Текст книги "Электрическое тело (ЛП)"

Автор книги: Бет Рэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Джек резко опускается и собирает отколовшиеся серебристые шарики, от разбитых вдребезги часов.

– Ну, Доктор Филип не помещал в них трекер, в этом я чертовски уверен!

Нахмурившись, он протягивает мне крошечный предмет.

– Откуда вообще у тебя эти часы? – тихо спрашиваю я, глядя на осколки.

Джек резко встаёт, вырывает из моей руки часы, и кладет мне на ладонь металлический шарик.

– Жучок. Ты подложила мне жучок.

– Я этого не делала, – монотонно говорю я. Мне едва ли удаётся справиться с гневом. У меня так мало вещей, которые принадлежали папе, только ему. И видеть разбитые часы, это как видеть память о нём, размазанную о грязный каменный пол, – Откуда у тебя часы моего отца?

– Ты сама дала их мне! – орёт Джек. Я вздрагиваю, и он делает шаг назад, глубоко вздыхая. Его глаза вглядываются в мои, полные гнева. – Они уже идут? – спрашивает он.

– К-кто? – запинаясь спрашиваю я.

– М.П. Копы. Ты привела их сюда с помощью этой идиотской системы отслеживания? – он обходит меня, распахивает дверь и выглядывает в яркий солнечный свет

– Я никого не звала, – говорю я. С каждым словом мой голос становится все сильнее, – никто меня не преследовал. И я не делала этого. Я не подкладывала жучок в часы. И я не давала тебе их!

– Что ты вообще здесь делаешь? – говорит Джек. Теперь тихим голосом, звуча при этом почти разочарованно. Побежденно. – Я знаю, что ты ненавидишь меня, Элла, но зачем ты меня мучаешь?

– Мучаю? Ненавижу тебя? – я удивлённо смотрю на него, – я тебя даже не знаю!

Лицо Джека превращается в маску, не выражающую каких-либо эмоций.

– Я начинаю думать, что это правда.

– Конечно же, это правда! – кричу я, – я даже никогда не видела тебя прежде, до вчерашнего дня! Поэтому я не могла подложить тебе жучок – и я всё ещё жду, когда ты объяснишь мне, как тебе удалось украсть часы моего отца!

Лицо Джека бледнеет. Он просто уставился на меня, не говоря ни слова.

– Что? – требовательно спрашиваю я.

– Но ты ведь помнишь Акилу, верно?

Моя рука машинально тянется к медальону удачи с цифровым снимком Акилы и меня внутри. У неё есть такой же.

Джек запускает пальцы в волосы.

– Я слышал, что государство использует подсознательные импульсы, чтобы контролировать людей, – бормочет он. Он окидывает меня оценивающим взглядом, – но это так необычно…

– Откуда ты знаешь Акилу? – снова требую ответа я. Меня не заботит, в какие лживые игры он играет; мне нужны ответы.

Какое-то время Джек молчит. Он выглядит так, словно тщательно подбирает слова.

– Мы с Акилой были в одном подразделении.

– Она никогда не упоминала о тебе.

– Возможно она не считала нужным, чтобы ты слышала обо мне.

Я пронзаю его взглядом.

– Очевидно – нет.

– Нет… Я имею в виду…,– Джек рычит от отчаяния.

– Давай просто выясним это, прямо сейчас, – отрывисто говорю я. Я поднимаю запястье, скользя пальцами по поверхности наруча.

– Что ты делаешь? – требует Джек.

– Звоню Акиле. Если она тебя знает – она скажет мне.

– Нет, не нужно! – он пытается отвести мою руку в сторону.

Я прищуриваю глаза. Мои пальцы по-прежнему на наруче – не на контакте Акилы, а на номере полиции.

Губы Джека искажаются, но не в улыбке. Это испуг. В его глазах появляется чувство, самое печальнее из того, что я когда-либо видела. Желудок сжимается, а тело трепещет от страха. В голове вспыхивает предупреждение, и я вдруг вспоминаю тот день, когда папа пришёл в мою спальню, чтобы сказать, что у мамы болезнь Хебба.

– Акила мертва, – говорит Джек, и меня поражают не его слова, а тон, полный сочувствия и скорби.

Глава 19

Из меня будто выкачали весь воздух, я пячусь от Джека, словно он ударил меня. Но затем я качаю головой, отбрасывая сбивающие с толку мысли.

