Текст книги "Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе"
Автор книги: Борис Карлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)
Рискованный фокус с ящиком и двуручной пилой. – Маленький мимолетный эпилог
В цирковом закулисье пахло опилками и зверьем. Яблочкин прошел вдоль клеток, запетлял коридорами и вдруг увидел мелькнувшее из-за приоткрытой двери лицо Кукловодова. Лицо задержалось на мгновение и скрылось. Яблочкин подумал, что преступник нарочно его заманивает и решил быть вдвойне осторожным, потому что отступать было не в его правилах.
Табличка на двери гласила:
БУТАФОРИЯ ФОКУСНИКОВ И ИЛЛЮЗИОНИСТОВ.
Яблочкин прислушался и осторожно приоткрыл дверь. В полуподвальном помещении горел свет и повсюду царило такое нагромождение всевозможных полосатых ящиков, бархатных ширм и зеркал, что рябило в глазах.
Внезапно кто-то толкнул его в спину, Яблочкин кубарем скатился со ступенек и ухнул в глубокий, похожий на гроб деревянный ящик. Крышка захлопнулась, заклацали металлические запоры. А в следующую секунду ящик мелко задрожал, раздался мерный оглушительный визг пилы. Воздух внутри наполнился опилками. Яблочкин сообразил, что происходит, и похолодел от ужаса.
– Просто несчастный случай, – доносилось до него снаружи бормотание сумасшедшего фокусника. – Это должно было когда-нибудь случиться…
Кукловодов точно был не в себе, он плохо понимал, что делает. Его растрепанные волосы стояли дыбом, на взмокшем лице блуждала нехорошая улыбка. Левой рукой он держал рукоятку пилы; правая, покалеченная падением защитного колпака в музее, все еще сжимала алмаз. Дергаясь всем туловищем словно марионетка, он смотрел на линию распила и его вспененные губы шептали:
– Сейчас брызнет… вот сейчас… сейчас, сейчас…
Яблочкин почувствовал, как острые зубья пилы коснулись кителя и оторвали медную пуговицу. Он попробовал подобрать ноги и сжаться в комок, но в ящике было слишком тесно. Тогда он изо всех сил ударил ногами в заднюю стенку – и стенка с треском надломилась. Еще удар – и путь свободен.
Визг пилы тотчас прекратился.
Яблочкин выбрался из ящика и бросился в погоню. Теперь у него были личные счеты с негодяем.
Метнувшись на звук быстро удаляющихся шагов, Яблочкин из-за поворота вдруг налетел на черную дыру наставленного на него дула пистолета. Кукловодов не мог бежать дальше, потому что за спиной у него, перегородив узкий проход, стоял слон. Из-за близкого присутствия слона он весь дрожал с ног до головы, как осиновый лист.
– А ну, брось пушку, мент, – приказал Кукловодов. – Бросай живо, а не то сделаю дырку в твоей башке.
Яблочкин понимал, что цирк уже оцеплен и сюда вот-вот ворвется группа захвата. Он выпустил из рук пистолет и сказал, стараясь тянуть время:
– Сдавайся, не валяй дурака, тебе отсюда не уйти.
Кукловодов нервно рассмеялся.
– Не уйти? А что ты в этом понимаешь, щенок? Я исчезну, я растворюсь у тебя перед самым носом, мне больше нечего делать в этой стране. Я взял здесь все, что мне было нужно, теперь я очень, очень богатый человек. Куплю себе дворец где-нибудь в Южной Африке, найму сотню или тысячу безмозглых рабов, которые будут называть меня своим царем. И знаешь, какое будет мое главное… развлечение – там, в окружении горячей девственной саванны?
Кукловодов хотел сказать не «развлечение», а «хобби», но отчего-то не смог выговорить это слово.
– Догадываешься ли ты, юнец, чему я посвящу весь остаток моей жизни? Так знай: я буду охотится на… – он снова болезненно поморщился и кивнул назад, туда, где в проходе стоял слон, – на этих животных. Ведь их осталось в природе не так уж много, а я перебью их всех, всех до единого. Круглые биллиардные шары – сотни, тысячи, десятки тысяч биллиардных шаров – это все, что останется на земле в память об этих отвратительных тварях. Я буду заманивать их в западню, буду калечить им лапы, а потом стрелять с близи, в упор, глядя в их добрые, спокойные глаза. Я буду…
Но он не смог договорить, потому что хобот слона мягко обвил туловище Петра Эрнестовича, его ноги беспомощно затрепыхались в воздухе, а побелевшее лицо исказилось гримасой смертельного ужаса. С болезненным стоном Кукловодов направил дуло пистолета прямо в пасть миролюбивого животного…
Но еще раньше, чем раздался предательский выстрел, Яблочкин своим выстрелом выбил оружие из рук негодяя.
