Текст книги "Тысяча миль в поисках души"

Автор книги: Борис Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Из Невады в Калифорнию

В августе Невада пахнет полынью. Таково первое впечатление, которое, как известно, всегда самое сильное.

Мы пересекали Неваду от штата Айдахо, торопясь в Калифорнию. Куда хватало глаз, лежала сизая пустыня, поросшая полынью. Иногда казалось, что это дым стелется над холмистой землей. В сизом дыму виднелись белые пятна – пересохшие соленые озера. И ни души вокруг, ни человеческого жилья на десятки километров. Невада – седьмой по территории американский штат и один из последних по населению. Здесь на площади 286,7 тысячи квадратных километров живут 488 тысяч человек.

Другое впечатление не менее сильное: на шоссе №40 нет указателей, ограничивающих скорость. Гони хоть сто миль в час! Мы так и делали. До самого Рино, расположенного на границе с Калифорнией, нас не обогнал ни один автомобиль. Навстречу попалось пять или шесть.

Город Рино возникает в пустыне неожиданно, как мираж. Все еще не доверяя своим глазам, мы робко вырулили на главную улицу. Арка над улицей гласила: «Самый большой маленький город в мире». Сомнения отпали: это был не мираж. Об этой арке упоминали еще И. Ильф и Е. Петров в «Одноэтажной Америке»».

Рино – это смесь купеческой изысканности с ковбойским шиком «Дикого Запада», Тротуары главной улицы здесь устланы разноцветными синтетическими коврами, а ванны и унитазы в отелях отделаны под золото. По окрестным холмам ковбои гоняются за дикими мустангами, а чуть подальше, в горах, одинокие обросшие старатели просеивают у ручьев песок в надежде найти золотишко.

Коренное население Рино – около 75 тысяч человек. Почти все трудоспособные заняты одним: обслуживанием приезжих, которых здесь бывает свыше 12 миллионов в год.

Над Рино плывет звон серебра. Вернее, звон серебряных монет. Город в пустыне живет азартными играми, которые запрещены в других штатах. В Рино установлены тысячи «слот-машин» – опустив в щелочку монету, дерни ручку аппарата, получи выигрыш или пожалей о проигрыше, что, конечно, чаще. Кто-то в свое время метко назвал эти аппараты «однорукими бандитами». «Слот-машины»– «однорукие бандиты» стоят в огромных залах бесконечных казино, в любой бакалейной лавке, в кафе, в холлах отелей, на вокзале, в аптеках, у бензоколонок и даже в общественных уборных. Кто не соблазнится испытать свое счастье! Играют женщины, старики, богачи и бедняки. Кто в рулетку на тысячу долларов, а кто на пять центов, дергая за ручку «слот-машину». Нигде в Америке не встретишь столько горящих азартом глаз и столько грустных, потухших. Нигде в Америке не встретишь столько острого возбуждения и столько горького отчаяния.

Бывают ли счастливчики? Бывают. В Рино каждому приехавшему рассказывают, как в 1973 году бухгалтер из Сан-Франциска Фрэнк Валья выиграл 65 093 доллара. Вдохновленная этим примером, Юля Стрельникова решительно разменяла бумажный доллар на пятицентовые монеты и приступила к игре. Она бросила в чрево «однорукого бандита» один за одним ровно двадцать пятаков, уже вяло дернула ручку в двадцатый раз и… неожиданно автомат задрожал, внутри его победно и радостно зазвенели колокола, на вершине включился разноцветный вращающийся маячок, который бросал в зал блики, привлекая внимание всех играющих. Звенящий и светящийся автомат как бы кричал на весь зал: «Смотрите, леди и джентльмены! Вот так и вы можете разбогатеть!»

На звон подскочила служащая казино и сообщила, что Юля выиграла десять долларов. Однако выдала на руки только восемь, пояснив, что два доллара вычитаются в качестве налога на выигрыш.