– Я говорила с ней, меньше чем час назад, – уверяю я.

– На самом деле, – нет, – говорит Джек ужасно низким, монотонным голосом.

Я внимательно изучаю его лицо, но не смотря на то, что он прячется под маской, в его глазах отражается вся правда, горе. Его плечи ссутулились, признавая поражение. У него атлетически сложенное тело – тело солдата, с быстрыми рефлексами, твёрдой челюстью, свидетельствующей о том, что он видел больше, чем следовало.

Но не важно, как сильно он верит в то, что говорит. Он определённо лжёт. Или сумасшедший. Или и то, и другое.

Я опускаю взгляд на его руку и замечаю, что он мнёт рукав куртки на запястье. Вспоминаю, что у него нет наруча.

– Ты не за решёткой, – говорю я. – Ты в бегах. Ты… ты дезертировал из армии, так ведь?

Это полностью подтверждает мою теорию, согласно которой он связан с террористами-протестантами, работающими с Представителем Беллесом. Я нащупываю дверную ручку, чувствуя твёрдый, холодный металл под моими пальцами, я готова бежать, если понадобится.

Челюсть Джека напрягается.

– Через полгода после призыва, – говорит он, – после того, как Акила…

Я всплёскиваю руками, отгоняя эту мысль. Акила не мертва!

– Не смотри на меня так, – ворчит Джек.

– Это как же?

– Будто я – дезертир.

– Акила не мертва, – заявляю я, и эти слова придают мне уверенности. – Ты и есть дезертир, и… – я замолкаю. Не знаю, что я хотела сказать дальше. «И я ухожу»? Нет… я не могу. Не знаю, как в мой наруч попала отслеживающая программа, но, к счастью, трекер теперь уничтожен. Если я уйду, мне никогда больше не удастся найти Джека. Возможно, это мой единственный шанс поймать его для Премьер Министра Янг.

Моя рука приближается к запястью, пальцы в миллиметре от кнопки тревоги, которая приведёт сюда полицию.

– Подожди, – говорит Джек. Именно то, как его голос ломается на этом слове, отчаявшись, заставляет меня посмотреть на него.

– Господи, ненавижу это, – бормочет он, запуская руку в короткие волосы. Его ясные, светлые глаза – не совсем голубые, но и не серые, что-то среднее – поднимаются и встречаются с моими.

– Просто… здесь, – Джек протягивает мне вещь, которую отыскал в другой комнате ранее, ожидая, что я возьму её. Маленький, сложенный лист бумаги, но гладкий и тяжелее, чем обычная бумага. Цифровая пленка.

– Просто посмотри это. Думаю, тогда ты поймёшь.

– Что это? – спрашиваю я, распаковывая плёнку. Темный экран ждет моей команды.

– Ответы.

Как раз та вещь, в поисках которой я сюда пришла.

– Я подожду здесь, – он указывает на другую комнату, – просто посмотри это. И тогда, если всё ещё не будешь верить мне, я… – он оставляет невысказанное обещание висеть в воздухе между нами.

Я медленно разворачиваю плёнку, пока он уходит в другую комнату, предоставляя мне личное пространство.

– И… – говорит Джек, останавливаясь у двери.

Я поворачиваюсь, он ничего не говорит долгое время. Просто смотрит в глаза, будто пытаясь увидеть что-то сквозь меня.

– И? – нетерпеливо напоминаю я.

– И… – негромко говорит Джек, – … мне жаль.

Я разглаживаю развёрнутую цифровую плёнку в моей руке, провожу пальцами по поверхности, включая её. На экране чёрными буквами высвечивается дата. 26 Декабря, 2341. Прошлый год, прямо после Зимнего Фестиваля. Сверху высвечивается маленькая метка времени, подтверждающая, что этот цифровой файл был заснят именно в тот день.

– Джек, что ты делаешь?

Моё сердце замирает, услышав радостный и игривый голос Акилы. Она звучит именно такой, какой я её помню.

– Записываю, – отзывается хриплый голос Джека.

Изображение заполняет бумагу: Акила, одетая в её военную форму. Она выглядит так профессионально: непослушные волосы спрятаны в красивый пучок, чёткие складки на её брюках видны даже на цифровой плёнке, её карие глаза широко раскрыты и улыбаются. Справа, на ее груди, блестит одна звёздочка, – она совсем недавно в армии, а уже заслужила звание.