Тем временем слон, почувствовав злые намерения человека, с которым хотел только поиграть, поднял Петра Эрнестовича над головой и, размахнувшись хорошенько, швырнул его на устеленный опилками дощатый пол.
– Только не это… – прохрипел Кукловодов окрасившимися алой пеной губами. – Не так… не хочу…
Пальцы его разжались, и на пол откатился ослепительно сверкнувший на мгновение алмаз «Всевидящее око».
* * *
Слабонервный Горохов вышел из сумасшедшего дома только через год после описанных событий. Он работает продавцом в книжном киоске и заодно постепенно избавляется от штабелей своих все еще не распроданных стихов. «Возьмите стихи Горохова, – доверительно рекомендует он своим покупателям, – об этом поэте очень скоро заговорят, вот увидите…» Многие покупают.
Ваха получил два с половиной года общего режима. Суд учел его явно не руководящую роль в этом деле и активную помощь следствию. В колонии Вовчик занимался тем же, чем и на свободе – работал на мусороуборочной машине. По окончании срока он вернулся в свою дворницкую и больше не ввязывается ни в какие сомнительные авантюры. Изредка к нему заходит Горохов и, выпив вина, читает вслух свои заунывные стихи. А Вовчик, будто его не слыша, рассказывает о своих дворницких делах и о делах жильцов своего дома.
Кукловодов получил десять лет строгой изоляции, но снова непостижимым для охраны образом сбежал – прямо из зала суда. Несколько лет судьба мотала его по свету то вознося к временному благополучию, то внезапно и позорно ниспровергая. Закончил он свои дни где-то в Южной Африке, ужасно и нелепо. Однажды Петр Эрнестович, испугавшись бродячих собак, забежал в придорожное кафе, заказал бутылочку холодного лимонада и задержался на несколько минут досмотреть, как два молодых негра гоняют шары на биллиарде. Внезапно игроки затеяли ссору, затем вспыхнула драка, и Петр Эрнестович получил сильнейший шальной удар биллиардным шаром по голове. От полученной травмы Кукловодов скончался в муках, так и не узнав, что проклятый шар был изготовлен из слоновьего бивня. Впрочем, эта информация вряд ли принесла бы ему успокоение в последнюю минуту.
Глава пятая
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
1Кто похитил ребенка? – Странные показания свидетелей. – Лейтенант Яблочкин получает особые полномочия. – Поразительные кадры ночной видеозаписи
Еще в понедельник вечером родители Пети забили тревогу по-настоящему, во вторник они подняли на ноги всю милицию, а в среду 30-го числа отправились на прием к начальнику милиции города и области генералу Потапову.
Генерал встретил их с большим сочувствием, проводил от дверей кабинета и усадил перед своим рабочим столом. Мама утирала слезы платочком и деликатно хлюпала носом; папа крепился, чуть-чуть выпячивая вперед нижнюю губу. Они, конечно, очень любили своего единственного сына и переживали его исчезновение.
На столе у генерала Потапова лежали две раскрытые папки с наиболее значительными за последнее время делами – о пропаже мальчика и краже алмаза. Второе было совсем свежее: результаты экспертизы принесли полчаса назад. И чем внимательнее генерал знакомился с обоими делами, тем более странными и каким-то образом связанными между собою они ему казались.
В деле о пропаже мальчика фигурировала очень странная записка, которая, как утверждали эксперты, была изначально написана микроскопическими буквами, а уже после увеличена на компьютере до размеров почерка нормального человека. Родители Пети Огонькова утверждали, что это почерк их сына.
Результаты экспертизы в деле о хищении алмаза дали еще более ошеломляющие результаты: отпечатки пальцев на микросхеме, выведшей из строя сигнализацию выставочного зала, принадлежали человеку или существу, рост которого не мог превышать четырех сантиметров…
Все это было дико и отдавало намеренной мистификацией. На ум не приходило никаких версий, оставалось только дожидаться поступления новой информации. Но пока что перед Потаповым сидели родители мальчика пропажа которого переполошила весь город, и генерал должен был отчитываться перед ними о работе своего ведомства.
