Текст книги "Латинская Америка - революция и современность"
Автор книги: Борис Коваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
В других странах давление империализма и реакции, страх перед потенциями неуправляемой сверху анергии «низов» привели к появлению капитулянтских тенденций и победе курса на реставрацию прежних порядков.
В Перу, например, после семилетнего периода успешного развития революционного процесса, начавшегося в октябре 1968 г., с августа 1975 г. наметилось движение вспять. В отличие от правительства В. Альварадо, новый кабинет во главе с генералом М. Бермудесом взял курс на укрепление частнокапиталистического сектора и сокращение участия масс в процессе обновления. Цель «второго этапа революции», как неоднократно заявлял М. Бермудес, состояла в том, чтобы устранить «эксцессы» первого этапа, т. е. избавиться от слишком радикальных новшеств и преобразований, приостановить рост социальной активности масс. Новое военное правительство под давлением империализма взяло курс на денационализацию и свертывание сектора общественной собственности, перевод страны на рельсы «нормального» буржуазного развития и подавления левых сил.
Как подчеркнул в своем выступлении на XXVI съезде КПСС Генеральный секретарь ЦК Перуанской коммунистической партии Хорхе дель Прадо, страна оказалась «перед реальной перспективой превращения конституционного правительства в антинародную военно-гражданскую диктатуру, опирающуюся на правые силы и репрессивный аппарат. Укрепление этого аппарата правительство оправдывает провокациями и террористическими актами, совершаемыми по указке ЦРУ… Речь идет о защите законных завоеваний народа, которые пытаются попрать крупные монополии»{77}.
Следует по достоинству оценить тот факт, что по инициативе коммунистов было достигнуто единство действий ряда левых партий и группировок, благодаря чему на выборах 1980 г. проимпериалистическая партия АПРА потеряла большое число голосов. Вопрос о путях и формах борьбы против реакционной военной хунты приобретает ныне центральное значение. Речь идет о том, чтобы мобилизовать на борьбу все демократические силы и предотвратить сползание к фашизму.
Аналогичная ситуация сложилась в Боливии, где после короткого периода военно-националистического правления генералов О. Кандиа и X. Торреса (октябрь 1969–август 1971 г.) господствующие позиции завоевало правое крыло армии во главе с генералом У. Бансером. Лишь в июле 1979 г. в стране было создано конституционное гражданское правительство, но в ноябре того же года вновь произошел военный переворот. На этот раз в президентское кресло сел полковник А. Натуш Буш, но его правление продолжалось недолго. Временным президентом республики по решению конгресса стала Лидия Гейлер Техада. Казалось, наконец-то в стране наступило спокойствие. Но правые силы вовсе не собирались складывать оружие, и спустя год, 12 июля 1980 г., Боливию вновь потряс очередной военный переворот, во главе которого встал реакционный генерал Л. Гарсиа Меса.
Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Боливии Хорхе Колле в речи на XXVI съезде КПСС так оценил обстановку, сложившуюся в стране после переворота 1980 г.: «Сегодня Боливия переживает один из самых критических моментов своей истории. Она находится в положении страны, как бы оккупированной собственными вооруженными силами под командованием фашистов… Новый военно-фашистский путч был направлен не против конкретного правительства, а против всего народа, который 29 июня 1980 года третий раз подряд голосовал на выборах за демократическую, народную и антиимпериалистическую альтернативу… В результате кровавого государственного переворота народные массы временно лишились возможности осуществлять свое неотъемлемое право на власть, им был закрыт доступ к политическому механизму государства.
Однако «оккупационное» правительство не может похвастаться тем, что укрепилось у власти. С момента своего возникновения оно столкнулось с осуждением международной демократической общественности и оказалось в изоляции, которая сохраняется… Солидарность укрепляет боевой дух борцов сопротивления и придает еще большую решимость тем, кто сражается за свержение фашизма, за создание в Боливии демократического народного правительства»{78}. В этих условиях боливийские коммунисты видят главную задачу в мобилизации всех демократических сил страны на защиту национальных интересов от происков сил внутренней и внешней реакции.
Такую же позицию занимает и Коммунистическая партия Эквадора, призывая трудящихся к единству действий против капитулянтских тенденций военного режима. С аналогичным лозунгом выступает Коммунистическая партия Гондураса, где в апреле 1975 г. консервативное крыло армии отстранило от власти правительство Лопеса Арельяно и добилось от нового президента генерала X. А. Мельгар Каситро отказа от прежней программы социальных преобразований и репрессивных мер против трудящихся и прогрессивных организаций.
Коммунисты Гондураса, оценивая значение военно-патриотического переворота 4 декабря 1972 г., отмечают, что важнейшей причиной победы патриотических тенденций в армии послужил рост массового антиолигархического движения в конце 60-х годов, а главным результатом отстранения проимпериалисгической олигархии от власти стали «активизация классовой борьбы и создание благоприятных условий для развития массового движения»{79}.
Этот процесс принял широкие масштабы во всех странах в годы существования военно-националистических режимов. Но именно рост народной инициативы, укрепление сил демократии в конечном счете напугали военные режимы, а главное – вызвали ответную реакцию со стороны правого крыла армии. В итоге во всех странах (за исключением Панамы) произошел резкий сдвиг вправо. При помощи империализма и местных реакционных сил с военно-националистическими экспериментами было покончено и осуществлена реставрация, частичная или полная, прежних порядков, вернее – прежней классовой структуры власти.
Опыт Перу, Панамы, Боливии, Эквадора и Гондураса свидетельствует, таким образом, о крайней сложности и противоречивости развития революционных процессов в условиях военно-националистических режимов, о больших трудностях на пути единения демократического крыла армии и широких слоев народа, о неустойчивом политическом поведении мелкобуржуазных военных демократов. Само появление на политической авансцене военно-националистических революционных режимов независимо от срока их существования и размаха предпринятой ими реформации свидетельствовало о глубоком кризисе традиционных буржуазных партий и их политики пресмыкательства перед империализмом. Мелкобуржуазные военные демократы попытались вырваться из порочного кольца отсталости и зависимости, но в своей политике обновления они исходили из ложного тезиса о возможности развития по «третьему пути» – не капиталистическому и не социалистическому. В итоге начавшиеся революционные процессы постепенно стали затухать, смелые инициативы постепенно выдыхались.
Несмотря на падение военно-националистических режимов, их реформаторская антиимпериалистическая и антиолигархическая деятельность оставила глубокий след. Ряд преобразований приобрел необратимый характер. А главное, был накоплен исключительно важный опыт политического сотрудничества патриотических слоев армии и народных масс.
Как справедливо подчеркивают перуанские коммунисты, «переход вооруженных сил на сторону революции является сдвигом исторического значения. Однако это не ведет автоматически к успеху и победе. Союз народа и армии – это не просто лозунг, а жизненная необходимость для современного революционного процесса. Крепить этот союз – прямой долг всех участников борьбы в защиту завоеваний революции, какой бы идеологии и взглядов они ни придерживались»{80}.
С этим выводом нельзя не согласиться. В обстановке открытого противоборства сил прогресса и контрреволюции от позиции армии и офицерского корпуса в огромной степени зависит общий исход борьбы. Вот почему коммунистические партии всех стран Латинской Америки обращают особое внимание на политику в отношении вооруженных сил, активизируют свою работу среди солдатской массы, стремятся расширить и углубить контакты с прогрессивным офицерством с целью достижения нового боевого единения армии и народа в интересах общей борьбы против империализма и реакции.
Чилийская революция 1970–1973 гг.,
ее значение и уроки
Кульминационным и высшим этапом периода наступления антиимпериалистических сил в Латинской Америке, наступившим под влиянием победы героической Кубинской революции, явилась подлинно народная демократическая и антиимпериалистическая революция 1970–1973 rt. в Чили.
В отличие от всех других революционных свершений конца 60-х и начала 70-х годов именно Чилийская революция по ряду объективных и субъективных причин оказалась наиболее глубокой по социально-экономическому содержанию, реально открывающей путь к социализму. Это объяснялось прежде всего тем, что, если в Перу, Панаме, Эквадоре, Гондурасе, Боливии, Доминиканской Республике политическое руководство процессом перестройки осуществляли военные мелкобуржуазные демократы, то в Чили во главе революции с самого начала выступил рабочий класс. Ведущую роль в мобилизации трудящихся масс играли коммунистическая и социалистическая партии.
«Взаимопонимание между социалистами и коммунистами, сцементированное в общей борьбе за улучшение жизни трудящихся, против империализма и олигархии и за социализм, – отмечалось в Программе Коммунистической партии Чили, принятой незадолго до начала революции, – является краеугольным камнем политики единства, которую проводят коммунисты»{81}. Союз двух революционных партий позволил рабочему классу сыграть роль гегемона революции.
Грандиозные преобразования, которые удалось провести за три года существования правительства Народного единства, острота классовой борьбы и ее разнообразные формы, героическая деятельность социалистов и коммунистов, небывало богатый опыт революционного творчества народных масс трудящихся, противоборство различных идеологий и политических направлений по проблемам стратегии и тактики – все это придало Чилийской революции 1970–1973 гг. громадное международное значение, выдвинуло ее в ряд наиболее выдающихся революционных подвигов пролетариата и его союзников.
Проблемам Чилийской революции посвящено много серьезных исследований, популярных очерков, мемуаров. Подробно, день за днем, описан ход событий{82}. И тем не менее тема Чили продолжает находиться в центре внимания прогрессивной общественности всего мира. И это не случайно, ибо до сих пор образ Чилийской революции, ее уроки нисколько не устарели, имеют огромный теоретический и политический интерес. И это вполне естественно, так как все крупные революции независимо от их успеха или поражения навсегда остаются в истории человечества. Не случайно К. Маркс образно называл социальные революции «локомотивами истории». Эта характеристика вполне применима и в отношении Чилийской революции.
Буржуазные ученые и политические деятели отрицали и отрицают выдающуюся роль революций как двигателей прогресса. Отрицают они и значение революции 1970–1973 гг. в Чили, обвиняя С. Альенде и правительство Народного единства в нанесении общественного ущерба, нарушении конституционного порядка, ненужном и вредном возбуждении масс, подчинении национальных интересов требованиям «международного коммунизма» и т. п.
В последние годы возродилась так называемая «социология революции», появившаяся еще на рубеже XIX–XX вв., но лишь теперь выдвинувшая претензию на выполнение некоей высшей функции в идейно-политической борьбе с марксизмом и коммунизмом.
Социальные революции в глазах большинства буржуазных ученых из подлинных «локомотивов истории» превращаются в какие-то порожние вагоны, сбившиеся с пути и катящиеся неизвестно куда, внося своим неожиданным появлением лишь хаос и бессмысленные разрушения. И наоборот, контрреволюция выглядит в такой ситуации как явное благо и необходимый инструмент в наведении общественного порядка.
Примерно так интерпретируются многими буржуазными историками события в Чили в годы правления С. Альенде и последующий период фашистского мракобесия Пиночета.
Острые идейно-политические дискуссии идут также по вопросу о мирном и немирном путях революции, о роли армии и средних слоев на различных этапах борьбы, о формах сотрудничества политических течений и партий в рамках Народного единства. Самые различные оценки даются социально-экономическому содержанию революционных преобразований правительства С. Альенде, роли социалистической и коммунистической партий.
В нашу задачу не входит описывать ход событий и все сложные проблемы Чилийской революции, поэтому кратко остановимся лишь на трех вопросах, находящихся в центре теоретических споров, а именно:
1. Подтверждает или опровергает опыт Чили ленинскую концепцию мирного пути революции?
2. Способен или не способен рабочий класс и его партии в странах Латинской Америки обеспечить прочный союз с промежуточными и мелкобуржуазными слоями населения на весь период борьбы или в определенный момент неизбежен конфликт между ними?
3. Какую роль сыграли в исходе Чилийской революции ультралевые тенденции?
Начнем с первого вопроса: правы ли были коммунисты, другие участники блока Народного единства, делая ставку на мирный путь развития революции, если в конечном счете она потерпела поражение?
Большая группа зарубежных авторов, особенно из лагеря всякого рода левацких и неотроцкистских групп, пытается доказать, что чилийский опыт якобы опроверг ленинскую концепцию мирного пути развития революции и доказал верность троцкистско-маоистского лозунга о том, что «винтовка решает все». В качестве главного аргумента выставляется тезис о том, что революция в Чили была подавлена. Некоторые авторы даже склоняются к выводу о том, что поражение чуть ли не заранее предопределялось стратегией мирного пути революции, якобы исключавшего любое насилие в отношении ее классовых врагов. Это обстоятельство, мол, существенно ограничивало инициативу масс и превращало революцию в нечто вроде гирлянды реформ, проводимых сверху по инициативе правительства Народного единства, вынужденного в силу обстоятельств действовать в рамках строгого соблюдения конституционной законности.
Такова примерно схема рассуждения тех, кто доказывает неприменимость стратегии мирного пути революции для Латинской Америки.
Чтобы убедиться в ошибочности подобного мнения, следует напомнить ленинскую постановку вопроса о возможности мирного пути революции, точнее говоря, о процессе мирного перерастания революции демократической в революцию социалистическую. Эта идея впервые была выдвинута К. Марксом и Ф. Энгельсом еще в 1852 г., но развита и превращена в стройную концепцию В. И. Лениным.
Признавая возможность, хотя и нечасто встречающуюся в истории, мирного (невооруженного) взятия власти революционными силами, В. И. Ленин призывал коммунистов «сделать все возможное для обеспечения «последнего» шанса на мирное развитие революции, помочь этому изложением нашей программы, выяснением ее общенародного характера, ее безусловного соответствия интересам и требованиям гигантского большинства населения»{83}.
Именно это «все возможное» и сделали в 1970–1973 гг. чилийские революционеры. Упрекать их за это – значит не понимать, что возможность мирного пути развития революции зависит не от чьего-либо субъективного желания, а от расстановки классовых сил, позиции армии, способности масс к вооруженным формам борьбы, от политики врага и многих других объективных факторов.
Латиноамериканские компартии неоднократно высказывались в пользу возможности в исключительных случаях относительно мирного пути развития революции, но в принципе в большинстве случаев склонялись к выводу о неизбежности вооруженных форм борьбы. В середине 50-х годов наметился крен в пользу стратегии мирного пути ввиду усиления позиций реального социализма и международного рабочего класса{84}. При этом, однако, не исключались и немирные формы борьбы, в том числе вооруженные, и неизбежность той или иной степени и формы применения революционного насилия, включая его законодательно оформленные меры.
Чилийские коммунисты, определяя стратегию мирного пути развития революции, не абсолютизировали эту возможность, но считали ее наиболее реальной и соответствующей традициям и конкретной ситуации в Чили. В Программе Коммунистической партии Чили, принятой XIV съездом в ноябре 1969 г., т. е. примерно за год до победы на выборах блока Народного единства, указывалось: «Существуют противоположные мнения по проблеме путей революции, будут ли они мирными или немирными или комбинацией того и другого. Мы, коммунисты, полагаем, что революция представляет собой многообразный процесс всех форм борьбы за освобождение нашего народа. Пути революции определяются соответствующей исторической обстановкой и всегда основываются на активном революционном творчестве самих масс»{85}.
Таким образом, компартия не исключала многообразия форм борьбы, хотя в принципе ориентировалась на относительно мирное развитие революционного процесса, т. е. на развитие прежде всего массового демократического (внепарламентского) движения, чтобы, опираясь на него и используя парламентские средства, завоевать исполнительную власть для постепенного осуществления революционных преобразований. Именно таким путем, сохраняя принцип законности и избегая фронтального вооруженного столкновения, предполагалось добиться установления нового народно-революционного антиимпериалистического и антиолигархического переходного режима.
Эта стратегическая установка по существу развивала разработанную еще VII конгрессом Коминтерна в 1935 г. политику народного фронта. В новых исторических условиях левые силы, объединенные благодаря союзу социалистов и коммунистов в блок Народного единства, имели не меньшие, а большие шансы на успех, чем когда бы то ни было прежде.
Борьба за президентский пост оказалась весьма длительной и нелегкой. Трижды кандидат левого блока социалист С. Альенде терпел поражение на выборах, хотя с каждым разом политическая мощь народной коалиции увеличивалась. Лишь после 18 лет упорной борьбы, в сентябре 1970 г., народный кандидат в президенты завоевал относительное большинство голосов и в соответствии с конституцией был избран президентом республики.
«Победа народа, – отмечается в Декларации Гаванского совещания, – стала возможной в результате напряженной массовой борьбы во всех областях общественной жизни. Она была достигнута благодаря тому, что народное движение объединилось вокруг правильной политической линии, которая четко определяла основных противников – империализм, монополистическая и помещичья олигархия, – указывая таким образом направление главного удара… Движение чилийского народа открыло путь к революционным преобразованиям…»{86}
Правительство Народного единства при активном участии трудящихся провело национализацию крупных промышленных и горнорудных предприятий, создало сильный госсектор на основе экспроприированной монополистической собственности, национализировало банки, осуществило глубокую аграрную реформу, провело ряд важных мероприятий в интересах трудящихся, в том числе в области жилищного строительства, здравоохранения, образования. Огромный шаг вперед был сделан по пути развития демократии и расширения участия народа в руководстве судьбами страны. Все эти мероприятия, указывается в Декларации Гаванского совещания, подчеркивают «глубоко национальный, народный и революционный характер правительства, возглавлявшегося Сальвадором Альенде… представляют для народа Чили неоценимое наследие… останутся в качестве знамени борьбы рабочего класса и широчайших слоев народа»{87}.
Три года успешного развития революционного процесса в Чили являются лучшим доказательством жизненной силы и эффективности стратегической установки на мирное развитие революции. Мирный путь не означал какого-либо компромисса противоборствующих сил. Если принять во внимание также разнообразные формы революционного насилия, соответствующие конституционным нормам, – национализацию и конфискацию крупной собственности, запрещение по декрету враждебной антигосударственной деятельности, введение чрезвычайного положения и т. д., то становится ясно, что мирный путь имеет не абсолютный, а относительный характер, выражает лишь основную тенденцию, исключающую на весь период или хотя бы на определенное время открытую вооруженную схватку между революцией и контрреволюцией.
Означает ли победа фашизма, что концепция мирного развития революции оказалась ошибочной? Конечно, нет. Здесь следует разделять два отдельных вопроса: во-первых, проблему мирного и немирного путей революции и, во-вторых, проблему защиты революции от вооруженных атак врага. Во втором случае речь идет не о том, каким путем развивается победившая политическая революция, а о необходимости защитить достигнутые народом завоевания, прежде всего революционную власть, любыми средствами, включая силу оружия и даже «красного террора» в ответ на контрреволюционные выступления.
События в Чили еще раз показали, что эксплуататорские классы добровольно власть не отдают, а, напротив, ожесточенно отстаивают ее, идя на самые варварские преступления. В Декларации Гаванского совещания по этому поводу говорится следующее: «Чилийский опыт ясно свидетельствует, что революционное движение не может отвергать ни один из путей демократического подхода к власти, но, вместе с тем, должно быть полностью готово к тому, чтобы защищать демократические завоевания силой»{88}.
Таков общий вывод латиноамериканских коммунистов по вопросу о мирном и немирном путях развития революции на современном этапе.
Опыт Чили со всей остротой поставил и такую важную проблему, как союз рабочего класса с промежуточными слоями общества и мелкой буржуазией города и деревни. Как известно, именно эти слои в решающий момент вошли в конфликт с правительством Народного единства и фактически помогли реакционным силам свергнуть народно-революционную власть и установить кровавую фашистскую диктатуру Пиночета.
На этом основании многие мелкобуржуазные и леворадикальные авторы делают обобщающий вывод о том, что якобы «основной расчет на союз между пролетариатом и средним классом в едином патриотическом антимонополистическом фронте потерпел фиаско»{89}. Эта точка зрения по существу исходит из троцкистского тезиса о контрреволюционности всех непролетарских групп трудового народа.
Вопрос о средних слоях и их роли в революции был, как известно, поставлен впервые в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса, которые предостерегали рабочий класс о смертельной опасности его изоляции в ходе борьбы за социальные преобразования. В. И. Ленин, развивая эти идеи, выдвинул научно обоснованную платформу борьбы за союз рабочего класса с крестьянством и промежуточными слоями города (интеллигенция, студенчество, мелкие собственники, служащие, лица свободных профессий, люмпен-пролетарские и маргинальные группы). Именно такой союз, по мысли В. И. Ленина и большевиков, не только в принципе возможен, но и крайне необходим для успешного развития демократической революции и ее последующего перерастания в революцию социалистическую.
Троцкисты в противовес Ленину выдвинули тезис о контрреволюционности крестьянства, включая его самые бедные слои, и о неспособности пролетариата объединить вокруг себя промежуточные слои.
По мнению современных авторов леворадикального направления, опыт Чили якобы доказал справедливость этого вывода особенно применительно к этапу, когда революционная власть начинает вплотную подходить к социалистическим преобразованиям. Некоторые группы неотроцкистского толка, напротив, усердно доказывают другое, а именно, что в Латинской Америке наиболее революционной силой является не рабочий класс, а мелкобуржуазные и промежуточные слои. Так, X. Посадос, возглавлявший одну из неотроцкистских группировок, стараясь во что бы то ни стало оклеветать опыт Чили, утверждает совершенно нелепую мысль о том, что якобы, «когда мелкая буржуазия увидела, что правительство Альенде не может идти вперед, она взяла на себя роль авангарда. Когда же она убедилась в том, что правительство повело себя нерешительно, она потеряла вообще всякий интерес… Мелкая буржуазия, таким образом, способна заменить пролетариат… Нет ни одной страны, где бы мелкая буржуазия поддерживала империализм или национальную буржуазию»{90}.
Отрицание революционных потенций мелкой буржуазии и промежуточных слоев, также как и переоценка их возможностей, одинаково опасны и ошибочны, ибо и то, и другое в конце концов сводятся к неверию в силы пролетариата и его способность повести за собой непролетарские классы и слои.
Опыт Чили со всей очевидностью доказал, во-первых, реальную возможность боевого союза всех прогрессивных сил вокруг рабочего класса и, во-вторых, крайнюю непоследовательность политического поведения мелкобуржуазных и промежуточных групп населения. Последнее обстоятельство ставит перед компартиями задачу еще более глубокого анализа положения и политического развития средних слоев, выработку политики широких и гибких союзов, необходимость единого, твердого и однородного руководства силами антиимпериалистической коалиции.
В этой связи особое значение приобретает идеологическая борьба с оппортунизмом правого и «левого» толка. В годы борьбы правительства Народного единства против контрреволюции справа особую остроту приобрела также опасность контрреволюции «слева», выражающая типично мелкобуржуазную тенденцию путчизма, авантюризма и анархизма. Объективно рост ультралевых тенденций отражал пробуждение к активной политической борьбе промежуточных и мелкобуржуазных слоев чилийского общества, но это далеко не всегда выливалось в правильные формы. По сути дела и правые, и ультралевые силы объединились, образовав своего рода единый фронт против революции. «Леваки» рассматривали империализм и олигархию как своих смертельных врагов, но полагали, что бороться с ними возможно лишь вооруженным путем и без опоры на массы. Исходя из этого, они крайне враждебно относились к политике Народного единства, ориентирующейся на мирное развитие революции. В итоге не империализм и реакция, а само Народное единство и его правительство, превратилось для ультралевых в главного врага.
Большой интерес для характеристик «левой» контрреволюции в Чили представляет позиция политической группировки «Левое революционное движение» (МИР). Зарубежный бюллетень, издаваемый Коммунистической партией Чили, опубликовал в № 27 за 1978 г. открытое письмо одного из бывших руководителей МИР Умберто Э. Сотомайора Саласа. «Откровенно говоря, – признается Сотомайор, – мы сравнивали Альенде с Керенским, а Народное единство – с социал-демократией в русской революции. Мы пребывали в уверенности, что именно нам отведена роль большевиков». Члены группировки МИР не считали Народное единство подходящим инструментом борьбы за социализм. Более пригодным они считали свое объединение, которое именовали «Центр реорганизации революционных сил». Цель состояла в том, чтобы вызвать раскол в Народном единстве и затем атаковать правительство «слева», вынуждая его отказаться от проводимого курса. «Я убежден, – пишет Сотомайор, – что раньше я глубоко заблуждался. В отрыве от мирового коммунистического движения нельзя и пытаться бороться с империализмом. История идет вперед. Фашизм в Чили – явление временное. Чтобы внести вклад в его разгром, чтобы построить новую великую родину, нужно действовать вместе с основными движущими силами нашей революции. В противном случае история снова пройдет мимо нас».
И это действительно так. Однако следует недвусмысленно сказать о том, что именно ультралевый мелкобуржуазный революционаризм сыграл самую пагубную роль в дезориентации общественного мнения и переходе значительной части средних слоев в оппозицию к Народному единству. В этом смысле «миристы» и другие левацкие группировки («Революционная компартия», «Октябрьская», «Революционное крестьянское движение» и др.) оказались союзниками правых сил, с самого начала стремящихся изолировать пролетариат и правительство Народного единства, перетянуть на свою сторону политически неустойчивые слои населения.
Ультралевые считали, что правительство Народного единства проводило реформы, якобы направленные не на подрыв, а на укрепление капиталистического строя и даже сохранение позиций империализма в Чили. Революционные преобразования в Чили объявлялись «прямым продолжением» буржуазных реформ правительства Э. Фрея.
Игнорируя меры по введению рабочего контроля и участия рабочих в управлении производством, левацкие группировки заявляли, будто С. Альенде «не допускает рабочий класс к контролю над экономикой, а власть правящего класса над госаппаратом в основном остается нетронутой» и т. д.{91}
Ультралевые вместо поддержки правительства Народного единства призывали создавать «органы двоевластия», развертывать действия вооруженных подпольных групп и начинать гражданскую войну.
Подрывная деятельность левацких группировок порождала существенные трудности для проведения в жизнь программы Народного единства, сеяла среди трудящихся сумятицу и тем самым объективно помогала врагу.
Три проблемы, о которых идут до сих пор горячие споры и дискуссии (о путях революции, о возможности прочного союза рабочего класса с непролетарскими слоями, о роли ультралевых течений), тесно взаимосвязаны между собой. Опыт Чилийской революции наглядно подтвердил как возможность, так и чрезвычайную сложность мирного пути революции, как реальность, так и трудность достижения союза демократических сил, как субъективный революционаризм, так и объективную контрреволюционную роль ультралевых группировок.
Тысяча дней существования правительства Народного единства – яркая страница в жизни чилийского народа, который впервые получил возможность распоряжаться собственной судьбой и осуществлять крупные социально-экономические преобразования. Чилийская революция, хотя она и потерпела временное поражение, навсегда вошла в историю мирового освободительного движения, в историю международного рабочего класса как крупное социальное событие XX в.
При анализе причин временного поражения Чилийской революции следует со всей определенностью подчеркнуть, что не столько субъективные слабости Народного единства привели к падению правительства Сальвадора Альенде, сколько прямой экспорт контрреволюции.
Империализм США при помощи целенаправленной подрывной деятельности ЦРУ, Пентагона и других ведомств путем подкупа буржуазных специалистов, организации заговоров и диверсий (убийство А. Шнейдера), тайного участия в антиправительственной деятельности «Интернейшнл телефон энд телеграф компани» и других фирм, прямого поощрения фашистских элементов типа Пиночета и ему подобных способствовал возникновению в Чили сложной ситуации как в экономической, так и в политической жизни и фактически подготовил военно-фашистский переворот. На эти цели из федеральных фондов США было специально ассигновано около 13 млн. долл.
