Текст книги "Охотник на ведьм (ЛП)"

Автор книги: Блайт Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Мама, я здесь! – Она врезалась в дверь, плечом распахивая ее настежь, до штырька упора на неровном дощатом полу.

Мать истошно кричала, отбиваясь от видимых ей одной демонов и швыряясь тарелками и мисками в пустое пространство перед собой. Маргрет обхватила ее со спины, удерживая от очередного броска.

Почувствовав на себе ее руки, та облегченно обмякла.

– Ш-ш-ш, – прошептала Маргрет. – Все хорошо. Я дома. Ты в безопасности.

– Где ты была? – В жалобном вопросе сквозил страх.

Маргрет ослабила руки, но не отпустила ее. Прежде нужно увериться, что буря прошла.

– Мама, сегодня воскресенье. По воскресеньям я всегда хожу в церковь.

– Чтобы Господь благословил нас, – припомнила та ее обычное оправдание, по-детски шмыгая носом. Потом утерла слезы, и на ее лицо вернулась доверчивая улыбка.

– Правильно. Чтобы Господь благословил нас.

Маргрет перевела дыхание и разжала руки, отчаянно желая, чтобы эти слова воплотились в жизнь, чтобы демонов можно было прогонять так же легко, как в те времена, когда ее отец заглядывал под кровать и объявлял, что никто там не прячется и можно спокойно ложиться спать. Но вопреки ее молитвам Господь послал им не спокойную жизнь, а охотника на ведьм, да еще обученного Джеймсом Скоби.

– А теперь посиди здесь и не вставай, пока я не подмету. – Она помогла матери сесть на скамью, потом осторожно перешагнула через осколки битой посуды и дотянулась до метлы. – Мама, а где Генриетта? Ты видишь ее?

Мать кивнула и выставила палец в сторону камина, где в углу валялась старая кукла, несомненно заброшенная туда при первом же появлении невидимых демонов. На ее раскрашенном деревянном лице появилась новая трещина.

Она подала игрушку матери, и та, заулыбавшись, сняла с куклы рваное платье – только затем, чтобы начать надевать его снова.

Маргрет отвернулась. Выметая осколки, она заметила среди грубых коричневых черепков белый кусочек фарфора с изображением голубого цветка. Она подобрала его, не обращая внимания на острые края.

Последняя делфтская тарелка.

Она бросила осколок обратно в груду мусора и закусила губу.

Из целого сервиза осталась только вазочка высотою с ладонь.

Маргрет сняла ее с полки и спрятала вручную расписанный пионами фарфор в ящик комода, подальше от глаз матери.

Той, прежней жизни больше не было – как и последних глиняных мисок, осознала она. Из чего им теперь есть?

– Вот! – Мать продемонстрировала переодетую куклу. – Генриетта с тобой здоровается.

Она кивнула, пробормотав ответное приветствие. Когда-то давно это была ее игрушка, подарок матери, а теперь с нею играла сама мать.

– Я хочу есть.

– Погоди немного, сейчас я соберу ужин.

Она, правда, не представляла, как ужинать без посуды. Игра. Она превратит это в игру. А вот и каша! Ну-ка, открывай рот! – скажет она, пока будет кормить мать прямо из котелка. К счастью, та уже не помнила о временах, когда они трапезничали при ярком свете свечей, подцепляя серебряными вилками куски сочного, жирного гусака.

Но сама Маргрет помнила.

И порой, лежа ночью без сна, стискивала зубы, чтобы не закричать, не завыть, не заплакать от воспоминаний о жизни, которую у них украли.

***

Александр поселился на верхнем этаже дома преподобного Диксона, в тесной и обшарпанной комнатке, где когда-то жили его сыновья. В графской башне удобств было больше, но граф разумно предположил, что ему будет лучше остановиться в жилище, расположенном в самом сердце деревни. Отсюда было проще наблюдать за ее жителями – и за самим священником.

Устроившись у окна, Александр мог следить за людьми, оставаясь при том незамеченным, и он – точно сидя на запрещенном ныне театральном спектакле – с жадностью внимал всему, что происходило на улице, выискивая за обыденными деревенскими делами подозрительные детали и рассматривая всех приходящих и уходящих.

