Текст книги "Пленница былой любви"
Автор книги: Бетти Махмуди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Этого ему было достаточно. Он верил в то, во что ему хотелось верить. Надеялся, что тема возвращения в Америку уже никогда больше не будет обсуждаться. Был убежден, что победил и сделал из меня то, что Хормоз из Элен.
Несмотря на то что отношения Муди с родственниками претерпели глубокие изменения, мы все-таки должны были исполнять наши обязанности по отношению к ним. Муди не хотелось приглашать Баба Наджи и Амми Бозорг на ужин, но он не мог не оказать им уважения. Мы уже и так слишком долго тянули с приглашением.
– Махтаб ходит в школу. В восемь часов она должна быть уже в постели, поэтому приходите в шесть часов, – сказал Муди своим родственникам по телефону.
Амми Бозорг намекнула, что они всегда ужинают в девятом часу вечера.
– Меня это не интересует, – ответил Муди. – Поужинаете в шесть или вообще можете не приходить.
Амми Бозорг была вынуждена согласиться.
Чтобы нейтрализовать ее неприятное общество, мы пригласили также Хакимов.
Я приготовила пышный ужин, основным блюдом которого были крокеты из цыпленка. Для них я очень старательно выбрала мясо. Визиты в магазины на этот раз оказались успешными. Мне впервые удалось найти в Иране брюссельскую капусту. Кроме того, я приготовила еще тушеный лук-порей с морковью.
Хакимы были точны. А Баба Наджи и Амми Бозорг вместе с Маджидом и Ферест появились в восемь вместо шести. Мы все расположились в столовой.
Хакимы чувствовали себя совершенно свободно, а Баба Наджи и Амми Бозорг, хотя и старались выглядеть наилучшим образом, были явно стеснены. Баба Наджи посматривал на серебряные приборы: он не знал, как ими пользоваться. Наверное, ему приходилось думать, что делать с салфеткой, а отдельный стакан, поданный каждому из гостей, он скорее всего принимал за смешную экстравагантность.
Амми Бозорг вертелась на стуле: никак не могла найти удобную для себя позу. Наконец она взяла свою тарелку и села на пол, восторженно кудахтая над блюдом брюссельской капусты, которую называла «капустка Бетти».
Спустя несколько минут в моей столовой уже царил кавардак. На столе и на полу были разбросаны остатки еды, потому что гости брали пищу руками, лишь изредка пользуясь ложками. Муди, Махтаб и я ели молча, пользуясь необходимыми приборами.
Ужин вскоре подошел к концу, и, когда гости перешли в гостиную, Муди сказал мне вполголоса:
– Посмотри на место, где сидела Махтаб. Ни возле тарелки, ни на полу не найдешь даже зернышка риса. А сейчас посмотри, что творится там, где ели взрослые.
У меня не было желания смотреть на это. Я знала, что мне придется за полночь собирать остатки еды со стен и ковра.
Я подала чай в гостиную. Амми Бозорг добралась до сахарницы и стала сыпать в стакан сахар одну ложку за другой, оставляя на ковре сладкую дорожку.
Как-то я навестила Акрам Хаким, мать Джамала, «племянника» Муди. Была там также очень взволнованная племянница Акрам Хаким. Я поинтересовалась причиной ее тревоги. Оказалось, утром того дня она убирала в доме и ей вдруг захотелось покурить. Она надела манто и русари и отправилась на другую сторону улицы, оставив дома девочек (десяти и семи лет). Купив папиросы, она возвращалась домой, когда была задержана пасдарами. Несколько пасдарок втащили ее в машину и ацетоном смыли ей лак с ногтей и помаду с губ. Они кричали на нее, а потом сказали, что отвезут в тюрьму.
Она умоляла, чтобы ей позволили забрать девочек, но пасдарки не вняли ее просьбам и почти два часа продержали в машине, заставляя выслушивать свои нравоучения. Они пригрозили, что не выпустят ее до тех пор, пока она не пообещает никогда больше не красить ногти и не пользоваться косметикой. Спросив, молится ли она, и получив отрицательный ответ, они потребовали, чтобы она пообещала, что будет прилежно молиться.