Но большинство здесь проигрывают. На том и держится бизнес азартных игр. В Рино очень много ломбардов. Не случайно, конечно. Человек, пытающийся заложить в ломбарде ручные часы или очки, – обычное явление в Рино. Но власти штата Невада не лишены чувства сострадания к неудачникам. В тех случаях, когда с проигравшим находятся члены его семьи, им выдают бесплатные билеты на автобус до границы штата.

Проигравших в штате Невада любят столь же пылко, сколь и выигравших, полагая, что проигравший рано или поздно захочет отыграться. Турист, приехавший в Рино, обалдевает от щедрости хозяев отеля, которые оставляют на его тумбочке два десятка пятицентовых монет, завернутых «колбаской» в рекламку казино. Турист может и не догадываться, что это «затравка» для начала игры, для разжигания азарта. В самом деле, почему бы не сыграть на дармовщинку? Тем более, что тут же на тумбочке лежат талоны на бесплатную выпивку.

Один умудренный опытом администратор отеля рассказывал: «Попадая сюда, турист вначале испытывает смущение и чувствует себя не в своей тарелке. Но очень скоро он оказывается в самой гуще происходящего и уже ведет себя как крупная шишка. Кругом выпивка и много секса, и все это просто и доступно. Он даже может выиграть десятку-другую. Тогда человек начинает чувствовать, что он получает что-то, не давая ничего. Город колобродит 24 часа в сутки».

Туристы дают до 85 процентов налоговых сборов штата Невада. Доходы штата от азартных игр перевалили за миллиард долларов в год. Экономика штата целиком зависит от шуршания игральных карт и клацания «одноруких бандитов».

Второе место в штате по доходности занимает «секс». Единственное ограничение состоит в том, что проституция рассматривается как нарушение закона, если она практикуется ближе чем в 150 метрах от школы, церкви или дороги общего пользования. Несколько лет назад в Рино обнаружили публичный дом, стоящий неподалеку от школы. В связи с этим в местном законодательном собрании совершенно серьезно обсуждался вопрос о переводе школы в другое место.

Рино славится и своей «бракоразводной» промышленностью, хотя сами жители Рино разводятся не чаще, чем в других местах. Но нигде в США нельзя развестись с такой легкостью и быстротой, как в Рино. Единственное, что нужно – прожить здесь несколько недель. И вот со всех концов страны мчатся через пустыню несчастливые пары, чтобы оставить в здании здешнего суда брачные узы, а в казино деньги, которые, увы, далеко не у всех бывают лишними.

Из Невады в Калифорнию просто так не попадешь. На границе – что-то вроде пропускного пункта и таможни вместе. Просят открыть багажники автомашин. Отбирают фрукты, овощи, цветы, семена – калифорнийцы опасаются микробов, вызывающих болезни растений.

Еще чего побаиваются калифорнийцы, так это землетрясений. Огромный район от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско считается сейсмически опасным. Трясет то и дело. Лос-Анджелес основательно тряхнуло недавно. Теперь, говорят ученые, очередь за Сан-Франциско. В 1906 году толчки силой в 8,3 балла по шкале Рихтера принесли значительные разрушения и погубили свыше 700 человек. Известный сейсмолог Т. Олдшермиссен предсказывает, что если в наши дни такое же по силе землетрясение произойдет ночью или в часы пик днем, в Сан-Франциско погибнет свыше 10 тысяч человек. Когда обрушится катастрофа – сегодня, завтра или через десятки лет – этого не могут предсказать ни сейсмологи, ни геологи, обнаружившие огромный разлом в земной коре, тянущийся чуть ли не вдоль всей Калифорнии.

И тем не менее каждый десятый американец живет в Калифорнии. Каждый шестой хотел бы там жить. Это самый густонаселенный штат. Самый колоритный и самый разнохарактерный. Здесь развитая современная промышленность. Недра штата содержат свыше 60 видов полезных ископаемых промышленного значения. Может быть, только в долине Нила почвы плодороднее, чем в калифорнийских долинах.

