Текст книги "Тысяча миль в поисках души"

Автор книги: Борис Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Кто-нибудь здесь выходит? – крикнул Том водителю.

– Нет, – ответил водитель. – Поезжай, парень, спать. И, захлопывая за мною дверь, проворчал:

– Какой ненормальный будет здесь выходить?

На родине Линкольна

Зима. Лесная поляна на склоне горы. Деревья в снегу, среди которых выделяется могучий дуб. Под дубом – охотник на тощей, усталой лошадке. На плечах охотника – волчья доха, на голове – шапка из енота. Через седло перекинута убитая лань.

Охотник беседует с лесорубом. Спрашивает: —«Ну что здесь произошло, пока я бродил по горам?» «Ничего достойного упоминания, – отвечает лесоруб, разгибая натруженную спину, – все по-старому, если не считать, что у Линкольнов родился сын».

Скорее всего такого разговора и не было. Это уже много лет спустя неизвестный художник с добрым юмором изобразил на полотне сцену в лесу у Пограничного дуба, что стоял на краю небогатой фермы Томаса и Нэнси Линкольнов в штате Кентукки.

Более полутора веков прошло с того дня, а дуб стоит и поныне. Считают, что ему уже больше трех веков. Когда молодые Том и Нэнси ставили тут свою бревенчатую избушку об одно окно, за дубом начиналась «индейская территория»– заповедные леса и дикие горы. Где-то к западу от этого дуба в перестрелке с индейцами был убит охотник-следопыт Авраам Линкольн, отец Тома, пришедший в эти края в конце XVIII века из штата Вирджиния.

В биографии Линкольна, которую написал выдающийся американский поэт Карл Сэндберг, написано: «Том Линкольн подкинул несколько поленьев в очаг, набросил еще одну медвежью шкуру на молодую мать и отправился пешком за две мили на ферму Спарроу. Там его встретил Дэнис, девятилетний приемный сын Спарроу. В своей обычной медленной манере Том Линкольн сказал: «У Нэнси родился мальчик…» Выглядел он смущенно и даже глуповато, словно сомневался, нужно ли именно сейчас в Кентукки рожать детей.

Дэнис помчался к избушке Линкольна. Там он увидел Нэнси, лежавшую под теплыми медвежьими шкурами на сколоченной из досок кровати. Она повернула к нему свою черноволосую голову и улыбнулась уголками рта и усталыми серыми глазами. «Как ты назовешь его, Нэнси?» – спросил мальчик. «Авраамом, – услышал он в ответ, – по деду».

Он попросил позволения подержать младенца на руках. Передавая ему сына, Нэнси сказала: «Осторожно, Дэнис, ты же первый мальчишка, которого он видит в жизни». Дэнис стал качать ребенка на руках, не переставал трещать о том, как он рад новому двоюродному братишке, с которым можно будет играть. Вдруг младенец наморщил личико и неистово закричал. Дэнис растерянно протянул его женщине и сказал: «Возьми его, Нэнси. Ничего путного из него не выйдет».

Так рассказывал много лет спустя сам Дэнис, живое воображение которого, впрочем, иногда добавляло многое к тому, что он видел и слышал. Однако как бы то ни было, а достоверно известно, что мать будущего президента была простой женщиной. Она родила его в муках, в первобытной тишине леса, на матраце, набитом не то соломой, не то листьями кукурузы. И мир встретил его словами: «Ничего путного из него не выйдет».

В юности Авраам Линкольн был фермером, лесорубом, сплавщиком леса, приказчиком в лавочке, почтмейстером. Работать он умел и любил. Один из его друзей рассказывал: когда Линкольн валил лес, издали можно было подумать, что работают по крайней мере пять человек. По ночам он читал книги. В 27 лет выдержал экзамен и стал адвокатом. В 52 года был избран шестнадцатым президентом Соединенных Штатов Америки. Но ферму, на которой родился, не забывал никогда.

