Текст книги "Охотник на ведьм (ЛП)"

Автор книги: Блайт Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Некоторые не ограничивались обличением вдовы Уилсон и называли новые имена.

Многие обвинения явно делались со злости. В таких случаях Александр подавал писарю знак, и тот фиксировал их на отдельном листке. Тем не менее, встречались и такие вещи, объяснить которые не представлялось возможным, а значит допросить предстояло не только вдову Уилсон, но и ряд других женщин.

– Свидетели еще прибывают, но их мы перенесем на завтра.

Голос священника вернул его в реальность. С удивлением Александр понял, что уже стемнело. Время слишком позднее, чтобы вызывать тех, чьи имена прозвучали.

– А после опросим подозреваемых.

– И вдову Рейд.

Его блуждающее внимание вернулось на место.

– Ее ни в чем не обвиняют.

– Нет, но люди говорят, что с севера деревни часто доносятся странные крики.

Странные крики. Он знал их источник. Что ж, придется ей заговорить.

– Да, нужно узнать, не слышала ли она чего-то подобного.

– Странно, что она не вызвалась быть свидетельницей сама.

Александр уклончиво кивнул.

– Я пошлю кого-нибудь привести ее.

– Нет, – ответил он. Если ее и должны разоблачить, то не таким образом. Он защитит ее мать, пока не выяснит наверняка, кто она. – Я схожу за нею сам, прямо с утра. Прогулка поможет мне прояснить мысли, – прибавил он в ответ на удивленный взгляд Диксона.

Ему понадобится ясная голова – завтра, когда он будет допрашивать подозреваемых.

И Маргрет.

Глава 7.

Когда на следующее утро он постучал в дверь коттеджа, никто не ответил.

Он заглянул в окно, но оно оказалось забрано ставнями. Войти без спроса он не решился. Если мать Маргрет в доме одна, она, чего доброго, может испугаться его и разбушеваться в одном из своих припадков, а то и покалечить себя.

После вчерашнего дождя погода стояла до неприличия прекрасная. Ослепительно голубело небо, рыжела трава. На ветвях деревьев дрожали последние, еще не сорванные ветром листочки. Золотисто-красные, как ее волосы.

Александр одернул себя. Он думает о ней слишком много, слишком часто, слишком… по-доброму. Его задача – найти ее да привести на допрос.

И он, оглядываясь по сторонам, зашел за коттедж.

***

Маргрет вышла из дома покормить цыплят и набрать в бадью воды из ручья. День сегодня выдался таким погожим, что она, покончив с делами, не смогла устоять перед искушением, расстелила на мягкой, влажной траве свою поблекшую шаль и уселась на нее, задрав юбки до колен и подставив ноги солнцу.

Черная ворона, что сидела на дереве рядом, с любопытством посматривала на нее, склонив голову набок.

– Можно, я поделюсь с тобою своими тревогами? – спросила Маргрет шепотом.

Птица каркнула в ответ и, когда Маргрет попыталась изобразить нечто похожее, улетела. Она рассмеялась, гадая, что же сказало вороне ее фальшивое карканье. Потом откинулась на локтях, широко развела ноги и, закрыв глаза, запрокинула лицо к небесам, с наслаждением принимая ласкающее щеки тепло.

Редкие минуты блаженного покоя, когда можно помечтать или вздремнуть.

Или помолиться.

Боже, прошу тебя. Молиться на природе получалось отчего-то проще, чем в церкви. Убереги нас от…

– Маргрет?

Она рывком села. Бог не услышал ее молитву, ибо над нею возвышался не кто иной, как посланник Дьявола.

Заслонив глаза ладонью, она взглянула вверх, на его фигуру, которая загораживала собою солнце и отбрасывала тень на ее лицо. Поспешно одернула юбки и поджала под себя ноги. Какая беспечность – валяться на податливом травяном ложе, выставив на всеобщее обозрение свои шерстяные чулки.

Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться, достаточно большую и сильную для того, чтобы при желании раздавить не только ее пальцы, но и ее жизнь.

Она попыталась забрать руку, он не отпускал, – что было весьма кстати, потому что, лишившись опоры, она наверняка упала бы, и вместо этого привлек ее к себе так близко, что она уловила приставший к нему запах амбры. Запах достатка и безопасности.

