Текст книги "Пленница былой любви"
Автор книги: Бетти Махмуди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
– Значит, в этом причина, – нежно сказал он. – Я никогда бы ничего подобного не сделал, потому что люблю тебя.
Потом неожиданно он попросил:
– Принеси мне Коран.
Я достала с полки святую книгу ислама и подала мужу. Он положил ладонь на обложку и произнес:
– Клянусь на Коране, что никогда не заставлю тебя остаться в Иране. Клянусь на Коране, что никогда не заставлю тебя остаться в каком-либо месте вопреки твоей воле.
Маммаль присоединился к этим клятвам.
– Ничего такого не может случиться, – заверил он. – Наша семья никогда бы этого не позволила. Обещаю, что, если нечто подобное произойдет, наша семья защитит тебя.
В тот момент я почувствовала облегчение.
– Хорошо, поедем, – согласилась я.
Муди купил билеты. Первое августа приближалось быстрее, чем я этого желала. Несмотря на торжественную и в то же время драматическую присягу моего мужа на Коране, меня охватывала все возрастающая тревога. И сам Муди все больше возбуждался, часами поглощая любую информацию из Ирана. С нежностью он рассказывал о своих родственниках, особенно об Амми Бозорг. Начал молиться. В очередной раз с ним происходила метаморфоза.
Я тайно встретилась с адвокатом.
– Я должна или ехать, или разводиться, – объясняла я. – Я не хочу ехать в Иран. Боюсь, что он не позволит мне вернуться.
Мы начали обсуждать различные возможности и обнаружили одну опасность. При разводе Муди вычеркнет меня из своей жизни. Но иначе обстояло дело с Махтаб. Если он заберет ее в Иран, я потеряю дочь навсегда.
– У него останется право навещать ее? Нельзя ли убедить судью в опасности со стороны Муди и склонить к тому, чтобы он не позволил встречаться Муди с Махтаб? – спрашивала я.
Адвокат объяснил мне, что американский закон не допускает наказания до совершения преступления.
– Он еще не нарушил закон и нет такой статьи, по которой вы могли бы запретить ему навещать дочь. Мне не очень нравится, что вы едете в Иран, – продолжал он, – но я не вижу в этом ничего страшного. К тому же, возможно, Муди нужна эта поездка. Навестив родственников, он получит приток энергии и тогда вернется, чтобы начать жизнь сначала. Мне кажется, поездка пойдет ему на пользу.
Разговор с адвокатом привел меня в еще большее замешательство. В глубине души я знала, что, если я подам на развод, Муди заберет Махтаб, обрекая ее на жалкое существование в своей стране. У меня не было выбора. Я могла лишь рассчитывать на то, что он не сможет прижиться в Иране. В то время я могла только предполагать, какую печальную жизнь мы будем вести в Тегеране, и все-таки решила рискнуть в надежде, что двух недель Муди будет достаточно.
Единственной причиной, по которой я взяла Махтаб в Иран, была альтернатива: на меня падет проклятие, если я это сделаю, но я потеряю Махтаб, если не сделаю этого.
Этот день наступил. Мы с Махтаб взяли немного вещей, оставляя место в багаже для подарков родственникам в Иране. У Муди было несколько чемоданов, в том числе с лекарствами, которые, как он говорил, он хочет подарить Обществу врачей в Тегеране.
Таким образом, 1 августа 1984 года мы вылетели в Нью-Йорк, а оттуда в Лондон. Там, в промежутке между рейсами, я купила Махтаб несколько кукол. И, может быть, это было предчувствие, во мне медленно нарастал страх.
Пока мы ожидали в аэропорту перед вылетом на Кипр, а затем в Тегеран, Муди разговорился с иранским врачом, возвращавшимся домой после короткого пребывания в США.
– Трудно ли выехать из страны? – обеспокоенно спросила я.
– Нет, – утверждал он.
Иранский врач пообещал помочь на таможне, сказав, что все товары из США облагаются высокой пошлиной.
– Если вы скажете, что собираетесь остаться и работать в Иране, возможно, с вас не возьмут пошлину, – посоветовал он.
Мне это не понравилось.
– Но ведь мы…
– Знаю, – прервал он.
– …не собираемся оставаться в Иране, – продолжала я. – Мы едем только на две недели.
