Текст книги "Рассказы (ЛП)"
Автор книги: Бентли Литтл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Сегодня в баре: певичка в ударе
Вон она, только что зашла внутрь. Поп-звезда. В окружении свиты телохранителей, в чёрном кожаном прикиде, под которым частично видно одну из её сисек. Это сделано нарочно, напоказ, но уж никак не вяжется со здешней обстановкой. Похоже, она специально так бродит в поисках приключений. Вот она распахнула дверь и вошла в бар с хозяйским видом, будто явилась к себе домой. Но заметив, что никто здесь не обращает на неё внимания, она сразу же всем своим видом показывает удивление. На ней парик, ведь она, якобы, путешествует инкогнито. Но теперь, видя, что никто её не узнаёт, она принимает свою самую узнаваемую позу. На её лице читается отчаянное желание, чтобы её хоть кто-нибудь узнал.
Но никто её не узнаёт.
Кроме меня. Только я не подаю вида, просто молча наблюдаю. Я видал её клипы, читал о ней статейки в Playboy, Rolling Stone и TV Guide, статейки о том, какая она безбашенная, какие у неё якобы извращённые предпочтения в сексе, как она любит подбирать попутчиков – исключительно молодых чёрных парней – а потом делать с ними всё, что захочет. И вот смотрю я на неё сейчас, на эту избалованную шлюху, и мне смешно. Дикая и безбашенная? Я покажу тебе дикость. Я покажу тебе безбашенность.
Добро пожаловать в Бар Уродов.
В одном из интервью она говорила, что любит, когда её шлёпают. С пафосом рассуждала о тонкой грани между болью и наслаждением и о том, что у неё эта грань иногда стирается. Слыхали мы эту песенку. Это может шокировать какого-нибудь дедулю из Канзаса, но здесь, в баре, это всё детский лепет. Я смотрю на её гладкую чистую кожу, увлажнённую дорогим кремом, и понимаю: она даже не представляет, что это такое – наслаждение болью. И сразу же вспоминаю Дездемону: как я аккуратно снимал кожу с её левой ягодицы и натирал рану уксусом и лимонным соком, в то время как Дик мочился ей в рот. Не могу даже представить, чтобы наша звезда была способна на такое.
Хотя нет, представить-то могу – но ей это уж точно бы не понравилось.
Притворщица, вот кто к нам пожаловал, ребята. Та, которая любит риск, но только тщательно спланированный. Маленькие шалости с чётко определёнными границами дозволенного и путями к отступлению, если всё зайдёт чуть дальше, чем предполагалось.
Боль и наслаждение,
Почти одно и то же
Для меня.
Не помню, что это – строчка из её песни? Или откуда-то из многочисленных видео с её участием? Я смотрю на неё, на её голливудский костюм. Почти одно и то же, говоришь? А доказать ты это сможешь? Я знаю, что это всё игра на публику, что она просто развлекает людей, любит пощекотать им нервы, но мне плевать. Раз она явилась в Бар Уродов, значит, это уже не просто игра. Значит, она начинает сама во всё это верить. Она думает, что она и в самом деле вся такая смелая, дерзкая и сумасбродная.
Я смотрю вокруг, ловлю взгляды посетителей. Некоторые кивают. Я вижу, что все присутствующие хотят поучаствовать в этой игре.
Я подхожу к ней, предлагаю выпить. Сперва она смотрит на моё лицо, затем на ширинку моих брюк. Она боится. Боится не меня – боится потерять контроль над ситуацией. Хоть она и болтала в своих интервью, что ей нравятся большие мужчины с огромными членами, жаловалась, что никак не может найти такого, который бы её удовлетворил – но сейчас, когда один из таких мужчин стоит перед ней, она напугана. И ей это совсем не нравится.
Я отодвигаю её телохранителей, и двое наших, появившихся откуда-то из темноты, оттаскивают их в сторону, чтобы не мешались. Она собирает всю свою уверенность, основанную на деньгах и популярности, и отвечает, что не прочь выпить. Бармен наливает ей напиток, опускает стакан между ног и размешивает содержимое членом. В стакан явно попала пара капель его спермы. Он протягивает стакан мне.
Ухмыляясь, я отдаю стакан ей.
– Вот, держи, и чтоб до дна.
