Текст книги "Охотник на ведьм (ЛП)"

Автор книги: Блайт Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Маргрет обхватила себя за плечи, туго стягивая края шали, и поспешила к дому, надеясь, что мать еще спит. Александр шагал рядом, бесшумно и безмолвно, но она знала, что он просто выжидает время. Обвинения не избежать.

Когда они дошли до коттеджа, он схватил ее за руку, затащил за угол, где их не было видно с дороги, и прижал к стене, а после, впечатав ладони в камень по обе стороны ее головы, навис над нею.

– Вы солгали.

Маргрет отвернулась, отказываясь смотреть на него и признавать его правоту. Но откуда это чувство, будто она задолжала ему правду?

Ладонями он сжал ее щеки и развернул ее лицо, заставляя смотреть прямо на себя. Теперь уклониться от его взгляда можно было только зажмурив глаза.

– Отвечайте.

– Да! Я солгала, – выпалила она и испытала моментальное облегчение. – Неужто вы думали, что я могла поступить как-то иначе?

– Но вы поклялись. На Библии!

Ее охватил пронизывающий, как удар ветра, ужас, затмевая все прочие чувства. Ее детство было неотделимо от Церкви. Слова и смыслы, обряды и обычаи, что Господь требует, а что прощает – все это Маргрет знала наизусть, как катехизис, который она сегодня цитировала. И хотя Господь давно покинул ее, бывали ночи, когда она, лежа без сна, чувствовала Его любящее присутствие, словно была одною из Его избранных, которым предначертано вознестись к Нему на небеса.

Самообман. Иллюзия, как и видения ее матери. Не дождется она ни милости, ни прощения – ни от Господа, ни от Александра Кинкейда.

– Вы же видели ее, вы знаете, что с нею бывает. Я просила вас… – Внезапно она осознала, что он сделал, и осеклась.

Он не выдал ее тайну, а значит, по сути, тоже солгал.

Она умоляла его защитить ее мать – и он это сделал. И все ее обоснованные страхи внезапно смело волной иррационального доверия, потому что в одном – самом главном – он ее не предал.

Напоминать ему об этом словами благодарности она, однако, не стала из опасения, как бы он не передумал.

Он склонился над ней так, что их тела почти соприкоснулись.

– Может, положить вашу руку на сатанинскую библию? Тогда вы начнете говорить правду?

Маргрет знала, что никакая она не ведьма. Она хотела так и сказать, но не смогла. Какая-то неведомая сила вдруг повлекла их друг к другу.

Сражаясь с ним, она уперлась ладонями ему в грудь, а он, сопротивляясь, уперся напряженными руками в стену коттеджа, но облегчение, благодарность и что-то еще, что-то непознанное, продолжало притягивать ее к нему. Ее тело, ее глаза и губы были готовы умолять его пощадить ее мать.

В его глазах, кажется, тоже промелькнула мольба. Что он испытывает к ней, кроме желания назвать ее ведьмой?

То, что зародилось между ними в коттедже, нахлынуло снова. Он затряс головой, как бы говоря нет, но тело его не слушалось, оно приблизилось к ней вплотную, полы его черного плаща взметнулись, укрывая ее от ветра, обволакивая их, создавая вокруг потаенное пространство, принадлежащее им одним.

Мысли, страхи, увещевания разума, все это стало расплываться, пока не исчезло совсем, оставив ее наедине с его глазами, горевшими требовательным огнем, с теплом его сильных рук, которые уже спускали с нее шаль и платок, зарывались в ее волосы, притягивали ее к нему…

К ее губам приникли тонкие, твердые губы. Они пробовали ее, засасывали, упивались ею, губами, языком, зубами, вторгаясь в ее рот, лишая ее дыхания.

Его пальцы прошлись сквозь ее волосы, вслед за упавшей шалью очерчивая ее горло, следуя по плечам, спускаясь вниз по рукам, а после накрыли ее груди поверх колючего шерстяного платья. Ее соски уткнулись в его ладони, и когда он потер их через ткань, ее тело откликнулось и взмолилось о большем.

Он вжался в нее бедрами. Притиснутая к стене, она раздвинула ноги, словно ее плоть знала, чего он хочет и требовала того же.

