Текст книги "Тысяча миль в поисках души"

Автор книги: Борис Стрельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Вдали от небоскребов

Это рассказ о маленьких американских городах, которые попадали на нашем пути во время автомобильной поездки по Соединенным Штатам.

Сначала немного статистики.

На востоке от Бостона до Вашингтона тянется сравнительно узкий коридор, представляющий собой почти непрерывную цепь городов. В этот коридор входит более 40 городских районов, объединившихся в гигантскую городскую сеть. Площадь этого «мегаполисам 35 736 квадратных миль. Это всего лишь один процент всей территории США. И на этом одном проценте территории живет около 40 миллионов человек, – около одной пятой населения всей страны. Плотность населения здесь составляет 1109 человек на квадратную милю, тогда как средняя плотность в других районах страны – 50 человек.

В Соединенных Штатах Америки насчитывается 36 городов с миллионным и выше населением. Пять крупнейших – Нью-Йорк, Чикаго, Филадельфия, Детройт, Лос-Анджелес – вобрали в себя свыше 35 миллионов человек.

И тем не менее США – страна десятков тысяч маленьких городов, поселков и ферм.

Когда мы путешествовали по штату Вайоминг, там продавался город Ламонт. Просили в общем-то не очень дорого: 150 тысяч долларов. Правда, город-то невелик: около ста душ населения вместе с грудными младенцами. Объявление о продаже попалось на глаза в вайомингской газете «Каспер стар Трибюн». Мы туда поехали.

Город Ламонт принадлежит сейчас двум братьям – Тому и Джиму Кинг. А до этого им владела Марта Холл, муж которой недавно попал в автомобильную катастрофу. Овдовев, Марта продала город – одной трудно вести хозяйство. Теперь и Кинги хотят с ним расстаться: подыскали себе город покрупнее.

Ламонт – типичный городишко американского Северо-Запада. Здесь всего одна улица, которая тянется вдоль автомобильного шоссе №237. Немощеная «фермерская» дорога №73, извиваясь, уползает в горы, покрытые густым лесом. По вечерам из леса выходят антилопы и олени. Осторожно приближаются почти вплотную к автозаправочной станции, принюхиваются к запахам бензина, чихают. Койоты безнаказанно шныряют между мусорными ящиками, выставленными у задней двери единственного в городе кафе.

Что еще здесь есть? Еще одна заправочная станция на другом конце улицы. Бакалейная лавочка. Мотель на двенадцать комнат. Загон для мустангов – диких лошадей (иногда их удается заарканить в степях по ту сторону гор) и два десятка домиков, принадлежащих местным жителям. Вот, пожалуй, и все.

Чем живет городишко? Автомобильным шоссе №237. Шоссе это упирается в зеленый квадрат Иеллоустонского национального парка. В прошлом году парк-заповедник посетило около двух с половиной миллионов туристов. Какая-то часть этого потока коснулась и Ламонта. Кто-то из этих двух с половиной миллионов переночевал в мотеле Кингов по дороге в заповедник; кто-то позавтракал в кафе Кингов; кто-то набрал бензина у Кингов; кто-то купил в лавочке Кингов ящик кока-колы.

Между прочим, «кинг» по-русски – «король». Жители Ламонта так и говорят о братьях:

– Они – наши короли, а мы их слуги.

И действительно, ведь так. Все взрослое население Ламонта работает у Кингов. Кто на заправочной станции, кто на кухне кафе, кто в мотеле и т. д.

Многие американские города принадлежат вот таким «королям». Иногда едешь по главной улице, читаешь вывески и удивляешься: «банк Миллера», «ресторан Миллера», «универсальный магазин Миллера», почти все принадлежит Миллеру. Ради любопытства спрашиваешь прохожего:

– А кто у вас мэр города?

– Миллер, – отвечает прохожий.

В таких городах, наверное, хорошо познавать основы политической экономии капитализма. Многое, о чем писал Карл Маркс в «Капитале», предстает в живом виде, зримо и отчетливо.

Город Гарден-сити лежит в степи, ровной, как поверхность стола. Жители, посмеиваясь, говорят: «Если даже ляжешь на живот, все увидишь в степи на несколько миль. Одна беда: смотреть не на что».