Скривив лицо, она берёт стакан, держит его какое-то время на вытянутой руке, а затем ставит на барную стойку и отталкивает подальше от себя:
– Боже!
Остальные посетители смеются над ней. Похоже, она только сейчас поняла, что в этом баре её популярность ничего не значит.
Она смотрит по сторонам, но телохранителей нигде нет. Я снова вижу страх на её лице, хотя она и пытается сделать вид, что совсем не напугана. Она отходит подальше от меня, к другому концу барной стойки. Она шагает грациозно и уверенно, как танцовщица. Ей приходится поддерживать себя в хорошей форме, чтобы выступать на сцене. Но когда я закончу с ней, она уже не будет так ходить. Она будет запинаться и хромать – может быть, будет ещё истекать кровью, ведь у неё внутри побывает мистер Толстый Хрен. Но танцевать она точно больше не сможет. Каждый её шаг будет наполнен болью и будет служить напоминанием о былом притворстве и о том, как она столкнулась с жестокой реальностью.
А что если вырезать ей коленные чашечки, обработать раны жидкостью для зажигалок и поджечь, а кровь использовать как смазку для её дырок?
Сможет ли она после такого жить на протезах?
Она смотрит на меня с безопасного, как ей кажется, расстояния – от другого конца стойки.
– Сколько у тебя? Меня интересует длина, – спрашивает она с притворной смелостью.
– Члена или руки?
Она моргает.
– Член два фута, рука – четыре. Рукой можно глубже забраться. Я могу там внутри всё прощупать, даже матку, могу достать пальцами до тех штук по бокам, в которых растут дети. Ни с чем такое не сравнится, малышка.
Похоже, её сейчас стошнит, она пытается что-то сказать. Она явно хочет поскорее убраться отсюда, но телохранители куда-то пропали, до двери далеко, и похоже, что она застряла тут одна и надолго, так что придётся смириться с этим.
Вокруг уже собралась целая толпа. Мамаша, Зик, мистер Толстый Хрен и Кабан. Ещё подошли Джинджер и Лиз. В воздухе чувствуется какой-то животный запах. Страсть. Похоть. Посетители требуют жертв.
Посетителям всегда мало, разве нет?
Я выпиваю напиток из её стакана – тот самый, с каплями спермы, и делаю шаг в сторону. Теперь к ней подходит Кабан:
– Один вопрос, – говорит он. – Как ты думаешь, можно ли заниматься сексом без любви?
Похоже, он так и не узнал её.
Она с нескрываемым ужасом смотрит на его длинный, похожий на кнут член, и нерешительно качает головой. Её голос разом стал тоненьким, как у девчонки, и испуганным.
– Нет, – пытается соврать она.
– Любовь – это пустая трата времени, – отвечает он. – А секс – это просто секс. – Он ухмыляется, а затем, фыркнув, демонстрирует ей свой член. И только сейчас я понимаю, что он тоже узнал её. Ведь он только что процитировал фразу из её автобиографии.
И теперь ей страшно не на шутку.
Иногда Бар Уродов поражает даже меня.
Она срывается с места по направлению к выходу. Но на её пути встаёт Мамаша.
Я небрежно киваю в сторону члена Кабана:
– Он хорош, сама увидишь, – говорю я.
– Выпустите меня отсюда! – она пытается обойти Мамашу, но Мамаша делает шаг в сторону и снова преграждает ей выход.
– Хочешь ещё выпить? – Я изо всех сил пытаюсь сдержать смех.
– Я хочу уйти отсюда!
– А зачем ты тогда сюда пришла?
Она смотрит на меня и ничего не отвечает. В баре она разговаривала только со мной, и похоже, ей кажется, что между нами возникла какая-то связь. Ей кажется, что я чувствую свою вину перед ней, ведь я смотрю ей прямо в глаза. Но она пока даже не догадывается, в какое дерьмо вляпалась.
Я поглаживаю свой член:
– Я займусь тобой, – говорю я ей. – Даже могу сделать тебе больно, если захочешь.
– Выпустите меня!
– Нет.
Мой краткий отказ ошеломил её. Не помню, были ли её губы накрашены, когда она пришла сюда? Сейчас на них нет ни следа помады. Губы у неё сухие и тонкие. А левый глаз уже начинает дёргаться.