– Да, но зачем ты записываешь? – Акила выглядит раздражённой, но она игриво улыбается ему.

Картинка перескакивает от Акилы по направлению к зданию. Они оба находятся прямо на Лунной Базе в городе Света. По дорогам передвигаются военные Грэнд-Роуверы, а на заднем плане мерцает купол. Но Джек фокусирует камеру на одном, определённом здании. Оно сильно напоминает больницу или общежитие, но по мере того, как Джек приближает ракурс, я могу разглядеть, что окна не застеклены – заделаны кирпичом, а двери заблокированы тяжёлыми железными плитами.

– Тебе никогда не было интересно: что там? – тихо спрашивает Джек.

– Меня это не касается.

Теперь Акила тоже звучит серьёзно. Возможно, даже несколько напугано.

Камера движется, поворачиваясь вместе с Джеком, когда он обращается к Акс.

– Люди, которым предлагают пойти на Лабораторную Базу… они возвращаются не теми, кем были прежде.

Акила закатывает глаза.

– Не всё здесь теория заговора, Джек.

– Что там происходит? – выкрикивает низкий женский голос, сопровождаемый постукиванием по мере приближения.

– Ничего, сэр, – немедленно говорит Акила, стремительно выходя и отдавая честь.

Джек молчит. Его камера обращена к земле, скрытая рукой.

– Сэр, ничего сэр, нам просто стало интересно, сэр.

– Интересно что?

– Лабораторная База.

Женщина останавливается.

– Солдат, это честь… честь быть избранным и служить Лабораторной Базе. Это привилегия, и лишь высшие служащие допускаются туда.

– Сэр, да, сэр, – бормочет Джек.

Они говорят что-то ещё, но я не могу разобрать, и вскоре командующая уходит. Кажется Джек забыл о камере, но звук всё ещё записывается.

– Акила, посмотри… Люди, которые выходят из того здания – меняются, – говорит он приглушённым голосом, – и они преследуют людей из района Фокра.

Акила резко вздыхает. Район Фокра – бедная часть Новой Венеции – это место, где она жила до того, как попала на службу для года выслуги.

– Люди, которые входят туда… выходят, не беспокоясь ни о ком и ни о чём. Что для тебя самое главное в мире?

Камера наклоняется, Джек вспомнил о ней и теперь снова держит её прямо. В ней отображается Акила, касающяяся своего медальона на шее. Я делаю тоже самое, проводя пальцами по знакомому, гладкому серебру. Это знак нашей дружбы, вещь, которая связывает нас даже тогда, когда мы так далеко друг от друга.

Папа Акилы исчез, когда мы пошли в среднюю школу. Её мама была на крахе финансов, и ей с Акилой пришлось переехать в район Фокра. Когда Акила получила военное назначение, её мама решила переехать в Тунис, в поисках работы. И я знаю, что Акила часто не слушает ее.

Ни у Акс, ни у меня нет братьев или сестёр, судьба и трагедия разлучили нас. Но единственное, что у нас было всегда – это мы.

Акила не отвечает на вопрос Джека, но ей и не нужно.

Экран темнеет, и появляется новая дата: 8 Января, 2342. Этот год, несколькими неделями позже после первого видео Джека.

Изображение на экране вызывает у меня тошноту – оно прыгает, словно человек, несущий камеру, бежит. Экран на мгновение становится белым, затем в цифровом файле раздаётся звук взрыва. Бомба. Я всматриваюсь в экран, пытаясь рассмотреть Акилу в толпе людей, кричащих и вопящих, бегущих от – или, в случае военных, к… бомбе.

Человек, держащий камеру, ругается – думаю, это снова Джек, но я не уверена. Маленькое облако серой пыли затемняет экран.

Голос за кадром снова начинает говорить, повторяя одно и то же слово, снова и снова: «Нет… нет, нет… нет, нет, нет, нет…». А затем камера падает. Я вижу, как Джек падает на колени, серая пыль пачкает его вещи. И, что-то мокрое. Что-то красное.

Кровь.

Не его.

Рука. Предплечье, порезанное до кости. Белый резко выделяется на темной плоти.

Джек склоняется над телом девушки, стройной и высокой, с растрёпанными, завязанными в пучок, волосами, Его плечи дрожат. Я вижу, как он напрягается и откидывается назад.