Я еще не встречал человека, который бы не влюбился в Сан-Франциско с первого взгляда. «Я оставил сердце в Сан-Франциско»,– поют американцы в Нью-Йорке и в Сент-Луисе, Оклахома-Сити и Бостоне. Сан-Франциско действительно полон очарования. Где еще в Америке улицы сбегают с холмов под углом в сорок градусов? Где еще можно въехать на мост в солнечную погоду, а съехать с него в сплошном тумане? Где еще на улицах можно услышать Моцарта и Брамса в исполнении подрабатывающих на жизнь студенческих трио – скрипка, флейта, контрабас?

Лицо Сан-Франциско обращено к океану, за которым лежит Азия. В порту Сан-Франциска ощущаешь запахи пряностей Востока, слышишь японскую, индийскую, русскую речь.

На калифорнийском шоссе №180 нам пришлось убавить скорость. Шоссе было забито машинами. То и дело из садов на дорогу выезжали грузовики с фруктами. В кузова были навалены персики, яблоки, апельсины. Огромные корзины с плодами стояли у обочины дороги. Сладковатый запах нагретых солнцем фруктов висел над долиной Сан-Хоакин.

Этот запах преследовал нас даже в мотеле неподалеку от города Фресно, где мы остановились на ночь. Оглушительно звенели цикады. Звезды над долиной были огромными, как в тропиках. Где-то далеко пела женщина.

– Мексиканка, – сказал хозяин мотеля, баюкая на руках двухлетнего сына. – У мексиканцев прекрасные песни. За душу берут…

– О чем она поет? – спросил я.

– О любви, – улыбнулся хозяин, – о счастье. О чем же еще?

Мы помолчали, прислушиваясь к далекому голосу. Прошуршав по листьям, упало в траву созревшее яблоко.

– У вас здесь как в раю, – сказал я.

Хозяин пожал плечами и ничего не ответил. Ребенок на его руках всхлипнул во сне.

– Не советую съезжать с дороги к виноградникам, – неожиданно сказал хозяин. – Там стреляют. В раю нынче неспокойно.

Утром справа и слева от нашей машины потянулись виноградники. Казалось, им не будет конца. Накануне в дорожном путеводителе мы прочитали: «Долина Сан-Хоакин, одна из плодороднейших в мире, дает Америке третью часть всего столового винограда».

На заправочной станции слышали, как турист из Нью-Йорка, пожилой уже папаша в голубых шортах, объяснял сыну, отроку в зеленых шортах:

– Виноградари – одни из самых богатых людей в Калифорнии.

Отрок мечтательно смотрел на виноградники, волнами сбегавшие по склону горы к заправочной станции. У обочины дороги какие-то люди, разговаривая между собой по-испански, меняли колесо грузовика. Люди были плохо одеты. У них были обветренные и обожженные солнцем лица под широкополыми мексиканскими шляпами. Юноша смотрел мимо них. Они не вписывались в пейзаж. Они не укладывались в только что полученную информацию о богатстве виноградарей. Они казались здесь лишними.

Дитя огромного города, впервые увидевший, как растет виноград, он просто не знал, что под каждой лозой пот этих людей в широкополых шляпах, пот и слезы их женщин и детей. Он просто не знал, что, может быть, как раз в эту минуту на сладкие гроздья брызнула кровь его ровесника Джо Манкона, 15-летнего сборщика винограда, американца мексиканского происхождения, или, как они называют себя сами, чиканос.

Накануне хозяин мотеля рассказывал:

– В нашем местечке половина населения – чиканос. И они и их предки здесь родились. Когда-то Калифорния была для них матерью, а сейчас – мачеха.

Когда-то обширные территории нынешних Соединенных Штатов принадлежали Мексике. В 1846 году США начали против Мексики войну, которую будущий президент, а тогда конгрессмен Авраам Линкольн назвал «безнравственной и жестокой». Другой великий американец, будущий генерал и президент, а тогда лейтенант, У. Грант, назвал ее «одной из самых позорных и несправедливых войн, которую когда-либо вела могучая нация против слабой». По договору 1848 года США отторгли у Мексики 2,3 миллиона квадратных километров земли. Не прошло и четырех лет, как США вынудили Мексику «продать» им всю территорию от реки Рио-Гранде до реки Колорадо. Побежденная Мексика лишилась почти половины своей земли и населения.

