Текст книги "Сказочное наказание"

Автор книги: Богумил Ногейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

12. Станда объясняется со мной

Утро началось необычно. Алена выдернула меня за руку из графской постели и зашептала:

– А тут еще один реставратор объявился! Говорит, его послал профессор!

Я протер глаза, и все мне показалось совершенно логично.

– Ну да, значит, это третий из их группы, – произнес я, натягивая самое необходимое из одежды.

– Как третий? – удивилась Быстроножка.

– Ротмистр говорил о трех жуликах, которые крадут картины, разве не так? – произнес я с глубочайшей убежденностью, меж тем как Алена по-прежнему смотрела на меня несколько неуверенно.

– Ты думаешь, что реставраторша входит в воровскую шайку? А кто еще?

Этот вопрос разогнал мой сон окончательно. Ну конечно, Алена даже предположить не может, что произошло этой ночью, сказал я сам себе и только махнул рукой, как человек, которому много чего известно:

– Все узнаешь, не беспокойся.

На дворе, неподалеку от лестницы, стоял Станда, а напротив него какой-то широкоплечий мужчина, по возрасту да и фигурой напоминавший моего отца. Его, по-видимому, совсем не интересовало, как он одет, казалось, он собрался на воскресник: сунул ноги в кеды, натянул старые полотняные брюки и выцветшую гимнастерку, на плечи набросил коричневатую потертую куртку. Рюкзак, лежавший около ног, тоже служил ему не первый год.

Станда, скорее всего, не мог решить, как ему поступать: тотчас нокаутировать нежданного гостя и запереть где-нибудь в каморке или сразу, без разговоров, отвести в отделение. Тонда и Мишка прислонились к чугунной решетке ворот, вид у них был неприступный и выражал решимость. Очевидно, они исполняли данный им приказ. Ивана держалась за раму двери бокового входа, сжимая в руке большой кухонный нож. Человек, выдававший себя за реставратора, наверное, почувствовал, что его визит не вызвал ни малейшего восторга, и схватился за рюкзак.

– Если вы не хотите меня принять, то так и скажите, – произнес он глубоким, даже красивым басом. – Мне велено идти в Винтицкий замок, я и пошел. Не мог же я знать, кстати это или некстати, в конце концов, я не отдыхать приехал, а работать.

– Да, разумеется, – кивал Станда и уже в который раз развернул сложенный лист бумаги. – Вы говорите, что вас сюда послал профессор Никодим?

– Он сам лично разговаривал со мной по телефону, – раздраженно ответил мужчина. – У профессора какое-то совещание в Берлине, и он там задержится. Мне нужно было взять ключи от замка у него дома, но я не застал его экономку. – Рассердившись, новый реставратор повысил голос: – Не лучше ли все это записать на магнитофон, чтоб мне не пришлось повторять в четвертый раз?

– Будьте добры, уважаемый товарищ, имейте терпение, я не имею права пускать в замок всех, кому заблагорассудится, – холодно ответил Станда и повернулся. В дверях он увидел меня и, втолкнув обратно в коридор, прошептал: – Беги наверх и зови сюда эту художницу…

– Но… – попытался было возразить я.

– Не теряй времени и – бегом марш! – непривычно резко приказал Станда.

Но я отказался выполнять его приказ.

– Чего мне бежать, если там никого нет? Реставраторша ночью исчезла.

Станда пронзил меня взглядом. Притянув к себе, уцепился за пояс брюк согнутым указательным пальцем и не сводил с меня глаз.

– Как исчезла? Ты видел, что она убежала?

Я кивнул, покосившись на его волосатые руки.

– А почему не разбудил меня? Нет, я с тобой поговорю, поговорю, ты… ты… – Он не докончил. Оттолкнув меня, кивнул испуганной Аленке: – Передай Иване, пусть садится на мотоцикл и едет к Еничеку. А этого парня я чем-нибудь отвлеку.

Быстроножка выскочила во двор, а Станда бросил косой взгляд на меня.

