Текст книги "Охотник на ведьм (ЛП)"

Автор книги: Блайт Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Движение остановилось. Беспокойные руки обвились вокруг куклы. Вздох, блаженная улыбка, и она крепко-накрепко прижала игрушку к груди.

Дверь закрылась. Опустившись на пол, Маргарет взяла мать за руку и принялась болтать о ежедневных пустяках, ни словом не упоминая ни ведьм, ни допросы, ни нависшую над ними опасность.

Незнакомая обстановка все еще смущала Джанет Рейд, но с Генриеттой на коленях и дочерью у ног она постепенно вернулась в настоящее.

Пришла пора подготовить ее к будущему.

– Мама, ты ведь помнишь мистера Кинкейда?

Мать наморщила лоб, вспоминая.

– Того любезного человека, которого ты угощала хлебом. Помнишь?

Улыбка, потом кивок.

– В общем, ему нужно задать тебе несколько вопросов.

– О чем?

Она попыталась объяснить как можно мягче, чтобы ее не обуял ужас.

– Ох, о разном. О Боге и дьяволе.

Мать зажмурилась, задетая отголоском давно забытого страшного воспоминания.

– А я знаю ответы?

– Конечно. Некоторые вопросы могут показаться тебе знакомыми, но так, как раньше, не будет. – Мысленно она взмолилась о том, чтобы ее обещание сбылось.

– Как раньше?

– Когда тебя забрали из дому и… обижали.

Так далеко отсюда. В Эдинбурге. В другой стране. В другой жизни.

Ее взгляд затуманился.

– Ничего подобного я не помню.

Жгучая, нехристианская ненависть поднялась внутри Маргрет, терзая ее как застарелая рана. Ненависть, направленная на тех, кто их предал – на кузена Джона Дана, на палача Джеймса Скоби, на них всех.

– Ты не помнишь, как тебя держали в тюрьме?

Не слушая ее – или не слыша – мать смотрела за окно, где по желтеющей траве на холмах бежала рябь.

– Нет. Не помню.

Она стиснула ее ладони, бездумно не заботясь о том, какими будут последствия, если мать разделит ее гнев.

– Ты не помнишь, какими они были жестокими? – Маргрет помнила. И, вспоминая, всякий раз задыхалась от ярости. – Как они били тебя, прижигали раскаленным железом, затягивали на твоей шее удавку и дергали за ее, пока ты, ослепнув от боли, не падала с ног, и в довершение всего раздробили тебе палец. Неужели ты этого не помнишь?

Мать не ответила. Только пожала плечами и покачала головой.

Сдавшись, Маргрет выпустила ее ладони из рук. Она перенесла столько боли, ужаса и лишений… Пожалуй, оно даже к лучшему, что ее память пуста.

И вдруг прикосновение. Мать тронула ее за подбородок.

– А нет ли чего-то, что мне хотелось бы вспомнить?

Чего-то, что мне хотелось бы вспомнить.

Она захотела, чтобы мать разделила ее ненависть, чтобы она тоже запылала тем праведным гневом, что обуревал ее саму. Но ради чего? После того, как она положила столько сил на то, чтобы дать матери спокойную, защищенную жизнь, зачем заставлять ее вспоминать о пережитом ужасе? Под гнетом гнева в ее сознании всколыхнулись воспоминания о былых временах. Что-то, что хотелось бы вспомнить…

– Есть, мама. Конечно, есть. Помнишь дворик нашего дома в Эдинбурге? Ты высаживала там колокольчики. Прямо у крыльца, где дольше всего задерживался свет. Ты помнишь это?

Мать задумалась. От напряжения между ее бровями залегла складка. Потом ее взгляд прояснился, словно она и впрямь сумела перенестись в прошлое. Она медленно кивнула.

– Кажется, да.

Маргрет ощутила непривычное натяжение улыбки. Сев, она ухватила мать за руку.

– А помнишь, как ты пекла хлеб и давала мне на пробу первый горячий кусочек с маслом? И как вкусно нам было?

Губы матери дрогнули.

– Помню. Да, это я помню.

– А как после воскресной службы, мы втроем – ты, папа и я – приходили домой и вместо повторения проповеди пели песни, да так громко, что соседи начинали нам подпевать?

Она закивала и заулыбалась широко, во весь рот.

