Текст книги "Тысяча миль в поисках души"

Автор книги: Борис Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Волки в тундре ведут себя благороднее по отношению друг к другу, чем нефтяные компании, – вздохнул местный журналист, рассказывавший мне всю эту историю.

Наконец власти Аляски объявили торги на аренду 79 пустующих земельных участков вдоль берега океана. В Анкоридж, где должны были состояться торги, ринулись управляющие почти пятидесяти нефтяных компаний. И каждый управляющий, конечно, хотел узнать, на какой из участков нацелился конкурент и почему он туда нацелился. Как бы не прогадать! Как бы не остаться в дураках! Как бы не выдать свои собственные секреты и планы!

Ночью то и дело просыпались, проверяли, цел ли портфель с бумагами, сунутый под подушку. Бумаги были завернуты в алюминиевую фольгу, чтобы их нельзя было сфотографировать с помощью рентгеновских лучей. Другие арендовали все до единой комнаты в мотелях, чтобы избежать подслушивания из-за стены. Третьи ночевали в собственных самолетах на аэродроме. Четвертые в ожидании торгов пять суток катались взад и вперед по железнодорожной ветке Калгари – Эдмонд, полагая, что арендованный вагон в движении – самое безопасное место на всей Аляске.

В Анкоридже мне показывали здание, где происходили эти исторические торги. Теперь это самое знаменитое здание на Аляске. Вот сюда, в эту маленькую комнату за сценой, сдавали управляющие свои заявки. Вот здесь висела гигантская карта заполярной Аляски, поделенная на квадраты. Девушка в голубом костюме водила оранжевой указкой по квадратам, а директор управления природных ресурсов Аляски Томас Келли объявлял результаты торгов.

– Квадрат №1 получает кооперация компании «Галф ойл» и «Бритиш петролеум» за… 15 528 960 долларов, – торжественно прокричал Келли в микрофон.

Зал ахнул от неожиданности. Еще месяц назад никто не дал бы за этот участок пустынной тундры и десяти долларов. Но это было только начало.

– Квадрат №37 отходит объединению компаний «Калифорния мобил» и «Филипс петролеум» за 41 200 000 долларов, – объявлял Келли.

Возбуждение в зале росло с каждой минутой.

– Квадрат №57 передается компаниям «Дж. Поль Гетти» и «Амерада Гесс», предложившим 72 300 000 долларов.

Зал ревел и визжал, как во время бокса. Кто-то рыдал, обхватив руками седую голову. Кого-то, потерявшего сознание, тащили из зала в коридор.

В течение дня были сданы в аренду все 179 участков прибрежной тундры. Власти Аляски получили 900 220 590 долларов.

Земли, в недрах которых была открыта нефть, когда-то принадлежали эскимосам, алеутам и индейцам. Затем ими завладели власти штата. Как я уже упоминал, на торгах в Анкоридже нефтяные компании купили эти земли, заплатив Аляске 900 220 590 долларов. Это было просто сказочное богатство, если учесть, что весь годовой бюджет Аляски составлял тогда 154 миллиона долларов.

На какие цели израсходовать эти деньги? Боже мой, каких только проектов не было! Тогдашний губернатор Кэйт Миллер говорил мне, что «аляскинцы ведут себя как члены семьи, которая выиграла по лотерее. Каждый предлагает свое. Построить монорельсовую дорогу за Полярный круг и возить туда туристов. Перестроить столицу Аляски Джуно так, чтобы в Техасе и Оклахоме от зависти лопнули».

На этом конкурсе великолепных идей как-то затерялась мольба аборигенов Аляски: помогите нам, спасите нас от вымирания!

Задним числом о них вспомнил журнал «Тайм», который писал: «57 тысяч алеутов, эскимосов и индейцев – одна пятая часть всего населения Аляски – являются, пожалуй, самыми бедными и обездоленными гражданами США. Разбросанные по всему штату и проживающие примерно в двухстах грязных, нищих поселках, они, по сути дела, исключены из экономической жизни штата. Для этих коренных жителей Аляски характерны ужасающе низкий уровень жизни и полное отсутствие возможностей для ее улучшения. Средняя продолжительность их жизни – 35 лет».

