Текст книги "Город Мертвых Талантов (СИ)"

Автор книги: Белла Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Цинцинолла стояла посреди площади возле кратера. В паре шагов от нее топтались альбинаты, не смея подойти ближе и сделать то, что должны. Чуть поодаль сбились в кучку драгоценные. Они растерянно оглядывались, перешептывались и тоже ни на что не могли решиться. Просто смешно, до чего они все боятся парий! Карл Иваныч заметил Савву, поспешил к нему.

– Это не я, клянусь! Я бы никогда…

– Знаю. – машинально ответил Савва и двинулся через площадь.

– Не подходи к ней! – раздался истошный крик. Кажется, это была Декаденция.

Не замечая ничего вокруг, Савва приблизился к Цинцинолле.

– Согласно параграфу двенадцатому пункту первому кодекса Музеона… – раздался голос альбината.

– Зачем ты пришла?

– Кассандра сказала, я нужна тебе.

– …грубейшее нарушение Кодекса… принятие самостоятельных решений… несоблюдение территориального режима…

– Это ловушка. Беги. Я попробую их задержать. – шепнул он.

Она покачала головой.

– Уже поздно. И некуда бежать. Я больше не нужна Кассандре.

– … вмешательство в жизнь драгоценного, повлекшее за собой утрату дара…

– Просто беги! Куда угодно! Я найду тебя…

– … в Башню Безопасности с дальнейшей отправкой в город Мертвых талантов!

Она не шелохнулась. Смотрела на него и улыбалась.

Альбинаты осмелели, подошел один, за ним другой, третий. Они встали вокруг нее кольцом, все еще не отваживаясь к ней прикоснуться. Но это ненадолго, сейчас они осмелеют. Как им помешать?

Это было скорее наитие, чем намеренье. Он достал флейту, поднес к губам. Цинцинолла закрыла глаза.

Нежный прозрачный звук. Он возник из ниоткуда. Казалось, он летит вместе с легким ветерком, струится с неба, как тихий дождь.

Ее голос и его флейта встретились, узнали друг друга. И все исчезло. Остались только звуки, рожденные соединиться и сотворить волшебство. В последний раз. Прощальный подарок Кассандры. Царский подарок.

Драгоценные слушали, едва дыша. Амалия украдкой вытирала слезы. Декаденция обхватила себя за плечи, будто ей холодно. Карл Иванович… Лев… Клара и Бэлла – рядом. Как всегда. С трудом, опираясь на палку, из библиотеки вышел Филибрум.

На площадь начали стекаться музы. Пустые, бессильные, полуживые. Готовые исчезнуть, но не изменить своей природе. И они были вознаграждены. Они слушали, и лица их светлели, и глаза наполнялись радужным сиянием. Понимают ли они, что это последнее чудо в их бесконечной жизни?

Альбинаты отступили, застыли.

Савва знал: пока он играет, они не тронут ее.

Как сказал учитель? “ Талант – это всегда больно.”

Почему в его жизни все сложилось именно так, а не иначе? И с чего он взял, что ему положен душевный покой? Если ему не дано жить без боли, то в его силах превратить ее в звуки, и она станет для кого-то радостью, даст силы жить. Может, он именно тот, кто должен снова и снова доставать из себя душу, чтобы делать счастливыми других?

Пока он играет, они не тронут ее…

…Он уничтожил свой дар, она отправится в мертвый город. Их встреча – последнее желание осужденных на казнь.

Они уйдут. Но оставят за собой нечто такое, что будет витать среди стен Музеона еще сотни лет. И не исчезнет, даже когда эти камни рассыпятся в пыль и город муз обратится в легенду.

Иссиня-черные крылья со свистом рассекли воздух. Невермор сделал круг над площадью, опустился на край черной горловины кратера, повелительно каркнул. И стало тихо, будто город накрыли стеклянным колпаком.

Цинцинолла открыла глаза. Савва опустил флейту, сонно посмотрел вокруг.

Лица муз посветлели, они выглядят счастливыми. Очнулись драгоценные – наваждение рассеялось.

– Занавес. – тихо сказала Амалия.

Альбинаты зашевелились, видимо вспомнив о своем долге.

Цинцинолла по-прежнему улыбалась. Она тоже выглядела счастливой.

– Спасибо тебе. Я буду помнить.

– Беги… – шепнул он беспомощно, но она покачала головой, повернулась и двинулась к альбинатам.