К вечеру понедельника в деревню вернулась вдова Рейд. Он не ожидал увидеть ее так скоро, учитывая то, как она спешила отделаться от него в прошлый раз. Она заглянула в лавку плотника и вскорости вышла, унося в корзине, насколько он смог рассмотреть, две миски, две тарелки и две чашки.

Александр провожал ее взглядом, пока она не перешла мост и не исчезла за деревьями за поворотом дороги. Она определенно кого-то прячет. Но кого?

И почему?

***

Когда она вернулась, коттедж был пуст.

– Мама?

Ее не оказалось ни в кровати, где она спала, когда Маргрет уходила, ни наверху, ни внизу, ни внутри, ни снаружи. Нигде.

На дороге Маргрет никого не встретила. Значит, мать не пошла в деревню, чтобы с проклятиями и плачем бросаться на прохожих. А если и пошла, то кружным путем.

Она вернулась к входной двери. Заходящее солнце, огонь небесного очага, окрасило тучи в багряные, розовые и золотистые тона. В сгущающихся сумерках Маргрет посмотрела в направлении Кирктона, потом окинула тревожным взглядом поля и наконец ступила на дорогу, молясь о том, чтобы мать не забрела слишком далеко. Где она? Пошла на север, в сторону Джедборо? Блуждает в полях? Побежала навстречу опасности за приграничные холмы? А вдруг она упала в ручей и утонула?

Она сбегала к ручью, потом еще раз проверила все закутки внутри дома и встала на пороге, точно могла призвать мать силой мысли.

Ландшафт был по-прежнему пуст. Нужно начать поиски, но в каком направлении?

Маргрет обвела взглядом поля и холмы. Нет. Сегодня куда большая опасность исходит от человека.

Она взяла с полки фонарь, запалила трясущимися руками фитиль и пошла в сторону деревни.

***

После ужина Александр накинул плащ и, извинившись, отказался от ежевечернего чтения Библии, испытывая неодолимое желание выйти на свежий воздух. Диксон неодобрительно нахмурился, но Александр устал от его бесконечных вопросов. Священник, видно, рассчитывал, что охотник вычислит ведьму и укажет на нее сразу после прибытия в деревню, но сделать это было не так-то просто. Не для того, кому важно быть полностью уверенным в своей правоте.

Услышав, что он уходит проверить, нет ли чего подозрительного на улицах, священник отпустил его, восхитившись его храбростью. Разубеждать его Александр не стал. Пусть думает, что хочет. Смотреть злу в лицо он давно не боялся. Храбрость требовалась ему для другого: чтобы заглянуть в лицо самому себе, своему прошлому, вопросам, которыми он задавался вновь и вновь, спрашивая себя, что он мог сделать, но не сделал для того, чтобы спасти свою мать.

Снаружи не было ни души. Люди спрятались за закрытыми дверями и ставнями окон от того, что шастало в ночи под убывающей луной.

Он направился на север деревни и, ступив на мост, заметил, что навстречу ему движется бесплотный огонек. Когда огонек приблизился, он понял, что это фонарь в руке женщины, которая шла быстрым шагом, почти бежала.

Что побудило ее выйти из дома в столь поздний час, да еще в одиночку?

– Стойте! – крикнул он. – Кто это?

Свет резко остановился. Фонарь закачался, освещая тропу, но лицо женщины осталось в тени.

– Прочь с дороги!

Он не шевельнулся, поставив ее перед выбором: либо ретироваться, либо подойти ближе.

Она подняла фонарь, освещая его лицо. В первую секунду свет ослепил его, а после отбросил дьявольские тени на знакомые черты. Маргрет Рейд.

Узнав его, она ахнула от неожиданности.

– Что вы здесь делаете? – спросил он, стараясь не замечать покалывание внизу живота.

– Прошу вас. – Она тяжело дышала. – Я спешу.

– Куда?

Не ответив, она вытянула шею, высматривая что-то – или кого-то – за его спиной, потом попыталась обойти его, но он успел поймать ее за свободную руку.

– Вы с кем-то встречаетесь?

– Нет, – без колебания ответила она. – Отпустите меня.

Полнолуние уже миновало, День всех святых еще не наступил, но ведьмы могли устраивать сборища и в обычную ночь.

– Боитесь опоздать?

