Текст книги "Грязная жизнь (ЛП)"

Автор книги: Белль Аврора

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Белль Аврора
Грязная жизнь
Серия: Неукротимая семейка – 2

Переводчики: Юлия Г, Анна Т, Анна Е, Pandora

Переводчики-сверщики: Betty page, Сирарпи

Редактор: Лилия С, Pandora

Вычитка и оформление: Виктория К

Обложка: Екатерина О

Пролог

АЛЕХАНДРА

Я была растеряна.

По крайней мере, так я запомнила.

То, что меня вызвали из школы, чтобы я отправилась в офис к моему отцу, было не совсем хорошим знаком. Тот самый офис, где он ведет свой бизнес. Я была там прежде, но это совсем не место для таких девочек, как я, или так он говорит.

Коридор каким-то образом кажется длиннее, чем раньше. Я иду, не зная, чего ожидать, прижимая к себе свою школьную сумку.

Я что-то сделала не так? Почему он казался таким напряженным по телефону?

Я спотыкаюсь. С трудом сглотнув, опускаю взгляд на ноги, мои шнурки развязались.

Ему не понравится это.

Я останавливаюсь, чтобы убедиться, что выгляжу безупречно, провожу руками по своим длинным, прямым черным волосам и затем приглаживаю юбку от формы своей частной школы. Я не тороплюсь, осторожно подтягиваю свои белые гольфы на колени, стараясь не запачкать их.

Мой отец не выращивал нас как стаю животных. Он вырастил леди, а в случае моего брата – джентльмена.

Мой брат, сестры и я гордимся тем, что стали именно такими, как хотел отец. Уверена, что мы единственная семья-мафиози с приличными манерами и скромностью.

В свои восемнадцать я знаю, чего от меня ждут. Мне следует радовать своего отца. И я делаю это.

По крайне мере, я так думаю. Пока не было никаких нареканий.

Я учусь на твердые пятерки, одеваюсь прилично, никогда не выставляю напоказ слишком много кожи и с любовью и заботой смотрю за своими младшими сестрами, воспитывая в них леди. Должна заметить, что я довольно достойный человек и люблю свою семью.

Всего нас шестеро. Если смотреть по возрасту: Мигель, которому двадцать четыре, затем я, Вероника, ей шестнадцать, Кармену пятнадцать, Патрисии тринадцать и Роуз – ей всего девять. Она была последней, мама родила ее за год до своей смерти. Я знаю, что Роуз не помнит ее. И знаю, что от этого ей больно. У нее есть фотографии, как и у всех нас, но этого недостаточно.

Мою маму звали Дорина, для любимых она была просто Дори. Она встретила моего отца, когда они оба были детьми, вместе бегали, играли на улице. Он кинул грязь ей в лицо. Вместо того чтобы заплакать, как сделали бы другие девочки, она просто остановилась и вытерла грязь с себя. В тот день она вернулась домой и рассказала своей маме о глупом мальчике, который кинул в нее грязью. Ее мама, моя бабушка, рассмеялась и обняла ее. Она ответила: «Ой, котенок, мальчики забавно проявляют чувства, и чем хуже они обращаются с девочкой, тем обычно больше она нравится им».

Мама услышала это и приняла к сведению.

И решила выйти замуж за этого мальчишку.

Четырнадцать лет спустя, мама стала миссис Эдуардо Кастильо. Родители жили счастливо все мамину жизнь. Она была единственной женщиной, которая могла рассмешить папу. Он любил ее так сильно, что когда она умерла, то сильно скорбел. И это до чертиков напугало меня.

Мой отец – адекватный человек, но что-то с ним произошло во время его периода скорби. Он стал холоднее, начал закрываться. От нас.

Единственный, кто мог вразумить его, был мой брат, Мигель.

Когда добираюсь до двери его кабинета, легонько стучу по ней дрожащей рукой.

– Войдите, – произносит знакомый голос.

Мой брат? Все мое тело напрягается. Что он делает здесь?

Толкнув дверь, я вхожу внутрь и тихонько прикрываю ее за собой. Двигаюсь вперед и встаю перед столом, за которым сидит отец, но смотрю в это время на брата, который стоит за ним. Я не видела его почти год. Он выглядит хорошо. Папа прижимает руку к своему лбу. Он еще не замечает меня. Я мило улыбаюсь брату. Когда он не возвращает улыбку, в груди екает. Его взгляд смягчается и становится извиняющимся.

Мигель выглядит так, будто собирается расплакаться.

И стоит заметить, что мужчины в моей семье не плачут.

Когда отец поднимает лицо, по коже бегут мурашки от взгляда. Там есть что-то, чего я не видела раньше. Он что-то задумал.

