Текст книги "Я праздную себя. Будь спокоен и знай"

Автор книги: Бхагаван Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Когда святой Бернард говорит: “Тот, кто есть”, используя слово “он”, он принимает личность – и не просто личность, но личность мужского пола. То и другое ошибочно. Существование – не мужское и не женское. Оно выражает себя в том и другом, в женском, в мужском, но само по себе оно – просто сущая естьность. Его выражение многообразно, но суть остается прежней. Женщина в своем внутреннем пространстве – настолько же чистое сознание, что и мужчина в своем внутреннем пространстве.

Если бы святой Бернард действительно пережил естьность, он не использовал бы слова “Бог” или “он”. Наверное, он был великим святым, но остался только интеллектуалом. Часто философы подходили очень близко, но затем начинали ходить кругами и удалялись прочь.

Просто подойти близко недостаточно, но даже это осуждалось церковью, папой.

Несомненно, у святого Бернарда есть некая концепция мужского Бога, и его утверждение изменить нельзя. Если изменить его утверждение, оно сведется точно к тому, что есть дзен. Но тогда это не будет утверждением святого Бернарда, это будет твоим утверждением.

Итак, я бы сказал, что он был очень близок, но из-за этого “Бога” и поскольку в его уме по-прежнему сохранилась христианская запрограммированность Богом, ему не удалось совершить квантовый скачок в не-ум. Эта идея по-прежнему у него в уме. Он логически и рационально подошел к тому, что если бы был Бог, его можно было бы описать только как “Того, кто есть”. Но это не точный опыт.

Точный опыт не прибегнет к слову “Бог”, не применит слова “он”. Это мужской шовинизм, это придает существованию личность, которой в нем нет. Оно беспредельно, поэтому у него не может быть личности. О нем нельзя сказать “кто”, его нельзя назвать “он”.

Таким образом, святой Бернард не был просветленным – великий интеллектуал, сильный логик, но экзистенциально все же несколько недошедший до истины.

Экхарт подходит еще немного ближе, может быть, не дойдя доли дюйма, когда говорит: “Ты должен любить Бога как не-бога, не-дух, не-образ, но так, как есть: сущим, чистым, абсолютным, отстоящим от всякой двойственности, в ком нам предстоит вечно погружаться из ничто в ничто”. Он подошел гораздо ближе, чем святой Бернард, и поэтому подвергся большему осуждению, чем святой Бернард, так как подрывал всю христианскую теологию.

Но все же я говорю, что он остался ограниченным рамками христианского Бога, хотя представляется гораздо более утонченным интеллектуалом, чем святой Бернард – тончайшая преграда, не толще японской рисовой бумаги. Но и этого достаточно, чтобы глаза остались закрытыми.

Его утверждение красиво: “Ты должен любить Бога как не-Бога”. Но зачем тогда вообще использовать слово “Бог”, если его следует любить как не-Бога? Почему бы не сказать: “Ты должен любить не-Бога, не-Дух, не-личность, не-образ, но лишь чистое существование, сущим, абсолютным, отстоящим от всей двойственности, в ком нам предстоит вечно погружаться из ничто в ничто”? Но его начало – “Ты должен любить Бога” – остается христианской запрограммированностью.

Дзен отбросил всю запрограммированность. Он дерзнул так, как только возможно для человеческого сознания. Это же утверждение содержит некий компромисс с церковью. “Ты должен любить Бога” -чтобы христианская церковь была довольна, что он все же говорит о Боге, хотя и немного сумасшедшие вещи, потому что он продолжает: ты должен любить Бога как не-Бога. Кто же тогда он?., женщина?., мужчина?., дерево?., океан?.. Кто подразумевается под “не-Богом”?

И христианство осудило его, хотя он и сказал: “Ты должен любить Бога”; ему запретили публиковать такие сочинения, пока он был жив, потому что они создали бы сомнение в умах людей. И это делают даже сегодня.

