Текст книги "Я праздную себя. Будь спокоен и знай"

Автор книги: Бхагаван Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Эти так называемые пророки страдают всевозможными умственными расстройствами; они эпилептики, неврастеники, психопаты и шизофреники. Они вообще не заслуживают обсуждения. Эти священники во всем мире держат в своих когтях все человечество. Они -стервятники, не люди.

Это ваша работа: распространять послание свободы, индивидуальности, религиозности, которая представляет собой качество, а не членство в какой бы то ни было организованной религии. Это чисто индивидуальное дело, точно как любовь. Это – величайшая, высочайшая и наичистейшая любовь с существованием.

Ты влюбляешься в женщину, это небольшое дело. Ты влюбляешься в мужчину, это небольшое дело. Но как только вы влюбляетесь в само существование, в саму жизнь, тогда это великое дело. Дзен-ские мастера называются это Великим Романом.

Но это индивидуально, это не имеет ничего общего ни с какой институцией. Когда люди называют брак институцией, я соглашаюсь. Это институция, потому что в институциях живут только сумасшедшие люди.

Религия не имеет ничего общего с организацией.

В то мгновение, когда вы организовываете истину, вы убиваете ее.

Птица в полете – это одно... Вы можете поймать ту же самую птицу и посадить ее в золотую клетку. Внешне это та же самая птица, но внутренне она потеряла свободу. Она потеряла радость солнца, дождя, полета за облака. Она потеряла свое небо, свое пространство; это не та же самая птица. Прежней осталась только видимость, но в истинном смысле она стала рабом.

Птица на крыле жила в тотальной свободе, танцевала над облаками, летела к солнцу, летела в неизвестное без всякого страха. Но теперь лететь некуда – хотя клетка и золотая. Вся ответственность отнята владельцем. Эта птица получит пищу, питание... все, – но она продает свою душу так дешево.

Не будьте в клетке никакой религии.

Будьте религиозными.

Создайте простор неба, – которое уже есть. Вам нужно только открыть его у себя внутри. И вы освободитесь из всех тюрем, от всех религий, от всех Священных Библий, от священного Корана, от священной Гиты... ни одно из писаний не священно. Единственное святое место – внутри вас. И как только вы его знаете, вы знаете, что оно – внутри каждого. Везде, где есть жизнь, – всюду есть и божественность, святость.

Вам мешают не только расти в разуме, вам мешают знать подлинную божественность существования, подлинную божественность жизни.

Священники – это убийцы: не буквально – по существу. Они убили больше людей, чем политики. И они все еще есть; они все еще открыто объявляют и поддерживают убийство. И каждый, кто им противостоит, тоже будет убит. Они знают только один язык – язык убийства. Они не научились ничему, что можно назвать человечным; они – животные. Но даже животные более культурны.

Первый вопрос:

Бог – это вымысел ума, изобретение религиозных политиков. Но мой ум хочет вымыслов, надежд, будущего. Не естественно ли это?

Нет, совершенно неестественно. Тебя запрограммировали, ты не знаешь, что такое естественность. Все эти надежды, в которых, как тебе кажется, нуждается твой ум, искусственны.

Раньше экономисты говорили, что спрос рождает предложение. Теперь все полностью переменилось. Прежде всего, еще не выпустив продукт, производители всевозможных товаров начинают рекламу. Они вкладывают в рекламу больше денег, чем в производство продукта, потому что реклама создает ложные потребности в человеческих умах, и людям кажется, что им это нужно. Как только появляется потребность... Это ложная потребность, потому что им это никогда не было нужно.

Сама эта постоянная реклама, непрерывно бьющая их по головам из каждого телевизора, из каждого радио, на каждом углу, на улице, в каждом журнале, в каждой газете – долго ли можно ее избегать? Тебя постоянно окружает одна и та же реклама, и вскоре ты начинаешь чувствовать, что тебе это нужно, что ты не можешь без этого жить. Эта вещь даже еще не произведена. Когда производитель находит, что люди начинают чувствовать потребность, он начинает производить. И теперь эту искусственную потребность ты принимаешь как должное, словно это потребность естественная.