– Беги наверх и посмотри, не осталось ли чего после этой реставраторши. Живенько приберись, я сейчас приведу его туда.

Я взмыл вверх по лестнице и поспешил в комнату, где после пана Гильфе, обретавшегося там без прописки, обитали самые удивительные жильцы. В комнате была образцовая чистота. Постель застелена как дома, после маминой уборки, на столе только кипятильник и чистый кувшин, на полу ни пылинки. В шкафу рабочий халат профессора, под окном – его огромный чемодан. Кроме картин, ровным рядом стоявших у стены, комната ничем не отличалась от других.

В коридоре раздались шаги, послышались негромкие слова, и Станда распахнул двери.

– Пожалуйста, – пригласил он мужчину с потертым рюкзаком.

– Профессор оставил здесь чемодан и халат, – сказал я, взглянув на Станду. – Все остальное в порядке.

– Действительно, – посетитель с благодарностью кивнул мне головой. – Порядок здесь образцовый, поздравляю.

Станда показал на ряд прислоненных к стене картин.

– Вот эта живопись. Я думаю, вам лучше всего будет сейчас же осмотреть их, чтобы разом покончить со всеми формальностями. Вот реестр профессора Никодима, вполне достаточно подвести под ним черту и расписаться.

– С удовольствием, – произнес реставратор глубоким басом. Станда развернул инвентарный лист на столе. Но прежде чем приступить к пересчету картин, Станда сказал, обращаясь ко мне:

– Ты можешь быть свободен.

Уходить мне совсем не хотелось, я охотно подождал бы, когда Станда обнаружит, что одной картины уже нет. Но Станда не пожелал доставить мне это удовольствие.

– Ну, ну, беги! – Взяв меня за плечи, он подвел меня к двери и вытолкнул в коридор. – И советую подольше не попадаться мне на глаза, – прошипел он.

Я медленно спускался на первый этаж и про себя злорадствовал: «Ничего, тебе еще придется меня послушать, когда обнаружится, что одной картины нет».

13. Быстроножка рыдает в чулане

Алена вся извелась, дожидаясь меня перед замком.

– Ну что? – бросилась она мне навстречу.

– Да ничего, – ответил я, но холодность Станды все еще не давала мне покоя. – Там они, наверху.

От ворот донесся голос Тонды:

– Да не бойтесь вы ничего, у нас тут еще Крошка есть. Только крикни, и пес вцепится этому мошеннику в ногу.

Мишка молча выплюнул жвачку в дорожную пыль, и все мы с состраданием посмотрели на Толстую торпеду. Она лежала в траве, как туго набитая колбаса, и дрыхла. Что ей еще оставалось?

– С чего это Станда на тебя взъелся? – выпытывала Алена. – Ты правда знал, что художница смылась?

– Разве я виноват, что проснулся ночью именно в тот момент, когда эта тетка драпала из замка? Подними я шум, она удрала бы и затаилась. А так я хоть к ее сообщнику дорогу узнал. К тому же я знаю, где картина, которую она украла.

– Боже милостивый! – ужаснулась Алена. – А Станде об этом известно?

Я отрицательно покачал головой.

– Он выгнал меня и велел на глаза ему не попадаться.

– Какая-то у вас с ним нынче напряженка, – подвела итог Алена, а Ивана, садившаяся в это время на свою «двухсотпятидесятку», крикнула нам:

– Что это вы там промеж себя шушукаетесь?

Мишка с Тондой навострили уши. И если бы не приказ Станды, запретившего им покидать пост у главных ворот, они давно бы уже присоединились к разговору. Но я решил никого больше не извещать о своей размолвке с Большим начальником. Мы с Аленой обошли вокруг замка и расположились под кустом сирени недалеко от ограды.

– Теперь, наверное, Станда бросился на поиски картины под номером тридцать два, – заметил я, не испытывая уже никакой радости от своей осведомленности.