И я вижу её лицо.

Мёртвые, застывшие глаза Акилы.

Вода капает на экран цифровой плёнки. Я вытираю слёзы.

Джек надавливает на грудь Акилы, вверх-вниз, вверх-вниз, но уже слишком поздно. Её живот разорван, её внутренности вывалились на пыльную дорогу, окрашивая ее в тёмный цвет. Одна нога изогнута под телом, другой нет совсем.

Я рыдаю, задыхаясь. Мои глаза горят так сильно, что я не вижу конец видео.

Джек не лгал. Это не ложь. Нет ничего правдивее, чем её смерть, и то, как моя душа тихо плачет, скорбя.

Глава 20

Я хлопаю ладонью по экрану, останавливая запись. Мои ноги отказывают, и я падаю на холодный, пыльный пол, моя грудь тяжело вздымается.

Не хочу верить, что это правда.

Я проверяю цифровой файл, но он защищён и запечатан – его не могли подделать. И Акила бы никогда не стала разыгрывать свою смерть, не так.

Доказательство прямо передо мной, но это невозможно. Никаких извещений о её смерти не было.

Но изображение её тела, разорванного на части бомбой, выжжено в моей сетчатке.

И… я только говорила с ней. Не так уж давно. Она в порядке. Она в порядке, она в порядке, она не может быть мертва.

Дрожащей рукой я запускаю последнее видео, хранящееся на плёнке. Дата, заверенная официальным цифровым штампом, мрачно высвечивается. Неделя спустя после смерти Акилы.

Изображение какого-то военного бункера. По всему зданию расставлены койки, и выглядит так, будто камера лежит на подушке, направленная в центр комнаты. Джек и несколько человек с кем-то разговаривают, но мне не видно их лиц. Затем толпа перемещается.

Я громко охаю, моё сердце подпрыгивает.

Акила проходит перед группой военных. Она стоит прямо и величественно – на обеих ногах. У неё нет шрамов. Никаких признаков, что она была ранена, не говоря уже о том, что убита.

Группа людей находится достаточно далеко, чтобы я не могла расслышать, что они говорят, но похоже, что Акила раздаёт команды. Я смотрю на её униформу. Теперь у неё шесть звёзд, блестящих на груди. Несколько недель назад она едва ли была офицером, а теперь чуть ли не генерал!

Джек отходит от группы, разговаривающей с Акилой, и спешит к камере на койке. Он делает что-то, я не могу увидеть, но когда он разворачивается, я замечаю золотое ожерелье в его руке. Кулон на удачу. Я дотрагиваюсь до своего кулона, согретого жаром моего тела, и мои пальцы оборачиваются вокруг метала, сжимая его. Джек спешит назад к Акиле и передаёт его ей.

Золотая цепочка свисает меж её пальцев. Она смотрит на Джека озадачено. Говорит что-то. Я навострила уши, но все равно не слышу ни единого звука, кроме приглушённых, неразличимых голосов. Джек говорит что-то ещё, будто пытаясь объяснить, но Акила лишь пожимает плечами и покидает группу. Остальные встают по стойке «смирно», приветствуя Акилу, а Джек просто удивлённо смотрит на неё, когда она проходит мимо мусорного бака и выкидывает в него ожерелье.

Экран темнеет. Он выскальзывает из моих онемевших пальцев.

– Что это значит? – громко интересуюсь я. Акила мертва… но она жива? Она в порядке… но изменилась? Она не казалась другой. Но, так же, она и ничего не сказала о своей смерти.

Есть лишь один верный способ выяснить это. Я встаю, стучу пальцами по моему наручу. Мои глазные и ушные боты подсоединяются к нему, и вскоре моё зрение заполняет голограмма Акилы.

– Что случилось? – немедленно спрашивает она.

Я вытираю лицо руками, чувствуя размазанную грязь на дорожках от слёз.

– Акила… ты же в порядке, да?

Она смеётся… нервно, всё ещё обеспокоенная моим явным подавленным состоянием.

– Да, конечно, я в порядке. Что случилось? Это связано с твоей мамой?

Я качаю головой, проглатывая страх и скорбь, поднимающиеся внутри меня. Я улыбаюсь ей со слезами на глазах.