– Да ты не знаешь, с кем связался! – говорит она. – Меня будет искать много людей. Целая толпа! Ты не знаешь, кто я такая!..
– Да знаю я, кто ты, – отвечаю я.
Она молча уставилась на меня. Лицо её побледнело, теперь оно больше напоминает личико фарфоровой куклы.
– Ну, пошли.
Я беру её за руку. Рука у неё мягкая, тонкая, можно прощупать каждую косточку. Тащу её к двери, ведущей в заднюю комнату.
– У меня… У меня месячные! – снова пытается соврать она.
Я усмехаюсь:
– Чем больше будет крови, тем лучше.
– О боже… О боже… О боже… – она начинает плакать. Вся трясётся от страха. Размазывает тушь по лицу. Шмыгает носом. Теперь она уже не похожа на поп-звезду.
– Прошу вас… – всхлипывая, она начинает умолять меня отпустить её.
А я тащу её в заднюю комнату.
Там есть кровать с водяным матрасом, наполненным спермой, кровью, мочой и плацентой. Но я веду её не к кровати, а к столу. Закрепляю её руки и ноги в кожаные петли. Её тело такое безвольное и податливое, что я могу делать с ней всё, что захочу. Она смотрит по сторонам, видит вокруг кости, мёртвых младенцев и животных, разные приспособления. Вряд ли она осознаёт, что происходит. Она нерешительно прикасается к липкой стене, медленно кладёт палец в рот, пока я пристёгиваю её ремнями. И вот её уже тошнит. Она сплёвывает слюну, пытаясь сдержать рвоту. Лиз подходит к ней и слизывает слюну с её рта и подбородка.
Она сопротивляется, извивается, и Лиз бьёт её по лицу. Пять раз. Быстро.
Игра начинается.
Певичка смотрит на меня, открыв рот. По её лицу стекают слёзы и кровь – у неё разбит нос.
– Сожми руку в кулак, – приказываю я.
Она делает то, что я сказал. Сжимает кулак. Джинджер садится на кулак и медленно скользит по её руке вниз – она уже вся мокрая. Певичка инстинктивно пытается отдёрнуть руку, она орёт от отвращения, пытаясь стряхнуть Джинджер, но пизда Джинджер – как стальной капкан, который так просто не разожмёшь. Она вертится на руке певички и вскрикивает каждый раз, когда приближается к оргазму.
– Убери её! – орёт певичка. – Убери её!
Но Джинджер ещё не закончила. В выделениях, стекающих по руке певички, появилась кровь.
Не могу сказать точно, чья это кровь – Джинджер или певички.
Кабан подходит поближе. Он сжимает свой член и начинает лупить им певичку по груди.
Она кричит. Кричит скорее от страха, нежели от боли. Хотя какая разница.
Джинджер уже слезла с кулака. По руке певички стекает кровь, а на груди уже появляются синяки.
Все хотят принять в этом участие, все посетители бара. Я не жадный, я люблю делиться, но рот певички никому не отдам. Я заслужил такое право. Я говорю об этом всем, и никто не возражает. Зик держит её голову, пока я открываю ей рот. Она уже не кричит – похоже, теряет сознание, но мне всё равно. Это не помешает мне сделать то, что я задумал. У неё во рту ещё остались осколки зубов – и я выбиваю их все. Её рот полон крови, как я люблю. Она приходит в себя, её снова тошнит. А я расстёгиваю брюки, достаю член и заталкиваю ей в рот.
Из её рта брызжет кровь, и Лиз подходит поближе – ей нравится купаться в брызгах крови.
Внезапно я понимаю, что всё зашло слишком далеко. Девчонка не выживет. Я хотел, чтобы она изменилась, стала другой, но я не хотел убивать её. Теперь уже поздно, назад пути нет, и раз уж так получилось – то так тому и быть. Или ты знаменитость, или тебя никто знать не знает. Третьего не дано.
Все, кто находится сейчас в задней комнате бара, согласны с этим.
Мы не торопимся, и певичка всё ещё жива – гораздо дольше, чем я ожидал. Но вот мы её и прикончили, и к этому моменту от её тела уже мало что осталось.
А то, что осталось, сбрасывается в общую кучу отходов.
Мы отмечаем это дело алкоголем.
