Текст книги "Охотник на ведьм (ЛП)"

Автор книги: Блайт Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Так вы видели что-нибудь или нет?

Что на это ответить? Кого он видел – ведьму или душевнобольную?

– Видел. Кое-что.

Священник вытаращил глаза.

– Что же?

– Я пока ни в чем не уверен и не стану делать поспешных выводов. Что касается кузнеца, то несведущему в этих делах легко ошибиться, потому вы и пригласили меня.

Мысленно он отчитал себя. Именно того и добивалась молодая вдова, чтобы он позволил злу процветать в то время, как обязан был вырвать его с корнем. Но не наделать ошибок – его священный долг, особенно в свой первый раз.

– Но вы увидели…

– Никого из тех, кто в воскресенье приходил в церковь. – Это была правда. Матери Маргрет в церкви не было. Но теперь священник перестанет искать ведьму в ком-то из местных, а то и вовсе решит, что то было привидение.

– Точно? Вы же приехали совсем недавно. Вам сложно, наверное, упомнить их всех. – Тут его озарила новая мысль. – Хотя, может, кузнец и прав. Бесси, вдова Уилсон, по слухам давно занимается ворожбой. И она пропустила воскресную службу.

Александра немного отпустило. Быть может, мать Маргрет невиновна. Но не получится ли так, что, пытаясь защитить одну, он навлечет ложное обвинение на другую? Нет. Ворожба стоит в шаге от колдовства.

Он кивнул.

– Нужно привести ее и опросить в присутствии старост.

Диксон выглянул в окно.

– Идемте. Если выйдем прямо сейчас, то вернемся к полудню.

Он поднялся наверх за плащом, попутно размышляя о том, не позволил ли жалости затуманить свою беспристрастность. Маргрет Рейд скрывала что-то еще. Священник сказал, она привезла письмо из своего старого прихода.

Письмо, в котором не говорилось ни слова о ее сумасшедшей матери.

Глава 5.

Когда Александр вышел на улицу, накрапывал дождь. В воздухе висела плотная, как туман, морось. Вокруг кузнеца и его жены толпилась и внимала их небылицам кучка местных крестьян.

– Значит, ведьма это вдова Уилсон? – спросила его жена кузнеца.

– Пока неясно, – ответил Александр.

Рядом фыркнула какая-то женщина.

– Я бы не удивилась. Говорят, в свое время она развлекала солдатню, если вы понимаете, о чем я.

Диксон махнул в сторону юга.

– Ее дом вон там, на холмах за графской башней. Далековато, но не настолько, чтобы пропускать службы, чем она частенько грешит.

Когда Александр вместе с Диксоном  ступил на тонкую тропку и двинулся в путь, за ними, держась на расстоянии, последовали не только двое мужчин, которых священник попросил о помощи, но и все желающие увидеть, как изловят ведьму.

Пока текло время и тянулась дорога, Александр терзался, ломая голову над тем, что же он делает, умалчивая о матери Маргрет: защищает ли невиновную или покрывает падшую.

У башни Оксборо они задержались, чтобы рассказать графу о том, что произошло, а потом углубились в холмы и пошли вдоль русла бурлящей реки к ее истоку. Некоторые, включая жену кузнеца, к тому времени повернули назад, но с полдюжины человек по-прежнему плелись за ними по пятам, сохраняя безопасную дистанцию. Когда они добрались до места, солнце совсем скрылось за тучами, и жилище вдовы Уилсон погрузилось в тень.

Ее крохотная хижина, самая плохонькая из всех, что Александр видел в деревне, стояла на подветренном склоне холма. Состояла она явно из одного помещения, на скате крыши заместо трубы была проделана дыра для отвода дыма.

– Она живет одна? – спросил он.

Диксон кивнул.

– Муж ее был пастухом. Он умер пару лет назад от лихорадки. Ей дали жетон нищенки, чтобы побираться, но она ни разу им не попользовалась.

Они постучали в дверь. Никто не ответил.

– Да это точно она, – крикнул кузнец, который еще час назад ни в чем не был уверен. – Всего разок взглянула на наш дом и наложила на меня проклятие. Вот и нога уже заболела.

Александр оглянулся. Долину внизу заволокло туманом – мирным, таинственным.