В Соединенных Штатах живет сейчас более 8 миллионов потомков мексиканцев. В Калифорнии они составляют 16 процентов всего населения, в Техасе – 23 процента, в штате Нью-Мексико – 27 процентов.

Готовясь к поездке в Калифорнию, мы познакомились с тем, что писали в последние годы о чиканос американские газеты и журналы. Приведу выдержку из журнала деловых кругов «Бизнес уик»: «Средний американец мексиканского происхождения, как правило, беден и бесправен. Его годовой доход составляет меньше 70 процентов среднего дохода в Соединенных Штатах. Уровень безработицы среди мексиканцев вдвое выше, чем в среднем по стране. Мексиканцам принадлежит всего один процент предприятий в стране, причем все они мелкие… В большинстве своем американские мексиканцы – это неквалифицированные подсобные рабочие в городах или сезонные рабочие на полях юго-запада страны».

Вот что еще почерпнул я из литературы об американцах мексиканского происхождения:

Четверо из каждых десяти чиканос полностью неграмотны.

В Лос-Анджелесе лишь один из каждых четырех чиканос умеет говорить по-английски.

«Американцам мексиканского происхождения подчас платят меньше, чем белым, за ту же самую работу, – пишет еженедельник «Тайм». – Даже те немногие, кто получил образование, не могут избежать дискриминации. Положение сельскохозяйственных рабочих еще хуже. Сезонный характер работы обуславливает заработок ниже официального уровня, за которым начинается нищета. Средняя продолжительность жизни батрака-мексиканца – 48 лет».

В похожей на рай калифорнийской долине Сан-Хоакин тысячи чиканос работают в садах и на виноградниках, принадлежащих 29 хозяевам. Действительно, эти 29 владельцев калифорнийских виноградников – очень богатые люди. Нью-йоркский турист в голубых шортах говорил правду.

Но и хозяин мотеля, жалевший чиканос, говорил правду: в раю нынче неспокойно… На шоссе №180 часто встречаются полицейские машины. Они сопровождают грузовики, в кузовах которых, держась друг за друга, стоят чиканос – мужчины, женщины, дети. На бортах грузовиков – красные полотнища с черным ацтекским орлом, эмблемой Объединенного профсоюза сельскохозяйственных рабочих Калифорнии.

– Уэльга! Забастовка! – скандируют люди в кузовах – грузовиков.

У виноградников стоят пикеты чиканос. По ночам здесь возникают настоящие бои со штрейкбрехерами, которые стремятся проникнуть на виноградники и сорвать забастовку. Хозяева наняли и вооружили целую армию налетчиков, избивающих забастовщиков. Из многих районов Калифорнии сюда подтянуты полицейские силы. Однако полиция почему-то арестовывает не хулиганов, а забастовщиков. С начала забастовки полиция арестовала уже около четырех тысяч чиканос.

Джо Маикону разбили голову отрезком водопроводной трубы. Врачи удивляются: как только он выжил? Вместе с ним в больницу привезли еще четырех парией: у кого рука сломана, у кого ключица. Всего в местных больницах, как мне рассказали, побывало уже более ста забастовщиков.

Двоих похоронили. Первым был убит 24-летний батрак Наджи Даифалла, приехавший в Калифорнию на заработки из… Йемена. Рассказывают, что его убил заместитель шерифа. Будто бы Наджи, выходя из кафе, пнул пустую жестяную банку из-под пива, попавшуюся ему под ноги. Банка полетела в сторону проезжавшей мимо полицейской машины. И хотя злополучная банка не долетела до машины, полицейские, как рассказывают, решили «немножко поучить иностранца». «Учение» продолжалось несколько минут и закончилось тем, что Наджи разбили затылок рукояткой пистолета.