Занятно, ведь в его власти было отнять у нее последние крохи и того, и другого.

Он сверлил ее безмолвным взглядом, уже, кажется, нисколько не удивляясь ее глазам, причем смотрел как бы сквозь них и проникал взглядом так глубоко, что впору было заподозрить его в умении считывать людские секреты.

Полезный дар для человека его профессии.

Восстановив равновесие, она сделала шаг назад и вырвала у него свою руку.

– Что? – Довольно с него и одного слова. Нет смысла тратить время на пустопорожние любезности. Он явился сюда не просто так.

– В среду у кузнеца пала корова.

– Сочувствую ему. Но зачем рассказывать об это мне?

– Мы собираем свидетельские показания. Вы должны пойти со мной. Немедленно.

Ее сердце снова заколотилось в том пугающем ритме, с которым гремели копыта его коня.

– Мне нечего сказать.

– Есть сообщения о странных звуках со стороны дороги в Джедборо. Старосты хотят узнать, может, вы тоже слышали нечто подобное.

Кто-то что-то услышал. Ну, разумеется. А если уйти на допрос и оставить мать без присмотра, то все это может повториться снова.

– Я не могу оставить ее одну.

Можно было не вдаваться в объяснения. Он сам все видел и знал.

На его лице промелькнула обеспокоенность.

– Несколько часов, и вы вернетесь. На такой срок вы уже ее оставляли.

– Несколько часов? И вы можете мне это гарантировать?

Ответ ясно читался на его лице. Если допрос пройдет неудачно, ее отсутствие продлится много дольше – если не затянется навсегда.

Что тогда станет с ее матерью?

Он взял ее за плечо.

– Если вы по какой-то причине задержитесь, я придумаю, как привести вас обратно, или же приду сам.

И как поступить? Отказаться? За одно она была ему благодарна: Александр пришел один, сохранив таким образом ее тайну в неприкосновенности. Она вздохнула.

– Хорошо. Я пойду с вами, но сперва приготовлю кое-что, чтобы она заснула.

И когда Александр пошел за нею к дому, она со страхом поняла, что он, увидев, как она смешивает для матери снотворное, еще больше укрепится в своих подозрениях на ее счет.

***

Колдовское зелье. Это было первое, что пришло Александру на ум, когда он проследовал за нею к коттеджу. Он читал о таких вещах, о том, как ведьмы натирали себя особыми притираниями и погружались в глубочайший сон, такой крепкий, что их не могли разбудить даже побои.

Притирания эти, если верить книгам, изготовлялись из жира убиенных младенцев.

У двери она остановилась.

– Будет лучше вам побыть снаружи. Она может вас испугаться.

– В прошлый раз не испугалась же. Напротив, радушно приняла меня и угостила хлебом. – Сейчас он эту женщину одну не оставит. Его доверию есть предел.

Она взглянула на него исподлобья, больше не утруждая себя тем, чтобы прятать глаза.

– Вы же знаете, от раза к разу она вас не помнит. Испугаете ее, и у меня вообще не получится пойти с вами.

Он вгляделся в ее странные глаза, жалея, что не обладает даром провидца. Говорит ли она правду, или же образ преданной дочери – всего лишь личина, за которой скрывается ведьма?

Безнадежен – таков был вердикт Скоби, когда он ошибочно вынес оправдательный приговор. Нет. Больше такого промаха он не совершит.

Александр покачал головой.

– Открывайте дверь.

Вздохнув, она подчинилась и толкнула дверь бедром.

Залитое солнцем синее небо осталось за закрытыми ставнями тесного затененного помещения с почерневшим от копоти потолком.

Ее мать сидела на стуле, лицом к камину. На сей раз его появление не вызвало у нее ни слез, ни гостеприимной улыбки. Застывшая и совершенно неподвижная, она смотрела пустым взглядом перед собой, вцепившись в деревянную фигурку, что лежала у нее на коленях, и осталась таковою, когда они вошли – ни жеста, ни звука, ни поворота головы.

– Иногда с нею случается вот такое, – прошептала Маргрет. – Когда она ничего вокруг не воспринимает.

