Текст книги "Сказочное наказание"

Автор книги: Богумил Ногейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Богумил Ногейл
Сказочное наказание

Часть первая

1. Дознание

– Встань! – сердито крикнул мне отец.

– Да пусть сидит, не в суде ведь, – сказал товарищ Рабас, председатель районного национального комитета. И посмотрел на меня вполне миролюбиво, можно сказать, приветливо.

Когда я вошел в приемную, ноги у меня подкосились. Вообще-то дрожь била меня и раньше, от самого дома, и чем дальше, тем больше, но на ходу это не так заметно. Теперь, когда я сидел на скамье, ноги меня уже не слушались и все время подскакивали, как будто землю под ними слегка встряхивало. И я был ужасно рад, что могу не вставать: тогда эта трясучка не так бросается в глаза.

Люди, сидевшие за столом, выглядели не очень-то сурово, только отец смотрел жуть как строго и над переносицей у него прорезались две глубокие складки, что никогда не предвещало ничего хорошего.

– Ну-ка, Лойза, что это вам взбрело двери ломать? – послышался голос председателя сельхозартели пана Караса. – И надо же, именно вы! Ладно бы еще хулиганы какие, я бы не удивился, но вы? Как это вас угораздило?

Я тупо смотрел на него. Во-первых, в голове была ужасающая пустота, в горле пересохло, а во-вторых, я и впрямь не знал, что такое на нас нашло. Скорее всего, ничего и не находило, потому что, когда мы гоняемся друг за другом, мы ведь думаем только о том, как бы противника изловить или как от него убежать, если он сильнее, а больше ни о чем…

– Ну! – В голосе отца послышалась угроза.

– Не знаю.

– Значит, не знаешь, – кивнул головой товарищ Рабас. – А кто должен знать, если не ты? Ведь это же все-таки твоя компания, а? Ты у них… Как это там у вас?

– Шериф.

– Какая прелесть! Шериф! – вырвалось у отца. – Да ты хоть имеешь представление, кто такой шериф?

– Шериф – это я. А они – моя компания. Мишка, Тонда и Алена. Шериф должен быть самым хитрым, самым смелым, самым быстрым и вообще самым-самым.

– Шериф – это тот, кто стоит на страже порядка и закона, вроде нашего милиционера, а ты, вместо того чтобы быть для остальных примером, озорничаешь! – снова взорвался отец, побагровев от возмущения.

– Значит, я не милиционер, – рассудил я. – Шериф – да, но не милиционер…

– Так мы ни к чему не придем, – сказал товарищ Рабас. – Мы должны знать все как было, по порядку. Расскажи-ка нам, с чего все началось.

Что ж, была не была.

2. Необычная перестрелка

Все началось во второй половине дня. Наш класс отпустили на час раньше, потому что к директору приехали гости из Вены. У нас появилось свободное время, о чем дома не знали. Такое бывало, только когда случалось что-нибудь непредвиденное. Чрезвычайные происшествия мы всегда ужасно любили, тем более в такое время, за неделю до каникул.

Недалеко за нашей деревней есть гора Градец. Гора как гора. Лес, скала, остатки древнего городища, ручей. Среди сосен, елок, дубов и берез растет всего понемножку: земляника, черника, сыроежки, подберезовики, порой и белый попадется, а позже поспевают малина и ежевика. Лесными орехами мы кормим белок, грызем их и сами. Внизу, на опушке, в зарослях колючего кустарника, опутанного вьюном, устроила себе потайное гнездо курица, удравшая из ближайшего птичника, – это гнездо мы держим в полном секрете. Когда в него ни загляни, всегда найдешь несколько яиц, самое меньшее по одному на брата, а то и по два.

Теперь вы знаете, где находится ранчо «Большое X». Это название я сам придумал. Нет, я знаю, что Америку этим не открыл, но более долгими раздумьями утруждать себя не стал. У братца на чердаке, за потолочиной, лежат брошюрки, которые мне читать не разрешается, а там много написано о разных ранчо, об их владельцах и о шерифах. Взять, к примеру, ранчо «Большое П». Это был такой хутор, обнесенный деревянными палисадниками. Владели им Том Паркер и его дочь Изабель. Но не о нем сейчас речь. Ранчо «Большое X» – это три уцелевших метровых стены бывшего городища, перекрытые позаимствованными где-то жердями, вербовыми прутьями и хвоей. В ограде – продолговатая дверца с висячим замком, пробираться в которую надо на четвереньках. Нас это вполне устраивает.

