Текст книги "Сказочное наказание"

Автор книги: Богумил Ногейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

9. Толстый волк собирает грибы, а у Мишки – на голове шишка

Перед ужином Тонда ходил прогуливать свою Толстуху. Как правило, он исчезал с утра, даже не пытаясь найти себе какого-либо попутчика. Никто бы на это и не согласился, потому что показываться с такой животиной – только людей смешить. В отличие от Тонды, который, несмотря на известную всем прожорливость и хорошую упитанность, работал не меньше, чем я или Мишка, и вовсе не был склонен к лени, его Толстая торпеда вечно валялась в траве. И если не дрыхла, то глодала какую-нибудь кость или рылась в мусорной куче. И вот однажды это собачье посмешище слонялось вблизи мышиной норы, в то время как серенькая мышка кралась в дом. И когда Толстая торпеда кинулась следом, наблюдавшим могло показаться, что это паровой валек гонится за лисой.

Тонда, разумеется, не давал свою Крошку в обиду. Выгуливал ее, как директор нашей школы свою колли Диану, и мы просто терялись в догадках, где наш друг болтается целыми часами со своим метисом.

Даже для среды он не сделал исключения, хотя мы съели сырные палочки с компотом где-то около трех часов, да еще добрый час чистили, резали и раскладывали грибы. Поплескавшись в бассейне, Тонда кликнул дремавшую Торпеду и умотал из замка. Алена пошла посоветоваться с Иваной, а мы с Мишкой растянулись на траве.

Вскоре мне это надоело, и просто ради разнообразия, а отнюдь не из любопытства я пошел посмотреть, куда это Тонда направился. Но на тропинке, ведущей к винтицкому шоссе, уже никого не было. И если бы Крошка не подал голос, я бы вернулся восвояси. Повизгивание доносилось с левого, лесистого берега, куда нельзя было попасть иначе чем через сосновый лес позади замка, притом нужно было все время идти лесом. «Отчего это Тонда не ходит через калитку, а кружит вокруг замковых стен?» – спрашивал я себя. И тут чья-то рука хлопнула меня по спине.

– Гав! – гавкнул Мишка и огляделся. – Ты чего здесь вынюхиваешь?

– Да ничего, просто так, – ответил я. – Хотел узнать, куда это Тонда свою псину гулять выводит, и теперь вот удивляюсь.

Я рассказал Мишке, что мне удалось разузнать, но он только пожал плечами:

– Ну и что? Идти ведь все равно куда, времени много. Сам понимаешь, в деревню с этим страшилищем не сунешься: винтицкие мальчишки не дадут и шагу ступить – подымут на смех.

– Но изо дня в день шататься по два часа – это на Тонду не похоже, – возразил я.

– Ну, займись расследованием, – предложил Мишка. – Может, он с девочками гуляет.

– И берет с собой Толстую торпеду? Хотелось бы мне посмотреть на девчонку, которая при виде этой ходячей колбасы от него не убежит.

Мы пошли по следу. К счастью, Крошка все время выказывала беспокойство, мы поминутно слышали ее визг. Тонда успокаивал ее, уговаривая на разный манер, и Мишка чуть не задыхался от смеха. Миновав скалу и лесную сторожку, мы минут двадцать перебегали от дерева к дереву, гоняясь за неутомимым туристом и его псом. И только в маленькой лощинке, разделенной извилистым ручейком, догнали их и вовремя спрятались за елями. Толстый волк, вынув из кармана нож и тряпочную сумку, занялся сбором грибов!

– Нет, держите меня! – шепнул Мишка. – Утреннего сбора ему мало!

Мы наблюдали за грибником-фанатиком, размышляя о причинах такого прилежания, как выразился бы наш классный руководитель. К нашему огорчению, Толстая торпеда, не проявив надлежащего интереса к хозяйскому почину, принялась обнюхивать окрестности и обнаружила наше укрытие. Она тут же залилась лаем, и, не будь Мишка наготове – он успел выгрести из кармана завалявшиеся карамельки, – мы были бы разоблачены. А так нам удалось с помощью конфеток отвлечь внимание пса, и тут я снова убедился, что Крошка – продажная душа и за жалкое угощение готова забыть о главнейших обязанностях всякого приличного пса.