Подсчитано, что чистая прибыль компаний, начавших получать нефть с Аляски, обещает составить от 5 до 8 миллионов долларов ежедневно.

А что получат простые люди? Журнал «Нэшнл джиогрэфик» пишет: «Казалось, доля Аляски в нефтяном буме – доходы от аренды и отчислений послужат процветанию штата. Мечтали о школах, больницах, аэропортах и дорогах, о лучшей жизни после стольких лет прозябания в хижинах. Ничего этого не случилось. Остались и хижины и трущобы».

Несколько месяцев назад губернатор штата Джей Хэммонд беседовал с журналистами.

Вопрос. Губернатор Хэммонд, как нефтяные богатства меняют Аляску?

Ответ. Трезво оценивая положение, следует ожидать и плюсов и минусов… Наряду с экономическим развитием наблюдается перенаселение, рост цен и преступности. Надеюсь, что мы когда-нибудь сможем решить проблему безработицы, уровень которой традиционно является на Аляске самым высоким по стране, и повысить жизненный уровень в сельских районах штата, по сравнению с которыми в Аппалачах царит изобилие!

Вопрос. Вы хотите сказать, что Аляске не суждено стать нефтяным королевством внутри Америки?

Ответ. На мой взгляд, на Аляске существует трезвое понимание того, что нам не грозит опасность утонуть в роскоши. Нам еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем мы сможем поднять многих жителей штата хотя бы до среднего экономического уровня ХХ века.

Аляскинский нефтепровод строили 8 лет. Это была гигантская работа. Он протянулся на 1300 километров через тундру, леса и болота, через два горных хребта, через 23 большие и 124 малые реки. На строительство его истрачено около 8 миллиардов долларов.

Можно было предположить, что такое большое строительство втянет в свой круговорот коренных жителей, даст им работу, обучит новым профессиям. Но этого не произошло. Аборигены и тут оказались обделенными.

– У нас достаточно и белых рабочих, – сказали мне в одной из контор строительства нефтепровода. – Готовить специалистов из эскимосов? Тратить на это время и деньги? Это же абсурд!

Еще в 1975 году в провинциальных американских газетах появилось объявление: «Мы верим, что вам нужна Аляска. Но поверьте и нам – вы Аляске не нужны. Если вы надеетесь найти на Аляске работу, забудьте об этом. Работы там нет».

В чем дело? В том, оказывается, что, прослышав о строительстве нефтепровода, на Аляску хлынули безработные из «нижних штатов». Но они оказались «лишними людьми», которых и без того немало в этих краях.[18]18
  Аппалачский угольный бассейн – один из районов постоянной безработицы и нищеты.


[Закрыть]

В Анкоридже и Фэрбенксе тысячи приезжих ночевали на полу в церквах и государственных учреждениях. Маялись неделями, продавали с себя последнее, чтобы не умереть с голоду, и в конце концов, прокляв Аляску, уезжали назад. Для них «бум» тоже кончился, так и не начавшись.

Эскимосская лайка рычала под лавкой, куда хозяин загнал ее лыжной палкой. Нервная дрожь волнами пробегала по собачьему телу, собирала складки у носа, обнажала крупные белые клыки.

– Ненавидит людей, – сказал хозяин, учитель-алеут. Он разливал кофе в эмалированные кружки. В чугунной печке, стоявшей посредине комнаты, жарко бился огонь. «Чикаго, 1912, Бр. Уайт», – прочитал я отлитые на ее черном боку слова.

За окном нависали полярные сумерки. Припорошенная снегом тундра сливалась с тусклым небом. У соседнего домика одиноко стоял вертолет, на котором мы прилетели сюда.

И вдруг собака чего-то испугалась. Она прижала уши, метнулась из-под лавки в угол и заскулила. Прошли секунды, прежде чем мы услышали сперва тихий, затем стремительно нарастающий грохот турбин гигантского’ транспортного самолета «Геркулес». Он заходил на посадку, и в доме дрожали стекла.