Позднее к нам явились официальные представители закона – их закона. Они искали свою певичку. Но – нет, офицеры, к нам такая не заходила. Дайте-ка ещё раз взглянуть на фото. Не, мы таких точно здесь не видели. Эй, ребята, никто из вас случайно не видал эту фифу в нашем баре?
Среди копов есть один узкоглазый старик – лейтенант Упёртая Задница, измождённый и линялый мистер я-всё-знаю. Я ловлю на себе взгляды других завсегдатаев бара, вижу, как они слегка кивают и улыбаются. И снова смотрю на копа, который думает, что раскусил нас.
Другие офицеры уже вышли из бара и ушли в сторону машины.
Я даю знак остальным, чтобы они не выпускали его, если он вдруг захочет выйти.
Я смотрю на него, ловлю на себе его взгляд.
Он смущён и, похоже, слегка напуган. Оглядывается по сторонам, осматривает тёмную комнату и снова поворачивается ко мне.
Я усмехаюсь.
Добро пожаловать в Бар Уродов.
Ⓒ Pop Star in the Ugly Bar by Bentley Little, 2005
Ⓒ Анна Домнина, перевод
Заметки для статьи о ферме Бейнбридж
ОБСТАНОВКА:
Сельская местность в Вайоминге. Плоская равнина. Вдали виднеются другие дома, все заброшенные. День: пасмурный и дождливый. Холодно. Ветрено. Однополосная грунтовая подъездная дорога, ни знака или почтового ящика на въезде. Тополя выстроились в ряд с одной стороны дома и прилегающих зданий для защиты от ветра. Птицы в небе, черные на фоне серых облаков. Стервятники? Вороны? Проверить.
Глубокая борозда делит пополам подъездную дорогу в четверти мили впереди, отрезая доступ к ферме. Автомобили / грузовики не могут проехать весь путь до дома. Выглядит естественно, как бы прорезано водой, но может быть сделано и человеком. Транспорт должен быть припаркован здесь, и посетители идут остаток пути. ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЭТО: справа, на заросшем сорняками поле, рядом с металлическим баком, находится старая ветряная мельница. Вращаясь, ветряная мельница скрипит, звук громкий на ветру. Кусты рядом с баком выглядят как старая женщина. Ветер заставляет кусты клониться, и кажется, что она пьет. Жутковато.
Дом = типичный одноэтажный фермерский дом с козырьком над террасой (ржавым), облупившейся белой краской. Металлическая труба дымохода. Линии электропередач оборваны, концы валяются в грязи. Окна пыльные, изнутри прикрытые рваными шторами.
Гараж = Отдельностоящий. Новее, чем дом, но все еще в аварийном состоянии. Выглядит самодельно. Несколько дыр в крыше, незакрытых. При приближении из одной из них вылетела птица. Дверь перекошена, оставляя щель внизу. Вероятно, внутри живут звери.
Конюшни = длинное, низкое строение с неокрашенными досками, поврежденное непогодой. Плоская крыша, с южного конца свисает брезент. Черный открытый дверной проем, никакой двери. Здесь были найдены тела. Не люблю конюшни. Включить впечатления в общую начальную картину?
ПРЕДЫСТОРИЯ:
1) Убийства произошли, когда сенатор Бейнбридж находился в Вашингтоне, голосуя за законопроект об ассигнованиях. Ничто не связывает его со смертями, кроме фермы. Так почему же он покончил с собой? Проверить еще раз, обнаружила ли полиция округа Колумбия записку.
2) Ферма первоначально куплена прадедом сенатора, Эдсоном Бейнбриджем, у норвежского иммигранта, чья жена покончила с собой после рождения мертвого сына. Норвежец построил конюшни. Дом и гараж появились позже. Оригинальный дом сгорел дотла. Проверить имя и орфографию норвежца.
3) За последние 75 лет все члены семьи Бейнбридж умерли на ферме. Двоюродные братья, троюродные сестры, двоюродные дедушки, двоюродные племянники – все. Кроме Сенатора Бейнбриджа. Подробно описать, добавить детали.
4) Четыре года назад пересохли колодцы на всех шести соседних участках. Сенатор Бейнбридж предложил поделиться правами на совместное использование фермерских водных ресурсов, но другие владельцы недвижимости предпочли продать землю или переехать, а не использовать воду фермы Бейнбридж. Почему?
