Текст книги "Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе"
Автор книги: Борис Карлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)
Первое свидание и последующая ночь, связанная с делом о неподобающих отношениях
Вечером у Яблочкина было назначено свидание с курсантом Мушкиной. Они встретились у Таврического сада, взяли билеты в кино и до начала сеанса отправились погулять. Яблочкин не успел зайти домой и переодеться, а на Мушкиной тоже оказались джинсы и легкая курточка поверх футболки. Они впервые видели друг друга не в форме, и Яблочкин, которому Мушкина понравилась так еще больше, заметил:
– А у нас с вами вкусы в чем-то сходятся.
– Вы тоже заметили? В другой раз я надену платье. Вы платье случайно не носите?
Слова «в другой раз» Яблочкину понравились. Он улыбнулся и пообещал:
– В другой раз я обязательно куплю вам цветы. Сегодня я просто не успел. Какие вы любите?
– Я срезанные цветы вообще не люблю.
– Тогда я принесу в горшке.
Мушкина засмеялась. Так, неспешно прогуливаясь по аллеям, они постепенно выяснили, что в чем-то их вкусы очень схожи, но в чем-то совершенно противоположны. Так, например, Яблочкин очень любил пиво и томатный сок. А Мушкиной томатный сок тоже нравился, но пива она не пила совсем, зато любила молочный коктейль.
– Это даже хорошо, – сказал Яблочкин, – что наши вкусы в чем-то расходятся, иначе нам было бы неинтересно.
– Я рада, что вам пока еще со мной интересно, – сказала Мушкина.
Девушка нравилась Яблочкину с каждой минутой все больше, и он, искоса заглядываясь на нее, два раза споткнулся. Потом они купили мороженого, посидели на берегу пруда и отправились смотреть кино.
Фильм назывался «Проклятие оживших мертвецов». Глядя на экран, молодые люди держались за руки, и в самые кошмарные моменты Мушкина сжимала ладошку Яблочкина своей, а тот волновался и почти не следил за действием.
Потом он провожал Мушкину до дома (она жила неподалеку). Девушка тактично не спрашивала его о новой работе, но Яблочкина самого нестерпимо подмывало обо всем рассказать. Наконец, когда пауза затянулась, а Мушкина спросила «вас что-то беспокоит?», он не вытерпел и, взяв с нее честное милиционерское слово, рассказал обо всем, что знал сам.
Некоторое время Мушкина раздумывала, глядя на фотографию сидящего на карнизе Пети Огонькова, а потом сказала:
– Алексей, если бы я не знала вас как человека порядочного и серьезного, если бы это рассказал кто-нибудь другой, я бы, конечно, не поверила ни единому слову. Но вам я верю. И обещаю, если представится такой случай, быть вам в этом деле помощницей. Вы можете на меня вполне положиться.
Молодые люди остановились, и Яблочкин взял Мушкину за обе руки:
– Спасибо, Валя. Ваше дружеское участие…
Неожиданно для самого себя он вдруг приблизился вплотную и поцеловал девушку в губы.
– Мое участие… – растерянно пролепетала Мушкина.
А в следующую секунду оба они, потеряв головы и стоя посередине пустой в этот поздний час Кирочной улицы, целовались по-настоящему.
Вернувшись домой, Яблочкин проглотил оставленный для него мамой холодный ужин и лег спать. Некоторое время он еще блаженно улыбался, находясь во власти своих дум и чувств, а потом его тело постепенно расслабилось, мысли смешались и веки опустились.
Сначала ему снилась курсант Мушкина в белом платье и подвенечной фате, а он сам как будто жених, и их регистрируют во Дворце бракосочетания, где все белое, голубое и золоченое. Вокруг множество нарядных людей – знакомых и незнакомых, и все они улыбаются и поздравляют молодых. Звучит органная музыка, и женщина церимонимейстер начинает говорить торжественные слова.
