарищ сержант, – скулил он, – замените меня, пожалуйста… Не могу нести службу… Нога опухла… Болит… Стоять не могу… Замените.

Тот перевернулся на другой бок и что-то недовольно пробурчал во сне.

– Ну что, – окликнул курсанта дежурный по роте. – Заменил тебя Дронов?

– Нет, – выдохнул тот обреченно.

– Ладно, иди спать, – великодушно проговорил начальник. – Фролов за тебя достоит.

Длинное лицо подчиненного не выражало радости от проявленной дежурным доброты, тем более уважения и подобострастия. И командир пожалел, что показал широту своей души. С «зелеными» этого делать не стоит. Лишнее. Все равно не оценят. Но изменять своего решения не стал.

– Это ты его отоварил? – спросил Ваганов у Фрола, наблюдая, как Шелудько под руки уводили в санчасть.

– Да я так, чуть-чуть.

– Теперь начнут копать. А если он заложит? Ведь тогда тебе хана. Повяжут.

– Что же делать?

– Припугнуть. Мол, если откроешь рот – на белом свете не жить. Меня посадят – Ваганов, мол, отомстит. Так и сказать. А он трус, испугается…

Не теряя времени, они двинулись в санчасть. Шелудько без сапога с задранной до колена штаниной сидел на скамеечке в коридоре, демонстрируя последствия службы. Друзья подхватили его под мышки и поволокли в туалет, как всегда пустовавший в эти утренние часы.

– Тебя смотрел врач? – спросил Ваганов.

– Не-е-е, – жалобно протянул Шелудько. – Он еще не пришел.

– Значит, так, скажешь, что ударился о койку пару раз. Понял? Упал и ударился. Сообразил?

– Ага. О койку ударился.

– И всем офицерам, сержантам, друзьям – всем, короче, так говори. Понял?

– Понял.

– По моему, не очень ты понял, для чего мы пришли…

– Понял, – закивал в страхе курсант.

Слова Ваганова глубоко запали в душу Шелудько, и он упорно молчал, кто бы его не спрашивал.