Эти священники, религиозные политики, тысячи лет занимались такого же рода рекламой. Они дают тебе идею, непрерывно проповедуют. Их писания непрерывно проповедуют все старые методы. А теперь они используют и средства массовой информации: телевидение, радио, спутниковую связь... для пропаганды лжи.

Ты думаешь, что это потребность – твой ум хочет вымыслов. Нет, эти вымыслы неестественны.

Просто не говори ребенку, что есть Бог, и он никогда не будет чувствовать желания найти Бога. Это так легко понять. В Советском Союзе никто не ищет Бога, потому что у них совершенно другое программирование, коммунистическое программирование, атеистическое программирование. С самого детства ребенку говорят, что Бога нет. Но в прошлом люди были так глупы, что поклонялись лжи, вымыслу.

Один из моих друзей, Рахул Санскритайана, знаток санскрита, пали и пракрита, был буддийским монахом. Но его также интересовал коммунизм, просто из-за сходства в том, что у Будды нет Бога – и у Маркса – тоже. Он заинтересовался марксизмом и в конце концов стал коммунистом. И Советский Союз пригласил его в Московский Университет преподавать санскрит. И он приехал в Москву.

В Москве все было не так, как виделось из Индии. Здесь для него невозможно было бы оставаться буддийским монахом и все же влюбиться. В Советском Союзе не было никаких трудностей. Он влюбился в прекрасную женщину, Лолу – она была профессором того же университета, и у них было двое детей.

Но Советское правительство не позволило ему увезти жену или детей из Советского Союза. Он мог там остаться, но хотел вернуться в свою страну. И еще он боялся. В определенном смысле, правительство исполняло его глубочайшее желание – как он мог вернуться в Индию с женой и двумя детьми? Его все бы осудили, в особенности буддисты: “Ты же монах!” И, в определенном смысле, он был рад, что само правительство не позволило этого, поэтому об этом не было речи.

Он вернулся. Он сказал мне:

– Когда я впервые приехал в Советский Союз, я спросил маленького мальчика: “Ты веришь в Бога?” Он сказал: “Бог? Люди верили в него в темные века. Если хочешь увидеть изображение Бога, пойди в музей”.

Но и это тоже программирование. Дело не в том, что этот маленький мальчик – или даже сам Карл Маркс – знает, что Бога нет. Только человек великой медитации может знать, есть Бог или нет.

Таким образом, ты запрограммирован, и эта программа так глубока, что ты считаешь ее своей природой. Твои вымыслы, надежды, будущее... ничто из этого не естественно.

Естество не знает ничего, кроме этого мгновения. Естество не знает ничего о надеждах, желаниях и стремлениях. Естество просто наслаждается всем, что доступно в это мгновение, здесь и сейчас.

Ты спрашиваешь:

Или это искажение, отражение больной культуры?

Да, абсолютно и категорически да. Это искажение, отражение больной культуры.

Еще ты спрашиваешь:

Не скрыто ли благодатное состояние, которого я ищу, ради какой-то цели природой?

Никакой цели нет. Цель снова вносит целую груду лжи. Существование просто есть.

Просто посмотри под таким углом. Когда ты болен, ты идешь к врачу и спрашиваешь: “Какая причина у моей болезни?” Ты просишь поставить диагноз. Когда ты чувствуешь себя здоровым, идешь ли ты к врачу, чтобы спросить: “Диагноз! Какая причина у моего здоровья? Почему я чувствую себя таким счастливым?” Ты не идешь к врачу, не идешь к психиатру, не идешь к психоаналитику. А если идешь, это означает, что ты сумасшедший. Если ты спрашиваешь: “Почему я чувствую себя таким счастливым?..”