Но вдруг все портит резкий звук, как будто патефонная игла с визгом съехала с пластинки, становится тихо, и невесть откуда выскакивает карлик в дурацком колпаке, тот самый.
– Я извиняюсь, – говорит он скрипучим, патефонным голосом, нагло отстраняет регистраторшу и, громыхая бубенцами, запрыгивает на стол. – Я извиняюсь, один секунд. Эй, мальчик!
Яблочкин поворачивается и с удивлением видит среди гостей Петю Огонькова – обыкновенного, не маленького. Джокер подходит к нему и вручает огромный конверт с сургучной печатью. На конверте надпись: ПОВЕСТКА В СУД. Петя вскрывает печать, на которой череп и кости, достает повестку, читает… и с легким щелчком исчезает, как мыльный пузырь. Вместе с ним исчезают Славик Подберезкин и Маринка Корзинкина, которых Яблочкин в последний момент замечает среди гостей.
– И вам тоже, молодые люди, небезынтересно было бы понаблюдать, – обращается джокер к жениху и невесте. – Женихаться еще успеете: ваша регистрация пятого октября, четырнадцать тридцать. Восемнадцать ноль ноль – банкет.
Яблочкин и Мушкина смотрят друг на друга и тоже исчезают.
Все стало по-другому, как будто не сон. Так уже было, когда в музее, перед кражей, он стрелялся с джокером. «Надо все хорошенько запоминать, – подумал Яблочкин. – Это наверняка имеет отношение к делу.»
Они с Мушкиной уже не жених и невеста, они одеты в милицейскую форму и сидят в зале суда. Здесь же, неподалеку от них, Корзинкина и Подберезкин. На местах для присяжных заседателей – достоинства и недостатки, их ровно двенадцать. На месте обвиняемого – Петя Огоньков.
– Встать, суд идет! – объявил джокер-секретарь, безликая капля воды.
Все поднялись с мест, и на судейское кресло уселся джокер-судья. На нем была судейская мантия, шапочка, и пышный парик. Все сели.
– Подсудимый! – крикнул судья противным голосом, и Петя снова подскочил с места. – Вам известно, в чем вы обвиняетесь?
Петя испуганно замотал головой.
– Вы не признаете свою вину?
Та же реакция.
– Вот так. Подсудимый, как видно, намерен морочить суду голову, а может быть, и нанести ему оскорбление. Пригласите первого свидетеля.
Отворилась боковая дверь, в зал вошел и остановился за маленькими полукруглыми перильцами незнакомый Яблочкину мужчина. Ему протянули кулинарную книгу, и он поклялся на ней говорить только правду.
– Фамилия, имя, отчество, год и дата рождения, семейное положение, – обратился к нему секретарь.
– Котов Дмитрий Иванович, 1962-й, шестнадцатое июля, вдовец.
Возле Котова возник джокер-обвинитель. Он указал на Петю и поинтересовался:
– Свидетель, знаком ли вам этот несовершеннолетний гражданин?
Некоторое время Котов всматривался в мальчика, затем хлопнул в ладоши:
– Он, точно он! В бутылке сидел, ма-аленький такой, ручками махал. Я еще подумал, что глюки… что допился уже…
– Итак, вы видели его в своей квартире. Когда?
– В среду, тридцатого. Видел, видел, точно он.
– Таким образом, – обвинитель обратился к судье и присяжным, – свидетель подтверждает, что в указанное время обвиняемый находился на месте преступления.
– Преступление надо еще доказать! – выкрикнул джокер-адвокат.
– Я правда уже три дня у этого гражданина в квартире, – сказал Петя, – но только не по своей воле.
– Значит, – приблизился к его лицу обвинитель, – вас кто-нибудь принуждал силой забраться в сумку этого гражданина? Кто?
– Нет, никто…
– Стало быть, вы сами?
– Сам…
– Вопрос снимается, – стукнул молотком судья. – Свидетель, расскажите суду о том, как вы провели вечер и ночь с первого на второе июня сего года.
