Текст книги "Сказочное наказание"

Автор книги: Богумил Ногейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

16. Наказание только начинается

Проверка на смелость, которую устроил нам Станда, стоила ему исцарапанного носа, разбитых бровей, синяков от веревки на запястьях и нескольких ссадин на шее.

Тут Ивана проявила себя в роли сестры милосердия. Она промыла ему марганцовкой раны и хотела было залепить кусочками пластыря ссадины на лице и шее, но Станда решительно отказался от подобных украшений и сам тут же подверг осмотру нас одного за другим. Ватки с марганцовкой больше не понадобилось. Из ночной переделки мы выбрались без единой царапины, а если Станде что-то в нашем облике и не нравилось, так это толстый слой покрывавшей нас пыли. Тут он был неумолим, и, следуя за лучиком Иваниного фонарика, мы помчались к ручью.

Но пора мне наконец объяснить, почему наши планы мести рухнули. Виновата в этом была, разумеется, Ивана. Узнав о нашем намерении предпринять ночную вылазку, она тотчас поделилась новостью со Стандой. Тот, недолго думая, отправился в деревню за ротмистром Еничеком, поднял на ноги еще двоих дежурных из дополнительной охраны, и они устроили облаву на тех двух бродяг. Их обнаружили крепко спящими под елью, а состояние ближайших окрестностей свидетельствовало о том, что этот сон никак нельзя было назвать здоровым, – поодаль валялись опустошенные бутылки из-под пльзеньского двадцатиградусного пива, сигареты и объедки кроликов, зажаренных на вертеле.

Вольная бродячая жизнь завершилась допросом в отделении; когда же выяснилось, что Ирка и Слава (а именно так звали наших недругов) несколько дней назад сбежали из детского дома в поисках приключений, ротмистр Еничек посадил их в машину и водворил на место.

Успешно завершив эту операцию, Станда сказал, что нас следует испытать на храбрость, и с помощью Иваны устроил все так, чтобы мы один за другим, как зайцы, попались в подстроенную им ловушку.

Но замыслы его не осуществились. Станда хотел разыграть перед нами таинственного иностранца, но он не учел, что Тонда может споткнуться. И тут уж ему пришлось убедиться, что смелости у нас хоть отбавляй. Позже, когда мы перебрали в памяти все наши действия, до нас дошло, какую невероятную глупость мы совершили. «Как же нас угораздило попасться на Стандину удочку?» – мелькало у всех в голове. Мой отец в таких случаях говорит, что после боя всякий рассуждает, как генерал, и это правда.

Но все это уже пустые разговоры, а моей целью в той ночной экспедиции было добыть Стандин фотик со вспышкой. Если вы ждете, что сейчас я поведаю, как на следующий день Станда сфотографировал нас на память о ночном налете, вы ошибетесь. То-то и оно, что фотоаппарата он тоже не нашел.

Фотоаппарат как сквозь землю провалился. Когда я объявил, что почти сразу после пропажи обнаружил отпечатки ног под окном, царапины на стене и следы в комнате, Мишка робко попросил слова. Покраснев как рак, он признался, что, когда ротмистр увел меня в канцелярию, ему удалось незаметно выскользнуть на улицу, спрятаться под окном и подслушать весь разговор. И прошел он как раз по той дорожке, которую я принял за воровскую тропку двух детдомовцев.

– Постой, – прервал Станда поток Мишкиных оправданий, – попробуй вспомнить, лежала ли на столе сумка с фотоаппаратом?

Закрыв глаза, Миша перебрал в памяти все, что тогда делал.

– Была! – воскликнул он. – Помню, со столика свисал ремешок и конец его лежал на вашем рюкзаке. Еще я хотел посмотреть на ваши пистолеты, – признался он, зардевшись, как перезрелый перец. – Но тут мне показалось, что по коридору кто-то идет, я спрятался за дверью, но в коридоре уже было тихо, я и вернулся на кухню.