– Я просто… кое-кто солгал мне, – говорю я. – Извини, что помешала.

Акила широко улыбается мне.

– Всё нормально, – говорит она, подаваясь вперед, и тянется к чему-то.

– Акила? – зову я, глухим голосом.

Она замирает и медленно выпрямляется, переводя внимание на меня.

– Да?

– Где твоё ожерелье?

Она смущённо смотрит на меня.

Я поднимаю руку, вытаскивая серебряный кулон, раскачиваю амулетом перед ней.

– Где твой? – требую я.

Акила касается шеи, но там ничего нет, кроме воротника её рубашки.

– Я…эм… – ее мозг работает в бешеном темпе, словно она понятия не имеет, о чём я говорю. Смотрю на неё, прищурившись. То ожерелье было символом нашей дружбы. Она получила специальное разрешение от её военачальника на ношение его под униформой, потому что не хотела его снимать. Никогда. И она даже не заметила, как оно пропало?

– Я не хотела тебя беспокоить, – спешно говорит Акила, будто читает строки из пьесы. – Оно порвалось, но его скоро починят, и…

– Мне нужно идти, – я обрываю соединение, не попрощавшись.

У меня кружится голова. Моя лучшая подруга никогда бы не забыла о наших ожерельях. Внутри кулона на удачу была маленькая цифровая плёнка, та, которую мы сделали вместе. Мы клялись никогда не снимать их!

То, что у неё его нет, просто не имеет смысла. Но то, что она была мертва и вернулась как человек, способный выкинуть ожерелье, как если бы оно ничего не значило… – тоже не имеет смысла

– Джек? – зову я, пересекая комнату большими шагами. – Это не «ответы». Ты должен рассказать, сейчас же!

Я распахиваю дверь в комнату, где, как он сказал, будет меня ждать.

Она пуста.

– Твою… – бормочу я.

Окно открыто, дует лёгкий ветерок. Я мчусь к нему. Здесь низко, и мне легко удаётся подняться на карниз, после чего спрыгнуть на улицу по другую сторону. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти Джека, но его уже давно и след простыл.

Глава 21

Замечательно. У меня была одна ниточка… один человек, напрямую связанный с террористическими нападениями, о приближении которых меня предупреждала ПМ Янг. Один. И я, вместо того, чтобы вызвать полицию в тот же миг, как его увидела, позволила отвлечь себя ложью и погрузить в мир, где ничто не имело смысла.

Мне нужны ответы.

Идея Джека с ответами привела меня лишь к еще большим вопросам. Я не могу спросить маму; не могу рисковать запуская атаку или расстроить её. Мисс Уайт знает столько же, сколько и я.

Мне нужны ответы от человека, дергающего за ниточки.

В центре площади, перед Триумфальными башнями, возвышается огромный фонтан. Всё здесь, за исключением мерцающих остеклёно-стальных башен, сделано из серого гранита и мрамора, завезённого из Италии – сильный контраст пыльному, коричневому известняку, из которого сделаны практически все здания Мальты. А вода здесь, в отличии от голубизны Средиземноморья, золотая, как мёд. Не уверена, окрашена ли вода или это просто искусный обман света, отражающего бронзовую основу фонтана сквозь воду.

Я закинула голову, изучая крышу самой высокой из башен, попутно гадая, там ли ещё Премьер Министр Янг, смотрящая вниз на всех нас.

Если кто и мог сказать мне, что происходит, то это она. Только я не уверена, насколько сильно доверяю ей. Цифровая плёнка Джека была убедительной – может, что-то и правда происходило в, так называемых, Лабораторных Базах. И оно находится под государственным управлением – значит, что ПМ Янг что-то мне не договаривает.

Но… Как ты проникнешь в самое охраняемое здание в мире и потребуешь ответов от женщины, которая управляет крупнейшим глобальным государством в истории?

Авто-такси от Мдина и Рабат толпятся на углах улиц, но транспорту запрещёно стоять прямо перед площадью – безопасность прежде всего. Почти каждый на площади прикован взглядом к своему запястью: одни звонят, другие либо просматривают своё расписание, либо проверяют заметки на рабочий день. Туристы вытягивают запястья вверх, подбирая фотографии на своих наручКофах. Единственные, кто не смотрят на свои наручи, или чьи глаза не светятся серебряным цветом, демонстрируя свои наноботы – это служба безопасности. Полностью облачённые в чёрное, офицеры стоят по стойке «смирно», их глаза бегло просматривают бродящие толпы на наличие проблем.