Котов нерешительно переступил с ноги на ногу и заговорил:
– Ну, вечером была работа, свадьба. Потом взял тачку, в смысле – такси, и поехал домой.
– Вы были один? – спросил обвинитель.
– Нет, со мной была дама.
– Давно вы знакомы с этой дамой?
– Нет, только этим вечером…
– Прекрасно, продолжайте.
– Если это важно…
– Это крайне важно, свидетель.
– Ну, хорошо… Мы приехали ко мне и выпили немного вина.
– С этого момента пожалуйста подробнее.
– Я протестую, ваша честь! – встрял адвокат. – Мы не можем продолжать допрос свидетеля: в зале находятся несовершеннолетние.
– Протест принят, – согласился судья и указал молотком на возмущенно переглянувшихся Славика Подберезкина и Маринку Корзинкину. – Да, да, вы, молодые люди. Покиньте пожалуйста наше собрание и вернитесь к вашим снам.
Молодые люди лопнули как мыльные пузыри.
– Продолжайте, свидетель, – обратился судья к Котову, но тот уже растерялся и молчал.
– Может быть, вам будет легче отвечать на конкретные вопросы? – предложил обвинитель.
– Да… если можно.
– Выпив вина, вы дотрагивались физически до вашей дамы?
– Да… в каком-то смысле.
– В каком смысле? Договаривайте, договаривайте.
– Я протестую, ваша честь! – выступил адвокат. – Это вторжение в личную жизнь свидетеля. Свидетель, вы не обязаны отвечать на такие вопросы.
– Ваша честь, – обратился к судье обвинитель. – Разве мы не собрались здесь с той единственной целью, чтобы говорить о личной, самой что ни на есть интимной жизни свидетеля? Разве именно эта сторона его жизни не является главной, главной и единственной темой…
– Я вас понял, – прервал его судья. – Протест отклоняется.
Обвинитель торжествующе посмотрел на адвоката и снова обратился к Котову, четко выговаривая и будто смакуя каждое слово.
– Свидетель, опишите подробнейший образом те физические действия, которые вы производили с малознакомой вам женщиной в вышеуказанное время.
– Хм… Ну, мы целовались.
– Дружески или взасос?
– Протестую! – крикнул адвокат. – Это неподобающее в стенах суда выражение.
– Протест принимается, – согласился судья. – Господин обвинитель, выбирайте выражения. А вы, свидетель, отвечайте на поставленный вопрос.
– Да, именно так, взасос… То есть, я хотел сказать…
– Мы вас поняли, не стоит уточнять, – прервал его судья. – Господин обвинитель, вы уверены, что продолжать допрос свидетеля необходимо?
– Только два вопроса, ваша честь.
– Хорошо, задавайте ваши два вопроса.
– Свидетель, вы знали, что ваша дама состоит в законном браке?
– Протестую, – сказал адвокат. – Это не имеет отношения к делу.
– Протест принят, – согласился судья. – Задавайте ваш последний вопрос, господин обвинитель.
– Свидетель! – торопливо повысил голос обвинитель. – Вы и ваша дама раздевались в эту ночь догола? Свидетель, отвечайте, вы были голые?! Вы и ваша дама – голые, без трусов?!!
Адвокат запоздало закричал «протестую!!!», присяжные загудели, судья зазвонил в колокольчик.
Добившись тишины, судья обратился к Котову:
– Свидетель, вы можете не отвечать на последний вопрос.
Предпочитая все же закрыть эту щекотливую тему, Котов, глядя себе под ноги, тихо произнес:
– Да, в общем, были…
– Все! Свидетель свободен! – торжествующе крикнул обвинитель и развалился в своем кресле.
Возникла пауза, во время которой адвокат что-то быстро и шепотом объяснял Пете Огонькову. Затем секретарь объявил:
– Приглашается второй свидетель!