Не отрываясь от ее губ, он взял в горсть ее юбки, сдвигая шерсть и лен, пока между ними не осталась только ее нижняя сорочка.

Его палец дразнил, ее бедра отзывались сквозь тонкую, почти не ощутимую преграду повлажневшей ткани, а потом все исчезло. Не стало ни туч, ни ветра, сами их тела перестали существовать, остались только две души, парящие в вышине…

Внезапно он резко отпрянул. Юбки Маргрет упали, прикрывая ее позор. Открытая ветру, она вжалась в стену, жалея, что нельзя провалиться сквозь каменную кладку.

Черные глаза снова прожигали ее насквозь – уже не страстным, а осуждающим взглядом.

– Вы…

Она толкнула его кулаками в грудь.

– Не смейте! – Оба дышали тяжело и прерывисто. – Не называйте меня так.

Ему необязательно было что-то говорить, чтобы донести до нее свое суждение. Оно ясно читалось во всем его облике. Ведьма. Искусительница. Боль полоснула по сердцу так сильно, что впору было подумать, что это он владеет колдовской силой и нанес ей удар невидимым ножом.

– Не вините за свою слабость меня, – выдохнула она, но, заглянув Александру в глаза, увидела, что винит он себя. За то, что спустил ей ложь? Или за то, что поддался искушению?

Благородный человек. По крайней мере, по его собственным понятиям. В конце концов это может его погубить.

Она выставила вперед руку, но он не сделал и попытки приблизиться – к ее вящему облегчению, ведь ей с ним не справиться, вздумай он применить против нее силу.

Однако правда состояла в том, что, когда он целовал ее, она и не думала сопротивляться.

***

Александр всеми силами пытался совладать со своим дыханием, со своими руками и мыслями. Ведьма, бесстыжая грешница – рвалось у него с языка. Он хотел обвинить ее, сказать, что это она своими неодолимыми колдовскими чарами склонила его к поцелую.

Хотел и не мог.

Потому что виноват был он сам. Он сам ее обнял. Сам навязал ей этот поцелуй.

Он сам отпустил эту лгунью из церкви, не призвав ее к ответу за ложь, и тем самым уравнял себя с нею. Скоби предрекал, что оно так и сложится, и не ошибся. Теперь он не может доверять ни Маргрет, ни себе.

– Вы скажете… – Он запнулся посреди предложения. Его пальцы все еще пахли ею. – Вы скажете мне правду – сейчас, пока мы наедине?

Заметив в ее глазах внутреннюю борьбу, он понял, что ответом будет нет, но под тяжестью вины за то, что не обличил ее на допросе, не сдался.

– То слово. Что оно значит?

Он ждал ее ответа и вдруг отчетливо услышал журчание ручья, и оно заполнило мрачную тишину.

– Какое слово? – вымолвила она в конце концов.

– Скуп. Скуб. Скут. Все слышат по-разному. – Он и сам не запомнил в точности, что услышал.

Она отвернулась с поджатыми губами.

– Ничего оно не значит. Бессмыслица, и только.

Он схватил ее за запястья и встряхнул.

– И снова вы лжете!

– Вы считаете мою мать ведьмой только потому, что она лепечет всякую несвязную чепуху?

– Потому, что по меньшей мере пятеро из тех, кто давал показания, слышали, как это слово, это проклятье, разносится на ветру в ночи, а на следующий день с каждым из них случилась беда.

– Или же они испугались завывания ветра и вспомнили про свои негнущиеся колени и хворых овец.

– Не ветер кричал это слово, а ваша мать. Вы забыли, что я знаю ваш секрет?

Страдание в ее взгляде сказало о том, что нет, она не забыла.

– Ну, а вы, мистер Кинкейд… У вас самого нет секретов?

Он убрал руки. Нельзя ее трогать, даже ради того, чтобы вытрясти из нее правду. Что, если он выдал себя? Вдруг она догадалась, что он вовсе не тот многоопытный палач, каким себя изображает? Вдруг она знает, что он не способен отличить невинную душу от падшей?

– Речь не обо мне.

Память о поцелуе еще вибрировала меж ними. Платок Маргрет сбился, шаль упала на землю, волосы разметались по плечам как у девушки, никогда не бывавшей замужем.

 – Хорошо. Допустим, это чепуха. Тогда скажите, когда она впервые произнесла это слово?