Филибрум бросил свою палку и начал аплодировать. За ним Декаденция. К ним присоединились остальные. Цинцинолла шла к калитке Башни Защиты. Альбинаты следовали за ней, так и не осмеливаясь ее коснуться. Калитка захлопнулась за ними.

Савва стоял на том же месте, продолжая смотреть им вслед, будто не веря в случившееся. Кто-то обнял его за плечи. Карл Иваныч. Почему в его глазах сострадание?

Савва стряхнул его руку. Он хотел все объяснить, признаться, что виноват, что именно он нарушил Кодекс. Он не хочет, чтобы ему снова все сошло с рук, он не сможет жить, как раньше. Он должен все изменить, исправить, получить по заслугам, в конце концов. Он не заслуживает сострадания!

– Пойдем домой. Тебе надо отдохнуть.

Савва покорно кивнул, и пошел с Карлом Иванычем. Он ничего не смог сказать. И аплодисментов он не слышал. Он устал.

ГЛАВА 32. Великая Утроба

И вот она – Черная гора. Сердце Поганой Ямы, убежище пожирательницы талантов.

Гладкая, влажная, она поблескивала в темноте как лягушачье брюхо.

– Сейчас ты предстанешь пред всевидящие очи Великой Утробы. – деловито инструктировала Сашу Кассандра – Будь вежлива, почтительна и думай, прежде чем открыть рот. Величайшая не понимает дурацких шуток. Не задавай вопросов о ее внешности и не произноси при ней слово “Пегас”. Заменяй синонимами.

– Это еще почему?

– Она этого не выносит.

– Какая нежная.

– Понежней тебя.

Кассандра похлопала ладонью по скользкому боку горы. Где-то глубоко, в каменном чреве что-то заурчало, заскрежетало, камень, закрывающий вход, с грохотом откатился. Пахнуло застоявшейся вонью некры. Саша отшатнулась, прижала ладонь ко рту. И тут же почувствовала твердую руку Кассандры на своем плече.

– Постоим. Привыкни к запаху. Соберись. Не хватало, чтобы тебя начало тошнить в присутствии Величайшей. Готова? Идем.

Саша глубоко вздохнула, оглянулась напоследок и вошла в берлогу Великой Утробы.

– Кто-о-о иде-е-е-т? – оглушительно проревела темнота.

Саша отскочила назад. Она узнала рык оскурата.

– Опять не узнал, дурак? Утоплю. – спокойно ответила Кассандра.

Невидимое чудовище тяжело засопело, заворчало и затихло.

– Идем. Не бойся, не тронет. – Кассандра дернула ее за руку. Саша бочком, на цыпочках миновала страшное место.

Раздался оглушительный грохот. Каменная ловушка захлопнулась.

Пока Саша шла по темному коридору, стараясь не вслушиваться в хриплое сопение оскурата за спиной, она гадала, как может выглядеть Утроба. Она попыталась вообразить что-то предельно мерзкое, чтобы не растеряться, увидев ее настоящую. Но когда Кассандра ввела ее под низкие своды просторного зала, слабо озаренного зеленоватым светом жуков-фонарщиков, Саша забыла об Утробе.

В центре зала колыхалось, булькало и клокотало озеро некры. Вокруг него несли караул оскураты – безглазые бурые туши ростом под потолок.

Саша застыла в ужасе.

“ Я не смогу! Я не сделаю дальше ни шага!”

– Ты присутствуешь при рождении азумы. Добрый знак! – шепнула ей на ухо Кассандра.

– Повезло тебе, Агафьино отродье! – произнес кто-то невидимый хриплым, булькающим голосом.

Саша испуганно озиралась, пытаясь обнаружить говорящего, но ей это не удавалось. Кругом только влажные камни.

– …отродье… отродье… – издевалось эхо.

Вонь усилилась, хотя казалось, что некуда больше, озеро пошло пузырями размером с тыкву, и некра с судорожным вздохом выплюнула живое существо. Новорожденная тварь выкарабкалось из озера. Вся покрытая черной, склизкой жижей, она напоминала огромную пиявку.

Лоб покрылся испариной. Подкатила тошнота. Саша отвернулась, прижала руки ко рту.

– Не беспокойтесь, величайшая. – услышала она голос Кассандры, – Это у нее с непривычки.

Новорожденная азума покрутила головой, принюхиваясь, и ползком потащила свое неповоротливое тело к бурому камню в углу. Ткнулась в него головой и замерла, тяжело дыша. Видимо, она была слепа.