В зале появилась дама. Она огляделась, подошла к барьерчику и тоже поклялась на кулинарной книге говорить правду.
– Ваша фамилия, имя, отчество, возраст и семейное положение, – сказал секретарь.
– Альбина Тарасовна Загребалова-Вульф.
– У вас что же, две фамилии, свидетель?
– Загребалова – это по мужу.
– А Вульф?
– А Вульф – это по первому мужу.
– Значит, вы уже второй раз замужем?
– Нет, почему же второй? Четвертый.
– Стало быть, господин Загребалов был вашим вторым мужем?
– Нет, зачем вы путаете, я же сказала: не вторым, а четвертым. Не могу же я называться, на самом деле, Пеструшкиной-Вульф-Собакиной-Ингер-Загребаловой? Это нескромно.
– Но тогда получается, что вашим первым мужем был господин Пеструшкин?
– Почему же Пеструшкин? Я ведь уже сказала, что Вульф. Пеструшкина – это моя собственная девичья фамилия.
Секретарь вытер пот со лба.
– Хорошо, оставим этот вопрос, сколько вам лет? Ваше семейное положение?
– Пишите двадцать восемь. Не имела, не состояла, не числилась.
Некоторое время секретарь злобно смотрел на даму, но предпочел не связываться и молча вписал в графу «возраст» цифру «28».
Со своего места поднялся обвинитель.
– Скажите, свидетельница, – произнес он вкрадчиво, положив свой подбородок на перильца, – где вы находились в ночь с первого на второе июня сего года приблизительно с полуночи до десяти часов утра?
– Конечно у себя дома, что за идиотский вопрос! – не сморгнув, ответила дама.
Адвокат захихикал, лицо обвинителя перестало быть ласковым.
– Извините, – сказал он и обернулся к судье, – но мы располагаем другими свидетельствами.
– Какие еще свидетельства? Я замужем, и такие вопросы вообще считаю нахальными и неуместными.
– Ваш муж придерживается такой же позиции? Он подтвердит ваше алиби?
– Вот еще! Не вздумаете впутывать в ваши делишки моего мужа! Хорошо, я ночевала у подруги, она может подтвердить. Хотите – проверяйте, я больше ничего не скажу.
Обвинитель потерял дар речи, а адвокат снова злорадно захихикал.
– Вы ночевали у гражданина Котова! – с глупой настойчивостью заявил обвинитель.
Дама только пожала плечами.
– Вы имели с гражданином Котовым неподобающие отношения!
Дама презрительно фыркнула.
– Вы изменили своему мужу, честному человеку!
Дама отвернулась.
– Вы… Вы демонстрировали неподобающие, постыдные отношения с гражданином Котовым в присутствии несовершеннолетнего!
– Вот еще! – встрепенулась дама. – Не было там никакого несовершеннолетнего.
Обвинитель торжествующе обвел суд глазами и неторопливо произнес:
– Спасибо, у меня больше нет вопросов к свидетельнице.
Поняв, как она глупо прокололась, свидетельница, негромко на ходу выругавшись, покинула зал.
Судья стукнул молотком и объявил:
– Приступаем к разбору главного пункта обвинения.
Все притихли и стали смотреть на Петю Огонькова.
– Обвиняемый! – сказал судья. – Признаете ли вы, что подглядывали за неподобающими действиями взрослых и совершили тем самым отвратительное прелюбодеяние?
– Да, я видел… – прошептал Петя, сделавшийся красный как рак. – Но я не смотрел, я почти сразу отвернулся.
– Почти? – ухватился обвинитель. – Как это понимать – почти? Как это долго – секунду, минуту, или больше…
– Нет, не больше минуты.
– Хочу заметить, ваша честь, – обратился обвинитель к судье, – что время, проведенное обвиняемым за сладострастным созерцанием недозволенного, не могло быть им оценено объективно и, разумеется, было неизмеримо большим, чем одна минута.