Маргрет склонила голову набок и скосила глаза на мокрые листья, как будто действительно обдумывала его вопрос, чтобы дать честный ответ. Александр ждал. Она провела здесь почти год, но что ему известно о ее предыдущей жизни? Ничего. Нет никаких зацепок, кроме кружева, фарфоровой вазы, письма из Глазго да упоминания о безымянном муже.

Наконец она повела плечами.

– Я не помню. Все дни похожи один на другой.

Но он уже научился распознавать, что стоит за ее молчанием и уклончивыми ответами, и различать, когда она говорит правду, а когда лжет. Сейчас она снова лгала.

И тем не менее, зная все это, он никак не мог обуздать свое непослушное тело, теперь, когда он познал ее вкус и возжелал большего, вспоминая, как она выглядела, когда лежала на берегу ручья: волосы рассыпались, сливаясь с опавшей листвой, ноги раскинуты – ни дать, ни взять живое воплощение плодородной земли.

Он прогнал эту картину из головы, пока она не успела перерасти в фантазию о том, как он ложится с ней рядом, прижимает к земле, входит в нее до упора…

– Очередная ложь.

Она испуганно воззрилась на него, приоткрыв рот.

– Откуда вы знаете? Вы что, ведьмак? – И заслонилась, как щитом, скрещенными руками.

– Чтобы читать по вашему лицу, не нужно быть ведьмаком. – С немалым для себя удивлением он осознал, до чего хорошо успел ее изучить. – Когда вы стараетесь что-то вспомнить, то возводите глаза к небесам. И смотрите в землю, когда сочиняете ложь. Но когда вы говорите о матери, то смотрите на меня в упор. Вы прямите спину, между вашими бровями залегает морщинка – это значит, вы злитесь. – Не в силах совладать с собой, он склонился над нею. – А когда я подхожу к вам вплотную, вот так, то у вас перехватывает дыхание и…

Александр услышал мягкий выдох. Ощутил его на губах.

И поцеловал ее снова.

Она растаяла, как земля под дождем, покорно отдавшись его ласкам, которые обрушились на нее подобно речному потоку, вышедшему из берегов и сметающему все на своем пути.

Потом обняла его сама, очень крепко, и привлекла к себе, прижимаясь к нему грудями. Жадные, требовательные губы плясали на его губах, они бросали ему вызов, понуждали отвечать поцелуем на поцелуй, а внизу, ниже пояса, его член, толкаясь, пробивал себе путь на свободу, чтобы соединиться с нею.

Он не знал, сколько времени они простояли, прильнув друг к другу, прежде чем к нему вернулось самообладание, и он смог задаться вопросом, зачем она пытается его соблазнить.

Руки отказывались ее отпускать. Тогда он отнял губы и, совершенно растерянный, встретил взгляд ее разноцветных глаз. Один голубой, другой карий. Которому из них доверять?

Она все еще цеплялась за стену коттеджа, а на губах ее блуждала печальная улыбка.

– И что вы об этом скажете, мистер Кинкейд?

Он сделал шаг назад и даже обрадовался, когда его накрыла волна гнева, ибо она смыла возбуждение. Его провела его же собственная гордыня. Идиот. Надо же было возомнить, что он сможет отличить женское притяжение от колдовских чар…

Ведьма она или обычная женщина, но она притягивала его, и он должен устоять перед ними обеими.

– Я выясню правду, Маргрет Рейд, – поклялся он скорее себе, чем ей.

Стоя у стены, она опустила глаза и стала молча поправлять юбку, словно, разглаживая морщинки на ткани, стирала попутно и воспоминания о его поцелуе. К ее губам, припухшим от подаренного им наслаждения, пристала улыбка.

– Если не у вас, – прибавил он, – тогда у вашего священника из Глазго.

– Из Глазго? – повторила она уже без улыбки и, кажется, побледнела.

– Именно так. Когда он ответит на мое письмо с вопросом о том, почему в своей рекомендации он ни словом не упомянул вашу мать.

Ему не показалось. Она не просто побледнела, но примолкла и застыла, как каменная. Значит, он нащупал нечто важное.

– Молчите? – Письмо еще не было отправлено, но ее реакция убедила Александра в том, что отправить его надо как можно скорее. – Нечего сказать?