Я рассказал Быстроножке, как все произошло. Она подтвердила мои опасения:

– Конечно, Станда тебе этого не простит, ты ведь выслеживал ее на свой страх и риск. А главное, ты сегодня с утра не доложил ему о краже.

Я молчал. При мысли о том, что меня ждет под самый конец нашего пребывания в замке, всякая охота говорить пропала.

– Только бы нам удалось картину обратно заполучить! – рассуждала Алена. – Наверное, Станде больше всего неприятно, как он перед ротмистром осрамился. Мы ведь всегда вовремя раскрывали разные безобразия, а теперь, когда Еничек нас заранее предупредил воровка сбежала у нас прямо из-под носа.

– Ты думаешь, что…

– Семь бед – один ответ… Если ты знаешь, куда они спрятали картину, не попробовать ли для разнообразия выкрасть ее обратно? – предложила Алена.

Я встал и не колеблясь побежал к ограде замка.

– Рискнем!

Я подсадил Алену на стену, забрался вслед за ней по ветвям, и вскоре мы неслись по лесной тропинке к даче министерского шофера. Мы были примерно на полпути к цели, когда из лесной чащи послышался тихий свист. Словно по команде, мы плюхнулись на землю.

Свистевшим грибником был не кто иной, как водитель «Татры-603», что на прошлой неделе привезла нам профессора Никодима. К счастью, он удалялся в глубь леса. Как только его рулады стихли вдали, мы оставили укрытие и помчались дальше. Теперь перед нами стояли две задачи: как можно быстрее добраться до дачи и каким-то образом в нее проникнуть.

Казалось, все получается так, как мы задумали. Окошко комнаты, из которого ночью высунулся владелец домика, встречая бессовестную художницу, было распахнуто настежь.

Перепрыгнув через заборчик, короткими перебежками мы добрались до окна. Кругом стояла прямо-таки торжественная тишина, поэтому мы не спеша выпрямились и заглянули в комнату.

– Я сейчас влезу, – шепотом сказала Алена. – А ты карауль и, если что, лай по-собачьи.

– Идет, – согласился я. Собачьему тявканью я подражал мастерски. – Главное, ищи картину в узкой раме. Может, ее еще не развернули и она так и стоит перевязанная веревкой.

– Ясно, – кивнула Алена и с моей помощью взобралась на подоконник. Немножко побродив по комнате, она высунулась из окна: – Здесь ничего похожего нет, пойду посмотрю в доме.

Дверь со страшным визгом открылась, и Алена исчезла. Я оглядел местность вокруг дачи – казалось, все спокойно. Нигде ни души, как сказала бы моя мать. Но вдруг…

– Попалась, воровка! – загремел в доме мощный голос, и застигнутая врасплох Быстроножка вскрикнула.

– Теперь, значит, в домах промышляешь, дрянь ты эдакая! – выругался кто-то и внезапно перешел на визг: – А-а-а-й, паршивка, так ты кусаться и царапаться! Ах ты воровка!..

– Сами вы воры! – вопила Алена. – Отдавайте украденную картину, разбойники! А-а-а-а, больно…

Вдруг голос ее стал тише, но все-таки я расслышал:

– Лойза-а-а, беги за Стандой, меня в чулане заперли, беги, Лойза-а-а…

Из дома донесся топот, и какой-то человек ринулся прямо на меня.

Я бросился к лесу, но, как только меня прикрыли деревья, от хижины раздался выстрел из дробовика, обрушивший на меня дождь сосновых иголок.

– Шайка хулиганов, воровской сброд! – неслось мне вслед.

Я мчался в замок. Если бы кто-нибудь засек время, наверняка мне бы засчитали мировой рекорд по бегу на средние дистанции среди школьников.

14. Пана Рихтра мучит совесть

Я влетел во двор замка на такой скорости, что даже Толстая торпеда испугалась и визгливо заскулила.

– Ты что, спятил? – окликнул меня Станда, который сидел на лестничной клетке и, отщипывая от краюхи хлеба, спокойно ел.