– Это домыслы обвинения, прошу не принимать их к сведению, ваша честь! – заявил адвокат.
– Протест будет рассмотрен, – пообещал судья.
– Так что же вы успели увидеть в течение этой пресловутой минуты? – продолжал обвинитель, обращаясь к Пете.
Тот покраснел еще больше и промолчал. Слово взял адвокат:
– Скажите, подзащитный, что побудило вас прервать свои наблюдения за неподобающими действиями взрослых?
– Мне было стыдно… – выдавил из себя Петя, готовый провалиться сквозь землю.
– Почему же вы не отвернулись еще раньше, еще до того, как их действия перешагнули грани дозволенного?
– Господин судья, – вмешался обвинитель, – ваша честь, такое определение может толковаться двояко. Что это за грань дозволенного: пить вино, целоваться или…
– Достаточно, мы вас поняли. Обвиняемый, почему вы не отвернулись сразу, как только догадались о постыдных намерениях свидетелей?
– Я растерялся…
Петя взглянул на адвоката, ища у него поддержки. И адвокат дал отмашку тяжелой артиллерии:
– Подзащитный, вы контролировали свои действия в указанную минуту? – повысил он голос.
– Нет, я не понимал… я не знал, что и думать.
– То есть, ваше состояние в эту минуту можно назвать состоянием аффекта?
– Протестую! – крикнул обвинитель.
– Протест отклоняется, – сказал судья.
– Итак, подзащитный, – продолжал адвокат, – можно ли назвать ваше состоянии в минуту совершения преступления состоянием аффекта?
– Да… наверное. Я правда очень растерялся.
– Спасибо, это все. Ваша честь, я закончил.
Судья ударил молотком и объявил:
– Господа присяжные могут приступить к вынесению вердикта.
Достоинства и недостатки оживились, зашумели и, вопреки всем правилам, начали обсуждение прямо в зале суда. Яблочкин и Мушкина наблюдали за происходящим как зрители в портере театра.
«Д'артаньян». Мне пришелся по душе этот мальчишка, не всякий повел бы себя достойно в такой чертовской передряге. А что до того, будто он видел недозволенное, то вот мое мнение: глаз должен быть закален, но душа оставаться прежней.
Студень. Он отвернулся, потому что струсил.
«Генсек». Я вот что хочу сказать, товарищи. От имени месткома и профкома, а также по многочисленным просьбам трудящихся, предлагаю всыпать товарищу пионэру хо-орошего ремня – по тому самому заднему интимному месту, на которое глядеть нельзя. Всыпать прямо здесь, под звуки горна и дробь барабанных палочек. Голосуем за это предложение, товарищи. Активнее, активнее…
«Чингисхан». Запорроть, чтобы дух вон, запорроть…
«Помпадур». Что вы такое говорите? Мальчик растет, ему нужно развиваться, у него играют гормоны! Это он еще, можно сказать, вообще ничего не видел; если бы мой друг господин де Сад преподал ему урок…
Гусак. Р-разврат! Р-разврат!
Молоток. Несомненно, господа, в этом что-то есть. Просвещение такого рода необходимо для добросовестного исполнения супружеских обязанностей.
Печка. А, бросьте, пф-пф, какие там обязанности. Это еще какая баба попадется. По мне этих обязанностей век бы не видать, пф-пф. Поспать бы всласть… а после покушать вволю… а потом снова поспать…
Коньяк. Не смейте! Вы все – пошляки! Юноша поступил благородно, он не подглядывал, он отвернулся!
Монашка (едва слышно). Он отвернулся…
Любовь. А я вообще не понимаю, чего в этом плохого…
«Сократ». Господа, вы совсем запутались, а ведь решается участь мальчика. Во-первых, уточним, что такое есть прелюбодеяние. Наверное, это действие интимного порядка, приносящее вред чьей-либо душе или телу. В таком случае прелюбодеяние, совершенное даже мысленно, является несомненным грехом. Но дело в том, что мальчик не совершал прелюбодеяния совсем никак – ни мысленно, ни телесно. Напротив, он всеми силами противился этому. Так о чем же спор? Покончим же с этим беспредметным обсуждением и приступим к вынесению вердикта.