Мишка дал мне понять, что конфет у него больше нету, и, пока Толстая торпеда дробила зубами розовые леденцы с малиновым ароматом, мы перебежали на противоположную сторону лощины. Буквально через несколько минут Тондина сумка наполнилась грибами. Окликнув собаку, он двинулся в обратный путь, мимо скалы и лесной сторожки. У деревянного склада кормов для серн и зайцев Тонда остановился, сунул руку в карман и, к нашему изумлению, открыл висячий замок. Через распахнутые двери даже на расстоянии нескольких метров на нас пахнуло запахом сушеных грибов, а затем мы увидели, как на ровном слое сена белеют расстеленные листы бумаги.

– Нет, он спятил, – прошептал Мишка, – никогда бы не подумал, что Тонда такой фанат.

В сложившейся ситуации просто невозможно было не сыграть с толстяком какую-нибудь шутку. Встав с обеих сторон сторожки, мы по условленному знаку подскочили к двери, прижали ее, а в петли замка воткнули сучок. Крошка при этом едва не лишилась носа, потому что даже при своих слабых умственных способностях отреагировала на шум и сделала попытку выскользнуть из сторожки.

– Гав-гав-гав – донеслось с сеновала, а Толстый волк принялся так сильно трясти дверь, что вся сторожка задрожала. Мы дали ему побушевать, сохранив на некоторое время инкогнито. Но по крикам, доносившимся из сторожки, поняли, что Тонда обвиняет в случившемся не нас, а «фиалок» – Карела Врзала и Ярду Шимека.

– Вот погодите, попадетесь к нашим в руки! – угрожал он с такой яростью, что ему изменял голос. – Тогда не то что фиолетовыми – синими сделаетесь, мерзавцы!

Мишка, зажав нос пальцами, проговорил приглушенным голосом:

– Не очень-то хвастай, поросенок! Если хочешь уйти отсюда подобру-поздорову, собери все грибы и поставь у двери.

– И не подумаю! – возмутился Тонда, а вместе с ним и его псина.

– Дело твое, – промычал Мишка. – Но запомни: не соберешь – не выпустим.

Несколько минут было тихо – очевидно, Толстый волк вел жестокую борьбу с самим собой, решая судьбу своего тайного клада.

– Ну, так и быть, – вскоре послышалось изнутри, и в сторожке зашуршала бумага, на которой сушились грибы. – Я отдам, но когда-нибудь вы за это поплатитесь, злодеи!

В его голосе звучало такое отчаяние, что нам разонравилось шутить, но Мишка решил доиграть комедию до конца.

– Я приоткрою дверь, а ты выставь сумку, – приказал он Тонде. – Все собрал?

– Все, – буркнул несчастный Толстый волк и провел рукой по дощатой стене.

Мишка осторожно вынул сук из петель и приоткрыл дверь на ширину ступни.

– Мало, – заметил Тонда. – Сумка в такую щелку не пролезет.

– Вот это усердие! – сказал Миша и вынул ногу, которую держал между стеной и дверью.

И тут Тонда навалился на дверь всей своей тяжестью, створка двери сорвалась с петель и остановилась, со всего маху ударившись об наши головы. Из глаз у нас посыпались искры, мы ткнулись носом в землю, а мимо протопал Тонда, и из-за скалы донеслось гавканье Крошки.

– У меня на лбу шишка, – захныкал Мишка и кончиками пальцев ощупал лоб.

Я повторил его жест и нашел, что у меня или голова крепче, чем у Мишки, или удар пришелся по мне с меньшей силой, чем по нему.

Дикий волк протянул мне раскрытый перочинный нож и подставил голову.

– Ну-ка, приложи! – с душераздирающим воплем приказал он. – Чтоб в замке не вздумали насмешничать!

– Круто он обошелся с нами! – заметил я, прикладывая холодную сталь лезвия к его лбу.

– А-у-у! – взвыл Мишка, и на этом наша забава окончилась.

10. Каждое злодейство должно быть раскрыто

Ротмистра Еничека мы никак не ждали. Он появился раньше, чем взволнованный Тонда успел изобразить нам кошмарное происшествие в лесной сторожке, которое – в его изложении – напоминало сцену ограбления почтовой кареты профессиональными бандитами. Дружески улыбаясь, милиционер вошел к нам в гостиную и пожелал приятного аппетита. После того как Ивана дважды пригласила его поесть с нами, он сел за стол. Наша хозяюшка проворно положила ему на тарелку картошки, колбасы с яйцами, пододвинула вазочку с красной свеклой, и ротмистру пришлось ослабить ремень. Наверное, идя сюда, он здорово проголодался, потому что работал вилкой с таким же усердием, как и Тонда. И вдруг перестал есть, подцепил ломтик свеклы и покрутил ее перед глазами.

– Странно, – медленно произнес он, – цветом она напоминает мне двух мальчиков из Градиште. Те вернулись в воскресенье домой такие же вот, как эта свекла.

Станда, отведя глаза от тарелки, бросил на нас предостерегающий взгляд. «Ай-яй-яй, – подумал я. – милиция расследует причины внезапного преображения Ярды Шимека и Карела Врзала».

– Просто не знаю, чего только не творят нынешние дети! – сказал милиционер, обращаясь к Иване. – Возвращаются в один прекрасный день домой раскрашенные с ног до головы и всё сваливают на сточные воды красильной фабрики.

Ивана молча кивнула и украдкой взглянула на Станду. Тот, сосредоточенно жуя картошку, приготовленную по-французски, несколько невнятно произнес:

– С ними проблем много, товарищ ротмистр, я бы мог вам тоже такого порассказать…

– Вы серьезно? – изумился Еничек. – Вам тоже что-нибудь известно об этой парочке?

Станда непонимающе наморщил лоб.

– О ком? О какой парочке? Вы имеете в виду наших?

Милиционер прикинулся удивленным.

– Ваших? Да вроде нет. В данном случае я никого из вас не имею в виду, так ведь, Лойза?

Он глядел мне прямо в глаза, и я почувствовал, что меня со всех сторон обдает невыносимым жаром.

– Лойза, у тебя картошка падает, – заметила Ивана, давая мне повод опустить голову и отвести взгляд.

– Представьте, каковы фантазеры! – не унимался ротмистр. – Выдумать, будто в реку около красильни свалились!

– Несчастный случай, – заметил Станда. – Случиться всякое может.

– Может, и всякое, – кивнул милиционер, – но только в этом городе уже восемь лет никакой красильни нет, ее давно под фруктовый склад переоборудовали. – Он наклонился к Мишке: – Ты слышал о красильне в нашей округе?

Мишка сохранял поразительное спокойствие. Заглотав ужин, он вытер рукой рот и дерзко бросил:

– А может, красильня здесь, в замке, просто вы ее еще не нашли.

Милиционер покраснел, лицо его на мгновение окаменело. Станда поспешил вмешаться:

– Не болтай глупостей, Миша. Наверно, дело серьезное. – Станда повернулся к ротмистру. – А вы не могли бы рассказать нам об этом поподробнее, ведь пока вы больше сами слушаете, чем нам рассказываете.

– Серьезно? Вот уж никак не предполагал, – удивлялся ротмистр Еничек. – Мне только любопытно знать, что это за краска такая, после чего они стали такие ярко… ярко… ну… – повернулся он к Тонде.

– …фиолетовые, – сказал Толстый волк.

– Да? – удивился милиционер. – А откуда ты знаешь, что они стали фиолетовые? Ни о чем таком речь не заходила.

– Так я их в воскресенье собственными глазами в Градиште видел, – спокойно пояснил Тонда и так же бесстрастно и естественно добавил: – Два с лишним часа в пруду отмывались, но все напрасно. Краска для печатей даже скипидарным мылом не смывается.

Лицо ротмистра вдруг просияло:

– Ты сказал – краска для печатей, а?

– Вот балбес! – вырвалось у Иваны, а Станда под столом пнул Толстого волка по ноге. И, вручая нашу судьбу ротмистру, развел руками.

– Все-таки прищучили вы нас! – с грустью признал Станда и закурил сигарету, хотя обычно в зале никогда из принципа не курил.

Ротмистр Еничек серьезно кивнул и назидательно поднял вверх палец:

– Всякое злодейство должно быть раскрыто, вы не думайте.

– Не надо считать это злодейством, – возразила Ивана. – Они затеяли шалость, а мы отплатили им тем же манером.

– Знаю, – сказал милиционер, – беру свои слова обратно, я не хотел вас обидеть. Мы взяли мальчишек в оборот, и они вскоре признались во всем, чего я даже не подозревал. – Он ткнул пальцем в Дикого волка. – Как я вижу, лесные муравьи тебя не совсем сожрали, кое-что осталось?

Мишка покраснел и надулся.

– П-хе, я выдерживал кое-что и похлеще. Через два дня ноги опали, а вот они недели две фиолетовыми походят!

Ротмистр рассмеялся от всей души:

– У меня проблемы именно с их родичами. Вы раскрасили мальчишкам штаны и рубашки, да так, что ни одна химчистка не отчистит. Папаши требуют возместить убытки.