– Я ненавижу пасдаров, – сказала я.
– Я боюсь их. Они очень опасны, – поддержала женщина.
Она рассказала, что на пасдаров возложены также обязанности тайной полиции. Они преследуют врагов республики или просто беззащитных. Если в руках пасдаров оказывается девушка, которой вынесен смертный приговор, то мужчины прежде должны надругаться над ней из принципа: «женщина не может умереть девушкой!».
Мысль о побеге не оставляла меня ни на один день. Я не предпринимала конкретных шагов, однако изо всех сил старалась сохранить любые контакты, способные мне помочь. Очень часто я навещала Хелен в посольстве, ежедневно звонила Амалю.
Повседневная жизнь была подчинена одной цели. Я решила, что мне необходимо быть такой хорошей женой и матерью, какой только я сумею. Во-первых, я стремилась укрепить видимость семейного счастья. Во-вторых, это давало возможность создать для Махтаб благоприятную атмосферу в доме и не дать ей почувствовать, что мы – узницы.
– Мамочка, мы не можем уже поехать в Америку? – время от времени спрашивала она.
– Не сейчас, – отвечала я. – Может, когда-нибудь папа поменяет свое решение, и мы все вернемся домой.
Мечты несколько смягчали ее боль, мою – нет. В-третьих, создавая «счастливый дом», я берегла свои нервы.
Желая сделать для меня что-нибудь приятное, Муди предложил мне посетить салон красоты. Это выглядело абсурдным в стране, где никто не имел права видеть мое лицо и волосы, но, несмотря на это, я пошла. Когда мастер спросила, нужно ли мне поправить брови и убрать лишние волоски с лица, я согласилась.
Вместо воска или пинцета мастер воспользовалась длинным пучком хлопчатобумажных нитей. Сильно натянув, она продвигала его по моему лицу в одну и в другую сторону. Было очень больно, и через час мое лицо напоминало сплошную рану.
Вечером я заметила на лице сыпь. Вскоре она покрыла и шею.
– Эти нитки, вероятно, были грязные, – прокомментировал Муди.
Вернувшись однажды в полдень домой из супермаркета, я заметила, что приемная Муди переполнена.
– Пригласи несколько пациентов в гостиную, – распорядился он.
Мне очень не хотелось впускать чужих людей в свое королевство, но делать было нечего.
Подавая пациентам чай, я злилась, ожидая, что скоро гостиная будет забрызгана чаем и засыпана сахаром.
Когда я возвращалась с подносом на кухню, одна из женщин в гостиной спросила:
– Вы американка?
– Да, – ответила я. – Вы говорите по-английски?
– Говорю. Я училась в Америке.
Я присела рядом с ней. Настроение мое несколько улучшилось.
– Где вы учились? – спросила я.
– В Мичигане.
– А я родилась в Мичигане. А в каком городе?
– В Каламазу.
Ее звали Ферест Навруз. Это была молодая женщина привлекательной внешности. Ее мучили боли в затылке и спине, и она считала, что процедуры Муди могут помочь. Мы разговаривали с ней более получаса, пока не подошла ее очередь.
Ферест часто приходила на процедуры, и я всегда приглашала ее сразу в гостиную, где мы могли поговорить. Однажды она сказала мне:
– Я знаю причину этих болей.
– Правда? И что же это такое?
– Стресс.
Она разрыдалась. Более года назад ее муж поехал на заправку и не вернулся. Ферест и ее родители долго и безуспешно искали его по больницам.
– Через двадцать пять дней позвонили из полиции: «Можете забрать его машину». Но о нем не сказали ни слова.
Ферест с годовалой дочуркой переехала к родителям. Прошло еще четыре страшных месяца, прежде чем полиция сообщила ей, что ее муж находится в тюрьме и что она может его навестить.
– Его схватили прямо на улице и посадили в тюрьму, – всхлипывая, говорила она. – Прошло уже более года, а они так и не предъявили ему обвинения.
– Как это возможно? И почему? – спрашивала я.
– У него диплом экономиста, – объяснила она. – У меня тоже. Мы вместе учились в Америке. Именно таких людей власти боятся.