Он подошел поближе и помахал перед лицом ее матери рукой, но та даже не моргнула. Только слабое дыхание отличало ее от покойницы.

– В таком состоянии она и знать не будет, что вы отлучались.

– Она может очнуться в любую минуту, – возразила Маргрет.

Он отошел в сторону, вспоминая, как резко менялось ее настроение, как в одну секунду она переходила от слез к проклятиям и от проклятий к радостному оживлению.

Кукла, чтобы причинять недругам вред. Загадочное зелье. Окаменевшая женщина. Неужто он и впрямь угодил в логово ведьмы?

По его спине пробежал холодок.

Ему и в голову не приходило, что опасность может угрожать ему самому – до сего момента.

***

Перемещаясь по комнате, Маргрет чувствовала на себе его пристальный взгляд. Когда она достала из шкафа склянку, он мигом очутился у нее за спиною и вытянул шею, заглядывая ей за плечо.

– Что это? – выдохнул он низким, напряженным шепотом.

– Одна из нужных мне трав, – ответила она, тоже зачем-то шепотом, ведь знала же, что мать их не слышит. Потянулась за следующим ингредиентом и врезалась в его руку. Его торс маячил позади как твердая, незыблемая стена. – Сядьте, пожалуйста. Я не могу работать, когда вы стоите так близко.

Он не сдвинулся с места.

– Перечислите их. Скажите, как они называются.

Не оборачиваясь, она оперлась руками о полку.

– Вы травник? Или, быть может, лекарь, который знает их назначение?

– А вы – ведьма, которая варит колдовское зелье?

Она опрометчиво развернулась к нему лицом, и его руки тотчас взметнулись вверх и, ухватившись за полку, поймали ее в ловушку. Она задышала с ним в унисон в неосознанном чувственном призыве. Его рот оказался совсем рядом с ее губами.

Маргрет сглотнула.

– Вам бы очень хотелось так думать, да? Чтобы облегчить себе задачу.

Он нахмурился и выпрямился, наконец-то восстанавливая между ними дистанцию.

– Ничто не может ее облегчить.

– Ах, вот как? Что, настолько тяжко преследовать бедных горемык?

– А о тех горемыках, которых преследуют ведьмы, вы не подумали?

Ее щеки вспыхнули, и на секунду она устыдилась. Зло существовало. Ведьмы существовали. Так, по крайней мере, утверждала Церковь. Только ни она, ни ее мать к их числу не принадлежали.

– Вот это, – начала объяснять она, – белена. – Она взяла щепотку сушеных листьев, купленных за большие деньги у одной женщины в Эдинбурге. Когда ее запасы иссякнут, пополнить их будет негде.

Маргрет ненавидела применять это зелье и не потому, что жалела редкие травы. После него мать погружалась в глубокий сон и, если ошибиться с дозировкой, могла никогда не проснуться. И все же она решилась пойти на риск. Лучше так, чем оставить мать в одиночестве, когда в любой момент она может очнуться и причинить себе вред или раскрыть их тайну.

– Белену используют ведьмы, – сказал он.

Она раскрошила бархатистые листья в маленькую ступку и наморщила нос против гадкого запаха. Еще одна причина, по которой она не хотела пускать его в дом.

– Как и папские монахи. – Она заработала пестиком, растирая листья в пыль. – Теперь вы назовете меня паписткой?

На последнем слове она прикусила язык. Это обвинение было почти таким же опасным, как обвинение в колдовстве.

Если она и надеялась озадачить его, то ее ожидало разочарование.

– Я не знаю, кто вы, вдова. Как раз это я и пытаюсь определить.

Вдова. Произнесенное его устами, это слово приводило ее в смятение. Ты познала мужчину, намекало оно. Ты принадлежала ему.

– А теперь, – прошептал он в тишине, – объясняйте все, что вы делаете.

И она подчинилась, называя по очереди все ингредиенты, которые измельчала и смешивала. Он наблюдал за нею через плечо, его запах, теплый как дыхание земли, перебивал зловоние истолченных трав.

– Кто научил вас этому? – наконец спросил он, когда она размешала порошок в маленькой кружке с элем.

– Одна знакомая.