Входная дверь была крепко заперта на засов. Изнутри не доносилось ни звука. Диксон постучался еще раз.

– Вдова Уилсон! Это преподобный Диксон. Ответьте, вы дома?

– Уходите! – отозвалась она, наконец.

– Вдова, нам необходимо поговорить с вами, – произнес Александр в щель между досками. – Откройте дверь.

– Говорю вам, она ведьма! – вскрикнула позади какая-то женщина, и толпа испуганно загудела.

– Сжечь ее!

– Тихо! – осадил их Александр, чтобы остановить панику.

– Никакая я не ведьма! – взвизгнул голос за дверью.

– Так это или нет, мы выясним в свое время, – сказал Александр. Эта неуклюжая официальная фраза, которой его научили, была слабым оружием против их страха. – А теперь открывайте дверь.

Тишина.

Наконец дверь, скрипнув, приоткрылась, и на него уставились слезящиеся глаза. Вдова Уилсон оказалась пожилой женщиной, сгорбленной и высохшей. Если ей и впрямь доводилось развлекать солдат, то, наверное, в самую первую кампанию Монтроза.

– Оставьте меня в покое.

Александр вывел ее наружу, загораживая от тех, кто был готов свершить суд прямо на месте.

– Куда можно ее поместить?

Диксон нахмурил брови.

– Тюрьмы у нас нет, деревня-то маленькая. – Он окликнул одного из крестьян: – Роберт, может, к тебе в сарай? – Тот кивнул.

Вдову затрясло, и Александр это почувствовал.

– Я ничего не сделала.

– Тогда вам нечего опасаться. – Он лгал и осознавал, что лжет. Вдову Уилсон при любом исходе ожидали впереди тяжкие испытания.

***

Уже смеркалось, когда вдову Уилсон поместили под замок в сарае мельника. Сыну его заплатили за то, чтобы он сторожил ее, и наказали всю ночь не давать ей спать. Обычно ведьму сперва допрашивали и держали без сна только в том случае, если она отказывалась отвечать, но Александр счел, что перемена порядка ускорит дело.

Впору было торжествовать, но вместо этого на душе у него было неспокойно.

Пока они месили грязь, возвращаясь через холмы в деревню, он выслушивал все новые и новые обвинения. Этого сглазили. Тот видел, как она ворожит. У третьего пал теленок и занемогло дитя. Все свои беды они с готовностью переложили на старуху, чья вина еще не была доказана. Можно было даже не сомневаться: когда старосты пригласят свидетелей, явится вся деревня.

К тому времени, как Александр поднялся в свою комнату, туман снаружи сменился настоящим дождем. Придвинув поближе свечку, он разложил на столе трактаты о колдовстве вместе со своими записями, оставшимися после обучения в колледже.

Он должен быть готов. Должен быть полностью уверен в своих силах.

Прежде чем углубиться в чтение, он достал и положил рядом медное шило, приобретенное за свой счет.

Длиною около восьми дюймов, оно имело удобную граненую рукоять, чтобы не скользить в руке.

Чистое, новенькое, ни разу еще не использованное, шило дразнило его, поблескивая в мерцании свечи. Всем остальным этот инструмент дарил Скоби в знак того, что ученик заслужил право пускать его в ход.

Всем, кроме него.

Хватит ли тебе знаний, чтобы выявить ведьму? Какие секреты мог утаить от тебя Скоби?

***

Обучение Александра оборвалось вскорости после того, как он признал одну женщину невиновной. Скоби, кажется, был несколько разочарован, но только вздохнул и оспаривать его решение не стал. До следующего раза.

Ибо во второй раз Александр ошибся. Он признал невиновной женщину, которая была ведьмой, но Скоби успел вмешаться, и ее отправили на костер.

Она была ведьмой и по его милости чуть не вышла на волю, чтобы продолжать причинять зло ни в чем неповинным людям. Александр спрашивал, допытывался, пытался узнать и понять, в каком месте он совершил ошибку, но Скоби, качая головой, назвал его безнадежным и отстранил от занятий. Когда Александр уже собрался уходить, пришел запрос о помощи из далекой деревенской церквушки. Скоби бросил его на пол. Ему это дело показалось мелким.