Тонда оторвался от кофейника с молоком и спросил:

– Уж не гнались ли за тобой градиштьские «фиалки»?

Мишке не терпелось узнать, куда подевалась Аленка, но я только хлопал глазами и хватал ртом воздух. Спокойно продолжая свой запоздалый завтрак, Станда буркнул что-то о психе, который последнее время совсем заморочил ему голову, и тут наконец я, заикаясь, выдохнул:

– А… Але… Алена за… заперта на даче.

– Хм… Этого следовало ожидать, – хмыкнул Станда, а Толстый волк истолковал мое заикание по-своему.

– Я знал, что эти «фиалки» не дадут нам покоя. Вчера они хотели меня сцапать, только руки у них коротки, правда, Крошка? – Тонда поставил пустую посудину на паркет и бросился прямо к воротам. – Так мы идем их лупить или как?

– По… Подожди, не туда! – крикнул я ему вслед. – Алена на даче у этого ворюги.

– Какого ворюги? – нахмурился Станда.

– Того самого, к которому удрала художница с картиной, – брякнул я, не сообразив, что выдаю тайну. – Бегите же, он там ее, наверное, лупцует…

– Постой, – остановил меня Станда, – ты кричишь, а нам невдомек, в чем дело. Выкладывай все, да лучше по порядку. И смотри не утаи опять чего-нибудь из присущей тебе скромности!

Он сунул мне под нос кулак, и я понял, что надо успокоиться, иначе ничего путного не выйдет.

– Ха, пусть его молчит, – осклабился Мишка. – Вот когда шерифа самого стукнут, тогда ему, может, и понадобится наша компания, только она уже – тю-тю!

– Я сейчас не намерен с тобой ругаться, – отрезал я и стал быстро рассказывать обо всем, что произошло за последние часы. – На этой даче, кроме водителя «Татры», был еще кто-то, – завершил я рассказ о недавних событиях и снова стал настаивать, чтобы все мы немедленно отправились на помощь Алене.

– Это точно, что тетка вынесла ночью картину? – спросил Станда.

– Куда уж точнее! – подтвердил я с полной уверенностью. – Она ведь потом говорила с шофером о портрете, который забрала у профессора.

Станда недоумевающе замотал головой и какое-то мгновение смотрел вдаль.

– Судя по описи, которую мы с профессором составили, ни одной картины вроде бы не пропало, – сказал Станда немного погодя. – Тебе не кажется, что в таком случае рассказ твой звучит весьма фантастично?

Пожав плечами, я сказал, что со зрением и слухом у меня все в порядке и что лучше всего будет, если мы отправимся наконец к даче, освободим Алену, а заодно поищем картину.

– И используем случай нашпиговать себе зады дробью, – добавил Тонда, криво усмехаясь.

По лицу Станды тоже мелькнула улыбка.

Дальнейшие мои мольбы и призывы я произнес про себя. В воротах затарахтел мотоцикл, и Ивана высадила из него ротмистра Еничека. Тот прежде всего поправил портупею и отстегнул кобуру. Потом велел Станде выкладывать все как на духу. Выслушав историю последних часов, молча почесал в затылке.

– Так что вы предлагаете? Проверить сперва нового реставратора или прямо отправиться на дачу?

– Сначала мы должны освободить Алену и спасти портрет! – почти кричал я.

– И вытащить тебя из каши, которую ты сам заварил, так? – дополнил Станда.

При этих словах милиционер важно кивнул.

– Я должен сообщить вам одну новость, – заговорил он. – И эта новость не очень-то согласуется с вашим подозрением. Воровская троица, о которой я вам вчера рассказывал, уже за решеткой. Их взяли сегодня ночью в музее. Не верится мне, что появился кто-то еще, хотя в этом замке всегда найдется чему подивиться.

Ротмистр оказался прав. Только он кончил, как заскрежетали железные ворота и во двор замка вступили наш старый знакомец и недавно попавший в неприятную историю пан Рихтр из Винтиц, двойник художника Швабинского.