Один ангел, чуть не вырвалось у нее. Та женщина была соседкой ее матери по камере в Эдинбургской тюрьме. Насмотревшись на ее мучения, она отвела Маргрет в сторонку и поделилась с нею этим рецептом – шепотом, поскольку обе знали, что им грозит смерть, если кто их услышит.

Интересно, что с нею сталось потом, с этой женщиной.

– Знакомая из Глазго?

Она не ответила. Любой ответ, даже самый невинный, пробьет в ее защите брешь.

– Будете допрашивать меня прямо здесь? Если так, то незачем переводить зазря травы, чтобы ее усыпить.

Молчаливым кивком он приказал, чтобы она продолжала. Напряжение, скрутившее Маргрет, схлынуло так стремительно, что она пошатнулась.

Александр подхватил ее за плечи, и на какой-то миг она прильнула к нему ослабевшим телом, соблазненная его запахом, его силой, его уверенностью. Он был так уверен в себе. Тверд. Непреклонен. Она же так давно существовала в этом мире без опоры, что почувствовала неодолимую потребность хоть ненадолго прислониться к чему-то незыблемому.

Ее груди расплющились о его торс. Желание. Слепящее, как вспышка молнии. Затем удивление. И – голова кругом.

И алчное, развратное томление, название которому она не могла подобрать.

Боясь встречаться с ним взглядом, она опустила глаза на его голую руку на своем рукаве. Она была большая, но не грубая. Безупречной формы, словно ее высекли из мрамора и оживили.

Кончиками пальцев она провела по ее тыльной стороне, очерчивая костяшки, следуя за прожилками вен, не в силах отвести взор от этой совершенной руки.

Он не проронил ни звука. Потом она услышала сдавленный вздох, похожий на проглоченный стон.

Ее пальцы добрались до преграды белоснежного манжета на запястье и остановились.

Он выпустил ее рукав. Перевернул руку, развернул ладонь, как будто предъявляя открытую рану, которую просил излечить, и этот жест впервые сделал его уязвимым.

Она гладила его кожу, остро ощущая соприкосновение кончиков пальцев с его ладонью. Поднять глаза она не смела. Если не смотреть друг на друга, можно притвориться, что ничего этого не происходит. Сделать вид, что ничего нет. Нет искры, нет пламени, угрожающего сжечь дотла их обоих.

Его ладонь превратилась в кулак. Замок защелкнулся, и ворота закрылись.

Кулак поднялся вверх. На секунду она испугалась, решив, что он собирается ее ударить.

Но вместо этого кулак разжался. Он накрыл ладонью ее щеку, поднимая ее лицо. Их глаза встретились, и каждый со страхом, не решаясь довериться, искал, что кроется во взгляде другого – добро или зло.

Способен ли он обидеть ее, этот человек? Когда она смотрела ему в лицо, когда замечала в его глазах пробивающуюся изнутри муку, то была готова поверить, что нет.

Ее вниманием завладели его губы, твердые, узкие, требовательные. Губы, разучившиеся улыбаться. Они вновь вопрошали, но на этот раз задавали вопрос, ответить на который стремилось ее тело. Ее душа.

Да.

Она подалась к нему, прикрывая веки, и отпустила себя, чтобы хоть на мгновение раствориться в его силе…

Он тотчас убрал руку с ее щеки и отклонился назад.

Ее глаза распахнулись, и она сделала попытку отстраниться, спрятаться от его взгляда, преисполненного шока и подозрения.

Он вновь обратился в непроницаемую стену.

– Хочешь соблазнить меня, ведьма?

Она тяжело задышала от гнева – на него, на себя, на то, что позволила себе расслабиться. Этот человек предлагает тюрьму, а не убежище.

– Хочешь заманить меня в ловушку, охотник?

– Маргрет! Что случилось?

Мать выплыла из того странного мира, где пребывала все то время, пока сидела, безмолвная и неподвижная, у камина. Давно ли она наблюдает за ними? И что она успела увидеть?

– Ничего, мама. Я приготовила напиток, чтобы тебе было легче уснуть.

Она шагнула к матери, а он, пропуская ее, отошел на безопасное расстояние.

Глава 8.