Выждав, пока он отвернется, Александр подобрал несчастную записку. Он сам отзовется на их просьбу. Скоби узнает об этом только после того, как Александр отыщет ведьму и докажет, на что он способен. На сей раз он не допустит ошибки. На сей раз виновной не уйти от расплаты.

Он открыл один из трактатов и погрузился в чтение.

Обвинить в колдовстве было легко. Основанием для такого обвинения могла послужить дурная репутация, и этого было достаточно. Гораздо труднее было доказать соглашение с Дьяволом, ведь его свидетелями были только сама ведьма и Сатана.

Основы науки о колдовстве заложила «Демонология», сочинение покойного короля Якова, написанное более шестидесяти лет тому назад, еще до войн, до того, как Шотландия, а с нею и весь остров, превратилась в сплошное поле боя, а ее жители попали под перекрестный огонь сражающихся сторон.

Война началась и со временем закончилась, но ведьмы остались.

В колеблющемся свете свечи буквы поползли по странице. Он моргнул, протер глаза и уставился на свое отражение в оконном стекле.

Перед глазами возникло лицо Маргрет. Как она умоляла его не выдавать ее тайну. Он уступил, но кто прислушался к нему, когда он умолял ведьму сохранить жизнь его матери?

Никто.

Маргрет заявила, что ее мать сумасшедшая, но разве безумие не может быть признаком одержимости Дьяволом?

В первые дни после смерти матери им завладела такая боль, такие горечь и раскаяние, что Александр заподозрил, не обезумел ли он, не стал ли он сам одержим Дьяволом. Он изводил себя и родных вопросом, все ли было сделано для того, чтобы спасти ее; в конце концов, узы, которые связывали его с отцом и братом, распались, и он ушел. Да и к чему младшему сыну оставаться в семье? Какое-то время он дрался на стороне молодого короля Карла, пока тот не потерпел поражение, а затем поступил в Абердинский университет, где изучал законы, по которым колдовство считалось преступлением.

Потом он услышал о Джеймсе Скоби.

Александр взял в руки шило и повертел его в пальцах, набираясь решимости сделать то, что должно быть сделано. Нельзя отступать на середине пути, теперь, когда у него есть цель, когда его гонит вперед надежда спасти хотя бы одного человека от того, что пережила его мать, от горя, которое пережил он сам. Одна промашка – и, если не быть начеку, он проиграет. Опять.

Отложив шило, он придвинул огарок свечи поближе и обратил взор на следующую главу трактата. «Ведьма делает марионетку, символизирующую ее жертву, и втыкает в нее булавки, отчего у жертвы в том же самом месте развивается недуг, порою смертельный».

Марионетку… или куклу. Вроде той, что была у матери Маргрет.

Он заложил страницу закладкой и закрыл книгу.

Возможно, она всего лишь несчастная обезумевшая женщина, но не исключено, что ее безумие – признак чего-то более зловещего.

Письмо из прихода Маргрет. Надо бы взглянуть на него.

***

– Покажите мне рекомендательное письмо Маргрет Рейд, – отрывисто попросил он Диксона, спустившись наутро вниз, и тот закивал, словно эта просьба подтвердила его давние подозрения.

– Вы полагаете, что… – Священник осекся при виде каменного выражения на лице Александра. – Разумеется. Оно в церкви, в приходской книге.

В полном молчании они дошли до церкви, где Диксон достал приходскую книгу, нашел между страницами сложенный лист бумаги и протянул ему.

Александр развернул письмо – медленно, словно внутри содержались секреты, которые он не хотел узнавать.

Сим письмом доношу до вашего сведения, что вдова Маргрет Рейд, состоявшая в моем приходе в Глазго, зарекомендовала себя честной, благочестивой и добронравной женщиной. Она исправно посещала службы и выплачивала взносы. Муж ее также состоял в моем приходе и до самой своей смерти был достойным его членом. Ее отец скончался три года назад. Из родственников у нее остался только кузен. Препоручаю ее вашим и Божьим заботам и прошу взять на себя духовное руководство над нею.

Он взглянул на подпись.

– Вы знакомы с ним лично?

Диксон покачал головой.