Рассказав подробно о том, какие мероприятия проводятся по розыску, Потапов решил воспользоваться представившимся случаем и тоже задать несколько вопросов родителям Пети Огонькова.
– Скажите, – обратился он мягко и деликатно, – а не замечали вы в последнее время за своим сыном чего-нибудь странного?
– Нет… – всхлипнула мама. – Он, конечно, мальчик немного рассеянный и мечтательный, но никаких странностей за ним не было. Послушайте, а вы сообщили в Интерпол? Ведь он может быть где-то за границей…
– Конечно, конечно, – заверил Потапов. – Интерпол в курсе. Скажите, а он не увлекался какими-нибудь научными опытами? Может, что-нибудь изобретал?.. Что-нибудь, знаете ли, как это говорится, на грани фантастики?
– А почему вы спрашиваете? – оживилась мама. – Он очень талантливый ребенок, его очень даже могли похитить! Знаете как это делается?.. Сначала похищают талантливого ребенка, а потом прячут его в секретной лаборатории и заставляют работать для своих гнусных интересов. Ребенка используют в преступных целях, я знаю, я видела!..
– Успокойся, дорогая, – вмешался пала. – Тебе не следует так много смотреть телевизор. Товарищ генерал, не слушайте ее, наш ребенок самый обыкновенный, может быть только читает больше, чем его сверстники. Сами посудите, какие могут быть секретные лаборатория, если грозят летние занятия по физике и математике…
Генерал еще поговорил с родителями, заставил их выпить по чашке чая с успокаивающими травами и распорядился подать для них свой собственный служебный автомобиль.
– Мальчик не иголка, – говорил он, провожая родителей по коридору. – Где это видано, чтобы у нас среди бела дня дети пропадали? Найдем, не сомневайтесь, обязательно найдем вашего дорогого сыночка.
Поблагодарив, родители уехали домой, а Потапов занял свое место за столом, снова раскрыл документы по делу мальчика и по делу о краже алмаза, сравнил и задумчиво проговорил:
– Не иголка, не иголка… А как прикажете все это объяснить?..
* * *
Следующими на приеме у генерала были лейтенант Яблочкин и курсант Мушкина. Они прибыли в сопровождении своего начальника, полковника Громыхайлы. Пока генерал разговаривал с родителями Пети Огонькова, они сидели в приемной на диванчике и молчали.
Но вот их пригласили, и все трое дружно поднялись с места. Едва они ступили на ковер кабинета, Потапов устремился к ним навстречу.
– Отличная работа, лейтенант, – он энергично потряс руку Яблочкину.
– Отличная работа, курсант, – он пожал руку Мушкиной.
– Хорошая смена растет, – генерал обнял и похлопал по спине Громыхайлу, своего старого приятеля.
Яблочкин и Мушкина стояли по стойке «смирно», и Потапов сказал им «вольно, вольно, расслабьтесь».
– Этих субчиков допросили, Иван Сидорович?
– Допросили…
– А почему вздыхаешь?
– Да потому что слов не нахожу, товарищ генерал. Несерьезно это все.
Потапов строго на него посмотрел:
– Несерьезно будет, Иван Сидорович, если я заставлю тебя все рапорты в Управление сочинять в стихотворной форме, ямбом или хореем. А пока что у нас тут все более чем серьезно. И молодых сотрудников мне тут, пожалуйста, не разлагай. Вот это вот, – он постучал пальцем по бумагам, – это может оказаться еще серьезнее, чем ты думаешь. Садись и выкладывай все по порядку. И вы садитесь.
Все расселись за совещательным столом, и Громыхайло начал:
– Кукловодов молчит, отказывается от показаний; ну, этого я от него ожидал, это его стиль. Горохова этого, поэта, пришлось отправить в сумасшедший дом, он, похоже, с ума сошел. Мы его допрашивать не имеем права, пускай специалисты разбираются. Третий этот, Ваха, говорит без умолку, да только…
Громыхайло запнулся, и генерал нахмурил брови.
– Короче, он рассказывает, будто с ними был мальчонка м-маленький, – от нервов полковник Громыхайло начал заикаться в точности как Вовчик. – Вот такой м-маленький, – он показал на пальцах. – Я ему говорю: где же вы взяли такого м-маленького? То есть, я говорю так, для смеха, понятное дело. А он будто на полном серьезе стоит на своем: был, говорит, м-мальчонка вот такой, и все тут. Эрнестыч, говорит, Кукловодов то есть, к-клона этого откуда-то принес.