В тот раз – дело было после обеда, – за какие-нибудь пять минут обежав деревню, мы сбили с дерева, что за старой мельницей, несколько дичков и забрались на Градец возле птичника. Но только я успел вскарабкаться наверх и вылезти на поляну, как стало яснее ясного, что в нашей сторожке кто-то похозяйничал. Перед входом валялось все наше добро: старый Мишин граммофон с ручкой, будильник с двумя звонками, принадлежавший Алениному дедушке, мой лук с разноцветными стрелами, котелок и сковородка из хозяйства Тондиных родителей и тому подобное. Из ветвей, заменявших потолок и крышу, поднимались облачка голубоватого дыма. Внутри кто-то курил из нашей индейской трубки, празднуя ограбление ранчо.

– Горит! – взвизгнула стоявшая позади меня Алена.

Она закричала бы еще громче, не прикрой я ей рот ладонью.

Но визг ее уже проник сквозь стены и стал для тех, внутри, сигналом тревоги. Прежде чем мы с Мишей успели обежать поляну, усеянную глыбами из развалин некогда существовавшего городища, и перекрыть выход, как оттуда выскочили два незнакомых парня и со всех ног бросились направо за угол.

Нам это было на руку, потому что так можно было угодить только на вершину десятиметровой скалы. Туда мы и устремились, рассчитывая, что беглецы выскочат либо прямо на нас, либо на Тонду и Алену. Вряд ли они отважатся прыгать вниз.

Парни и не думали прыгать. Из всех возможностей они выбрали наименее опасную – рванули в сторону Алены и Тонды. Дохлячкой Алену не назовешь, но она всего-навсего девчонка – ноги быстрые, а мускулов никаких. Да и у Тонды задача была не из простых: удержать в вертикальном положении свои собственные семьдесят килограммов, – где уж там поставить подножку бегущему! Хулиганы пронеслись мимо него, как беговые лошади, саданули его в бок, а он и плюхнулся в траву. Алена попыталась было тоже преградить им дорогу, и это ей удавалось, пока они не углубились в лес, а там ей пришлось туго: надо было выбираться из подлеска.

Мы с Мишей петляли меж елей, чтобы как можно скорее добежать до края молодого леска – к калитке в проволочной ограде птичника. Только здесь они могли выскользнуть: с другой стороны домика были ворота, тоже, разумеется, не запертые. Мы вбежали в калитку, и сердца наши колотились так, что отдавало в шею: во-первых, оттого, что мы мчались как сумасшедшие, а во-вторых, от радости! Незваные гости здесь еще не появлялись!

– Ворота! – крикнул я Мишке.

Мы бросились за курятник, притянули к себе створки ворот и защелкнули в петле замок, который болтался без употребления. Птичница пани Мразова такими пустяками не занималась.

Только мы успели спрятаться за угол, как из-за дома вылетели оба парня, вооруженные еловыми палками. Направлялись они, разумеется, к воротам. Мы преградили им путь в ту самую минуту, когда они, заметив замок, убавили ходу.

– К чему такая спешка, незнакомцы? – спросил я спокойно, в точности как это сделал Том Паркер, когда поймал за своим ранчо «Большое П» двух грабителей.

– Сгинь, а то получишь, – бросил тот, что повыше, подтягивая джинсы. И так выпятил грудь, что под расстегнутой рубашкой стали видны его жалкие мышцы.

Я повыше засучил рукава, давая ему понять, что намерен помериться с ним силами, – пусть только сунется.

Мишка тем временем шаг за шагом наступал на другого парня, ласково приговаривая:

– А ну, подойди поближе…

Но ни один из них не тронулся с места. Дав задний ход и с каждым шагом все прибавляя скорость, они двигались задом наперед и уже почти перешли на бег. Затем вдруг повернулись, намереваясь ринуться в лес. Но в калитке, где не было замка, уже возникла еще одна преграда – Тонда и Алена, вооруженные дубинками.

Беглецы предприняли последнюю отчаянную попытку увильнуть – они бросились направо, к зданию птичника, и оказались перед дверью.

Им повезло. Было не заперто. Сени поглотили их, дверь захлопнулась. Какое-то время мы стояли как чучела. Вдруг Мишка страшно расхохотался.

– Они ведь за решеткой! – В диком восторге он тыкал пальцем, показывая на окна птичника.

Те были сложены из нескольких небольших чугунных решеток.

Через открытые форточки не пролезла бы даже курица, не то что мальчишка.

– Мы загнали их в клетку, – изрек Тонда, поглаживая себя по кругленьким ляжкам, и направился к двери. – Пошли, всыпем им!

– Подожди, – остановил я его. – А что мы, собственно, потом будем делать с ними?

– Сперва всыпем, а там поглядим.

Куры кудахтали как сумасшедшие, всполошенно били крыльями, даже через грязные стекла было видно, как они носятся в воздухе.

Мы ввалились в сени. Там было пусто, зато внутри, где метались куры, как будто разгулялась чья-то злая рука. Я нащупал ручку двери, отделявшей сени от курятника, и подергал ее. Безуспешно. Мишка заглянул в щель между рассохшимися досками.

– Один стоит в коридорчике и возится в коробке, – зашептал он. – Смотрит в мою сторону.

– А второй?

– Разбирает перегородки у цыплят. Хочет вытащить из бетона кол. Глянь-ка, неужто они собираются высадить окно?

Я окинул взглядом сени и оценил на глаз прочность двери курятника. Петли были обычные, навесные, а сама дверь плотно прилегала к притолоке.

– Садани-ка топором, – толкнул я Тонду, вытаскивая из кадушки деревянный пестик, которым толкли картошку.

– Вставим под дверь с двух сторон какую-нибудь палку и снимем ее с петель. Разойдись, а то придавит!

Снять дверь нам удалось не сразу. То Тонда поднимет выше, чем я, то я надавлю сильнее Тонды. Поначалу изнутри доносилось кудахтанье, то там, то сям какая-нибудь глупая курица вдруг начинала биться о нашу дверь, потом мы услышали треск разбитого стекла. Наши пленники выламывали окно.

Я сосчитал: «Раз, два, три!» Мы поднатужились, дверь, соскочив с петель, осела на пол, накренилась и стала валиться на нас. Мы отпрянули, но дверь так и не упала. Она оказалась длиннее, чем свободное пространство в сенях, и одна из досок зацепилась за чан для картошки. Образовалась треугольная щель, через нее можно было проникнуть в курятник, но о лобовой атаке и думать не приходилось. Ринувшись в отверстие первым, я коленями грохнулся на каменный пол коридорчика. И не успел подняться, как получил чем-то по лбу. Глаза затянуло желто-зеленой пеленой; последовал еще один удар в подбородок, а потом и в грудь.

Яичный обстрел начался так стремительно и оказался таким точным, что я опрометью бросился назад в сени. Мне удалось выбраться, но по моей спине уже стекало пять белков и пять желтков.

Изнутри доносился победный крик и хохот.

– Еще раз сунешься, я из тебя омлет сделаю! – под кудахтанье кур орал тот, что стоял в коридоре.

Я оттолкнул Мишу; он стирал с меня остатки яиц и фыркал при этом, как рассерженный хомяк. Мне казалось, что это он не фыркает, а пытается скрыть смех. Наклонившись над бидоном, полным воды, я быстро смыл с лица маслянистый яичный слой.

Едва успев протереть глаза, я снова ринулся в бой. Вооружился крышкой от запарника, как щитом, и снабдил Мишку, стоявшего сзади, ящиком с яйцами, из тех, что были сложены у входа, а сам открыл огонь.

Завязалась беспощадная яичная битва. Парень, что пытался выбить колом окно, попал под двойной обстрел, потому что Тонда, вынеся ящики с яйцами на улицу, палил сквозь выбитые квадраты окна. Алена подавала ему «снаряды». Каждую пятую секунду о мой щит разбивалось яйцо. Прячась за моей спиной, Мишка одной рукой подтягивал ящик, а другой передавал мне «снаряды». Любое удачное попадание сопровождалось боевым воплем. Темп «стрельбы» все возрастал, и в боеприпасах нехватки не было.

– Господи боже, что это здесь творится? – послышался голос пани Мразовой.

Заглянув в курятник через дверной проем, лишившийся двери, она, заломив руки, пыталась увертываться от мечущихся кур, которые стремились покинуть негостеприимный курятник.

Руки у нас одеревенели, и воинственный пыл мгновенно угас. Нашей растерянностью мгновенно воспользовались наши противники, кого мы прикрывали собственной спиной. Обойдя меня сбоку, они толкнули пани Мразову на груду картошки в сенях и скрылись.

Нам удирать было некуда, нас пани Мразова знала хорошо.