Сейчас туда ведет шоссейная дорога №31Е. Молочные фермы справа и слева. Кукуруза под самые крыши сараев. Пруды с белыми утками. Трактор, накренившись, тарахтит на бугре. Вдали в синей дымке невысокие лесистые горы. Полдень. Жара. Коровы по брюхо залезли в речку.

На пути – фермерский городок Ходженвилл. Трактор тянет по улице дисковую борону, высекая из асфальта искры. Банк имени Линкольна. Школа имени Линкольна. Мотель имени Линкольна. А вот и сам Линкольн. В кресле на гранитном пьедестале, о чем-то глубоко задумался. Правая рука сжимает подлокотник кресла, левая – лежит безвольно, как у смертельно усталого человека.

В четырех милях от городка, на том самом месте, где была ферма Томаса и Нэнси Линкольнов, мемориал из розового гранита. Дорические колонны, 56 мраморных ступенек – по числу лет, прожитых Авраамом.

Внутри мемориала – убогая деревянная избушка. Щели между бревнами замазаны желтой глиной. Земляной пол. Квадратное окошко без стекла, которое зимой закрывают ставнем, а летом натягивают на раму прозрачный бычий пузырь. Кирпичная печка, стол, деревянная кровать в углу.

Деньги на строительство мемориала собрали американские школьники к столетию со дня рождения Линкольна. Их и сейчас здесь много. Приезжают целыми автобусами.

А вот и родник, из которого пил маленький Авраам. Он бьет из скалы. Возникает, чтобы тут же исчезнуть. Струя его, чуть пробежав по камням, падает в колодец, созданный самой природой. «Исчезающим родником» назвали люди его еще во времена деда Авраама.

Неподалеку знаменитый трехсотлетний дуб. Тридцать метров в высоту, почти два метра толщиной. Одна сторона уже сохнет от старости. Кора почернела, лысеет. Когда-то мимо этого дуба шла охотничья тропка. Он был как маяк и для индейцев и для белых первопроходцев.

Изъеденная временем ограда из жердей, как во времена Линкольна. Но, конечно, все вокруг не так, как было тогда. Гранит. Мрамор… Тяжелые декоративные цепи вокруг дуба. Подстриженные лужайки… Но, наверное, так же, как тогда, гудят около дуба шмели. Как тогда, свистит в лесной чаще птица и по-южному резкие тени от кучевых облаков скользят по сочно-зеленым холмам.

Рядом асфальтовая стоянка для автомобилей. Номерные знаки почти всех пятидесяти штатов. Правда, из южных штатов меньше. Гражданская война в США окончилась больше ста лет назад, но многие южане до сих пор не могут отрешиться от неприязни к Линкольну – победителю в кровавой междоусобной схватке между Севером и Югом, которая, по определению Карла Маркса, была борьбой двух социальных систем – системы рабства и системы свободного труда. На Юге до сих пор чтят противников Линкольна, мятежников-рабовладельцев, решивших в 1861 году отделить одиннадцать южных штатов от США, чтобы сохранить там старые порядки.

«Дом, расколотый надвое, не может стоять., – эти слова президента Линкольна знает сегодня каждый американский школьник. Все знают о том, что в ходе войны Линкольн издал прокламацию об освобождении рабов. Но далеко не все знают, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс, прогрессивные общественные деятели Европы, русские революционные демократы во главе с Н. Г. Чернышевским активно выступали в поддержку северян, против готовящейся англо-французской интервенции в Америку.

Студент-историк из Сан-Франциско Сэм Коул, с которым я познакомился у «Исчезающего родника», приехал сюда потому, что пишет дипломную работу о Линкольне. Один из разделов его работы – посещение американских портов русскими военными эскадрами осенью 1863 года.

– В исторических документах я нашел убедительные доказательства того, что Россия в 1862 году отказалась принять участие в интервенции, которую готовили против Линкольна королевские дворы Франции и Англии, – рассказывал мне Сэм. – Послав через год свои военные корабли с визитом дружбы в Сан-Франциско и Нью-Йорк, русские окончательно показали, на чьей они стороне.