– Из мертвого родись живое… – проворчал камень, и Саша с отвращением различила раздутое, полупрозрачное складчатое брюхо с жабьей головой и грязными, спутанными космами.

Утроба. Круглые, мутные глаза без зрачков были прикованы к азуме. Из складок брюха высунулось тонкое щупальце, коснулось липкой черной головы. И сейчас же вспыхнули две голубоватые холодные точки – азума открыла глаза.

– Годная! – проквакал щелеобразный рот. – Унесите ее отсюда, пусть очухается! – велела она оскуратам.

Те подхватили азуму и поволокли куда-то.

Утроба повернула к Саше свои пустые гляделки.

– Явилась… – прохлюпала она, – …свое забрать хочешь. А мне что дашь?

– Я не знаю… что у меня есть такого, что нужно вам… – преодолевая тошноту, ответила Саша. – А мне нужна моя мама. И Пегас.

Желеобразное брюхо всколыхнулось, жабий рот искривился гримасой отвращения. Кассандра со злобной силой дернула Сашу за руку.

– Я же предупреждала! – прошипела она.

– Ладно, ладно… Дело прошлое… – успокоила ее Утроба и равнодушно бросила Саше:

– Про конягу забудь. Мы его к делу определили.

– Это неправда. Не может быть! Пегас никого к себе не подпускает!

– Нет в природе существа, которое не подпустит к себе Цинциноллу. – усмехнулась Кассандра. – И Пегас не исключение.

– Эта кого хошь заманит. – подтвердила Утроба.

Пегас в лапах этого страшилища, похожего на груду протухшего студня. И Цинцинолла,

– И где же… где он теперь? – не сдавалась Саша.

– Нигде. Считай, что его нет. – со сдержанной гордостью ответила Кассандра. – Конец Музеону.

Вот и все. У нее не получилось. Музеону конец. Покроются пылью книги в библиотеке, в доме Клары будет гулять ветер, сад зарастет травой, умолкнет флейта.

– Завтра утром его затопят некрой. – довольно мурлыкнула Кассандра.

– Откуда вы знаете? – ужаснулась Саша

– Разведка донесла. – хихикнула Кассандра.

– Наивные. – облизнулась Утроба, – Они думают, некра нас остановит!

Озеро некры. Черное, зловонное, оно сожрет все, что сможет, отравит то, что не сумеет сожрать. Музы! Кто их спасет? А драгоценные? А она сама? Ей что делать? Отправляться домой, к Светлане?

– Верните мне маму. – беззвучно попросила Саша. Голос вдруг пропал куда-то.

– Что ты там шепчешь? Громче говори.

Саша собралась с силами и почти крикнула:

– Верните маму! Дайте нам уйти! Мы вам больше не опасны. Отпустите. Пожалуйста…

Голос дрожал и срывался, слезы обжигали щеки, она их не вытирала, лишь умоляюще смотрела то на Утробу, то на Кассандру. Что ей еще оставалось? Только умолять.

Утроба с довольным видом повернулась к Кассандре:

– Отпустим?

– Как пожелаете. – слегка поклонилась Кассандра.

– Я задарма добра не делаю. – скривилась Утроба. – Отпущу, а какая мне польза?

– Не знаю… – растерялась Саша. – Вы хотите, чтобы я у вас работала?

– Зачем ты мне нужна? У меня работников тьма. Видишь – озеро полнехонько. Дай подумать…

Длинное щупальце потянулось к озеру, и Саша передернулась от отвращения – это было не щупальце вовсе, а нечто вроде хобота. Утроба погрузила его в некру и сделала несколько глотков, от чего ее брюхо еще больше раздулось. Она облизнула хобот и утерла рот длинным колтуном.

– Любишь мамочку? – икнув спросила она.

Саша кивнула, с трудом превозмогая очередной приступ тошноты.

– А вот проверим. Оскураты! – пророкотала Прорва.

Из разных концов зала выступили два оскурата. Один прижимал к брюху стопку Сашиных тетрадей. Второй нес на плече что-то тяжелое, замотанное в грязные тряпки. Человеческое тело. Длинные темные волосы метут каменный пол.

Темнеет в глазах, в ушах звенит, подгибаются колени.

– Мама… – прошептала Саша. – Что вы с ней сделали?

Утроба оставила свой дурашливый тон. Заговорила ровно и жестко.