– Разумеется, – ответил он.
Потом они с Муди разговаривали только по-персидски.
Во время посадки в самолет меня била нервная дрожь, вызванная чувством опасности. У меня было желание кричать, вернуться, бежать обратно по эскалатору, но мое тело не хотело слушаться сердца. Вместе с Махтаб, доверчиво державшей меня за руку, мы вошли на борт самолета, нашли места и пристегнули ремни.
Стоянка на Кипре была очень короткой, и стюардесса объявила, что пассажиры до Тегерана должны оставаться на местах.
Прошло несколько минут, и мы снова оказались на стартовой полосе, набирая скорость. Нос самолета поднялся, колеса оторвались от земли, нас окутал мощный гул двигателей.
Махтаб дремала возле меня, измученная длительным путешествием. Муди читал иранскую книгу.
Я сидела оцепеневшая и потрясенная, зная конечный пункт, но еще не ведая, какая судьба мне уготована.
Утро 29 января 1986 года было холодным и хмурым, соответствующим моему настроению. В зеркале я увидела покрасневшее и опухшее лицо – результат ночных слез. Муди отправил Махтаб в школу и сказал, что мы поедем в паспортный стол, чтобы отдать мой паспорт. Он будет там находиться до момента, когда в пятницу я войду на борт самолета.
– Я должна идти с Шамси и ханум Хаким в магазин, – напомнила я.
Он не мог пренебречь обязанностями по отношению к жене «человека в тюрбане».
– Вначале поедем в агентство авиалиний, – решительно заявил он.
Это заняло у нас достаточно много времени, так как нужная нам контора находилась в противоположном конце Тегерана. Пока мы тряслись в такси по разбитым улицам, меня занимала одна лишь мысль: позволит ли Муди нам, трем женщинам, пойти без него? Удастся ли мне позвонить?
Муди все-таки сопровождал меня до дома Шамси.
– Что случилось? – спросила она, увидев меня. Я не ответила.
– Скажи мне, что произошло, – настаивала она.
Нас стесняло присутствие Муди.
– Дело в том, что я не хочу ехать в Америку, – разрыдалась я. – А Муди требует, чтобы я поехала и занялась делами: нужно все продать. Я не хочу ехать!..
Шамси обратилась к Муди:
– Ты не можешь заставлять ее заниматься делами в такое время. Позволь ей поехать на несколько дней, чтобы она только увиделась с отцом.
– И не подумаю, – буркнул он. – Ее отец вообще не болен. Все продумано и спланировано.
– Но это же чудовищно! – кричала я. – Отец действительно болен, ты ведь знаешь это не хуже меня.
В присутствии Шамси и Зари мы кричали друг на друга, переполненные ненавистью.
– Ты попалась в собственные сети! – рычал в приступе бешенства Муди. – Это было вранье, чтобы забрать тебя в Америку. Вот ты и поедешь. Поедешь и пришлешь сюда все деньги.
– Никогда! – крикнула я.
Муди схватил меня за плечо и потащил к двери.
– Пойдем! – потребовал он.
– Уважаемый! – вмешалась Шамси. – Возьми себя в руки. Об этом следует поговорить спокойно.
– Пошли! – повторил он.
Грубо вытолкнутая за дверь, я повернулась с мольбой к Шамси и Зари:
– Умоляю, помогите мне! Защитите меня!
Муди с грохотом закрыл дверь.
Судорожно сжимая мое плечо, он толкал меня по многолюдной улице в сторону дома Хакимов. Так мы шли не менее пятнадцати минут. Всю дорогу он оскорблял и проклинал меня. Но глубоко ранили меня лишь слова: «Никогда больше не увидишь Махтаб!».
Когда мы приближались к дому Хакимов, он приказал:
– Приведи себя в порядок. Не лей слез перед ханум Хаким. Она не должна ни о чем догадаться.
Муди поблагодарил ханум Хаким за чай.
– Пойдемте в магазин, – сказал он.
Втроем мы отправились в магазин. Муди ни на минуту не отпускал мое плечо. Мы купили запас чечевицы и вернулись домой.
Во второй половине дня Муди работал в кабинете. Он не сказал мне ни слова, караулил молча. Это должно было продолжаться еще два дня, пока я не сяду в самолет.