– Это Клабан шел! – закричал Тонда. – Я ведь, когда Мишка вернулся, сразу за колбасой пошел, а наверху кастелян уже шебуршал!

– Из этого следует, – сказал задумчиво Станда, – что Клабан не брал аппарат, когда шел наверх… Остается второе: он украл его на обратном пути. Миша, не помнишь, ты дверь за собой закрыл?

Мишка снова прищурился.

– Закрыл! – уверенно заявил он. – У меня вообще такая привычка – все двери за собой закрывать.

Станда повернулся к Тонде:

– А теперь ты вспомни: когда старый кастелян вниз спускался, ты слышал что-нибудь?

Тонда ответил не раздумывая:

– Да нет, ничего не слышал. Мне кажется, пан Клабан сразу вышел из замка. Если бы он открывал дверь вашей комнаты, я бы это обязательно услышал. Петли-то скрипучие.

– Хм-хм… – Станда подпер голову ладонью и задумался.

Мы уже начинали сомневаться и в последней своей версии, а ведь никаких других злоумышленников у нас в поле зрения не было.

– А иностранец? – вспомнила Алена. – Он не мог этого сделать?

Станда покачал головой.

– Куда ему! Он рад-радехонек, что легко отделался, приходил утром в сопровождении секретаря национального комитета за своими шмотками и так каялся, чуть ли голову себе пеплом не посыпал. Видимо, ему и впрямь просто хотелось немножко поиграть в папашу-графа. Я узнал его адрес, у него усадьба где-то в Баварии, он довольно прилично знает чешский, якобы от матушки. Мне пришлось пообещать, что я перешлю ему фотографию, как он и Клабан устанавливают ночью лестницу. Сегодня это происшествие ужасно его веселило. Ничего в нем загадочного нет, это пан Клабан хотел, чтобы жилец вел себя скромно, опасаясь, как бы не узнали про его затею с ночлежкой.

– И все равно эта затея провалилась! – ликовала Алена, и в тот раз о пане Гильфе речь больше не заходила.

Мы пошли на работу. Работать ужас как не хотелось. Что интересного – выносить всякую рухлядь с чердака, где было нестерпимо жарко и к тому же на всем лежал толстый слой пыли. Между балками провисали занавеси из паутины, их кружево особенно бросалось в глаза там, куда сквозь слуховое окно проникали солнечные лучи. Углы были завалены бумагой.

Мы стояли посреди чердака и в полной растерянности смотрели на груды засыпанных пылью бумаг, книг и газет. Эти бумажные горы были явно больше нашей готовности разгрести их.

– Да нам этого и за два месяца не перетаскать, – ужаснулась Алена.

– Вот где нас ждала расплата, – констатировал Мишка, и все с ним согласились.

– Делать нечего, – вздохнул Тонда и, нагнувшись, запустил руку в кипу бумаг.

Вверх взметнулось целое облако пыли, нам оставалось только отмахиваться да отфыркиваться. Однако другого выхода не было, и, завязав себе носовыми платками рты, каждый сгреб по охапке бумаг, и начался изнурительный труд. Мы кружили по чердаку, словно грабители, забравшиеся в банк, выдумывали себе разные гангстерские прозвища и подбадривали друг друга разными репликами вроде: «Не болят ли у вас ручки, пан Аль Капоне?» Или: «Не лезет ли вам в носик пыль, гроза толстых кошельков?»

Так все и шло – по ступенькам вниз, свалишь кипу во дворе, глотнешь свежего воздуха и опять наверх, на второй этаж, а затем на чердак. Алена ровняла стопки, а мы носили. Вниз-вверх, вниз-вверх – до полного одурения, как говорит про такую работу мой отец.

И тут меня осенило: а что, если спускать стопки бумаг из чердачного окна на веревке? Не успел я повернуться к ребятам, как с лестницы донесся страшный грохот. Это Тонда, поскользнувшись, проехался по ступенькам, как по стиральной доске, пока не распластался в коридоре второго этажа. От сквозняка пыль на чердаке взметнулась тучей, несколько листков, покружившись в воздухе, медленно вылетели вслед за Тондой.

– Боже мой! – вскрикнула Алена, подбегая к перилам. – Ну и грохот!

– Эй, как ты там? – крикнул Мишка, увидев, что Тонда все еще не двигается.

Тот медленно сел, что-то пробурчал и звучно чихнул. Потом еще раз. И еще.

– У тебя все в порядке? – Я бросился вниз по лестнице. Тонда не спеша встал, вытер рукавом рубашки нос и объявил:

– У меня – апчхи! – у меня идея.

– Какая идея? Ссыпаться с лестницы, что ли?

– Be… веревка! – только и успел выкрикнуть Тонда, снова принимаясь чихать. – Будем бумагу из окна спускать на веревке!

Я расхохотался:

– Мне такая идея тоже пришла, но из-за этого не обязательно кубарем по ступенькам катиться. Ты что, при всякой мысли с лестницы падаешь?

Тонда хотел мне наподдать, замахнулся, я было увернулся, но, проехав по разбросанным листам бумаги, оказался на полу.

– И-и… хи-хи-хи, – пищала, глядя на нас сверху, Алена, а снизу донесся голос Станды:

– Что это у вас там за крушение? – Он взбежал наверх и заботливо склонился надо мной: – Цел?

Тонда не замедлил проявить свою предупредительность:

– Так с лестницы я полетел.

Он дал себя со всех сторон ощупать, изложив меж тем свою идею насчет веревки.

– Отлично, – одобрил Станда. – Съезжу-ка я в деревню к кооперативщикам, может, одолжат нам одинарный блок. А вы пока подождите – и марш на свежий воздух!

Этот приказ был встречен восторженными воплями, мы бросились было его выполнять, но только я поднялся со стопки бумаг, как Станда уставился на оставленное мной место. Там лежало несколько больших фотографий. В нашем руководителе проснулся фотолюбитель. Он осторожно взял снимки, сдул с них пыль и положил рядом с собой на пол. Фотографий было три, на всех был запечатлен замок и его ближайшие окрестности.

– Классные снимки, – оценил их Станда. – Безупречно скомпонован кадр, а качество отпечатков еще лучше.

Мы смотрели через его плечо, и наше общее чувство выразила за всех Алена:

– Красивые картинки.

Мы пообещали Станде откладывать отдельно все фотографии и негативы, если они нам попадутся. Выбежав из замка, мы сразу помчались к ручью.

17. Две тысячи жвачек

Смывая с потного тела слой едкой грязи, я готов был поклясться, что это одно из прекраснейших ощущений на свете. Потом мне захотелось отведать земляники, которая вчера посматривала на нас с кустиков возле ограды. Меня никто не поддержал, даже Тонда – он уже успел выклянчить у Иваны две горбушки хлеба с салом. Так что я пошел в лес один. И как оказалось – навстречу новому приключению.

Я спешил прямиком к тому месту, где вчера, собирая дрова, заметил ягоды, и вот соблазнительные кустики снова передо мной. Правда, тут же посреди полянки торчал столбом сын графа Ламберта из Баварии, наш старый знакомец. Выглядел он точно таким, каким я увидел его при свете Стандиной вспышки.

– Топрый тен, товариш, – сказал он, и рот его растянулся в широкой улыбке. – Хош такая ягота? Bitte, пожалуста, сдес она много и хороша. Sehr gut! – Он ободряюще подмигнул, и я, присев, начал обирать земляничные кустики, одним глазом поглядывая на иностранца.

Вот, значит, какие они, графские сыновья, думал я про себя. Он напоминал мне комика из одного немого американского фильма.