После этого выступления судья, пренебрегая всеми правилами, стукнул молотком и сходу объявил:
– Не виновен!
Петя улыбнулся, Яблочкин и Мушкина радостно зааплодировали, и все исчезло.
10Три телефонных звонка на одну тему. – Чем закончилось покушение на Котова, о котором он так ничего и не узнал
Утром в субботу, не успел Яблочкин позавтракать, ему позвонила Маринка Корзинкина.
– Послушайте, – заговорила она озабоченным тоном, – ведь вы просили, если что-нибудь…
– Да, да! – с готовностью откликнулся Яблочкин. – Любая мелочь имеет значение в этом деле.
– Скажите, а вот если что-нибудь приснилось, это тоже считается?
Яблочкин начал догадываться, о чем пойдет речь.
– Конечно считается. – заверил он Корзинкину. – Так что же вам приснилось, барышня?
– Понимаете, это был суд.
– Ага…
– И Петю за что-то судили эти достоинства и недостатки, про которых он рассказывал.
– Так…
– Там были вы, я, Подберезкин и еще та девушка, которая вместе с вами ловила воров…
– Понятно. И за что же судили вашего товарища эти неустановленные законом личности?
– Так ведь самое обидное, что нас удалили на самом интересном. Велели вернуться в свои сны; я там что-то вязали из разноцветных ниток, но выхолила только путаница… Послушайте, но если я вас видела, то вы тоже могли меня видеть?..
– Да, знаете ли, я тоже что-то такое видел, – признался Яблочкин, совсем не умевший врать. – Вы очень правильно сделали, что позвонили, барышня, я вам за это очень благодарен.
– Правда? – обрадовалась Маринка. – Ничего, нечего, пожалуйста.
– Желаю вам приятных снов и успехов в учебе.
– Спасибо, – пискнула Маринка Корзинкина, и они распрощались.
Едва Яблочкин повесил трубку, как телефон снова засигналил. На этот раз послышался голос Славика Подберезкина:
– Здравия желаю, товарищ лейтенант, разрешите обратиться!
А дальше последовал диалог приблизительно такого же содержания, что и предыдущий, с той лишь разницей, что до и после суда Подберезкину снились самоходные электронно-механические солдатики, которые выполняли его команды. Впрочем, оба они могли и соврать, потому что кому иной раз охота рассказывать свои настоящие сны.
Едва Яблочкин распрощался с Подберезкиным, как позвонила курсант Мушкина.
– Что это у вас с самого утра телефон занят? – сказала она, и при одном только звуке ее голоса Яблочкин весь разомлел.
– Ах, это вы…
– Можете не мурлыкать словно кот, я звоню вам по делу.
– А, я уже примерно догадываюсь, – сказал Яблочкин. – Это вы насчет сна?
– Вы поразительно догадливы. Сочла своим долгом поставить вас в известность, как младший по званию.
Яблочкин снова разомлел.
– Ну какое еще звание… поверьте, я никогда…
– Повторите, плохо слышно, – Мушкина едва сдерживая смех.
Яблочкин взял себя в руки.
– Я хотел сказать, товарищ курсант, что мы не на службе, и вы могли бы…
– Мы не на службе, а вы говорите так, будто сажаете меня на гауптвахту, – моментально парировала Мушкина.
Яблочкин растерялся окончательно, последовала пауза.
– Алексей, а вы, между прочим, не забыли, что у нас вечером свидание? – заговорила Мушкина почти таким же голосом, как вчера вечером.
– Правда? – обрадовался и удивился Яблочкин.
– Какой же вы рассеянный. Вы забыли, что нам вручают награды в мексиканском консульстве?