– Помню. Мне так это нравилось.

– А папу ты помнишь?

Улыбка стала тоскливой и неуверенной.

– Я его помню, – проговорила Маргрет. – Помню, как сидела у него на коленях, а он читал мне псалмы. И чаще всего Двадцать третий, его любимый. Господь – Пастырь мой…

– И я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях…

Два голоса слились в один.

– И водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою…

Размеренные слова, разделенные на двоих, помогли Маргрет справиться с комом в горле и со слезами в глазах. Быть может, ее мать и забыла молитвы, но она помнила, что Господь любит ее.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…

И она взмолилась о том, чтобы Он был с ними, ибо ее матери предстояло отвечать на вопросы, которые могли заставить ее вспомнить то, что никто не должен был знать. То, что разрушило ее разум и ее жизнь.

Ей оставалось только одно: верить в доброту Александра Кинкейда.

***

Глубоко за полдень Александр расхаживал по церкви из угла в угол, ожидая, когда явятся обвинители. На стуле безмолвным укором лежал его плащ, возвращенный преподобным Диксоном.

Старосты стесненно ежились за столом, пока солнце неумолимо клонилось к западу.

Перед ними сидели три женщины. Вдова Уилсон вернула на лицо дерзкую гримасу и, казалось, вновь была готова бросить им вызов. Шмыгающая носом Элен Симберд выглядела кроткой и испуганной. Маргрет сидела спокойно, только изредка переводила дыхание и прикрывала глаза.

Один раз они осмелились обменяться коротким взглядом. Ее глаза были полны веры в него.

Он надеялся, что оправдает ее доверие.

Хотя официального приглашения не было, большинство деревенских жителей все же явились в церковь, чтобы увидеть очную ставку своими глазами. А может, просто чувствовали себя безопаснее в храме Господнем в канун Дня всех святых.

В дверях показались кузнец и его жена, которая опиралась на мужа, словно бремя беременности за последнюю неделю стало много тяжелее. С ненавистью взглянув на Элен Симберд, она вместе с мужем отсела от повитухи подальше. Кузнец сложил вместе свои заскорузлые ладони и, упершись локтями в колени, уставился в пол.

Оксборо по-прежнему не было.

Наконец из-за двери донесся топот копыт и скрип повозки, и в церковь вместе с женою и дочерью, одетыми как на воскресную службу, вошел граф. Девушка была бледна. Кусая тонкие губы, она даже не взглянула на обвиняемых, пока поднималась в сопровождении матери на свою скамью на хорах.

Граф уселся рядом со старостами за стол.

– Все в сборе, Кинкейд. – Скрестив ноги и откинувшись на спинку стула, он жестом дал отмашку начинать. – Заканчивайте побыстрее.

Александр встал, моля небеса о поддержке и изо всех сил стараясь не задерживать взгляд на Маргрет.

– Сейчас я еще раз опрошу обвиненных, а потом вызову обвинителей. К тому времени, как мы закончим, истина будет отделена ото лжи. Вдова Уилсон, выйдите вперед.

Он начал с обычных предварительных вопросов – с имени и других общих сведений, – а после, не прогоняя ее заново через весь допрос, спросил:

– Вы признаете себя ведьмой, готовой понести надлежащее наказание?

Оглядевшись по сторонам, она выпрямилась.

– Нет.

Люди зашептались. Вдова, не удостоив их даже взглядом, продолжала с высоко поднятой головой смотреть в лицо Александру.

– Но ты же призналась! – Голос Диксона.

Когда она повернулась к священнику, Александр с болью заметил, как под набрякшей кожей в уголке ее глаза дергается нерв. Как бы это не осталось с нею на всю жизнь, с сожалением подумал он.

Она сцепила руки в замок и вздернула подбородок.

– Да, я призналась. А вы бы не признались, трое суток не спавши? Да еще этот, – она кивнула на графа, – совал мне в интимные места свои пальцы. Как только я сказала «да», он мигом убрал свои руки и дал мне заснуть.

Граф густо покраснел, но промолчал, избегая смотреть на жену и дочь.

– Но у нас пала корова! – воскликнула жена кузнеца. – Это все твои проделки. Скажешь, нет?

Бесси Уилсон метнула на нее испепеляющий взгляд.

