Текст книги "Латинская Америка - революция и современность"
Автор книги: Борис Коваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Этот вывод основывается на том, что средняя степень развития капитализма и особенно ускорение формирования государственно-монополистического капитализма в последние два десятилетия создали солидную материальную основу для такого революционного процесса, который неизбежно завершится победой социализма.
Аграрно-крестьянский вопрос:
реформа против революции
Важное значение в жизни Латинской Америки всегда имел и имеет аграрно-крестьянский вопрос. Это объясняется рядом объективных причин.
– сохранением в большинстве стран (за исключением, Кубы, Боливии, Перу, Панамы, Мексики, Никарагуа) крупного помещичьего землевладения и старых форм эксплуатации сельских трудящихся;
– важной ролью аграрного сектора в экономике;
– высоким удельным весом сельских трудящихся в общей массе самодеятельного населения;
– процессом ускоренной социальной дифференциации крестьянства, и прежде всего пролетаризации его низших слоев;
– проведением буржуазных аграрных реформ и обострением на этой основе классовой борьбы в деревне как особой части революционного процесса в целом.
Аграрный вопрос привлекает к себе самое пристальное внимание различных партий и течений. В Латинской Америке не было и нет ни одного крупного общественного деятеля – философа, писателя, политика, который бы не затрагивал эту важнейшую проблему. До сих пор она находится в центре общественной мысли и политической практики.
Буржуазные и мелкобуржуазные политические деятели и ученые сводят аграрно-крестьянский вопрос либо к структуре землевладения и землепользования (латифундия – минифундия), либо к сугубо техническим условиям хозяйствования, либо к колонизации пустующих земель, т. е. абсолютизируют какие-либо отдельные, хотя и важные стороны дела. Главный недостаток такого подхода состоит в том, что он никак не связан с классовой борьбой, более того, призван приглушить, затормозить ее развитие, оторвать аграрный вопрос от общих проблем революционного процесса, свести все и вся к куцым верхушечным реформам по модернизации латифундизма.
С иных позиций подходят к решению аграрно-крестьянской проблемы марксисты. Коммунистические партии связывают борьбу крестьянства за землю с общим ходом великого освободительного движения пролетариата и антиимпериалистической народной революции, с борьбой за социализм.
На первых порах, как известно, молодые компартии сумели определить лишь самое общее направление борьбы за аграрную революцию и привлечение крестьянства на сторону рабочего класса. Конкретная разработка аграрных программ была развернута коммунистами лишь в 30-е годы. Методологической исходной точкой являлся тезис о преобладании докапиталистических отношений в латиноамериканской деревне. Чаще всего аграрный строй характеризовался как «полуфеодальный» и даже «полурабовладельческий».
Правда, уже Первая конференция латиноамериканских компартий 1929 г. правильно отметила, что «крупная аграрная собственность в Латинской Америке постепенно все меньше сохраняет характер докапиталистического феодального производства… все заметнее включается в систему капиталистической империалистической эксплуатации, образует одну из основ эксплуатации масс рабочих и крестьян и ограбления Латинской Америки различными империализмами, прежде всего империализмом США. Поэтому борьба против крупной аграрной собственности и против империализма самым тесным образом связаны между собой воедино»{36}.
Этот вывод остается верным и в наши дни. Однако, что касается оценки характера аграрной революции, то вплоть до 40-х годов в документах компартий она выглядела весьма упрощенной. Класс крупных собственников-землевладельцев рассматривался как некий отживший слой, находящийся в прямой зависимости от империализма. Процесс обуржуазивания латифундизма и вообще развития аграрного капитализма в достаточной степени не принимался во внимание. Во многих случаях дело ограничивалось повторением популярного каутскианского тезиса о колониальной и полуколониальной зависимости Латинской Америки, преобладании полуфеодальных отношений, о ведущей роли внешнего фактора – империализма.
Аграрно-крестьянский вопрос при такой трактовке сводился чаще всего к перераспределению помещичьих земель среди тех, кто их обрабатывает. При всей ограниченности и схематичности первых аграрных программ компартий их главнейшей заслугой была сама постановка вопроса о необходимости революционного уничтожения латифундизма, помещичьего землевладения.