– Куда?

– На шабаш.

Даже в рассеянном свете фонаря было заметно, как сильно она побледнела.

– Хотите объявить меня ведьмой только за то, что я вышла на улицу после заката?

– Хочу спросить, с какой целью вы вышли на улицу после заката.

Приподняв фонарь, она испытующе посмотрела ему в лицо. На ее лбу залегла хмурая складка.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Раз вы настолько мне не доверяете, идемте со мной.

Он выпустил ее руку и, когда Маргрет прошмыгнула мимо, устремился следом.

– Куда мы идем?

– Искать мою мать.

***

Безрассудный, рискованный шаг, но был ли у Маргрет выбор? Если охотник на ведьм задержит ее, некому будет искать ее мать, некому будет заботиться о ней и спасать от демонов, что преследовали ее по ночам.

– Вашу мать, – услышала она позади его голос, такой торжествующий, словно он подобрал ключ к сложному замку. – Которая живет с вами.

– Да. – Поздно задаваться вопросом, можно ли ему доверять. – Она убежала.

– Убежала?

– Тихо! – шикнула Маргрет, напрягая слух.

Она услышала знакомое бормотание. В конце тропинки, на окраине деревни.

– Сукины дети. Пропадите пропадом и вы, и ваше потомство в придачу.

Все-таки опоздала.

Она бросилась бежать, чуть не выронив фонарь, но не обратила на это внимания, как и на Александра, тенью последовавшего за ней.

– Мама!

– Чтоб вас черти забрали! – Голос ее окреп. Она затрясла воздетыми к небесам кулаками, пряди седых, спутанных волос развевались вокруг ее лица и ниспадали на спину.

Маргрет тронула ее за плечо, останавливая, успокаивая.

– Мама, идем домой, сейчас же.

– Но они уже близко! Я их видела!

Без единого слова охотник забрал у Маргрет фонарь, и она, обняв мать освободившимися руками, взглянула на него с невольной благодарностью.

– Ш-ш, – зашептала она, молясь, чтобы ее голос прорвался сквозь гул воображаемых голосов. – Я знаю, знаю. Но все будет хорошо. Я с тобой. Они ушли.

В кузнице, что стояла неподалеку, приоткрылись оконные ставни и тотчас захлопнулись.

Она потянула мать в темноту, надеясь, что, если раствориться в ночной тиши, то люди за окном сочтут, что все это им приснилось.

И тут мать заметила высокий черный силуэт охотника на ведьм.

– Он явился за мной! – завопила она пуще прежнего, вынуждая Маргрет, которая вела ее, сорваться на бег. – Ску-у-у-б! Ску-у-у-б! Дьявол пришел забрать меня!

Охотник, не отставая, следовал за ними. Плащ хлопал на ветру, и впрямь придавая ему сходство с обитателем преисподней.

– Нет, мама, он не Дьявол. – Она надеялась, что говорит правду. – Ну пожалуйста, – задыхаясь, взмолилась она на бегу, – не кричи.

Кто еще услышал ее крики? Что они успели увидеть? Если охотник на ведьм выдвинет обвинение, у него не будет недостатка в свидетелях.

Остановилась она только на мосту, за деревьями, что стеной росли вдоль реки. Не сводя взгляда с черного призрака, маячившего рядом, мать в ужасе верещала, не умолкая, но шум течения и шепот сухих листьев перекрывал ее стенания.

Ненадолго отпустив ее, Маргрет обессиленно привалилась к каменному ограждению моста и перевела дух, но когда Александр Кинкейд приподнял фонарь, и на его беспощадное, безмолвное лицо легли рваные пятна света, мать снова пронзительно закричала.

Страх, гнев, отчаяние разом обрушились на Маргрет. Схватив мать за плечи, она резко ее встряхнула.

– Замолчи! Иначе Дьявол на самом деле придет и утащит тебя.

Крики прекратились; вместо них хлынули слезы, которые мать, всхлипывая, тщетно пыталась сдержать. Маргрет затопило чувство вины, но умом она понимала: лучше уж пусть она плачет, чем перебудит всю деревню криками о Сатане.

Она попыталась отвернуть мать от охотника и прижать к себе, но та, оцепеневшая от страха, не поддавалась и глядела на него в упор, обливаясь слезами, точно вместо него видела перед собою своего палача.