В американских газетах тех времен подробно рассказывалось о пребывании в Нью-Йорке русских моряков с фрегатов «Ослябя», «Александр Невский», и «Пересвет», корветов «Варяг», и «Витязь». На рейде Сан-Франциско стояли русские корветы «Богатырь», «Калевала», и «Рында», клиперы «Абрек», и «Гайдамак». Газеты писали, что адмирал Попов, командовавший эскадрой, имел инструкцию: в случае появления у западных берегов Америки флота южан, англичан или французов начинать военные действия, не ожидая приказа из Петербурга. Так это было или не так, а факт остается фактом: пребывание в Сан-Франциско русской эскадры помешало южанам захватить город.

Я спросил Сэма, знает ли он о том, что одним из пехотных корпусов армии северян командовал русский полковник Иван Васильевич Турчанинов, личный друг президента Линкольна. Сэм ответил, что знает. В Америке этот талантливый и храбрый русский офицер был известен под именем Джона-Базиля Турчина, или «русского громовержца».

– Копаясь в документах гражданской войны, – продолжал Сэм, – я наткнулся на любопытное донесение. В нем говорилось, что во время болезни полковника Джона-Базиля Турчина командование 19-м Иллинойским добровольческим полком взяла на себя его жена, русская женщина Надин Турчин.

В маленьких городках американского Среднего Запада, в скверах, у городских ратуш бессменно стоят на часах бронзовые солдаты армии Севера. Рядом с ними – пушки тех лет, на огромных колесах со спицами, и чугунные доски, на которых отлиты имена горожан, павших на поле брани. Иногда это очень длинные списки. И среди Джонсонов, Смитов, Браунов иногда встречаются Ивановы, Петровы, Кузнецовы. Это русские добровольцы. Русские солдаты Линкольна…

– Америка и Россия никогда не воевали друг против друга, а союзниками были не один раз, – сказал мне инженер из Индианаполиса Рой Тауэр. Мы познакомились с ним на автомобильной стоянке – наши машины стояли рядом. Рой, скинув рубашку, копался в моторе, готовя машину к дальнему пробегу. Сюда, на ферму Линкольнов, он попал в общем-то случайно… У него двухнедельный отпуск. Едет в штат Теннесси к родственникам. Глядит по сторонам, где видит интересное, туда и рулит. Так и сюда попал. И не жалеет. Линкольна он считает великим человеком. Говорит, что американцы в первую очередь должны гордиться не небоскребами и суперавтострадами, а тем, что они подарили человечеству Линкольна.

– Хотите знать, когда я впервые по-настоящему заинтересовался личностью Линкольна? – спросил он меня, вытирая руки тряпкой. – Мне было тогда лет четырнадцать. Наш сосед, отец моего дружка, уехал в Испанию сражаться против фашистов. Говорили, что он вступил в бригаду американских добровольцев имени Авраама Линкольна. Я, конечно, знал, кто такой Линкольн. Но то, что американцы, воюющие против фашистов за океаном, называют себя солдатами Линкольна, произвело на меня большое – впечатление и еще выше подняло в моих глазах его образ.

Рой хлопнул капотом, натянул через голову рубаху, спросил:

– А у вас знают Линкольна?

Я ответил, что знают и бережно хранят память о нем. Рассказал, что Ленин особо подчеркивал историческое и революционное значение гражданской войны в США для всего мира и роль Линкольна в этой войне.

– Это хорошо, – сказал Рой, – это очень хорошо. В этом я вижу проявление уважения к американскому народу и к американской истории.

Перед тем, как сесть в машину, признался:

– Откровенно говоря, у меня долго было другое представление о вашей стране. Я ведь не случайно задал вопрос, знают ли у вас Линкольна. Писали, что вы ненавидите Америку и все американское. Многие поверили. Ох, много вреда принесла эта проклятая «холодная война»! Но прозрение наступило. Не могло не наступить. Газеты все еще пишут о «советской угрозе», но лично я не могу назвать среди моих знакомых ни одного человека, который был бы против регулярных встреч руководителей наших стран, против улучшения отношений между США и СССР.