Нет, счастье не нуждается в причине. Это просто твоя природа, ты счастлив по своей неотъемлемой сути. Никакой причины, никакой цели, никакого предназначения не нужно. Жизни достаточно самой по себе. Ей ничего не нужно для полноты. Она полна! Она совершенна! Она уже такая, какой должна быть. И у существования нет цели, у существования нет предназначения.

Существование – это сущий танец.

Пикассо постоянно беспокоили, потому что его картины казались лишенными цели, бессмысленными. Один критик оставался у него, когда он писал. Он наблюдал и наблюдал, и наконец сказал Пикассо:

– Зачем ты тратишь время впустую? Это ерунда. В твоей картине нет никакой цели.

Он сказал:

– Странно. По крайней мере, я пишу картину. А почему ты сидишь позади меня? Три часа ты тратил время впустую, а мне говоришь, что время впустую трачу я. Я бесконечно наслаждаюсь. Ни в какой цели нет надобности. Просто писать картину, просто играть со всеми этими красками – так хорошо. Кому нужны цель, смысл и предназначение?

Почему ты не пойдешь в сад и не спросишь розы: “Какой смысл в вашем бытии? Почему вы танцуете без цели? Почему вы выглядите такими счастливыми и улыбаетесь? Заткнитесь! У вас нет никакой цели, а вы танцуете на ветру и на солнце. Есть ли в этом великая идея? Зачем вы испускаете аромат?”

Почему ты не пойдешь в сад? И если роза не нуждается в цели, почему должны нуждаться в цели мои картины? Они экзистенциальны.

И этот человек абсолютно прав, – только в неправильном месте.

Таким людям, как Пикассо, нужен дзен, но они жили на Западе, где у всего должна быть цель, иначе ты – ненормальный. Зачем ты это делаешь? Люди не могут понять, что просто само действие может быть из сущей радости. Играть с красками – это само по себе сущая радость. Пытаться найти смысл – это только ваше программирование: все должно быть осмысленным.

Когда я был студентом университета, я побеждал на всевозможных дискуссиях, конкурсах красноречия во всей стране. Я наполнил кабинет главы моего отделения всевозможными кубками и наградами – золотыми и серебряными. И он стал мне говорить: “Если ты будешь продолжать и дальше побеждать, я думаю, мне придется перебраться из моей приемной. В ней не остается места”.

Я сказал:

– Тогда вам придется решить, хотите вы быть в этой приемной или нет.

И в конце концов ему пришлось переехать из приемной. Он создал другую небольшую приемную на веранде, где обычно сидел, потому что его собственная приемная превратилась в витрину для гостей.

Однажды он спросил меня – потому что в моем университете должен был состояться международный конкурс – “Зачем ты напрасно так далеко ездишь? Какая у тебя цель?”

Я сказал:

– Никакой цели нет. Я это люблю – это моя игра. Я люблю рассказывать истории, у которых нет совершенно никакой цели. Просто сущая радость, бьющая через край жизнь. Я недостаточно стар для того, чтобы думать о целях.

– Что? – сказал он.

– Да, я недостаточно стар, и никогда не буду достаточно старым, чтобы думать о цели и смысле. Я радуюсь всему, что бы ни делал. Никакой цели нет.

Думаете ли вы, что в том, что я с вами говорю, есть какая-то цель? Я просто наслаждаюсь этим. Вы наслаждаетесь тем, что слушаете, все завершено. Помимо этого никакой потребности нет. Если что-то происходит внутри этих пределов, я за это не ответствен.

Если вы станете просветленными, это ваша проблема.

Будьте поосторожнее!

Я просто наслаждаюсь тем, что говорю, вы наслаждаетесь тем, что слушаете. Между этими двумя вещами возможно что угодно. Вы можете стать просветленными, но помните, никогда не обвиняйте меня в своем просветлении. Это ваша проблема, не моя. У меня есть свои проблемы – вы о них не беспокоитесь.

И я сказал главе отделения:

– Никакой цели нет. Мне нравится говорить. Я люблю говорить от сердца к сердцу.