– Она спит. Не видит тебя и не слышит. И не осудит, если что.

– Если… что?

– У этого… – перепачканное некрой щупальце указало на одного из оскуратов, – …твой талант. Если ты решишь вывести отсюда Ариадну, твой талант бросят в мое озеро. И я его съем. Ты станешь нормальной. Обычной. Будешь жить как большинство твоих сородичей. Выберешь талант – в некру бросят твою мать. Твою нормальную жизнь. Дом. Пироги с яблоками. Спокойный сон. Выбирай.

– Что тут выбирать! Верните маму!

– А как же твой талант?

– Надеюсь, вы им подавитесь!

Утроба захохотала, заколыхала всеми своими складками.

– Не надейся. Некра и не такое переварит. – она от души рыгнула и погладила свое брюхо. – Итак, ты отказываешься от таланта?

– Да.

– Добровольно?

– Да.

– Свидетели, вы слышали?

– Да-а-а! – взревели оскураты. Кассандра молча кивнула.

– Исполняйте.

Оскурат подошел к краю Озера и бросил тетради в черную жижу. Некра вскипела, запенилась. Над поверхностью поднялся легкий дымок. Утроба снова сунула свой хобот в озеро, несколько раз глотнула.

– Свежатинка! – облизнулась она. – Нет ничего слаще юных дарований. Нежные, ароматные…

Саша смотрела и не чувствовала ничего. Вот, значит, как чувствуют себя бесталанные люди. Никак.

– Теперь верните маму. – потребовала она.

– Забирай. Отпустить.

Оскурат стряхнул с плеча свою ношу. Ариадна сползла на пол. Зашевелилась. Приподнялась. Встала на ноги. Отвела от лица волосы. Открыла глаза.

Саша подошла к маме. Та совсем не удивилась, она стояла, пошатываясь, цепляясь за оскурата, чтобы не упасть, смотрела и улыбалась. Саша почему-то никак не могла обрадоваться. Броситься маме на шею ей тоже не хотелось. Все было не так.

– Обними меня, дружочек. – ласково сказала мама.

“ Дружочек? Она никогда меня так не называла!”

Саша протянула руку, коснулась маминых волос… Тяжелая прядь как живая обвила ее руку. Змея! Саша взвизгнула, затрясла рукой, отпрыгнула назад. Темные волосы клочьями падали на пол, извивались под ногами, уползали в озеро.

Утроба захохотала. Усмехнулась Кассандра, взревели оскураты. Хохот гудел под сводами пещеры, грозя ее обрушить.

Перед Сашей стояла Светлана.

– Опять у тебя галлюцинации… – хихикнула она. – Но ты не бойся. В психушку я тебя не потащу. Иди, девочка, домой. Все закончилось.

– Как домой? Как… закончилось? А мама? – едва выговаривала Саша. Она дрожала так, что зубы стучали, – … где же мама?

Утроба повернулась к Кассандре.

– Ты знаешь, где ее мама?

– Понятия не имею. – пожала плечами та.

– Но зачем же тогда… вот это вот все? – она кивнула на Светлану, на оскуратов, на клочья черных волос под ногами.

– Как зачем? А твой талант? Ты добровольно от него отказалась. – напомнила Кассандра.

Так вот в чем дело! Ее обманули. Надурили. От злости Саша перестала дрожать.

– Чем он вам помешал? – выкрикнула она, – Чем?! Я жила спокойно, сочиняла сказки, вас не трогала!

– А ты до сих пор думаешь, что твой талант в сочинительстве? Глупышка… Летать на Пегасе – вот твой дар. Был. Агафьино отродье нам больше не опасно. – промурлыкала Кассандра.

– Но я не отказывалась от него! Я думала…

– Какая разница, что ты думала! Ты добровольно отказалась от таланта. При свидетелях.

– Но зачем? Зачем вам это, если Пегаса больше нет?

– Может нет… – зевнула Утроба, – а может и есть. Кто его знает.

– Но вы же сказали…

– Мы тебя обманули.

Саше казалось, она валится в черную яму… Еще не все было потеряно, она могла найти и спасти Пегаса и Музеон! И по собственной глупости все погубила!

– Бедное дитя! – воскликнула Кассандра, заглянув ей в лицо, – Ты столкнулась с жизнью. В ней много зла и обмана. И каждый сам за себя. Привыкай.

– Иди, Сашенька, иди домой, – хихикнула Светлана. – поздно уже. Иди смело. Меня там не будет.