– Клона, говоришь… А фото ему показывали?
– Какое фото?
– Ну, Огонькова этого, Пети Огонькова, который пропал.
– А… при чем тут… Он же – того… – Громыхайло сделал неопределенный мах рукой, изображая размер нормального мальчика. – А тот во…
Потапов нажал кнопку, появился секретарь.
– Привезите ко мне этого… Ваху Владимира, по делу алмаза.
– Слушаюсь, товарищ генерал, доставим немедленно.
– А вы пока свободны, – обратился он к собеседникам. – Хочу с ним сам поговорить, уж больно дело необычное.
В приемной Громыхайло продолжал размахивать руками, показывая курсанту Мушкиной необъяснимое:
– Тот ведь того… Понимаешь? А этот, говорит, во!..
Тем временем Яблочкин, который во время всего разговора то краснел, то бледнел, вдруг извинился, повернул назад и решительно постучал в дверь генеральского кабинета. Он решил рассказать Потапову обо всем, что случилось с ним минувшей ночью во сне, если это вообще был сон, а не что-то другое. В конце концов он обещал мальчику свою помощь, и теперь должен был держать слово.
* * *
Когда в Управление доставили арестованного Вовчика, лейтенант Яблочкин все еще находился наедине с генералом. Они многое успели обсудить, но несравнимо большее оставалось для них за завесой тайны.
Вовчик долго смотрел на фотографию Пети Огонькова, после чего ткнул в изображение пальцем и уверенно сказал:
– Он, т-точно он. Эрнестыч этого к-клона воровать натаскивал. Т-точно он.
Вовчика увели, а в кабинет вошли заплаканные Славик Подберезкин и Маринка Корзинкина. И они в течение двух часов рассказывали все с самого начала – с появления маленького Пети в зубах у кота Барсика – и до самого конца: их собственного бегства из музея нынешним утром.
Они рассказали, как собирались проучить воришек, для чего Славик изготовил движущуюся фантом-проекцию мумии; как Маринка снимала все происходящее на камеру (пленку она тут же отдала Потапову); как затем, увидев, что один из преступников все-таки сумел завладеть алмазом, растерялись и дали деру. Как после они тряслись от страха, пока не решились идти в милицию.
Растерявшийся от такого обилия информации генерал детей все-таки похвалил за честность и отпустил, взяв с них слово не болтать о случившемся.
Если все происходящее не было коллективным бредом, то в деле о пропаже мальчика, каким бы он ни был, большим или маленьким, появилась ниточка. И ухватиться за эту ниточку Потапов решил поручить Яблочкину.
– Что ж, дело очень необычное, – проговорил Потапов, тщательно подбирая слова. – Я бы даже сказал, дело совершенно уму непостижимое. Черт знает что, одним словом, а не дело.
Яблочкин, опустив голову, молчал.
– И это дело, Яблочкин, я вам поручу.
– Мне?..
– Вам, вам, кому же еще? Сон или не сон вы видели, а мальчик сам вас выбрал. Я в случайности не верю. В мире вообще происходит много чего необъяснимого, только говорить об этом почему-то не принято. Но у нас для таких случаев существует особый Секретный отдел, и в этот отдел, вплоть до окончания следствия, я вас перевожу с этой самой минуты. Получите особые полномочия.
– Особые полномочия?
– Особые. Подчиняетесь только мне лично, и вплоть до применения оружия. Вы ведь, кажется, чемпион города по стрельбе?
– Так точно…
– Но стрелять, я надеюсь, не придется. Да ведь вы уже и сами убедились, что стрельба в таких делах дело бесполезное.
Яблочкин вспомнил про дуэль с карточным шутом и промолчал.
– Для начала возьмите домой и посмотрите эту видеозапись, которую наши вундеркинды сделали в музее. Увеличьте и просканируйте каждый сантиметр в кадре, авось что-нибудь и появится. Сейчас идите к майору Мракобесову, он начальник Секретного отдела, получите у него кое-что из необходимого, на днях он вас обстоятельно проинструктирует. В субботу вас с Мушкиной будут награждать в мексиканском консульстве. Да-да, этот алмаз их национальное достояние, так что будьте готовы к сильно преувеличенным изъявлениям благодарности. То, что я там вам буду там говорить, не слушай, это я для них буду говорить, тебе нос задирать еще рано. И запомни: Секретный отдел это уже не работа, это образ жизни. До окончания следствия у тебя выходных больше нет; сотрудник отдела работает всегда и везде, даже ночью во сне. Теперь все, иди.