Степь эта – знаменитые прерии Южной Дакоты. Урожаи пшеницы, ржи, ячменя, льна здесь едва ли не самые высокие в США. Места исконно фермерские. И Гарден-сити – город тоже фермерский. Кстати, по-русски Гарден-сити будет «Город-сад».

Первое, что видишь, когда подъезжаешь к Гарден-сити, здание школы. С удивлением замечаешь, что окна заколочены. Потом видишь, что окна заколочены не только в школе. На улице ни души. Железнодорожное полотно заросло травой. Если бы не три разбитых товарных вагона, стоящих по оси в траве, даже не догадался бы, что когда-то здесь проходила железная дорога. Приглядевшись, начинаешь угадывать, что железнодорожная линия когда-то упиралась в элеватор. Рядом водонапорная башня с прогнившей деревянной крышей. Еще немножко, и начинаешь понимать, что «Город-сад» переживает не самые лучшие времена.

Городу же больше ста лет. По американским стандартам, возраст весьма почтенный. Лет сорок назад здесь жило больше 10 тысяч человек, была средняя школа, два банка, два элеватора, гостиница и ресторан. Потом как будто что-то надломилось. Один за другим закрылись банки, опустели элеваторы. К 1960 году в городе оставалось 326 человек. Сейчас 126.

Хозяин бакалейной лавочки Джон Траут, лысый старик в подтяжках, говорит:

– Заметьте, у меня на полках вы не найдете ни одной соски, ни одной баночки с детским питанием.

– Почему?

– У нас нет грудных младенцев. И не будет. Молодежи нет.

У него двое сыновей служат в армии. Вернутся ли они в родной город?

– В Гарден-сити? – удивляется он нашему вопросу. – Что вы! Никогда в жизни. В Гарден-сити никто не возвращается.

Мистер Траут рад возможности поговорить со «свежим» человеком.

– Гарден-сити умирает, – рассказывает старик, – ор умрет, когда иссякнет последняя капля крови, когда его покинет последний фермер. Так умерли уже многие города в Южной Дакоте, и многие еще умрут.

Почему уходят фермеры? Истощилась бескрайняя степь? Упали урожаи?

– Что вы, что вы! – машет рукой Траут, – урожаи рекордные, корпорации богатеют. Разоряются так называемые «семейные фермы», мелкие, неспособные конкурировать с корпорацией.

По мнению моего собеседника, нынче маленькая ферма уже сама по себе нерентабельна. «Если меньше 600 акров, толку все равно не будет». Современное сельское хозяйство требует больших капиталовложений в механизацию производства. «Семейной ферме» это не под силу.

– Давайте предположим, что я хочу заняться сельским хозяйством, – говорю я. – Землю уже купил, ровно 600 акров[10]10
  Акр = 0,4 гектара.


[Закрыть]. Уступил здесь один за 60 тысяч долларов. Какие мне теперь нужны машины и сколько они будут стоить?

– Вы это серьезно? – осторожно спрашивает старик после паузы.

– Нет, из профессионального любопытства. Я журналист.

– А я подумал, что вы сумасшедший, – вздыхает он с облегчением. – Даже испугался. Ну что ж, давайте подсчитаем: перво-наперво – трактор, плуг и борона. Пишите: 15–16 тысяч долларов. Грузовичок «пикап» – 6 тысяч. Комбайн для уборки колосовых – 13–14 тысяч. Комбайн для уборки кукурузы – 30–32 тысячи. Широкорядная сеялка – 3 тысячи. Культиватор – 1500. Сеноуборочные машины – 8 тысяч. Пресс для…

– Хватит, – останавливаю я его. – Я раздумал быть фермером.

– Обождите, – протестует он, – мы только-только приступили к подсчетам. Вам требуется еще уйма техники. Не забудьте об удобрениях, о складских помещениях, о транспорте…

Таковы расходы. А доходы? Согласно официальной статистике, средний доход третьей части всех ферм в Южной Дакоте составляет меньше 3 тысяч долларов в год. Это как раз «семейные фермы», которые, по сути дела, уже разорены и опутаны долгами. Пробьет час, и их поглотят гигантские сельскохозяйственные корпорации – высокомеханизированные предприятия с высокой производительностью труда и низкой себестоимостью продукции.

…Я уже включил мотор, когда мистер Траут выбежал на крыльцо своей лавочки.

– Послушайте, – закричал он, – мы забыли приплюсовать сеялку для люцерны…

В штате Миннесота «семейные фермы» – как островки в зеленом степном океане. Домик фермера обязательно под развесистым деревом. Деревянные амбары и сараи обязательно выкрашены в темно-красный цвет.

Мы заехали на первую попавшуюся ферму. Навстречу выкатилась маленькая собачонка и со звонким лаем самоотверженно бросилась на нашу автомашину. По случаю воскресенья хозяин фермы Фрэд Логмэн был дома. Высокий сухопарый старик в очках. Чисто выбрит. На голове фуражка с целлулоидным козырьком. Полосатая рубашка, заправленная в домашние брюки.

Недоумение сменяется любопытством: «Неужели из Советского Союза? Первый раз в жизни вижу русских! Да перестань ты из себя тигра корчить (это к собачке). Вы можете ее погладить – она только с виду сердитая».

Через пять минут мы уже были друзьями. Через пятнадцать минут Юля и Вася уже колесили по ферме на электрическом мини-тракторе, сменяя друг друга за рулем, а собачонка по кличке Пылинка гонялась за ними с радостным визгом. Фрэд смотрел на эту кутерьму с добродушной улыбкой и говорил:

– Совсем, как мои внуки.

Потом он повел нас по полям, и мы вместе с ним радовались, что кукуруза в этом году «одна к одной», и соя тоже «слава богу, не подвела». И вместе с ним мы печалились, что засохли вишневые деревья и состарился тополь, который он посадил здесь в день свадьбы 46 лет назад. И о том, что сыновья, сами ставшие отцами, увы, редко приезжают туда, где они бегали босиком по росе. Поговорили о земле, о дождях, об урожае, о нелегком и святом труде крестьянина, где бы он ни жил – на Миссисипи или на Волге, на Красной реке или на Ниле.

– Если бы бог спросил меня: «Фрэд, я дарую тебе вторую жизнь, чем ты хочешь заняться?» – я бы ответил: «Позволь остаться хлеборобом. Земля – моя жизнь и мое горе».

Фрэд уже стар. Ферма у него маленькая – 130 акров. Едва-едва со старухой сводят концы с концами.

– Сын с детства астмой болел, и я не принуждал его фермером стать, – рассказывает Фрэд. – Раньше досадно было, что ферму некому передать, а сейчас вижу, что повезло сыну: рано или поздно, а ферму придется продать.

А потом мы пили домашний яблочный сок, которым угощала нас хозяйка, и Фрэд говорил о том, что «в мире сейчас стало спокойнее, и пусть бы так всегда было, чтобы дети наши и внуки не видели войны и не пережили того, что довелось пережить нам».

На прощание мы сфотографировались у плаката, воткнутого в землю у крыльца: «Добро пожаловать» – было написано на одной стороне, «Приезжайте еще» – на другой.

– Может быть, и заедем, – пообещали мы.

– Только поторопитесь, а то нас здесь уже не застанете, – сказал Фрэд. Сказал без улыбки, серьезно, как проживший жизнь человек, полной мерой познавший цену дружбе, времени, словам.

От Великих озер до Миссисипи[11]11
  Очерк написан в соавторстве с И. Шатуновским.


[Закрыть]

Оставив позади Чикаго, мы взяли курс на юго-запад и уже через час оказались в «Одноэтажной Америке». Беспредельные степи-прерии поглотили нашу машину, и куда бы мы ни бросали взгляды, видели одно и то же: по-осеннему печальные, пустынные поля, с которых уже собран урожай, разбросанные по всей степи фермы, с обязательным красным амбаром, серебристой силосной башней и могучим столетним деревом, распростершим свои зеленые лапы над крыльцом фермерского домика.

То и дело на горизонте, как маяки в море, возникали прямоугольные очертания хлебных элеваторов. Мы уже знали: раз появился элеватор, значит, скоро будет фермерский городишко. Прямое, как стрела, шоссе, казалось, упиралось в серую стену элеватора и лишь в самый последний момент слегка отклонялось в сторону, чтобы пропустить нашу машину на улицу какого-нибудь Хиллсборо, удивительно похожего на какой-нибудь Гринфилд, который мы проехали пятнадцать минут назад, и на Спринг-вилл, через который нам еще предстоит проехать.

Сразу же за элеватором встали две-три заправочные станции, жестоко конкурирующие между собой и поэтому особенно усердно заманивающие к себе потребителя обещаниями самого профессионального обслуживания. Соперничали даже их вывески. «Эссо» на длиннющем шесте возносилось к самым облакам; «Мобил» медленно и, казалось, многозначительно вращался вокруг своей оси; «Тэксеко» таинственно мигал разноцветными лампочками.

Свирепая конкуренция раздирала и две-три местные церкви. Об этом можно было судить по щитам-рекламам, призывающим путников остановиться, бросить машину и, не мешкая, преклонить колени перед алтарем.

«Побеседуйте с Христом о ваших делах», – настаивала пресвитерианская церковь.

«Оставьте ваши тревоги у нас», – умоляла церковь методистская.

«Зайдите, прислушайтесь и подчинитесь Его воле», – наставляла церковь католическая.

А в одном городишке мы видели даже такое объявление:

«Игра в лото, в карты, а также танцы по вечерам в церкви святой Марии».

К сожалению, до вечера было еще далеко, мы не пошли в храм, не рванули рок под звуки церковного органа и не хлебнули из стеклянной фляжки домашнего кукурузного самогона, который называется здесь «муншайн» – «лунный свет».

Да и чем еще другим можно заполнить вечерний досуг в таком типичном американском городишке, где нет ни библиотеки, ни книжного магазина, ни дома культуры, ни кружка самодеятельности, ни даже кинотеатра…

Впрочем, кинотеатр есть, но расположен он в степи, на перекрестке трех автомобильных дорог. Это так называемый «драйв-ин», кинотеатр под открытым небом. Туда въезжают на автомобиле, останавливают машину у свободного столбика, на котором висит динамик с длинным проводом. Динамик можно взять в кабину машины и закрыть окно, если на дворе (то есть в кинотеатре) холодно или идет дождь. Впереди сооружен огромный экран, позволяющий видеть кинофильм на расстоянии 300–500 метров. Во время сеанса между машинами бродят лоточники, предлагая зрителям кока-колу, «поп-корн» (жареную кукурузу), горячие сосиски и… противозачаточные средства.

Когда по Америке путешествовали Ильф и Петров, «драйв-ины» еще были малоизвестны. Их тогда было два или три на всю страну. Именно поэтому мы не нашли никакого упоминания о них ни в книге Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка», ни в их записных книжках.

Много воды утекло в местных реках с той поры, когда здесь побывали Ильф и Петров. Но по-прежнему на площадях маленьких городов стоят памятники солдату гражданской войны Севера с Югом. Кроме чугунных солдат, почти в каждом городе в скверике, около здания мэрии, есть чугунная доска, на которой выбиты имена горожан, павших на этой долгой и кровопролитной войне. Иногда это очень длинные списки. Смиты, Брауны, Робертсы, Уайты… И вдруг среди них Иван Сидоров. Как он попал сюда? Из какой губернии Российской империи занесло его в штат Иллинойс? Этого уже никто из ныне живущих в городе не помнит.

По-прежнему рядом с чугунным солдатом стоит пушка времен гражданской войны. Но уже рядом с ней поставлены либо зенитное орудие, стрелявшее в сорок пятом году, либо танк, принимавший участие в корейской войне, либо вертолет, отвоевавший свое во Вьетнаме.

Сама же Америка не испытала ужасов вражеского вторжения. В то время как под бомбами умирали города Европы, в Соединенных Штатах не было ни одной воздушной тревоги.

За все годы войны на американской земле взорвалась лишь одна неприятельская бомба. Японские военные моряки прикрепили ее к воздушному шару и, дождавшись попутного ветра, пустили по направлению к Америке. Пролетев несколько сот миль, шар начал снижение над штатом Орегон. Его заметили тамошние фермеры и на автомобилях, мотоциклах, велосипедах помчались за ним, как любопытные дети за невесть откуда появившимся воздушным шариком.

Едва шар коснулся земли, вокруг уже собралась ликующая толпа. Бомба взорвалась, убив шесть человек. Это были первые и последние жертвы среди мирного населения США за всю вторую мировую войну. Когда американские атомные бомбы в августе сорок пятого года убили в Хиросиме и Нагасаки свыше трехсот тысяч мирных жителей, в штате Орегон злорадно говорили:

– Это им за тот воздушный шар!

А сколько вражеских снарядов взорвалось на американской земле за все время второй мировой войны? Четыре. Всего четыре. Как-то дождливой ночью два японских миноносца подкрались к западному побережью США, дали залп и поспешно скрылись в темных просторах океана. Снаряды разорвались на пустынном берегу, подняв к небу фонтаны мокрого морского песка. После этого еще долгие годы отцы и деды рассказывали своим потомкам о чудовищных взрывах на берегу неподалеку от Сан-Франциско.

Американцы умирали вдали от своих берегов. Похоронные приходили из Европы, с островов Тихого океана. 291 557 американских солдат и офицеров погибли в боях с немецкими фашистами и японскими милитаристами.

Однажды на заправочной станции к нам в машину попросился молодой парень. Он кончил работу на бензоколонке, где помогал механику, и ехал домой в соседний городок.

– Вы немцы? – спросил он нас по дороге.

– Нет.

– Тогда шведы.

– Тоже нет.

– Французы? Бельгийцы? Итальянцы?

Парень перебрал все известные ему страны, все, кроме Советского Союза. Мысль о том, что среди бескрайних прерий штата Иллинойс могут очутиться двое русских, как-то совсем не приходила ему в голову.

– А вы знаете, – сказал парень, – у нас дома есть русская военная медаль.

Оказывается, во время войны его отец был моряком и три раза ходил в Мурманск. Сейчас отца уже нет. Мать хранит советскую медаль вместе с американскими орденами.

– Мама говорит, что отец называл русских героями. Рассказывал, что у вас были большие потери. Это правда?

– Правда.

– Но ведь вы же вступили в войну позже нас.

– Кто это тебе сказал?

– Кажется, так говорили в школе, – смутился парень. – Впрочем, возможно, я слышал это по радио… Уже не помню, где я это слышал. Может быть, читал в газете… Вот так штука! Значит, на вас Германия напала раньше, чем на нас Япония! А я все время думал, что вы присоединились к нам в конце войны. Какие же у вас были потери? Как у нас? Больше? Да ну! Больше трехсот тысяч? Больше полумиллиона? Перестаньте меня разыгрывать! Неужели больше миллиона?

Он просто обалдел, когда мы сказали ему, что за годы войны советский народ потерял 20 миллионов человек.

– Какой ужас! – сказал он потрясенно. – Какой ужас!

Больше он ни о чем нас не расспрашивал..

Американцы обожают статистику. Прежде всего их, конечно, интересуют они сами… Специальные институты с помощью электронно-вычислительной техники изучают вдоль и поперек американцев, их вкусы, привычки, симпатии и антипатии. Выводятся абсолютные и относительные цифровые показатели, рисуются диаграммы, чертятся зигзагообразные линии спроса и предложения. Швейные монополии почти точно знают, сколько брюк потребуется нынешней зимой в штате Калифорния и сколько блузок следует послать в штат Невада. Страховые компании заранее осведомлены о количестве дорожных происшествий, ожидаемых в следующем году. Табачным фирмам загодя известно, сколько будет выкурено сигарет «Кент» и сколько «Кэмел».

Свыше 85 миллионов граждан Соединенных Штатов Америки родились уже после окончания второй мировой войны. В Америке сейчас около семи миллионов студентов университетов и колледжей. Так вот, 16 процентов американских студентов не знают, на чьей стороне воевал Советский Союз. А шесть процентов студентов уверены, что Советский Союз был на стороне Германии и Японии.

А ведь студенты – наиболее любознательная и образованная часть американской молодежи.

И вместе с тем интерес американцев к Советскому Союзу велик; сейчас он еще острее, чем был в те времена, когда здесь путешествовали Илья Ильф и Евгений Петров.

– Из Советского Союза? Не может быть! Ну давайте поговорим хоть пять минут! – такие или подобные восклицания слышали мы ежедневно, когда доводилось обращаться к американцам с каким-нибудь вопросом или с просьбой. Разговоры были длинными и короткими, но каждый раз у нас просили какой-нибудь сувенир на память – открытку с видом Кремля, советскую монетку, визитную карточку. «Ну, хоть что-нибудь, а то мне никто не поверит, что я познакомился с русскими».

Часто нам говорили: «Приедете в такой-то город, обязательно повидайтесь с таким-то. Это мой хороший друг. Я позвоню ему заранее». И действительно, приехав в этот город, мы убеждались, что нас там уже ждут.

Нас приглашали побыть в домах, в учреждениях, в школах. Увы, от многого пришлось отказаться: если бы мы приняли все приглашения, то до сих пор не вернулись бы домой.

Но иногда отказаться было просто невозможно, и мы попадали на «парти»– американскую вечеринку. Хозяин заезжал за нами в мотель и вез нас к себе домой, где к тому времени уже собиралось десять – пятнадцать его друзей. Выглядело это всегда так: у одной стены стоял стол с угощением – овощной салат, солоноватое печенье величиной с полтинник, на которое уже положены или ломтик ветчины, или долька крутого яйца, или кусочек маринованной селедки. Здесь же соленые орешки и свежие овощи – морковка, нарезанная палочками, сельдерей, помидоры, огурцы, редиска, маслины. У другой стены – стол с бутылками виски, джина и содовой воды. Стопки картонных тарелок. Бумажные салфетки. Вилки, ложки и ножи – пластмассовые. После вечеринки вся эта посуда будет выброшена в пакет с мусором. Обязанность хозяйки не потчевать гостей, а знакомить их друг с другом, если окажется такая необходимость, и следить за тем, чтобы гости не скучали. Гости сами подходят к столам, сами наполняют тарелки и стаканы. Стульев, конечно, всем не хватает, поэтому закусывают стоя или садятся прямо на пол. В комнате стоит гул голосов. Гости не столько пьют и едят, сколько беседуют. Двух стаканов щедро разбавленного содовой водой виски со льдом хватает на весь вечер. Не всем, конечно, хватает двух стаканов; однако существует непререкаемое правило: напиться в гостях – несмываемый позор.

Американцы очень ценят юмор, шутку, подначку. Шутят не только на вечеринках. Ораторы на конференциях, симпозиумах, съездах, серьезные и деловые люди обязательно начинают свою речь с шутки. Еще один пример. Покойный президент Кеннеди, выступая как-то на ежегодном съезде редакторов и издателей газет, начал свою речь так:

– К журналистам нужно относиться хорошо, иначе не оберешься хлопот. В прошлом веке один европейский корреспондент нью-йоркской газеты «Трибюн» попросил у редактора прибавки к жалованью. Редактор отказал. Через какое-то время журналист написал фундаментальный научный труд, последствия которого были потрясающими. Имя этого журналиста Карл Маркс, а книга, которую он написал, называется «Капитал».

В гостях американцы долго не засиживаются: дома дети, и вставать утром надо рано, впереди работа, а то и две. Дело в том, что многие американцы подрабатывают на стороне за счет своего отдыха. Учителя можно увидеть вечером за рулем такси, служащего банка – преподавателем на вечерних курсах счетоводов, полицейского – ночным сторожем в банке. Во многих семьях работают и дети. Младшие за час до школы развозят на велосипедах газеты по домам. Старшие после школы идут на заправочные станции или прислуживать в кафетерии. Заработком младших распоряжаются по-разному, в зависимости от достатка. У одних – это дополнение к общему бюджету семьи, у других – личные деньги того, кто их заработал. Именно на эти деньги покупаются велосипеды, радиоприемники, магнитофоны, теннисные ракетки, гитары и книги.

Мы уходили с «парти» последними, но перед этим, засучив рукава, помогали хозяйке навести порядок на кухне. Этим мы как бы закрепляли на будущее нашу дружбу с хозяевами дома. Такой уж здесь обычай. Если хозяйка надела на тебя свой фартук – считай, что ты друг дома.