– У меня есть коза. На кой ляд мне сдалась ваша корова?

– Но кто-то ведь должен заплатить мне за ущерб, – не унимался кузнец.

Надо было продолжать.

– Вдова Уилсон, вы назвали Элен Симберд ведьмой, верно?

Она кивнула.

– За себя я готова ответить. Грехов у меня предостаточно, но сговора с Дьяволом среди них нет. – Она оглянулась на дрожащую Элен Симберд. – Но за нее я отвечать не могу. Разбирайтесь с нею сами.

– Она была у меня повитухой и сгубила мое дитя, – сказала жена кузнеца, обхватывая живот, словно могла таким образом защитить своего ребенка от порчи. – Она точно ведьма. И корова наша, верно, тоже на ее совести.

– Элен Симберд, встаньте, – произнес он.

Шатко и медленно она поднялась на ноги. Ее затравленный взгляд заметался по помещению и в конце концов выхватил из толпы мужа. Он выглядел перепуганным, как в тот день, когда размахивал самодельным оберегом от колдовских чар. Насколько Александру было известно, сегодня он впервые за все время осмелился приблизиться к жене хотя бы на дюжину шагов.

– Вы признали свою вину, не так ли? – начал он.

Она кивнула.

– Признала, как не признать, раз вы спрашивали.

– Вы подтверждаете свое признание? Вы признаете себя ведьмой, готовой понести надлежащее наказание?

Она склонила голову набок.

– Разве можно быть ведьмой и не знать этого?

Он сглотнул, не зная, как истолковать ее ответ.

– То есть, теперь вы заявляете, что вы не ведьма?

Оглядев помещение церкви и встретив повсюду враждебные взгляды, она мотнула головой.

– Что толку отпираться, если все вокруг убеждены, что это правда? У меня больше нет ни дома, ни друзей, ни супруга.

В дурном предчувствии его сердце сжалось.

Рядом заговорил Диксон, настойчиво и вместе с тем ободряюще:

– Если ты скажешь правду, Господь защитит тебя.

Александр ждал, задержав дыхание, сам не зная, что хочет от нее услышать.

Элен Симберд посмотрела на своего мужа, и того затрясло под ее взглядом. В одном Александр был уверен: отныне он никогда больше не поднимет на жену руку.

Она подняла голову и улыбнулась.

– Да, я ведьма. Я, а не Бесси Уилсон. Так что берегитесь меня, вы все и ты, Джиль, в особенности, иначе я отниму твое дитя, как отняла предыдущее. – Она кивнула в оглушительной тишине. – И как отняла твою корову.

Ведьма она или нет, подумалось Александру, но, восходя на костер навстречу смерти, Элен Симберд будет держать голову выше, чем осмеливалась за всю свою жизнь.

Глава 20.

Одна оправданная. Одна виновная. А теперь – третья.

– Пусть вперед выйдет Маргрет Рейд. – Не слишком ли смягчился его тон, когда он произносил ее имя?

Она встала, глаза прикованы к его лицу в ожидании, что он спасет ее.

Он надеялся, что сможет оправдать ее ожидания. У них было так мало времени. На план его не хватило.

– Заканчивайте побыстрее, – сказал Оксборо. – Моя дочь уже сказала, что эта женщина ведьма. – Опять угрожать обыском он не стал, но оно и не требовалось.

Леди Анна, сидевшая на хорах, отпрянула и спрятала лицо на груди своей матери. Нервная девица, но точно не одержимая.

– Маргрет Рейд не призналась, – начал он. – Кроме того, я не нашел на ее теле метки.

На лице графа отобразилось отвращение. На секунду Александру показалось, что он вот-вот расскажет всем присутствующим, что они провели ночь вместе.

– В таком случае надо допросить ее снова, – сказал Оксборо. – И допрашивать столько раз, сколько потребуется, пока она не признается.

– Эту я не знаю, – вмешалась Элен Симберд, явно не желая уступать их внимание. Она показала пальцем на Маргрет. – Ее на шабашах Сатаны не было.

– Благодарю. А теперь сядьте, пожалуйста. – Он вновь повернулся к Маргрет, надеясь, что она сможет прочесть в его взгляде любовь. И что все остальные этого не заметят. – Кто совратил вас к занятию колдовством?