– Генеральная ассамблея давно не собиралась… – Он не закончил фразу.

Как и многое другое, ежегодные собрания священнослужителей пали жертвой затяжной войны.

Александр перевернул листок. Пусто. Никаких сведений о ее муже – ни о его социальном статусе, ни о причине смерти. Словно он был невидимкой.

И ни слова о ее матери. Почему здесь сказано только об отце и кузене?

Он перечитал письмо и, неожиданно осознав, что выучил его наизусть, резким жестом вернул священнику.

– Толку от него чуть.

– Да? – Диксон заметно расстроился. – К нам нечасто забредают чужаки.

– Он упоминает ее отца, кузена, но не… – Александр не хотел предавать ее. Без доказательств – нет. – Но молчит о других членах семьи. Я напишу в Глазго и попрошу рассказать о ней поподробнее.

Диксон вздохнул.

– Он ответит только в том случае, если письмо придет от меня. Скажите, что вы хотите узнать, и я свяжусь с ним сам.

– Сегодня до полудня меня не будет. – Прежде чем допрашивать Бесси Уилсон, не лишне потолковать с Маргрет Рейд. – А вы пока оповестите старост о собрании.

Диксон кивнул.

– Мы соберемся завтра.

***

Во вторник, словно в противовес тому, что произошло накануне, мать Маргрет совершенно успокоилась, а к среде наладилась и погода – перестало лить, выглянуло солнце, на улице потеплело, создавая иллюзию, что все снова хорошо.

Мать оправилась настолько, что помогла ей со стряпней. Отправив в печку первую партию хлеба, Маргрет закрыла глаза и вдохнула кисловатый аромат поднимающейся опары…

Она вновь маленькая девочка, мнет ладошками шарик теста, который дала ей мать, чтобы потренироваться. Вот шарик превратился в лепешку, и перед тем, как отправить ее выпекаться, она легонько прижимает тесто рукой, оставляя сверху отпечаток растопыренной ладони, а когда лепешка, горячая и хрустящая, появляется из печи, Маргрет смазывает ее маслом и с наслаждением вкушает свой первый хлеб.

– А помнишь… – начала было она, но, взглянув на мать, осеклась. У нее почти не осталось воспоминаний.

Мать дотянулась до ее головы и погладила по волосам.

– Я люблю тебя, кроха.

Кроха. Ее детское прозвище, ласковое обращение из прошлого, когда мать заботилась о дочери, а не наоборот.

И всего на секунду, но Маргрет увидела, как в обращенных на нее глазах матери промелькнула тень ее прежней.

Аромат свежевыпеченного хлеба внезапно стал жестоким напоминанием о том, что она давно не ребенок, а ее мать – больше не мать.

И вдруг – топот лошадиных копыт, а затем настойчивый стук в дверь.

Мать испуганно вскинула голову. Отряхнув белые от муки руки, Маргрет обняла ее.

– Ш-ш. Бояться нечего.

Ложь, которой впору дурачить младенцев.

Она заглянула в зазор между ставнями. Возле коттеджа стояла черная, как полночь, лошадь Александра Кинкейда, а на крыльце – ее хозяин.

Она огляделась, проверяя, не нужно ли что-то спрятать.

Он снова заколошматил в дверь. Мать тихонько завыла, лицо ее сморщилось, как у оставленного в темноте ребенка.

– Одну минуту! – крикнула Маргрет и склонилась над нею. – Все хорошо. Это всего лишь тот добрый человек, который помог нам в ту ночь, помнишь?

Помнишь… Мать порой забывала, как ее зовут. Если она и вспомнит Александра Кинкейда, то только в образе Дьявола.

Маргрет приоткрыла дверь и заслонила собой проход.

– День добрый, мистер Кинкейд.

Обычно она избегала смотреть людям в лицо, но, чтобы определить его намерения, пришлось набраться храбрости и заглянуть ему прямо в глаза.

Его намерения были далеко не добрыми. Мягкость, замеченная ею ночью, бесследно исчезла.

– День добрый, вдова… Рейд, так?

Какой-то намек, или ей показалось?

– Я вернула себе девичью фамилию. – Идиотка. Она изменила все, что могла, но поскольку фамилия Рейд была довольно распространенной, надеялась, что…

– А мужа вашего звали…?