Ферест просила, чтобы я никому не говорила о ее муже. Она опасалась, что и ее могут арестовать. Вечером после приема Муди сказал:
– Мне нравится Ферест. Чем занимается ее муж?
– Он экономист, – ответила я.
– Прошу вас, как можно быстрее приезжайте.
В голосе Амаля слышалось требование. Сердце мое вырывалось из груди.
– Я могу приехать только во вторник, когда Муди пойдет в клинику, – объяснила я.
– Позвоните мне, пожалуйста, предварительно, чтобы я был готов, – попросил он.
Что это значит? Я надеялась скорее на добрые вести и чувствовала, как бесконечно тянется время. Махтаб пошла в школу в семь. Муди отправился на работу без четверти восемь. Я наблюдала за ним через окно и, убедившись, что он сел в такси, позвонила Амалю, чтобы подтвердить визит. Через час я уже сидела в кабинете Амаля.
– Чай, кофе?
– Кофе, пожалуйста.
Я с нетерпением ждала, пока он наполнял чашки. Он, однако, явно старался потянуть время. Наконец, подав мне чашку кофе, он сел за стол и сказал:
– Ну что ж, я думаю, вам нужно связаться с родными.
– Что-нибудь случилось?!
– Вы можете сообщить им, чтобы в День Благодарения они поставили на стол два дополнительных прибора.
Я вздохнула с глубоким облегчением. Я знала: на этот раз удастся, мы с Махтаб вернемся в Америку.
– Как?
Он изложил мне план. Мы с Махтаб полетим самолетом до Бендер-Аббаса, города на южной окраине Ирана. Оттуда нас на моторной лодке переправят через Персидский залив в Арабские Эмираты.
– В Эмиратах потребуется решить вопрос с документами, но вы уже будете вне территории Ирана, и оттуда вас не вернут обратно. Вы сможете получить в посольстве паспорта и отправиться домой.
Мысль о путешествии по морю в моторной лодке несколько пугала, но, если это могло открыть дорогу к свободе для меня и моей дочурки, мы предпримем эту попытку.
– Нужны ли будут деньги? – спросила я.
– Я заплачу за все, – опять заверил он меня. – Когда вы вернетесь домой, передадите мне деньги.
– Возьмите это, пожалуйста, – я подала ему пачку купюр. – Спрячьте для меня эти деньги. Лучше, чтобы Муди их не нашел.
Там было около девяноста долларов. Амаль согласился сохранить их для меня.
– Вам необходим документ, удостоверяющий личность. Без него вас не пустят в самолет, – сказал он.
– В посольстве лежат мои водительские права, метрика, а также кредитные карточки.
– А иранское свидетельство о рождении?
– Нет. У них есть только мое американское свидетельство о рождении, то, которое я привезла с собой. Мое иранское свидетельство о рождении Муди куда-то спрятал.
– Можно, конечно, попытаться купить билет на основании американского свидетельства о рождении, – рассуждал Амаль, – но лучше было бы, если бы вам удалось добыть иранское. Заберите, пожалуйста, документы из посольства и постарайтесь вернуть свое иранское свидетельство.
– Хорошо. Когда летим?
– Мой человек в Бендер-Аббасе сейчас занимается этим. Я надеюсь, что он приедет в Тегеран через несколько дней. Не волнуйтесь, пожалуйста. На День Благодарения вы с дочерью будете дома.
Из кабинета Амаля я позвонила Хелен.
– Я должна сейчас же встретиться с вами, – сказала я.
Часы приема в посольстве уже закончились, но она ответила:
– Сейчас я спущусь вниз и предупрежу охранника, чтобы вас впустили.
После моего разговора по телефону Амаль предупредил меня:
– Ни о чем в посольстве не рассказывайте. Однако я была так взволнована, что, увидев меня, Хелен сразу же спросила:
– О Боже! Что с вами происходит? Вы выглядите счастливой, совершенно обновленной.
– Я возвращаюсь домой!
– Я не могу в это поверить.
– Я правда возвращаюсь домой, и мне необходимы мои документы и кредитные карточки.