Я кручу собственное ожерелье между пальцев, стоя перед Триумфальными Башнями. Раньше я всегда смотрела на эти здания с некой гордостью патриотизма – они великолепны. Небоскрёбы, которые и изумительно высоки, и также красиво построены. Но теперь они кажутся зловещими. Поблёскивая на солнце – они предвещают угрозу.

Пронзительный, взволнованный смех эхом доносится с площади, и я не единственная, кто оборачивается в сторону маленькой девочки в светло-неоновом розовом платье, которая наполовину скрывается позади статуи у подножья одной из башен. Пожилой мужчина, несущий две чашки итальянского мороженого, подходит к девочке, и она убегает к маме, смеясь, прежде чем подбежать к мужчине и выхватить чашку шоколадного мороженого. Я прищуриваюсь, пока не вижу, как мужчина поворачивается и садится у подножья статуи рядом с дочкой. Я узнаю его.

Представитель Беллес.

Он выглядит иначе, по сравнению с последним разом, когда я видела его, после грёз. Каким-то образом, он кажется более оживлённым, словно у него больше нет забот. Маленькая девочка в ярком платье не переставая прыгает по кругу и кружится, пока ест своё мороженое, а представитель и его жена ласково улыбаются ей. Она пытается сделать пируэт, балансируя огромной ложкой с мороженым на небольших плоских ложках в форме лопатки, которые выделил андройд-продавец, и шоколад плюхается на её розовое платье. Кажется, она вот-вот заплачет, пока Представитель Беллес не наклоняется, шепча что-то ей на ушко и не поднимает в ней бурю смеха.

Уголки моих губ поднимаются. Представитель кажется милым.

Надеюсь, он не изменник.

Я слышу тихое жужжание, прежде чем почувствовать укол боли в руке. Я инстинктивно нащупываю запястье, и на моей вытянутой ладони остаётся размазанные внутренности жирной пчелы, жало которой застряло в моей коже, уже отёкшей и опухшей.

– Выглядит больно, – произносит чей-то голос.

В животе всё опускается, и я нервно сглатываю, поднимая глаза.

И вижу папу. Настоящего папу. Моего папу.

Не знаю, как я могла купиться на ту голограмму в программе слежения, даже всего на мгновение. Она не сравнится с папой, стоящим сейчас напротив меня. Он – настоящий. Его волосы колышутся от лёгкого морского бриза, его грудь поднимается и опускается с каждым вздохом, а сердцебиение стучит в венах на шее.

Я подпрыгиваю, заключая его в объятия. Это папа. Он тёплый и настоящий и здесь.

– Как… как? – я заикаюсь, сжимая его руками. – Ты… ты – мёртв.

Последнее слово я прошептала, испытывая благоговейный страх при его звучании на моих губах.

– Элла, – говорит он, его голос умолкает. Моё имя, произнесённое его голосом просто блаженно; моё сердце бешено колотится, и я ничего больше не хочу, только бы жить этим моментом, я, держащаяся за папу, настоящего, передо мной и несомненно, точно, не мёртвого.

– Что произошло? – говорю я. – Что из этого обман? Твоя смерть? Ты скрываешься? Вот почему ты не мог прийти ко мне и маме, почему ты исчез? Мы думали, ты мёртв, папа, мы думали… – мой голос ломается, и слова исчезают.

– Элла, – говорит папа снова, и что-то переворачивается в моём животе, что-то болезненное. Шёпот сомнения возникает в моих мыслях, но я подавляю его, мои пальцы схватились за папину куртку, держа его крепко, удерживая здесь.

– Что происходит? – теперь по моему лицу текут слёзы. – Ты был мёртв, а теперь нет, и Акила была мертва, а потом жива, – ужасающий страх охватывает мой разум. – Ты же не такой как она, так ведь? Ты помнишь меня? – Я, истерично хихикаю, переполненная эмоциями. – Конечно же ты меня помнишь. Ты назвал моё имя. Ты – настоящий. Ты – папа, – я говорила это как для себя, так и для него.

Я вглядываясь в его глаза.

– Ты – жив.