ЖЕРТВЫ:
Гарольд Сандовски – заправщик из города. Машины на месте нет. Причина пребывания на ферме неизвестна.
Ленор Хетфилд – бывшая жена Лорена Хетфилда, ближайшего соседа, хотя оба уехали три года назад, после того как колодец пересох. ПОЧЕМУ ОНА ОКАЗАЛАСЬ ЗДЕСЬ?
Томас Миллер – сырьевой трейдер из Миннеаполиса. Никаких дел в Вайоминге, никаких родственников или друзей поблизости. Прилетел в Шайенн, проехал 140 миль до фермы. Записная книжка, оставленная в арендованном автомобиле, заполнена информацией о Бейнбридже и ферме. Все было написано с ошибками. Был голый, одежды не нашли.
Тэд Тиберт – мальчик из города. Пятый класс. Выехал на велосипеде. Сказал родителям, что будет играть с другом. Убит последним, по словам коронера.
ПРИМЕЧАНИЯ:
Этот дом напоминает мне что-то, что я видел раньше. Не могу вспомнить, что. Кино? Сон? Что-то вымышленное, ненастоящее. Терраса дома огибает здание, с шаткими лестницами спереди и сзади. Задняя дверь отсутствует. На северной стороне террасы к дому привалена куча банок из-под краски, а поверх нее лежит какой-то деревянный капкан для животных. Рядом с ржавой дверной сеткой стоит старый автомобильный радиатор, рядом с ним – на пыльном дереве треснувший стакан для холодного чая. Пытаюсь заглянуть в окна дома, посмотреть через дыры в рваных шторах, но внутри слишком темно, ничего не видно.
Дом кажется очень знакомым.
Я вижу человека, стоящего у угла гаража, но он / она находится в тени. Я кричу, но фигура исчезает за углом. Ускользает. Может, это мое воображение? Я обхожу гараж, но ничего не вижу, никого не замечаю. До сих пор слышен скрип ветряной мельницы. Издалека куст еще больше похож на старуху.
Боюсь заходить в гараж. Слышу глухой удар. Там могут быть рыси или койоты.
Направляюсь к конюшням, где произошли убийства. От этого не по себе. Мне по-прежнему не нравится это здание.
Конюшня старая и странной формы. Внутри темно. Там только одна дверь и никаких оконных проемов. Немного света проникает через неровные щели в стене. Могло это быть построено для живности? Что-то не похоже. Но зачем нужны конюшни, если не для скота? Интерьер выглядит больше, чем снаружи, с секциями, открывающимися друг на друга около острых углов так, что одновременно видна только одна.
Первое помещение конюшни пустое, но второе заполнено сеном, сложенным в высокие кучи, которым, по-видимому, специально придали определенную форму. Одна из них мне что-то напоминает. Я не могу понять, что именно, но это заставляет меня нервничать.
В конюшне пахнет не сеном.
Именно здесь было найдено тело Миллера.
За углом неясно вырисовывается покрытая паутиной хлопкоочистительная машина. Хлопок здесь никогда не рос – это животноводческая ферма, а не сельскохозяйственная, – но машина нелепо стоит передо мной, ее древняя громада каким-то образом угрожает.
МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ХЛОПКООЧИСТИТЕЛЬНАЯ МАШИНА.
Я торопливо прохожу мимо. Здесь должен быть конец здания, но его нет. Комнаты, похожие на меха аккордеона, тянутся передо мной бесконечным лабиринтом; помещения широкие, узкие, большие, маленькие, квадратные, прямоугольные, треугольные, совершенно нелогичные, освещенные только трещинами в стенах и крыше. Я потерял направление движения.
Разум, стоящий за этим, ненормален.
Впереди раздается шум, стук. Возможно, деревом по дереву. Или кулаком по дереву. В нем есть что-то органическое. Скорее тяжелые удары, чем стук. Я знаю, что это за шум, но не могу его определить. Звук то нарастает, то убывает, но не прекращается, не прерывается.
Я вижу что-то вроде загона с засохшей кровью, пропитавшей грязный пол, и пятнами брызг на дощатом ограждении. Не здесь ли была найдена одна из жертв? Я не уверен.
Удары продолжаются. Неприятные. Сводящие с ума.