Всю дорогу, пока они шли в деревню, Александр молчал. Воюя сам с собой, он пытался обуздать свое тело, которое, отказавшись его слушаться, чуть было не перешло под ее контроль.

– Что меня ждет? – наконец спросила она.

Он даже не повернул головы из опасения опять угодить в силки сочувствия к ней или кое-чего похуже.

– Вас опросят старосты.

– Не вы?

– Нет. – Он не сумел скрыть облегчения, поскольку сомневался в том, что, глядя на нее во время допроса, сможет сохранять голос ровным. – Я буду советовать им, и все.

– Какие вопросы они будут задавать?

– Они захотят узнать, чем вы можете помочь нам в поисках ведьмы. Вдруг вы что-то слышали или видели.

– Вы уверены в том, что ведьма вообще существует?

Уверен ли он… Маргрет озвучила его собственные сомнения. А может, это она внушила ему неуверенность, пока обольщала его? Однажды у него уже не получилось отличить добро ото зла. Получится ли теперь?

Александр оставил ее вопрос без ответа. Впереди показалась церковь, строгое квадратное здание, стоящее на голом, обдуваемом ветрами пригорке. Что он скажет старостам, когда войдет внутрь?

Он не доверял своему голосу.

Он перестал доверять себе.

Но когда они вошли в церковь, оказалось, что там никого нет, кроме писаря, отвечавшего за внесение в протокол имен и свидетельских показаний, и нескольких стоящих у алтаря прихожан.

– Старосты сделали перерыв на обед, – сказал писарь, когда Александр препоручил ему Маргрет. – Скоро должны вернуться. Их нет уже больше часа.

Значит, уже полдень. Александр и не заметил, как пролетело время. Первым его порывом было наскоро опросить ее самому, чтобы Маргрет успела вернуться в коттедж до пробуждения матери, но выделить ее, проявить к ней особое отношение он не мог.

И проклял себя за то, что ощутил эту потребность.

Сидеть и томиться ожиданием рядом с нею было выше его сил, и Александр вышел из церкви, однако, не успел он дойти до главной дороги, как встретил священника в компании Роберта Пратта, и вместе с ними пошел назад.

– Хорошо, что вы вернулись, – сказал Диксон. Глаза его смотрели устало, голос был хриплым после полутора дней дотошных допросов.

– Что было утром?

– В основном поток всяческих жалоб, – ответил тот. – Вы оказались правы. Многие не преминули воспользоваться случаем, чтобы поквитаться с соседями, стоило лишь спросить. И у нас есть новое обвинение.

– Еще одна ведьма?

– Нет. Изобел Бойл, хозяйка таверны, обвинила Джорджа Коммона в клевете за то, что он назвал ее добрый эль разбавленной мочой.

Губы Александра дрогнули, и он с трудом удержался от смеха. Ну, если это худшее, что они услыхали сегодня… можно только порадоваться.

– Она требует вызвать его на собрание для ответа?

Священник кивнул.

– А перед тем, как мы вынесем решение, несомненно, заставит нас попробовать свое варево.

И желающих выступить экспертами по этой части будет хоть отбавляй, мысленно заключил Александр.

– Вы улыбаетесь, а меж тем было и несколько тревожных свидетельств, – сказал Диксон. – Многие подтвердили слова кузнеца. Они тоже слышали, как призрачный голос кричал «скут» или «скуп». Что это может значить?

В сознании Александра эхом отозвались уносящиеся в ночь крики матери Маргрет. Он открыл было рот, но слова застряли у него поперек горла, и он закашлялся, прежде чем смог выдавить из себя ответ.

– Что-то знакомое. Надо подумать.

Они зашли в храм. Маргрет, закутанная в свою черно-белую клетчатую шаль, взглянула на него и сразу же отвернулась. Он тоже поспешил отвести от нее взгляд, но внутри, по всем членам его тела, разлилось тепло.

– А где остальные? – спросил он Диксона, когда они подошли к столу, за которым утром восседало пятеро старост. Теперь их осталось двое – сам Диксон и Роберт Пратт, тихий человечек, от которого за два дня допросов Александр не услышал ни звука.