Хелен искренне радовалась за нас. Она сердечно меня обнимала, и мы обе плакали от счастья. Она не спрашивала, как, когда и кто поможет мне, понимая, что я все равно не скажу, а в сущности, она и не хотела этого знать.
Хелен отдала мне документы. Затем мы вместе пошли к господину Винкопу. Он тоже был доволен, услышав новость, но подошел к этому более сдержанно.
– Наша обязанность – предостеречь вас от попытки бежать. Вы не должны рисковать жизнью Махтаб, – сказал он. – Я очень беспокоюсь за вас. Вы так счастливы, что каждый на это обратит внимание. Ваш муж быстро догадается, что с вами что-то произошло, – предупредил он.
– Я постараюсь скрыть свою радость.
Было уже поздно, поэтому, извинившись, я поспешила в обратный путь.
Когда я добралась домой, я увидела у закрытых ворот заплаканную Махтаб.
– Я думала, что ты уехала в Америку без меня! – всхлипывала она.
– Я никогда не уеду в Америку без тебя, – заверила я Махтаб. И тут же попросила: – Не говори папе, что я пришла домой после тебя.
Махтаб утвердительно кивнула головой. Слезы ее быстро высохли, и она пошла гулять. А тем временем я прятала документы в закрывающемся на молнию покрывале дивана в гостиной и старалась подавить переполнявшие меня чувства.
Подумав, я позвонила Элис.
– Мне бы хотелось отметить у нас День Благодарения. Мы вместе приготовим ужин, пригласим Шамси и Зари. Я познакомлю тебя с Ферест.
Элис сразу согласилась.
Замечательно! Меня в этот день уже здесь не будет, но никто об этом не догадается.
Муди застал меня в превосходном настроении.
– Мы с Элис хотим отпраздновать День Благодарения! – сообщила я.
– Прекрасно! – обрадовался он, ведь индейка на ужин ему нравилась всегда.
– Надо купить индейку.
– Справитесь?
– Конечно.
– Вот и хорошо, – ответил Муди, довольный, что жена строит планы на будущее.
На протяжении нескольких последующих недель в те часы, когда Махтаб была в школе, а Муди на работе, я бегала по Тегерану с энергией и жизнеспособностью школьницы. Вместе с Элис мы искали необходимые продукты.
Элис поражалась моей способности передвигаться по городу. Она тоже любила ходить в центр, но никогда не отваживалась отправиться одна далеко от дома. Она с радостью сопровождала меня. Мы добирались на базар более часа.
– Здесь можно достать любое мясо, птицу, рыбу, овощи и фрукты, – сказала я Элис.
В лавке было несколько худых индеек, висящих под потолком. Мне хотелось купить птицу весом около пяти килограммов, но самая большая весила только три.
– Мы можем приготовить еще ростбиф, – предложила Элис.
Мы купили эту индейку и отправились домой.
Нам долго пришлось ждать оранжевое такси. Многие проезжали, не останавливаясь. Это был самый оживленный район города, и все такси были перегружены. Наконец какое-то такси остановилось. Сзади все места были заняты, поэтому мы сели на переднее сиденье, вначале Элис, а затем я.
Я смотрела в окно на ненавистный мне город. Я никогда не запеку эту проклятую индейку, – в этом я была уверена. Зато я помогу маме приготовить праздничный ужин, за который мы вечно будем благодарить небеса.
– Остановитесь здесь! – потребовала Элис. Ее голос вернул меня к действительности.
– Но это же не здесь… – недоуменно заметила я. Элис вытолкнула меня из машины, и я сразу же поняла, что произошло.
– Ты не представляешь, что этот таксист со мной делал, – сказала она.
– Вполне могу себе представить. Я побывала уже в такой ситуации. Мы не должны говорить нашим мужьям об этом происшествии, потому что они никогда больше не позволят нам самим ходить по городу.
Элис согласилась со мной.
Мы никогда не слышали, чтобы такое неуважение было оказано иранской женщине. Может быть, иранская пресса, беспрерывно сообщающая о числе разводов в Америке, добилась того, что иранцы воспринимают нас сексуальными демонами?
Мы остановили другое такси и на этот раз втиснулись на заднее сиденье.