– Давно она в таком состоянии? – Голос его прозвучал мягче, чем она ожидала.

Давно ли? Почти всю жизнь. Так давно, что уже и не упомнишь, что когда-то все было иначе.

– Довольно давно.

Она зажмурилась, сдерживая воспоминания. Дом в Эдинбурге. Ее комната. Слуги. Уроки. Платья с кружевной отделкой, вечера у камина, материнский смех, ласковые руки, укладывающие ее спать.

А потом появился один из его племени, и той жизни настал конец.

Мать наконец отвернулась и зарылась лицом в ее шаль. Пока она плакала, Маргрет смотрела поверх ее плеча на человека напротив. Все может закончиться прямо здесь и сейчас, и тогда все ее усилия, потраченные за год, пойдут прахом.

– Прошу вас, не забирайте ее.

Только одно ей оставалось: молить этого незнакомца о милосердии. Быть может, в нем пробудится жалость. Быть может, из этого мира исчезла еще не вся доброта.

Он поднес фонарь вплотную к ее лицу. Теперь уже она была ослеплена, едва различая его глаза за пятном света.

Наступила тишина; Маргрет чувствовала, как охотник безмолвно изучает ее лицо испытующим взглядом, заставляя их обоих – ее и страдальчески трясущуюся мать – мучиться в ожидании его приговора. Ей отчаянно захотелось завыть, как только что выла мать, понося мир, как несправедливое, неподвластное пониманию место.

Но она сдержалась.

– Лучше заберите ее домой, – ответил он наконец удивительно мягким голосом.

Страх схлынул, и она обмякла. Отсрочка. Последствия грянут завтра.

– Идем, мама, – сказала она. – Давай вернемся домой.

Мать заковыляла вперед, то и дело пугливо оборачиваясь на охотника, который, освещая тропу, зашагал следом.

Маргрет не нравилось, что он увязался за ними, но обратная дорога обещала быть долгой, поддерживать мать и одновременно держать фонарь она не могла и потому не стала возражать, когда Александр бесплотным духом поплыл за ними, а фонарь, покачиваясь в его руке, послал вперед длинные тени.

Сквозь тучи на них смотрел огрызок луны. Ветви деревьев трещали под напором ветра, швырявшего им под ноги пригоршни пожухлых листьев. В такую ночь легко можно было представить себе, как по дорогам рыщет сам Дьявол, или поверить в то, что во тьме привольно блуждают его прислужницы-ведьмы. Легко увидеть, как по деревне гуляет зло.

Можно даже увидеть призраков, которые померещились ее матери.

Как только они оказались дома, Маргрет дала матери Генриетту, и та, попав в знакомую обстановку и получив любимую игрушку, сразу успокоилась.

Самой Маргрет было не до спокойствия, ведь в дверях стоял он.

– Я должна попросить вас… – она запнулась, – никому о ней не рассказывать.

Если он уйдет прямо сейчас, быть может, все обойдется…

Но он не ушел. Он закрыл за собой дверь, подошел к камину и, точно считал себя вправе хозяйничать в чужом доме, взял кочергу, чтобы разворошить угли.

Маргрет бросила взгляд на мать, потом на лестницу, ведущую на чердак.

– Ступайте, – сказал он, считав ее мысли. – Я подожду здесь.

Тревожно оглядываясь на то, как он возится с огнем, Маргрет повела мать наверх, потом уложила ее в кровать и вполголоса прочла наизусть вечернюю молитву. Мать перевернулась на бок, прижала куклу к груди и в изнеможении закрыла глаза.

А Маргрет вернулась на лестницу и посмотрела вниз – на человека, во власти которого было уничтожить все.

Глава 4.

Когда шаги Маргрет затихли на лестнице, а в камине разгорелся огонь, Александр оглядел скудно обставленное, но опрятное помещение.

Живет она, похоже, одна, однако овса закупает изрядно. Теперь он знал, почему. Какие еще секреты она утаивает? Пока есть время, надо обыскать комнату. Вдруг найдется какая-нибудь зацепка, которая поможет ему понять: кто они такие, эти женщины, и зачем явились в деревню.