– Короший тен, was? – сказал он, показывая на солнце. – Сдес ошен красифо, eine herrliche Landschaft. Красифый местност.

– Ага, – кивнул я, продолжая заглатывать ягоды.

– Красифый… э-э-э Schloss, also camok, was? – Он показал на замок. – Она принадлежал мой папенка. Ja note 4Note4
  Да (нем.)


[Закрыть]. – Немец задумчиво вздохнул. – Папенка умирал, и я хотел фидет unser Schloss. Только посмотрет, нишефо полше. Ja.

– Угу, – промычал я, не поднимаясь с места. Меня очень забавляло, как ужасно он говорит по-чешски.

Графский отпрыск пересел поближе ко мне.

– Ты там пыл, на самок?

– Да, я живу в замке и сплю в графской постели. Граф Лойза, – представился я, скорчив серьезную мину.

Немец растерянно кивнул.

– Ja, ja. – Он посмотрел по сторонам, как будто желая убедиться, что нас никто не слушает. Потом вытащил из кармана несколько дрянных американских жвачек и предложил мне: – Bitte… брать себе…

– Спасибо, – поблагодарил я, качая головой. – У меня такие есть там, в замке. – И я почуял, что это не за красивые глаза.

– Also bitte note 5Note5
  Но пожалуйста (нем.)


[Закрыть], – стоял он на своем и, хотя жвачки были мне ни к чему, сунул их мне за пазуху.

Я хотел их вернуть, но он придерживал рукой край рубашки, настаивая:

– Это нишефо, eine Kleinigkeit note 6Note6
  Один пустяк (нем.)


[Закрыть], тля молотой трук.

«Интересно, что ты попросишь за этот пустяк?» – подумал я, но мой собеседник не заставил меня долго ждать ответа на этот вопрос.

– Понимаю, пришлось уехать в Германию, – подсказал я.

– Ja, ja, – поспешно подтвердил он, – und… папенка сдес запыла meine Dokumenten, мой токумент, verstehst du… ты поняла… мой бумаги…

Пан Гильфе цедил какую-то чешско-немецкую мешанину, из которой я уразумел, что его папа забыл в замке какую-то железную шкатулку с их графскими бумагами.

– Вы же были в замке, так что же вы сами не взяли эти бумаги? – напрямик спросил я.

– Я не мок найти, – он с досадой всплеснул руками. – Папенка умирал, кокта я маленкий малшик, а маменка не снал, кте папенка шкатулка покласть.

– Я ни о какой шкатулке не знаю, – сказал я, вытаскивая жвачки из-под рубахи. – Вот они, возьмите, я ничего искать не буду.

– Aber nein note 11Note11
  Но нет (нем)


[Закрыть]. – Он затолкнул мою руку назад под рубашку. – Это нишефо, остафлят это тепе. Я тумал, ты эта шкатулка нашел, я ошен рата. – Он поспешно встал, собираясь уходить. – Но ты не запил, што я тават тва тисач штуки за шкатулка. Если ты хотел, я каштый тен сдес в тесят часов.

Пан Гильфе скрылся.

Какое-то время я сидел в земляничнике, уставившись в одну точку. Сразу же наобещал две тысячи жвачек за какую-то шкатулку. Должно быть, она ему страшно нужна, он, может, и три тысячи дал бы, если бы я захотел…

Но я не захотел. Во-первых, я ни о какой шкатулке ничего не знал, а во-вторых, даже если бы удалось ее найти… Возможно, ее содержимое имеет гораздо большую ценность, чем две тысячи жвачек, раздумывал я.

Из-за ограды послышался свист Станды, и я побежал обратно.

18. Ни к чему не прикасаться!

Подтащив чуть ли не полсотни запыленных книжных стопок к чердачному окну, где Тонда затягивал их петлей и спускал на веревке во двор, Мишка принялся ворчать:

– Больше всего обидно, что мы этих двух мерзавцев упустили. Легко они отделались. Я бы их как лягушек раздавил.

Но никто из нас не разделил его ярости вслух, только Тонда буркнул: «Хорошо бы», а Алена, ничего не говоря, махнула рукой. Что эта месть могла изменить в нашей судьбе?

У меня из головы не шел разговор с графским потомком. Его интерес к шкатулке с бумагами и обещанное высокое вознаграждение не давали думать ни о чем другом. От этого разговора язык у меня горел, как от острого перца, меня так и подмывало с кем-нибудь поделиться.

Из задумчивости меня вывел зов Станды. За моей спиной Мишка язвительно заметил:

– Опять какая-нибудь лафа. А мы знай вкалывай.

Я проигнорировал его намек и с достоинством стал спускаться вниз. Сознавая важность своей тайны, я не снисходил до таких разговорчиков.

Станда устроил на постели выставку найденных фотографий. Они уже были чистые и давали прекрасное представление о нашей теперешней резиденции.

– Посмотри и скажи, нет ли в них чего-нибудь необыкновенного?

Присев на край кровати, я погрузился в созерцание снимков.

С первого же взгляда мне показалось, что замок на снимке красивее, чем тот, который я привык видеть. Больше всего бросалась в глаза светящаяся белизна фасада, наполовину закрытого густоразросшимся диким виноградом.

Я поделился своим наблюдением со Стандой, и он согласно кивнул.

– Ты прав, но нужно иметь в виду, что этой фотографии по меньшей мере лет двадцать, и с тех пор никто о замке по-настоящему не заботился. Я обнаружил и кое-что еще. У каждого снимка на переднем плане фонтан – чугунный цветок; хотя всякий раз он снят с разных точек, но всегда так, чтобы его видно целиком. А здесь смотри повнимательней. – Станда сунул одну из фотографий мне под нос: – В том месте, где основание цветка скрыто под водой, нарисован крестик. На всех трех снимках. – Станда повернул фотографии обратной стороной. – Сзади на каждой фотографии написано какое-нибудь имя: Карл, Вольфганг, Губерт. А теперь слушай. Я съездил в деревню и расспросил об этой знаменитой графской семье. И выяснил, что семья была довольно многочисленная, ведь у Ламбертов было четыре сына: двое из них – Вольфганг и Губерт – эсэсовцы, следующий, Карл, – полковник вермахта, и был еще младший, Герберт, школьник.

– Пан Гильфе!

– Совершенно верно. Первые трое сгинули во время войны: Вольфганг и Губерт якобы пропали без вести на Восточном фронте, а пан полковник исчез накануне революции, как в воду канул. Соображаешь, к чему я клоню?

– Да, немного, – сказал я, видимо, не слишком уверенно, потому что Станда понимающе кивнул и продолжал:

– Я знаю, для тебя все это вроде китайской грамоты, я и сам о тех временах знаю только из уроков в школе да из книг, но мы должны эти факты осмыслить. В этом замке было настоящее фашистское гнездо.

– Ага, – кивнул я.

Станда помолчал и начал с другого конца.

– К чему я тебе это рассказываю? Видишь ли, мне пришла такая мысль – Ивана, правда, считает это безумством, но я не могу от этого избавиться. Не идут у меня из головы эти три фотографии с крестиками под фонтаном. Я думаю, что эти крестики поставлены не случайно и сыновьям графа Ламберта должны что-то подсказать. Может, в этом фонтане что-нибудь спрятано…

– Шкатулка, – вырвалось у меня.

– Какая шкатулка? – наморщил лоб Станда. – Почему именно шкатулка?

Мне пришлось выложить все начистоту. Я описал свою утреннюю беседу с паном Гильфе, и с каждым моим словом лицо Станды прояснялось.

– Я это знал! – воскликнул он, когда я кончил. – Я это чувствовал!