Дома мы несколько часов с помощью пинцета очищали костистую птицу от оперения, а затем заморозили ее.
Необходимо было сделать еще несколько вылазок за покупками. Я постоянно торопила Элис, привозя ее домой еще до полудня. В первый же день я попросила ее:
– Если Муди спросит, скажи, что после магазинов я зашла к тебе на чашку кофе и ушла около часу.
Элис удивленно посмотрела на меня, но не стала задавать вопросов. Потом, когда я отправлялась в город, она каждый раз подтверждала, что я у нее.
Я частенько заходила в магазин Хамида и звонила Амалю. Праздник Благодарения неумолимо приближался, но Амаль по-прежнему был полон оптимизма.
Зато Хамид на эти события смотрел скорее пессимистично. Когда я поделилась с ним своей удивительной тайной, он сказал:
– Не верю я ему. Вы останетесь в Тегеране до пришествия имама Мехди.
Элис была моим бесценным союзником. Однажды я сказала ей:
– Мне бы очень хотелось поговорить с родителями. Я так тоскую по ним.
Элис знала, что Муди не разрешает мне звонить домой. Ее муж тоже не позволял ей часто звонить в Калифорнию, но по материальным соображениям. У Элис были свои деньги, и иногда она сама оплачивала телефонные разговоры.
– Придется мне проводить тебя на площадь Тупчун, – сказала Элис.
– А что там?
– Центральный телеграф. Оттуда можно позвонить за границу, заплатив наличными.
Замечательная новость! На следующий день мы отправились на площадь Тупчун. Элис связалась с родными в Калифорнии. Я позвонила родителям в Мичиган.
Папа очень обрадовался, услышав мой голос. Сообщил, что сразу же почувствовал себя лучше.
– У меня для вас праздничный подарок, – сказала я. – Мы с Махтаб будем дома на День Благодарения!
– Я прошу вас ничего не говорить, – предупредил Амаль. – Сидите молча.
Я подчинилась и сидела неподвижно в кабинете Амаля. Он пригласил меня вместе с ним подойти к двери, открыл ее и сказал несколько слов по-персидски.
В комнату вошел высокий смуглый мужчина, обошел вокруг меня, всматриваясь и стараясь запомнить мое лицо. Я подумала, что, возможно, мне следовало бы снять русари, но ничего не стала делать без разрешения Амаля.
Он постоял минуту или две, а затем вышел, так и не проронив ни единого слова. Амаль никак не прокомментировал визит незнакомца.
– Я послал человека в Бендер-Аббас нанять моторную лодку и сейчас жду его возвращения, – сказал он. – Договорился я и с перелетом в Бендер-Аббас. На борту будут и другие беглецы.
Амаль вызывал доверие, но, несмотря на это, я волновалась. Дела продвигались отчаянно медленно. Для иранцев время не имеет большого значения.
Дни пролетали один за другим. Был уже понедельник, скоро наступит День Благодарения. Я уже понимала, что мы с Махтаб не сможем добраться на праздник домой в Мичиган.
– Возможно, удастся в следующий выходной, – сказал Амаль, пытаясь успокоить меня. – Может быть, в следующий. Не все еще готово.
– А если вообще не получится?
– Не беспокойтесь, я прорабатываю и другие варианты. Один из моих людей как раз встречается с вождем племени в Захедане, чтобы бежать в Пакистан. Одновременно я веду переговоры с женатым человеком, имеющим ребенка. Я попробую убедить его, чтобы он взял вас как своих жену и дочь на самолет в Токио или в Турцию. А потом я заплачу одному из сотрудников, который отметит в паспортах возвращение его жены и дочери в Иран.
Последнее вызывало особое беспокойство. Я не была уверена, что смогу выдать себя за иранку. Фотографии на паспорт женщинам делают в чадре, с закрытым лицом, но если таможенник или кто-нибудь при таможенном досмотре спросит меня о чем-нибудь по-персидски, могут возникнуть проблемы.
День Благодарения в Иране был для меня печальным, особенно потому, что я сама пообещала родителям отпраздновать его вместе с ними. Слава Богу, что я ни о чем не рассказала Махтаб!