Очень долго она молча смотрела на него, так долго, что он испугался, что она ответит – ты.

– Никто, – наконец сказала она.

– Как произошло это совращение?

– Не было никакого совращения. – Я согласилась по доброй воле, говорили ее глаза. И теперь я за это проклята.

– Почему вы уступили? – Вопрос за вопросом, по списку. И каждый вопрос – как укол шилом в сердце. – Об этом полагается спрашивать всех ведьм.

Его пояснение погасило огонек надежды, горевший в ее глазах.

– Я не ведьма. И ничему я не уступала.

Диксон так и подскочил.

– Сатана принудил вас?

– Меня не принуждали.

– То есть, сама согласилась! – воскликнул Оксборо.

– Нет!

Александр пытался следовать запутанной цепочке вопросов, отвоевывая контроль над ходом допроса.

– Если вы не согласились сами, значит, вас принудили силой.

Она взглянула на него и вдруг начала смеяться.

– Нет. Не силой. Хитростью.

Один из старост привстал.

– Хитростью вовлекли в сговор с Дьяволом?

– Я этого не говорила!

Граф подался вперед, голос звенел торжеством:

– Ты только что призналась, что Дьявол хитростью склонил тебя к половому сношению!

– Я всего лишь сказала, что вопросы Александра Кинкейда хитростью вынудили меня признать, будто я имела сношение с Дьяволом.

Он знал, что она имела в виду, но ее слова вполне можно было расценить как признание. Все то, чего он раньше не замечал, теперь стало очевидным. Дознание всегда заканчивалось одинаково, потому что пробраться сквозь лабиринт вопросов, не сделав признания, было попросту невозможно. Они нарочно были составлены так, чтобы ответы не доказывали невиновность, а тем или иным образом подтверждали вину.

– Значит, ты все же сношалась с Дьяволом! – Ликующий вопль Оксборо.

– Если он склонил вас хитростью, почему вы не остановили его, когда поняли, кто он таков? – задал вопрос священник.

Под ее пристальным взглядом Александр вновь увидел перед собою былую Маргрет. Ту Маргрет, которая знала, что охотнику на ведьм нельзя доверять.

– Потому что, – сказала она, обращаясь к нему одному, – до сего момента я и не подозревала, что это был Дьявол.

Он же сказал, что верит ей. Как может она в нем сомневаться? Все, что он делает, предназначено для того, чтобы убедить остальных. Это они, а не Маргрет, должны считать его безжалостным охотником на ведьм.

Граф облизнул губы.

– Сношение с Дьяволом, каким оно было?

– Если у меня и была плотская связь с Дьяволом, – молвила она с застывшим в глазах обвинением, – то он сидит сейчас передо мной.

– Она видит Сатану! – возликовал граф. – Она призвала его в святое место! В церковь!

– Нет! – вскричал Александр, вскакивая на ноги. – Ничего подобного она не говорила. Она подразумевала совсем другое!

В воздухе раздались причитания, донесшиеся с хоров.

– Я тоже вижу его! – завопила леди Анна. – Вон там! – Дрожащим пальцем она указала на потолок, а затем ее конечности начали дергаться и сотрясаться, нанося удары матери, которая пыталась ее удержать.

В помещении началась паника. Женщины заплакали. Мужчины испуганно вжали головы в плечи. Некоторые бросились к дверям в отчаянной попытке спастись бегством от невидимых демонов.

В воцарившемся хаосе Александр нашел взглядом Маргрет, и когда их глаза встретились, ему показалось, она поняла то, что он хотел до нее донести. Извинение. Сожаление. Даже прощание. Ибо теперь он не представлял, как спасти ее.

Ее и себя. Ведь если ее отправят на костер, он сам, по собственной воле, последует за нею.

Жена кузнеца, стоявшая в переднем ряду, покачнулась. Сперва только муж обратил на это внимание, но потом она согнулась пополам и взвыла, указывая на Элен Симберд и заливаясь слезами:

– Мое дитя! – Она начала оседать на пол. – Она забирает мое дитя!

Кузнец беспомощно пытался удержать ее от падения. Какая-то женщина склонилась над нею, прижимая к ее бедрам передник, чтобы остановить поток хлынувшей крови.