– Ну-те, ну-те, с чем пришли? – воскликнул ротмистр Еничек, едва поздоровавшись с нежданным гостем. – Может, вам снова не дают спать старинные картины?

– Ну, стало быть, – протянул бородатый старик, преодолев некоторое замешательство и застегивая полотняный пиджачишко на верхнюю пуговицу. – Ну, стало быть, пан начальник, я видел, как вы мчались на мотоцикле, вот мне и пришло в голову…

– И что же вам пришло в голову? – поинтересовался милиционер. – Надеюсь, что-нибудь приятное?

– Что ж, может, и так, смотря с какой стороны посмотреть. Сидит это дело у меня в голове, и, если вдруг опять что случится, я бы не хотел, чтобы… – Двойник Швабинского замолчал.

– Ну-ну? – подбадривал его ротмистр, разыгрывая роль уверенного в себе хранителя замка, которому уже давно все известно, но он готов выслушать историю еще разок.

– Здесь в замке должна быть еще одна ценная картина – тициановский портрет старого мужчины. Настоящая редкость, гражданин начальник. – Старик Рихтр поднял палец, многозначительно глядя на милиционера и Станду. – Ей почти пятьсот лет, и она в прекрасном состоянии. Незадолго до конца войны она была у меня на реставрации, собственно, я подправлял только раму, которая немножко расклеилась, вот я и…

– Ну хорошо, – прервал его ротмистр, – и что стало с этой картиной? Полагаю, за границу старый граф ее не увез, не так ли?

– Вы абсолютно правы, гражданин начальник, – учтиво подтвердил ценитель и знаток старинной живописи. – В той сумятице, которая тогда началась, кое-что пропало…

– Вашими стараниями, если не ошибаюсь, – заметил блюститель закона и весело взглянул на Станду.

– Гражданин начальник, поверьте, – приложил руку к сердцу двойник Швабинского, – исключительно из любви к искусству, дабы не вывезли за границу все сокровища…

– Ах, оставьте! – махнул рукой ротмистр. – Все-таки у нас с вами разные цели.

Бородатый старик вытащил из кармана брюк огромный носовой платок и звучно высморкался.

– Я только хотел посодействовать сохранению народного достояния, – обиделся он. – Вы снова начнете подозревать меня в нечестности, но поверьте, я пришел в замок с самыми добрыми намерениями…

– Допустим, – согласился милиционер, – но, может быть, вы расскажете об этих намерениях поподробнее?

– Разумеется, – ответил пан Рихтр, поклонившись. – Этот Тициан остался, стало быть, у меня, но фронт приближался, и тогда я… Короче, я спрятал его под другим полотном, совершенно незначительным, и снова поместил в раму.

– Как это спрятали? – спросил ротмистр. – Уточните-ка, как вы это сделали?

– Очень просто, гражданин начальник, – продолжал обладатель белоснежной бородки. – Прибил к раме с Тициановым портретом другое полотно. По-моему, это был портрет графини Кейленрейт, Марии-Вильгельмины.

– Так, – кивнул Еничек и опять бросил взгляд на Станду. – Значит, под портретом графини Койленроу… Как бишь ее там?

Мы прыснули, но пан Рихтр обиженно сказал:

– Графиня Кейленрейт, супруга графа Эжена Ламберта, деда пана Герберта фон Ламберт…

– Пана Гильфе! – вслух уточнил я, и старик, похожий на Швабинского, изумленно поднял брови:

– Как ты сказал?

– Не обращайте внимания, – сказал Станда, наша молодежь сохранила кое-какие воспоминания о графах из рода Ламбертов. – Мне бы сейчас хотелось услышать, пан Рихтр, могли бы вы опознать тот портрет, под которым должна быть работа Тициана?

– Само собой, – сказал старик, и в голосе его прозвучала обида, что кто-то осмеливается усомниться в его профессионализме. – Я этот портрет узнаю с первого взгляда.