Он включил мотор и махнул мне рукой.

– Счастливого пути! – сказал я.

– Мир и дружба! – отозвался он, трогая машину с места. И вдруг, затормозив, еще раз спросил:

– Значит, у вас знают Линкольна? Это хорошо, это очень хорошо!

Поездка на «Главную улицу»

Желтый свет светофора сменился на красный. Чуть притормозив, Пэт Макферсон бросила быстрый взгляд налево и лихо сделала правый поворот. Я сжался: нарушение правил!

– Ага! Струсил! – торжествовал на заднем сиденье Ричард. – А бояться-то нечего. Новое правило. Разрешено на красный, если нет опасности слева. Знаете, почему разрешили? Подсчитали, что огромное количество бензина сжигается у городских светофоров. Подсчитали, что если новое правило распространить на всю страну, то можно сэкономить 187 миллионов галлонов бензина в год.

– Сколько же это будет литров? – не отрывая взгляда от шоссе, спрашивает Пэт.

– Как известно, в американском галлоне – 3,78 литра, – отвечает ей Ричард. – Остальное подсчитай сама.

Я благодарен судьбе за то, что в Миннесоте она свела меня с Ричардом и Пэт. Она молча, уверенно и спокойно ведет машину, а он почти без передышки рассказывает мне разные истории. А рассказать ему есть что. Ричард – бывший репортер. Начинал в столице еще в тридцатых годах. Писал отчеты о пресс-конференциях Франклина Рузвельта. Череда лет… Череда президентов… При Форде Ричард ушел на пенсию. За Картером наблюдает уже со стороны.

В молодости Ричард много писал о «русском вопросе». Немало и такого, что шло на пользу «холодной войне». С годами окрепла уверенность, которую он формулирует так: от того, как складываются советско-американские отношения, зависит, если можно так выразиться, здоровье всей нашей планеты.

– У планеты, как у человека, должна быть нормальная температура: 98 градусов, – говорит Ричард.

– Сколько же это будет по Цельсию? – снова спрашивает его Пэт. И теперь я начинаю догадываться, что эти вопросы не без умысла. Ричард что-то бормочет, смущенно разводит руками, смеется:

– Нет, ей-богу, я начинаю верить, что это коммунистические штучки…

Оказывается, Ричард, как и миллионы его соотечественников, никак не может привыкнуть к метрической системе мер и весов, на которую собирается переходить Америка. Сегодня США – единственная развитая капиталистическая страна, где мерой длины все еще служит ярд (расстояние от носа английского короля Генри I до конца большого пальца его вытянутой руки). Площадь земельных участков американцы до сих пор измеряют в акрах (участок поля, который могла вспахать пара быков от утренней зари до вечерней). От трех ячменных зерен, положенных в линию, произошла и до сих пор царствует в США мера длины дюйм. Две тысячи шагов вооруженного римского воина дали милю. А когда американцы слышат, что на дворе плюс 32 градуса (по Фаренгейту), они знают, что замерзли лужи и пора заливать в радиатор антифриз.

И вот теперь все это надо выкинуть из головы. Американцев можно понять: это действительно чертовски трудно – вдруг взять и отказаться от привычных с детства галлонов, унций, футов. Но как бы там ни было, а переходить на метрическую систему придется. Этого требует жизнь. Это диктуют международные экономические связи. В 1968 году конгресс поручил специальной комиссии изучить этот вопрос. Комиссия проработала три года, истратила два с половиной миллиона долларов и представила конгрессу 12-томный доклад: пришла пора делать Америку метрической. Но постепенно, исподволь, не отказываясь пока и от старой системы. И вот на шоссе уже мелькает новый дорожный указатель: «До Сок-Сентра 94 мили, или 151 километр». Кстати, мы как раз в Сок-Сентр и едем. По словам Пэт, дорога займет часа два. Есть время поболтать с Ричардом.

Но о каких это «коммунистических штучках» упомянул Ричард?