Он обвел взглядом меблировку. Более удобная, чем то, что можно встретить в жилище простого крестьянина, но какая-то странная, смешанная. Стол со стульями старые, грубо сколоченные, а шкаф и комод с ящиками для хранения сработаны руками искусного плотника. На почетном месте напротив камина гордо, как трон, стоял стул с подлокотниками.

Александр открыл дверцы шкафа. На полках стояла деревянная посуда, замеченная в ее корзине, и несколько коричневых и белых кувшинов с узким горлышком. Мешочки с овсом и ячменем, соль. Обязательная Библия. Ничего неожиданного.

Сверху послышались перепады голоса. Она что-то читала. Молитву или заклинания? Сердце свело судорогой, а после оно окаменело. Из-за таких, как они – если эти две женщины и впрямь были ведьмами – у него больше не было матери.

Нежеланные воспоминания хлынули потоком, и остановить его не получилось. Проклятие женщины с улицы. Внезапная болезнь матери. Бессилие докторов. А потом…

Стиснув зубы, он рывком выдвинул ящик комода. Стопка постельного белья из небеленого полотна. Фартук. Полотенце. Обычные вещи.

Выдвинул второй ящик и замер.

Внутри лежало тончайшее, как паутина, кружево, много кружева. Чепцы, воротники, манжеты. Кончиком пальца он осторожно подцепил одну вещь. Мягкая. А какие затейливые узоры… Нечто подобное Александр видел на одежде богатейших дам и господ Эдинбурга.

А еще в кружевном гнездышке обнаружилась бело-голубая ваза, совсем маленькая, под один цветок. Расписной фарфор, творение делфтских мастеров. Как такое сокровище могло попасть в жалкий приграничный коттедж?

Услышав шаги, он закрыл ящик и повернулся к комоду спиной. Прямой вопрос о том, откуда у нее столь дорогие вещи, выдаст цель его поисков. Он начнет издалека.

Но когда Маргрет, озаренная теплым светом огня, появилась на лестнице, он впервые увидел ее по-настоящему.

И оторопел.

Ее чепец сбился на затылок, отчего волосы свободно разметались по плечам. Темно-каштановые, сияющие всеми оттенками красного, рыжеватого, бурого, они словно вобрали в себя цвета осенней листвы.

– Спасибо вам, – молвила она явно через силу и совсем не то, что он ожидал.

Он вопросительно приподнял бровь.

– За то, что помогли привести ее домой.

Он кивнул, зная, что его мотивы не заслуживают ее благодарности.

– Она спит?

Маргрет кивнула.

Теперь, когда она сняла шаль, он увидел, что ее платье, пусть подол и обтрепался от долгой носки, пошито из тонкой шерсти. Корсаж плотно облегал ее талию, открывая его взгляду округлости грудей, изгиб ее бедер…

Усилием воли он принудил себя поднять взгляд на ее лицо и попал в плен встревоженных – и таких непостижимых – глаз.

Не позволяй ей отвлечь себя.

– Часто с нею бывает такое?

Она отвела взгляд.

Не доверяет ему. Мудрая женщина.

– Время от времени.

– Насколько часто?

Оставив этот вопрос без ответа, она жестом обвела пустую комнату.

– Простите. – Отвернула глаза в сторону, на стул около камина. – Мне нечем вас угостить.

Он расслышал нотки сожаления. Словно когда-то в ее распоряжении были все доступные земные блага. Словно она привыкла к тому, что вокруг гостей должны хлопотать слуги, предлагая им финики, орехи и сыр.

Словно когда-то ее шкафы ломились от кружева.

– Ничего не нужно. – Не спрашивая разрешения, он сел на табурет за деревянным столом. Она присела напротив и подперла щеку ладонью – понуро, точно больше не могла сносить тяжесть этого дня.

– Когда… – Когда она стала одержимой? Вряд ли она ответит, но спросить было необходимо, и Александр спросил, сам не зная, кто задал этот вопрос: охотник на ведьм или осиротевший сын. – Когда это началось?

Не поднимая глаз, она мотнула головой и одновременно пожала плечами.

Он знал, что обязан надавить на нее, расспросить, как следует, выудить из нее все, и все же не представлял, чтобы та седовласая женщина, поносившая Дьявола, была способна призывать зло. В ее стареющем теле жила душа ребенка, который страшился темноты и вещей, видимых ею одной.