При этом в политическом плане выдвигалась задача по созданию боевого союза рабочих и крестьян при руководящей роли пролетариата. В документах компартии, датированных 1929 г., совершенно справедливо отмечалось, что в Латинской Америке, как и в других районах мира, «крестьянство уже не есть единый класс, а разделено на слои и группы, одни из которых связаны с буржуазией, другие стоят ближе к пролетариям. Рабочий класс и компартии должны прежде всего завоевать доверие и поддержку полупролетарских слоев и крестьян-бедняков и опираться именно на эти низшие группы, стараться влиять на крестьян-середняков и бороться против богатой верхушки, связанной с помещичьими кругами»{37}.
В документах компартий не случайно большое место отводится характеристике отдельных групп эксплуатируемого крестьянства – арендаторов, издольщиков, сезонного батрачества, колонистов и других, без чего нельзя разобраться в сложной сети различных форм производства и социальных отношений в латиноамериканской деревне, где одновременно существуют и самые низшие (первобытнообщинные), и самые высшие (крупнокапиталистические и монополистические) формы хозяйствования.
Учитывая богатое разнообразие аграрных отношений, коммунисты ставят в центр всей аграрно-крестьянской проблемы борьбу против крупного помещичьего землевладения – латифундизма. В этом духе выдержаны все основные стратегические и тактические установки. И прежде и теперь коммунисты выдвигают целую серию конкретных требований, а именно:
– экспроприация помещичьей собственности, передача земли тем, кто ее обрабатывает, для ведения коллективного или индивидуального хозяйства, экспроприация иностранных латифундий;
– защита интересов сельского пролетариата (повышение зарплаты, 8-часовой рабочий день и воскресный отдых, обеспечение жильем, ограничение труда женщин и запрещение труда детей, ликвидация феодальных пережитков – телесных наказаний, податей и т. д.);
– защита интересов крестьян-бедняков, арендаторов и издольщиков (снижение арендной платы, свобода передвижения, запрещение феодальных методов угнетения, предоставление кредитов, возвращение захваченных земель крестьянам-индейцам);
– развитие государственного сектора в земледелии и животноводстве, принятие мер по повышению производительности труда сельских тружеников;
– проведение культурной революции в сельских районах с целью ликвидации неграмотности и засилья религиозных традиций.
Компартии постоянно развивают свои аграрные программы, все более глубоко и всесторонне анализируя пути и методы решения аграрно-крестьянского вопроса.
Универсальным законом капиталистической эволюции земледелия, как неоднократно подчеркивал В. И. Ленин, является «коренное разрушение старого патриархального крестьянства и создание новых типов сельского населения»{38}. В. И. Ленин при этом специально выделял такие черты крестьянства при капитализме, как «внутренне противоречивое классовое строение этой массы, ее мелкобуржуазность, антагонизм хозяйских и пролетарских тенденции внутри нее… подавляющее большинство либо разоряется совсем и становится наемными рабочими или пауперами, либо живет вечно на границе пролетарского состояния»{39}.
Именно такое положение наблюдается ныне в Латинской Америке, где на 32,5 млн. человек сельского самодеятельного населения приходится всего 7,5 млн. хозяйств. Эту цифру можно условно принять за число хозяев-земле-собственников, из которых к крестьянству относятся владельцы угодий размером до 100 га. Их число составляет всего 6,5 млн. семей, а находящаяся в их собственности земельная площадь – всего 12,1 % от общего количества земли{40}.
В результате буржуазных аграрных реформ 60–70-х годов, которые были проведены почти во всех странах, число крестьян-собственников выросло примерно до 7–8 млн. семей. Основная же масса сельского трудового населения – более 20 млн. человек – не ведет собственного хозяйства и работает сезонно или постоянно в качестве наемных батраков-пролетариев.