Вернувшись из школы и убедившись, что отец занят, Махтаб нашла меня на кухне и неожиданно произнесла:
– Мамочка, возьми меня сегодня в Америку!
Впервые за многие месяцы она сказала мне об этом.
Я обняла ее и крепко прижала. Мы обе плакали, и наши слезы смешивались на щеках.
– Махтаб, мы не можем поехать сегодня. Но я не уеду без тебя в Америку, – успокаивала я ее.
Каким чудом я могла выполнить это обещание? Был ли способен Муди, несмотря на мое сопротивление, несмотря на все мои мольбы и крики, втолкнуть меня в самолет? Конечно же, да. Я была убеждена, что никто и не попытается помешать ему. Он мог даже дать мне какое-нибудь средство, лишающее меня сознания. Он мог сделать все.
К вечеру пришла Ферест проститься со мной. Она знала, что я в отчаянии, и, как могла, старалась утешить меня. Моя игра была закончена. Больше я уже не могла делать вид, что я счастливая мусульманская жена. Зачем?..
Неожиданно появился Муди и попросил чаю. Он спросил Ферест о ее муже, вызвав у нее снова слезы. У всех у нас были свои проблемы.
«О Боже, прошу тебя, – молилась я, – сделай так, чтобы мы с Махтаб смогли убежать от Муди. Прошу, прошу, прошу!»
Не знаю, услышала ли я или просто почувствовала приближающуюся «скорую помощь». Я видела свет фар, который, попадая через окно, отражался на противоположной стене. А может, это мне приснилось? Сигнала не было слышно. Машина подъехала прямо к дому. Это было чудо.
«Скорая помощь»! Муди должен ехать в клинику!
Наши взгляды встретились. Я прочитала в его глазах ненависть, разочарование, озадаченность. Как же оставить меня без охраны? Как я могу поступить? Куда могу сбежать? Он стоял в нерешительности, раздираемый глубоким недоверием ко мне и чувством долга врача. Он не мог отказать в помощи, но также не мог оставить меня одну.
Ферест почувствовала драматизм ситуации.
– Я останусь с ней до твоего возвращения, – успокоила она его.
Не проронив ни слова, Муди схватил медицинскую сумку и вскочил в ожидавшую его машину.
Он уехал. Я не имела понятия, когда он вернется: через пять часов, а может, через полчаса – все это было делом случая.
Мой мозг проснулся от летаргического сна. «Вот он, тот шанс, о котором я молилась, – произнесла я про себя. – Делай что-нибудь! Сейчас же!»
Ферест была моей хорошей приятельницей. Она любила меня и вполне заслуживала доверия. Я могла бы рассказать ей о своей жизни, но ради ее же безопасности не должна была этого делать. Она ничего не знала об Амале. Не знала она и тайных сторон моей жизни. Ее муж сидел в тюрьме за «инакомыслие к властям», и уже одно это создавало для нее опасность. Я не имела права впутывать ее в свои дела.
Размышляя, я потеряла несколько минут имеющегося в моем распоряжении времени, а потом сказала, стараясь придать голосу безразличный тон:
– Мне нужно пойти купить цветы: вечером мы идем в гости.
Нас пригласила соседка Малиха. Она устраивала еще один прощальный прием. Причина звучала правдоподобно: приносить цветы считалось правилом хорошего тона.
– Хорошо, я подброшу тебя, – сказала Ферест. Что ж, это будет значительно быстрее. Я помогла Махтаб одеться, и мы сели в машину Ферест.
Она остановилась за несколько домов от цветочного магазина, а я сказала:
– Оставь нас здесь. Мне хочется немного пройтись. Мы с Махтаб вернемся домой пешком.
Конечно, это прозвучало глупо: кому захочется гулять по снегу и льду.
– Позволь, я тебя подвезу, – не уступала Ферест.
– Нет, спасибо. Мне действительно хочется пройтись, подышать свежим воздухом.
Я наклонилась, чтобы обнять ее.
– Оставь нас здесь, – повторила я. – Возвращайся домой. Спасибо тебе за все.
Она произнесла традиционное «о'кей», а в глазах у нее стояли слезы.
Холодный ветер хлестал по щекам. Махтаб шла молча рядом.