Он потерял мать, но и Маргрет потеряла свою, причем ей приходилось много тяжелее, ведь она была принуждена день за днем жить с ее лишенной разума физической оболочкой.

– Мне жаль, – вырвалось у него.

Не сумев совладать с порывом утешить ее, он тронул ее за плечо. Она вздрогнула под его ладонью, потом сбросила ее, выпрямляя спину. Ее странные очи настороженно заглянули в его глаза, и по его венам рябью понеслась сладостная дрожь.

Что она сделала? Наложила на него заклятие? Или это обычная мужская реакция на женщину?

Он отпрянул от нее, испытывая неловкость и проклиная свою слабость. Скоби предостерегал его от опасности угодить в западню сочувствия. Его задача – допросить ее, а не утешить.

– Я прошу вас, – произнесла она – спина прямая, глаза глядят на него в упор, – нет, я умоляю вас никому не говорить.

– Люди уже что-то подозревают.

– Но они не знают наверняка.

Подозрение порой может быть хуже правды. Но в чем она заключается, эта правда?

– Я не могу обещать…

Теперь она сама потянулась к нему и крепко сжала его руки, сложенные на неструганых досках стола.

– Пожалуйста. Если люди узнают, они подумают…

Он знал, что они подумают. Ведьма. Одержимая. То, что должен думать он сам.

– Но вы не можете прятать ее вечно. – Ее ладони окружили его руки теплом, словно удобные, разношенные перчатки.

– Я должна! Ее можно удерживать в спокойном состоянии только здесь, когда никого нет рядом. Вы же видели, что с нею стало, когда увидела вас.

Когда она приняла его за Дьявола. Для нее, впрочем, он вполне может оказаться таковым.

– Но она выкрикивала проклятия, взывала к Сатане.

Внезапно вспомнив, кто он такой, она отдернула руки и сложила их в молитвенном жесте.

– Она старая женщина, у которой помутился рассудок. Она опасна только для самой себя. Прошу вас, сжальтесь над нею.

Сжалилась ли та ведьма над его матерью? Нет. Но раскрыть ее существование и не предъявить обвинения нельзя. Сперва нужно получить неопровержимые доказательства.

– Я подумаю.

Она испустила вздох, и взгляд ее привычно опустился в стол.

– Вы прибыли сюда недавно? – О том, как и когда она появилась, он знал от Диксона, но хотел проверить, насколько она с ним честна.

Вместо ответа она опять неопределенно пожала плечами.

Александр сделал еще попытку.

– Что за семья жила здесь до вас? – Коттедж был непритязательным, но крепким и добротно сработанным, как и жилище священника, однако Годар, судя по описанию, не походил на человека, который мог бы хранить кружево.

Повисло молчание. Он терпеливо ждал. Она не отвечала.

– Коттедж стоял пустым, когда мы приехали, – дала она, наконец, ответ, который ничего ему не сказал.

– А где вы жили раньше?

– Раньше? – Это слово, казалось, напомнило ей о давно утраченной и почти забытой жизни. Она подняла взгляд вверх, точно ее воспоминания хранились под потолком.

Потом снова села с прямой осанкой и посмотрела на него в упор.

– А где жили вы, мистер Кинкейд?

Она скрывает свое прошлое. Почему?

– Близ Абердина. – Отец его был лэрдом, он – младшим сыном. Когда-то, давным-давно. – Но я много где побывал. Пока служил в армии. И учился в университете. В Эдинбурге.

Она вздрогнула, глаза ее округлились. Что-то связывает ее с Эдинбургом. Он подался вперед.

– Так вы оттуда? – Ему сказали, что она из Глазго.

Она встала.

– Вам давно пора возвращаться.

Александр проследовал за нею к двери. Он и впрямь задержался. Диксон, наверное, весь извелся от беспокойства, полагая, что его забрал Сатана.

Остановившись на пороге, он уловил ее аромат, похожий на сладкое благоухание восковницы, этот аромат притягивал, увлекал его за собой. Рукой, что недавно касалась ее плеча, остро захотелось погрузиться в ее непокорные волосы, пропустить их сквозь пальцы, привлечь ее губы к своим…

Она прочла желание в его взгляде, и у нее перехватило дыхание.