В четверг, в День Благодарения, я проснулась очень угнетенной. И за что я должна благодарить?
Чтобы хоть как-то поднять настроение, я бросилась в водоворот приготовлений к праздничному ужину, ломая голову, как костлявую птицу превратить в аппетитное блюдо.
Мое настроение улучшалось по мере прихода гостей. Я была благодарна судьбе, что существует совершенно новый круг хороших, дорогих мне людей. Они собрались в нашем доме, чтобы отметить типично американский праздник: Шамси, Зари, Элис, Ферест. Как я их любила и как нестерпимо я тосковала по дому!
Моя меланхолия вернулась после того, как было съедено подобие пирога с тыквой. Муди развалился в кресле, сложил ладони на животе и дремал, явно удовлетворенный своей судьбой, точно за последние полтора года ничего не изменилось в его жизни. Как же я ненавидела этого спящего обжору! Как мучительно мне хотелось быть с мамой, папой, Джо и Джоном!
Во вторник из Америки позвонил мой брат Джим. Он рассказал, что состояние отца значительно улучшилось после моего звонка.
– Три дня подряд он вставал с постели и ходил по дому, – говорил Джим. – Он давно уже не вставал и вдруг вышел даже в сад.
– А как сейчас он себя чувствует? – спросила я.
– Поэтому я и звоню. Когда наступил День Благодарения, а ты не приехала домой, отец пришел в отчаяние. Его самочувствие ухудшается с каждым днем. Ему нужна надежда. Позвони ему!
– Это непросто, – объяснила я. – Я не могу звонить из дому. Мне нужно ехать на Центральный телеграф. Это будет нелегко, но я попытаюсь.
– Когда же вы вернетесь? – спросил Джим.
– Я делаю все, что в моих силах, чтобы вернуться к Рождеству. Но не буду больше папе ничего обещать.
– Не обещай, пока не будешь совершенно уверена, – согласился он со мной.
Звонок Джима привел меня в подавленное состояние. Я чувствовала себя так, точно это по моей вине мы не смогли покинуть Иран. Рождество! Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы этот праздник мы встречали в Америке.
Рождество в Иране не считается праздником, но большая группа армян обычно отмечала его очень торжественно и весело. Однако на этот раз в начале декабря иранская пресса опубликовала запрещающее предупреждение армянам. Счастье и радость, обвестил аятолла, не имеют права пребывать в стране, находящейся в состоянии войны, в стране, переполненной болью и страданиями.
Муди не задумывался над этим. Он открыто афишировал свою врачебную практику, перестал интересоваться политикой и намеревался устроить дочери веселый рождественский праздник.
Чтобы занять чем-то время и отвлечь внимание Муди от моих частых выходов в город, я занялась покупками.
– У Махтаб мало игрушек, – сказала я. – Мне бы хотелось, чтобы у нее было настоящее Рождество. Я куплю ей много подарков.
Он согласился со мной, и я целые дни проводила в походах по магазинам, иногда в сопровождении Элис, иногда одна. В один из таких дней до полудня мы пробыли на базаре и домой возвращались автобусом. Элис вышла рядом со своим домом, а мне нужно было ехать еще несколько остановок. Взглянув на часы, я убедилась, что успеваю.
И тут полуденную суету иранской улицы разорвал внезапный вой сирен. Сирены в Тегеране были обычным явлением, настолько привычным, что водители вообще не обращали на них внимания, но на этот раз они были громче и пронзительнее. К моему удивлению, водитель автобуса притормозил, чтобы пропустить машину «скорой помощи». Рядом промчалось несколько полицейских машин, а за ними огромные, странно выглядевшие платформы.
– Бом! Бом! – восклицали пассажиры.
Это была бригада саперов. Элен уже видела такую платформу и рассказывала мне о ней. Механические руки укладчика поднимали снаряд и помещали его в предохранительную емкость сзади платформы.
Я встревожилась: где-то впереди, где находился наш дом, была бомба.
Автобус наконец остановился. Я быстро поймала такси, но спустя минуту мы оказались в пробке. Водитель изрыгал проклятия, я нервно посматривала на часы: Приближалось время возвращения Махтаб из школы. Она испугается, не увидев меня на остановке. И к тому же мчащиеся полицейские машины. Где-то впереди была бомба!