Одному великому французскому ученому, Шардену, запретили публиковать свои работы о пекинском человеке – он открыл пекинского человека – “потому что ваши работы противоречат христианству”. И поскольку он был посвящен в сан священника, ему пришлось следовать приказам Ватикана. Этого великого человека разрушили. Он мог бы внести большой вклад. Но если не получать никаких отзывов, если другие ученые не знают, что вы пишете, что вы открываете, и вы не знаете их мнений... Нужен постоянный обмен.

Наука растет, и не силами одного ученого, она растет силами всех ученых. Происходит постоянный диалог посредством обмена работами, конференций, книг, периодических изданий... во всем мире происходит постоянный диалог. Именно так наука пытается во всем выработать лучшие гипотезы.

И, мешая Шардену публиковать работы, посещать конференции, писать книги, пока он жив – а когда ты умрешь, конечно, это напишет кто-то другой, ты сам не напишешь... У кого-то другого не будет такого же научного мировоззрения, и открытие не будет тем же самым. И то, что случится с твоими идеями после смерти, не будет обменом мнений; ты не сможешь ничего улучшить. Ватикан разрушил великого ученого – такого же калибра, что и Альберт Эйнштейн.

Но я недоволен и самим Шарденом. Вместо того чтобы прекратить работы и исследования, почему он не отказался от сана католического священника? Он отказался от науки ради христианского суеверия. Никто не поднял вопроса о том, что он тоже участвовал в этой рабской игре; все осуждали Ватикан.

Я осуждаю Ватикан, но осуждаю и Шардена – и Шардена более, чем Ватикан. Ватикан делал это веками – это не ново. Но почему Шарден проявил себя такой овцой? Почему он не набрался храбрости? Человек такого огромного разума должен был оставить священничество. Что в нем особенного? Религия, которая мешает вам объявлять истину, не стоит того, чтобы в ней состоять.

Но он оказался трусом – он перестал писать. И теперь во Франции есть христианское общество, которое публикует его труды и работы – но слишком поздно. Если кто-то поднимет вопрос, Шардена больше нет, чтобы ответить. И к тому времени, как Шарден умер, другие ученые пришли к лучшим гипотезам. Если бы ему позволили, или если бы он собрался с духом и вышел из церкви, ему удалось бы их отполировать. Это постоянный рост и развитие. Наука не стоит на месте.

Когда Альберта Эйнштейна спросили: “Если бы вы не открыли теорию относительности, думаете ли вы, что она была бы когда-нибудь открыта?” Альберт Эйнштейн сказал: “На это потребовалось бы не более трех недель”. И в конце концов было обнаружено, что кто-то в Германии уже открыл ее до Альберта Эйнштейна, но этот человек поленился и не опубликовал работу. Так что она была открыта на три недели раньше, не позже.

Эйнштейн был прав: если что-то есть, рано или поздно это откроют. Нельзя продолжать это упускать, если в этом есть некоторая истина.

Экхарт тоже оказался в некотором роде трусом, точно как Шарден. Он подошел очень близко, но непоколебимо придерживался того, что “любит Бога”. Конечно, у него были свои условия: “как не-Бога...” Как кого же тогда? А если ты любишь просто естьностъ существования, зачем вообще называть ее Богом? Зачем продолжать это старое суеверие, эту старую ложь? Просто компромисс с Ватиканом, просто страх, что если ты этого не сделаешь, это подвергнет риску жизнь.

Я родился в джайнизме, и когда я начал выступать против идеологии джайнов – а когда я что-то говорю, я говорю это всем существом – они ничего не смогли мне ответить. Их высшее руководство решило изгнать меня из джайнизма. Но я им написал: “Вам меня изгонять не нужно, это я изгоняю весь ваш джайнизм и все ваше джайнское сообщество. Вам не нужно меня изгонять, я уже изгнал вас”. И они были потрясены и не могли сообразить, что им делать. Они не могут меня изгнать, я уже вне его – какое это имеет значение? И я думаю, что это не причинило мне ни малейшего вреда.

Компромисс всегда труслив.

Маниша, оба этих человека подошли очень близко к дзен, но оба оказались трусами. Бог делает людей трусами. Религия делает людей трусами. Иначе какой риск? Экхарт мог бы оставить христианство, святой Бернард мог бы оставить христианство, и тогда они были бы первыми дзенскими мастерами Запада. Но они упустили эту огромную возможность, это великое достоинство. Они остались рабами христианской церкви.

Я хочу, чтобы вы были львами, а не теми овцами, которыми хотел вас сделать Иисус. Он тяжко оскорбил человечество.

Пришло время Сардара Гурудаяла Сингха – лучшее время. Зажгите свет, потому что я хочу видеть смеющиеся лица!

Три женщины – Бетти Бюст, Люси Ляжка и Нелли Челка – встретились на встрече бывших одноклассников. Вскоре они стали сплетничать о мужчинах, за которых вышли замуж, и о том, какие они в постели.

– Мой муж, Боб, – сказала Бетти Бюст, – похож на Роллс-Ройс 89-го года: комфортабельный, внушительных габаритов, мощный и вполне функциональный!

– Мой муж, Ларри, – говорит Люси Ляжка, – похож на Кадиллак 70-го года: все еще довольно комфортабельный и функциональный, но мощности уже не хватает. В общем, ездит неплохо.

– Гм, а мой муж, Норберт, – говорит Нелли Челка, – похож на Форд модели “Т”.

– Правда? – говорят две другие, глядя на Нелли в изумлении. – Что ты хочешь сказать?

– А вот что, – продолжает Нелли. – Два раза в год его удается сдвинуть с места, но заводить приходится вручную!

На сорок втором этаже здания Брокеров Большого Бакса исполнительный вице-президент, Бильбо Балбаг, интервьюирует девушек на секретарскую должность.

Проинтервьюировав многих талантливых и способных кандидаток, Бильбо в конце концов нанимает на работу Великолепную Глорию.

Через два дня Глория склоняется, чтобы достать что-то из ящика, и взору Бильбо Балбага открывается прекрасный вид. Тут же он вызывает ее в свой кабинет.

– Послушай, Глория, – говорит он, играя глазами с ее грудью, – не согласишься ли ты поработать со мной сверхурочно в выходные?

– Конечно, – Говорит Глория, подмигивая, – это будет великолепно.

– Хорошо, – говорит Бильбо, – мы можем сделать эту сверхурочную работу на моей роскошной яхте!

– О боже, – говорит Глория, – у меня ужасная морская болезнь.

– Не беспокойся! – говорит Бильбо, покрываясь испариной и ослабляя галстук. – Я обо всем позабочусь.

Тем же вечером по дороге домой Бильбо останавливается у аптеки. Он подходит к прилавку и обращается к служащему, Виктору Вазелину.

– Дайте мне упаковку троянских презервативов и пачку таблеток от тошноты, – говорит Бильбо.

– Хорошо, сэр, – отвечает Виктор, шаря по прилавку и ненавязчиво передавая Бильбо оба предмета. – Это, конечно, не мое дело, сэр, – продолжает Виктор, – но если на вас это действует таким образом, зачем вообще браться за труд?

Среди ранних христиан распространился слух, что Господь и Спаситель, Иисус Христос, был благословлен огромных размеров сексуальным оборудованием, которое применял, чтобы терроризировать своих последователей, как мужчин, так и женщин.

Так говорит история:

В тот судьбоносный день на голгофском холме Иисус уже пару часов как висит на кресте, поглядывая на небо и ожидая Годо.

И вот он смотрит вниз, и видит свою лучшую девушку, Марию Магдалину, рыдающую среди толпы, и ощущает движение духа в набедренной повязке.

– Мария! Мария! – кричит Иисус. – Подойди поближе!

Не без колебания Мария выходит из толпы и приближается к кресту. Она было разгоняется, но замирает как вкопанная, когда видит огромную растущую шишку на панталонах Христа.

– Мария! Мария! – стонет Иисус. – Ближе! Еще ближе!

Мария, нервически спотыкаясь, делает еще несколько шагов.

– Мария! Мария! – изнывает Иисус. – У меня тут есть кое-что от Святого Духа, и я хочу тебе это передать – подойди поближе!

– Ах! Боже мой, нет! – кричит Мария, внезапно оправляясь. – Не вешай мне на уши эту лапшу про Святого Духа! Я твое воскресение вижу и отсюда![4]4
  Англ. reserection – воскресение; erection – эрекция; приставка res– придает существительному значение “повторный”. – Прим. перев.


[Закрыть]

Ниведано...

Ниведано...

о

Будьте в молчании...

Закройте глаза, почувствуйте, что тело совершенно застыло.

Это подходящее мгновение, чтобы двигаться вовнутрь. Соберите всю энергию, все сознание во всей тотальности и устремитесь к центру существа, который находится точно под пупком, внутри – точно на два дюйма ниже – с такой срочностью, словно это мгновение в вашей жизни последнее. Лишь те достигают центра, в ком есть эта срочность, эта интенсивность.

Быстрее и быстрее...

Глубже и глубже...

По мере того как вы приближаетесь к своему внутреннему центру, огромное молчание начинается нисходить на вас, словно мягкий дождь, орошая вас прохладой. И внутри вас возникает безмерный покой, покой, который превосходит понимание.

Еще немного ближе – и вы чувствуете такое блаженство.

Еще немного ближе – и вы начинаете чувствовать опьянение божественным. Еще один шаг – и вы в центре своего существа, в абсолютном экстазе.

Когда ты центрирован, тебя больше нет, лишь чистая естьность. Эту естьность мы символически назвали буддой. Это – твое оригинальное существо.

Центрированный, безмолвный, без прежнего существа – совершенно обнаженный, лишь колонна света... ты – будда.

Каждый рождается со скрытым внутри буддой.

Слово будда означает “тот, кто пробужден”.

Это вечное право каждого, право от рождения.

В будде есть лишь одно качество: наблюдение, наблюдение.

Наблюдай, что ты – не тело.

Наблюдай, что ты – не ум.

И в конце концов наблюдай, что ты – только свидетель; просто зеркало, отражающее все.

В это мгновение вы – самые счастливые люди на земле. Все озабочены банальностями; вы же входите в существенное и вечное.

Вы ощущаете безмерное почтение к существованию, несказанную радость к святости всего сущего. Вся вселенная становится вашим домом; вы больше не посторонние.

Чтобы сделать это свидетельствование глубже,

Ниведано...

Расслабьтесь... но продолжайте помнить, что вы – только свидетели.

По мере того как углубляется ваше свидетельствование, вы начинаете таять и вливаться в океан сознания. Десять тысяч будд исчезают в одном сознании, в одном океане сознания.

Аудитория Гаутамы Будды превратилась в океан сознания, без малейших волн, без малейшей ряби – предельно безмолвный и тихий.

Это ваше настоящее пространство, это ваш не-ум. Из этого не-ума вы можете войти в космос. Это дверь, это выход.

Соберите этот мир, это молчание, это блаженство, этот экстаз, это божественное опьянение, прежде чем Ниведано позовет вас обратно.

И убедите будду прийти вместе с вами; он – ваша дхамма. Он -ваша природа; просто вы никогда его не просили. Скрытый у вас внутри, он ждал и ждал. Искренняя просьба, приветствующее сердце, – и он обязательно придет за вами следом.

Это первый шаг просветления: Гаутама Будда следует за тобой, как тень. Но эта тень чудесна, эта тень не темна; эта тень – чистый свет, чистое присутствие. Ты ощущаешь его тепло, ты можешь почти коснуться его. Он окружает тебя новым ароматом, придает твоей жизни совершенно иное измерение, чтобы жить.

Твои ежедневные действия начинают менять свой цвет, свой подход. Сама твоя жизнь становится медитативной.

На второй стадии будда выходит и становится перед тобой, а тенью становишься ты сам. Быть тенью будды – прекрасный опыт. И этот опыт становится все глубже и глубже, по мере того как исчезает тень.

И третья, последняя стадия: тебя больше нет – нет даже тени, есть лишь будда.

Эта естъностъ – главный ключ, открывающий все двери твоего собственного существа. Нет никого выше тебя, нет никого ниже тебя. Впервые ты переживаешь опыт безмерной сопричастности со всем существованием.

Я называю это единственной подлинной духовностью, единственной подлинной религиозностью.

Теперь не забудьте попросить будду прийти вместе с вами...

Ниведано...

Вернитесь... но вернитесь как будды, с тем же изяществом, миром, молчанием.

Посидите несколько мгновений, просто чтобы запомнить тот золотой путь, которым путешествовали, центр, который нашли у себя внутри, раскрытие входа в космос и все ароматы запредельного; орошавшее вас молчание и тепло будды, пришедшего за вами следом.

Вы его ощущаете. Это – сама ваша природа. Он – в вашей истинности, в вашем экзистенциальном опыте.

Если первый шаг завершен, второй последует автоматически. Когда завершен второй, автоматически последует третий.

Тот день, когда вы завершите третий шаг, будет самым счастливым днем вашей жизни. В тот день вы будете пробуждены от долгого, долгого духовного сна. В тот день вы будете просветленными.

Тогда больше не будет рождения, больше не будет смерти. Вы слились с существованием воедино.

Это – единственная святость, которую я знаю. Никакой другой не бывает.

Хорошо, Маниша?

Да, Возлюбленный Мастер.

Глава 3
Рай самого себя

15 февраля 1989 года

Наш Возлюбленный Мастер,

Когда Дэйтен пришел к Секито, мастер спросил его:

– Ты дзенский монах или обычный?

– Дзенский монах, – ответил Дэйтен.

– Что такое озен? – спросил Секито.

– Это поднятие бровей и движение глазных яблок, – ответил Дэйтен.

– Исключая поднятие бровей и движение глазных яблок, принеси сюда свое оригинальное лицо и покажи его мне, – сказал Секито.

– Пожалуйста, Ошо, исключи поднятие бровей и движение глазных яблок и посмотри на меня.

– Я их исключил, – сказал Секито.

– Я дал тебе это, – сказал Дэйтен.

– Что такое не-ум, который ты мне дал? – спросил Секито.

– Он ни в чем не отличается от тебя, Ошо, – сказал Дэйтен.

– С тобой он никак не связан, – сказал Секито.

– В самом деле, никакой природы не-ума нет, – сказал Дэйтен.

– Неужели нет больше ничего, связанного с тобой? – спросил Секито.

– Если что-то и есть, то это настоящее, – ответил Дэйтен.

– Настоящее приобрести нельзя, – сказал Секито.

– Значит, ты это понимаешь. Держись этого твердо и береги.

Тогда Дэйтен покинул Секито и удалился на гору Рэйан в южном Китае, где впоследствии вокруг него собралось много учеников.

Друзья,

Я много лет говорил, что настало время присматривать за политиками, что их должны наблюдать психиатры, психоаналитики.

С тех пор, как в существование пришло ядерное оружие, политики приобрели огромную власть. Власть, несомненно, развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. И не только развращает, а вызывает мегаманию. Каждый политик страдает расщеплением личности; это неизбежно. Он говорит одно, делает другое. Перед другими он всегда носит маску, а настоящее лицо всегда скрыто. Чем дольше он остается у власти, тем больше вероятность, что он заболеет неврозом, шизофренией.

В прошлом все было ничего, потому что эти политики не могли принести большого вреда, но сегодня все совершенно по-другому. Один единственный политик, который умственно, психологически болен, может разрушить эту прекрасную планету.

Я ожидал, чтобы сами психоаналитики и психиатры объявили об этой ситуации, и сегодня это объявление пришло.

Два психиатра, прославленных, всемирно известных, д-р Джэблоу Хершман и д-р Джулиан Либ недавно написали в “Вашингтон Пост”, что в Белом Доме должен работать психиатр. В настоящее время у президента есть личный лечащий врач, но нет психиатра. Они пишут: “В наш ядерный век, когда президент Соединенных Штатов может начать ядерную войну, следует убедиться, что он умственно стабилен и не подвержен эйфории, маниакальной депрессивности или суицидальным тенденциям”.

Они приводят несколько примеров. “Президент Никсон, прежде чем уйти в отставку, много месяцев был несчастен: избегал людей, подолгу гулял один. Он отказывался обсуждать, как себя чувствует, и отстранился от семьи. Он недостаточно спал, а однажды не мог уснуть четыре ночи подряд. Он слишком много пил, иногда до завтрака. Он стал непредсказуемым: в одну минуту был близок к слезам, в следующую приходил в ярость из-за ерунды, а еще через час был в прекрасном расположении духа. Иногда он казался рассеянным. Он сбивался с мысли или отдавал приказы, которые казались абсурдными. Однажды вечером он ходил по коридорам Белого Дома, разговаривая с портретами на стенах. Он намекал на самоубийство.

Такие эпизоды, – говорят Хершман и Либ, – обычно удерживают под покровами, но мы начали осознавать, насколько широко распространено это явление – от периодической инертности Рональда Рейгана и последних откровений о Линдоне Джонсоне до подробностей недееспособных состояний, которыми страдали Вудроу Вилсон и Франклин Рузвельт”.

Было бы хорошей практикой, если бы при каждом президенте, не только Соединенных Штатов, при каждом премьер-министре – при каждом, кто обладает властью разрушить мир, состоял личный психиатр и присматривал за ним. Человек состоит из ума, и психиатр может позаботиться об уме. Но человек – это еще и нечто большее. Поэтому то, что предлагают эти два психиатра, Хершман и Либ – неполное лекарство.

У каждого президента, премьер-министра, у каждого короля в мире должен также быть и свой мастер медитации. Только тогда мы можем быть в безопасности, и в безопасности может быть эта планета.

Психиатрия может, самое большее, только помогать поддерживать ум в нормальном состоянии, но она ограничивается умом. Существование человека больше, он вне пределов ума. Это запредельное тоже должно быть понято, и только это запредельное может создать правильную нормальность. Это запредельное может сделать вас мирными и безмолвными, творческими, празднующими. Однажды узнав нечто от запредельного, вы больше не суицидальны, вы больше не насильственны.

Ядерное оружие исчезнет из мира, если мы заставим политиков понять эту абсолютную необходимость. Точно так же, как их не смущает наличие личного врача, их не должен смущать и личный психиатр, и их не должно смущать то, чтобы иметь личного мастера медитации. Это стало абсолютной необходимостью.

Если мы хотим, чтобы мир выжил, политики должны оставаться под контролем разумных людей, людей, знающих тайны жизни, вечности, людей, которые могут передать эту энергию, это понимание, этот опыт внутреннего существа. Это единственная возможность, иначе у человечества нет надежды, никакой надежды выжить – никакой надежды на то, что будут Гаутамы Будды, люди, поднимающиеся к величайшим вершинам сознания, к величайшим глубинам сознания.

Эта планета – особенная; очень маленькая планета, но абсолютно уникальная, потому что на ней есть жизнь, сознание и возможность эволюции в Гаутам Будд. Ее нужно спасти любой ценой. Мы не можем допустить глобального самоубийства.

Я благодарю д-ра Хершмана и д-ра Либ за их предложения, но я хотел бы, чтобы они знали, что их предложения неполны, потому что среди самих психиатров чаще всего случается безумие: процент в четыре раза выше, чем среди других профессий. Среди психиатров происходит больше всего самоубийств. Психиатры более всего уязвимы для всех возможных ментальных болезней, потому что психиатры – не медитирующие. Все это – наша внутренняя бедность.

Психиатр знает об уме, но сам ум не является вечным источником жизни. Он в любой момент может соскользнуть в невроз. В любой момент он может стать мегаманьяком. Немного власти...

Я также беспокоюсь о психиатрах, которые будут присматривать за президентами и премьер-министрами. Они сами могут оказаться мегаманьяками, потому что теперь огромная власть будет у них!