– О, это забавная история и, к сожалению, весьма типичная для США, – отвечает Ричард. – Есть люди, которые и слышать не хотят о метрической системе. Они утверждают, что она оружие мирового коммунизма, направленное на расшатывание американского образа жизни. Вы зря смеетесь! Разве вы не помните, что хлорирование питьевой воды тоже было объявлено коммунистической диверсией? Кое-кто у нас даже капризы природы объясняет «происками Москвы».

Увы, к сожалению, это не анекдот. В штате Джорджия я как-то беседовал с редактором одной из местных газет. Накануне газета опубликовала редакционную статью, в которой утверждалось, что «разрядка выгодна только русским». Я спросил моего собеседника, оказавшегося автором статьи: читал ли он речь Л. И. Брежнева, в которой четко изложена программа нашего государства в области международных отношений? Нет, признался редактор, полного текста речи он даже не видел. Может быть, видели сотрудники? – настаивал я. Он нажал кнопку, вызвал секретаря и попросил узнать, есть ли в редакции полный текст? Не прошло и пяти минут, как секретарь доложил: никто из опрошенных им сотрудников полного текста не видел.

Должен заметить, что редактор был смущен. Да и как не смутиться? Писал редакционную статью, отвергающую советские предложения, не потрудившись даже познакомиться с ними! Что это? Безответственность? Цинизм? Предубежденность? На эти вопросы определенного ответа редактор не дал, но пояснил, что «в штате Джорджия взгляды на внешнюю политику отличаются большим консерватизмом, чем в других местах», а отсюда, дескать, и линия газеты. Правда, как выяснилось из дальнейшей беседы, единства нет и среди здешних «консерваторов».

– Вот, например, губернатор штата Басби ближе к «голубям», а сенатор Сэм Наин – откровенный «ястреб», – рассказывал редактор. – Что касается конгрессмена Лоуренса Макдоналда, то он не только за «холодную войну». но и хоть сейчас за «горячую». Макдоналд – активный член «общества Джона Бэрча». Вы, конечно, слышали об этой экстремистской организации. Самые настоящие куклуксклановцы во внешней политике! Поверьте, я просто боюсь встречаться с ними! Это очень сильные и влиятельные люди…

Поняв, что излишне разоткровенничался, редактор попросил не упоминать его имени.

Я спросил Ричарда, что он думает об этом редакторе? Ричард помолчал минуту и ответил:

– Я знаю таких в нашей профессии. Уверен, что где-то в глубине души он одобряет политику разрядки, а пишет, стервец, против нее. Наносит ей вред. Ведь как-никак, а статью его в воскресном номере прочтут не менее 100 тысяч не очень-то искушенных в политике жителей Джорджии. Перед вами, наверное, он хорохорился, что-нибудь провозглашал о свободе печати и свободе личности, а вот ведь проговорился, что боится конгрессмена Макдоналда и его влиятельных друзей. Да напиши он статью в защиту разрядки, они растоптали бы ее ногами вместе с автором!

Я рассказал Ричарду о «консервативных взглядах» на внешнюю политику в штате Джорджия и спросил: а какие взгляды в Миннесоте?

– У нас расположены штаб-квартиры компаний, весьма далеких от военно-промышленного комплекса, – ответил Ричард. – Многие из этих компаний заинтересованы в экономических связях с Советским Союзом. В значительной степени это обстоятельство и определяет отношение в нашем штате к вашей стране, хотя, конечно, и у нас есть свои макдоналды, джексоны и рейганы. Их везде хватает.

– И вообще Америка – очень консервативная страна, – продолжает Ричард. – Иностранцу в это трудно поверить, но это так. Возьмите, например, местные законы, многие из которых не только устарели, но просто абсурдны сегодня. Их уже забыли, ими никто больше не пользуется, но тем не менее, как у нас говорят, их «не выдрали из книг». А вдруг, мол, понадобятся. Наши журналы время от времени публикуют эти неотмененные законы как курьезы. В бытность свою репортером и я кое-что собрал.