– Я уже говорила. Я не хотела, чтобы кто-то узнал о ее существовании, поэтому в письме ничего нет.

– Вы понимаете, что, скрывая ее, вы приговорили ее к жизни вне Церкви?

Она поджала губы и ничего не ответила. Исключить Церковь из жизни было попросту невозможно. Церковь крестила младенцев, учила грамоте и причащала детей, венчала взрослых и хоронила стариков, когда приходило их время вернуться к Господу.

Да ни одна любящая дочь не лишит свою мать опеки, которую дарит Церковь. Если только внутри Церкви ей не грозит опасность куда большая, чем вне ее.

– Поразмыслите над своими ответами, Маргрет Рейд, – бросил он перед уходом, – пока мы не встретились снова. Потому что я обязательно докопаюсь до истины.

Глава 9.

Она дождалась, пока его шаги затихнут вдали, потом побежала к входной двери и трясущимися пальцами взялась за ручку. Дверь заклинило. Маргрет толкнула ее бедром и, когда она поддалась, на шатких ногах переступила порог и захлопнула дверь за собой, словно эта хлипкая преграда могла защитить не только от Александра, но от всего, что им угрожало.

Сверху доносилось негромкое похрапывание матери. Внутри коттеджа было так темно и тихо, что на мгновение на Маргрет снизошел покой.

Но когда она повесила шаль на крючок, в ее убежище вторглись его слова.

Я докопаюсь до истины.

Она не сомневалась, что он это сделает, а тот факт, что однажды ее мать уже судили за колдовство, станет неопровержимым доказательством того, что она и есть та самая ведьма, которую он ищет. Безжалостный, подгоняемый своими собственными демонами, сжалится ли он над такой же одержимой? Да, он сохранил ее тайну – поскольку знал всего половину. Но можно ли ждать, что он проникнется к ней, к ее матери, к их судьбам большим сочувствием и участием, чем к остальным? Надо быть сумасшедшей, чтобы надеяться на это.

Поднимаясь по лестнице, она попыталась собраться с мыслями. Сколько времени осталось до момента, когда он свяжет слово «скуб» с Джеймсом Скоби, а священник из Глазго ответит, что никакого письма он не писал и никакой Маргрет Рейд не знает? Александр хотел защитить их, но как он поступит, когда все это выплывет наружу?

Сколько времени у нее в запасе? Письмо вот-вот отвезут в Джедборо. Не позднее вторника оно дойдет до Эдинбурга и максимум через неделю окажется в Глазго. Как только его прочитают, можно не сомневаться, что преподобный Диксон очень скоро получит ответ.

Есть две недели. А то и меньше. Сегодня она выпуталась, но с приближением Дня всех святых вопросы станут пристрастнее, поиски – напряженнее.

Память о мимолетных поцелуях не спасет ее мать от костра.

Завтра же надо собраться. Телегу с их немногочисленным скарбом потащит крепыш-пони, а они с матерью пойдут пешком. До Джедборо меньше четырех миль, но куда податься потом? На запад в сторону моря? На север к нагорью?

Устроить их нынешнее пристанище стоило немалых трудов и тщательного планирования. Маленькая деревня. Пустой дом. Письмо от священника.

Поднявшись наверх, она взглянула на мать, которая спала в своей кровати под низкой покатой крышей. Освободившись в кои-то веки от боли, демонов и кошмаров, она казалась такой безмятежной. Маргрет хотела было обнять ее, уже протянула руку, но побоялась разбудить и остановилась.

Пусть выспится.

Возможно, это в последний раз.

***

Занялся новый день, такой же, как предыдущий – промозглый и пасмурный, предвещающий дождь. Вместе с Диксоном и остальными старостами Александр пришел к сараю, где, согласно его указаниям, вдову Уилсон четыре ночи держали без сна.

Этой ночью он тоже почти не спал, потратив почти все отведенное для сна время на штудирование своих записей, ведь сегодня вести допрос предстояло ему одному. Листок с вопросами он не взял. Зачем, если они выжжены у него в памяти.

К ним присоединился Оксборо, которого вечером оповестили о планах на сегодняшний день. Он выглядел так, словно тоже всю ночь не смыкал глаз.