Дважды мы пересаживались из одного такси в другое, чтобы замести следы, пока не остановились на заснеженной улице возле телефона-автомата. Дрожащими пальцами я набрала номер частного бюро Амаля. Он сразу же поднял трубку.
– Это самый последний шанс. Я должна бежать немедленно, – проговорила я прерывающимся голосом.
– Мне еще нужно время. Не все окончательно организовано.
– Я не могу ждать. Если я сейчас не выеду, то потеряю Махтаб.
– Хорошо, приезжайте.
Он дал мне адрес квартиры недалеко от бюро и попросил проверить, не следят ли за нами.
Я положила трубку и поделилась с Махтаб хорошей новостью:
– Махтаб, мы возвращаемся в Америку. К моему изумлению, она заплакала.
– В чем дело? Ведь ты сегодня просила меня об этом.
– Да, – всхлипывала Махтаб, – но я должна вернуться и забрать кролика.
Я старалась справиться со своими нервами.
– Послушай, кролика мы купили в Америке, правда?
Она согласно кивнула головой.
– В Америке купим нового. Ты хочешь ехать со мной или вернуться домой к папе?
Махтаб вытерла слезы. В глазах моей шестилетней дочурки я заметила решимость и в этот момент поняла, что Муди не сумел воспитать в ней покорность. Она не стала послушным иранским ребенком. Она была моей рассудительной американской девочкой.
– Я хочу ехать в Америку, – уверенно заявила она.
– Тогда пошли быстро. Нам нужно поймать такси.
– Бетти? – спросила молодая женщина через приоткрытую дверь.
– Да.
Она впустила меня в квартиру. Более часа ушло у нас, чтобы, несколько раз сменяя такси, пробраться через беснующуюся в Тегеране снежную бурю.
– Амаль предупредил, чтобы я принесла вам еду, если проголодаетесь, – сообщила незнакомка.
Ни я, ни Махтаб не хотели есть. Мы думали сейчас совершенно о другом. Но я понимала, что на пути к свободе нам потребуется много сил. Поэтому я сказала:
– Да, принесите, пожалуйста.
Женщина надела черный платок, скрывая под ним молодое лицо. «Может быть, она студентка, – подумала я. – Что она знает о нас? Что ее связывает с Амалем?»
– Я скоро вернусь, – пообещала она.
Она оставила нас одних. Я подбежала к окну и задернула шторы.
Квартира была маленькой и несколько запущенной. В гостиной стояла старая софа с торчащими пружинами. В спальне не было кровати, на полу лежали свернутые матрасы.
Страх заразителен. Мой отразился в глазах Махтаб. Вернулся ли Муди уже домой? Сообщил ли полиции?
Во взгляде Махтаб я заметила и нечто большее. Возбуждение? Радость? Надежду? Наконец мы что-то совершили! Ведь у нас позади уже были долгие отупляющие месяцы бездействия.
Голова раскалывалась. Что будет, если мы не успеем быстро выбраться из Тегерана? Может, завязнем тут на многие дни и ночи? Столько людей говорили мне, что побег можно совершить, лишь когда все спланировано до минуты. Мы пренебрегли этим.
Я подняла трубку и в соответствии с инструкцией позвонила Амалю.
– Алло! – услышала я знакомый голос.
– Мы на месте, – сказала я.
– Бетти! – воскликнул он. – Я так рад, что вам удалось добраться. Не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы займемся вами. Я уже связался со своими людьми. Еще не все окончательно готово, но у меня уже есть одна идея.
– Поторопитесь, пожалуйста.
– Конечно, будьте спокойны, все получится. Потом он добавил:
– Девушка принесет еду и должна уйти. Утром я принесу завтрак. Оставайтесь в квартире. Не подходите к окну. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне, пожалуйста. Если потребуется, можете звонить и ночью.
– Понимаю.
– Я кое-что вспомнил. Запишите, пожалуйста. Положив трубку, я достала из сумки ручку и листок бумаги.
– Чтобы вывезти вас из Тегерана, мы должны отвлечь вашего мужа. Позвоните ему.
– Меньше всего на свете мне хочется разговаривать с ним, – упиралась я.
– Я знаю, но так нужно.
Он сказал мне, о чем я должна говорить. Я все записала.