– Доброй ночи, мистер Кинкейд.

– Доброй ночи, вдова Рейд. – Он овладел собою и отступил назад, внимательно наблюдая за выражением ее лица. Но ее эмоции вновь были надежно замаскированы. – Я сохраню вашу тайну – пока.

Пока он не выяснит точно.

На лице Маргрет проступила радость, смягчая линию рта. Она качнулась к нему, но на сей раз он был готов и устоял против искушения. Неужто она хочет приворожить его?

Нет. Просто она вдова, слишком молодая для того, чтобы жить без мужчины.

Но на пути обратно в деревню, фантазии, преследовавшие его, были вызваны вовсе не колдовством.

***

Маргрет закрыла за ним дверь и, вся дрожа, привалилась к ней спиной. Столько месяцев прятать мать, чтобы в итоге раскрыть свою тайну человеку, который воплощал в себе все, из-за чего они пустились в бега.

Хуже того. В нем было нечто, что вызывало в ней отклик, искушало ее еще не познавшее мужчину тело. Не познавшее и никогда к этому не стремившееся.

И все же были сегодня моменты, когда он казался ласковым, чуть ли не добрым, точно вспоминал свою собственную мать и смягчался. Наверное, это уловка, необходимая в его ремесле, не иначе. Притворное сочувствие, призванное усыпить ее бдительность и вытянуть из нее какие-нибудь сведения, которые после можно безжалостно использовать против нее.

Я сохраню вашу тайну – пока.

Чего будет стоить его слово, когда придет время назвать ведьму?

Оттолкнувшись от двери, Маргрет засыпала тлеющие угли золой и поднялась наверх, а потом, лежа во тьме и слушая мирное посапывание матери, задумалась над его словами. Он жил в Эдинбурге. Когда и как долго? Что, если он вспомнит фамилию Рейд?

В бессильной ярости она стукнула кулаками по матрасу, ненавидя его и то зло, которое он представлял. И все же, когда они стояли рядом у двери, ее тронуло какое-то чувство, такое же сильное, какой была его рука на ее плече. Она не поддалась этому чувству, но очень того хотела. Хотела склонить голову ему на плечо, позволить его рукам…

Маргрет стряхнула наваждение. Она и так подпустила его слишком близко. Впредь нужно держаться от него подальше.

И молиться о том, чтобы завтра никто не пожаловался на странные вопли и крики в ночи.

***

Александра разбудил стук во входную дверь. Впрочем, он и не спал, а всю ночь провел в некоем подобии транса, в котором его преследовали спутанные воспоминания обо всем, что случилось вечером: слезы и крики, холодность Маргрет, ее мольба, спрятанная в кружевах ваза…

– Кинкейд!

Снова требовательный стук, теперь уже в дверь его комнаты. Он встал, пригибая голову, чтобы не удариться о косые балки потолка, и открыл дверь.

За нею стоял Диксон в ночном колпаке и с диким выражением на лице.

– Пришли кузнец и его жена. Они что-то слышали ночью.

Он вспомнил, как хлопнули ставни. Что они успели увидеть? Потом взъерошил пятерней волосы и кивнул.

– Одну минуту, я только оденусь.

Священник, наморщив лоб, искоса взглянул на него. Вернувшись вчера посреди ночи, Александр не перемолвился с ним ни словом и сразу поднялся к себе, а сегодня – всклокоченный, с затуманенным взглядом, – напоминал, верно, пьяницу, которого впору сажать на покаянную скамью.

Диксон открыл рот, чтобы задать вопрос, но сдержался.

– Только быстрее, – всего и сказал он.

Александр медленно, с неохотой оделся, загодя зная, что скажут гости, и совершенно не представляя, что им отвечать.

Когда он спустился вниз, кузнец нервно расхаживал из угла в угол. Шевелюра его была мокрой от утренней росы. Большие ступни загрубели от хождения босиком, кисти рук были сплошь покрыты ожогами. Его жена, девица со впалыми щеками, стояла рядом и бережно придерживала беременный живот. Завидев его, они не стали тратить время на приветствия.

– Мы снова ее слышали, – заговорил муж, хватая Александра за рукав. – Ведьму. Сегодня ночью.