И в тот день должен был состояться конкурс... Обычно выступало два человека из каждого университета – один выступал за, другой против. Я был против, но мой партнер стал нервничать... это был первый раз, когда он вышел на сцену.

Студент, который обычно ездил со мной по всей стране, умер в результате несчастного случая, и у меня был новый партнер, и это было его первое выступление. Я изо всех сил пытался его подготовить... он повторял свою речь много раз, но в конце концов, когда пришло время, он исчез.

И проректор спросил меня, что я собираюсь делать. Я сказал:

– Я сам справлюсь. Сначала я буду говорить в поддержку – потому что мой партнер отсутствует, а я не хочу лишиться награды – потом буду возражать.

– Боже мой! – сказал он. – Ты будешь делать то и другое?

– Просто попытаюсь, – сказал я. – Это принесет мне столько радости.

И я говорил сначала за, потом против предмета, и получил оба приза, первый и второй.

Когда я выходил, проректор отвел меня в угол и сказал:

– Это было чудо. Когда ты говорил в поддержку предмета, я думал: что ты будешь дальше делать? Ты приводил такие прекрасные доводу в его пользу, и я не думал, что тебе удастся их опровергнуть. Но когда ты начал опровергать, я подумал: “Боже мой! – твои доводы так ясны. Что случилось с другими доводами?..”

Он сказал:

– Но я хочу кое-что у тебя спросить, и именно ради этого я увел тебя из толпы. У тебя есть собственные убеждения?

– Я просто люблю говорить, – ответил я. – Вы слышали только две стороны – а сторон много. И если хотите, однажды я буду говорить со многих точек зрения. Это были только две полярные противоположности, но есть еще промежуточные позиции, и есть, по крайней мере, еще семь позиций в отношении этого предмета.

– Это сведет меня с ума, – сказал он. – Только эти две позиции совершенно вывели меня из равновесия. Я не думаю, что сегодня усну, потому что я думаю о том, что же из них правильно.

– Это ваша проблема, – сказал я. – Я наслаждался всей этой игрой, я получил оба приза. И так гораздо лучше. Если вы сможете убедить остальных проректоров, что достаточно одного человека, чтобы представлять обе стороны, для меня это будет гораздо легче, потому что мне не придется готовить партнера. Так будет легче и лучше. У меня нет никаких верований, у меня нет никаких предубеждений. Я совершенно открыт. И поскольку я это люблю, это остается игрой.

Твоя жизнь должна быть игривостью, не целью.

Твоя жизнь должна быть ориентированной на радость, не на цель.

Жизнь не должна быть делом, она должна быть чистой любовью. В чем цель любви? Если в любви нет цели, почему должна быть цель в медитации? Почему должна быть цель у природы и существования?

Цель – это всегда точка назначения, где-то далеко, точка, которой ты должен достичь. Цель – это достижение отдаленной точки назначения, она никогда не здесь и сейчас, а жизнь всегда – здесь и сейчас. Она никуда не идет, в ней нет никакой цели.

И ты не понимаешь сопряженных смыслов слова “цель”. Если однажды цель осуществится, жизнь умрет. Тогда не будет необходимости в существовании – цель осуществлена, игра кончена. Поскольку это нескончаемая игра, от вечности до вечности, существование не может позволить себе иметь никакой цели, не может позволить себе смерти, не может позволить себе иметь никакой точки назначения.

Пока ты не поймешь, как жить бесцельно, ты не поймешь смыла, значения жизни.

Жизнь содержит все, что ей нужно, в себе самой; это – внутренне, не внешне. Это развертывание большей и большей радости, большего и большего блаженства, большего и большего экстаза. Но это развертывание – в настоящем. По мере того как ты движешься глубже и глубже, выше и выше, ты становишься более и более игривым. И игривость удаляет всю серьезность.

Цель делает людей серьезными, а я рассматриваю серьезность как болезнь души. Смех есть здоровье, но в смехе нет цели. Он красив сам в себе, ему не нужно никакой цели. Это не средство к какой-то цели. Это одновременно и средство, и цель.