Вскоре после разговора с Амалем вернулась девушка с пиццей местного производства: на сухом блине лежал гамбургер, немного томатной пасты и соль. Она выслушала слова благодарности и быстро вышла.
– Я не хочу этого, – сказала Махтаб, глядя на неаппетитную пиццу.
Мне тоже не хотелось ее есть. В это время основным нашим «питанием» был адреналин.
Я посмотрела на свои нацарапанные записи, аккуратно переписала, прочитала еще раз, а затем мысленно побеседовала по телефону. Я понимала, что стараюсь отложить этот разговор, но понимала и то, что он необходим. Решительно подняла трубку и набрала номер. Муди ответил после первого же гудка.
– Это я, – были первые мои слова.
– Где вы? – рявкнул он.
– В доме у приятеля.
– Какого приятеля?
– Я не собираюсь тебе говорить.
– Немедленно возвращайся домой! – приказал он. Тон был агрессивным, но я, руководствуясь указаниями Амаля, невозмутимо продолжала:
– Нам нужно поговорить. Мне бы хотелось разрешить наши проблемы. Конечно, если и ты этого хочешь.
– Да, хочу, – его голос звучал уже более сдержанно и спокойно. – Возвращайся домой, и мы все обсудим.
– Я не хочу, чтобы другие узнали о том, что произошло, – сказала я. – Не хочу, чтобы ты рассказывал Маммалю, Маджиду, сестре или кому-либо еще. Это лишь наше дело, и мы вдвоем должны об этом поговорить. Последние дни Маммаль часто вмешивался в нашу жизнь, и это дало печальные результаты. Если ты не согласишься на мое условие, я кладу трубку.
Муди не был в восторге от моего бунтарского тона.
– Вернись домой, тогда поговорим об этом, – повторил он.
– Если я вернусь домой, ты скажешь Маммалю, чтобы он забрал Махтаб, а меня закроешь на ключ, как обещал.
Муди растерялся. Он не знал в этот момент, как со мной разговаривать. Его голос зазвучал примирительно:
– Ничего подобного не случится. Я отменил завтрашний прием. Вернись. Поужинаем и будем разговаривать всю ночь.
– Я не войду в пятницу в самолет.
– Этого я не могу тебе обещать.
– А я тебе говорю, что не сяду в самолет в пятницу, – повысила я голос.
«Нужно контролировать себя. Ни в коем случае нельзя позволить втянуть себя в ссору. Нужно выиграть время, а не спорить», – корила я сама себя.
На другом конце провода Муди кричал на меня:
– Немедленно возвращайся домой! Даю тебе полчаса, в противном случае я сделаю то, что следует в такой ситуации!
Я знала, что он имеет в виду полицию. Вот и пришла очередь моей козырной карты.
– Послушай, – спокойно произнесла я, – ты занимаешься врачебной практикой без разрешения.
Если ты устроишь мне какие-нибудь осложнения, я сообщу о тебе властям.
Голос Муди тотчас же смягчился:
– Нет, прошу тебя, не делай этого. Нам нужны деньги. Я ведь стараюсь для нас. Прошу тебя, не делай этого. Вернись только домой.
– Я должна подумать, – сказала я и положила трубку.
Я не представляла себе, что Муди сделает сейчас, но уже знала, что он не сообщил до сих пор полиции, и была убеждена, что моя угроза заставит его воздержаться от этого, по крайней мере до утра.
Махтаб внимательно прислушивалась к нашему разговору.
– Ты уверена, что хочешь ехать? – обратилась я к ней. – Ты должна знать, что в этом случае ты уже никогда не увидишь папу.
– Да, я хочу ехать в Америку.
Она вновь поразила меня своей рассудительностью. Решимость в ее голосе придала мне уверенности. Сейчас уже не могло быть и речи о возвращении в дом Муди.
На протяжении нескольких последующих часов мы взволнованно вспоминали Америку. Мы так давно там не были! Наш разговор прерывался телефонными звонками Амаля. Он интересовался, все ли в порядке, и очень расплывчато информировал, что дела подвигаются.
Очередной звонок раздался за полночь:
– Я больше не буду беспокоить вас в эту ночь. Вам нужно выспаться: у вас впереди тяжелые дни. Ложитесь спать, я позвоню утром.
Остаток ночи мы провели в молитвах. Махтаб удалось заснуть. Я бодрствовала до самого рассвета, который медленно входил в комнату. Рано утром снова позвонил Амаль и сказал, что скоро приедет к нам.
Он появился около семи. Принес сумку с хлебом, сыром, помидорами, огурцами, яйцами и молоком, а также мешок с запасной одеждой и вещами, которые я оставила у него во вторник. Он подарил Махтаб альбом для рисования и цветные карандаши, а мне – дорогой кожаный рюкзак.
– Всю ночь я работал, разговаривая с разными людьми, – сообщил он. – Решено, вы бежите в Турцию.
Турция! Я испугалась. Турция с точки зрения Амаля была самым плохим вариантом: очень трудным физически, да и на контрабандистов нельзя было полностью положиться.
– Поскольку сейчас вас считают пропавшими, вы не можете лететь самолетом, – объяснил он. – Придется покидать Тегеран машиной. До турецкой границы дорога длинная, но это сейчас единственная возможность.
– Они потребовали тридцать тысяч долларов, – сообщил он. – Это нереальная сумма. Я торгуюсь с ними. Договорились мы уже на пятнадцать, но и это много.
– Хорошо, пусть будет так, – сказала я.
Я понятия не имела, сколько осталось на наших счетах, но меня уже это не волновало. Когда вернусь, как-нибудь добуду эти деньги.
Амаль покачал головой.
– Это все-таки много, – не соглашался он.
Я сообразила, что мы ведь говорим о деньгах Амаля, а не о моих. Это он должен будет заплатить сразу, не имея гарантии, что мне удастся добраться до Америки и вернуть ему долг.
– Я буду пытаться снизить цену, – говорил он. – Сегодня у меня много работы. Если вам что-нибудь понадобится, звоните, пожалуйста, мне в бюро.
Мы с Махтаб провели целый день в напряжении, прижавшись друг к другу, разговаривая и молясь. Пару раз она взяла альбом для рисования, но не смогла сосредоточиться. Я ходила взад-вперед по вытертым персидским коврам, снова и снова анализируя свой поступок. Руководил ли мной эгоизм? Подвергала ли я риску жизнь моей девочки? Может быть, для нее лучше вырасти здесь со мной или без меня, чем вообще не вырасти?
Амаль пришел около полудня и сообщил, что окончательная цена нашей свободы двенадцать тысяч долларов.
Потом начал меня успокаивать:
– Эти люди не обидят вас, я обещаю. Это хорошие люди. Если бы они были опасны, я не послал бы вас с ними. Правда, я бы выбрал иной путь, но нам нужно действовать как можно быстрее.
Ночь с четверга на пятницу показалась мне бесконечно длинной. Диван был такой неудобный, что мы с Махтаб, разложив матрасы, перебрались на пол. Махтаб уснула, а я всю ночь не сомкнула глаз. Я понимала, что не смогу обрести покой, пока не довезу дочурку до Америки. Или я сделаю это, или погибну.
Ранним утром в пятницу приехал Амаль. Он снова принес еду: курицу, завернутую в газету, и редко встречающиеся в Иране кукурузные хлопья для Махтаб. В свертке были еще несколько альбомов для рисования, плед и манто для Махтаб, черная чадра для меня и пачечка жевательной резинки немецкого производства.
– Днем и ночью я занимаюсь нашим планом, – сказал он. – Это нелегко и непросто, потому что большинство людей не имеет телефона.
– Когда мы выезжаем? – нетерпеливо спросила я.
– Еще не знаю, – признался он. – В связи с этим я хотел бы, чтобы вы снова позвонили мужу, но только не отсюда. Я вернусь позже и побуду с Махтаб, а вы сможете выйти и позвонить из автомата. Я напишу вам, что нужно ему сказать.
– Хорошо.
Мы с Махтаб верили Амалю безгранично. Она не согласилась бы остаться ни с кем другим, а сейчас лишь кивнула головой и улыбнулась, жуя жевательную резинку.
В полдень я покинула относительно безопасное укрытие в квартире Амаля и вышла на улицу Тегерана. Впервые за полтора года я была довольна, что могу спрятаться под чадрой. Ледяной ветер пронизывал насквозь, когда я брела к автомату. Вынув из сумки карточку с инструкцией, замерзшими руками я подняла трубку и набрала номер Муди. Ответил Маджид.
– Где ты? – спросил он. – Скажи, где вы? Проигнорировав этот вопрос, я спросила:
– Где Муди? Я хочу поговорить с ним.
– Муди нет дома. Он уехал в аэропорт.
– Когда вернется?
– Часа через три…
– Я как раз хочу поговорить с ним по этому вопросу.
– Он тоже хочет поговорить с тобой. Приезжай, прошу тебя.
– Хорошо, я завтра приеду с Махтаб и моим адвокатом, тогда и поговорим. Я не хочу, чтобы при этом кто-нибудь присутствовал. Передай ему, что я могу приехать между одиннадцатью и двенадцатью или между шестью и восемью. Мой адвокат может сопровождать меня только в эти часы, – солгала я.
– Приходи между одиннадцатью и двенадцатью, – посоветовал Маджид. – Муди отменил на завтра прием. Приходи без адвоката.
– Это исключено. Без адвоката я не приду вообще.
– Приходи одна с Махтаб. Обсудим все вместе. Я буду тоже.
– Я боюсь, – сказала я. – Когда Муди избил меня и закрыл, ни ты, ни кто-либо другой из ваших родственников не помогли мне.
– Не бойся, я буду здесь, – повторил он.
Мне захотелось посмеяться над этим человеком, и я сделала это.
– Много мне от этого пользы, – прыснула я. – Я уже один раз прошла через это. Передай ему мое мнение.
Меня охватил ужас. Я знала, зачем Муди поехал в аэропорт: он хотел забрать мой паспорт. Он не мог допустить, чтобы я опередила его. А что если следующим его шагом будет обращение в полицию?..
Даже в гарантирующей анонимность чадре я чувствовала себя нагой. Везде были полицейские с оружием наготове. Мне казалось, что все смотрят на меня.
Для нас существовал единственно возможный выход из ситуации – побег. Я понимала, что даже контрабандисты менее опасны моего мужа, который уже обворовал и похитил меня, надругался и, без сомнения, был способен и на убийство.
Когда я вернулась, Амаль объявил:
– Сегодня ночью вы уедете. Если кто-нибудь обратится к вам за какой-либо информацией, ничего не отвечайте, – предупредил Амаль. – Обо мне ничего не говорите. Не рассказывайте, что вы американка и что с вами произошло.
Контрабандисты должны были вывезти нас из Тегерана до границы, переправить в Турцию в санитарной машине Красного Креста и сопровождать до Вана, города в горах восточной Турции. Там мы уже будем предоставлены сами себе, но по-прежнему должны быть очень осторожны. Мы не сможем пересечь границу официально, потому что в наших американских документах не будет соответствующих печатей. Это может вызвать подозрение у турецких властей. В таком случае они хотя и не вернут нас в Иран, но могут задержать и скорее всего разлучат. В Ване мы должны сесть на самолет или автобус до Анкары, столицы Турции, где сразу обратиться в посольство Соединенных Штатов. И только тогда мы будем в безопасности. Амаль вручил мне горсть монет.
– Я прошу вас звонить мне из каждого автомата по дороге. Будьте внимательны к тому, что говорите мне.
Он ненадолго задумался, глядя в окно.
– Исфахан, – произнес он название иранского города. – Так мы зашифруем Анкару. Когда доберетесь туда, сообщите, что вы находитесь в Исфахане.
Мне хотелось задержать его, поговорить, уточнить детали, потому что рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Однако он ушел.
Неужели это последняя моя пятница в Тегеране?! Я молила Бога, Аллаха, чтобы это стало реальностью.
Я огляделась вокруг. Что следует забрать? Я посмотрела на тяжелый гобелен, который во вторник притащила к Амалю на работу. «И как это мне такое пришло в голову?! – спрашивала я с возмущением у самой себя. – Мне ведь это не нужно. Мне ничего не нужно, только добраться до дому. Гобелен должен остаться, а вместе с ним и шафран».
Часы, несомненно, нужны. А бижутерию можно будет по дороге поменять на наличные деньги. Я положила украшения в сумку вместе с ночной рубашкой Махтаб и сменой белья для себя. Махтаб упаковала печенье и кукурузные хлопья, а также несколько книг в свой школьный ранец, и мы были готовы, ожидая только сигнала.
Около шести позвонил Амаль.
– В семь вы должны быть готовы.
Оставался только час. После многих дней, недель, месяцев оставался только час! Я чувствовала себя, однако, неподготовленной. «Милосердный Боже! – молилась я. – Что я делаю?! Прошу тебя, не покидай нас. Прошу тебя, храни мою девочку, что бы ни случилось».
В десять минут восьмого приехал Амаль с двумя мужчинами, которых я никогда прежде не видела.
Нельзя было терять ни минуты. Я помогла Махтаб надеть манто, сама надела свое, а лицо почти полностью закрыла чадрой. Она была как нельзя более кстати.
Я повернулась к Амалю, и от него не ускользнуло мое сильное волнение.
– Вы уверены, что действительно хотите осуществить это? – спросил он.
– Да. Я хочу ехать, – подтвердила я. В его глазах я увидела слезы.
– Я правда люблю вас обеих, – сказал он. Потом он обратился к Махтаб:
– У тебя чудесная мама, береги ее.
– Я буду беречь ее, – торжественно обещала она.
– Я бесконечно благодарна вам за то, что вы сделали для нас, – голос мой дрожал. – Я верну вам эти двенадцать тысяч долларов, как только доберусь до Америки.
– Все хорошо, – сказал он.
– Я знаю, вы делали все это от чистого сердца, – добавила я. – Я должна отблагодарить вас.
Амаль посмотрел на мою девочку.
– Единственной благодарностью и платой для меня будет улыбка Махтаб, – сказал он.
Потом он отодвинул край чадры и осторожно поцеловал меня в щеку.
– А сейчас в путь! – скомандовал Амаль.
Вместе с Махтаб и молодым человеком мы вышли из квартиры.
Он подвел нас к машине неизвестной марки. Я забралась в салон и посадила Махтаб на колени. Мы двинулись в густеющие сумерки пятничного вечера, навстречу неизвестности. «Свершилось! – думала я. – Удастся или нет? Удастся только тогда, если на то будет воля Божия. А если он не захочет, значит, его приговор был иным». Но, когда мы продвигались среди сигналящих машин, кричащих водителей и гневных, возмущенных пешеходов, я не могла поверить, что Бог желал бы для нас такой жизни.
Мы ехали около получаса. Внезапно водитель резко затормозил, сделал крутой поворот и поехал по узкой улочке.
– Поспешите! – лаконично приказал мужчина.
Мы вышли и нас сразу же втолкнули на заднее сиденье другой машины. Для вопросов не было времени. Вслед за нами в машину вскочили еще несколько незнакомых людей, и мы помчались дальше.
Я стала присматриваться к нашим спутникам. Мы с Махтаб сидели за водителем, мужчиной лет за тридцать. Рядом с ним сидел парнишка лет двенадцати, а ближе к дверям – мужчина постарше водителя. На заднем сиденье расположилась девочка, по виду ровесница Махтаб, одетая в дождевик, рядом с ней женщина. Они разговаривали по-персидски слишком быстро, чтобы я могла понять, но догадалась, что это семья.
Мы все составляли одну семью! И в этом наша сила.
Кто были эти люди? Что они знали о нас? Собирались ли они бежать?
Водитель гнал машину на запад, за город. На окраине Тегерана мы остановились у контрольного поста полиции. Инспектор заглянул в машину, направляя дуло карабина в наши лица, но увидел типичную иранскую семью, которая в пятницу вечером покидает город. Он махнул нам рукой.
Женщина пыталась завязать со мной разговор, переплетая английские слова с персидскими. Откуда ей было знать, что мы американки? Но она явно знала это. Я делала вид, что не понимаю, а вскоре закрыла глаза, будто задремала. Махтаб спокойно спала.
От Амаля я знала, что Тебриз находится на расстоянии четырехсот пятидесяти километров от Тегерана, а оттуда было еще около ста пятидесяти до границы. Пассажиры, успокоившись, спали на своих местах, а ко мне сон не приходил.
Украдкой одним глазом я посматривала в окно, чтобы увидеть, как далеко мы уехали. Часы отсчитывали бесконечные секунды. Я прикинула, что при такой скорости с каждой минутой мы приближаемся почти на два километра к границе.