– Вернулись к домашним делам. Никто не ожидал, что все затянется так надолго. Что их будет так много. – Он кивнул в сторону алтаря, где помимо Маргрет стояло с полдюжины желающих дать показания.

Александр не стал оглядываться, испугавшись, что глаза вопреки его воле вновь уставятся на нее.

– А Оксборо? – Граф тоже отсутствовал.

– Его вызвали домой, – кратко пояснил священник, покосившись на покаянную скамью.

Похоже, на следующей неделе там будет сидеть графская дочка, подумалось Александру.

– Вы должны провести допрос вместе с нами, – сказал Диксон, когда Александр направился на свое обычное место.

– Но это дело церковных старост, – запротестовал он, глядя, как писарь уводит Маргрет и остальных прихожан к выходу, чтобы у них не было возможности подслушать и повторить показания друг друга. – Я ведь даже не состою в вашем приходе.

Но священник, обычно кроткий и мягкий, стоял на своем.

– Без вас нам нипочем не справиться с этим злом.

Загнанный в угол, Александр кивнул.

Оставалось только надеяться, что, выпытывая ее секреты, он заодно не выдаст свои.

***

Маргрет вместе со всеми осталась ждать в тесном притворе.

Зарядил дождь, и барабанная дробь капель заглушила доносящиеся изнутри голоса. Лишь изредка она различала отдельные слова. Стоя в толпе, Маргрет не сводила глаз со стены ливня. Никто не переговаривался. Все знали, что из обвинителя с легкостью можно стать обвиненным. Любые разговоры могли выйти боком.

Одна женщина плакала. Слезы заливали ее лицо, время от времени она шмыгала носом и утиралась рукавом, но слезы продолжали струиться по ее щекам и капать с подбородка.

Другая принесла с собою младенца, которого, очевидно, не с кем было оставить. В то время, как плачущая женщина смотрела застывшим взглядом на дверь, эта глядела только на малыша, держась за его крохотный пальчик и обдувая нежные щечки. Младенец, пребывая в блаженном неведении о мировом зле, махал матери ручками и заливался смехом. Его смех не вязался с напряженной обстановкой.

Разговаривая с Александром, Маргрет привыкла не опускать головы и смотреть прямо в его черные глаза, и теперь заново приноравливалась кутаться в шаль, отгораживаясь от людей, и не поднимать глаз от грубых досок пола.

Она украдкой взглянула на женщину, стоявшую рядом. Это была сестра жены старосты Пратта, та, что косо смотрела на нее в день, когда Маргрет впервые столкнулась с охотником на ведьм. Глаза ее были прикрыты, руки сложены в молитвенном жесте.

Заметив на себе взгляд Маргрет, она отшатнулась.

– Такие, как ты, пусть не ждут от меня пощады, – прошипела она. – Я потолкую с ним, с этим охотником, я расскажу ему все.

– Что – все? – Маргрет вздрогнула и покрепче запахнула шаль. – Что вы имеете против меня? Я не сделала вам ничего дурного.

Их глаза встретились, и ее захлестнул страх.

– Не смотри на меня! – взвизгнула женщина, закрывая лицо ладонями. – Ишь, чего вздумала, наводить на меня порчу, да еще в церкви! – Она попятилась от нее и врезалась в противоположную стену.

Маргрет возвела глаза к потолку, потом прислонилась затылком к стене и, борясь со страхом, зажмурилась. Лучше вовсе ни на кого не смотреть.

Она услышала, как вызвали следующую свидетельницу, но даже не шелохнулась, не посмотрела, кто же ушел, из боязни навлечь на себя новые обвинения. Она стояла и слушала звуки дождя, который с ровным, несмолкаемым шумом низвергался на землю.

– Вдова Рейд!

Маргрет открыла глаза. Рядом стоял писарь. Она осталась одна, все остальные свидетели разошлись. Наверное, Александр не смог изменить порядок и вызвать ее вне очереди.

– Да?

– Вас вызывают.

Она последовала за ним, гадая, сколько времени прошло, пока она ждала, и уповая на то, что мать еще спит. Из-за дождя и туч, заслонивших солнце, было невозможно понять, день еще или уже вечереет. В церкви было темно. Однако, очутившись внутри, она сразу нашла взглядом Александра. Он сидел среди старост.