И, наконец, ты спрашиваешь:

Является ли моя отождествленностъ с эго необходимой стадией в естественном процессе?

Нет, снова это искусственное явление, созданное священниками, политиками, твоими родителями.

Ребенок рождается без всякого эго. Ты когда-нибудь наблюдал маленького ребенка, который говорит – если его зовут Джонни: “Джонни хочет пить”? Он никогда не говорит: “Я хочу пить”, это придет позже, когда случится программирование. Сначала ребенок говорит: “Джонни хочется спать”.

Один из индуистских мистиков, Раматиртха, никогда не говорил “я” за всю свою жизнь. Он всегда говорил: “Рама устал. Рама голоден...”

Он приехал в Америку. Здесь окружающие его люди его понимали, но в Америке язык, который он использовал, казался очень странным. “Рама хочет пить” – и люди озирались по сторонам в недоумении: “Кто такой Рама?” И они его спрашивали: “Почему ты просто не скажешь: “Я хочу пить”?”

Он говорил:

– Этого я не могу сказать, потому что “я” нет. Поэтому я просто говорю имя, и это ложное имя, очевидно ложное, – потому что оно было мне дано. Это ярлык, повешенный на меня, но во мне нет никакого “я”. И мое глубочайшее внутреннее пространство не испытывает ни голода, ни жажды. Это тело, и ярлык этого тела – Раматиртха. Это не мое имя. Я – безымянный и бесформенный; имя и форма принадлежат телу. И я не могу использовать слова “я” – потому что у меня внутри нет соответствующей реальности.

Эго создается амбицией, желанием, жадностью. Все тебе говорят: “Стань кем-то особенным. Добейся власти, престижа, респектабельности, денег, вещей, имеющих вес в этом мире”. И это мало-помалу создает идею эго, превосходства, “святее-чем-ты”, “выше-чем-ты”. Это эго создает ваших святых, это эго создает ваших так называемых священников, ваших политиков, ваших президентов, ваших премьер-министров. Все это – проецирование эго.

Но у эго нет естественного существования. Это побочное следствие определенной запрограммированности, которой обществу удалось тебя одурачить.

Как только ты видишь, что эго ложно, передано тебе другими, все здание ложности просто исчезает, как исчезает темнота, когда ты вносишь свет.

Медитация приносит из самого твоего центра свет, прохладное пламя. И когда твое внутреннее пространство осветится, ты не найдешь никакого эго, никакого “я”. Ты просто найдешь, что в тебя вливается все существование.

Эго – это также и тюремное заключение.

Оставаясь лишенным эго, ты снова вне золотой клетки.

Мои родители мне говорили:

– Если ты будешь так продолжать и дальше, то в конце концов станешь никем.

А еще кто-то говорил:

– В конце концов ты окажешься ни на что не годным.

Я в конце концов действительно оказался никем и пришел в ничто. Но я наслаждаюсь этим ничтожеством, этой никемностью так, что каждое мгновение становится великолепием, волшебством, чудом.

Из этого ничтожества возникает моя свобода, моя целостность. Из этого ничтожества я встречаю существование с легким сердцем, в расслаблении, в глубоком позволении. Нет никакого эго, нет никого, чтобы мне помешать. У меня нет никаких границ, никаких пределов. В этом ничтожестве я достиг самого источника существования.

Я бы очень хотел, чтобы и ты тоже был ни на что не годным, никем. И тогда ты найдешь безмерное достоинство – без причины, но просто потому, что все существование переполняется, и всюду вокруг тебя расцветают цветы и танцуют звезды. Впервые, когда ты никто, ты чувствуешь свое биение сердца и биение сердца вселенной в глубокой синхронности. Это чувство – величайший опыт в существовании, самый божественный, самый богоподобный.

Теперь сутры:

Наш Возлюбленный Мастер,

Став монахом под руководством Ма-цзы, Гозецу пришел к Секито и сказал:

– Если ты разрешишь это одним словом, я останусь. Если нет – уйду.