Их предложение хорошо, но его нужно дополнить мастером медитации, который может присматривать за президентом или премьер-министром, а также за самим психиатром. Вы понимаете, что я имею в виду?

Это дело абсолютно безотлагательное, потому что, может быть, немного времени осталось, прежде чем кто-нибудь из них сойдет с ума. В каждое мгновение есть опасность разрушения земли.

Вопросы от саньясинов.

Первый вопрос:

Я слышал, ты говорил, что существование – несудящее, но наши умы полны суждений.

Откуда они берутся? Не связаны ли они также с идеей Бога?

Существование – несудящее.

Это один из величайших даров дзен человечеству: чтобы проснуться, не нужно быть святым. Вы можете проснуться из любого угла, из любого измерения жизни.

Точно так же кому-то может снится, что он стал убийцей, а кому-то другому – сладкий сон, что он служит бедным. Кому-то снится, что он очень добродетелен, что он святой, а кому-то – что он убийца, худший из всех преступников.

Думаете ли вы, что святой сновидец проснется скорее, а грешнику и преступнику потребуется немного больше времени? Они оба проснутся в одно и то же время, и их разбудит один и тот же метод. Стоит только окатить обоих ведром ледяной воды, и они вскочат из кроватей. Неважно, снились ли им грехи или добродетель.

Вот понимание дзен – и я абсолютно его поддерживаю, это и мой собственный опыт: вы можете проснуться, где бы вы ни были, куда бы ни двигались; ваши действия, ваша личность, ваш характер совершенно ни на что не влияют. Этим сказано много, потому что все религии говорили вам: “Сначала ты должен стать святым, только тогда ты сможешь войти в рай Бога”.

Дзен приносит вам безмерное равенство. Неважно, что вы делаете, неважно, как вы себя ведете, неважно, какая у вас личность – полированная, грубая, некультурная... Вы можете проснуться благодаря тому же самому методу – медитации, непосредственно, ничего не меняя в своем характере, в своих действиях.

И существование в этом плане – несудящее. Оно дает жизнь грешнику, оно дает жизнь святому, – без всякой дискриминации. Оно дает любовь, изливает безмолвие на все, – без всякой дискриминации.

Ты спрашиваешь, откуда берутся все эти суждения? В своей основе, в истоках, они идут от вымысла о Боге. Но вымысел ничего не может сделать, вымыслу приходится призывать себе на службу живых людей. Они идут от священников, от ваших пап, шанкарачарий, имамов, аятолл хомейньяков.

Как раз недавно один мусульманин написал книгу о Священном Коране. Она была запрещена Радживом Ганди – который ее не читал – потому что мусульманское давление в Индии очень значительно. Мусульмане составляют значительный процент избирателей и по численности уступают только индуистам – они вызывают страх. Они попросили, чтобы эта книга была запрещена. Ее запрещают во многих странах, исповедующих ислам.

Аятолла Хомейни выступил по радио в Иране и объявил, что этот человек, где бы он ни был, должен быть тут же убит, умерщвлен – не только человек, написавший эту книгу, но и тот, кто ее опубликовал, и тот, кто ее напечатал, и тот, кто владеет единственным агентством, которое ее продает. Все четыре должны быть зверски убиты, где бы они ни находились. И долг каждого мусульманина – прикончить их как можно быстрее и сжечь все экземпляры этой книги. Не должно остаться ни одного экземпляра. А этот человек проделал огромную аналитическую работу.

И это вы называете демократическим миром?

Это вы называете миром, в котором есть свобода слова?

Эти священники – источник, непосредственный источник. Прикрываясь именем Бога, они сделали ваши умы судящими. Ничего не понимая, вы носите в уме эти суждения.