Ее там не будет. И мамы не будет. И папы. И Саши.

– Если уж очень хочешь, можешь остаться здесь. – великодушно предложила Утроба. – Будешь птичек кормить.

– Не буду.

– Тогда – счастливого пути.

– Как мне выйти отсюда? – тусклым голосом спросила Саша.

– Выход отсюда один. В Город Мертвых Талантов.

– Кладбище. Конечная остановка. – уточнила Светлана.

Оскурат откатил в сторону камень на противоположной стороне пещеры, и перед Сашей открылся темный пролом. Медленно, не оглядываясь, она покинула Черную гору.

– Что же ты не предупредила девочку, что из Города Мертвых Талантов нет выхода? – притворно вздохнула Утроба.

– Пусть это будет для нее сюрпризом. – ответила Кассандра.

***

Саша вышла из пещеры, каменная дверь грохнула у нее за спиной. Она обернулась – позади высилась гладкая отвесная стена.

Пути назад не было. Вокруг стоял плотный туман, впереди слышался тихий плеск воды. Саша пошла на звук и очень скоро вышла к сонной, ленивой речке. Она опустилась на прибрежные камешки. Сидела, слушала тихий плеск воды, мыслей в голове не было. И вообще ничего не было. Только усталость, равнодушие, пустота. Совершенно незнакомое ей состояние. Что ж, все бывает в первый раз. Теперь она будет чувствовать так себя всегда. К плеску воды присоединился еще один звук – тихое ритмичное поскрипывание. Все ближе, ближе… Кажется, это лодка. Саша поднялась, подошла к воде, – так и есть, небольшая лодочка вынырнула из тумана, ткнулась в берег.

Лодочник набросил веревку на торчащий из воды пенек.

– Поплывешь? – спросил он бесцветным голосом.

– Куда? – в тон ему откликнулась Саша.

– На ту сторону.

– Поплыву. – пожала плечами Саша.

– Плата есть?

– Сколько?

– А сколько есть?

Саша порылась в карманах – нашла две монетки. И блокнот в обложке из старого сапога. Он вряд ли может быть оплатой проезда.

Саша протянула лодочнику две монетки в раскрытой ладони.

– Вот. Этого хватит?

– Как раз.

Монетки упали в широкий карман брезентовой штормовки.

– Садись.

Саша шагнула в лодку, примостилась на узкой скамеечке. Берег скрылся в тумане.

Саша заметила, что все еще сжимает в руке блокнот. Может бросить в воду? Зачем она ей теперь? Сунула обратно в карман, сама не зная зачем. Плыли молча. Монотонный скрип уключин и тихий плеск воды убаюкивали Сашу. Но она не засыпала, только все глубже погружалась в тупое оцепенение.

– Приехали. Город Мертвых Талантов. Конечная.

Лодка ткнулась носом в прибрежный песок. Саша молча выбралась на берег.

– Куда мне идти? – зачем-то спросила она у лодочника.

– Куда хочешь. – равнодушно ответил он, оттолкнулся веслом от берега и скрылся в тумане. Затих мерный скрип уключин и плеск весел.

“Куда хочу… А если никуда?”

Прямо от берега начиналась тропинка. Она уползала в прибрежные заросли чахлых ив. Саша пожала плечами и, не раздумывая особо, пошла по тропинке прочь от реки. Больше идти было некуда.

ГЛАВА 33. Город Мертвых талантов

Низкая луна, похожая на кривое медное блюдо, взошла над Городом Мертвых Талантов. Облила тревожным светом проваленные крыши, осыпавшиеся лестницы, обвалившиеся колонны.

С реки подползал туман, смрадный, густой, тягостно-желтый, еще немного – и скроется, растворится в нем город.

Саше казалось – она идет по кладбищу, даже шорох камешков под ее ногами, казалось, был неуместен здесь, неприличен, невыносим.

Возле развалин, на разбитых ступеньках, на камнях среди обломков стен, прямо на земле виднелись размытые туманом, сгорбленные силуэты муз.

Вот одна, совсем близко, примостилась на разрушенном крыльце. Сидит, поникнув, длинные волосы касаются земли, одна рука безвольно свисает вдоль тела, другая бережно придерживает что-то лежащее у нее на коленях.

Саша тихо приблизилась, села рядом.