Его вопрос, несомненно, показывает, что он пришел от Ма-цзы.

Ма-цзы был самым странным мастером, который только случался. Наверное, он слышал это утверждение от Ма-цзы, или в окружении Ма-цзы, где многие люди воспламенялись, возвращались в свой настоящий дом.

Он спрашивает Секито:

– Если ты это разрешишь... – помните это слово “это”. Все ударение на слове “это” – “если ты это разрешишь одним словом...” Он говорит: “Если одним единственным словом ты можешь сказать, что это такое, я останусь здесь. Если нет, я уйду”.

Секито, видя, что это подает надежды... - сам его вопрос показывает интенсивное желание понять это. Но он не хочет вдаваться в детали, он не хочет ненужных комментариев. Он просто хочет одно слово: “Установи это, и я останусь здесь; иначе я уйду”.

Человек, достаточно огненный, достаточно дерзкий, достаточно храбрый, чтобы бросить вызов такому человеку, как Секито.

Секито, видя, что этот человек подает надежды... - он смог увидеть это обещание в его глазах, в самом его поведении, в самом его подходе – сделал жест, безмолвный жест. Даже одного слова слишком много. Это было ударение Секито: “Почему ты просишь даже одно слово? Одно слово ведет к другому, другое – к третьему, третье – к четвертому, а затем – ко всей теологии и философии, и вырастает целая религия. Слова и слова... и ты забываешь все об этом”.

“Поэтому, – говорит Секито, – я не использую даже одного единственного слова; этого будет слишком много. Ты уже ушел, ты уже прошел мимо этого. Ты ушел из существования в язык. А это величайшее в мире расстояние: опыт этого и высказывание об этом. Это величайшее из всех возможных расстояний. Даже звезды не так далеки. Может быть, они удалены на миллионы световых лет – но это неважно. Расстояние между этим и высказыванием об этом – величайшее возможное расстояние между двумя точками”.

Секито попытался избежать даже одного единственного слова.

Всегда помните, одно ведет к другому, другое – к третьему, и тогда этому нет конца. Вы теряетесь в дебрях слов. И он не захотел сказать ни слова, он просто сделал жест. И его жест был безмерно глубок, он был совершенно безмолвен.

Гозецу его не понял. Он хотел слова. Он искал слова, именно поэтому он упустил жест. Каждый раз, когда вы ищете что-то, вы упускаете истину. Не ищите что-то Просто идите с пустыми руками, без всяких проекций, без всякого предубеждения, без всякого верования. Может быть, он пришел от Ма-цзы, услышав его слова, и хотел, чтобы Секито сказал что-то большее, одним единственным словом, сжато. Одно слово или тысяча слов... это не играет никакой роли.

Секито был всецело верен истине, абсолютно честен. Не сказав ни единого слова, он просто сделал жест. И в его жесте была естъностъ. В его жесте была таковостъ. В его жесте было все существование. В его присутствии и жесте содержалось все; ничто не было забыто. Ничего не было сказано, но все было указано – намек, обнаженная истина без одежд.

Все слова – это одежды. Чем больше слов, тем больше одежд. В конце концов образуется столько слоев языка, что истина теряется в его дебрях.

Но Гозецу упустил это, потому что ждал слова. Он был сосредоточен на слове, иначе он бы не упустил. Он был бдителен и ждал слова, но слова не прозвучало. Из-за этого сужения ума на слове он упустил безграничность этого, на которое Секито указывал ему жестом.

Никогда не ищите “что-то”. То, что есть, объявит себя вам само, просто будьте безмолвны и ждите. Да, ожидание – это правильный подход к истине.

Ждите, будьте свидетелем, будьте терпеливы.

Держите двери открытыми для гостя, потому что никто не знает, когда гость придет и постучится к вам в двери.

Помните ли вы небольшое стихотворение Рабиндраната Тагора “Король Ночи”?