– Он приехал в Америку в надежде найти счастье, а очутился в ловушке… – говорил на похоронах Наджи популярный вождь мексиканских батраков Сесар Чавес.

Смерть Наджи Данфаллы приоткрыла завесу над тайной, которой было окутано присутствие арабских батраков в долине Сан-Хоакин. Оказывается, около полутора тысяч батраков, вывезенных из Йемена, были помещены в лагерь, напоминающий невольничий рынок. Работали они от зари до зари, а получали меньше, чем чиканос. Неудивительно, что арабы присоединились к забастовке своих братьев по классу.

Вторым был убит 60-летний чиканос Хуан де ла Крус. Он был в пикете, когда прозвучали выстрелы. Убийц не нашли…

«Большая пресса» Америки не сообщала о событиях в Калифорнии. Но многие американцы знали о том, что там происходит. Далеко от долины Сан-Хоакин, где-то в штате Канзас, мы видели пикеты у продовольственных супермаркетов. Юноши и девушки – местные студенты – раздавали покупателям листовки, в которых содержался призыв: «Не покупайте калифорнийского винограда!»

Одна из покупательниц удивилась:

– Не покупать винограда? Почему?

– Он горький, мэм, – ответил юноша.

Необычное путешествие

Поезд назывался «Верховный вождь». Каждый вагон имел свое имя. Наш был «Серебряный кубок».

Негры в синих комбинезонах грузили в вагон-ресторан ящики с кока-колой.

Проводник-негр, подхватив мой чемодан, весело сверкнул белоснежными зубами:

– Подумать только! Тринадцатый пассажир в моем вагоне. Вы не суеверны?

Огромный вокзал был пуст и мрачен. Грузчики ушли, и на платформе не осталось ни одного человека. Пусто было и на соседних платформах. Пусто было и в вагонах «калифорнийского зефира», стоявшего неподалеку. Возле круглых вокзальных часов ворковали голуби, и это все, что слышалось под сводами вокзала Канзас-Сити. Не верилось, что это третий по величине железнодорожный узел США, где сходятся двенадцать железных дорог.

Вспомнились наши вокзалы с их толчеей, и от этого все вокруг показалось еще пустыннее. Мелькнула мысль: не сделал ли я ошибки, заказав билет на поезд? Вспомнил, как в бюро путешествий, когда услышали, что я хочу ехать по железной дороге, странно переглянулись. Вручая билет, клерк сказал:

– В необычное путешествие отправляетесь, сэр!

А что же здесь необычного – в поезде ехать?

Несколько лет назад Америка отмечала «столетие золотого костыля». Имелся в виду последний костыль, который пришил к шпале последний рельс, соединивший железные дороги Востока страны с дорогами Запада. Это произошло 10 мая 1869 года у поселка Промонтори в штате Юта. Обстановка была торжественной, но не обошлось и без конфуза. Когда рабочие несли к полотну последний рельс, некий фотограф профессионально гаркнул: «Замрите, стреляю!» Поняв это буквально, перепуганные рабочие бросили рельс и разбежались. Затем, когда рельс наконец был водружен на место, президент компании, которому досталась честь лично вогнать последний костыль в шпалу, трижды промахнулся. Тем не менее в 2 часа 47 минут все телеграфные пункты страны получили депешу, состоящую из трех слов: «Удар! Удар! Сделано!» Через минуту телеграфные аппараты застучали снова: «Последний рельс уложен. Последний костыль вбит. Трансконтинентальная железнодорожная система США построена». На берегах Тихого океана грохнул орудийный салют. На Атлантическом побережье зазвонили колокола.

Это было тогда огромное событие для Америки. Там, где пролегли рельсы, рождались новые города, росла промышленность, расцветала торговля. Это был период бурного капиталистического развития Америки. И в память о тех временах последний костыль потом поместили в музей университета Пало-Альто в Калифорнии. Ныне он покоится на бархатной подушке в банковском сейфе с окошечком из непробиваемого стекла. Это действительно золотой костыль – 323 грамма чистого золота.