Стоя поодаль, они молча ждали, когда Александр первым переступит порог.

Он одернул куртку и жестом велел Пратту отворить дверь.

Внутри тихо шипел фонарь. Было чисто и сухо, в воздухе висела мучная пыль. Кто-то сзади чихнул.

Александр кивнул сыну мельника, который сегодня не давал ведьме заснуть. Тот поднял женщину на ноги, а сам, зевая, отправился отсыпаться.

– Ну, чего явились? – Вдова Уилсон жевала губу, словно сдерживала брань. – Выпустить меня?

Лишение сна, похоже, не подействовало на ведьму должным образом, однако Александр все-таки решил провести допрос.

– Как вас зовут? – начал он.

Она уставилась на него, как на глухого.

– Будто не знаешь.

– Бесси, вдова Уилсон?

– Она самая. А ты Ведьмино шило.

Он скрипнул зубами. Его обучили гораздо большему, нежели умению владеть этим жестоким инструментом.

– Когда вы стали ведьмой?

– Я не ведьма.

Он вздохнул. Поначалу они всегда отпирались. Но добыть признание было необходимо.

– Почему вы стали ведьмой?

– Сказала же, я не ведьма.

– Как и при каких обстоятельствах вы стали ведьмой?

– Раз я не ведьма, то и ответить мне нечего.

– Отвечай! – взорвался Оксборо. – Признайся, что ты заключила союз с Сатаной.

– Признаться в этом значило бы солгать.

Александр покачал головой.

– Так часто бывает. Одного допроса и лишения сна не всегда недостаточно.

В таких случаях помогало шило.

Или другие испытания, еще страшнее.

Он вновь повернулся к женщине, которая по-прежнему злобно смотрела на него исподлобья, и помолился о том, чтобы на этот раз ведьма не усугубляла свою участь.

– Кого вы выбрали своим инкубом?

Последнее слово он произнес с запинкой. Инкуб. Демон в мужском обличье, который навещает женщину по ночам и совокупляется с нею. Он невольно представил себе, как Маргрет встречает в постели Дьявола, и это внезапное видение разожгло внутри него гнев и ревность, подавить которую он не смог.

Как и следовало ожидать, Бесси Уилсон все отрицала, но ее ответы – как и вопросы, которые он механически задавал – пролетали мимо его сознания.

Какую отметину Дьявол поставил на твоем теле?

Где находится эта отметина?

На каких животных ты насылала болезни и мор?

Зачем ты совершила эти злодеяния?

Кто твои сообщницы во грехе?

Шло время. Он спрашивал снова и снова, и когда вопросы пошли по второму, по третьему кругу, упорство, с которым она отпиралась, начало таять.

– Когда вы впервые вступили в половое сношение с Дьяволом?

Раньше такие вопросы были просто одними из списка. Теперь они будили в теле воспоминания о Маргрет. Что, если ею руководил Дьявол? Что, если и он попал под его влияние? Что, если Дьявол сделал мишенью самого Александра, зная, что без него сможет продолжать безнаказанно сеять зло?

Когда он, наконец, совладал с приливом желания, оно сменилось слабостью – чувством, которое было намного опаснее, ибо оно нашептывало ему, что никакая ведьма не стала бы обращаться со своей матерью с такой нежной заботой, как Маргрет.

– Вы делали зелье для полетов по воздуху?

Он задал этот вопрос вне очереди, поскольку не мог отделаться от мысли, что Маргрет его одурачила. Откуда ему знать, что она подмешала в снотворное? Быть может, оно наделило ее мать способностью летать и перенесло ее дух в церковь, где она наложила на него чары и помешала уличить Маргрет во лжи, дабы он оставил их в покое, а они продолжали бы творить у себя в коттедже черную магию.

Чем она сейчас занимается?

Он встряхнулся и заставил себя сосредоточиться на вдове Уилсон, которая стояла перед ним в сарае мельника – еще не покаявшаяся, но поникшая и измотанная. Солнце прошло по небу уже половину пути, но никто даже не заикнулся о том, чтобы сделать перерыв на обеденную трапезу.

– Спрашиваю еще раз, кто…

– Хватит спрашивать, – огрызнулась она. – Коли хочешь найти ведьму – иди и потолкуй с Элен Симберд.