Яблочкин отдал честь и вышел.
Оставшись один, Потапов снял трубку и набрал номер полковника Громыхайло:
– Алло, Иван Сидорович? Привет, привет, еще раз. Так я у тебя этого парнишку. Яблочкина, забираю. А вот так, по праву старшего. Может, верну… а может, не верну. Ничего, у тебя ребят способных много, еще успеешь воспитать себе смену. Только без обид, когда в отпуск хочешь? А поехали в субботу на рыбалку…
* * *
Дома Яблочкин уселся перед экраном компьютера и стал внимательно просматривать каждый кадр записи. Девочка снимала, конечно, очень непрофессионально: камера дрожала и то и дело уходила в сторону. Да и темновато было даже для умного, саморегулирующегося объектива.
Вот стало слышно, как подъехала уборочная машина, окно открылось, и в выставочный зал проникли трое злоумышленников. Вот двое из них держат тяжелый защитный колпак, третий тянет руку к алмазу… И тут в глубине зала появляется ожившая мумия. Она идет к преступникам, тянет к ним руки и что-то протяжно рычит. Преступники роняют колпак, Горохов падает без чувств, двое других мешают друг другу вылезти в окно. Мальчик говорит: «Слушай, Маринка, они, кажется, алмаз украли…» Девочка испуганно вскрикивает, камера уходит вверх…
И тут Яблочкин заметил какую-то постороннюю шероховатость в кадре, какую-то лишнюю деталь на карнизе для крепления штор… Он быстро увеличил этот участок, отфильтровал изображение… И в кадре остался сидящий верхом на креплении карниза и с интересом наблюдающий за происходящим крошечный мальчик. Тот самый Петя Огоньков. Тот, из-за которого он стрелялся с карточным джокером и которому обещал свою помощь и дружбу. Теперь не нужно было гадать, существует ли в действительности крошечный мальчик, теперь Яблочкин должен был разыскать его и выполнить свое обещание.
2В реставрационных мастерских. – В голову Пети Огонькова ударяют пары чистейшего спирта. – Жизнь и судьба ресторанного саксофониста.
Как только в музее началась заваруха, Петя спустился по занавеске на пол и, никем не замеченный, по стеночке, выбрался из выставочного зала. Обходя стороной скопления людей в форме и в штатском, пролезая в щели под дверьми, он постепенно забрался в самую глубину служебных помещений, спустился в подвал и оказался в реставрационных мастерских. Здесь он решил переждать, пока все не уляжется, забился в какую-то щелку и задремал.
Он проснулся уже в одиннадцатом часу дня от голосов и запаха табачного дыма. В мастерской находились двое мужчин, не то чтобы пожилых, но уже и не молодых. Они разговаривали и курили, и дым заставил Петю закашляться.
– Что это? – насторожился один из них, тот, что сидел ближе. – Юрик, у тебя тут мыши водятся?
– Ну так что, если и мыши… – равнодушно проворчал Юрик. Он, похоже здесь работал, потому что на нем был синий халат и в руках он держал, осматривая, кусок картинной рамы. – Нервный ты стал, Котов, дерганый какой-то…
– Ладно, ладно, не ворчи. Плесни лучше спиртуозы грамм тридцать. Вчера одному урюку свадьбу лабали. Чачу пили, голова до сих пор немного того…
– У тебя, Котов, каждый день голова немного «того». Бросал бы ты это дело, пока еще труба из рук не вываливается. Тебе полтинник через месяц, пора бы и просохнуть.
С этими словами Юрик, тем не менее, налил ему в стакан немного жидкости из пластиковой канистры – по всей видимости, той самой спиртуозы. Котов шагнул к облупленной раковине, долил в стакан воды, с перекосившимся вдруг лицом выпил, снова налил воды и выпил воду. Раскраснелся, сел на место и закурил.
От дыма защипало глаза, и Петя перебрался по верстаку на другое место, где воздух был чище. Из того, что говорили эти двое, он понимал далеко не все: например, такие слова как «лабали» и «чача» он слышал впервые. Не вполне было ясно и то, что может делать на свадьбе сушеный абрикос и как это не мокрый с виду человек может просохнуть. Не говоря уже о том, что Котов изредка вворачивал в разговор такие непечатные словечки, что Пете становилось не по себе.