Следующее помещение. Оно размером с сарай и пустое, если не считать скелета козы в центре. Рядом с ней находится что-то похожее на мумифицированного оцелота и недавно убитая ворона.
Я хочу уйти. Мне не следовало приходить сюда одному. Но я больше боюсь идти назад, чем вперед, и я пересекаю похожую на сарай площадку и выхожу через узкую дверь в противоположной стене, надеясь, что она выведет меня наружу.
Еще одно помещение, узкое, как коридор, с ямой, вырытой в земле посередине. Переступаю через нее. Прохожу через следующую дверь.
И следующую.
Что-то случилось, но я не знаю, что именно или кода точна это произошло. Што-та вдрг именилось. У меня балит глова. Я чувствую сибя страно.
Моя тэнь не свясана со мной.
Становится все темее. Громше.
Я немогу псать. Мне слдует поврнут назад, но я долшен идти впирет.
Звуг уже блиско.
Я ево слишу
громкй
удар утар удр уд
Ⓒ Notes for an Article on Bainbridge Farm by Bentley Little, 2013
Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2020
Уборщик
Стивен стоял в одиночестве на краю игровой площадки, разглядывая свою новую школу. Вокруг него мальчишки резвились на качелях, горках и рукоходах, то и дело начиная играть в мяч и салки. Девочки играли в тетербол, квадрат и классики. Повсюду дети болтали, смеялись и делились последними новостями со школьными друзьями, которых не видели целое лето.
Стивен подумывал пойти на площадку и, быть может, покачаться на качелях, но ему не хотелось обращать на себя внимания больше, чем сейчас. И он не хотел в первый же день обзавестись врагами. Все ненавидят новеньких, которые пытаются влезть в компанию старых друзей. Лучше он не торопясь пойдёт в сторону класса. Пока он туда доберётся, возможно, уже прозвенит звонок.
Стивен повернулся и почти что налетел на уборщика, который мёл длинной метлой дорожку перед кабинетом директора. Уборщик, сутулый старик с кольцом жидких седых волос вокруг лысого обгоревшего на солнце темени, ему улыбнулся. Его зубы были чересчур длинными и немного кривыми. Ноздри на широком плоском носу были огромными и придавали лицу почти свиноподобный вид.
– Новенький? – спросил уборщик.
Стивен кивнул. Он на секунду встретился взглядом с уборщиком и тут же отвернулся. Глаза у старика были неприятные, злые.
– Добро пожаловать в Санникрест, – произнёс уборщик, протягивая руку. – Меня зовут мистер Чайлз.
Стивен взялся за предложенную руку и почувствовал, как дрожь отвращения пробежала по его телу. Сморщенная ладонь уборщика была холодной и скользкой. Он попытался улыбнуться старику, но без особого успеха.
– Рад познакомиться, – пробормотал он.
– Нет, не рад, – произнёс уборщик, – но будешь.
В этот момент прозвенел звонок, и обрадованный Стивен, крепко вцепившись в коробку с обедом, направился в сторону своей классной комнаты.
В классе он появился первый.
Пока миссис Маннинг проводила в передней части класса встречу с группой медленного чтения, Стивен разглядывал доску объявлений на стене. В этой школе группы чтения не называли медленными, средними и быстрыми, как в его бывшей школе. Здесь они назывались группой один, группой два и группой три. Но даже для него было очевидно, где какая.
Доска объявлений была увешана акварелями – работами учеников. Для нее были отобраны лишь лучшие рисунки в классе. Имя Мелиссы Николс, белокурой девчонки, сидящей напротив него, Стивен увидел над картинкой, где было изображено безоблачное небо и огромные жёлтые подсолнухи. Рядом был рисунок с ракетой, направленной в сторону Луны, а ещё дальше – рисунок, на котором было изображено зелёное чудовище с длинными, острыми зубами.
Чудовище махало метлой.
Стивен оглядел классную комнату, а затем снова повернулся к рисунку, чтобы рассмотреть его внимательнее. Акварель была незамысловатой, но по кольцу седых волос вокруг лысой головы он смог определить, что чудовище, видимо, изображало мистера Чайлза.
С острых зубов чудовища капали маленькие капельки крови.
Тимми Тёрнер, невысокий, худощавый парень, сидевший рядом, постукал Стивена по плечу.