И вновь она отказалась отвечать, ибо губы ее ненавидели лгать.

– Что привело вас сюда, мистер Кинкейд?

– Могу я войти?

Она оглянулась через плечо. Как бы повежливее отказать?

– Моя мать…

– Несомненно будет рада увидеть меня снова. – Он надавил на дверь, вынуждая ее попятиться назад. – В понедельник у нас с нею не вышло познакомиться. Она тоже вдова Рейд?

Прежде чем пропустить его, она преградила ему путь, опершись рукой о косяк.

– Она думает, что ее муж еще жив, а моем не помнит.

Наградив ее острым взглядом, он кивнул и перешагнул через порог.

– Сударыня, – обратился он к ее матери. – Как поживаете этим чудесным утром?

Та улыбнулась.

– Очень хорошо. А вы? Как вас зовут?

Маргрет возблагодарила небо за ее слабую память. Переживания той страшной ночи испарились, точно роса.

– Александр Кинкейд.

– А я госпожа Рейд, – с готовностью ответила мать. – Джанет Рейд.

Он и глазом не моргнул при этом имени. И что самое поразительное, мать держалась с ним так, словно по-прежнему была хозяйкой богатого особняка в Эдинбурге, а не беглянкой в приграничном захолустье.

– Не желаете ли хлеба? – спросила она. – Только что из печи.

Он неожиданно улыбнулся.

– Не откажусь. Пахнет потрясающе.

Распахнув глаза и разинув рот, Маргрет смотрела, как мать нарезает хлеб, мажет его маслом и протягивает своему почетному гостю.

Заметил ли он ее изувеченный палец? Если и так, то не подал виду. Пока он сидел и беседовал с нею, Маргрет держалась рядом, страшась того, что ненароком может произнести мать, ведь той было невдомек, что одно неверное слово – и она подпишет себе смертный приговор. Она наблюдала за ними, и сердце ее обливалось кровью. На короткое время мать стала пусть не совсем прежней, но женщиной, способной развлечь своего гостя любезной беседой.

И все это в любую секунду могло перемениться.

Когда Маргрет присела рядом, он отвернулся от ее матери, которая с блаженным видом жевала хлеб, и переключил свое внимание на нее.

– Сударыня, я прочел ваше рекомендательное письмо.

Ваше письмо. Она постаралась припомнить его точное содержание, которое – как она тщетно надеялась – не должен был увидеть никто, кроме деревенского священника.

– Вот как?

– О вашем муже там сказано крайне мало. Почему?

Потому что не было никакого мужа. Но вдове – в отличие от молодой незамужней женщины – разрешалось, получив свою долю наследства, проживать одной.

– Какой смысл подробно рассказывать о покойном?

– Там упоминается и ваш усопший отец, и даже кузен. Но не мать.

– Я же вам говорила. – Я умоляла вас. – Я не хотела, чтобы люди знали о том, что она душевнобольная.

– Ваши родные знают, где она?

– Они знают, что она живет со мной и что с нею все в порядке.

– Но они знают, где именно вы живете, Маргрет Рейд?

Она поперхнулась хлебом и закашлялась. Он похлопал ее по спине, и ощущение, подаренное его ладонью, затронуло не только ее плоть. Оно проникло гораздо глубже, в самую душу. Боже милостивый, что, если он способен узнать ее секреты через простое прикосновение?

Его губы очутились близ ее уха. Понизив голос, чтобы не услышала мать, он настойчиво прошептал:

– Я думаю, вы скрываетесь. И родня ваша понятия не имеет, где вы.

Или им все равно.

Она оттолкнула его.

– Мы живем мирно и никому не мешаем. Почему вы не оставите нас в покое?

– Потому что в деревне завелось зло, и я обязан проверить всех.

– Чего вы от нас хотите?

– Правды. Если она не ведьма, вы не станете возражать, чтобы я задал ей пару вопросов.

– Да взгляните вы на нее, – зашептала она. Мать вернулась к игре и что-то бормотала над Генриеттой. – Что она может вам сказать? Она уже не различает, что правда, а что ложь.