Как только вы что-нибудь видите, тотчас же у вас в умах возникает суждение. Вам не приходится выносить суждений; это стало почти автоматическим. Вы видите розу и внезапно наблюдаете, что возникает суждение: “Это красиво”. Но в то мгновение, как вы говорите: “это красиво”, суждение скрывает розу. Это суждение приходит из прошлого опыта роз. Но это – новая роза, вы никогда ее раньше не встречали, ее никогда раньше не было на земле. В первый и последний раз она получила выражение. Может быть, вы видели розы, но это не одно и то же. Все ваши суждения о розах – только фикции в памяти.

Механически в вас возникает: “Это красиво” – не потому, что вы поняли ее красоту, не потому, что экзистенциально соприкоснулись с этой красотой, не потому, что ваши глаза абсолютно чисты и радуются красоте розы.

Пришло суждение, и вы разрушили розу.

Суждение становится между вами и розой, и вы теряетесь в воспоминаниях о розах, которые видели в прошлом. Но это не – такая роза, как те, с которыми вы сталкивались.

Любое суждение ориентировано на прошлое, а существование всегда здесь и сейчас, жизнь всегда здесь и сейчас. Все суждения приходят их прошлых опытов, из образования, религии, от родителей – которые, может быть, умерли, но их суждения продолжаются у вас в уме и будут переданы в наследство вашим детям. Поколение за поколением, каждая болезнь передается по наследству.

Только несудящий ум обладает разумом, потому что он спонтанно откликается на реальность.

Я хочу, чтобы вы отбросили Бога.

Я хочу, чтобы вы отбросили свои писания.

Я хочу, чтобы вы отбросили своих родителей.

Я хочу, чтобы вы отбросили все, что было вам дано – с какими бы то ни было добрыми намерениями. Эти добрые намерения не имеют никакого веса, но делают ваши умы судящими.

Таким образом, тотчас же, сами того не зная, не понимая, не переживая опыта, вы приходите к суждению. Суждения возникают мгновенно, так быстро, что, не став достаточно бдительными, вы не сможете от них избавиться. Они только и ждут у вас в уме, в хранилищах памяти. Как только вы что-либо видите, как только вы что-либо слышите, в то же мгновение приходит суждение: “Это правильно, это неправильно. Это согласуется с моим умом, поэтому я с этим согласен”.

Но если вы соглашаетесь согласно уму, вы не соглашаетесь, а просто придаете уму больше силы.

Функция мастера – очень деликатна. Он должен отнять у вас весь ум, мало-помалу, чтобы в уме возникло определенное чистое пространство. Лишь тогда у вас будут глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Тогда все входит глубоко, без всяких преград, достигая самого центра вашего существа. Все в существовании питает вас.

У всего в существовании есть собственная цель, все выполняет собственную работу. То, что вы в угоду своему знанию отвергаете, нужно существованию, иначе его бы не было. Все, что происходит где бы то ни было, наверное, так или иначе получает поддержку от существования, иначе оно бы просто упало замертво.

Жизнь требует многообразия. Только подумайте о мире, в котором каждый будет святым – это будет худший из миров, самый скучный. И скука станет такой тяжелой, что останется только одно желание: покончить с собой, потому что вы не сможете прикончить всех святых. Только вы сможете совершить самоубийство, чтобы избавиться от скуки. Если бы все люди были одинакового размера и с одинаковыми лицами... какими бы красивыми ни были лица, какими бы прекрасными ни были их личности, если все они одинаковые, копии под копирку, копии копий, вам будет смертельно скучно. Узнав одну женщину, вы знаете всех женщин, все кончено: никакой возможности другого опыта. Зная одного мужчину, вы знаете всех мужчин.

И это неправильно, потому что каждый мужчина и каждая женщина уникальны. Каждая роза отличается от других роз, каждый цветок отличается от других цветов.

Только что, когда я собирался сюда и принимал ванну, у кукушек у меня в саду действительно поехала крыша![5]5
  Англ.: cuckoo: кукушка; go cuckoo: амер. сленг., совершать эксцентричные действия; сходить с ума. – Прим. перев.


[Закрыть] Но меня поразило, что каждая кукушка поет собственную песню. Я мог отчетливо разобрать, сколько было кукушек. Все их песни различались, их звуки были разными. Существование заботится о многообразии.