Оставив меня сидеть на постели, Станда вылетел из замка. Не успел я сообразить, куда это он помчался, как он выскочил из фонтана и бросился в сарай, где стоял мотоцикл. А потом, не говоря ни слова, прыгнул через каменный бортик внутрь бассейна и давай шуровать какими-то инструментами.

Тут я вспомнил о своих приятелях, которые пыхтели над старой бумагой на раскаленном чердаке, и меня стала мучить совесть: опять Мишка заведет речь о том, что для меня везде лафа, а когда узнает, что за дела творятся в замке, будет шипеть, как разъяренный кот.

В один момент я поднял всех на ноги, и вот мы уже все собрались около фонтана.

Станда пыхтел, отвинчивая болты и гайки, которыми цветок крепился к бетонному основанию. Нам пришлось раздобыть кусок старой водопроводной трубы, с ее помощью он удлинил рукоятку ключа и вывинтил одну гайку за другой. Всего двадцать шесть штук – сделано было на совесть.

Из окна кухни выглянула Ивана.

– Да что вы, совсем с ума сошли? – кричала она. – Станда, ты хуже ребенка.

Но Станда только хитро посмеивался и продолжал работать. Вот укатилась в примятую траву последняя заржавевшая гайка, и наш предводитель облокотился о бортик бассейна. Он покраснел, на шее выступили жилы, а мускулы на руках дрожали от напряжения. Но цветок приподнялся не больше чем на сантиметр. Мы сбегали за веревкой, на которой спускали бумагу, подыскали кусок железа для рычага и позвали Ивану, которая в ответ обозвала всех нас идиотами, свихнувшимися на детективах.

Станда накинул петлю на цветок, отошел на противоположную сторону, к его основанию, и вставил рычаг.

– Посмотрите-ка на них! Вандалы! – раздался визгливый голос пани Клабановой. – Вот она, современная молодежь! – голосила она из окна комнаты. – Только и умеют, что портить, этому ли мы их учили! Боже правый, как только ты допускаешь это!..

Крик внезапно оборвался, и окно с треском захлопнулось. За стеклом мелькнуло лицо пана Клабана, и все стихло.

– Раз, два, взяли! – скомандовал Станда, и вандалы «взяли». Фонтан поддался, на секунду застыл в неустойчивом положении и с грохотом упал в крапиву. Я выпустил канат из рук и прыгнул внутрь бассейна. Под изогнутыми трубами скрывалось что-то ржавое – не то ящичек, не то шкатулка или коробка, а точнее кованый куб, размером примерно 20x20x20 сантиметров. Я тут же потянулся к нему, но Станда оттолкнул мою руку.

– Ни к чему не прикасаться! – предостерегающе крикнул он, обращаясь ко всем, кто бросился вслед за мной. – Сначала надо убедиться, не опасно ли это. Вдруг она взорвется у нас в руках!

От таких слов мы невольно отпрянули назад в крапиву.

– И что дальше, интересно знать?! – сказала Ивана.

Выгнав нас всех из бассейна, Станда принес извлеченную из-под сарая длинную жердь и скомандовал:

– А ну-ка брысь отсюда и марш в замок!

Подгоняемые Иваной, мы подчинились. Но наблюдать за действиями Станды через полуоткрытую дверь нам никто уж не мог запретить. Спрятавшись за каменным бортиком бассейна, он осторожно нацелил конец палки на кованый футляр, а затем, целиком спрятав шись в свое укрытие, ударил куском водопроводной трубы по другому концу жерди.

Мы услышали, как ящичек, перевернувшись, стукнулся о бетон, и наступила тишина. Глухая, мертвая тишина.

Станда посидел за бортиком еще несколько минут (нам-то казалось, что он торчит там по меньшей мере час) и вскочил в бассейн.

Мы тотчас помчались к нему. Со всех сторон оглядели коробочку. Она и в самом деле была полностью окована и запаяна. Когда Станда повертел ее в руках, внутри что-то глухо ударилось о стенки.