– Нравится? – спросил он. – Это мой.
Он усмехнулся, показывая несколько отсутствующих зубов.
Стивен посмотрел в сторону двухстворчатых окон на противоположной стене классной комнаты и увидел, как уборщик смотрит сквозь стекло, сверля его взглядом.
Уборщик улыбнулся и потряс ожерельем из белых зубов вокруг своей шеи.
Он поднял свою метлу и ушёл.
– Итак, – произнесла миссис Маннинг. – Кто отнесёт это к уборщику помыть?
Она протянула четыре губки для стирания мела, которые до этого лежали на металлической полочке под доской.
Никто из учеников не поднял руки.
Стивен, удивлённый и немного испуганный, огляделся. Мыть губки в его прошлой школе было желанной работой. Ты не только отлынивал от работы, сдавая губки, – чёрные квадратики войлока служили ещё и разрешением на выход из класса и давали тебе право некоторое время свободно прогуливаться по школе, тратя ещё больше времени, прежде чем вернуться обратно в класс.
Здесь же никто не хотел этим заняться!
– Ну же, – сказала миссис Маннинг.
Несколько учеников уставились на парты, другие смотрели в окна. Все избегали взгляда миссис Маннинг.
Они напуганы, понял Стивен. Они боялись нести эти губки в комнату уборщика.
Миссис Маннинг посмотрела на него и улыбнулась:
– Как насчёт тебя, Стивен?
Стивен почувствовал, как в груди бешено забилось сердце. Ему не нравился уборщик; он его боялся. Ещё больше пугало то, что его боялись все остальные ученики. Стивен почувствовал, как у него пересохло во рту и молча покачал головой.
– Нет? – мягко спросила миссис Маннинг.
– Я не знаю, где сидит уборщик, – сказал он, облизнув губы.
– Комната мистера Чайлза сразу за кабинетом директора.
– Я не знаю, где кабинет директора, – соврал он.
– Хорошо, – произнесла миссис Маннинг. – Эдди? Сходи!
Эдди Трериз с бледным лицом и дрожащими руками взял губки у учительницы и, не говоря ни слова, вышел, волоча ноги.
К обеду он не вернулся.
Обед был не так плох, как думал Стивен. Он представлял, что пойдёт в столовую один и будет сидеть в одиночестве и смущённо обедать, пока все остальные вокруг смеются и шутят со своими друзьями. Но в столовую они вошли всем классом и, в итоге, он ел с Тимми Тёрнером. Кажется, Тимми не пользовался особой популярностью, и Стивена это устраивало.
У него появился первый друг в Санникрест.
Два мальчика сидели в начале длинного стола, возле группы хихикающих детей помладше, и ели то, что Тимми называл «бурдой». Стивен сделал глоток молока и на секунду задумался.
– Та твоя картинка, – сказал он. – Там ведь уборщик нарисован?
Тимми засмеялся:
– Похож?
Стивен кивнул:
– Я его утром встретил. Он странный.
Посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, Тимми заговорщицки подался вперёд и прошептал:
– Он сумасшедший.
Стивен облизнул губы, чувствуя, как сердце вновь начинает колотиться.
– Что значит сумасшедший?
– Сумасшедший, – Тимми деланно улыбнулся, указывая на отсутствующие зубы. – Видишь? – сказал он. – Это были не молочные зубы. Они не выпали. Это он их забрал. Уборщик их выдернул своими пальцами, когда я на прошлой неделе пошёл относить губки. Он делает из них ожерелье.
Стивен поражённо уставился на коротыша.
– Ты никому не говорил? Миссис Маннинг или директору? Они бы уволили его. Они бы в тюрьму его посадили.
Тимми подался вперёд ещё дальше.
– Они знают, – прошептал он. – Они в этом замешаны.
– Ну, а родителям ты не говорил? В смысле…
– О чём? Кому они поверят? Мне или целой школе?
– Но они же видят, что у тебя пропадают зубы…
– Дженни Сомтоу пыталась рассказать своим родителям. Теперь она среди пропавших детей на молочных коробках.
Почувствовав, как твёрдая рука схватила его за плечо, Стивен подпрыгнул. Он быстро обернулся и уставился в свиноподобное лицо уборщика.
Старик улыбнулся. Его зловонное дыхание отдавало гнилью.