На коленях у музы старая, поломанная шахматная доска. На ней лежит маленькая птичка, накрытая стеклянным колпаком. Тусклые перья всклокочены, полузакрытые глаза подернуты беловатой пленкой. Птичка тяжело дышит, приоткрыв сухой клюв.

Муза подняла на Сашу печальные, будто присыпанные пылью глаза. Саша всмотрелась в бледное лицо.

– Эола! – ахнула она.

– Александра! Как ты здесь оказалась?

– Долгая история… – вздохнула Саша

Эола понимающе кивнула, опустила глаза. Стала дышать на птицу. Ее дыхание, отливая серебром, проникало сквозь стеклянный колпак, овевало маленькое тельце.

– Что ты делаешь? – осторожно спросила Саша.

– Это погибающий талант. Ему так легче.

– Он же еле дышит. Убери колпак!

Эола грустно улыбнулась,

– Попробуй. Может у тебя получится.

Саша протянула руку – пальцы ее прошли сквозь стекло, как сквозь свет, не встретив ни малейшей преграды.

– Но тогда почему она не улетает? Нет ведь никакого колпака? – она осторожно погладила теплые перья.

– Это для нас его нет. А для нее колпак – реальность.

Будто в подтверждении ее слов, птица приподняла голову, забилась, пытаясь расправить крылья, уперлась головой в стекло и снова завалилась на бок.

– Зачем все это? Ничего не понимаю. – злилась Саша.

– Люди сами создают колпаки для своих талантов. – терпеливо объясняла муза, – Из чего? Да из чего угодно. Из лени, из страха, из глупости. А бывает – из невезенья. Как у этого мальчика. – Эола легонько, двумя пальцами пожала скрюченную лапку птицы.

– Что с ним случилось?

– Ничего особенного. Ему просто не повезло. Дедушка научил его играть в шахматы. Очень скоро мальчик обыграл дедушку и его друга, и преподавателя в шахматной школе. И своих соперников на школьном турнире. – глаза Эолы сверкнули гордостью и тут же погасли. – А потом дедушка умер. А отец мальчика сказал, что шахматы – это для слабаков и очкариков, а его сын должен быть сильным. Теперь мальчик занимается боксом, его талант угасает… – голос Эолы дрогнул, она помолчала пару секунд, – … а сам он слишком слаб, чтобы сбросить колпак.

В памяти у Саши что-то смутно закопошилось. Шахматы, бокс… Знакомая такая история.

– Это же мой сосед! Петька! – вспомнила она, – Такой гаденыш! – и осеклась под суровым взглядом музы.

– Никто не может быть приятным, если делает то, что ему противно. – тихо сказала Эола.

Саша растерянно смотрела на птицу. Сосед Петька… Ей припомнилось, как этот мальчишка всегда тянулся к ней, нагловато, неуклюже, как умел. Цеплялся, задавал дурацкие вопросы. Будто чувствовал, что она может ему помочь. А она шипела на него, как злобная кошка.

Саша с усилием отвернулась от птицы. Обвела тоскливым взглядом развалины, смутные фигуры муз, склонившихся над своими безнадежными подопечными.

А где ее талант? Ее птица – на чьих коленях она умирает, кто поддерживает в ней подобие жизни, кто бережет то, что не сохранила она сама? Саша поднялась со ступенек, посмотрела по сторонам. Куда идти? Руины, камни, пыль.

Тем временем поднялся ветер, разорвал, расшвырял туман и теперь бесновался среди развалин, так яростно взметая пыль, будто силился дошвырнуть ее до луны. Выл от злости почти человеческим голосом.

– Что это за звук? – насторожилась Саша, – ветер так не воет…

Эола подняла голову, глаза ее потемнели.

– Они снова идут. – прошептала она.

Саша прислушалась – вой, или визг… нет, что-то скрипит. Или кто-то стонет?

Из-за поворота медленно вышла белая лошадь, худая, усталая, грязная. Она волокла тяжелую, истошно скрипящую телегу. За телегой двигалась вереница муз – они плакали, заламывая руки, их высокие голоса звучали душераздирающим разнобоем.

Два оскурата шли с обеих сторон толпы, щелкали бичами, поддерживая порядок и не давая музам отбиться от процессии.

Поравнявшись с Сашей, лошадь повернула к ней голову и взглянула полупрозрачными глазами без зрачков, похожими на два огромных опала. Фыркнула, обдав Сашу запахом мертвой рыбы, и поковыляла дальше. Телега, кряхтя и скрипя, прокатилась мимо Саши.