– Отлично, – сказал Станда и потянулся к дверной ручке. – Я думаю, мы прямо сейчас в этом и убедимся. Что вы на это скажете, товарищ ротмистр?

Тот кивнул и сунул пальцы за скрипучий ремень.

– Идем!

И мы пошли.

15. Дикий волк воет, а тонда спит

Между тем новый реставратор устроился на свой лад. Он посиживал у окна на стуле, упершись босыми ногами в стену, и курил трубку. Вынутые из рюкзака вещи были разбросаны по всему столу, на кровати валялась скомканная пижама, на полу в разных углах ботинки.

– О, пардон, – воскликнул он, когда мы ввалились к нему в комнату. – Я позволил себе немножко расслабиться, я не предполагал…

– Нам не хотелось бы вас беспокоить, – сказал Станда с хорошо разыгранной учтивостью, – но мы должны осмотреть картины. Вы, конечно, позволите?

Мужчина забормотал, выражая согласие, и презрительно выпятил вперед бороду.

– Полное барахло, – сказал он, указывая на ряд картин в рамках. – Не понимаю, зачем меня сюда посылали. Ни одна не стоит того, чтобы ее реставрировать. Профессор, правда, предупреждал по телефону, чтобы я не забывал заглядывать под полотна, но я сомневаюсь, чтобы под такой мазней был второй слой. Это, как правило, заметно сразу.

– Вы так считаете? – переспросил ротмистр, немедленно переходя к тому, что его интересовало. – Скажите, вы лично знакомы с профессором Никодимом?

– Разумеется, – ответил реставратор, пристально глядя на милиционера. – Работаем в одном учреждении и, хотя видимся довольно редко, хорошо друг друга знаем. Профессор Никодим наш лучший…

– Да, это нам известно, – неожиданно вступил в разговор Станда и стиснул руку ротмистра. – Думаю, прежде всего попросим осмотреть картины пана Рихтра. Не хотелось бы его задерживать.

Ротмистр Еничек быстро кивнул и позвал старика, чтобы он поискал портрет графини Кейленрейт. Седовласый человек немедленно принялся за работу, перебирая одну картину за другой и внимательно разглядывая каждое полотно.

– Вы что-то ищете? – поинтересовался новый реставратор, но ответа не дождался.

Переходя к третьему десятку картин, пан Рихтр испустил радостный крик.

– Вот она! Взгляните, ничего особенного из себя не представляет, но глаза написаны мастерски. Подтвердите, маэстро, – обратился он к попыхивающему трубкой гостю из Праги, почувствовав, что видит перед собой знатока.

Реставратор равнодушно пожал плечами.

– Допустим, но это все-таки нельзя назвать чудом, достойным картинной галереи.

Взяв картину из рук Рихтра, Станда передал ее заместителю профессора.

– Тем не менее нам бы хотелось, чтобы вы осмотрели этот портрет подробней, – сказал он. – Речь идет не столько о том, что перед нами, сколько о работе, которая может быть под ней.

Реставратор отошел к окну, чтобы на полотно падал свет.

– Очень сомнительно, чтобы портрет этой дамы скрывал что-то другое. Об этом свидетельствует структура холста, на котором он написан.

– Ну, разумеется, – прервал Станда рассуждения специалиста. – Я-то имел в виду другое полотно, которое могло быть закрыто этой как вы выражаетесь, мазней.

Реставратор поднял удивленный взгляд, быстро перевернул картину, и лицо его стало серьезным. Проведя кончиком пальца по серовато-коричневой поверхности, он тщательно ее осмотрел. И, пробормотав: «Любопытно», одним махом смел все со стола, положил картину на столешницу и перочинным ножом выковырнул несколько гвоздиков, которые крепили полотно к раме. – Можно предположить, что здесь была другая картина, – не отрываясь от работы, проговорил он и быстро вынул портрет из толстой, продолговатой рамы. Потом проворно извлек гвоздики, которыми полотно крепилось к раме, и, освободив одну из сторон полотна, спокойно сказал: – Ошибка вышла, граждане. На раме только один холст.