Наконец мы приехали, и я увидела школьный автобус. Махтаб вышла и растерянно оглянулась вокруг. На углу все бурлило от полицейских и зевак.
Бросив таксисту несколько риалов, я выскочила из машины и подбежала к Махтаб.
Держась за руки, мы поспешили домой, но, повернув за угол, наткнулись на огромную голубую платформу, стоящую не более чем в ста метрах от нашего дома.
Мы остановились как вкопанные. Как раз в этот момент гигантские руки автомата поднимали ящик со стоявшего рядом желтого автомобиля. Несмотря на свои огромные размеры, автомат обходился с бомбой деликатно, осторожно помещая ее в стальную емкость позади платформы.
Спустя несколько минут платформа с саперами уехала.
Для полицейских это был один из многих подобных случаев. А я в который раз остро подумала об опасности, какой мы подвергались в Тегеране. Мы должны выбраться из этого пекла и как можно быстрее, пока все не взлетим в воздух.
В один из дней я просто обезумела, притащив для Махтаб гору игрушек, однако занесла их я не домой, а к Элис.
– Мне бы хотелось оставить это все у тебя, а потом я заберу по частям, – попросила я.
– Пожалуйста, – согласилась Элис, не задавая вопросов.
Элис была исключительно интеллигентной женщиной, предупредительной, внимательной и тактичной. Она знала, что я недовольна своей жизнью в Иране, да и Муди ей не особенно нравился. Она была совершенно уверена, что я веду какую-то двойную жизнь, и определенно думала, что у меня роман.
И в каком-то смысле так и было. Между мной и Амалем не было физической близости. Его большая привязанность к семье не позволила бы мне допустить эту близость. Он был привлекательным мужчиной. И очень заботился о Махтаб и обо мне. В этом смысле мы были близки, нас связывала общая цель. Это Амаль, а не Муди был мужчиной моей жизни. После разочарования, которое постигло нас в День Благодарения, он заверял, что мы с Махтаб попадем домой на Рождество.
Мне нужно было выбирать: или поверить ему, или сойти с ума. Наполненные лихорадочными заботами дни пролетали, не принося видимого успеха.
Однажды утром я отправилась в супермаркет. В этот день привозили молоко. Повернув на главную улицу, я остановилась как вкопанная.
Возле супермаркета, магазина с сабзи и мясного магазина стояли несколько машин с вооруженными автоматами пасдарами.
Мне не хотелось попадаться им на глаза. Остановив оранжевое такси, я поехала в другой супермаркет.
На обратном пути я заметила, как пасдары выносят из магазинов продукты и грузят их на машины.
Уже дома я спросила мою соседку Малиху, не знает ли она, что случилось в магазинах, но она лишь пожала плечами. Несколько минут спустя появился мусорщик, источник сведений обо всем происходящем в округе. Его и спросила Малиха. Он знал лишь то, что пасдары конфисковали запасы в магазинах.
Любопытство, а также забота о моих знакомых – хозяевах магазинов, заставили меня выйти из дома. Проверив, правильно ли я одета, я решила пойти в супермаркет, точно ничего не случилось. Ага Реза стоял на тротуаре и удрученно смотрел на происходящее.
– Я бы хотела купить молока, – сказала я по-персидски.
– Нет, – ответил он тихо, демонстрируя стоическое спокойствие. И, вздохнув, добавил: – Закончилось.
Затем я пошла в овощной магазин, где еще большая группа пасдаров развязывала упаковки с зеленью, а свежие фрукты и овощи грузила на машину. Из магазина по соседству выносили мясо.
Когда Муди вернулся домой с работы и я рассказала ему, что случилось с нашими тремя приятелями, он прокомментировал так:
– Наверное, торговали на черном рынке.
Муди проявил довольно странный подход к морали. С одной стороны его устраивало, что на черном рынке можно купить дефицитные товары, но он занимал позицию властей, которые карали владельцев магазинов, нарушающих распоряжения.