А на телеге горой свалены мертвые птицы. Измятые перья, застывшие, полуоткрытые глаза, бессильно распластанные крылья. Они не взлетят, не запоют. Все закончилось для них.

Пух и перья вьются позади телеги, падают, исчезают в пыли.

– Мертвые таланты. – услышала Саша ответ Эолы на свой незаданный вопрос.

– Куда их везут? – прошептала Саша.

– На Мост. Сбросят в Реку Забвения. Они станут кормом для Утробы.

– А музы? – чуть дыша спросила Саша.

– Их уведут на другую сторону, в Черную гору и превратят в азум. Они не справились.

Саша, забыв попрощаться с Эолой, как зачарованная, двинулась вслед за плачущей толпой. Она не знала, зачем идет, что может сделать, чем помочь. Она брела, не сводя глаз с телеги, будто хотела навсегда запомнить тех, кого унесет и скроет Река Забвения.

Процессия двигалась извилистой дорогой, останавливаясь возле развалин. Из них появлялись музы, держа в руках мертвых птиц, с плачем бросали их на телегу и присоединялись к шествию.

Вот уже почти миновали город, всего один дом впереди, а за ним вдалеке маячит горб Моста.

И вот наконец – последний дом. В черной дыре дверного проема показалась высокая темноволосая женщина. Сердце встрепенулось, замерло на миг и забилось, как птица под стеклянным колпаком – раньше, чем увидели глаза, раньше, чем осознал разум.

– Мама…

Но голос ее потонул в рыданиях муз.

– Мамочка!!!

Саша рванулась было сквозь толпу, но музы стояли плотной стеной, погруженные в свое горе, глухие и слепые ко всему.

– Мама, я здесь! – Саша кричала, срывая горло, подпрыгивала, размахивала руками.

Мама не слышала ее.

Она медленно спустилась с разбитого крыльца и направилась к телеге. На руках она нежно, как младенца держала безжизненную птицу. Зеленую, с радужными крыльями. Ту самую, что Саша когда-то нарисовала на стене своей комнаты.

Ту, что была уничтожена Светланиной безжалостной рукой.

Ее талант! Они здесь, и мама и птица! Какое счастье!

– Дайте пройти! Там моя мама! Пустите меня к ней! – Саша снова кинулась в толпу, и снова безуспешно.

Мама подошла к телеге, в последний раз прижала к себе птицу, поцеловала.

– Мама, нет!

Радужно-зеленое тельце взвилось в воздух, тускло блеснуло, упало на телегу.

Сашу будто толкнуло в грудь, она не удержалась на ногах, упала.

“ Мой талант? Мертвый? Но как же так, почему? Ведь я жива!“

Мама заняла место в рыдающей процессии, так и не заметив Сашу.

Оскурат щелкнул бичом, телега тронулась.

Саша поднялась с земли, так и не поняв, что сейчас произошло и двинулась за процессией. Она старалась не терять из вида маму – вот она, бредет рядом с телегой, и взгляд ее прикован к зеленой птице.

Саша, извиваясь, работая локтями, прорывалась вперед.

Все ближе, ближе. Сейчас, еще немного и мама услышит, увидит ее!

Саша выведет ее отсюда, и они никогда больше не расстанутся! Она уже не та слабая, капризная девочка, что бросается за утешением к маме при каждом столкновении с жизнью. Она преодолела долгий и трудный путь, она совершила почти невозможное, она теперь все может сама, она теперь сильная!

И вот встал перед ними озаренный зловещим желтым светом Мост над Рекой Забвения. Горбатое чудовище на железных ногах, деревянный дракон с чугунными крыльями перил. Телега прогрохотала по корявым доскам, встала у края, вплотную к ограждению. Оскурат отпустил лошадь, она медленно побрела вперед.

Музы попятились к противоположной стороне Моста, встали тесным полукругом, прижимаясь друг к другу. Между музами и телегой встали оскураты.

Саша, зажатая со всех сторон, понимала – ей не пробиться к маме. Между ними толпа, позади – чугунные перила, впереди оскураты. Пока она мучительно соображала, что делать, музы понемногу затихли.

Молчание, повисшее над Рекой, звучало тягостнее прощальных рыданий. Зловещая тишина, сил нет ее вынести.

– Мама! – Саше показалось, что от ее крика дрогнул мост.

И мама услышала, подняла голову…

– Саша… Сашенька!