Произнося эти слова, я, наконец, принимаю их за правду. Больше ничего не имеет значения. С возвращением папы мы сможем излечить маму. Он может помочь мне разобраться с террористической проблемой. Он может всё исправить.

– Элла…

– Пожалуйста! – кричу я, – скажи хоть что-нибудь кроме моего имени!

– Элла, – папин голос перекрывает любой другой звук на площади. – Элла. Ты должна проснуться.

Глава 22

Мои глаза тяжело открываются. Я нахожусь на тонком матрасе, в маленькой, но богато обставленной комнате, в которой пахнет мускусом и маслом какого-то дерева. На мне все мои вещи, даже туфли, за исключением вязаного пледа, который покрывает нижнюю часть моего тела.

Какое-то время я просто лежала там, уставившись на серо-коричневую стену с тяжёлыми деревянными вставками. Мой отец был там, передо мной.

Но не на самом деле.

У меня… у меня была галлюцинация. Это единственное объяснение. Я ведь знаю, что он мёртв… Знаю, он – мёртв, но видение о Представителе Беллесе со своей семьёй, пока я думала о папе…

… Но оно было таким настоящим.

Я могла чувствовать его. Прикоснуться к нему. Я слышала его. Он был там.

Но и не был.

Это всё происходило в моём разуме.

Я схожу с ума. Мой желудок сжимается, и я сворачиваюсь в позе эмбриона.

Я сделала это с собой. Те дополнительные наноботы, которые я ввела в свое тело, чтобы помочь маме, те, что позволили мне войти в чужие грёзы…

Ни один человек не может вводить столько наноботов в свой организм. Слишком много – и телу конец. Разуму конец. Бот добирается до мозга… и это приводит к смерти.

Я закрываю глаза, и заставляю себя обдумать все это.

Я. Схожу. С. Ума.

Только у сумасшедших бывают такие галлюцинации.

Только сумасшедшие верят, что их галлюцинации действительны.

Вот, чёрт. Я сдерживаю всхлип в этой тихой, незнакомой комнате. А затем мне становится интересно: что же я сделала? В моих мыслях я схватила отца, говорила с ним. Я что, просто разговаривала с воздухом? Я схватила незнакомца? Это комната ожидания в психиатрической больнице?

А что, если… Что, если я еще больше сойду с ума? Что, если я потеряюсь в небытии? Или хуже… Что, если у меня случатся галлюцинации в мамином присутствии? Что, если я наврежу ей?

Мне плохо, физически плохо, будто меня сейчас вырвет. Мой мозг словно превращается в желе, и я ничего не могу сделать с этим, могу только чувствовать, как он просачивается в мою кровь, обволакивает вены и вытекает из кожи. Я проглатываю желчь, подступающую к горлу, и крепко зажмуриваю глаза. Я представляю, как микроскопические наноботы покачиваются в моём мозгу, кишат в его складках. Я хватаюсь за голову и дергаю себя за волосы. Часть меня хочет разорвать кожу и вывернуть собственную плоть наизнанку.

– Элла? – окликает женский голос по другую сторону закрытой двери.

Я быстро сажусь, мои ноги свисают вместе с покрывалом, когда я перекидываю их через край кровати. Дверь со скрипом отворяется, и в неё проходит юная леди с тёмно-загорелой кожей и волнистыми тёмными волосами. В одной руке она держит экран табуляции, что-то лениво печатая на нём, и бросает на меня скучающий взгляд.

– Ты в порядке? – спрашивает она так, что сразу понятно: ответ не заботит ее в любом случае.

Я осторожно киваю.

– Элла Шепард, верно?

Я не отвечаю. Женщина отрывается от экрана.

– Мы просканировали твой наруч, – говорит она.

– Да, – подтверждаю я.

– Ты потеряла сознание, – говорит женщина, снова обращаясь к экрану. – Медики сказали, что у тебя обезвоживание.

Я смотрю на свой наруч; всё кажется идеально нормальным. Мои показатели здоровья в порядке.

– Представитель предложил свой кабинет для тебя, чтобы ты поправлялась, – продолжает женщина. Кажется, она устаёт даже от попытки уделить мне немного внимания. – Твои экстренные данные были вскрыты, но… – она смотрит на меня, встречаясь со мной глазами, и впервые я чувствую, что всё её внимание обращено на меня. – Представитель хочет с тобой поговорить.

– Представитель…? – спрашиваю я.