– Справедливо, – не раздумывая, согласился Станда. – Шутка этого стоила. Мы тут, по крайней мере, на сто пятьдесят шортов заработали.

Ивана начала убирать со стола, и в комнате снова воцарилось хорошее настроение. Тонде захотелось во что бы то ни стало рассказать ротмистру и об утреннем происшествии у лесной сторожки и тем дорисовать характер беспутных градиштьских «фиалок», но мне все-таки удалось отговорить его: что хорошего, если он учинит нам еще один допрос.

– У меня к вам одно дельце, друзья, – снова заговорил ротмистр. – Собственно, оно меня сюда и привело.

Станда умолчал о нашей забаве с Толстым волком, только рукой махнул, а Алена быстро шепнула мне:

– Наверное, опять какую-нибудь ловушку расставит, вот увидишь!

Но ловушек милиционер больше не расставлял. Ротмистр Еничек рассказал, что в районе объявилась шайка грабителей – они крадут картины в часовнях, костелах и картинных галереях.

– Их трое. – Он поднял три пальца правой руки. – Двое мужчин и одна женщина. Довольно молодые – лет примерно около двадцати, – сказал он и вынул из кожаной сумки записную книжечку.

Отыскал нужную страницу и ознакомил нас со словесными портретами разыскиваемых жуликов. Но мы никого не признали. Я насторожился, только когда он перечислил приметы молодой женщины, рост и круглая физиономия которой напоминали мне внешность нашей новой художницы-реставраторши, но, так как милиционер упомянул о длинных светлых волосах и ничего не сказал об очках, я перестал о ней думать.

– Я знаю, у вас осталось всего несколько дней, но все-таки не выпускайте этих разбойников из виду, никогда ведь не знаешь… – сказал товарищ Еничек, повернувшись к Станде. – Хотя вряд ли они к вам заглянут. Здесь для них, по-видимому, ничего интересного не осталось?

– Как знать, – усомнился Станда, – но, чтобы меж нами не было секретов, должен вам сказать, что к нам пожаловала молодая дама. Какая-то реставраторша из пражской галереи, Марта Томашкова.

Ротмистр насторожился и хотел было задать следующий вопрос.

– Документы у нее в порядке, – добавил Станда и рассказал Еничеку о визите профессора.

Милиционер, немножко помедлив, кивнул головой.

– И все-таки мне хотелось бы на нее взглянуть, – сказал он, вставая из-за стола. – Это возможно?

– Разумеется, – ответил Станда, и они оба пошли на второй этаж. Тишина в гостиной стояла недолго. Алена сказала, что ей эта художница в толстых очках все равно не нравится, Ивана тут же поддержала ее, никто из нас не смог толком объяснить, почему с самого начала Томашкова не пришлась ко двору, как выразился бы мои отец, а он никогда не полагается на первое впечатление.

Тогда наша хозяйка взяла тряпку, несколько раз провела ею по поверхности стола и перевела разговор на другое.

– У тебя что-то лоб красный, – заметила она, обратясь к Мишке, который сидел прямо под лампой. – Тебя никто не укусил?

Дикий волк принялся ощупывать голову, а я попытался спасти положение.

– Он сегодня в бассейне шуровал и налетел лбом на стенку, – объяснил я, а про себя ужаснулся: ведь мой-то лоб тоже не лучше!

Такое объяснение Ивану удовлетворило, но чрезвычайно взбудоражило Тонду – он уже не мог удержаться, чтоб не похвастаться своим утренним приключением.

– Хотелось бы мне на тех «фиалок» сейчас поглядеть, – хвастливо заявил он, – небось у них вместо носа теперь раздавленный шампиньон, а лоб – что переспелый арбуз.

И Тонда со всеми подробностями – и не без прикрас! – расписал происшествие в лесной сторожке, найдя в Иване с Аленой благодарных слушательниц. Миша несколько раз порывался опровергнуть наиболее беспардонные измышления, но я всякий раз успевал его вовремя осадить, пихнув под столом ногой. В конце концов я готов был признать, что Тонда – фанат, потому и выкраивал свободную минутку, чтоб собирать и сушить для школьной столовой грибы. И хотя Алена съязвила – это, мол, чтобы к поварихе подлизаться, тогда десяток кнедликов, а то и побольше ему обеспечены, – но даже после этого Тонда не упал в моих глазах. Мне захотелось попросить у него прощения за утреннее выслеживание, но, не договорившись с Мишкой, этого делать было нельзя. А Мишка – тот ни за что на свете не пожелал бы «унизиться» перед Тондой. Так вот и вышло, что за градиштьскими «фиалками» оказался еще один должок, который они в ближайшее время должны были выплатить. Дебаты были прерваны приходом ротмистра Еничека и Станды. По выражению их лиц ничего нельзя было угадать. Милиционер простился с нами, а в дверях обернулся к Станде:

– Документы эти я проверю с утра и сразу дам знать, чтоб вы не беспокоились. Доброй ночи!

Он открыл двери, и в коридор излился поток света. А мне показалось, что за шкафом мелькнула бежевая кофточка. «Подслушивала», – мелькнула мысль. Но, кроме меня, никто ничего не заметил, так что свое предположение я пока что оставил при себе.

11. Опять крадут?!

Скажите, случалось с вами такое: вот вы проснулись среди ночи и чувствуете – в это мгновение вокруг вас что-то происходит? Со мной такое бывало не раз: все в тебе тут же напрягается, сонной расслабленности как не бывало и ты весь слух и внимание. Словно внутри радиопередатчик, который даже ночью фиксирует все, что творится вокруг, и в решающий момент подает сигнал. Мой отец говорит, что причина этого – обостренные нервы или острое переживание, которое регистрируется мозгом и в нужный момент воздействует на сознание. Все последующее зависит от случая или от стечения обстоятельств.

Вы, наверное, скажете: а стоит ли ломать над этим голову?

Факт остается фактом: ночью со среды на четверг я вскочил бодрый и свежий как огурчик. И у меня тотчас возникло ощущение, что вокруг что-то происходит или должно произойти; на всякий случай я прислушался. Конечно, в старинном замке всегда полно каких-то звуков и шорохов, но наверняка такое можно пережить и у себя дома, когда в комнате воцаряется тишина, – и вдруг треснет дерево полки или звякнет стаканчик в секретере, из крана выкатится несколько капель воды и так далее. Но все это можно объяснить сразу. Книги своей тяжестью давят на доски, дерево – в зависимости от влажности воздуха – расширяется или сжимается; в секретере что-то положили на бокалы, неощутимый толчок – и это «что-то» свалилось; в изгибе водопроводного крана скопилось несколько капелек воды, и, подталкивая одна другую, они скатились в умывальник.

Вот и тут: когда вы слышите у себя над головой чьи-то тихие шаги, это означает только, что чад вами кто-то ходит, стараясь быть очень осторожным. Я взглянул на светящийся циферблат министерских часов, они показывали четвертый час ночи. Вскоре еле различимые шаги перестали кружить по комнате и направились в сторону коридора. Тут уж я не стал рассуждать, не страдает ли наша молодая художница бессонницей, а быстренько натянул майку и шорты. Приоткрыв двери, ведущие в коридор, прислушался, что будет дальше. На какой-то миг мне показалось, что в замке опять все затихло, но спустя некоторое время у входа в замок что-то звякнуло и легонько заскрипело.

Эти звуки свидетельствовали только об одном: кто-то решился тайно улизнуть из замка. Взяв тенниски в руки, я, словно дух замка, прокрался в коридор и в три секунды очутился у тяжелых двустворчатых дубовых дверей. Они остались полуоткрыты, достаточно было сделать щель чуть больше и просунуть в нее голову, чтобы услышать звяканье щеколды кованых ворот.

Я ни секунды не сомневался в том, что преследую пражскую реставраторшу, так неожиданно у нас появившуюся. Без труда обнаружил, куда она держит путь, потому что, выскочив за ворота, она забыла об осторожности и припустилась бегом. Прошелестела травой на тропинке, ведущей к сосновому лесу, и торопливо засеменила по лесной опушке, вдоль южной части ограды, мимо сосны, которая в воскресенье послужила наблюдательным пунктом министерскому шоферу. Потом реставраторша свернула на лесную тропку и скрылась во тьме. Мне пришлось останавливаться и по слуху проверять, не потерял ли я след. Ориентироваться мне помогали шорохи: нет-нет да и хрустнет у нее под ногами ветка, а то сама заденет на ходу сухие листья кустарника. Как долго продолжалось это блуждание в темноте, не знаю, но по расстоянию я прошел километра два. Я могу на глаз довольно точно определять расстояние, на это у меня талант, что во время наших турпоходов признает даже наш классный руководитель.

Тучи, предвещавшие в последнее время бурю, временами рассеивались. В одно из таких просветлений я достиг опушки леса и ясно увидел впереди фигуру женщины, бежавшей к дому, очертания которого уже вырисовывались неподалеку. В одной руке она несла чемоданчик, в другой – плащ и какую-то доску квадратной формы. Приникнув к траве, я пополз за ней не раз испытанным способом – по-пластунски. Когда путь мне преградил забор, я прижался к его планкам и застыл. До дачи оставалось метров десять, на таком расстоянии можно кое-что расслышать, а при свете луны – и увидеть. Подойдя к окошку, художница тихонько постучала по стеклу. После третьего стука отливавшая серебряным блеском поверхность стекла потемнела, кто-то что-то тихо сказал, и из окна высунулась чья-то фигура. Послышался взволнованный шепот, после чего пара немедля направилась к опушке леса; мне не оставалось ничего другого, как, обдирая локти и колени о молодые побеги ежевики, ползти следом. Устроившись у подножия невысокого холма, я стал слушать, о чем идет разговор на его вершине.

Женщина со вздохом опустилась на траву, и тот, кто стоял рядом с нею, по-видимому, молодой мужчина, набросил плащ ей на плечи.

– Не могла я там оставаться, – прошептала наша реставраторша. – Вчера мне устроили проверку органы госбезопасности, и я услышала, что они хотят отдать мои документы на экспертизу.

– Дьявольская работа! – буркнул ее партнер, чиркнув зажигалкой.

Прежде чем он закурил, я успел убедиться, с кем имею честь, как говорит мой папа. Молодым человеком оказался шофер министерской «Татры-603», он же таинственный незнакомец, наблюдавший за тем, что происходит в комнате профессора.

– Но здесь тебе оставаться нельзя, это же яснее ясного, – сказал он. – Во-первых, сразу найдут, а во-вторых, сама знаешь, пока профессор…

– Ясно, – прервала его молодая дама и тоже закурила. – В Прагу мне теперь тоже нельзя, поеду-ка я в Рыбнице, к тетке.

– А я-то надеялся, что тебе удастся уломать профессора, – заметил министерский шофер.

– Будто сам не знаешь, какой у старикана норов. У него на это дело взгляды со времен Марии-Терезии, – сказала художница, но ее приятель нетерпеливо возразил:

– Так все тянется и тянется, а мы все ждем да ждем. В конце концов не останется ничего другого, как действовать на свой страх и риск. Прыгнуть, как в воду, а там ищи-свищи.

Женщина легла на траву, пуская дым в изменчивое небо – оно то темнело, то снова светлело. Пламенеющий кончик сигареты пыхнул несколько раз, прежде чем женщина ответила:

– Успокойся. Кое-что я тебе все-таки принесла – поднять настроение.

Ощупав возле себя траву, она подняла темный квадрат доски. Я разглядел, что доска завернута в газету и перевязана веревкой, – значит, близок рассвет.

– Портрет! – воскликнул министерский шофер и поцеловал реставраторшу в щеку. – Тебе все-таки удалось забрать его у профессора?

Они бросились друг другу в объятия, а я не стал ждать больше ничего. Верхушки дерев странно побагровели, а это означало, что солнце вот-вот выкатится на небосвод. Я повернул обратно; сделав обходный маневр, дополз на четвереньках до леса, до знакомых сосен, а там рысью помчался в замок. Все свидетельствовало о том, что ротмистр Еничек не зря разыскивает жуликов, промышляющих грабежом картинных галерей.

Поспешая по лесной тропке, я приводил в порядок свои мысли. Шоферу известно, что профессор ищет в замке редкую картину, он наблюдал за его работой в бинокль и наверняка что-то пронюхал. Его сообщница каким-то загадочным образом достала фальшивые документы, забрала у профессора ключи и пожаловала к нам в замок. Но какую роль в этом обмане играл профессор Никодим? Мне не хотелось верить, что этот интеллигентный старый человек как-то связан с компанией жуликов…

Я еще не добрался до замка, а тучи уже унесло куда-то к югу, небо расчистилось, и на востоке взошло дневное светило. Последние сотни метров я пробежал рысью и незаметно проскользнул в ворота замка незадолго перед тем, как окончательно рассвело.

Лежа в постели, я снова мысленно пережил всю последовательность событий, раздумывая, не следует ли без промедления разбудить Станду? Но уговорил себя, что не следует: картина у шофера на даче, а лжереставраторшу милиция схватит и в Рыбницах. Удовлетворенный тем, что знаю больше других, я уснул.