Они рванулись друг к другу, и музы чуть расступились, давая им дорогу.

Оскурат хрипло взревел и щелкнул бичом. Музы с криком кинулись прочь от него. Саша бросилась вместе с ними, рискуя быть смятой и раздавленной, но надеясь, что толпа, как морская волна, принесет ее к маме.

Ей удалось пробраться в середину толпы, когда ее вдруг каким-то образом вынесло вперед, прямо к телеге с птицами.

В шаге от нее стоял оскурат. Он рванул торчащий возле перил рычаг, и ограждение со скрежетом ухнуло вниз и повисло на цепях. Телега теперь стояла на самом краю моста. Оскурат, утробно рыкнув, приподнял ее, накренил.

Мертвые птицы поползли вниз. И вновь поднялся крик. Музы протягивали руки к птицам, хватались за головы.

Где-то за спиной у Саши пробивалась сквозь толпу мама.

А она стояла и смотрела, как птицы расправляли крылья в последнем полете. Мертвые таланты. Зачем они были на свете?

А вот и ее птица – все ближе, ближе к краю. Саше казалось, что она соскальзывает вместе с ней. Как будто кусок Сашиной души лежал там, на телеге. И сердце рвалось пополам.

Ее талант погиб, но мама – вот она, живая!

Можно ведь жить и без таланта. Другие живут.

Она отреклась от себя, чтобы спасти маму. Неужели мама не поймет?

Саша оглянулась – мама почти пробилась к ней, их разделяют всего несколько шагов.

В маминых глазах – любовь, сожаление и принятие. Она не осудит ее. Все на свете ей простит, примет ее любую. Бездарную, бесталанную. Неинтересную и ненужную никому, даже самой себе. И будет любить.

Саша отчаянно рванулась к маме. И снова застыла, будто что-то пригвоздило ее к доскам моста.

Птица моя, радужная птица, мой загубленный талант. Увидеть в последний раз, прежде чем забыть о тебе навсегда.

Саша взглянула на птицу, и ей почудилось – радужное крыло дрогнуло. И чуть засветились зеленые перья. Она жива!

Как я могла забыть! Пока жив человек, талант можно вернуть. Скорей забрать птицу!

Саша метнулась к телеге, но поздно – птица уже у самого края.

– Остановитесь! Я жива! – закричала Саша, не узнавая своего голоса.

Оскурат не слышал. Не его это дело – спасать таланты.

Зеленая птица сорвалась с телеги, и, кувыркаясь, полетела вниз. Еще миг – и Сашин талант канет в Реку Забвения.

И мама увидела, и все поняла, почуяла раньше, чем Саша успела осознать свое намерение.

– Сашка, не смей!

– Мамочка, прости, я должна. – прошептала Саша. И шагнула с Моста вслед за зеленой птицей.

Громкий плач стоял над Рекой, и Саша не услышала отчаянного маминого крика. Не видела, как вырвалась она наконец, кинулась на край Моста, как оскураты подхватили ее и отшвырнули назад, к горько рыдающим музам.

Саша рухнула в Реку Забвения.

Стало темно и тихо. Она медленно погружалась в тягучую субстанцию, вглядываясь в темноту распахнутыми глазами.

Как странно… В воде нельзя дышать, а она дышит. Что же это такое? Остановившееся время? Или это и есть забвение? Впрочем, важно теперь другое.

Зачем родилась на свет девочка Саша? Зачем явились к ней и обрели плоть и кровь персонажи ее сказок? Вот они, проплывают мимо – таракан-путешественник, фламандский зеркальщик, Алиса Карамелькина и ее экстравагантная бабушка… Зачем ей снился город муз, рыжая Агафья на белоснежном Пегасе? Вот она, машет ей из темноты. Прощается. А что за зеленый огонек у нее в руке?

Моя птица! Агафья держит ее на ладони! Мой талант, отвергнутый, погубленный, но, кажется, еще живой!

Саша попыталась схватить зеленый огонек.

И вдруг из темноты вынырнула Зоя Всеволодовна, с ее старой тетрадью в когтистой руке. Она перекрыла ей путь, и, потрясая тетрадью перед Сашиным носом, заговорила гулко, будто в стеклянную банку:

“Забери свою писанину, Белоконь!..

Не разбазаривай драгоценное время на бессмысленную ерунду…

Если ты бездарность…”

Сашу скрутило от стыда. А персонажи ее сказок, таяли, исчезали в темноте.