Александр повернулся к старостам.

– Ее муж – мой арендатор, – ответил Оксборо на его взгляд. – Они живут у березового леса.

– В ее поведении и репутации нет ничего такого, что позволило бы заподозрить в ней ведьму, – сказал Диксон.

– На нее указала ведьма, а ты ее защищаешь? – вспылил граф.

– Она моя прихожанка. Я говорю то, что знаю.

Александр жестом призвал их к молчанию и снова обратился к вдове Уилсон:

– Почему вы ее обвинили? Вы видели ее на шабаше?

Она помотала головой.

– Она повитуха, но своих детишек у нее нет. Здесь что-то нечисто.

Александр перевел взгляд на Диксона. Тот кивнул.

– Это правда. Она помогает другим при родах, но всякий раз, когда бывает на сносях сама, ее ребенок умирает в утробе или сразу после рождения.

– А в прошлом году, – окрепшим голосом прибавила Бесси, – кузнецова жена заплатила ей за труды меньше, чем она требовала, и вскоре потеряла ребеночка. Помер он, и месяца не прошло.

Неявно, но настораживает.

– Что ж, тогда приведите ее. – Возможно, она тоже ведьма. Или же вдова Уилсон оговорила ее, чтобы отвести от себя подозрения. Он не узнает правды, пока ее не допросит.

А еще он знал, что обязан допросить и Маргрет с матерью.

– Нам пора на собрание, заслушать хозяйку таверны по делу о клевете, – сказал Диксон.

Наконец-то передышка. Теперь можно с ясной головой съездить в коттедж.

– На сегодня достаточно. – Александр всегда надеялся на немедленное и полное признание, но эти надежды никогда не сбывались. – Пускай этой ночью ее снова будят.

Они вышли из сарая, и староста-исполнитель отправился искать кого-нибудь, кто приведет Элен Симберд, и нанимать новых сторожей. При двух ведьмах нужно вдвое больше людей, которые станут посменно будить их. Расходы церкви тоже удвоятся.

Оксборо хмуро взглянул на мальчишку, который привел его лошадь.

– Сегодня мы ничего не добились. Сколько времени это отнимет?

– Сколько потребуется. Пять ночей, шесть. – Он знал, что порой бывало и дольше. Гораздо дольше. Недели. Но в конце концов человеческая плоть слабела, а за нею ослабевала и хватка Дьявола. В конце концов обвиняемая скажет правду.

Граф не удовлетворился этим ответом.

– Никто из них не в состоянии оплачивать свое содержание и судебные расходы, а кормить их за счет церковных денег я не намерен. Репутация вдовы Уилсон говорит сама за себя. Она ворожея. А раз ее имел Сатана…

– Да, ее репутация и ее злодеяния свидетельствуют против нее, но без доказательства сговора с Дьяволом Комиссия, скорее всего, отклонит это дело.

Граф, уже в седле, направил лошадь в сторону церкви, обгоняя старост, которые шли пешком.

– Если бы там заседал я, они не посмели бы.

Александр молча смотрел ему вслед, обдумывая услышанное. Целиком отдавшись поискам кирктонской ведьмы, он не давал себе отвлекаться на мысли о Комиссии, которая заседала в Джедборо. Теперь он снова задумался о том, почему в ее составе нет графа Оксборо. Что это: оплошность или открытое пренебрежение?

Неудивительно, что граф так ополчился против здешнего зла. Расправившись с ведьмами в Кирктоне, он гарантированно обеспечит себе место в Комиссии, когда ее созовут в следующий раз. Еще один повод быть с ним настороже.

Ну, а теперь… Теперь надо встретиться с Маргрет и при свете дня выяснить у нее все, на что он до сих пор закрывал глаза.

И уповать на то, что он не слишком припозднился с этим решением.

***

Пока мать спала, Маргрет уложила в телегу свои пожитки. Их было немного. Сменные юбка и лиф. Деревянные плошки. Горшки. Кувшины. Бело-голубая ваза, завернутая в оставшееся кружево. И последние драгоценные кроны.

Мать, проспав вчера весь день напролет, провела бессонную ночь. Давать ей новую дозу снотворного Маргрет побоялась – слишком коротким был перерыв, и в итоге она почти до рассвета пролежала без сна, боясь Дьявола, якобы витавшего под потолком. Всю ночь она испуганно кричала и плакала, даже лягалась и царапала Маргрет, думая, что ее дочь – одна из слуг Сатаны.

Когда Маргрет проснулась, было позднее утро. Пришел новый день, а с ним и необходимость сделать то, что должно быть сделано. И вот все было готово. Даже цыплята верещали в углу телеги, хоть она и не представляла, долго ли они там просидят. Осталось разбудить мать и запрячь пони, который лениво дожевывал остатки корма в сарайчике на задворках коттеджа.

Она запрятала закутанную в кружево вазу подальше. Вздохнула и прислонилась к колесу, запрокинула голову, глядя в затянутое тучами небо. Если бы только оно могло дать ей совет…

Сниматься с места было рискованно. За год мать успела привыкнуть к новой обстановке и новому укладу. Зря, наверное, они поселились в такой маленькой деревушке. В большом городе проще затеряться и не привлекать лишнего внимания. Так куда же? В Келсо? В Абердин?

Только не в Эдинбург. И не в Глазго.

Оттолкнувшись от колеса, Маргрет выпрямилась. Была бы она одна, то вернулась бы в Эдинбург, поквиталась с кузеном Джоном Даном и сдалась на милость небесного и земного суда.

Но она не одна. Сейчас главное – увезти мать, найти постоялый двор и все обдумать. Надо только проверить, не забыла ли она чего, а потом запрячь пони в телегу и уговорить мать выйти наружу.

Не успела она сделать и шага в сторону коттеджа, как услышала со стороны деревни стук лошадиных копыт. Навстречу, с летящим за спиною плащом, мчался охотник на ведьм. Маргрет напряглась, но вместо того, чтобы убежать в дом и закрыться на засов, так и осталась стоять посреди дороги с тем самым странным предчувствием чего-то неотвратимого, которое впервые испытала в ту ночь, когда увидела его в свете луны и задумалась…

Он остановил лошадь. Возвышаясь над Маргрет черным, угрожающим силуэтом, взглянул на нее сверху вниз. В седле искушению было до него не достать.

– Куда это вы собрались?

Она спрятала руки за спину. Сердце, подпрыгнув, заколотилось где-то у горла. Опять предстояло лгать – и лгать убедительно.

– Никуда.

– Никуда? Телега полна вещей.

Он спешился. Потом подошел, схватил ее за запястье и, выкручивая руку, притянул к себе так близко, что ее груди задели его торс.

– Спрашиваю еще раз. Зачем вы собрали вещи?

– А вы как думаете? – Все выглядело настолько очевидным, что лгать об этом было бессмысленно.

– И куда вы собираетесь?

Тряхнув головой, она попыталась вырваться, но его хватка была крепка.

– Не знаю. Куда-нибудь подальше отсюда. – Хотел услышать правду? Так получи.

– Я запрещаю вам уезжать.

– Почему? Вы не предъявили ей никакого обвинения. – Александр молчал, и ее прошил ужас. – Или?.. – Что произошло, когда она ушла из деревни? – Вы что, рассказали им…

– Нет. Но вдова Уилсон назвала Элен Симберд.

Устыдившись заполонившего ее облегчения, Маргрет помолилась о спасении этой несчастной.

– Началось, значит. – Опять, добавила она про себя. – Одна назовет вторую, вторая – третью, и скоро в деревне не останется ни одной семьи, которую не затронула бы эта напасть.

– Откуда вы знаете?

– Видела, как оно бывает.

– Где?

– В Глазго. – Ловят ли в Глазго ведьм? Она не знала.

– Только там? – Судя по тому, как скривился его рот, он не принял ее ответ на веру. Однако вслух этого не сказал.

– Мне хватило и одного раза. – Увиденное стояло перед глазами как наяву. – Еще немного, и ведьмы начнут мерещиться вам повсюду.

Он вздрогнул.

– Я ловлю только настоящих.

– Вы уверены?

Он не ответил, но каким-то образом Маргрет поняла, что его изводят сомнения, это проклятие любого честного человека, и уцепилась за надежду, что истина для него дороже легкой победы.