Ричард листает свою записную книжку и читает:

– В городе Пайн Айленд (штат Миннесота) мужчина должен снять шляпу при встрече на улице с коровой.

– Во всем штате Миннесота запрещено вешать мужское и женское белье на один гвоздь.

– В городе Нортон (штат Вирджиния) запрещено щекотать девушек.

– А вот один из законов штата Мэн: все старые девы должны получать пенсию из фонда, составленного от налога на старых холостяков. Только те холостяки освобождаются от налога, которые докажут, что делали предложения трем женщинам или одной три раза и получили отказ.

– В Техасе и поныне не отменен закон, принятый в начале века и гласящий: – «Если водитель автомобиля увидит приближающуюся повозку, запряженную лошадьми, он должен немедленно остановиться на обочине и покрыть машину брезентом, окрашенным под тон окружающей местности… Ночью на дорогах водитель обязан подавать сигналы выстрелом из ракетницы через каждую милю, затем ждать десять минут и только после этого осторожно преодолевать следующую милю».

– В Лос-Анджелесе до сих пор запрещено стрелять зайцев из окна трамвая, привязывать крокодилов к водопроводным колонкам, купать двух младенцев в одной ванне одновременно.

– Наверное, когда-то в каждом из этих законов была какая-то необходимость, – философствует Ричард, пряча записную книжку в карман, – но сегодня…

– Начинаются окрестности Сок-Сентра, – предупреждает нас Пэт.

Мы едем в Сок-Сентр. Здесь родился, провел детство и юность американский писатель Синклер Льюис. У нас в стране широко известны его книги «Главная улица», «Бэббит», «Эроусмит», «Элмер Гентри» и другие. Синклер Льюис был первым американским писателем, получившим в 1930 году Нобелевскую премию за выдающиеся достижения в области литературы.

Первым, как правило, гордится страна. Гордятся земляки. Его книги издают и переиздают. Как правило. Но не всегда. Бывают исключения. Одно из таких исключений – Синклер Льюис. Он как раз один из тех писателей Запада, слава которых облетела земной шар, а на родных улицах их готовы были забросать камнями. Так случилось с Фенимором Купером, которого чуть не выжили из родного города. Так было и с Синклером Льюисом, которого земляки грозились вывалять в смоле, обсыпать перьями и пронести на шесте по городу.

Чем же так провинился С. Льюис перед жителями Сок-Сентра? Да тем, что изобразил их в романе «Главная улица». Во вступлении к роману он писал: «Вот городок в несколько тысяч жителей, среди полей пшеницы и кукурузы, молочных ферм и рощ. Это – Америка. В нашем рассказе городок называется Гофер-Прери, штат Миннесота. Но его Главная улица – это продолжение Главной улицы любого другого городка…»

Синклер Льюис описал хозяев Главной улицы: провинциальных «аристократов», спекулянтов землей, владельцев лабазов и магазинов. Он писал портреты с натуры. И не пожалел красок. Беспощадно показывает Льюис мещанство, духовную бедность, бескультурье и одновременно самодовольство и веру в собственную исключительность элиты провинциального американского городка. По словам литературоведа У. Аллена, «Синклер Льюис выполнил ту же задачу, что и столетием раньше Фенимор Купер: их романы раскрывали перед читателями многих стран мира своеобразие американского образа жизни».

Америка ахнула, увидя собственный портрет. И громче всех ахнули на родине Синклера Льюиса в маленьком городке Сок-Сентр, что в штате Миннесота. Там себя, конечно, сразу узнали. «Это какой же Льюис? – спрашивали друг друга жители Главной улицы. – Не сын ли доктора Льюиса? Помните: рыжий такой, книжник и тихоня? Да его повесить мало! Ну, пусть только снова появится он в Сок-Сентре!»

Писатель и не думал появляться. Знал: на Главной улице могут учинить самосуд. Приехал он туда много лет спустя, когда поулеглись страсти. Но один на улицу выходить опасался. Так и просидел два дня в гостинице.