– Оккупанты, – кивнул хозяин в сторону грохота. Сунул полено в печку и пояснил: – Нефтяников у нас на Аляске зовут оккупантами. Их легко узнать: стальные каски, высокие ботинки, оклахомский или техасский акцент. Это, так сказать, солдаты. Генералы, как и полагается, далеко отсюда – в офисах нефтяных компаний. Нравы у них жестокие. Сметают все на своем пути. Селение алеутов? Под откос! Рыбный промысел эскимосов? К черту! Охотничьи угодья индейцев? Под бульдозер! А чем тогда жить алеутам, эскимосам и индейцам? До этого никому нет дела: всем им скоро конец, все они при последнем издыхании. Нефтяные компании их добьют. У меня такое ощущение, что я присутствую на собственных похоронах…

Серый полярный вечер не спешил уступать окрестную тундру ночи. Пилот вертолета, на котором нам предстояло возвращаться в Анкоридж, прогревал мотор. Ветер от лопастей гнал над озером снежную пыль. Поодаль над лункой во льду сгорбилась на деревянном ящике старуха эскимоска, укутанная в тряпье до самых глаз. Парнишка лет десяти собирал в мешок прихваченную морозцем рыбу и гортанно покрикивал на скачущих здесь же ворон.

– Никогда не видел тебя, – обратился провожавший меня учитель-алеут к мальчику. – Ты чей?

Тот шмыгнул носом и промолчал.

– Это мой внук, – ответила за него старуха. – Великий дух забрал его родителей, а теперь мальчишка будет жить у меня. Но ты не приставай к нему, учитель. Оставь его в покое.

– Ему надо учиться, – возразил мой спутник. – Ты приведешь его завтра в школу, бабушка Нэн.

– Чему учиться? – насмешливо спросила старуха, поворачиваясь на ящике к учителю. – Все твои ученики возвращаются в тундру и забывают все, чему ты их учил. Ты помнишь моего старшего внука? Он учился у тебя и верил тебе. Он на что-то надеялся, но ничего не случилось, и он остался тем же эскимосом, какими были его дед и отец. И я слышала, как он плакал по ночам. Ты знаешь, почему он плакал? Я скажу тебе, учитель. Он понял, что ты обманул его. Наука белых людей не для нас. Поэтому оставь в покое моего младшего. У меня еще есть силы, и я сама научу его ловить рыбу и ставить капканы…

Мальчуган шмыгал носом и замахивался рукавичкой на ворон, ждущих, когда старуха кинет им мелкую рыбешку.

Пилот выключил разогревшийся мотор вертолета, и меня оглушила тишина…

Путешествие будет опасным

В ожидании «Серой гончей»

Автобус уходил из Вашингтона ночью. У меня был билет на «Серую гончую».

Реклама этой компании каждый день мелькает на экранах телевизора. По борту комфортабельного автобуса распласталась в прыжке гончая серой масти. Сам автобус – чудо, а не машина. Мощный и вместительный. С туалетом и багажным отделением. Кресла откидываются, как в самолете. Стекла дымчатые, чтобы солнце не утомляло глаза. У водителей лица интеллектуалов. Белоснежная сорочка, черный галстук. Предупредительны и вежливы, как капитаны океанских лайнеров. В телевизионной рекламе они ну просто покоряют своей белозубой улыбкой и душевными словами: «Покупайте билет, а все остальное в пути поручите нам». Дескать, на «Серую гончую» вы можете положиться, она не подведет.

О «Серой гончей» с уважением упоминали еще Ильф и Петров в «Одноэтажной Америке». С тех пор слава компании не померкла, а засверкала еще ярче. Сейчас ее автобусы можно встретить на 14 537 автовокзалах США. Самый крупный – в Нью-Йорке. И специалисты и пассажиры говорят в один голос: чудо, а не вокзал. Вместительный, удобный, многоэтажный. Посадка .я высадка прямо на этаже. Компьютеры следят за чистотой воздуха в подземных гаражах, автоматически включают вентиляцию. На подъездах и выездах под асфальтом устроена отопительная система на случай снежных заносов и гололедицы.

Я интересовался: много ли американцев пользуются автобусами дальнего следования? Меня снабдили такими цифрами: если за единицу измерения взять поездку длиною в 100 миль, то в среднем за год такое путешествие в железнодорожных вагонах совершили 71,5 миллиона пассажиров, в самолетах – около 158 миллионов и в автобусах – 398 миллионов.