– Смотрите, что вы натворили, Кинкейд, – сказал граф. – Вы собрали их вместе, и они вызвали Сатану. – Взмахом руки он отправил своих людей вперед. – Разделите их и посадите под замок. Одну ко мне в башню, вторую в десятинный амбар, – он посмотрел на мельника, и тот неохотно кивнул, – а третью в его сарай.

Обвиненных окружили и поволокли к дверям. Леди Оксборо боролась на хорах со своей дочерью, пытаясь свести ее вниз по лестнице, чтобы усадить в повозку.

– И приведите ее мать. Немедленно! – приказал Оксборо, тоже криком.

Маргрет вырвалась из рук держащего ее человека и побежала сквозь толпу.

– Прошу вас, не надо. – Добравшись до стола, она упала перед ними на колени. – Умоляю, только не снова.

– Снова?

Она вскинула голову, и он увидел, что в ее взгляде не осталось надежды. Только гнев.

– Такие, как вы, и довели ее до безумия – своими допросами, своими пытками, своей ложью. Разве она не достаточно настрадалась?

Александр с мукой закрыл глаза. Все. Она сама выдала правду. Как же теперь их спасти?

На лице Оксборо вспыхнула догадка.

– Так она все-таки ведьма! – Он будто сложил, наконец, головоломку. – Так вот откуда пошли все наши беды. Потому что у нас в деревне поселилась парочка ведьм. Приведите старуху. Живо приведите ее сюда!

– Нет, – произнес Александр. Дочь Оксборо по-прежнему голосила, жена кузнеца в окружении женщин всхлипывала на полу. Рассудок Джанет Рейд не вынесет этого беспорядка. – Я допрошу ее в том месте, где ее держат.

И когда Маргрет уводили, ему показалось, что в брошенном ею взгляде была благодарность.

***

В сопровождении графа и одного из старост, прилепившихся к нему слева и справа, Александр вышел из церкви и зашагал к таверне. Леди Анну наконец усадили в повозку; вместе с нею и ее матерью уехал, вознося молитвы над извивающейся девушкой, и священник. Лошади пустились в галоп, и повозка пронеслась мимо трех женщин, которых разводили по их импровизированным тюрьмам.

Солнце спряталось за холмы, настал канун Дня всех святых, и Дьявол вырвался на свободу.

– Вы когда-нибудь посещали Бедлам? – спросил Александр, когда повозка скрылась из виду.

Оба покачали головами.

– Я был там однажды. – Посещение домов умалишенных было популярным развлечением в Лондоне, где он побывал в двенадцать лет, когда его отец, убоявшись чумы, подбиравшейся к Эдинбургу, увез свое семейство на юг.

– Говорят, это место похоже на ад, – сказал староста.

Александр кивнул.

– И не только из-за несчастных душ, запертых там. Куда страшнее те, кто приходит на них посмотреть.

Он тоже смотрел, но не так, как остальные зеваки, которые таращились, дразнили и травили пациентов больницы, едва ли не превосходя их числом. Он видел, как одну женщину изнасиловал посетитель, по крайней мере, ему показалось, что произошло именно это, когда отец уводил его.

Увиденное преследовало его до сих пор. Неужели Дьявол может творить вещи страшнее?

– И очень многие там, – продолжил он, – вели себя так же, как Джанет Рейд.

С опустевшей дороги Оксборо поднял глаза на него.

– То есть, по-вашему, моя дочь одержима из-за сумасшедшей? – Взгляд его был холоден как сталь, но дрожи в голосе он скрыть не сумел. – Или вы намекаете, что Анна сама повредилась умом?

Александр не знал.

– Этого я не говорил.

– Вас вызвали сюда, потому что в борьбе со злом нам был необходим один из сильнейших воинов Господа, но с вашим приездом Сатана только усилил свои позиции. – Не дожидаясь возражений, граф пригрозил: – Если вы не можете искать поборников Дьявола с тем же рвением, с каким крестоносцы сражались за Святую землю, я займусь этим сам.

Они не должны сомневаться в его власти над злом, иначе все будет потеряно.

– Могу и буду. – Доверие к его суждениям – последняя надежда для Маргрет, а его деликатный допрос – единственная надежда, оставшаяся у ее матери.

Изобел Бойл отворила им и проводила до комнаты, где содержалась мать Маргрет. У двери спутники Александра пропустили его вперед, чтобы он предстал перед ведьмой первым.