Давно это было. В 1951 году больным, одиноким и почти забытым стариком умер вдали от родины Синклер Льюис. Литературовед М. Гайсмер в статье «Синклер Льюис – позабытый герой» писал: «Когда-то его называли Скверным мальчиком американской литературы, нынче его, пожалуй, можно было бы назвать Позабытым человеком». Главная улица отомстила своему обидчику.

Сейчас в Сок-Сентре нет уже ни одного человека, который бы знал писателя при жизни. Но здесь уже не притворяются, как раньше: «Писатель Синклер Льюис? Первый раз слышу о таком!» Теперь говорят: «О, Синклер Льюис! Как же, как же! Посетите его музей. Всего два доллара с человека». Теперь и комната в гостинице, где писатель заточил себя на два дня, сдается приезжим лишь за особую плату.

Нашим проводником по городу был владелец местной газеты «Сок-Сентр геральд» Д. Грисуолд. Он привел нас в центр и широким жестом указал на огромный дорожный плакат: «Подлинная Главная улица».

– Да, да, та самая! – пояснил владелец газеты. – Мы не скрываем. Наоборот. Милости просим в «тот самый» городок, на «ту самую» Главную улицу. Индустрия туризма, как известно, – очень выгодный бизнес.

– Простили земляка? – спросил я. – Догадались пустить в коммерческий оборот?

– Не велика коммерция – дохлой лошадью торговать, – неожиданно сухо ответил владелец газеты.

Я еще и раньше заметил, что говорит он о писателе как бы обижаясь на него, как будто Льюис и ему, Грисуолду, чем-то досадил уже после своей смерти. Так оно и оказалось. Когда устанавливали новые дорожные знаки, когда открывали в 1974 году музей, думали: вот туристы хлынут. Ожидали не менее 200 тысяч в год. А они не хлынули. Да и почему, собственно, они должны были хлынуть? Спросите сегодня молодого американца, кто такой Синклер Льюис, и он искренне ответит: «Первый раз слышу о таком!» И действительно, ведь книги его почти не переиздаются.

Вот как наказала Главная улица строптивого писателя! Но одновременно и подтвердила старую истину: палка-то о двух концах!

Конечно, Главная улица уже не та, что была при Синклере Льюисе. И хозяева Главной улицы выглядят иначе. Но богаче ли стала духовная жизнь жителей города? Похоже, что даже бедней.

В романе «Главная улица», в городе существовало Шекспировское общество. Я спросил редактора: существует ли сейчас?

– Вы о каком Шекспире говорите? – переспросил меня редактор. – Один был писателем, а другой в Вашингтоне какой-то пост занимал.

И мистер Банал, который здесь родился и был мэром города, сказал, как отрубил:

– О Сок-Сентре можно написать новую «Главную улицу», похлестче, чем предыдущая.

Вместе с мистером Грисуолдом мы посетили дом, где провел свои детские и юношеские годы будущий лауреат Нобелевской премии. Сейчас там воссоздана обстановка тех лет. Мы были единственными посетителями дома-музея. Единственными с прошлой осени. Осмотр занял несколько минут.

Чтобы как-то развеять печаль, мистер Грисуолд пересказал нам байку, которой любил потчевать приезжих сверстник писателя, здешний банкир Бен Дюбуа. По его словам, Синклер Льюис, которого в детстве все в городе звали Гарри, был замкнутым, странноватым малым и большим оригиналом. Однажды он поспорил будто бы с Беном, что съест квадратный фут травы на лужайке перед домом. И что вы думаете – съел! Очень смешная история, не правда ли?

Ричард кисло улыбнулся, хотел что-то возразить, но промолчал. Больше о Синклере Льюисе мы не говорили. Мистер Грисуолд с увлечением рассказывал, что в нескольких милях от Сок-Сентра нашли камень со знаками, оставленными, как предполагают, викингами. Туда же проложена новая дорога. Есть надежда, что находка привлечет наконец туристов в Сок-Сентр. Конечно, о 200 тысячах туристов в музей Синклера Льюиса в год никто не мечтает, но тысяч на пять – десять, говорят, можно рассчитывать.