Он солгал. Он же сказал, что не будет меня опрашивать. Он обо всем им расскажет.

Или заставит рассказать ее.

Александр, Диксон и староста Пратт сидели за длинным столом, а по центру стола стоял ларец, где лежала Библия. Оставив Маргрет стоять напротив, писарь сел с ними рядом и пододвинул свечу поближе к своим бумагам.

– Садитесь, вдова Рейд, –  произнес Александр – приказывая, а не приглашая.

Она заметила перед собой стул и, подивившись этой неожиданной доброте, осмелилась поднять голову.

Его черные глаза смотрели на нее холодно и осуждающе. Ни малейшего снисхождения, ни капли сострадания не было в его взгляде. В этот момент, в скачущем пятне света от свечи, он выглядел воплощением Дьявола.

Маргрет села, но облегчения это не принесло, хоть она и провела на ногах несколько часов. Каждый ее нерв, каждый мускул был напряжен. Все ее существо было готово бежать отсюда прочь.

Но бежать было поздно.

– Так о чем вы хотели спросить, мистер Кинкейд? – сказала она, когда молчание стало невыносимым.

Он моргнул, и ей показалось, что между его бровями залегла маленькая складка.

– Я должен привести вас к присяге.

Она сглотнула, не готовая к такому повороту.

Священник открыл ларец, достал оттуда Библию и, бережно держа ее двумя руками, протянул Маргрет.

– Клянитесь говорить правду и честно отвечать на вопросы.

Она положила руку на обложку, надеясь, что дрожит не слишком заметно.

– Клянусь.

Он убрал Библию на место и сел.

Кинкейд начал допрос.

– Вдова Рейд, многие жители деревни сообщают о странных видениях и звуках, а также о вещах, не поддающихся материальному объяснению. Скажите, вы сами слышали или видели нечто подобное?

Она покачала головой.

– Нет.

У того, что она видела и слышала, было объяснение. И вполне материальное.

Он не сводил с нее тяжелого, немигающего взгляда.

– Быть может, вы слышали или видели, как один сосед проклинает другого?

Ее губы раздвинулись. Во рту пересохло, она попыталась сглотнуть и не смогла. Конечно, слышала. И видела тоже. Кинкейд сам был свидетелем тому, как ее мать проклинала кузнеца и его потомков.

Она перевела взгляд на священника, потом посмотрела на старосту. Оба молча ждали, что она скажет.

Если ответить да, если сказать правду, они спросят, кого она видела. Накажет ли ее Господь за ложь во спасение?

Александр снова заговорил:

– Вдова Рейд, повторяю. Вы слышали…

– Я поняла вопрос.

Словно воочию она увидела, как мать, беспомощная жертва собственного разума, лежит, скорчившись, на кровати. Нет. Ради нее она сделает все, даже если охотник на ведьм или сам Господь Бог покарают ее за ложь.

– Нет. Ничего подобного я не слышала.

Глаза его широко раскрылись, потом сощурились. Она стиснула пальцы, готовясь к тому, что сейчас он встанет, укажет на нее пальцем и уличит во лжи, но вместо этого он откашлялся и спросил:

– Вы уверены? – В его тоне читалось предупреждение. Призыв к чему-то, что могла услышать она одна. – Я даю вам время подумать.

Думать было не о чем.

– Уверена.

Вперед выдвинулся священник.

– Вы когда-нибудь посещали вдову Уилсон?

Так вот кто попался к ним в лапы. Сварливая старуха-ворожея. Маргрет мысленно помолилась о ее спасении.

– Нет, никогда.

До сей поры молчавший староста Пратт влез со своим вопросом:

– Ночью, на улице, вы не видели, часом, загадочных призраков?

Она покачала головой, с облегчением ухватившись за возможность перевести взгляд с Кинкейда на кого-то другого.

– Я праведная женщина. Живу тихо. Ничего подобного я не видела.

– Вы говорите, вы праведная женщина. – Властный голос Кинкейда заставил ее снова перевести взгляд на него. – Значит, вы не знакомы с Дьяволом?