В комнате были и кровать, и стул, но Джанет Рейд сидела на полу. Она выглядела маленькой и старой. Он осторожно приблизился, не зная, кого она в нем увидит – доброго знакомого или призрака Дьявола, которого она так боялась.

 – Сударыня Рейд?

Она не ответила, продолжая неразборчиво бормотать себе под нос.

– С чертями, небось, шепчется, – пробурчал староста.

Откуда ты знаешь? – хотел спросить Александр, но обуздал себя.

– Стойте сзади, – предупредил он и присел, чтобы не возвышаться над нею. – Сударыня Рейд, это Александр.

Она улыбнулась ему.

– День добрый, Александр.

Она узнала его, но, кажется, не осознавала, что происходит. К счастью.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов. Вы не против?

– У вас нет хлеба? Я бы съела кусочек с маслом.

– К сожалению, нет, – сказал он, подозревая, что его ответ, как и предыдущий вопрос, она не поняла. Быть может, ее помешательство – не кара, а милость Божья, оградившая ее от окружающего зла.

– Как вас зовут? – мягко задал он первый вопрос. Почти шепотом.

Улыбки, только улыбки. Ни ругани, ни проклятий, которые выставили бы ее ведьмой. Одного-двух вопросов должно хватить, чтобы даже для графа стало очевидно, что она не слуга Сатаны.

– Она отказывается отвечать даже на это!

– Она не понимает вопроса. – Он заключил ее руки в ладони, спрятав от остальных свидетельство работы тисков. – Сударыня Рейд, вы знаете, где вы находитесь? – Она не помнила, что овдовела. В ее памяти могли быть провалы гораздо глубже.

Морща лицо, она силилась осмыслить его вопрос.

– В Шотландии.

– Где именно в Шотландии?

Она рассмеялась.

– Вы сами знаете, где. Вы же у меня дома, в Эдинбурге.

Староста рядом прошептал:

– Она безумна.

– По воле своего хозяина Сатаны, – огрызнулся граф. – Это он диктует ей, что говорить и как нас одурачить.

Раздраженные голоса разрушили ее спокойствие.

– Здесь была Маргрет. – Ее голос наполнился страхом. – Где Маргрет?

– Неподалеку. А теперь я задам вам еще несколько вопросов. Сударыня, вы можете прочесть молитву?

Она кивнула.

– Господь – Пастырь мой. Я знаю вот эту.

Он открыл рот, собираясь попросить ее прочесть «Отче наш», но она уже заговорила:

– Господь – Пастырь мой, и я ни в чем…

Ни разу не сбившись, она процитировала Двадцать третий псалом. Александр оглянулся через плечо:

– Вы услышали достаточно?

Это должно было поставить точку. «Отче наш» или Двадцать третий псалом – ни того, ни другого Дьяволу нипочем не произнести.

– Нет, – ответил граф. – Не достаточно. Спросите, как она стала ведьмой. Спросите о ее дочери. – Он повысил голос и окликнул ее с безопасной дистанции: – Давно ты стала ведьмой?

Услышав враждебную интонацию, она поползла назад, затем попыталась подняться на ноги.

– Нет!

Но терпение графа иссякло. Не обращая внимания на Александра, он начал забрасывать ее вопросами.

– Говори, как ты стала ведьмой? Как демоны посвящали тебя?

– Нет! Нет! – Запутавшись в подоле юбки, она упала и ударилась об пол подбородком, но продолжала дергаться, как в капкане, пытаясь встать.

– Оксборо, прекратите. – Александр встал между ними.

Вид у графа стал безумнее, чем у нее.

– Мою дочь прокляли! Она заплатит за это. – Теперь он кричал во весь голос. – А ну, показывай, какую отметину Дьявол оставил на твоем теле? Кинкейд, разденьте ее. Говори, где твоя метка?

Староста удерживал графа, не давая наброситься на нее, но его крики пробудили погребенное в недрах ее сознания воспоминание, от которого тело женщины скрутило так, словно она пыталась вывернуться наизнанку. Александр заметил момент, когда оно прошило ее глаза, сошло вниз по горлу и выплеснулось наружу душераздирающим криком:

– Не-е-е-е-е-ет!