– Зато различаете вы. Молодые вдовы не перебираются без причины туда, где у них нет ни родни, ни друзей. Странно, что вас вообще отпустили из Глазго.

– Старосты знали меня, как честную, набожную женщину.

– И не спросили, куда вы собрались, как вы будете жить и с кем?

– Вы не староста и не служитель Церкви. Не думаю, что вы вправе судить меня.

– Очень зря. Я наделен всеми правами и полномочиями. А вот ваш священник из Глазго, похоже, не слишком добросовестно заботится о душах своих прихожан.

В ответ ей оставалось только упрямо молчать, ибо у нее не поворачивался язык встать на защиту несуществующего человека.

***

Александр учился считывать настроения, что сменялись на ее лице. Гнев, ненависть, ярость, все эти эмоции кипели под спудом ее невозмутимости, маски, которую она предъявляла миру. Но когда на нее давили, они были готовы хлынуть через край.

И он надавил.

– Ваш дом. Его предыдущий жилец очень вовремя для вас отправился на тот свет, не находите? Как так вышло?

– Откуда мне знать? Я благодарна Богу за чудо.

– Не ведьме за убийство?

Она побелела от страха, разноцветные глаза сверкнули под тонкими дугами бровей. Волосы, по-девичьи непокрытые, соблазнительным облаком окутывали ее плечи.

Молчание затянулось, и она встала.

– Вам пора уходить, мистер Кинкейд.

Она явно хотела сказать больше, но сдерживала себя, поджимая полные губы, пока провожала его до двери. На пороге он обернулся и тронул теплую впадинку под ее подбородком, поднимая ее лицо на себя.

– И все-таки, что это было, Маргрет? Божье чудо или работа Дьявола? Скажите мне правду.

Есть. Ее ярость прорвалась наружу.

– Правда, правда… Вы только и делаете, что требуете правду. Но правда есть то, что скажет Церковь. Что решат люди. Сыщется ведьма или нет, правдой будет то, что скажете вы. Чего стоит против всего этого мое слово?

Теперь уже он замолчал, не зная, что ответить, ибо она затронула его потаенное больное место.

Когда он допросит вдову Уилсон или одну из них, правдою станет то, что скажет он.

Но что, если он вновь ошибется?

Глава 6.

Вернувшись, он встретил у двери Диксона, который ждал его, держа в руках плащ.

– Идемте скорее. Граф пригласил нас отобедать с ним. – Лоб его ниже границы истонченных волос обеспокоенно пошел морщинами. – Его интересует, как продвигаются поиски ведьмы.

И вот, вместо того, чтобы в уединении обмозговать ситуацию с Маргрет Рейд и ее матерью, Александр в компании священника отправился на обед к Ричарду Калхуну, графу Оксборо, по пути вспоминая свои впечатления от короткой встречи с ним в день приезда. Граф был внушительного вида мужчиной далеко за сорок, он явно боролся против предыдущего режима и явно за это пострадал. Винить его было не в чем. Так или иначе, но за последние пятьдесят лет едва ли не все шотландцы призывного возраста – включая самого Александра – успели подержать в руках оружие, сражаясь с теми, кто предъявлял права на их землю.

Жилище Оксборо было увенчано башней, что придавало ему сходство с крепостью, и в то же время, благодаря пристроенному не так давно парадному залу, имело вполне современный вид. На пороге их встретила леди Оксборо, флегматичная, дородная дама, с виду старше своего мужа. Их дочь леди Анна, бледная блондинка с выражением вечного недовольства на лице, казалась в сравнении с нею до нелепого миниатюрной. В прошлом месяце, как доверительно шепнул ему Диксон, леди Анна понесла наказание за неповиновение родителям.

Странно, что такая взрослая девица еще не замужем, подумалось ему.

– Когда старосты соберутся, чтобы допросить ведьму? – заговорил Оксборо, еле дождавшись, пока обед закончится, а жена покончит с формальными любезностями.

– Я попросил их устроить собрание завтра же, – ответил Диксон. – Все понимают, что дело важное и не терпит отлагательств.

В разговор вмешалась сидевшая напротив леди Анна:

– Та ведьма… она пыталась улететь, когда вы за нею пришли?

– Помолчи, дитя, – одернула ее мать.