– Прямо под окнами, – встряла жена. – Наружу выглядывать мы не стали, побоялись, что она нас увидит, но это точно была ведьма.

Хорошо. Значит, они не видели ни Маргрет, ни ее мать.

Ни его самого.

– Вопли, стоны, проклятия… – Помогая себе, кузнец красноречиво замахал руками.

Диксон взялся за спинку одного из стульев, что стояли вокруг стола.

– Садитесь и расскажите нам все.

Они дождались, пока сядут Александр и Диксон, потом нерешительно присели сами и, наконец-то отдышавшись, уставились на Александра со смесью надежды и отчаяния в глазах.

– Значит, вы он и есть? – Жена сложила пальцы замком и прижала их к подбородку. – Ведьмино шило?

Александр поморщился. Он ненавидел это прозвище.

– Чтобы выявить ведьму, недостаточно проколоть шилом дьявольскую метку на ее теле. Существуют разные методы, испытания, вопросы… Нужно убедиться наверняка, и только тогда…

– Мистер Кинкейд имеет в виду, – заговорил своим обычным примирительным голосом Диксон, – что зло способно принимать самые разнообразные обличья, и вывести его на чистую воду может только специально обученный человек.

Самые разнообразные обличья… Например, личину заботливой дочери, которая отчаянно хочет спасти свою мать.

– А теперь, – молвил священник, – расскажите, что вы видели и слышали.

– С самого начала, – прибавил Александр.

Они заговорили, но он внимал им вполуха, ибо рассказ этот имел мало отношения к тому, что случилось на самом деле. Послушать их, так на улице якобы бесновалось по меньшей мере четыре ведьмы в компании самого Сатаны, которые хвастались тем, что творили свои ритуалы прямо в церкви.

– А потом, – сказал кузнец в заключение, – мы услышали, как она скачет по крыше и изрыгает проклятия. Да так сильно, чуть крыша не провалилась.

– Крыша? – Диксон оставался невозмутим в то время, как Александр еле сохранял спокойствие. – Она что, перенеслась туда по воздуху?

– О, да, – закивала жена. – Обернулась птицей и взлетела на крышу.

К раздражению примешалось облегчение.

– Вы же говорили, что сами ее не видели.

Супруги переглянулись.

– Однако все было именно так, – упрямо сказал кузнец.

– Кинкейд, вы вчера выходили на улицу, – сказал Диксон. – Вы видели что-нибудь подобное?

– Женщину, которая превращалась бы в птицу, я точно не видел. – Какое облегчение, что можно дать честный ответ. – Но я услышал женские крики и ругань и отправился искать ее. Вот почему я так задержался. – Он знал, что священник переживал за него. Когда он вернулся из коттеджа, было около полуночи.

– И? – Три пары глаз выжидательно уставились на него. – Вы нашли ведьму?

Нашел ли?

– По-вашему, я сидел бы здесь, если бы нашел ее? – И все же нужно показать, что он воспринял их историю серьезно. – Вы сказали, она проклинала вас. Как именно? Какими словами?

Кузнец заморгал.

– Своими ведовскими словами. Я в них не разбираюсь. – Он взглянул на жену.

– Пропадите пропадом, – ответила та. – Она сказала – пропадите вы все пропадом.

– И еще она кричала скуп, – вспомнил муж. – Скуп, скут, скуб… что-то навроде того.

Александр ограничился коротким кивком. К потоку выдумок наконец-то приплелась правда.

Кузнец подался вперед.

– Это какое-то проклятие? Мы обречены?

Хотел бы он знать.

– Как ваше самочувствие? Ноги, руки, язык – все в порядке?

Они переглянулись. Кузнец ждал, что скажет жена. Та кивнула.

– Скотина не пала? Дети не заболели?

Они дружно помотали головами, и женщина застенчиво опустила взгляд на свой раздутый живот.

– Деток у нас пока нет.

Александр поднялся, давая понять, что разговор закончен.

– Будьте бдительны. Если случится что неожиданное, сразу приходите ко мне.

– На вашем месте я бы потолковал со вдовой Уилсон, – пробурчал кузнец напоследок. – Всем известно, что она занимается ворожбой.

Диксон подождал, пока они скроются за порогом.