– Обедаете, ребятки?
Тимми кивнул, заметно трясясь от страха. Он быстро моргал, а его лицо побледнело.
– Ага, – проговорил Стивен.
– Хорошо, – сказал уборщик. – Сейчас я должен закончить уборку на кухне, но до конца дня я буду в своей комнате. – Его тяжёлый взгляд сфокусировался на Стивене. – Заходи.
Стивен покачал головой.
– Вряд ли.
– Ну тогда, может, увидимся после школы. Я всегда где-то рядом.
Он поднял поднос Стивена с едой и влажной тряпкой протёр под ним стол. Улыбнулся, кивнул и молча пошёл прочь.
Рука Стивена непроизвольно поднялась к плечу. Оно было скользким. Он посмотрел через стол на Тимми, но коротыш собирал поднос.
– Эй… – начал Стивен.
Тимми приложил палец к губам, встал и ушёл.
Стивен смотрел, как какой-то мальчик прошёл в переднюю часть столовой, чтобы убрать поднос, и увидел, как на него уставились два мальчика в начале длинного стола.
У каждого из них была сломана рука.
С другого конца помещения, из-за стола напротив, в сторону Стивена смотрел ещё один мальчик, лысый с красными рубцами на макушке бритой головы.
Две проходившие мимо девочки уставились на него.
Обе хромали.
После обеда миссис Маннинг провела встречу со средней группой чтения, а затем перешла к математике. В середине урока по математике зазвенел маленький чёрный телефон на стене за столом миссис Маннинг; она прервалась и сняла трубку. Что сказала учительница Стивен разобрать не смог – она говорила слишком тихо.
– Это был директор Пул, – сообщила она классу, когда повесила трубку. – Эдди приболел, и его пришлось отправить домой.
Несколько детей в классе обменялись многозначительными взглядами. Стивен поймал взгляд Тимми, но тот отвернулся. Учительница повернулась к доске, словно она собиралась продолжить лекцию по математике, а затем вдруг развернулась обратно.
– Наши губки для мела всё ещё в комнате у уборщика, – сказала она. Её глаза внимательно обследовали класс. – Кто-нибудь желает принести их?
Желающих не было.
Глаза миссис Маннинг остановились на Стивене.
– Должен же ты когда-нибудь выучить, что где находится в этой школе, – произнесла она. – Иди, забери губки.
– Я не знаю, где… – начал Стивен, ощущая, как внутри растёт страх.
– Прямо по коридору, – с улыбкой проговорила миссис Маннинг.
Понимая, что весь класс смотрит на него, Стивен медленно поднялся, отодвинул стул и направился к двери. Коридор за ней был длинным и пустынным, а полуденный воздух – тёплым и неподвижным. Стивен заставил себя двигаться вперёд. Он шел мимо громких классных комнат, наполненных радостными болтающими учениками. Он слышал, что на площадке проходит урок физкультуры.
В конце коридора Стивен повернул за угол. Перед ним возникла открытая дверь в комнату уборщика. Где-то внутри полутёмного тесного помещения был включён свет, но Стивен ничего не мог разобрать. Подобравшись ближе, он увидел грабли и мётлы, висящие на стене возле двери.
Уборщика нигде не было.
Стивен приблизился к отрытому проёму и постучал по деревянной дверной раме. Заглянул внутрь.
– Мистер Чайлз? – робко проговорил он.
Сильная холодная рука схватила его за загривок и втолкнула в комнату.
– Входи. Я тебя ждал.
Внутри мастерской уборщика не было ничего необычного. Никаких виселиц, ножей или пыточных инструментов. Лишь мусорные корзины, тряпки, инструменты и разные принадлежности для уборки. Уборщик отпустил его шею, и Стивен оглянулся.
– Миссис Маннинг попросила меня забрать губки, которые оставлял Эдди, – выпалил он.
– Губки? – произнёс уборщик, копаясь в куче на своём верстаке. – Губки, – он повернулся к Стивену. – Как прошёл твой первый день?
– Нормально.
– Завёл себе друзей?
– Да, – ответил Стивен.
Уборщик кивнул.
– Хорошо, хорошо.
Стивен осознавал всю абсурдность беседы и нервничал всё больше и больше, пока старик рылся в инструментах и тряпках на верстаке.