Но дело не только в этом. Глубокое социальное неравенство наблюдается и в группе самих землевладельцев: одни имеют очень много земли, другие – очень мало, что сближает последних с безземельными группами трудящихся. Так, основную массу крестьянских хозяйств составляют мелкие (во многом натуральные) хозяйства, на долю которых приходится 3,7 % земельной собственности.
Вопиющее неравенство в отношении к главному средству производства – земле признают ныне даже наиболее консервативно настроенные буржуазные деятели, однако 31 они стараются представить существующую структуру землевладения хотя и несправедливой, но «естественной», а следовательно, оправдывают социальное неравенство сельского населения, его деление на бедных и богатых.
Если распределить землесобственников по размеру их хозяйства, то можно выделить следующие основные группы:
1) крупные землевладельцы, к которым относятся латифундисты всех видов, помещики-предприниматели, часть богатой сельской буржуазии, составляют всего 9,4 % всех собственников, но в их распоряжении находится 87,9 % земли;
2) средние землевладельцы – часть мелкопоместных хозяев, зажиточное крестьянство, буржуазное фермерство – имеют 8,4 % земли, хотя к ним относится примерно 20 % всех хозяев;
3) мелкие собственники – крестьяне и полупролетарские бедняцкие слои – составляют большинство (72,6 % хозяйств), но они владеют всего 3,7 % земли{41}.
Хотя старая структура землевладения во многих странах сохраняется, часть латифундистов перешла на буржуазные рельсы хозяйствования. Для этой группы характерны три основные черты: 1) владение обширной земельной площадью на правах частной собственности, 2) использование значительного числа наемных работников, 3) высокий уровень товарности производства. Дополняющими особенностями являются следующие: обрабатывается обычно не вся земля, а лишь ее часть, причем, как правило, небольшая; основными являются тропические и субтропические культуры (кофе, какао, табак, хлопок, рис, сахарный тростник, каучук, бананы, чай и т. д.); хозяйство строится обычно по экстенсивному типу.
Следует подчеркнуть, что современная латифундия существенно отличается от феодального хозяйства. В Латинской Америке латифундии уже в XVI–XVII вв. являлись основой крупного товарного производства, развивались в тесной связи с потребностями международного рынка. Значительная часть латифундий представляла собой высокотоварные плантации.
В итоге высочайшей концентрации земельной собственности класс помещиков не только продолжает существовать, но и играет немаловажную роль в экономике и политике, обладая в ряде стран значительной долей власти. Условно к этому классу можно отнести владельцев имений размером более 1000 га каждое. В эту группу, разумеется, попадают богатые сельские предприниматели и крупные монополии, но в данном случае и они оказываются не более как своеобразными (буржуазными) представителями латифундизма. Абсолютное число таких поместий в настоящее время невелико – 105 тыс. хозяйств, но именно эта элита составляет костяк аграрной олигархии в ее наиболее традиционном виде.
Класс крупных землевладельцев, включая и его наиболее «модернизированную», обуржуазившуюся прослойку, выступает ныне в роли самой консервативной социальной силы. Именно этот класс борется против каких бы то ни было реформ. Историческая обреченность латифундистов, их социальный паразитизм и политическая косность вселяют в них фанатическое ожесточение, когда речь идет о защите собственных интересов.
Развитие капитализма в сельском хозяйстве выразилось не только в обуржуазивании основной части латифундистов, но и в формировании сельской буржуазии. Генезис сельской буржуазии явился составной частью общего процесса разложения старых форм, которые, однако, не уничтожались полностью. Капитализм как бы «впитал» их в себя, надстроился над ними. Итогом такого развития явилась многослойная структура сельской буржуазии: крупная землевладельческая буржуазия, вышедшая из лона латифундизма; средние землевладельцы-фермеры, регулярно использующие наемный труд батраков; предприниматели-арендаторы; капиталисты неземледельческого характера – торговцы, ростовщики, посредники и пр.; высший слой управляющих.
Первые две группы отличаются от всех остальных тем, что имеют в своей собственности землю. Этот слой сельской буржуазии сравнительно узок. Он ограничен, с одной стороны, крестьянским сектором, а с другой – латифундизмом. Если исключить мелкий крестьянский сектор (хозяйства размером менее 20 га каждое) и наиболее богатую верхушку латифундистов (владения размером более 1000 га), получим определенную сферу в пределах от 20 до 1000 га. Именно в этих границах, которые объединяют 26 % хозяйств и 31,1 % всей частновладельческой земли, более всего и развивается капиталистическое производство. Разумеется, его влияние в данной сфере отнюдь не абсолютно, но по многим показателям является доминирующим. Кроме того, оно распространяется и за пределы очерченных границ, в частности, благодаря предпринимательской аренде земли у высшей группы.
Та часть сельской буржуазии, которая выросла из крупной земельной собственности, сохраняет многие латифундистские черты. Ей в известной мере противостоит другая часть сельской буржуазии, которая не владеет крупными массивами земель, а является собственником средних участков. Эту группу можно условно охарактеризовать как буржуазное фермерство. Группа буржуазных фермеров постоянно растет. Во многих районах она занимает сильные экономические позиции. Свое хозяйство фермеры-предприниматели строят на использовании наемного труда, современной техники. Нередко они являются акционерами торговых и промышленных компаний, держат рестораны, магазины. Они тесно связаны со сферой обслуживания, поставляя в город овощи, фрукты, молоко и другие продукты. Предпринимательское фермерство, так же как и крупная землевладельческая буржуазия, наиболее широко использует в хозяйстве машины и технику, стремясь к получению максимальной прибыли.
Развитие сельской буржуазии как класса в ряде латиноамериканских стран привело к образованию монополистических объединений. Речь в данном случае идет не об иностранных монополиях, которые давно укрепились в земледелии и животноводстве, а о местных монополистических группах. Они нередко связаны с иностранным капиталом или носят смешанный характер, являются обычно крупными землевладельцами. Так, в корпорацию «Менендес» в Аргентине входит 15 скотоводческих компаний с общим размером земли более 6,6 млн. га. Корпорация имеет свои банки, морской флот, участвует в авиационной промышленности и т. д. В Бразилии крупнейшим монополистом является кофейный король Геремиа Лунарделли. На его плантациях в Сан-Паулу насчитывается более 10 млн. кофейных деревьев, в штате Гойас – еще 2 млн. деревьев, в штате Парана – большие плантации сахарного тростника, крупные заводы. Кроме того, Лунарделли имеет 30 тыс. голов крупного рогатого скота, собственные магазины, транспортные средства, мастерские, рестораны и т. д.
Концентрация производства и капитала в сельском хозяйстве стран Латинской Америки и формирование местных монополистических объединений идут на основе высокой концентрации земель. Таким образом, монополистический слой сельской буржуазии вырастает из недр латифундизма, как бы наслаиваясь, надстраиваясь на него сверху. Иностранный монополистический капитал всемерно способствует этому процессу. Империализм и прежде, а тем более в настоящее время, заинтересован не в насаждении феодализма, а в сохранении латифундизма с помощью его капитализации. Это не противоречит заинтересованности империализма в сохранении сырьевой направленности аграрной экономики Латинской Америки, монокультурности, технической отсталости.
В условиях глубокого кризиса и разложения латифундизма наиболее дальновидные представители местной правящей буржуазии и империализма с целью избежать революционной ломки существующих порядков «снизу» в начале 60-х годов стали весьма активно проводить реформаторскую политику. Администрация Дж. Кеннеди поддержала курс на модернизацию аграрного сектора, включив соответствующие ассигнования в программу помощи «Союз ради прогресса».
В результате за истекшие 20 лет удалось изменить структуру землевладения, ослабить позиции традиционной помещичьей олигархии и дать современное буржуазно-предпринимательское направление развитию аграрного сектора в целом.