Поднимаясь на ноги, она смотрела на Александра и не прекращала кричать, ее руки молотили воздух, отбиваясь от невидимого врага.

– Дьявол! Он вернулся! Он пришел забрать меня.

Он тоже встал – вновь в ее глазах воплощение ада.

– Сударыня…

Но сударыни Рейд больше не было. Ее заменило другое существо, другая измученная душа, выпущенная на волю воспоминанием о других временах и другом человеке, задававшем те же вопросы.

Она неистово отмахивалась от него, а он пытался поймать ее руки, чтобы она не причинила себе вреда, но встретил поистине нечеловеческое сопротивление. Удержать ее он не мог.

Смутно он осознал, что остальные, уверившись, что наблюдают перед собою разбушевавшуюся ведьму, выскочили из комнаты. Находясь на пике безумия, она оттолкнула его с невообразимой для женщины силой, так что он упал навзничь, и бросилась вон.

Прочь из двери, на свободу.

И напоследок золотисто-багряное закатное небо расщепил ее вопль.

Ско-о-о-о-о-оби.

Глава 21.

Расхаживая взаперти по комнате в графской башне, Маргрет смотрела в надвигающуюся темноту и ждала от Александра вестей о матери.

Одна неосторожная фраза – и все ее усилия в один момент пошли прахом. И винить за это было некого, кроме себя самой. Придержи она язык, они поверили бы в то, что ее мать душевнобольная. Или в то, что ведьма – сама Маргрет, а ее мать околдована ею.

Но нет. Она бездумно позволила гневу выплеснуться наружу. И теперь грянула беда.

Доверившись Александру, пусть и оправданно, она слишком близко подпустила чужого человека, и в результате те защитные слои, которыми она так тщательно оборачивала жизнь матери, оказались один за другим сорваны.

Глупо, наверное, было думать, что в конце концов им удастся избежать преследования.

Когда ее сегодня допрашивали, стало совершенно ясно, что никакими ответами доказать свою невиновность невозможно. И теперь, взирая на строгий силуэт церкви, кажущейся издалека такой маленькой, стоящей на обдуваемом ветрами холме на отшибе деревни, она подумала, что с самого начала шла против Божьего плана, все это время наивно полагая, что сможет исправить его по своему желанию.

И все же, покрепче закутавшись в шаль и глядя на синеющие холмы, она начала молиться.

Странно, до чего живучими оказались ее детские привычки. Вроде привычки молиться, хотя Господь только и делал, что насылал на них напасти. И все же слова молитвы, которую не забыла даже ее мать, навивались друг на друга, превращаясь в некое подобие веревки, и она крепко вцепилась в эту спасительную веревку, словно с ее помощью, передвигая руки выше и выше, можно было выбраться из долины смертной тени.

Отче наш… да будет воля Твоя… прости нам долги наши… и избавь нас от лукавого…

Она молилась о том, чтобы ее мать была спасена. О том, чтобы Господь дал ей сил. Даже о том, чтобы Александр увез ее куда-нибудь, где они могли бы быть вместе.

Иначе зачем Господь внушил ей доверие к нему?

Снаружи раздался крик.

Знакомый до боли.

Потом ругань, визг, топот множества ног.

Она кинулась к окну.

По направлению к церкви рекой устремился людской поток, преследуя высокую, истощенную женщину с развевающимися волосами.

Кажется, Маргрет заплакала. Закричала. Но ее голос унесло ветром, заглушило топотом ног, захлестнуло вибрирующим рокотом ненависти, разнесшимся по равнине, преследуя ее мать.

А впереди, возглавляя погоню, бежал человек, которого она узнала бы из сотен тысяч.

Охотник на ведьм.

***

Александр выбежал наружу, надеясь поймать ее, успокоить, увести обратно в безопасное место. Но сверхчеловеческая сила безумия несла ее вперед как на крыльях, словно она знала, что от этого зависит ее жизнь.

Ветер свистел у него в ушах, трепал волосы, но она оставалась далеко впереди. С ее головы сорвало ветром капор, и длинные, седые пряди, которые Маргрет с такой любовью расчесывала, метались у нее за спиной.

Позади послышались крики. Александр оглянулся и, увидев, что к погоне присоединились Оксборо, несколько его слуг и разномастная толпа местных жителей, взмолился о том, чтобы догнать ее первым.