– Не трубу, – наставительно поправил Котов, – а саксофон. Понимать надо. И не через месяц, а почти через два; я еще молодой. Думаешь, я пью ради удовольствия? Захочу – брошу. Со мной в жизни такое было…
– Опять начинаешь?
– Молчу, молчу. Просить будешь, больше ничего не расскажу.
– На такой работе ты никогда не бросишь. Что это за работа: одни свадьбы, да похороны, везде водка, так любой человек в алкоголика может превратиться.
– Почему же только свадьбы да похороны? – обиделся Котов. – У нас очень приличные заказы бывают. Вот третьего числа, например, в воскресенье, будем играть в мексиканском консульстве, на торжественном приеме. Румбы всякие, босановы…
Котов стал напевать и настукивать ладошками по табуретке. Тут в мастерскую спустился какой-то начальник и стал переругиваться с Юриком по поводу недоделанной в положенный срок рамы. «И посторонним здесь делать нечего, – сказал начальник уже на выходе. – Ходят, отвлекают от работы, а потом алмазы с выставки пропадают.»
– Ох-ох-ох, раскудахтался, – скривился Котов. – Успокоится не может, будто у него украли. Плесни еще.
Юрик налил еще. Котов повторил свои действия над раковиной, снова сел и снова закурил. Похоже, что еще до того, как Петя проснулся, эти двое успели обсудить кражу, поэтому разговаривать было особенно не о чем. Тем более, что у трезвого Юрика было полно работы.
– И как ты все успеваешь? – заговорил Котов, желая сказать Юрику приятное, потому что перед тем как уйти, собирался выпить еще. – На дому мебельная мастерская, здесь вот работаешь, а когда надо, и выпить умеешь.
– А потому что не распускаю себя как некоторые, – наставительно пояснил Юрик, усердно работая шкуркой по деревянной раме. – Всему надо знать место и время. Пей, да дело разумей.
– Я разумею… До вечера-то еще отосплюсь, на работе буду как огурец. А с тех пор, как Катеньку похоронил, мне радовать больше некого.
– Ладно, ты на жалость не дави. И сам не расстраивайся, когда это было…
– Я не расстраиваюсь. Слушай, какую мне хохму вчера рассказали!
И Котов принялся рассказывать анекдот, запинаясь и путаясь в сюжете, а Юрик слушал его, возился с рамой и ухмылялся в бороду.
Тем временем Петя, изнывающий от голода и жажды, подобрался к тарелке, на которой лежал засохший бутерброд с сыром. Юрик поставил его для Котова, но тот к нему даже не притронулся. Орудуя зубами и перочинным ножиком, Петя наелся сухой булки и похожего на подошву ботинка сыра. После этого он стал искать поблизости хотя бы каплю воды, чтобы напиться. Но вода была только в раковине, а раковина была у всех на виду.
В стоящей на полу котовской сумке виднелось несколько пустых бутылок, в одной из который, с этикеткой «Баржоми» было на дне, в самом уголке, еще немного воды. Петя забрался в сумку, залез в бутылку и съехал вниз по гладкому влажному стеклу.
Но что это! Какой ужас, это совсем не вода! В голову мальчика ударили пары чистого спирта! Беспомощно забарахтавшись по круто наклоненной стеклянной поверхности, Петя ощутил, как мозг его затуманивается, он слабо вскрикнул и потерял сознание.
Тем временем Котов выпил третью, поболтал еще, но язык у него начал слегка заплетаться, и он распрощался с приятелем. Повесив свою задрипанную сумку на плечо и брякнув при этом пустыми бутылками, он зашагал в сторону ближайшего метро.
День выдался замечательный, светило солнце, прохожие на Невском улыбались, Котов тоже слегка пьяно улыбался. По пути к каналу Грибоедова он в нескольких местах попытался сдать свои пустые бутылки, но их не приняли. Тогда он спустился в метро и поехал домой, на станцию «Озерки».
Недалеко от своего дома он повстречал знакомого и они выпили пивка. Потом Котов все-таки добрался до своей квартиры и лег спать. Бряцавшие в сумке бутылки он выставил на стол.