О, она была с ним знакома. Дьявол не раз встречался на ее пути в обличье мучителей, которые устраивали на своих жертв облавы, протыкали их шилом, подвешивали на крючья и держали в железных масках, пока те не сходили с ума.

– Нет.

– Подумайте хорошенько, – вмешался священник. Его голос звучал предостерегающе, как на воскресной проповеди. – Так или иначе, но Дьявол искушает всех, разве не так?

В памяти всплыла цитата из катехизиса. Соблазненные коварством и искушением Сатаны, наши прародители согрешили, съев запретный плод. По причине этого греха они отпали от своей первоначальной праведности и общения с Богом, и посему стали мертвыми во грехе. Да. Церковь учит, что Сатана вводит во искушение все человечество. Отрицать это нельзя.

– Дьявол приходит искушать грешников, – ответила она. Знакомые с детства слова всплывали в памяти без труда. – Но праведники избавлены от этого Божьим заветом благодати и верою во Христа.

Получив это почти идеальное с точки зрения церковной доктрины объяснение, священник откинулся на спинку стула и расспрашивать дальше не стал.

Но взгляд Кинкейда, прикованный к ее лицу, даже не дрогнул.

– Еще вопрос. Как известно, ведьмы, заключив союз с Дьяволом, готовят зелья из белены и насылают порчу с помощью особых кукол. Быть может, вы видели или знаете кого-то, кто бы занимался такими вещами?

Она обернулась к нему и попалась в ловушку его непримиримого взгляда. Он видел, как она готовила для матери снотворное зелье. Видел, как та возится с Генриеттой. И знал, или по крайней мере догадывался, что она должна ответить на этот вопрос.

– Нет. Не видела и не знаю.

Это не ложь, сказала она себе. Дурным целям ни зелье, ни кукла никогда не служили.

– Подумайте. Возможно, незадолго до прихода сюда.

Что, если он прознал о их прошлом? Но откуда? Что ж, она уже солгала. Одна ложь или десяток, значения уже не имеет. Чтобы спасти мать, она солжет тысячу раз.

– Нет, – ответила она и задержала дыхание. Всего одно его слово – и ее жизнь закончится здесь и сейчас. Она осмелилась вознести молитву.

– Вы когда-нибудь слышали слово «скуп»?

Это было не то слово, которое она ожидала, но ее молитвы о том, чтобы Александр забыл ту ночь на мосту, Господь не услышал.

– Скуп?

– Некоторые слышали его как «скук» или «скут».

– Что это значит? – медленно спросила она, надеясь, что он не догадался.

– Это мы и пытаемся выяснить, – сказал Александр.

– Почему вы спрашиваете об этом меня? – Может, получится отвлечь их, перевести их внимание на другое.

– Люди слышали его перед тем, как…

– Вдова Рейд, – прервал Александр объяснения Диксона. – Вы здесь не затем, чтобы задавать вопросы. Отвечайте. Вы когда-нибудь слышали это слово?

– Нет, мистер Кинкейд, – ответила она, встречая его взгляд. – Никогда.

Он смотрел на нее в упор, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Она ждала, когда он заговорит, ничуть не сомневаясь в том, что услышит, точно зная, какие слова он произнесет.

Ее мать – ведьма. У нее есть кукла. Она кричала то самое слово. Она…

Он открыл рот.

– Можете идти.

Ее отпустили, но в первое мгновение она не смогла сдвинуться с места, оцепенев, как бывало иногда с матерью. Потом встала. Пошатнувшись на неверных ногах, коснулась края стола и кивнула.

– Благодарю вас.

И отвернулась, чтобы скрыть заполонившее ее облегчение.

Сзади скрипнули ножки стульев.

– На сегодня закончим, – произнес Александр. – Я прослежу, чтобы она благополучно добралась домой.

Пока он раздавал последние указания, она запахнулась в шаль и приготовилась отказаться от его компании, но поняла, что не посмеет. Если когда-либо она и надеялась привлечь его на свою сторону, то теперь эта надежда умерла.

Она солгала. И он знал об этом. Его доверие утрачено навсегда.

Когда они вышли, снаружи было темно. Резкий ветер гнал по небу серые тучи. Дождь затих, но завтра могла случиться новая буря. Или раньше.