Граф насупился.

– Анна начиталась английских брошюр о кошмарном происшествии в Варбойсе, так что, боюсь, эта история изрядно ее всполошила.

Диксона передернуло.

Неудивительно, что девушку испугало то давнее дело. Три ведьмы признались в том, что сгубили одного местного дворянина, а на девицу из другого видного семейства навели порчу, отчего она стала страдать припадками.

Всю троицу в итоге повесили.

– Нет, леди Анна, – ответил Александр. – Не пыталась.

Девушка недоверчиво уставилась на него своими бледно-голубыми глазами.

– Но ведь они умеют летать, правда? Я читала, что умеют. – Она привалилась к краю стола и прошептала, точно обращаясь к нему одному: – Вы нашли на ее теле метку? Дьявол должен был пометить ее перед тем, как…

– Идем, Анна, – прервала ее мать, вставая. – Не будем мешать мужчинам.

Женщины вышли, избавив Александра от необходимости отвечать на вопрос, и он с облегчением перевел дух. Обычно Дьявол ставил на тело ведьмы особую метку перед тем, как совокупиться с нею, что было завершающим актом инициации. Эти отвратительные подробности не предназначались для девичьих ушей, однако, судя по всему, вызывали у леди Анны жадный интерес.

Священник вздохнул.

– Их учат читать, дабы они понимали слово Божье, они же открывают разум для не самого возвышенного чтива. Она так и не примирилась со своею помолвкой?

– Увы, нет. – Граф повернулся к Александру. – Моя дочь… – Он сделал паузу и нехотя продолжил: – Моя дочь противится нашим планам выдать ее замуж. Барон Ситон завидная партия, пусть и вдовец. Он прекрасный человек, отличнейший, но… В общем, в последние месяцы обстановка у нас дома несколько накалена.

Александр отделался сочувственным бормотанием.

Граф подался вперед.

– Итак, мистер Кинкейд, какие шаги вы намерены предпринять, чтобы искоренить поселившееся среди нас зло?

Александр взглянул на Диксона. Суд вершила Церковь, его же участие заключалась в том, чтобы помочь в сборе доказательств.

– Инициатива, как правило, принадлежит Церкви.

Священник и граф обменялись взглядами.

– До сего времени в нашем приходе все было тихо, – пробормотал Диксон. – У меня нет никакого опыта в обращении с ведьмами.

Он вспомнил: это Оксборо настоял на том, чтобы для поимки ведьмы вызвали специального человека.

Возвращение Карла Стюарта на престол Шотландии положило конец агонии последних сорока лет, но вместе с тем стало началом периода неопределенности. Люди вроде графа несомненно приветствовали то, что главою Церкви опять стал король, ведь это позволяло им контролировать тех, кто проповедовал в храмах.

Логично предположить, что в новых условиях положение преподобного Диксона стало довольно-таки шатким.

– Затем я и вызвал человека со стороны, то есть – вас, – сказал граф. —Чтобы вы как можно скорее разобрались с нашими неприятностями.

– Первым делом, – осторожно начал Александр, – нужно собрать доказательства ее падения.

– Это несложно, – сказал граф. – Ее репутация широко известна.

– Плюс история с полем Джеймса Грея, – вставил священник.

– Дурная слава сама по себе не преступление. – Это, как выяснилось, понимали очень немногие. – По закону, чтобы Комиссия приняла дело ведьмы на рассмотрение, нужно предъявить доказательство того, что она отреклась от крещения, вступила в союз с Дьяволом и стала его прислужницей.

Оба его собеседника потрясенно примолкли. Подобное святотатство было сложно даже вообразить.

Когда Диксон заговорил, его голос упал до шепота.

– Но как? Если свидетелями этого были только сама ведьма да Сатана?

– Вот поэтому, – продолжил Александр, – необходимо, чтобы она призналась.

– А вы, мистер Кинкейд, владеете методами добывать такие признания, – приказным тоном произнес граф.

Теперь он отчетливо понял, почему граф обратился к нему, а не к Диксону. Священник был слишком мягкосердечен и нерешителен. Столкнувшись со злом среди своей паствы, он так и не набрался храбрости что-либо предпринять. Александр понимал его. Ему самому потребуется собрать в кулак всю свою волю для того, чтобы провести допрос.