В числе разных видов общественного транспорта дальнего следования автобус стоит на первом месте. Секрета здесь нет: билеты на автобус чуть дешевле, чем на самолет и поезд, а главное – маршруты «Серой гончей» проходят и там, где близко нет ни аэропортов, ни железнодорожных вокзалов. Легко догадаться, что среди пассажиров автобуса не надо искать президентов промышленных корпораций, председателей правлений банков или управляющих торговыми фирмами. В автобусах люди попроще: рабочие, фермеры, служащие, пенсионеры, студенты, солдаты.

Вашингтонский автовокзал старше и значительно меньше, чем чудо-вокзал в Нью-Йорке. В десять часов вечера в зале ожидания негде яблоку упасть. С улицы из дверей несет сыростью. Нудный зимний дождь то перестанет, то зарядит опять. На полу лужи: натекло с плащей и прислоненных к скамейкам зонтиков. На скамейках ни одного свободного места. Скрючившись в кресле, спит солдат с вещевым мешком на коленях. Монашка в черном плаще с капюшоном помогает молодой негритянке перепеленать младенца. Сухая старуха в зеленом пальто с меховым воротником опустила в щелку платного телевизора монету достоинством 25 центов и смотрит какую-то телекомедию. Парень в очках, положив вытянутые ноги на чемоданчик, читает журнал.

Все старые американские автовокзалы пахнут одинаково. Это приторная смесь запахов человеческого пота, дешевых сигар, виски, жареной кукурузы, подгоревших сосисок и отработанных газов из выхлопных труб приходящих и уходящих автобусов. Таких запахов не бывает в современных аэропортах.

И во всех американских автовокзалах одни и те же звуки: похожий на мини-обвал глухой стук вываливающихся из автомата банок кока-колы; баритон из радиодинамика, объявляющий отход и прибытие «Серых гончих», гортанные крики носильщиков.

Джеймс Флеминг работает здесь носильщиком уже сорок четыре года.

– Чего только не насмотрелся за это время, – философствует он, опираясь на свою тележку. – Только за последние двадцать лет видел семь смертей и два рождения прямо вот на этих скамьях. Кто умер? Старики. Бездомные. Одинокие. Сидит, как вон та старуха у телевизора, ни с кем не разговаривает, вдруг – на тебе! – валится на бок. Пока то да се, доктор, носилки, а он уже готов. Кто такой? Никто не знает. Откуда? Тоже никто не знает. В кармане одна мелочь.

– Взгляните-ка вон на того старика, – говорит Джеймс, кивая в сторону кафетерия. Там у стойки старик с длинными седыми волосами нелепо изогнулся на высоком табурете и спит, едва не касаясь носом чашки с недопитым кофе.

– Он никуда не едет, – поясняет Джеймс, – хотя у него в кармане билет до Балтимора. Просто ему негде жить, вот он и околачивается в автовокзале. Билет ему нужен как охранная грамота, чтобы полицейский не выгнал на улицу. Утром он сдаст билет в кассу и пойдет бродить по городу, а вечером вернется сюда и снова купит.

Джеймс поглядывает на часы: скоро автобус из Атланты.

– Сомневаюсь, чтобы потребовался носильщик, – размышляет он вслух. – С юга едет черная беднота. Собирали хлопок, худо-бедно, а работа была. Так вот – на тебе! – машины появились. Руки не нужны стали. Что делать? Как жить? Выручай, «Серая гончая»! Поехали на север, может, там лучше. А кому они на севере нужны? Другие с севера на юг за тем же самым едут. Но больше, конечно, в столицу стремятся. Думают: здесь правду можно найти, здесь конгрессмены, за которых голосовали, они помогут на работу устроиться. Как бы не так! Из Аппалачей сюда многие бегут. Работали в шахте – на тебе! – машины в шахты поставили, людей – за ворота. Что делать? «Серая гончая» – к вашим услугам. «Покупайте билет, а все остальное в пути поручите нам».

Радиодинамик объявляет прибытие автобуса из Атланты, и Джеймс катит тележку к платформе.

– Все мы на этом свете пассажиры, и все мы ждем свою «Серую гончую», – продолжает он философствовать на ходу.

У стойки кафетерия какое-то оживление. Охранник автовокзала в серой форме, похожей на полицейскую, держит за шиворот парня лет двадцати пяти, пытается стянуть его с табурета. Парень сопротивляется, держится обеими руками за край стойки.