Железная дорога была гордостью Америки. Америка справедливо гордилась своими инженерами-путейцами. Когда прокладывали первые линии, встречались трудности по тем временам небывалые. Вот хотя бы на западном побережье первые 200 километров рельсов круто устремились на высоту более двух тысяч метров к перевалу через хребет Сьерра-Невада. Только на этом участке пришлось прорубить 14 туннелей. Сколько там полегло строительных рабочих, никто не считал. Рабочая сила была дешевая. Массы эмигрантов из стран Западной Европы, из России, Белоруссии, Польши – люди без языка и без прав. Кости их покоятся под железнодорожным полотном.

Владельцы железных дорог вовсю соперничали друг с другом в заманивании пассажиров. Пульмановские вагоны для богачей поражали своей роскошью. Голытьбу же набивали в общие вагоны, как сельдей в бочку. Каждый поезд имел свое имя: «Пьяный Дик», «Кузина Нелли», «Грязная рубашка», «Ореховая ступка», «Тысяча несчастий», «Капустная сечка» и т. п.

К 1916 году эксплуатационная сеть американских железных дорог достигла протяженности 408 700 километров и такой примерно оставалась до начала тридцатых годов. Потом началось то, чего никто не мог предсказать в 1869 году. Железнодорожная сеть США стала сокращаться. И год от года круче. Когда праздновали «Столетие золотого костыля», она составила уже около 350 тысяч километров.

Первый железнодорожный вокзал в США был построен в 1831 году в Балтиморе. Последний – в 1933 году в Цинциннати. Новый вокзал в этом городе был рассчитан на прием и отправление 200 поездов в сутки и на тысячи пассажиров. Однажды журналистские пути-дороги привели меня на вокзал в Цинциннати. Грандиозное здание из металла, бетона, стекла и мрамора, на строительство которого было израсходовано 24 миллиона долларов, было пусто. В тот год вокзал принимал и отправлял всего лишь 2 поезда в сутки, которые привозили и увозили 30–50 пассажиров.

Вокзал в Цинциннати не исключение. Если в 1929 году по стальным магистралям Америки мчалось около 20 тысяч пассажирских поездов, то в 1969 году их осталось не более 600 на всю страну. Железнодорожные компании разорялись. Вокзалы приспосабливались под платные автомобильные гаражи. Стальные пути зарастали травой.

Выросло целое поколение американцев, подавляющее большинство которых никогда в жизни не ездило на поезде. Основным средством передвижения стал автомобиль. Автомобиль забрал 88,4 процента всех пассажиров на дальние расстояния. 9,6 процента пассажиров предпочитали авиационный транспорт. На долю железных дорог и водного транспорта остались жалких два процента. Что касается грузовых перевозок, то автомобиль и здесь заполучил 55 процентов всех грузов.

Казалось, что железные дороги доживают последние дни. Правда, находились энтузиасты-бизнесмены, пытавшиеся продлить им жизнь путем компромисса с автомобилем. Из Вашингтона во Флориду стал ходить поезд, который вез не только пассажиров, но и их автомобили. Кое-кому это понравилось, но заметного улучшения железнодорожному транспорту не принесло.

Помощь пришла оттуда, откуда ее мало кто ждал.

Железные дороги воспрянули духом, когда у бензоколонок стали выстраиваться километровые очереди автомашин. В разгар энергетического кризиса американцы вдруг вспомнили, что можно ездить и в поездах. В марте 1974 года количество автомашин на шоссе уменьшилось на 20 процентов, зато число железнодорожных пассажиров увеличилось на 28 процентов.

И тем не менее дела железных дорог из рук вон плохи. Я сошлюсь здесь на статью из американского журнала «Пэрейд», которая была опубликована в 1978 году.

За последние пять лет, писал журнал, в Соединенных Штатах произошло более 43 тысяч железнодорожных катастроф. 2900 пассажиров получили ранения, 65 погибли. Если в 1975 году зарегистрировано 10 500 случаев, когда поезда сходили с рельсов или сталкивались, то в 1976 году их было уже 12 500.

В чем причина столь многочисленных катастроф?

Во многих районах рельсовые пути не ремонтировались по нескольку лет. Рельсы погнулись и потрескались, шпалы сгнили. Некоторые рельсовые пути считаются настолько опасными, что поезда вынуждены ползти со скоростью 25, а иногда и 10 миль в час. В Пенсильвании сенатор Джон Хейнц пешком обогнал товарный состав.

Пытаясь конкурировать с автомобильными перевозками, железнодорожные компании создали гигантские вагоны чудовищного веса и сцепляют их в составы, длина которых иногда превышает 3,2 километра. Чтобы тащить такой состав, к нему прицепляют до пяти мощных локомотивов. При такой нагрузке деформируются рельсы и происходит разрыв составов.

Поезда ходят без буферных фонарей, сигнальщики не предупреждают другие составы о вынужденной остановке. В ходе расследования одной из катастроф было выяснено, что сигнальщик закусывал в вагоне-ресторане в то время, когда он должен был подавать надлежащие сигналы. На многих железных дорогах отсутствуют специальные устройства по обеспечению безопасности, которые автоматически включают тормоза, если машинист не остановился перед стоп-сигналом.

Вот что поведал журнал «Пэрейд». Я вспомнил об этом, когда перед отправлением поезда кондуктор зычно прокричал на всю платформу: «Посадка!» Слышно было, как проводник с грохотом поднял ступеньки, лязгнул дверью. Через полминуты вагон качнуло. Поехали.

«Серебряный кубок» – спальный вагон. Десять одноместных крошечных купе, столько же двухместных и четырехместных, «семейных» купе. В вагоне, рассчитанном на 40 человек, нас тринадцать.

Кто же едет в нашем вагоне? Кто же мои соседи? Попробуй узнай! Во все купе двери закрыты. Между пассажирами никакого общения. Каждый сам по себе. Никто не ищет партнеров в домино, никто не беседует у окна в коридоре. Между прочим, в коридоре и окон-то нет, потому что купе расположены друг против друга, по обе стороны коридора.

За окном с полчаса помелькали пакгаузы, фабричные корпуса, городские окраины, и вот уже до самого горизонта разлилась степь. Едем по Великой американской равнине. Как островки в океане – фермы, солнце сверкает на куполах силосных башен.

Через пять часов первая большая остановка – город Сан-Луис на Миссисипи. Вокзал еще грандиознее, чем в Канзас-Сити. И такой же пустой. Все тринадцать пассажиров «Серебряного кубка» устремились на платформу размять ноги. Вот тут-то я их и рассмотрел.

Первым спустился католический священник в черном костюме с белым стоячим воротником. За ним – могучий старик с седой непокрытой головой в грубом синем свитере и его жена – сухонькая старушка с искусственным фиолетовым оттенком в седых волосах, с накрашенными губами и румянами на щеках. Потом девушка лет двадцати заботливо помогла сойти слепому брату в темных очках и с палочкой. Была здесь еще молодая женщина с маленькой девочкой на руках. И, наконец, минуя ступеньки, стали выпрыгивать на платформу мальчишки. Один… второй… третий. Этакие нынешние Томы Сойеры. Живые, крикливые, вихрастые и такие рыжие, что даже глазам стало больно. С такой же скоростью за ними вылетела их мама – такая же вихрастая и рыжая, как и сыновья. И лишь минуту спустя вышел папа, немолодой уже человек с усталыми и на редкость голубыми глазами под толстыми стеклами очков. Скользнул взглядом по своему шумному семейству и торопливо зашагал подальше в противоположную сторону.

Познакомились мы с ним так: поравнялись и поздоровались. Он сказал обычную в таких случаях фразу:

– Приятный вечер, не правда ли?

Я ответил тоже стереотипом:

– О, да! Но, кажется, будет дождь.

Он уловил акцент, насторожился:

– Вы немец?

– Нет, я из Советского Союза.

Он молча снял очки, достал платок, протер стекла, потом протянул мне руку:

– Роберт Соммер, профессор математики.

Тут кондуктор рявкнул:

– Поса-а-адка! – И мы с профессором замуровались каждый в своем купе.

Вскоре после того, как наш «Верховный вождь» прогрохотал по мосту через Миссисипи, в вагоне вдруг раздались звон гонга и чей-то крик:

– Торопитесь! Торопитесь! Торопитесь! Ужин готов.

Оказывается, это официант шел из вагона в вагон и зазывал пассажиров в ресторан. Однако, как оказалось, торопился я напрасно, все столики были заняты. В очереди за мной встали старик со старухой.

– Послушайте, – сказал старик басом. – Вы правда из России? А я фермер из Канзаса. Очень рад вас видеть! Меня зовут Дональд Макгрегор, а это моя жена Маджи. К дочери в Нью-Йорк едем.

За столик мы сели вчетвером – старик со старухой, священник и я. Священник признался, что боится летать на самолетах. Фермер с присущей, по-видимому, ему простотой спросил:

– Значит, воля божья не на все виды транспорта распространяется?

Священник смутился и уткнулся в меню.

– Послушайте, – снова забасил старик, обращаясь уже ко мне. – Вы знаете, что лучшая озимая пшеница в Америке – русского происхождения? Да, да, это вам любой фермер подтвердит. Более ста лет тому назад ее привезли в Канзас переселенцы из России. Мой дед, родом из Ирландии, был землекопом, строил вот эту дорогу и дружил с русскими землекопами. Его брат женился на русской. Так что моя двоюродная бабка была русской. Дед говорил, что все ее приданое состояло из мешочка русской озимой пшеницы.

…Ночью вагон так трясло и кидало из стороны в сторону, что, просыпаясь, я пугался. «Батюшки, никак под откос летим!» Нет, ничего, едем дальше. Засыпая, утешал себя: наверное, мчимся с опережением графика. А утром оказалось: опаздываем почти на четыре часа. Вот тебе и американская точность!

Поезд извивается в Аппалачских горах. В Питсбурге сошла женщина с ребенком. Теперь осталось нас в вагоне одиннадцать.

Теперь уже все в вагоне знают, что рядом едет советский журналист. Сестра привела слепого брата. Он стеснительно улыбался, а она рассказывала, что бросила университет, устроилась на работу, чтобы вернуть брату зрение, да все неудачно, а деньги ведь – как вода. Вздохнула:

– Как было бы хорошо, если бы расширилось сотрудничество между американскими и советскими медиками!

Он сказал:

– Про советских окулистов много хорошего слышал. А это правда, что у вас в стране лечение бесплатное? И операция? Просто не верится.

Пришел профессор со своими огненно-рыжими сыновьями. Во время второй мировой войны он был военным летчиком. Их разведывательный самолет сбили где-то над фиордами Норвегии. Он попал в плен. Через месяц, передушив в каменоломне охрану, бежали человек пятнадцать, в том числе и он. Беглецы потеряли лишь одного – русского моряка, который первым бросился с ломом на часовых и был убит наповал.

Мальчишки слушали рассказ отца, наверное, не в первый раз, но сидели тихо. Рассматривали меня. Я понимал: первый раз советского видят. Пытаются представить себе того моряка.

– Как звали моряка, помните? – спросил я профессора.

– Как же, как же, конечно, помню. Полундра его звали. Только вот не знаю: имя это или фамилия?

– Полундра – это не имя и не фамилия, – заметил я.

Профессор загрустил.

– Я искал его родных, – сказал он печально. – Писал в Красный Крест.

В Гаррисберге у меня была пересадка. Все десять пассажиров «Серебряного кубка» вышли размять ноги. Провожали меня до конца платформы. «До свидания», «Счастливо» неслось мне вслед.

– Надеюсь, путешествие было приятным? – спросил носильщик, кидая на тележку мой чемодан.

– Необычным! – ответил я, вспомнив напутствие клерка.

А сам подумал: «Собственно, что же здесь необычного – в поезде ехать?»