– Представитель Министра Сантьяго Беллес, – говорит консультантка. – Он уже в пути; будет здесь через несколько минут.

– Зачем…? – начинаю я, но она перебивает.

– Он был неподалеку, когда ты упала. После того как медики изучили твой наруч, Беллес поручился за тебя и потребовал, чтобы тебя принесли сюда, пока не приедет твой попечитель.

Я быстро моргаю. Это явная ложь, потому что пока я была в разуме Представителя Беллеса, он понятия не имел о том, кто я. Но если они просканировали мой наруч, они, должно быть, увидели, что я стажер в Спа Духовных Грёз, а Беллес, очевидно, узнал это. Я могу только догадываться, что он от меня хочет.

Она поворачивается и уходит, но не закрывает за собой дверь. Теперь, когда у меня есть больше наводок, я понимаю, что нахожусь в Триумфальных Башнях, в личном кабинете Представителя. Должно быть, он иногда спит здесь. Я поднимаюсь и следую туда, куда ушла консультантка. Кабинет Представителя Беллеса богато обставлен и пахнет властью. Весь кабинет из стали и красной древесины – смеси современности и традиций. Тяжёлая деревянная дверь находится по другую сторону комнаты, и я слышу слабый щелчок замка, когда консультантка запирает меня внутри.

Мой наруч жужжит, я смотрю на экран: «Мисс Уайт».

– Я в порядке, – говорю я, прежде чем она успевает сказать что-либо.

– Что случилось?

– Я в порядке, – повторяю я. – Мне просто стало немного… плохо. Но, послушай, я в кабинете Представителя Беллеса. Я собираюсь осмотреться. Посмотрим, что я смогу найти.

– Будь осторожна, – говорит она, и я отключаю экран.

Консультантка Представителя сказала, что Беллес будет здесь через несколько минут, и я не собираюсь терять ни одной из них. Я мчусь к его рабочему стол, изучаю поверхность в поисках чего-то важного, но она обыденно пуста. Слева находится шкаф для хранения документов (закрыт), а под столом – выдвижной ящик (тоже закрыт). Я провожу рукой по поверхности стола, и она загорается, загружаясь. Система ненамного отличается от той, что мы используем в Спа Духовных Грёз. Экран всплывает над поверхностью, и верхушка рабочего стола отображает клавиатуру. Сотня или больше гало-иконок кружатся вдоль поверхности, но, когда я тянусь к ним, они вздрагивают. Защищено паролем.

Смотрю на свой наруч ‒ я уже потеряла целую минуту. Мой мозг бурлит, а пальцы летают над клавиатурой, пока я пытаюсь вспомнить всё, что только узнала на различных уроках по системе интерфейса. Я закрываю глаза, надеясь, что смогу выдернуть какие-нибудь мысли представителя, которые он разделил со мной в грёзах.

Я открываю глаза и вижу, что одна из гало-иконок разблокировалась, светясь бледно-зелёным. Я хватаюсь за неё, и она разлетается по всей поверхности стола.

Папки. Я быстро просматриваю ярлыки, пытаясь разглядеть что-нибудь полезное.

Мои глаза широко распахиваются.

Имя моего отца. Прямо здесь, на одном из верхних ярлыков.

Я поднимаю гало-папку вверх, и её содержимое раскрывается передо мной. Дюжины бумаг, выстроившиеся от новостей из газетных вырезок и видео файлов с папой до уведомлений из лабораторий и детальных научных рапортах. Я пытаюсь запомнить всё находящееся передо мной, но информации слишком много. Я скольжу пальцами по документам, останавливаясь на верхнем.

Нанороботы и Кибернетический Контроль в Теории Андроидов: Строение Мозга посредством Биологии и Технологии.

Автор: Доктор Филип К. Шепард.

«Основа теории заключается в том, что андроидов просто не могут оснастить индивидуальным разумом. В то время как это уже подтвердили бесчисленным количеством тестов, справедливо полагать: чтобы техника стала тем, что мы хотим из нее сделать – мы должны изменить наши поиски. Сейчас Андроиды – идеальные рабочие и солдаты. Они никогда не устают, их работа обычно более качественна, чем человеческая, и они имеют преимущество, будучи виртуально неразрушимыми за счёт более мощной внутренней системы, сделанной из легированного метала, нежели из костей и плоти.