– Что ты пристал, – возмущается парень, – я пью свой кофе, никому не мешаю.

– А ну-ка выверни карманы, – рявкает охранник. – Хочешь, чтобы я тебя калекой сделал?

– Ладно, ладно, ухожу, – испугавшись, бормочет парень.

– Чтобы я тебя здесь никогда больше не видел! – грозит ему вслед кулаком охранник. – Увижу – убью!

Дэни Гамильтон (так зовут охранника) рассказывает;

– По ночам здесь собираются бродяги, карманники, проститутки. Мы их называем «регулярными». Не поверите – к трем часам ночи «регулярных» здесь бывает больше, чем пассажиров. Вы, может быть, даже не отличите их от честных людей, а у нас глаз наметанный. У нас есть альбомы с портретами «регулярных» анфас и в профиль. Парень, которого я прогнал, торгует сигаретами с марихуаной. Да если бы настоящими, а то ведь здесь жульничает, подлец. За углом на Эйч-стрит есть зоологический магазин, где за 51 цент можно купить пакетик кошачьей мяты. Если набить ею сигарету, по запаху не отличишь от марихуаны. Проезжие солдаты охотно покупают. Почему я его не забрал? Нет смысла. На суде он без труда докажет, что набивал сигареты безвредной травкой, а это ведь никому не возбраняется. Ну, оштрафуют его за торговлю без лицензии, так на это ему наплевать.

Дэни беспрерывно курит, то и дело нервно поправляет наручники, свисающие с ремня на бедро. Глаза его спрятаны за темными очками. Мы медленно идем по залу ожидания.

– Видите вон того типа в парике около телефонной будки? – останавливается он на мгновение. – Сутенер.

А вон, взгляните, его «девочка» строит глазки парню в очках.

Проходя мимо старика, заснувшего над чашкой кофе, Дэни кладет ему руку на плечо и говорит, как старому знакомому:

– Проснись, старина.

– Добрый вечер, Дэни, – встрепенувшись, приветствует его старик. – Ты не прогонишь меня, Дэни? У меня есть билет. А на улице такой дождь…

– Только не спи у стойки, Джордж, – говорит ему охранник. – Люди обращают внимание.

– Да, да, – суетится старик, – я буду сидеть вон там тихо, как мышь. Спасибо, Дэни!

– Я его знаю уже три года, – тихо говорит охранник, как бы вовлекая и меня в их маленький заговор. – Старик никому беды не причинит.

Он снова останавливается и косит глазом на пария в очках, который приоткрыл свой чемоданчик и долго копается в нем. Проститутка, крашенная под блондинку, следит за ним, как кошка за воробьем. Парень извлекает, наконец, из недр чемоданчика неначатую пачку сигарет.

– Ничего у нее с ним не выйдет, – комментирует ситуацию Дэни. – Он сидит здесь четыре часа, выкурил уже одиннадцать сигарет, выпил четыре чашки кофе. Боюсь, что у него нет денег даже на бутерброд.

– Господи, кого только не встретишь здесь, – вздыхает он, поправляя на бедре наручники. – Недавно проводил я в Детройт вот такого же, как этот, в очках. Совсем еще юнец. Ни профессии, ни работы. Завербовался в морскую пехоту. На военной базе сержант избил его за какую-то провинность. Приехала невеста, уговорила бежать. По дороге поссорились. Она в Детройт, он – в Лос-Анджелес. Там у него дед и бабушка. Наскребли внуку денег на дорогу до Детройта. Поехал солдатик. Путь не близкий, экономил каждый цент, голосовал на автострадах. Где-то по дороге купил невесте красивую кофточку. Занесло его зачем-то в Вашингтон. И вот в этом зале его подцепил какой-то «регулярный». Предложил ему фунт будто бы героина за 150 долларов. Дурачок клюнул. Надеялся перепродать, деньгу крупную зашибить. А в пакете-то не героин был, а мел с мукой. Болтался мальчишка тут голодный дня два-три. Смотрю, кофточку продает. Жалко мне его стало. Снял я свою фуражку с кокардой, и пошли мы с носильщиком Джеймсом от пассажира к пассажиру. Не у всех, слава богу, душа зачерствела. Набрали сколько надо. Купил я ему билет до Детройта и как можно строже сказал: «Твой автобус уходит ровно в пять. После пяти мне на глаза лучше не попадайся!»