3. Отцы хмурятся

– Трудно поверить, что в наше время растет такая молодежь! – воскликнул пан Лоудим, дослушав мое повествование о яичной битве. – Ничего-то они не ценят, на все им наплевать… Разве нам пришло бы в голову просто так, из баловства, разбить яичко? У нас дома много яиц сразу только на пасху бывало, а они ими друг в друга, как каштанами, швыряются. Да что говорить, мы даже каштаны и те собирали и продавали леснику, а…

– Подождите, вы слишком уклонились от сути дела, – остановил оратора товарищ Рабас. – Все эти воспоминания для них вроде сказок – может, и занимательно, но недоказательно. Факт, что они раскокали в птичнике почти две сотни яиц, не говоря уже о прочих безобразиях. Этого Лойза отрицать не станет.

– Пусть только попробует! – взорвался мой отец. – Когда его привели домой, он был разукрашен, словно побывал в квашне у кондитера. Давно уж у меня так не болела рука, как после той отповеди, что я прочел этому шерифу!

Эту проповедь я испытал на собственной шкуре. От одного воспоминания спина горит, как в огне.

– Если подсчитать, то убытку больше чем на тысячу крон, – подвел итог председатель кооператива. – Две курицы оказались подбиты – их пришлось зарезать. Кроме ремонта окна, потребовалось продезинфицировать и выбелить весь курятник – во избежание неприятностей.

– Ну это и так давно пора было сделать, – вставил товарищ Рабас. – Еще перед побоищем птичник походил на коптильню.

Председатель Карас побагровел.

– Это отношение к делу не имеет. Обсудим на правлении. Факт в том…

– Факт в том, что, если бы калитка и ворота были заперты на замок, если бы закрывалась дверь в сени, побоища не произошло бы. Хотя… – товарищ Рабас пристально посмотрел на меня. – Хотя, сдается, вы попросту перелезли бы через забор, а, Лойза?

– Мы их преследовали, и если понадобилось бы, то перелезли бы и через забор, – откровенно признался я. – Они разграбили наше ранчо.

– Так. – Товарищ Рабас вздохнул. – Значит, они ограбили ваше ранчо. А вы за это загнали их на птичник и обстреляли яйцами. Логика – дальше некуда. Если у меня что пропало, так пусть и у тебя ничего не останется – так, что ли?

– Мы попали на птичник, потому что погнались за ними… А яйцами кидаться начали они.

– А вам не пришло в голову, что вы уничтожаете чужое имущество?

– Об этом мы не подумали.

– Что ж, возможность подумать мы вам предоставим. А теперь, шериф, выйди-ка – мы тебя позовем. Шериф!

Сделав непроницаемое лицо, товарищ Рабас выпроводил меня за дверь. В коридоре каменного здания, где и пол был тоже вымощен камнем, меня затрясло от холода. Выбежав на залитое солнцем крыльцо, я сел верхом на цоколь. После недолгих и бесплодных размышлений о неясном будущем я поднял глаза и увидел остальных участников разбирательства, которые шли через площадь. Шествие возглавляли три суровых родителя, такие же мрачные, как и мой, а за ними тащилась моя компания – Тонда, Миша и Алена. Они шли, как на Страшный суд.

4. В изгнание

С набитыми рюкзаками за спиной мы выступили в поход, который должен был стать частицей наказания, вынесенного комиссией национального комитета. Мы вышли из деревни, оставив позади себя все: родной дом, нашу лесную обитель, кино, купальню, а самое главное – вольную и беспечную каникулярную жизнь. Хотя нам предстояло всего лишь пятикилометровое путешествие, но тяжким грузом лежали на нас не только туго набитые рюкзаки, но и невеселые мысли – прибавьте к тому же и палящие лучи солнца.

Мы еле плелись.

Немного погодя нас обогнал полупустой автобус, направлявшийся как раз в ту сторону, куда было нужно и нам, точнее сказать, куда нам было предписано явиться. Мотор затарахтел, и, злорадно сверкнув на нас стеклами окон, автобус прибавил скорость и стал взбираться по склону. Вскоре запыхтели и мы, только про себя, чтобы Станда не подумал, что мы не выдержим.

Станда шел, насвистывая, впереди, небрежно перекинув рюкзак через плечо. Шлось ему легко – был он на добрых полметра выше и на десять лет старше каждого из нас. Станде поручили работать с нами в приказном порядке, и мы не видели в нем ни друга, ни недруга – скорее всего, что-то вроде воспитателя. Когда нам выносили приговор, он сидел молча. Только пристально, изучающе разглядывал нас, как будто прикидывал порцию порки. Но до этого не дошло. На третий день каникул нам было приказано собрать рюкзаки и отправиться под его началом на работы в район старого замка – это на границе Градиштьского и Винтицкого районов.