И выполнить то, что положено выполнить следом.

– Разумеется, на допросе я готов помогать старостам советом, – произнес он. Скоби нечасто соглашался брать на себя эту роль, но Скоби – в отличие от Александра – не изучал в университете законы о колдовстве.

– Она, несомненно, станет все отрицать.

– Это вполне ожидаемо. – От первого допроса, как правило, бывало мало прока. – Поэтому я распорядился, чтобы ее будили.

– Будили? – переспросил Диксон.

– Не давали ей спать. Три, четыре, пять дней – сколько понадобится, пока она не признается.

– И, конечно, неопровержимым доказательством станет дьявольская отметина, которую вы найдете. – Похоже, граф изучил те английские брошюры не менее внимательно, чем его дочь.

– Да. – В конце концов, затем его и наняли. – Дьявол всегда помечает тела тех, кто ему служит.

Если проколоть такую метку чем-то острым, она не станет кровить, а ведьма не почувствует боли. Медное шило, отягощавшее его карман, поможет окончательно установить, виновна подозреваемая или нет.

– А если она не признается добровольно, вы знаете способ, как ее разговорить, – сказал граф, разливая виски и протягивая бокал Александру.

– Но спиртное запрещено… – попробовал было вмешаться Диксон.

– Мир не рухнет, если мы с мистером Кинкейдом пропустим по капле.

Александр осторожно принял из его рук бокал.

– Есть колодки, тиски, клещи… – перечислял, продолжая, граф.

Да, Ричард Калхун, граф Оксборо, жаждал любым способом изобличить ведьму. Возможно даже хранил весь этот инструментарий в подвалах своей башни.

– Мне бы не хотелось доводить дело до крайностей, – сказал Александр, делая глоток. Пытки применялись многими, но он знал, что у него самого на такое не хватит духу.

Граф приподнял бровь.

– До Дня всех святых всего ничего. Неделя. Я хочу, чтобы за эту неделю вы добились от ведьмы признания вины и успели отправить ее на суд Комиссии в Джедборо.

Любопытно, подумал он, почему самого Оксборо не пригласили в члены Комиссии, раз уж он проявляет такое усердие.

– Я понимаю всю срочность, но будьте готовы к тому, что дело может затянуться, и Комиссии придется собираться заново. Не исключено, что ведьма назовет имена своих товарок.

– Своих товарок? – придушенным голосом переспросил Диксон.

– Дьявол редко вербует только одну душу. – Слова эхом повторились у него в голове. Маргрет и ее мать. Их двое. Еще один повод для подозрения. – В Берике осудили разом около сотни ведьм.

– Да у нас в приходе и шести сотен не наберется! – Диксон так и взвился на месте. – День всех святых уже близко. Если до тех пор не вычислить их всех – всех до единой, – Сатана обрушит на нас свое зло!

Пальцы Оксборо сжали бокал.

– Вы заставите признаться и ее, и тех, кого она назовет. А завтра…

Фразу оборвал донесшийся из прихожей вопль, и все трое вскочили со стульев.

В помещение, расталкивая слуг, ворвались кузнец с женой. Они ринулись мимо священника и графа к Александру и застыли перед ним как вкопанные.

– Оно-таки исполнилось! – Кузнец выпучил глаза, до предела выкатывая белки. – Проклятие ведьмы.

В его нутро прокрался страх.

– Что стряслось?

– Моя лучшая корова пала. Внезапно, ни с того, ни с сего. Без причины.

Причина могла быть только одна – ведьма.

Взоры всех присутствующих обратились на Александра, и он понял, что кроме него, похоже, и впрямь некому спасти приход от Сатаны.

***

С самого утра зарядил холодный дождь, но сумрачная погода никого не отпугнула. К тому времени, как на церковное собрание подтянулись старосты, число желающих дать свидетельские показания против вдовы Уилсон выросло до десятка. Александр, стоя за спинами графа, священника и старост, следил за тем, чтобы опрашивание шло в нужном русле. Один за другим люди выходили вперед и дрожащими голосами рассказывали обо всех странных и необъяснимых происшествиях, которые только могли припомнить.