Дэни смеется. Он снимает свои темные очки, протирает их носовым платком, и я вижу, что у него очень усталые и очень добрые глаза.

Я взял билет на «Серую гончую» не потому, что у меня не хватило денег на самолет. На автовокзал меня привела старая запись в блокноте, цитата из буржуазного журнала «Нью-Йоркер»: «Американская пропаганда не рассказывает о тех, кто собирается по ночам на автовокзалах. Эти люди не являются и героями телевизионных серий о «простых американцах». В рекламных кинокадрах о «Серой гончей» вы никогда не увидите их лиц и глаз, когда они сидят в кафетерии и украдкой бросают голодные взгляды на тарелки своих соседей».

Смерть сенатора

Когда сенатор Роберт Кеннеди вошел в бальный зал отеля «Амбассадор», его встретили аплодисментами. Дирижер взмахнул палочкой, заиграл оркестр, и сотни голосов громко подхватили торжественную мелодию «Америка! Прекрасная!».

Он поднялся на сцену к микрофону и, когда стих зал, заговорил. Благодарил помощников, шутил. Что-то сказал про свою собаку, которая уже спит и не знает о том, что ее хозяин победил на предварительных выборах в Калифорнии. Это была важная победа в «гонке» по длинной дороге к президентскому креслу. Накануне он потерпел поражение в штате Орегон. Калифорния должна была показать, стоит ли ему продолжать «состязание» или благоразумнее «сойти с дорожки».

– Если проиграю в Калифорнии, – сказал он своим помощникам накануне, – собирайте чемоданы и отправляйтесь по домам.

В Лос-Анджелесе должна была закончиться 82-дневная предвыборная поездка по штатам. Он был уже на грани физического истощения: выступал с речами по 3–4, а иногда и 5 раз в день. В городе Сан-Диего его оставили силы. Он едва закончил речь и, скрывшись за спины помощников, опустился прямо на пол, его вырвало. Но через пять минут он снова появился у микрофона и произнес еще одну речь.

Его личный самолет перелетал из города в город. В полете он проверял тексты речей, которые здесь же, в салоне, готовили для него члены «мозгового треста». Спал урывками. Его будили перед самой посадкой самолета, помогали одеться, причесаться, напоминали фамилии важных лиц, которые ждали в аэропорту. Твердя вполголоса начало очередной речи или в последний раз просматривая список шуток и анекдотов, которыми ему предстояло украсить свое выступление перед избирателями, он заходил в салон жены. Посадки и взлеты были самым мучительным испытанием для Этель. И он знал это. Она почти теряла сознание, закрывала глаза, и ее побелевшие пальцы впивались в подлокотники кресла. Восемнадцать лет назад в авиационной катастрофе погибли ее родители – миллионеры Скейкел, через два года из-под обломков спортивного самолета извлекли изуродованный труп ее брата. Роберт знал, какой ужас испытывает в самолете жена, ждущая одиннадцатого ребенка, но в дни предвыборной кампании он брал ее с собой повсюду, и она не протестовала, подчиняясь неумолимому и жестокому закону, который правил кланом Кеннеди. Этот закон еще сорок лет назад предельно сжато и четко был сформулирован патриархом клана Джозефом Кеннеди: побеждать любой ценой! Побеждать, побеждать и побеждать!

– Мои сыновья будут делать историю Америки! – говорил он.

5 июня 1968 года, уже семь лет разбитый параличом, Джозеф Кеннеди спал в своем доме в Хайанниспорте и не знал, что в эту минуту в коридоре отеля «Амбассадор» на цементном полу лежит смертельно раненный в голову его третий сын, что обезумевшая от ужаса Этель расталкивает фоторепортеров и дико кричит: «Прогоните их, они растопчут его! Убирайтесь отсюда!» – и что один из фоторепортеров, отмахиваясь от Этель, кричит ей в ответ: «Не мешайте нам работать, леди! Здесь творят историю».