– Да, да, верно! Сегодня уже суббота. Но мы ведь можем встретиться раньше и пойти вместе.
– Это вам решать, как старшему по званию. Между прочим…
– Да-да?
– Что вам снилось до того, как нас вызвали в суд?
Яблочкин вспомнил о прерванной свадьбе и затрепетал от волнения.
– Вы… это вы тоже видели?.. Этот карточный дурак, он назвал число и время…
Мушкина в ответ только вздохнула.
Услышав этот вздох, Яблочкин окончательно потерял голову и уже был готов наговорить ей сентиментальных глупостей, но в трубке что-то щелкнуло и послышался поганый голос карточного шута:
– Это что же такое за безобразие, граждане… Ветерану-афганцу в аптеку не дозвониться, когда заслуженные раны вопиют и готовы разорваться от боли и страданий! Прекратите хулиганить! Ради одного единственного пузырька с рыбьим жиром приходится сидеть на телефоне напролет дни и ночи! За что кровь проливали? За что строили новое счастливое будущее? За то, чтобы вы глупости разговаривали? А фронтовики теперь не нужны, зажились? Так вы уж извините, недолго осталось. Только имейте ввиду: те деньги, которые из пенсии скопили на похороны, вам, подлецам, все равно не достанутся, не ждите!..
«Фронтовик» продолжал и дальше нести какую-то околесицу, а Яблочкин тем временем попытался определить его номер на специальном определителе, который ему выдали в Секретном отделе. Номер шута состоял из одних шестерок и несомненно был подстроен для еще большей путаницы.
Засигналили короткие гудки, Яблочкин положил трубку и задумался. Что за силы могут стоять за всеми этими необъяснимыми событиями последнего времени? Что если какая-то враждебная держава проводит на территории его родины испытания нового психологического оружия? Этого нельзя исключать. А пока… А пока надо было спешить в Управление милиции, где ему назначен секретный инструктаж у майора Мракобесова.
* * *
Всучив Котову зажигалку и обретя, наконец, прекрасное расположение духа, Бек отправился доложить обо всем дяде Гоше. С души у него как будто свалился камень, он никак не ожидал, что примитивное устранение свидетеля будет связано с нагромождением бестолковых накладок и проволочек. «Надо свозить туда шефа, чтобы полюбовался на остатки квартиры после того, как грохнет…» – подумал Бек с удовлетворением.
Он прибавил газу и вскоре затормозил у входа в оздоровительный центр. Легко, через две ступеньки, взбежал на третий этаж. Впервые в жизни состроил подобие улыбки по адресу секретарши (которая, увидев его выражение лица, испугалась) и вошел к шефу без доклада.
Дядя Гоша встретил его молча, но приветливо, знаком усадил перед собой и приготовился слушать. Бек с гордостью рассказал о своей последней комбинации и предложил немедленно поехать в Озерки.
– Сейчас не могу, китайцы приехали, – отвечал шеф. – Кстати, и ты посиди, послушай, о чем умные люди говорят. Хватит уже шкодить по мелочам, дел невпроворот.
– Курить можно?
– Кури.
Бек сунул в рот сигарету и приосанился. Шеф смотрел на него с чуть заметной улыбкой. Он любил поощрять исполнительных почти так же, как наказывать нерадивых.
Бек достал из кармана зажигалку. Что-то в ней показалось дяде Годе тревожно знакомым, он опустил со лба на глаза очки, и в то же мгновение ледяная волна страха накрыла его с головой и пробрала до мозга костей: его внимательный взгляд уловил тоненький черный ободок у основания…
В это время в приемной послышались птичьи голоса, в кабинет ввалились с десяток низкорослых китайцев, одетых в одинаковые костюмы, с одинаковыми кейсами в руках. Не замечая их, дядя Гоша заорал:
– Стой! Не та!! Брось!!!
Но Бек, не успевший понять, в чем дело, и удивленно вскинувший брови, чиркнул зажигалкой перед своей сигаретой.