Но когда она заглянула в его глаза, высматривая замеченное вчера сострадание, то увидела только холод и осуждение. И даже тогда ее сердце не перестало биться быстрее, но не от страха, а от воспоминания о его губах.

– Если обвинений против нас нет, то мои дела или планы вас не касаются.

– О, напротив. Пока мы не выясним, кто терзает эту деревню, меня касаются дела всех ее жителей. Включая вас и вашу мать.

Живот свело судорогой. Вот оно. Почти открытое обвинение. Неужто уже слишком поздно?

– Ищите разгадку в другом месте. Моя мать не ведьма.

– Вы сказали бы так в любом случае.

– То есть, вы считаете, я должна сидеть здесь и ждать, когда вы нас схватите?

Он наклонился к ее лицу.

– Я считаю, что невиновным бежать незачем.

Ее щеки коснулось его дыхание, и она захотела вновь пленить его губы. Чтобы заставить его замолчать, чтобы остановить и его, и свои мысли, ибо она непрестанно думала о том, что случилось вчера, о том, как он целовал ее, и о всех тех плотских деяниях, в занятии которыми обвиняли ведьм.

В его глазах за отяжелевшими веками стояло то же дурманящее желание, какое испытывала она сама. Устоять перед искушением было почти невозможно, ведь она уже знала, каким будет его поцелуй…

Она нашла его губы и вновь отдалась ласке его ненасытного рта. Прямо здесь, у телеги, на виду у любого, кто мог выехать на дорогу. Его язык вторгся в ее рот, и внутри нее всколыхнулось пламя, оно лизало ее груди, обжигало ее естество…

Он оторвал ее от себя, удерживая на расстоянии на вытянутых, сильных, как сталь, руках.

Она медленно возвращалась в реальность.

Боже… Да что она себе позволяет?

Он смотрел на нее в упор, его губы слегка дрожали от желания, неутоленного, но подконтрольного его воле, которая была столь же сильна, как тиски его рук.

– Вы хотите меня соблазнить?

Она только и смогла, что покачать головой, зная, что слова будут напрасны.

– В таком случае, сударыня, вы слишком долго живете без мужа.

Ее мнимое вдовство. По счастью еще не разоблаченное. Оправдание, почему она с таким пылом отвечала на его поцелуй.

Он отпустил ее, и она выдохнула, через силу собирая мысли в слова.

– Вы говорите, что невиновным бояться нечего, но… – На глаза навернулись слезы, и она их сморгнула.

– Вы говорите, что она невиновна, но это может быть очередная ложь.

– Но вы ее видели. Вы ее знаете. Вы знаете, что она не ведьма. – Она услышала в своем голосе ненавистные нотки отчаяния.

– Я знаю, что она бродила в ночи, проклинала честный народ и взывала к Дьяволу. – И все же Маргрет видела, что внутри него идет борьба. Словно он искал повод ей поверить. – Все это можно объяснить тем, что она ведьма. Она – или вы.

Иливы.

Она попыталась сглотнуть, но во рту пересохло. За тревогами о том, как спасти мать, она похоронила страх за себя. Но ведь это ее сторонились в Кирктоне.

– Умоляю вас, отпустите нас с миром. – Она почувствовала, как по щеке покатилась слеза, и сердито стерла ее, проклиная свою слабость. – Пожалуйста.

Он отвернулся так резко, словно ее устами говорил сам Дьявол. Потом сходил в сарай и вывел оттуда ее пони. В душе Маргрет затеплился огонек надежды. Он поможет им. Он их отпустит.

Но вместо этого Александр сел в седло и повернул в сторону деревни и свою лошадь, и ее пони.

– Не выходите из дома, – сказал он. – И смотрите, чтобы ее было не видно и не слышно.

Внутри поднялась злость, такая сильная, что она перестала плакать.

– До сих пор, все эти месяцы, я делала это и без ваших подсказок. Только теперь вы отняли у меня возможность ее защитить. – Она чуть не сорвалась на крик. Чуть не бросилась с кулаками на его лошадь, воя от ярости на несправедливость.

– Если она невиновна, я защищу ее сам.

Она хотела поверить ему, но боялась, что тело обманывает ее, внушая ложную надежду. Был ли он и впрямь не таким, как Джон Дан или Джеймс Скоби? Возможно. Даже если и так, он один против ослепленного страхом большинства.