Джозеф Патрик Кеннеди, потомок ирландского эмигранта и сын содержателя кабака в Бостоне, еще в детстве решил, что будет миллионером. Отец смеялся, но подбадривал Джозефа. Они так часто об этом говорили, что отец в конце концов сам поверил в мечту сына. Но для того, чтобы стать миллионером, одной мечты, конечно, было недостаточно. Состояние отца, накопленное спекуляцией контрабандным виски, было лишь первой ступенькой крутой лестницы, ведущей к богатству и власти. Второй ступенькой стал брак Джозефа Кеннеди с Розой Фицджеральд – дочерью мэра Бостона Джона Фицджеральда, тоже ирландца по происхождению, и старого друга Патрика Кеннеди. Так возник клан Кеннеди – Фицджеральд, влияние которого еще не распространялось даже на весь Бостон. Ведь влияние пропорционально тяжести кошелька. Чистокровные янки, удачливые купцы, крупные промышленники и банкиры Бостона, составлявшие «клуб бостонских браминов», презирали «ирландских выскочек». Честолюбивый Джозеф Кеннеди поклялся посрамить заносчивых «браминов».

История его восхождения по социальной лестнице – классическая история сильных мира сего. Ходит много легенд о том, как росло и накапливалось богатство Джозефа Кеннеди. Здесь рассказы и о мошенничестве, и о нечестных поступках, и об обманах. Но об этом говорят шепотом, с понимающими улыбками, вслух говорят о другом. В годы, когда страну захлестнула волна слияния банков, Джозеф решается на отчаянный шаг, одалживая, где только можно, ценные бумаги одного из маленьких банков, и в результате становится председателем правления этого банка. В годы первой мировой войны он руководит морскими перевозками военных грузов в Европу. Деньги начинают делать деньги. Джозеф покупает театры и кинотеатры, финансирует строительство гостиниц, покупает и перепродает земельные участки, расширяет давнишний и не совсем легальный бизнес отца – спекуляцию виски.

В августе 1929 года эксперты финансовой биржи были – удивлены и озадачены: Джозеф Кеннеди приказал продать все принадлежащие ему акции. Разгадка странного поведения бостонского бизнесмена наступила в «черную пятницу», когда под ударами экономического кризиса – рухнула биржа. Бывшие миллионеры, ставшие за один день нищими, бросались из окон небоскребов. В это время Джозеф Кеннеди подсчитывал свои барыши. Мечта сына бостонского спекулянта и кабатчика осуществилась: он стал миллионером. Заполняя анкету на встрече бывших выпускников Гарвардского университета, в графе-«профессия» Джозеф Кеннеди твердо написал: «капиталист».

Теперь можно было думать о посрамлении «бостонских браминов». Во время президентской избирательной кампании 1932 года Джозеф Кеннеди делает ставку на-Франклина Рузвельта, с которым познакомился еще в годы первой мировой войны, когда тот был заместителем морского министра. Это был политический риск: шансы Рузвельта стать президентом поначалу казались небольшими. Он нуждался в поддержке и в деньгах для ведения избирательной кампании. Кеннеди оказал ему финансовую и моральную помощь. Рузвельт, став президентом, не забыл этого. Он назначил Джозефа Кеннеди послом в Англию.

Американский посол в Лондоне не хотел, чтобы Америка выступала против гитлеровской Германии. В конце 1939 года он упорно доказывал в Вашингтоне, что Гитлер уже будто бы выиграл войну и что Англия накануне гибели. Вернувшись в 1940 году в США, бывший посол примкнул к лагерю изоляционистов, которые вплоть до Пирл-Харбора противились вступлению Америки во вторую мировую войну. Джозеф Кеннеди не был настроен профашистски. Просто он не имел никаких финансовых или политических интересов в Европе. Он не видел выгоды для себя в этой войне. Его бизнес был дома, в Америке, и это обстоятельство определило его политическую линию.

Джозеф Кеннеди был прагматиком, и прагматизм[19]19
  Прагматизм – политическая философия, позволяющая менять позицию в зависимости от ситуации.


[Закрыть] как политическую философию он старался привить своим-подрастающим сыновьям, которым он прочил большое политическое будущее. По его замыслу, Джозеф Кеннеди-младший должен был стать президентом США, Джон, Роберт и Эдвард – сенаторами, вице-президентами, а может быть, в свое время тоже президентами.