Овраги, расщелины, трясины… Чевиотские холмы были полны ловушек и представляли опасность даже для тех, кто забредал сюда при свете дня. Но окажись здесь безумная пожилая женщина, одна да еще ночью…

Ее силы вот-вот иссякнут. Она споткнется и упадет. Мы успеем догнать ее.

Но она продолжала мчаться вперед, словно ее и впрямь преследовал Дьявол.

Она бежала не по прямой, но ноги по извилистому пути несли ее к церкви. Если она забежит на огороженное церковное кладбище, то окажется в тупике, и он успеет ее поймать. Увидев церковь, она наверняка вспомнит что-то о Боге или о своей былой жизни. Наверняка это ее задержит.

Однако вопреки его ожиданиям она пронеслась мимо здания церкви, словно оно ужасало ее больше, чем Сатана. Продолжая бежать, она отдалялась от них, пока не исчезла в сумерках среди холмов.

Потеряв ее из виду, он остановился под безлунным небом в окружении бесплотных теней.

Согнулся пополам, опершись о колени и тяжело дыша.

– Надо взять фонари и разделиться, – сказал он, глотая воздух в промежутках между словами, когда люди графа с ним поравнялись.

Но преследователи, только что рьяно гнавшиеся за своей жертвой, внезапно остановились и уставились в землю. Ни один не пошел вперед.

– Грядет День всех святых, – произнес Оксборо так тихо, словно эти три слова могли призвать нечистую силу. – Она убежала к Дьяволу. Пусть он ее и забирает.

Александр пытался протестовать, уговорить их продолжить поиски, спасти ее. Но страх и здравомыслие пришли к одинаковому заключению: искать Джанет Рейд в темноте бесполезно.

И он будет тем, кто принесет эту весть ее дочери.

Оксборо, озабоченный своей собственной дочерью, не стал останавливать Александра, когда тот поднялся в комнатку на верхнем этаже башни, где была заперта Маргрет. Она стояла, притулившись к окну, и смотрела в темноту в направлении церкви.

Отсюда наверняка было видно погоню, подумал он и устыдился, испытав облегчение оттого, что не придется рассказывать ей все.

Когда он поставил свечу, она повернулась к нему, лицо усталое, пустое, побежденное.

– Значит… она потерялась.

Ты потерял ее, могла бы сказать она.

– Вопросы… – Он мог обвинить во всем графа, но не стал. Она могла отреагировать похожим образом на любой из вопросов, заданных им самим. – Они разбередили ее память. Я старался быть осторожным, но…

– Это все Джеймс Скоби и Джон Дан. – Ее лицо исказила ненависть. – Это они убили ее. И они за это заплатят.

Слова прозвучали с непримиримостью священной клятвы.

– Прости, – проговорил он, делая шаг ей навстречу, собираясь обнять ее.

Ярость рассеялась, и ее губы задрожали. Горло заходило ходуном в попытке сформировать слова. Она отталкивала его руки, не давая к себе прикоснуться.

– Пусти меня. Я пойду искать ее. Она там совсем одна…

Он покачал головой.

– Сегодня ночь нечистой силы. Я уговаривал, но никто не пошел, а искать в одиночку…

Даже если отбросить тот факт, что она здесь пленница, то отправляться на поиски в безлунную ночь, среди коварных холмов… Безрассудство. Она сама это знала.

Выдохшись, она тяжело прислонилась к нему и не противилась, когда он тесно привлек ее к себе.

– Ш-ш, – прошептал он в ее волосы, баюкая ее в своих объятьях.

В каком-то оцепенении она говорила в его плечо, разговаривая сама с собой:

– Я же привезла ее сюда… я делала все, лишь бы она не вспомнила… я так старалась… – Плечи ее дернулись, и он понял, что она плачет. – Но все оказалось бесполезно.

Он дал ей выплакаться, очень долго в молчании обнимая ее, пока она сотрясалась в рыданиях.

– Когда по воскресеньям мы возвращались со службы домой, она обычно пекла хлеб, хоть церковь и запрещала работать в Божий день, – приглушенно пробормотала она против его плеча. – Она всегда говорила, что мы благодарим Господа за наш ежедневный хлеб, а не за ежедневный-кроме-воскресенья.