Был один древний храм, очень древний храм. Храм был огромный. В нем были тысячи статуй и тысячи священников. Верховному священнику однажды ночью приснилось, что Бог говорит ему: “Завтра в какое-то время я приду посетить твой храм. Почисти его, подготовь его. Я впервые приду в твой храм. Ты долго ждал, и теперь время пришло”.

Он проснулся среди ночи. Он созвал всех священников из спален. Они были удивлены: “В чем дело?” – потому что такого никогда раньше не бывало.

Верховный священник сказал им:

– Мне приснился сон. Хотя это был и сон, кто знает? Может быть, это правда, может быть, это указание, что он придет.

Он стали сомневаться, посмеиваться. Они сказали:

– Ты стареешь, ты впадаешь в детство. Сон есть сон, а ты разбудил всех нас.

Верховный священник сказал:

– Простите меня, но я должен сказать, что мы не должны оставлять места для случайности. Никакого вреда не будет в том, что мы очистим храм и приготовим самую лучшую еду, лучшую комнату, чтобы он отдохнул. В любом случае, это будет для храма хорошей весенней уборкой. Его не чистили сотни лет, и это хороший случай. Если он придет, хорошо; если он не придет, не будет никакого вреда.

Они согласились с его доводом.

И он сказал:

– Если он придет, а мы ничего не сделаем, не вините меня. Я не буду за это ответствен. Я вам все рассказал.

Все они почувствовали, что в этом доводе есть какое-то зерно истины, очень убедительное. И на следующий день они очистили весь храм. Это был огромный храм. Чтобы его очистить – а его не чистили сотни лет – нужно было проделать огромную работу. Они созвали много других людей из ближних деревень, которые приходили в храм на поклонение. И они пришли, и все статуи были очищены; благовония, цветы, гирлянды, обилие сладостей и самая вкусная еда – все было приготовлено. Впервые должен был прийти Бог. Но все они глубоко внутри знали: “Это только сон, и мы напрасно беспокоимся, – но что нам остается?”

И они ждали, ждали и ждали. Наступил закат солнца, и он не пришел. И они разозлились, потому что священники не могли есть, пока не примет пищу Бог. Каждый день они предлагали еду статуям, а статуи не едят – это единственное, что есть хорошего в статуях. И вот, они предлагали пищу, но забирали ее обратно. Теперь это подношение стало священным, Бог дал пищу в подарок. Она стала прасадом, святой, священной. Тогда они ее ели.

Но сегодня все было по-другому. Должен был прийти сам Бог, и если бы он застал их за едой, прежде чем он пришел, было бы плохо. К вечеру они очень разозлились на верховного священника. Они сказали:

– Твой сон потревожил нам вечер, потревожил нам день. Мы трудились весь день, и теперь мы хотим есть, но не можем есть, не можем пить. Садится солнце, день окончен. Лучше всего будет теперь предложить еду нашим статуям, взять ее обратно, поесть и лечь спать.

Верховный священник ничего больше не сказал. Он тоже чувствовал:

– Они правы.

Но глубоко внутри его сон был таким живым и ярким, и лишь очень неохотно он им это позволил.

Но он понимал их доводы:

– Сколько мы можем ждать? День кончился, мы ждали достаточно.

И они поели. Они устали и легли спать очень рано...

И среди ночи приехала колесница Бога, производя большой шум... колеса колесницы на пыльной дороге. Кто-то услышал шум, и наполовину во сне, наполовину наяву сказал:

– Слушайте! Кажется, он приехал. Я слышал звук колес колесницы.

Кто-то закричал:

– Замолчи! Не поднимай снова эту тему. Ты что, снова хочешь нас разбудить? Это не колесница! Это только облака и гром в небе! Спи!

И колесница остановилась у храма, но дверь была закрыта. Все же он поднялся по ступеням – к храму вело много ступеней.

В Индии есть храмы с сотней ступеней, двумя сотнями ступеней, тремя сотнями ступеней... тогда вы достигаете главной двери.

Король Ночи постучал в дверь. И снова другой священник услышал стук. Он сказал:

– Послушайте, кто-то стучит в двери. Может быть, он пришел.