– Быть этого не может! – возопил пан Рихтр, пытаясь вырвать картину у него из рук.

– Один момент, – успокоил его реставратор, забирая картину у старика. – Я не кончил. Сейчас на раме только одно полотно, но еще совсем недавно на нее было натянуто два холста. Нижний кем-то снят, но, судя по тем дырочкам от гвоздей, что остались в раме, ясно, что он здесь был.

– Точно, – подтвердил я, – все так и было.

«Бедняжка Алена, – вдруг пронеслось у меня в голове, – где-то в чулане дрожит от страха. Бог знает, что с ней вытворяет этот негодяй с дробовиком, пока мы разыгрываем здесь детективов. Если бы не Стандино упрямство, мы бы уже вернули картину и освободили Быстроножку».

– Пожалуй, стоит побывать на этой даче, – неожиданно предложил Станда, как будто читая мои мысли.

Ротмистр Еничек кивнул, но с места не двинулся. Морщины на его лбу выдавали усиленную работу мысли. Немного погодя он повернулся к реставратору и почти что приказал:

– Пойдете с нами, вы будете нам очень полезны.

Тот и не подумал отказываться. Спокойно зашнуровав кеды, сунул в карман кисет с табаком и выбил трубку.

– Можно идти. Хотя вы не сказали куда, но я чувствую, что речь идет о каком-то мошенничестве.

Ему не ответили, но каждый наверняка мысленно твердил то же, что и я: «Ты ведь отлично знаешь, что теперь речь пойдет и о тебе тоже!!!»

Старик Рихтр во что бы то ни стало хотел участвовать в нашей экспедиции, но ротмистр Еничек отослал его домой, потому как, заявил он, это поход не для пенсионеров.

– И не для детей. – Еничек ткнул указательным пальцем в Тонду, Мишку и меня. – Ты ведь сам говорил, что у этого человека на даче есть дробовик, – пояснил он, увидев мое раздосадованное лицо. – Каково нам будет смотреть в глаза вашим родителям, если с вами что случится?

– Да что с нами может случиться! – встрял Мишка. – В Лойзу он уже стрелял и только в сосну угодил.

– А вдруг на этот раз он прицелится лучше? – отмахнулся милиционер и обратился к Станде: – В конце концов, отвечаете за них вы, вот вы и скажите. А если они не пообещают ждать вас в замке, заприте на запор двери и ворота.

Станда покачал головой и спокойно сказал:

– К чему? Если они захотят удрать, их и пятью замками не удержишь. Так ведь, Миша?

– Точно, – подтвердил Дикий волк и непримиримо нахмурился.

– Возьмем с собой Крошку, уж она-то справится с этим гадом, – предложил свои услуги Тонда и пододвинул Толстую торпеду носком кеда на обозрение всего общества.

– Мое почтение, – оторопело произнес реставратор, выпустив облако дыма. – Это кто – свинья или собака?

Ротмистр Еничек впервые со дня нашего знакомства от души рассмеялся, Ивана тоже тщетно старалась сохранить на лице серьезность. Только Станду это сравнение не рассмешило.

– Однажды я вас уже просил не осложнять мне жизнь понапрасну. И еще раз прошу об этом, – сказал он, прощаясь с нами. – Дайте мне честное слово, что не удерете отсюда, пока мы не вернемся.

Мы опустили глаза в землю и замерли. Мне было ясно, что препираться со Стандой бесполезно, но я не хотел подавать ему руку первым. Несколько секунд спустя Мишка поднял голову.

– А что нам остается, – вздохнул он и прикоснулся к Стандиной руке, – Честное слово.

Следующим был Тонда и последним я.

Когда за уходившими захлопнулись ворота Дикий волк бросился на траву и отчаянно завыл. Тонда забрался под дерево в тень, обнял Толстую торпеду за шею и прижался к ней, закрыв глаза. Я какое-то время стоял столбом в углу двора, безнадежно уставившись в одну точку. И чуть не плакал.