Но война внесла в этот план свои поправки. 12 августа 1944 года американский бомбардировщик, которым командовал капитан Джозеф Кеннеди-младший, не вернулся с боевого задания над территорией Франции. Были свидетели, которые видели, как бомбардировщик был подбит немецким зенитным снарядом, загорелся и от удара о землю взорвался.

В том же году пропал без вести Джон, командовавший патрульным катером на Тихом океане. Лишь спустя месяц его разыскал австралийский моряк. Оказывается, японский миноносец и американский катер в темноте тропической ночи не заметили друг друга и столкнулись. Миноносец перевернул катер вверх килем, раздавил его и, не замедлив хода, скрылся в ночи. Джон Кеннеди, стоявший на капитанском мостике, был сброшен в воду, и это спасло его. Хороший пловец, он добрался до какого-то острова, где его подобрали туземцы. Они не знали английского языка и не понимали американского офицера. Тогда он пошел на риск. На кокосовом орехе он вырезал свое имя, номер катера и отдал орех туземцам. Они могли передать этот орех японцам, но передали его австралийцам.

В январе 1961 года в Вашингтоне на параде, устроенном в честь вступления Джона Кеннеди в должность президента США, делегация японских моряков пронесла мимо трибуны точную копию сторожевого катера «ПТ-109». Впереди делегации шел приветливо улыбающийся японский офицер, бывший командир японского миноносца, едва не сыгравшего роковую роль в судьбе второго брата Кеннеди за девятнадцать лет до выстрелов в Далласе.

Мечта Джозефа Кеннеди-старшего сбылась. Его состояние перевалило за 300 миллионов долларов. Его сын стал президентом США. «Бостонские брамины» лежали у ног клана Кеннеди. Теперь надо было поставить на колени прочих «браминов»: в Техасе, Калифорнии, Алабаме.

Вскоре после гибели Джона Роберт ушел из правительства Джонсона. Младший брат их, Тэдди (Эдвард), выставивший свою кандидатуру в сенат США, едва не погиб в авиационной катастрофе. Его небольшой личный самолет неожиданно потерял управление и упал в яблоневый сад неподалеку от Саутгэмптона в штате Массачусетс. Двое друзей Тэдди погибли, а он сам на целый год слег в постель с переломом позвоночника. В эти дни некоторым здешним наблюдателям показалось, что клан Кеннеди раз и навсегда отброшен с политической сцены. Но они ошиблись.

Я видел Роберта Кеннеди на коленях перед могилой брата. Это было в ноябре 1964 года, на второй или третий день после того, как Роберт стал сенатором США от штата Нью-Йорк, а Эдвард – сенатором от штата Массачусетс. Он приехал на Арлингтонское кладбище неожиданно. Сам сидел за рулем открытого, уже не нового автомобиля. Хлопнув дверцей и заложив руку за спину, как часто ходил Джон, почти бегом направился вверх по холму к могиле. Двое охранников едва поспевали за ним.

Он стоял на коленях и что-то шептал. Молитву? Может быть. Потом он перестал шептать, но мне все казалось, что он разговаривал с братом. В эту минуту он был очень похож на Джона. Это сходство отмечали всегда. Они были похожи и одновременно непохожи. Во всяком случае, их нельзя было спутать.

Они оба верой и правдой служили своему классу. Они шли в политике одним путем, но Роберт всегда держался сзади и чуть правее своего старшего брата, и это бросалось в глаза. В начале своей политической карьеры Роберт не скрывал восхищения перед позорно знаменитым инквизитором Джозефом Маккарти и сам пошел к нему на службу в комиссию по расследованиям. Никому бы не пришло в голову назвать Роберта либералом и в тот период, когда он занимал пост министра юстиции в правительстве брата. Роберт Кеннеди, в апреле 1968 года предложивший свой личный самолет для того, чтобы перевезти тело убитого Мартина Лютера Кинга из Мемфиса в Атланту, за пять лет до этого, в июне 1963 года, будучи министром, приказал Федеральному бюро расследования подслушивать телефонные разговоры Кинга. После знаменитых трагических событий в Бирмингеме негры Алабамы и Миссисипи перестали верить в миф о либерализме братьев Кеннеди.