* * *
Когда-то давно, задолго до описываемых здесь событий, Дима Котов был молодым преуспевающим бизнесменом. У него была жена, и они любили друг друга. Но, увы, их семейное счастье было недолгим. Однажды его супруга, которая работала в аптеке, выпила по ошибке двадцать капель яду вместо двадцати капель валерьянки и погибла во цвете лет. После этого Котов, еще до женитьбы не равнодушный к спиртному, к тому же бесхарактерный, начал пьянствовать беспробудно. Его звукозаписывающая фирма обанкротилась, а он сам, под угрозами кредиторов распродал все свое имущество. Он переехал к черту на куличики в новостройки, оставшись без жены, без работы и без денег.
Однажды у пивного ларька он купил за бесценок подержанный саксофон – не то ворованный, не то потерянный. Котов вообще любил звук саксофона и от нечего делать стал на нем пиликать. Он раздобыл самоучитель, а знакомый саксофонист давал ему изредка уроки.
В юности, на службе в армии. Котов играл в полковом оркестре на тубе – басовой трубе, а после еще несколько лет (два раза, если кто понимает) играл в ансамблях на бас-гитаре. Имея такой опыт, он за полгода научился играть на саксофоне довольно прилично.
Как раз к тому времени из дома было уже вынесено все, что можно было продать, и Котов начал потихоньку интересоваться у знакомых рабочими вакансиями.
Один из его знакомых, тот самый Юрик художник-реставратор, предложил не очень творческую, но зато спокойную и надежную работу в своей домашней мастерской. Отшлифовав и отполировав пару стульев, Котов затосковал. Столь монотонная, рутинная деятельность была не в его характере. Даже наличие спирта в мастерской, необходимого для изготовления политуры, его не радовало. Возвращаясь домой, он пил пиво и тоскливо играл на саксофоне, в зависимости от своих дум сбиваясь то на похоронный марш, то на танцевальные мелодии.
Но вот знакомый по работе в ансамблях барабанщик сообщил Котову, что его ресторанному оркестру срочно требуется саксофонист. Тот, не раздумывая, ухватился за эту возможность, и с тех пор для него началась новая старая жизнь, оживленная и беспорядочная. Новая потому, что сиденье в мастерской и лежание на диване ему уже смертельно надоели, а старая из-за того, что играть в ресторанном оркестре было для него делом привычным. Да и репертуар за истекшие двадцать пять лет не очень-то изменился.
Оркестр работал в ресторане на постоянном окладе, три раза в неделю. В остальные дни коллектив ездил по заявкам на званые вечера, юбилеи, свадьбы и похороны. Оплату частенько задерживали, иногда концов совсем невозможно было найти, и жить приходилось в долг, питаясь тем, что подавали на отдельный столик и тем, что удавалось с этого столика стянуть домой.
Котов хотя и не стал пить меньше, но заметно оживился и даже, после длительного перерыва, возобновил свои отношения с женским полом.
* * *
В этот день, 30-го мая, Котов мог отсыпаться до самого вечера: мероприятие предстояло ночное, оркестр начинал работать в 23.00.
В седьмом часу он открыл глаза, чтобы посмотреть на часы, и увидел внутри одной из стоящих на столе бутылок человечка. Совсем маленького, не больше оловянного солдатика. Поначалу он даже подумал, что это не человечек, а какое-то крупное насекомое или гусеница.
Но нет, зрение у Котова было отличное, а бутылка находилась всего в двух шагах, ошибки быть не могло. К тому же человечек вел себя довольно беспокойно: сначала пытался что-то подбросить вверх, а затем, увидев что Котов на него смотрит, забарабанил ручками по стеклу.
«Вот и все, – спокойно подумал Котов. – Вот как просто это, оказывается, бывает.»
А он еще всем доказывал, да и сам был уверен, что пьет не так много, чтобы считаться алкоголиком, и что бросит пить как только захочет. Он был искренне уверен, что слова «белая горячка» – это что-то нереальное, из анекдота. Что это не больше, чем страшилка, которую придумали, чтобы пугать ею нормально пьющих людей.
И вот она пришла к нему, эта страшилка. Говорят, что в таких случаях видят маленьких зеленых чертиков. Человечек в бутылке – скорее всего, тоже классический вариант. То, что еще сегодня утром казалось ему смешным и нелепым, только что, сейчас, пришло к нему в дом.
Котов отвернулся к стене, чтобы не видеть галлюцинацию, и некоторое время напряженно смотрел в покрытые мелкими трещинками обои. Потом резко повернулся и сел на кровати. Человечка в бутылке не было.