Снова кто-то крикнул:

– Когда вы это прекратите? Позвольте нам отдохнуть. Никто не стучит в дверь! Это просто дует ветер!

И они уснули.

Король Ночи ждал у дверей. Не было никаких признаков, что кто-то собирается открыть дверь, и он вернулся в колесницу.

Наутро они увидели, что колесница подъезжала. Они видели следы колес колесницы на пыльной дороге, видели в пыли, собравшейся на ступенях, что кто-то поднимался к двери. Но теперь было слишком поздно – ничего нельзя было сделать. Они упустили.

Это небольшое стихотворение Рабиндраната Тагора подчеркивает одно: ожидание. Никогда не достаточно. Ожидать постоянно, бдительно, свидетельствуя все, что бы ни происходило, но не ожидая, чтобы исполнилась определенная гипотеза, потому что ум обладает способностью создавать галлюцинации, которых вы просите. Вы можете увидеть Христа, вы можете увидеть Кришну, вы можете увидеть кого захотите.

Ум обладает способностью видеть сны, и видеть сны с открытыми глазами – это называется галлюцинацией. Если вы постоянно о чем-то просите, это покажется реальным. Ум может придать реальность любой лжи.

Таким образом, вы должны отложить в сторону все свои предубеждения, все свои концепции, все свои проекции... отложить в сторону всех богов. Вы должны войти в собственное существо, просто наблюдая, ожидая, доверяя существованию, что когда время созреет и придет ваша весна, трава вырастет сама собой.

Каждое дерево доверяет существованию: приходит весна, цветы расцветают, созревают плоды. Почему вы не можете ждать правильного времени? Почему вы должны предъявлять требования природе? Требовательный ум – не ум искателя. Искатель просто ждет и позволяет существованию выбрать собственное время, последовать собственной мудрости. Когда бы ни пришло время, когда вы готовы, двери откроются для вас. Вам не нужно стучать.

Иисус говорит вам: “Стучите, и двери откроются”. Я говорю вам: “Не стучите, ждите! Когда время придет, перед вами откроются двери”. Стучать значит требовать, стучать значит вмешиваться. Стучать – это проявление недоверия. Стучать – значит вынуждать существование проявиться определенным образом, согласно вашей гипотезе, согласно вашей системе верований. Нет, никакого стука! Просто ждите и наблюдайте.

Иисус говорит: “Просите, и вы получите ответ”. Нет, никогда не просите, иначе вы никогда не получите ответа. Просто ждите. В правильное время вы найдете ответ.

Иисус говорит: “Ищите и обрящете”. Я говорю вам: “Не ищите, иначе никогда не обрящете”, потому что поиски означают, что вы уже знаете, что ищете. Поиски означают, что вы уже верите в определенную гипотезу. Поиски означают, что у вас уже есть представление об истине. Это опасно. Никаких поисков, просто ждите... в полном молчании, в безмерном доверии. И по мере того как ваше молчание углубляется, вы увидите, что все случается само собой. И когда все начинает случаться само собой, углубляется ваше доверие. Это почти спонтанно.

Просто ожидая, Гозецу понял бы жест Секито. Но он спрашивал, требовал. Просто посмотрите на его вопрос: “Если ты можешь разрешить это одним словом, я останусь". Как будто Секито нуждается в том, чтобы он остался. Он заключает сделку: “Я останусь, если ты объяснишь одним словом” – вот это требовательный ум. “Если нет, я уйду”. Кому он угрожает? Но из-за этого он оказался полным ерунды и упустил.

И даже несмотря на то, что он упустил, Секито знал, что за пределами этой ерунды был кто-то очень обещающий, бодхисатва. Как только этот вздор будет отброшен, бодхисатва выйдет на поверхность буддой, пробужденной душой.

Секито, видя, что этот человек подает надежды, сделал жест, но Гозецу его не понял. И Гозецу простился и пошел к воротам, но Секито позвал его: