Текст книги "Грязная жизнь (ЛП)"
Автор книги: Белль Аврора
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Когда я вошел, шеф даже не потрудился оторвать взгляд от бумаг.
– Мы говорили об этом, Твитч. – Покачав головой, он поднял голову и посмотрел на меня поверх очков для чтения, что сидели низко на кончике носа. – Прошло всего три дня, ты, что, поставил перед собой задачу ранить почти всех моих людей и оскорбить всех моих женщин-офицеров? Когда это прекратится, Фалько? Ты ведешь себя дико, и я должен сказать тебе, это заставляет меня волноваться.
Не имея возможности выходить из этого здания на протяжении нескольких дней, я быстро ответил легким пожатием плеч.
– Посадите меня в клетку, как животное, и я стану им.
– Я не могу отпустить тебя, сынок. – Он опускает очки и слегка качает головой. – Ты же знаешь, что не могу.
У меня вырывается резкий смешок.
– Думаешь, сможешь меня остановить?
Выпрямившись в кресле, он настороженно наблюдает за мной.
– Вообще-то, да, думаю, мы можем. – Черт. Шеф снова становился самоуверенным. И для меня это звучит как вызов.
Я всегда любил доказывать людям, что они не правы.
Ранним утром, в полутьме тюремного помещения, я отпер свою камеру ключом, доставшимся мне с самого первого дня, и вышел из камеры, которая служила моим нынешним жильем. Я просмотрел карточку-ключ, которую украл сегодня днем, посмотрел на удостоверение кадета по имени Джанет Нолан и вышел через черный ход. Легкая улыбка осветила меня, когда я задался вопросом, сколько времени им потребуется, чтобы понять, что меня здесь нет.
В тот вечер я съел сочный бифштекс и запеченную картошку со сметаной, выспался в приличной кровати мотеля и принял душ без офицера, следящего за моей задницей, как будто я собирался выстрелить из нее взрывчаткой. И это было чертовски приятно. Тишина тоже была хороша. Но мой уход никогда не должен был быть постоянным, это был скорее урок, полученный на горьком опыте.
Я просыпаюсь рано утром, принимаю душ и одеваюсь, затем иду в закусочную, чтобы выпить кофе и позавтракать, прежде чем вернуться на станцию. Когда я вхожу, молодая Джанет Нолан, сидящая за стойкой портье, внезапно вскакивает с разинутым ртом. Снимая солнечные очки, я спрашиваю:
– Он в своем кабинете?
Она быстро кивает, и я бросаю ее карточку на ламинированную стойку. Подавляя шок, она делает шаг вперед, чтобы обыскать меня, прежде чем впустить в полицейский участок. Я подмигиваю ей, когда захожу внутрь, высоко подняв голову, и уже слышу шум.
– Ты, чертов идиот, просто позволил ему уйти? – Это заставило меня остановиться перед тем, как я добрался до кабинета шефа. Я не могу узнать голос. Я не знаю этого человека. – Ты совсем не понимаешь, кому позволил сбежать? Информация, которой мог располагать этот парень, была бы бесценна. А вы чем занимаетесь? Издеваетесь над ним! – резкий выдох. – Господи Иисусе, мать твою!
Шеф устало отвечает:
– Это были издевки. Я думал, это факт. – Он делает паузу, прежде чем добавить: – Никогда еще никто не покидал тюремную камеру. Откуда мне было знать, что он сделает это?
Раздается насмешливый звук.
– Ну, не знаю, Петерсон. Может быть, потому… – его голос поднимается до крика, – …что он, бл*дь, сказал тебе, что сделает это!
– Черт, Итан, они все треплют языком. Это первый раз, когда действительно кто-то сделал. Я не знал, что так произойдет.
Итан, кто бы это ни был, мягко понижает голос.
– Ты даже понятия не имеешь, что натворил. Полетят головы, начиная с твоей.
На долю секунды я подумываю о том, чтобы уйти назло шефу. Всего за долю секунды я вспоминаю женщину-ангела с длинными каштановыми волосами и улыбающимися глазами, и мое желание вернуться к ней, мой порыв быстро угасает.
Взявшись за ручку, я поворачиваю ее и вхожу в кабинет, выпрямляясь во весь рост, отчего мое появление производит впечатление.
Оба мужчины поворачиваются ко мне и молча смотрят. Проходит целая минута, а они не произносит ни слова. Шеф пристально смотрит на меня, смущенно моргая, словно я мираж, который вот-вот исчезнет.
Я делаю шаг вперед и сажусь на один из мягких стульев для гостей в кабинете шефа, прежде чем поднести кофе к губам и заговорить, чтобы поднять настроение:
– Я бы принес вам кофе, шеф. – Я делаю глоток. – Если бы конечно я захотел сделать это.
В тот самый момент, когда он взрывается, я вижу это. И это заставляет меня рассмеяться себе под нос.
Его лицо становится ярко-красным, а вены на шее вздуваются, когда он закрывает за мной дверь кабинета. Как только дверь закрывается, он отпускает ее.
– Где ты был? Мы заключили сделку. Ты помогаешь мне, а я делаю все, что могу, чтобы помочь тебе. Ты не можешь просто так уходить!
Мое плечо дергается в яростном движении.
– Это ваша политика, не моя. Кроме того, ты должен знать, что я не следую правилам. – Мой взгляд скрывает капюшон. – Я их создаю.
Это не успокаивает его ярость.
– Черт побери, сукин ты сын!
Шеф бросается на меня, в его глазах пылает ярость, но другой человек в комнате кладет ему на плечо твердую руку, чтобы остановить его. Тяжело дыша, шеф останавливается, прежде чем сменить направление, садится за стол и нервно разминает руки, намекая, что ему нужно выпустить пар.
Я смотрю на другого мужчину, прежде чем вздернуть подбородок и пробормотать:
– А ты кто такой, черт возьми?
Мужчина смотрит на меня долгим, мрачным взглядом, а потом в уголках его глаз появляются морщинки, и я не могу избавиться от ощущения, что он сдерживает смех. Держа в руках четкую власть, одетый в темно-серый костюм с простой белой рубашкой и черным галстуком, с аккуратно подстриженными седоватыми волосами, с черными туфлями, настолько блестящими, что их можно было использовать, как зеркало, я сразу же невзлюбил его. И это не обязательно его вина.
Ладно, хорошо, это именно его вина. Все его присутствие буквально кричит: «Я большая шишка», и, черт возьми, в комнате может находиться только один властный ублюдок.
Мужчина выглядит вполне подтянутым для своего возраста, протягивает мне руку.
Пфф. Дилетант.
Я не протягиваю ему в ответ. Я просто выдерживаю его взгляд, не моргая.
Он опускает руку, и легкая улыбка растягивает его губы.
– Мистер Фалько, меня зовут Итан Блэк.
Еще глоток теплого кофе.
– И что это что-то значит для меня, папаша?
Итан Блэк наклоняет голову набок.
– Нет. Нет, если, конечно, ты не из ФБР.
ФБР?
Я поворачиваюсь к шефу, который не может заставить себя встретиться со мной взглядом. И этот простой жест заставляет меня понять всю враждебную обстановку. Я поднимаюсь на ноги, сжимая руки в кулаки, и говорю:
– Ты лживый кусок дерьма.
Услышав мое обвинение, шеф поднимается на ноги стула.
– Я не лгал.
В пылу ссоры, мы начинаем кричать друг на друга, как школьники.
– Ты, бл*дь, связался не с тем парнем, кто будет слушать дерьмо…
– Мы ведем переговоры, Твитч…
– С чертовым ФБР? Если ты планируешь подставить меня, то я клянусь…
– Я тебя не подставляю, неврастеник. Я пытаюсь помочь тебе!
– Да пошел ты! Нах*й ФБР. Я ухожу.
Я уже выхожу за дверь, когда Итан Блэк открывает рот и спокойно заявляет:
– Сядьте, Мистер Фалько, или я клянусь вам, что ваш умный маленький мальчик никогда не встретится со своим отцом, потому что его папочка проведет остаток своей жизни за решеткой в тюрьме строгого режима.
Я так быстро разворачиваюсь с единственным намерением в мыслях, но эмоции, что затопляют меня, не позволяют сосредоточиться на ударе, что делает меня невнимательным, и он не достигает своей цели. Покраснев, я смотрю, как Итан Блэк игнорирует мое нападение, всего лишь взмахом руки. Он садится на стул, который я занимал ранее, и начинает говорить:
– ЭйДжей, не так ли? По-видимому, его воспитательница в детском саду говорит, что он лучший в классе и чертовски смышленый мальчуган.
Мои ноги застывают на месте, я стою, тяжело дыша, мой гнев равномерно пульсирует в моих венах.
– Не смей. – Единственное слово, что вырывается из моего рта, произнесенное с жаром, буквально обжигает.
Шеф, успокоившись в течение этого времени начинает говорить:
– Твитч…
– Бл*дь, не произноси ни слова, старик, я еле сдерживаюсь…
Видимо, его, шефа, тоже все достало.
– Если ты заткнешься и хоть на минуту прислушаешься, я смогу объяснить, почему начальник штаба и специальный советник ФБР стоит сейчас здесь, в этой комнате, и почему на тебя не надели наручники.
Если я сейчас открою рот, ничего хорошего из этого не выйдет, поэтому делаю единственное, что могу, чтобы сохранить мир. Держу рот на замке.
Итан Блэк, начальник штаба и специальный советник ФБР, выпрямляется, прежде чем объяснить:
– Я думаю, что шеф полиции Петерсон пытается сказать, что у вас может быть некоторая информация, которую мы могли бы использовать. И в обмен на эту информацию мы готовы предложить вам новую личность, чистую. Довольно щедро со стороны ФБР, учитывая, что вы были известным наркобароном, производящим всевозможные таблетки, действуя под видом вашей фабрики/завода/производства пластмасс, а также симулируя вашу смерть. Не говоря уже о многочисленных обвинениях в хранении оружия, отмывании денег, воровстве, мошенничестве… список можно продолжать и продолжать. – Он делает паузу, чтобы я мог осмыслить его слова. – Это довольно длинный список обвинений, Мистер Фалько. Вам светит пожизненное заключение, и если бы я мог что-то сказать по этому поводу, то я бы добавил, что условно-досрочное освобождение вам улыбнется лишь через лет сто.
В этот момент у меня в голове вертится куча дерьма, но на первый план выходит только одно.
– Три месяца.
Итан Блэк бросает на меня растерянный взгляд.
– Прости?
– Три месяца, – повторяю я, прежде чем добавить: – Я в твоем распоряжении на три месяца и ни одним гребанным днем больше.
Шеф смотрит на Итана, прежде чем настороженно подойти ко мне с таким видом, с каким можно подойти к раненой собаке.
– Твитч, давай не будем безрассудными. Трех месяцев просто недостаточно. Черт, большинство спецопераций по задержанию не будет готово за это время.
Итан соглашается:
– Мне очень жаль, Мистер Фалько. Этого времени недостаточно.
Я говорю:
– Мы сделаем так, чтобы этого времени хватило.
Итан качает головой.
– Как? В сутках не так много часов.
– Три месяца, – с нажимом произношу я, прежде чем пробормотать: – Это все, что я могу предложить, Блэк.
Должно быть, он увидел мой несгибаемый настрой и правду в моих глазах, потому что после неловкой паузы слегка кивает.
– Окей. Три месяца.
Мое облегчение ощутимо, я принимаюсь за работу. У меня нет времени, чтобы его тратить. Я так близок к тому, чтобы вернуть свою семью, и ничто не встанет на моем чертовом пути.
– Мне нужна карта.
Брови шефа сдвигаются.
– Карта? Зачем?
– Вам необходимо знать, где живут эти люди.
Итан легко смеется, как будто я сказал ему что-то забавное.
– Мы уже знаем эту информацию, Мистер Фалько.
– Нет, не знаете, – я говорю это с такой уверенностью, что оба мужчины украдкой переглядываются. Я поднимаю руку и щелкаю пальцами. – Ну же, карта. Мне нужна карта.
Шеф зовет детектива Ренли, и через несколько минут я передаю ему секретные данные о местонахождении пяти самых жестоких и опасных преступников, которых когда-либо видела планета. Когда-то мои друзья, теперь мои враги. Это позор, но для меня, чтобы снова появиться в мире, они должны выйти из игры. Так что пошли они на хрен.
Я чувствую себя чертовым стукачом. Но я почти ощущаю вкус свободы, и что-то подсказывает мне, что в мире нет более сладкого вкуса.
О, погодите. Конечно же, есть…
Лекси.
Глава 22
АЛЕХАНДРА
Теплый коричневый тон дивана честерфилд исключительно обманчив. В тот момент, когда вы сидите на привлекательном диване, ощущение твердой холодной кожи заставляет вас понять, что этот дорогой предмет мебели здесь для запугивания, а не для комфорта. И прямо сейчас он делает чертовски хорошую работу по выполнению своей цели.
Сегодня утром, проснувшись во второй раз, я почти не удивилась, обнаружив, что на мне снова наручники. Удивительно было то, к кому я была прикована наручниками.
Похоже, после моего эмоционального взрыва посреди ночи Юлий решил, что приковать меня к кровати – не самая умная идея. Я вернулась из ванной, подошла к краю кровати, к тому месту, где сидел Юлий, прислонившись спиной к изголовью, и протянула руки, чтобы снова занять положение пленника. Я хотела показать ему, что мне можно доверять, потому что завоевать доверие твоего похитителя казалось разумным шагом.
Мои глаза отчаянно искали разрешения взглянуть на Юлия, беззастенчиво исследовать его, но я не позволила. Это не означало, что они повиновались. Периферийное зрение – прекрасная вещь.
Как мог человек, выглядевший таким угрюмым, таким злым, казаться таким нежным и бесчувственным? Я не была уверена, как пережить этот вечер, особенно тот момент, когда он обнял меня и прижал к себе, лаская боль, которой он был причиной. Мой разум говорил мне быть осторожной, что с Дино все начиналось точно так же. И все же мое сердце отчаянно цеплялось за лучик надежды, пришедший с этим сочувствующим жестом.
Вместо того чтобы снова меня обезопасить, Юлий отодвинулся на свою сторону кровати и терпеливо ждал, пока мое ошеломление пройдет. Я двигалась медленно и тихо, ложась на противоположной стороне кровати, в то время как Юлий сидел и ждал, после чего накрыл одеялом всё мое маленькое тело, вплоть до моей шеи, убедившись, что мне будет тепло. После всего, что произошло за последние несколько дней, я была уверена, что никогда не усну.
Но потом я проснулась, ошеломленная и растерянная.
Не знаю, в какое время мои глаза открылись, но длинные теплые пальцы касаются моих, и меня охватывает беспокойство. Я широко раскрываю глаза, и когда пытаюсь вырваться, пальцы следуют за мной. Резко поднимаю руку, но сталкиваюсь с некоторыми трудностями, вероятно, потому, что на меня снова надели наручники, а другой наручник прикреплен к толстому запястью. Запястье принадлежит сильной мускулистой руке кофейного цвета. Когда я понимаю, что болтаю рукой Юлия в воздухе, роняю свою руку, позволив обеим нашим конечносиям упасть на кровать.
С другой стороны кровати слышу сопение, матрас сдвигается, и внезапно Юлий просыпается. Он садится и сонно моргает, глядя на меня, а я лежу неподвижно, с широко раскрытыми глазами, неловко натянув одеяло до самого носа.
– Который час? – спрашивает он, прекрасно зная, что у меня нет часов.
Когда я не отвечаю, он поднимает руку в наручниках, нажимает кнопку на часах, чтобы осветить экран, и хрипло произносит:
– Мне нужно быть кое-где через час, Линг ушла, так что ты идешь со мной. – Юлий поворачивается ко мне лицом. – Сначала можешь принять душ.
Укрывшись одеялом, я говорю приглушенным голосом:
– У меня нет никакой одежды.
Его глаза беззаботно блуждают по моему прикрытому телу.
– Я пойду первым. Ты можешь одолжить что-нибудь у Линг.
Что-то подсказывает мне, что Линг не носит джинсы и кроссовки. С проколотой пяткой я даже не собираюсь пытаться надеть туфли-лодочки.
– Но моя пятка…
Я говорю, как хнычущий ребенок.
– Алехандра, – раздраженно произносит Юлий и глубоко вздыхает. – Мы что-нибудь найдем. – Затем он протягивает руку к нашим запястьям и маленьким ключом отпирает наручники. Затем тянется назад, и снова раздается безошибочный легкий щелчок защелкивающихся наручников.
Меня снова приковали к изголовью кровати.
Я также вернулась к простой старой Алехандре.
То как он называл меня малышкой…
Дерьмо. Это все, что нужно, чтобы завоевать тебя, – ласкательное имя, которое он, вероятно, использует с каждой женщиной, которую встречает? Какая трагедия.
Я трясу головой, чтобы прояснить свои мысли. Этот человек опасен для меня. Этот человек, вероятно, является причиной моей смерти, если бы не он сам. Я не должна ему доверять.
Эмоции были непостоянны. Разговоры были дешевкой. Это действия, которые говорят громче, чем слова.
Действия, подобные прошлой ночи?
Не произнеся ни слова, я принимаю сидячее положение, неловко подняв руку и пытаясь согнуть локоть так, как никогда не согнулся бы естественным образом. Но я сижу тихо, мой разум затуманен сном и лишен каких-либо реальных мыслей. Мне интересно, скучают ли по мне сестры, или они разочарованы во мне, в том, что я сделала.
Большая часть меня надеется, что Вероника, моя самая близкая сестра, моя лучшая подруга, поймет, что у меня были причины так поступить.
Были причины так поступить, думаю я с холодным смешком. Это звучит как поступок подростка, например, взять машину без разрешения или одолжить бриллиантовые серьги твоей мамы и потерять одну. Нет. «Были причины так поступить» является плохой фразой для использования. Такие поступки не должны заканчиваться холодной, насильственной смертью человека. Ну, обычно нет.
Я хотела почувствовать себя виноватой из-за безвременной кончины Дино, но, боже, помоги мне, я не могла даже немного соболезновать или сожалеть. Скорее, мне было тепло. Я почувствовала, как мои легкие расширяются до предела. Я снова могу дышать.
Моя причина, почему я сделала то, что сделала, была проста.
Я потеряла все свои основные права человека. Отчаяние было моей главной мотивацией.
Мои грустные мысли покидают меня, когда дверь ванной открывается, и из облака пара выходит Юлий, одетый в слишком темные, для темно-синих, джинсы с расстегнутой пуговицей.
Капли воды прилипли к его точеному торсу, как будто они совсем не хотели прощаться с его телом, и пока мои глаза блуждают по его безумно загорелому торсу, я не виню себя. Юлий замечает мой взгляд и замирает. Его живот на мгновение сжимается, прежде чем он делает шаг вперед. Медленное движение потрясает меня, и мои щеки вспыхивают от смущения, когда удивленным взглядом встречаюсь с его прикрытыми глазами.
Дерьмо.
Меня поймали.
От этой мысли у меня сводит живот. Смущение согревает меня.
Юлий массирует одно широкое плечо большой рукой, и я могу сказать о его дискомфорте, но он никогда не показывает свою боль.
Прошло так много времени с тех пор, как мужчина прикасался ко мне нежными руками или целовал долго и медленно, с чувством. Мой взгляд останвливается на этих полных, ненамеренно манящих губах, и я задаюсь вопросом, каково это – целовать мужчину, которого хочу поцеловать, а не того, кого вынуждена.
Мысли были не правильными. Даже глупыми. Я не должна была думать об этом, тем более о Юлии. Особенно о Юлии.
Я сказала себе, что это только потому, что он чрезвычайно привлекательный, даже можно сказать великолепный, и что близкий контакт с мужчиной такого роста, как Юлий, должен пробудить некоторые чувства в женщине, которая жаждет любви.
Это смятение.
Я снова скольжу взглядом по его красивому лицу и останавливаюсь на полных губах. Подавливаю печальный вздох.
Безобидная влюбленность.
Влюбленность – это все, что может быть.
По правде говоря, я никогда не чувствовала такого влечения к мужчине, основанного только на его внешности. Его темные, короткие, аккуратно подстриженные волосы. Вчерашняя щетина на щеках. То, как он держится, высокий и угрожающий. Безупречная светло-коричневая кожа, высокие скулы, сильный нос и мужественный подбородок. Эти губы…
О боже, эти губы. Они были плодом чистой фантазии.
Его слегка жилистые плечи. Размер его рук. Я смотрю на его босые ноги, и внутри у меня все сжимается. Перевела свой взгляд в его льдисто-синий, который делает это со мной. Все было при нем, даже его мудрость. И это должно было быть самой далекой мыслью, но я хочу, чтобы он снова обнял меня, как прошлой ночью. Ощущение его сильных мускулистых рук вокруг меня пробуждает во мне чувства, которые я считала давно умершими.
Дерьмо, но это что-то значит для меня. Это важно. Это что-то горько-сладкое, что-то, что я хочу исследовать, чертовски хорошо зная, что этого никогда не случится.
Я крепко сжимаю ноги, слегка шокированная тем, как тепло скользит вниз по груди и поселяется в нижней части живота, сопровождаемое легкой пульсацией.
Знать, что у меня нет иммунитета к мужскому телу, было захватывающе.
Это значит, что после Дино есть жизнь, и я больше не хочу умирать, потому что в конце длинного, темного туннеля все еще есть надежда для меня. Очень маленький лучик надежды, но все же надежда.
Юлий входит в гардеробную и так же быстро выходит, натягивая тонкий кремовый свитер. Вещь кажется мягким и теплым. Когда мужчина приближается ко мне, мне хочется протянуть руку и самой почувствовать прохладную шерсть. Я пячусь, укоризненно сжав пальцы.
Юлий наклоняется надо мной, и я закрываю глаза, вдыхая теплый, пряный запах его одеколона. Когда он расстегивает наручники, моя безвольная рука начинает падать, но он крепко держит ее. На моем лице появляется страдальческое выражение, и я приоткрываю рот, когда его длинные пальцы начинают разминать затекшие мышцы. Это ощущение чудесно.
Он ощущается потрясающе.
Юлий, должно быть, внимательно наблюдает за мной, потому что принимает мое страдальческое выражение лица за настоящую боль.
– Мне не нравится надевать на тебя наручники, но ты не оставляешь мне выбора. – При этих грубых словах я смотрю на него, и Юлий продолжает, разминая мышцы моего предплечья. – Что бы ты ни думала, мне не нравится, что тебе больно. Если бы я мог, то отпустил бы тебя. – Его признание ошеломляет меня. – Но Гамбино хочет твоей смерти, и я должен ему что-то дать.
Тяжело дыша, я сглатываю и выдерживаю его взгляд.
– Я не хочу умирать. – Мое признание оказывается чистой правдой.
Его взгляд на мгновение смягчается. Его руки разминают мою ладонь еще секунду, затем его пальцы скользят вниз по моему запястью, затем обвиваются вокруг моей руки на мгновение, прежде чем он кладет ее на колени. В его голосе слышится сожаление.
– Это не мое дело. – Юлий отпускает меня и делает маленький шаг назад, его глаза смотрят на меня, его взгляд осторожен. – Не мое, если только ты сделаешь его моим.
Я открываю рот в попытке спасти себя, и все слова умоляют вырваться, но я закрываю его так же быстро. Я напоминаю себе, что все мужчины в моей жизни либо бросали меня, либо причиняли мне боль, и этот человек сделает то же самое. Было бы мудрым решением – следить за любыми уловками, которые планировал использовать Юлий.
Этот человек не хочет помогать мне. Он хочет манипулировать мной.
Юлий ничего не упускает и раздраженно качает головой. Он слегка шевелится, уперев руки в бока и выжидающе глядя на меня.
– Я не смогу тебе помочь, пока ты не поговоришь со мной, маленький воробышек.
Мне так хочется стать его воробышком, но мое тело сворачивается клубочком, щеки розовеют, и я тихо отвечаю:
– Я хотела бы принять душ. – И добавляю: – пожалуйста. – Чтобы не показаться неблагодарной.
Пройдя вперед, Юлий хватает меня за локоть и ведет меня в ванную. Я вхожу внутрь, и дверь за мной закрывается, отчетливый звук щелчка эхом отозывается в белоснежной ванной.
Я с тоской смотрю на душевую кабину, тянусь за край грязной рубашки, но потом колеблюсь.
Что, если Юлий решит вернуться, пока я принимаю душ?
Я не могу позволить ему увидеть себя.
Мгновенное решение заставляет меня снять лифчик, проскользнуть в пройму блузки и брюк, но оставить нижнее белье и порванный грязный топ. Включив воду, я жду, пока температура не станет подходящей, затем делаю шаг под теплые струи воды, намочив волосы. Я дважды вымываю голову шампунем и чувствую удовлетворение, только когда мои волосы начинают скрипеть от чистоты. Кондиционера я не замечаю, но жаловаться не собираюсь. Я снимаю пластырь с раны на пятке и осторожно промываю ее. Это очень больно, но я не говорю ни слова, чтобы Юлий не ворвался посмотреть, что случилось. Я тщательно намыливаюсь и не спеша ополаскиваюсь, а когда я становлюсь официально чистой, и моя кожа приобрела оттенок красного, я остаюсь под струей с закрытыми глазами, просто потому, что это успокаивает мою душу.
Резкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Я кричу:
– Да?
– Принес кое-что из одежды Линг, – отвечает Юлий через дверь. Раздается щелчок поворачивающегося замка, и дверная ручка начинает поворачиваться. – Я положу ее, я…
Паника заставляет меня выкрикнуть:
– Оставь их в шкафу! – Мне требуется все, чтобы не сорваться на истерический вопль: «Не входи сюда».
К его чести, Юлий не настаивает, а просто ворчит:
– Поторопись.
После пятиминутной ободряющей беседы с самой собой, я оборачиваю нижнюю часть полотенцем, а второе накидываю на плечи, полностью закутав тело, прежде чем выбежать из ванной, смотря в пол, и добраться до огромного шкафа, который мог бы служить второй спальней.
Я была приятно удивлена выбором одежды, которую он принес. Я натягиваю простые черные трусики, но, как и предполагалось, джинсов не было видно. Тем не менее, была классическая, но удобная пара черных слаксов, которая хорошо подходили мне, но были немного свободны вокруг талии. Я натягиваю свой лифчик, потому что Юлий не догадался взять лифчик Линг, и надеваю со вкусом подобранную белую рубашку с длинными рукавами, застегнув ее на одну пуговицу сверху. Мои волосы спутанные без кондиционера, но я расчесываю их и позволяю им свисать по моей спине.
Когда я замечаю обувь, которую он принес, на сердце становится тепло.
Черные кожаные балетки лежат на ковровом полу шкафа, и в данных обстоятельствах я не могу назвать более разумный выбор обуви. Я стараюсь не думать слишком много о Юлии и его заботе, но это трудно. Когда я обуваю их, чувствую, что они немного большие, но только чуть-чуть.
Оставшись довольна тем, как выгляжу, я выхожу из гардеробного шкафа, осторожно, чтобы излишне не давить на мою больную ногу. Юлий встает со своего места на кровати, сразу замечает мою хромоту и хмурится.
– Совсем забыл. – Его рот кривится. – Очень больно?
Не отрывая глаз от пола у его ног, я протягиваю руку, чтобы заправить выбившиеся пряди волос за ухо, и бормочу:
– Отрывать бинт от раны было не очень весело.
– Нет, – говорит он, его тон был мягким. – Вероятно, нет. – Он смотрит на меня внимательно, прежде чем проверяет свои наручные часы и вздыхает: – Мы должны идти.
Юлий поворачивается и выходит из комнаты, не сказав больше ни слова, оставив дверь открытой. Я воспринимаю это как открытое приглашение и следую за ним, как домашнее животное.
На этот раз я сижу на переднем сиденье черного, страшного внедорожника. И с того момента, как мы пристегнулись и были готовы ехать, Юлий начинает диктовать мне правила.
Нажимая кнопку на водительской стороне машины, все двери запираются одновременно, и когда машина трогается с места, Юлий начинает говорить:
– Я не хочу, чтобы ты меня неправильно поняла, Алехандра, поэтому будет лучше, если я расскажу тебе, как все будет происходить. Если ты попытаешься привлечь внимание прохожих, пока мы едем, я ударю тебя так сильно, как только можно, прямо в губы, и ты потеряешь сознание.
Я вижу не жестокого парня.
Это обнадеживает.
Я молчу, пока он продолжает:
– Если ты скажешь кому-нибудь, что тебя похитили, я выстрелю этим ублюдкам прямо в голову, прямо на улице, и пусть их смерть будет на твоей совести.
Опять же, хорошо быть предупрежденной. Но я и не ожидаю чего-то другого.
– Если ты попытаешься сбежать от меня – что было бы, мягко говоря, глупо, – я запру тебя в моем шкафу без еды и воды до тех пор, пока ты не умрешь с голоду, после чего доставлю тебя к Вито Гамбино и вернусь к своей прежней жизни.
Ой.
Это немного задевает.
Он не смотрит на меня всю дорогу, просто осторожно ведет машину, не сводя глаз с пути. В конце концов, автомобиль замедляется и останавливается около бунгало из красного кирпича в старом стиле.
– Ты ни на кого не будешь смотреть. Ни с кем не будешь разговаривать. Ты будешь вежлива и не будешь говорить, пока с тобой не заговорят, поняла?
– Я поняла, – неохотно произношу я.
Он кивает, слегка вздыхая, выглядя несколько успокоенным.
– Хорошо. Это очень хорошо.
Юлий выходит из машины и подходит к пассажирской двери как раз в тот момент, когда я собираюсь ступить на больную пятку. Я тихо шиплю и снова поднимаю ногу, чтобы снять давление, но Юлий оказывается рядом прежде, чем я успеваю моргнуть, поднимает меня с высокого сиденья внедорожника и осторожно опускает, пока обе мои ноги не касаются земли одновременно.
От мягкого запаха его лосьона после бритья у меня текут слюнки. Юлий пахнет божественно. Я с трудом сглатываю, затем моргаю, глядя на него, его руки все еще сжимают мою талию, и бормочу:
– Спасибо.
Он игнорирует мою признательность так же, как игнорирует мой теплый взгляд, и берет мою руку, кладя ее на сгиб своего локтя.
– Не дави на нее всем своим весом. Используй меня как костыль.
Я использовала людей, как средство, за которое я могу держаться всю свою жизнь, Юлий. Не проси меня сделать то же самое с тобой. Я боюсь.
Потому что я определенно могу привыкнуть использовать Юлия, как костыль. И он станет прекрасной поддержкой.
Нежный ветер сдувает мои волосы в спутанный комок, когда мы двигаемся синхронно. Мы молча идем к парадной двери дома, потому что, откровенно говоря, нам больше нечего сказать. Он делает шаг вперед и поднимает палец, чтобы позвонить в дверь. Вдалеке звонят колокола, и дверь распахивается.
Хорошенькая невысокая женщина с шикарными формами и кожей цвета расплавленного шоколада ахает, заметив Юлия. Джинсы, которые она носит, выглядят чрезмерно обтягивающими, а черная футболка с длинными рукавами облепляет ее большую грудь. Единственное, что здесь неуместно – это ее бело-розовые пушистые тапочки-зайчики. Ее карие глаза окружены длинными густыми ресницами, а длинные каштановые кудри свободно ниспадают на бедра. Ее раскрытый от удивления рот быстро превращается в улыбку.
– Ты сказал, что у тебя есть работа.
В уголках его глаз появляются морщинки, когда он отвечает:
– Я решил сделать перерыв.
Женщина откидывает голову назад и заливисто смеется.
– Полагаю, это самое основное преимущество работы на себя. – Она хмурит лоб и располагает руку на своем крутом бедре. – Ты что, так и собираешься там стоять?
Юлий ослепительно и радостно улыбается, сгребая маленькую женщину в свои объятия и легко покачивая ее, сжимая в руках. Она крепко обнимает его и хмыкает, когда Юлий прижимает ее ближе к себе, и именно в этот момент я решаю возненавидеть ее.
Они отстраняются, улыбаясь, как парочка влюбленных дураков, женщина обращает на меня добрый взгляд своих глаз, прежде чем вновь повернуться к Юлию.
– Так ты собираешься представить мне свою подругу, Джей, или как?
Джей? Она не только удостаивается его улыбки, но у нее еще и припасено для него прозвище…
Ага, так и есть.
Нах*й ее.
Я чувствую его взгляд на мне, когда глупо смотрю на женщину передо мной, а он неумело представляет нас.
– Тоня, это Ана. Ана работает со мной. – Он делает взмах рукой между нами, продолжая знакомить нас. – Ана, это Тоня.