Махтаб была огорчена случившимся. В ту ночь она молилась: «Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы эти люди могли снова открыть свои магазины. Они такие добрые. Будь и ты добр к ним».
Проходили недели. Ежедневные разговоры по телефону и визиты к Амалю при каждом удобном случае ничего не изменили.
Иногда я задумывалась, может, все это лишь та'ароф.
– Мы обязательно отправим вас домой на Новый год, если не на Рождество, – заверял меня Амаль. – Прошу вас, потерпите, пожалуйста!
Потерпите, пожалуйста! Сколько раз я уже слышала это! Все мое естество восставало против этой фразы.
Разрабатывался еще один план побега. Амаль связался с офицером пограничной службы, и тот согласился легализовать мой американский паспорт, выданный посольством Швейцарии. Он взял бы нас на борт следующего до Токио самолета. Он вылетал каждый вторник утром, то есть тогда, когда Муди был в клинике. Амаль старался предвидеть любые неожиданности. План казался продуманным, однако я считала его достаточно рискованным.
– А что с Бендер-Аббасом? – спросила я.
– Над этим мы также работаем, – ответил он. – Потерпите, пожалуйста.
Я чувствовала себя глубоко разочарованной и не скрывала своих слез.
– Мне иногда кажется, что я останусь тут навсегда, – сказала я.
– Вы обязательно уедете, – заверил Амаль. – Я, кстати, тоже.
Его слова родили во мне новую надежду.
Незначительные на первый взгляд факты из жизни в этой безумной стране не переставали меня потрясать.
Однажды в полдень Махтаб смотрела по телевизору детскую программу. После нее выходил медицинский журнал, который заинтересовал нас. Речь шла о рождении детей. Увиденное не поддавалось логическому объяснению. Роженица была мусульманкой, принимал роды мужчина. Камера показывала обнаженное тело женщины, но ее голова, лицо и шея были плотно закрыты чадрой.
– Ты оставишь для Деда Мороза печенье и молоко? – спросила я Махтаб.
– А он придет в наш дом? В прошлом году ведь не пришел.
Мы с Махтаб много раз говорили об этом, и в конце концов мне удалось ее убедить, что Иран находится очень далеко от Северного полюса, поэтому Деду Морозу тяжело всякий раз добраться сюда.
Может быть, в этом году он постарается приехать сюда.
– Не знаю, приедет он или нет, но ты должна оставить что-нибудь на всякий случай.
Девочка пошла на кухню приготовить угощение для Деда Мороза. Потом она отправилась в свою комнату и возвратилась с иконкой, которую ей подарила Элис.
– Может быть, Дед Мороз захочет увидеть, как выглядит его жена, – сказала она, положив образок на поднос рядом с печеньем.
Возбужденная атмосферой Сочельника, Махтаб долго не хотела ложиться спать. Когда наконец я укрыла ее одеялом, она сказала:
– Прошу тебя, разбуди меня, когда услышишь, как приближается Дед Мороз. Мне бы хотелось с ним поговорить.
– А что бы ты ему сказала?
– Я хочу, чтобы он поздравил от меня бабулю и дедулю и сказал им, что я хорошо себя чувствую, тогда и у них будут веселые праздники.
Что-то сжало мне горло. Дед Мороз может принести ей кучу подарков, но он не может дать ей того, чего она больше всего желает. Если бы он мог завернуть ее в красивую бумагу и по мановению волшебной палочки перебросить на спине северного оленя через горы за границы Ирана, а потом через океан на крышу одного небольшого дома в Банистере, в штате Мичиган!
А время шло, приближалось очередное Рождество в Иране. И снова вдали от Джо, Джона, мамы и папы.
В тот день Муди допоздна принимал пациентов, для которых этот праздник ничего не значил. Когда он закончил, я спросила:
– Может быть, Махтаб завтра не пойдет в школу?
– Исключено, – сухо ответил он. – Она не может пропускать уроки только потому, что завтра Рождество.
Я не спорила с ним. В его голосе я услышала властный тон и снова заметила перемену в его поведении. В одно мгновение вернулся тот хорошо знакомый психически не уравновешенный Муди. У меня не было желания пререкаться.