– С сегодняшнего дня у вас новый шериф, – возвестил товарищ Рабас. – Это инженер Михал. Вот он. А новое ранчо можете назвать по своему усмотрению. Назад в деревню вернетесь, когда приведете его в порядок. Но не раньше чем через месяц, на меньшее не рассчитывайте. Сейчас замок в запустении, а должен стать санаторием для ваших товарищей. Ну как, идет? Поможете?

Я был поглощен рассматриванием резиновых сапог председателя кооперативного товарищества Караса, торчавших из-под стула напротив: от их рифленой подметки отваливались брусочки спрессованной глины. Когда он менял ноги, глина сыпалась с другого сапога. Я подмигнул остальным и обнаружил, что их взгляды прикованы к тем же сапогам. В себя я пришел от толчка в спину.

– Ты что, говорить разучился? – проворчал отец. – Товарищ Рабас задал тебе вопрос, отвечай.

– Ну… – пытался сосредоточиться я, – я бы, конечно… мы бы… Ну, мы, значит, туда пойдем.

Потом нас распустили по домам, но, прежде чем мы оказались во дворе, нас окликнул пан Михал:

– Подождите меня на улице!

Мы стали ждать. О пане Михале нам было известно только то, что он несколько лет учился в институте в Праге, а после окончания учебы стал работать в нашем кооперативе. Титул его вызывал у нас уважение. Инженер! Один из тех, о ком пан учитель говорит, что только они – инженеры и ученые – будут владеть миром. Ну, на властелина он совершенно не похож. Носит синие техасы, такие же, как, к примеру, на нас с Мишей, обыкновенную пеструю рубашку с открытым воротом и кеды.

Когда все взрослые ушли, Михал отвел нас в сторону, сел на землю и закурил. И снова стал смотреть на нас так, будто книгу листает, пока мы один за другим не опустили глаза, уставившись в траву.

– Ну что, владельцы ранчо? Как самочувствие?

Мы промолчали.

– В общем, не очень, как я понимаю. Однако те… – Он на мгновение замялся, подбирая определение для нашей яичной битвы. – Однако убытки вы как-то должны возместить. Чем будем заниматься, определим на месте. Я и сам еще толком не знаю, что нас ждет и чего не миновать. Пусть это окажется приятным сюрпризом. – Пан Михал в упор посмотрел на меня. – Ты был за главного?

– Да, пан инженер.

– Забудь про это. Никаких титулов, предупреждаю заранее. С этой минуты я для всех Станда. Ясно?

– Ясно.

– Все поняли?

– Да, Станда.

– Вот и хорошо. Но это не значит, что я буду все вам спускать. Ты по-прежнему будешь вожаком и, как только мы тронемся, станешь моим заместителем, ответственным за порядок. Выгоды от этого никакой, только спрос. Ну как, согласен?

– Согласен.

– Отлично. В понедельник уже начнутся каникулы, а мы встретимся в восемь утра здесь, у здания национального комитета. Понятно?

– Понятно, Станда.

На том и расстались. Остаток недели мы хотели использовать по своему усмотрению и урвать себе хотя бы частичку того, чего мы лишались из-за трудовых будней в замке. Но родительский заговор был продуман до мелочей: утром мы отправляемся в школу, во второй половине дня – из школы тотчас домой. И больше никуда ни на шаг. Так что тот самый понедельник, когда поутру нам предстояло пуститься в путь, с каждым днем становился для нас все привлекательней, потому что в замке нас ждало освобождение от причитаний матерей и отцовских наставлений.

Наконец, сгибаясь под тяжестью увесистых рюкзаков, мы собрались перед зданием национального комитета, и тут наши мамы вдруг часто-часто заморгали и зашмыгали носом, а когда мы тронулись, в дорожную пыль полились потоки слез. Нас это очень удивило.

Но еще хуже было, когда мы проходили мимо пруда.

– Привет, штрафники! – орала ватага голых счастливчиков, молотивших ладонями по воде, которая гейзерами взмывала к небу.

– Айда к нам купаться! – Они из кожи лезли вон, стараясь изобразить, как им весело барахтаться.

Эта картина просто разрывала нам сердца.

– Смотреть прямо перед собой! – скомандовал Станда и зашагал вперед.

Оторвав глаза от водной глади пруда, мы ощутили себя бедуинами, которые проходят мимо оазиса, не смея утолить мучительной жажды.