В каждой стране аграрная реформа имела, разумеется, свои особенности, но в целом программа модернизации сыграла для Латинской Америки ту же роль, что в свое время столыпинская реформа в России, а именно способствовала ускорению развития капитализма в сельском хозяйстве, но развития по «прусскому», консервативному, болезненному пути. Не революционная ломка всех существующих порядков в интересах широких слоев сельских трудящихся, а постепенная модернизация отсталых поместий, поощрение роста буржуазного фермерства, укрепление современной аграрной буржуазии при сохранении помещичьего крупного землевладения и безземелья основной массы крестьянства – таково было основное содержание аграрных реформ 60–70-х годов в Латинской Америке.
Говоря словами В. И. Ленина, в страхе перед крестьянской революцией «верхами» был сделан важный шаг вперед, «открыт еще один и притом последний клапан, который можно было открыть, не экспроприируя всего помещичьего землевладения»{42}.
В итоге часть крестьян за деньги приобрела земельные наделы и превратилась в собственников. Зажиточные слои еще более разбогатели, а основная масса еще глубже погрузилась в болото пауперизма. Собственно крестьяне-землевладельцы составляют ныне лишь меньшую часть сельского производительного населения. Большинство не имеет средств производства и относится к пролетарским или полупролетарским слоям.
Отличительной чертой деревенской бедноты является продажа рабочей силы, однако почти всюду обнаруживается громадный перевес предложения рабочей силы над спросом на нее. В прямой связи с этим развивается огромное аграрное перенаселение.
Поскольку для трудовых слоев латиноамериканской деревни издавна характерно сочетание пролетарских и крестьянских тенденций, постольку четких границ между, так сказать, «чистыми» группами сельского пролетариата и «полукрестьянскими» его слоями провести не удается. Довольно широкие группы деревенских тружеников могут быть определены поэтому как промежуточные, переходные, т. е. пролетаризирующиеся, слои.
В этом смысле прежний аграрно-крестьянский вопрос ныне приобрел более широкое социальное содержание и стал аграрно-крестьянско-пролетарским вопросом. Конечная цель аграрной революции, прежде состоявшая в ликвидации полуфеодального латифундизма и наделении крестьян землей, теперь состоит в том, чтобы раз и навсегда покончить со всей буржуазно-латифундистской системой, со всеми формами эксплуатации и перейти на новый, социалистический путь развития.
В роли революционного авангарда деревенского населения ныне выступает сельскохозяйственный пролетариат. Рабочий класс вместе с примыкающими к нему пролетарскими и полупролетарскими слоями крестьянства – вот та сила, которая призвана возглавить подлинно демократическую аграрную революцию{43}.
«Сельскохозяйственные рабочие, полупролетарии, безземельные крестьяне, мелкие собственники, издольщики и все обнищавшие слои нашей деревни, – отмечается в резолюции Гаванского совещания 1975 г., – образуют могучий человеческий контингент, заинтересованный в изменении режима землевладения и в глубоких изменениях в экономической и политической жизни наших стран. Эксплуатация, которой они подвергаются, и нищета, в которой они живут, вызывают их многочисленные классовые выступления, которые являются составной частью освободительной борьбы наших народов»{44}.
Особую, а именно авангардную роль в этой борьбе играет ныне рабочий класс, выдвинувшийся в центр социальной структуры всего общества.
Рабочий класс и его место в обществе
Социальная структура, т. е. численность, состав и место различных классов и слоев в общественном строе современной Латинской Америки, определяется объективными экономическими факторами, прежде всего развитием капитализма. Важную роль играет социальная и экономическая политика, которую проводит государство, стимулируя или притормаживая рост тех или других социальных групп в интересах господствующих классов. Огромное воздействие на расстановку классовых сил постоянно оказывает империалистическая зависимость, деятельность международных монополий.
В сегодняшней Латинской Америке социальная структура отличается особой сложностью, поскольку в экономической сфере одновременно сосуществуют различные уклады. Господствующий капиталистический способ производства, переживающий свою зрелую стадию и постепенно перерастающий в государственно-монополистический капитализм, создал устойчивую социальную основу. В нее входят, как писал В. И. Ленин, «три основные группы, класса: эксплуатируемые, эксплуататоры, средние; рабочие, капиталисты, мелкая буржуазия»{45}.
Каждый из этих трех основных классов буржуазного общества в свою очередь делится на различные подгруппы и слои, находящиеся между собой в живой и подчас противоречивой взаимосвязи. Так, например, класс капиталистов включает в себя монополистическую верхушку, крупную буржуазию, среднюю буржуазию и группу сравнительно мелких предпринимателей. В свою очередь они подразделяются на подгруппы в зависимости от структуры хозяйства и сферы приложения капитала (городская и сельская, промышленная и торговая буржуазия и т. д.).
Специфическое место занимают представители иностранного монополистического капитала, глубоко внедрившиеся в общую ткань экономической и политической жизни.
Поскольку во многих государствах Латинской Америки до сих пор сохраняются определенные докапиталистические пережитки и уклады, особенно в земледелии, хотя они и занимают явно подчиненное положение, а именно общинный, старопомещичий, мелкотоварный, единоличный, постольку не исчезли и соответствующие им социальные группы. К ним относятся умирающий класс помещиков-латифундистов, различные прослойки крестьян-общинников и так называемые «самостоятельные хозяева», лично зависимые группы безземельных и малоземельных крестьян.
Особенно велика численность всякого рода переходных социальных групп и так называемых промежуточных слоев, заполняющих собой широкие пограничные зоны между основными классами и социальными общественными слоями. Так, например, массовую категорию образуют городские средние слои (интеллигенция, студенчество, служащие), а также люмпен-пролетарские низы населения.
В этой сложной и постоянно видоизменяющейся сети социальных отношений центральное место занимает теперь рабочий класс и примыкающие к нему полупролетарские слои. Несколько десятилетий назад пролетариат по численности уступал крестьянству, но за последние два десятилетия стал самым крупным классом латиноамериканского общества. Уже в 1960 г. из 80 млн. человек самодеятельного населения по найму трудились 53 млн. человек, из которых примерно 40 млн. относились к пролетариату{46}. За истекшие два десятилетия численность пролетариата достигла 45–47 млн. человек, что составляет до 60 % самодеятельного населения. В таких странах, как Чили, Мексика, Аргентина, Уругвай, Коста-Рика, этот процент еще выше – примерно 70–75 %.
До сих пор, однако, широко распространено мнение о том, что якобы крестьянство численно продолжает преобладать в составе латиноамериканского населения. Эта точка зрения безнадежно устарела. Дело в том, что группа крестьян-землесобственников ныне относительно невелика – не более 7–8 млн. семей, т. е. в несколько раз меньше армии рабочих. Правда, следует иметь в виду также миллионы крестьян-общинников, многочисленные группы зависимых крестьян и арендаторов, но и в этом случае общая численность самодеятельного крестьянства не превысит 15 млн. человек.
Ошибочное мнение о преобладании крестьянства, которое к тому же нередко рассматривается как некий «единый класс», базируется на отождествлении всего занятого в сельском хозяйстве трудового населения с крестьянством. Такой подход неверен. Во-первых, само «крестьянство» в результате развития капитализма расслоилось на различные, в том числе и антагонистические, группы – зажиточное буржуазное фермерство, средние хозяева-товаропроизводители, бедные крестьяне-минифундисты; во-вторых, и это главное, сформировались и продолжают быстро расти полупролетарские крестьянские группы.
Подавляющее большинство сельского самодеятельного населения, которое иногда именуют крестьянством, не ведет самостоятельного хозяйства, не имеет в своей собственности ни земли, ни скота, ни орудий труда, но систематически и постоянно трудится по найму, продает свою рабочую силу, т. е. является составной частью пролетариата. Общая численность сельского пролетариата и примыкающих к нему слоев батрачества достигает 18 млн. человек, что составляет 48,9 %{47}. В настоящее время абсолютное большинство (примерно 57–60 %) сельского самодеятельного населения составляют не крестьяне, а лица наемного труда.
В итоге капиталистического развития рабочий класс стал численно преобладать не только в городе, но и в деревне.
Согласно буржуазным теориям центральное место занимает не пролетариат, а так называемый средний класс. К нему относят все группы, имеющие доход от 120 до 400 долл, годового душевого дохода. В этот «средний класс» механически включаются и рабочие, и служащие, и крестьяне, и мелкие хозяйчики, и лица свободных профессий, и государственные чиновники – одним словом, все, кого нельзя включить ни в группу богатых, ни в группу самых бедных. При таком подходе за главный признак берется размер годового дохода, но совсем не учитывается главный вопрос – отношение людей к средствам производства, их место в общественной системе капиталистического хозяйства. Ясно, что такой прием позволяет довольно просто доказать, что пролетариата как класса вообще не существует, что он растворен со многими другими слоями в постоянно растущем «среднем классе».
Применяются и другие приемы подобного рода, рассчитанные на умаление роли рабочего класса и его революционной борьбы. Факты, однако, свидетельствуют о том, что именно рабочий класс – это реальная и самая крупная социальная сила, роль которой в жизни Латинской Америки и всего мира постоянно возрастает.
В Латинской Америке уже давно преодолен тот исторический рубеж, когда, говоря словами К. Маркса, пролетариат «старался отстаивать свои интересы наряду с буржуазными интересами», когда еще не было объективных условий для того, чтобы стремления наемных трудящихся выступили «в качестве революционного интереса самого общества»{48}.
В настоящее время такие условия налицо. Этому способствовало изменение облика пролетариата, повышение его концентрации, укрепление профессиональных и политических организаций. Эти факторы предопределили неизбежность превращения латиноамериканского пролетариата в такую социальную силу, которая не только выражает жизненные интересы всех трудящихся, но и организует их на борьбу.
Буржуазные ученые отрицают возможность руководящей роли пролетариата в условиях Латинской Америки. В последние годы распространились оппортунистические идеи о постепенном «затухании классовых антагонизмов», а следовательно, об изживании и политической гегемонии рабочего класса в революционных процессах. Некоторые социологи даже полагают, что погоня за личным благополучием якобы превратила основную массу рабочих в обычных обывателей и потребителей. Было бы, конечно, неверно отрицать наличие подобных тенденций, но категорически нельзя согласиться с тем, что якобы пролетариат как класс в целом обуржуазился, утерял былую революционность, интегрировался в капиталистическую систему.
Еще в 1844 г. К. Маркс и Ф. Энгельс дали блестящую отповедь реакционному мифу о возможности примирения труда и капитала, за которую так ратуют современные правые оппортунисты: «Пролетариат и богатство – это противоположности. Как таковые, они образуют некоторое единое целое. Они оба порождены миром частной собственности… Частная собственность как частная собственность, как богатство, вынуждена сохранять свое собственное существование, а тем самым и существование своей противоположности – пролетариата. Это – положительная сторона антагонизма, удовлетворенная в себе самой частная собственность.
Напротив, пролетариат как пролетариат вынужден упразднить самого себя, а тем самым и обусловливающую его противоположность – частную собственность, – делающую его пролетариатом. Это – отрицательная сторона антагонизма, его беспокойство внутри него самого, упраздненная и упраздняющая себя частная собственность»{49}.
По мере развития капитализма именно вторая сторона антагонизма выдвигается на первый план, предопределяя рост и борьбу пролетариата. В большинстве капиталистических стран Латинской Америки антагонизм между трудом и капиталом ныне приобретает ведущее значение.
Превращение пролетариата в самый крупный класс, его выдвижение в центр общественной жизни является историческим преимуществом Латинской Америки по сравнению с развивающимися странами Африки и Азии.
Пролетариат – единственный класс, который лишен какой-либо собственности на средства производства, поэтому он кровно заинтересован в замене капиталистической собственности общественной. «Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, – писали К. Маркс и Ф. Энгельс, – только пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности, пролетариат же есть ее собственный продукт»{50}.
Рабочие острее всех ощущают экономический и политический гнет капитала. Сами условия труда на крупном производстве организуют, дисциплинируют, сплачивают и просвещают пролетариат. Сосредоточение рабочих на крупных предприятиях способствует преодолению разобщенности и изолированности, которые являются уделом других слоев и классов.