Я знаю, что папа не хороший человек, но он хорошо обращается с нами. Он семьянин. И сделает все что угодно ради нас.

Он убьет за нас.

По факту, я знаю, что он уже делал это.

Я откашливаюсь и тихо спрашиваю:

– Папа? Все в порядке?

Удивленная своей собственной способностью спрятать дрожь в голосе, я выпрямляюсь, борясь за спокойствие. Отец смотрит мне в глаза. Я раньше не замечала, как он постарел с тех пор, как умерла мама. Морщинки на его загорелом лице углубились так, что он выглядит на десять лет старше своих пятидесяти. Под его глазами черные круги, и кажется, будто он не спал месяцами. Но морщинки от смеха в уголках глаз… исчезли.

Вероятно, он не смеялся так часто, как раньше. После смерти мамы его некому было смешить.

– Алехандра. – Он указывает рукой на стул напротив него. Его голос грубый, когда он командует: – Сядь.

Я не хочу садиться.

Я хочу бежать.

В поисках помощи я смотрю на брата. Он качает головой, показывая взглядом на стул. Я с трудом сглатываю, мое сердце бьется в ритме с каждым шагом, пока я, наконец, не сажусь.

Папа выдыхает, затем встает и начинает расхаживать взад-вперед.

– Я позвал тебя сюда, чтобы кое-что обсудить с тобой. Что-то важное. Боюсь, что нам нужно обсудить это быстро. Времени осталось немного.

Карие глаза брата становятся на оттенок темнее. Я вижу, что он прикусывает внутреннюю часть щеки. Его лицо становится темно-красным, а вена на его виске пульсирует. Кажется, будто он вот-вот взорвется.

Такой его вид заставляет мои внутренности застыть. Мигель не выходит из себя. Он джентльмен, терпеливый и держит все под контролем.

Мое сердце бешено колотится. Что-то здесь не так.

Не зная, что сказать, я киваю, чтобы показать, что слушаю. Он продолжает:

– Сейчас сложные времена. Недостаточно быть самим по себе. В том числе и в безопасности. – Он замолкает, кладет ладони на стол, наклоняясь ко мне. – В жизни каждого человека приходит время принести жертву ради хорошего будущего. Понимаешь?

Я киваю. И понимаю. Понимаю, что отец провел много времени вдалеке от дома, создавая для нас хорошую жизнь. Это была его жертва, и он принес ее без вопросов.

Я ценю то, что он делает для нас, даже не зная, что конкретно. Это не мое дело. Я просто женщина.

Его губы изгибаются в подобии улыбкиа, но выходит больше похожее на гримасу. Он бормочет:

– Как всегда хорошая девочка. Мне так повезло с тобой.

Мое сердце тает, а приятное тепло разливается по мне, растапливая страх, который заморозил мои внутренности. Это согревает меня до самых кончиков пальцев. Но брат так сильно сжимает руки в кулаки, что его костяшки белеют. Мигель шипит:

– Расскажи ей.

Слабая улыбка папы гаснет, и он выглядит раздраженным.

– Да, конечно. – Папа обходит стол, садится на его край и берет мою руку в свою, нежно похлопывая по ней. Поскольку я девочка – это было моим всем. Смотреть на улыбающегося папу, пока он болтает о том, о сем, и совершенно неважно, что он говорил, его внимание согревало и успокаивало.

Но затем он ошеломляет меня новостью.

– Ты выходишь замуж за Дино, сына Вито Гамбино.

Он произносит это, не показывая никаких чувств, никакой реакции, никаких эмоций.

Мой захват на его руке ослаб, но его остался крепким. Для поддержки? Не знаю. Вся кровь отливает от лица. Мои губы приоткрываются, а дыхание становится прерывистым.

Мой желудок скручивается в узел. Кажется, будто мое тело хочет задушить само себя.

Облизнув свои пересохшие губы, я неуверенно бормочу:

– Почему?

– Гамбино отличаются от нас. Итальянцы семейные люди, но у них есть кое-какие проблемы между собой. Они не могут доверять друг другу. У каждой семьи свои мотивы. Вито пришел ко мне в поисках мира. И его предложение приветствовалось. Он с уважением обращался со мной и рассказал мне, где он видит наши семьи через десять лет. И его видение ситуации, – он сжимает мою руку, – совпадает с моим.

Переносицу покалывает, а глаза жжет.

– Папа, мне же только восемнадцать…

Я просто хватаюсь за соломинку. Эта фраза не имеет смысла даже для меня. К счастью, брат приходит мне на помощь.

Мигель вступает:

– Рауль ухаживал за Алехандрой с шестнадцати лет, папа. Ты дал им свое благословение. Это… – Его гнев берет над ним верх, и он выплевывает: – Это же смешно. Такое просто… просто нельзя допустить.

Да! Господи, да!

За пять минут, что я здесь была, я забыла о своем парне. Он поможет мне. Я знаю это.

Мой отец встает и поворачивается лицом к Мигелю. Совершенно спокойно он отвечает:

– У тебя есть идея получше? Нам нужен такой союз, mi hijo (прим. с исп.: сынок). Алехандра понимает. Эту жертву надо принести. Она делает это ради семьи. – Он поворачивается ко мне, его глаза заполнены гордостью. – Это честь.

Первая слезинка скатывается по моей щеке. Мое горло сжимается.

– Я не хочу выходить за Дино. Я хочу выйти за Рауля.

Мой отец вновь разворачивается ко мне.

– Я позвонил Раулю этим утром. Он отпустил тебя, поскольку я пообещал ему руку Вероники.

Эти слова ударяют по моему лицу, словно пощечина. Вновь и вновь боль заполняет меня, сокрушая.

Закрывая глаза, я даже не пытаюсь быть вежливой. Я поднимаю руки, чтобы прикрыть лицо, пока рыдаю.

– Как… он… м-мог?

Но вместо того, чтобы утешить меня, мой отец добавляет соли на рану, которая образовалась после того, как мое сердце буквально вырвали из груди.

– Не будь такой, Алехандра. Его отец хотел связь с нашей семьей. Это же честь. – Мой отец выдавливает смешок. – Ты ведь не думала, что он любит тебя, да?

Рыдания разрывают мое горло. Моя жизнь распадается на части.

Мигель подходит ко мне, присаживается на корточки и смотрит на меня. Он убирает руки с моего лица.

– Если есть способ избежать этого, я клянусь тебе, Ана, я найду его. Клянусь.

Папа закатывает глаза.

– Это брак. Не смерть. Мы должны радоваться, а не плакать

Прямо сейчас я предпочла бы смерть браку.

Я, кажется, не могу дышать. Каждый раз, пытаясь сделать вдох, моя грудь сжимается, и новый поток рыданий разрушает меня.

Мой отец смотрит на меня с презрением, а затем качает головой, информируя:

– Вито обещал, что Дино хороший мальчик и будет хорошо с тобой обращаться. Как с принцессой. И ты будешь принцессой в их семье. Тебя буду все любить и уважать, как и здесь. Теперь прекрати этот абсурд. Все решено. – Он взглядом предупреждает Мигеля. – Сделать уже ничего нельзя. Решение уже принято. Кастильо и Гамбино породнятся. – Мой отец смеется. – Нам надо бы праздновать, – он кладет палец под мой подбородок, поднимая мое лицо к его, – а не плакать, gatito (прим. пер. с исп.: котенок). – Он вытирает мои слезы и целует меня в щеку. – Ты идешь со мной на обед сегодня. Мы встретимся с Вито и Дино.

Мгновенно, Мигель выдает.

– Я тоже пойду.

Отец смотрит на моего брата. Спустя какое-то мгновение кивает.

– Да. Конечно же.

Осознание того, что Мигель будет со мной, слегка успокаивает.

Он не позволит чему-либо случиться со мной.

Не позволит.

Позже днем мы встречаемся с Гамбино в одном из их многочисленных ресторанов.

Я раньше не встречалась с ними, но сразу же вычислила их, как только увидела. Мужчины такие же, как мой отец, от них будто исходят волны уверенности. Их персоны требуют внимания. Они завораживают. Другие мужчины хотят быть такими, как они, а женщины желают заполучить их к себе в постель.

Я никогда не понимала этого. Они никогда не впечатляли меня так, как других людей.

Первым поднимается взрослый мужчина, а через секунду и тот, что помоложе. Они оба улыбаются нам. Вито открывает свои объятия для моего отца.

– Эдуардо.

Мой отец безэмоционально обнимает Вито, они хлопают друг друга по спине, по-мужски обнимаясь.

– Вито. Спасибо, что пригласил нас.

Я рассматриваю мужчин. Оба одеты в дорогие костюмы. Я не могу отрицать, что молодой парень привлекателен. Как и взрослый мужчина. Вито красивый, его улыбка достигает глаз, а в волосах проседь. Я замечаю, что молодой парень поднимает руку и ослабляет узел галстука. Такой незаметный жест заставляет меня понять, что я не одинока во всей этой ситуации. Дино так же взбешен, как и я.

Это отчасти успокаивает меня.

Вито делает шаг ко мне, подталкивая вперед своего сына.

– А это, должно быть, Алехандра. – Вито берет мою безжизненную руку и целует ее. Он смотрит на своего сына. – Lei è così piccola. (прим. пер. с итал.: – Она такая крошечная)

Дино смотрит на меня, в его карих глазах пляшут искорки. Он вытягивает руку и терпеливо ждет, когда я вложу свою руку в его, в отличие от своего отца, который сделал все по своему усмотрению. Неуверенно подаю руку, и его улыбка расширяется, ослепляя меня.

– Пожалуйста, простите моего отца, он не хотел быть грубым, он лишь сказал, что ты такая маленькая. Крошечная.

Я знаю это. Мы с сестрами унаследовали фигуру и цвет кожи от мамы. Я думаю, что многие считают меня симпатичной, ростом я не больше ста пятидесяти пяти сантиметров, мои волосы густые, прямые, темные и спадают до талии, а глаза карие. Моя мама говорила, что красота – это подарок и ее никогда нельзя использовать, чтобы получить желаемое, я должна оставаться скромной.

Чем ближе Дино подходил, тем сильнее в животе порхают бабочки.

Он на самом деле красивый парень. Высокий, с широкими плечами и узкой талией, высокими скулами, сильным подбородком, полными губами и карими глазами. Его огромная рука укрывает мою, он наклоняется, и его губы прикасаются к коже моих костяшек, мой желудок делает сальто.

Когда он отпускает мою руку, тихо говорит:

– Я вижу, почему твой отец прятал тебя. Самые бесценные сокровища обычно запирают в сейфе.

Я почти слышу, как Мигель фыркает позади меня. Протягивая руку, он представляет себя сам. Рассматривая моего брата, Дино улыбается, пожимая его руку.

– Ты любишь свою сестру.

Утверждение.

Мигель, не соглашаясь и не опровергая сей факт, убирает свою руку. Дино поднимает свои руки в примирительном жесте.

– Я понял. У меня тоже есть сестры. И два брата. – Дино опускает свой взгляд на меня. – Я сделаю все возможное, чтобы она была в безопасности. – Замолкая на мгновение, он делает шаг ближе к Мигелю и тихо бормочет: – Твоя сестра будет в безопасности со мной. – Искоса смотря на меня, он продолжает: – Черт, возможно, однажды она полюбит меня. И когда мы поженимся, мы с тобой будем братьями. Что значит, что ты и твои сестры будете и моими, и будут под моей защитой. Я жизнь отдам, чтобы защитить всех вас.

Я думаю, что таким аргументом Дино расположил Мигеля к себе.

Мы садимся, и пока мой отец разговаривает с Вито, Мигель, решив, что дает Дино свое благословение, обсуждает дела с ним. Я наблюдаю, как Дино ведет себя, и я впечатлена. Она серьезен ровно как и остроумен, буквально сшибая этим Мигеля наповал. Меня совсем не утешает тот факт, что Мигель смеется с Дино.

Это на самом деле происходит.

Я выйду замуж за этого мужчину.

Моя грудь сжимается.

Я не уверена, что готова, но всем на это абсолютно наплевать.

Внезапно поднявшись, Дино поворачивается к нашим отцам и выдает:

– Прошу прощения, джентльмены. Я бы хотел на минутку остаться наедине с Алехандрой. – Он поворачивается ко мне, его губы изгибаются. – Я не уделил ей сегодня должного внимания.

Мигель смотрит на меня, и его взгляд так и пышет одобрением. Мой отец улыбается Дино, а Вито кивает.

– Конечно. Но постарайтесь недолго. Нам еще много чего нужно обсудить.

Поскольку выбора у меня нет, я встаю и поправляю свое черное платье. Дино берет меня под руку, уводя прочь. Мы идем медленно в уютной тишине, и я удивлена, что чувствую себя в полной безопасности рядом с ним. Он открывает дверь, и я захожу внутрь. Затем показывает жестом, чтобы я села у стола, я так и поступаю.

Я всегда делаю то, что мне говорят.

Дино садится и внимательно рассматривает меня.

– Ты и слова не проронила. Ни одного.

Я пожимаю плечами. Что он хочет, чтобы я сказала?

Его взгляд смягчается.

– Я знаю, что все это нелегко. Поверь мне, я взбесился, когда отец сказал мне, что хочет от меня, – он усмехается. – Ну, в смысле, да ладно, мне только двадцать пять. Я не хочу жениться, – по каким-то странным причинам сердце колит, – и думаю, что ты тоже не хочешь этого.

Я нахожу свой голос.

– Я не хочу.

Он тепло улыбается.

– Пожалуйста, даже не стоит щадить мои чувства или типа того.

Я не могу остановиться. Опускаю подбородок, чтобы спрятать улыбку, но он замечает.

– Ты только посмотри. – Он хихикает, прежде чем замолкает. – Ты очень симпатичная, Алехандра. На самом деле красавица.

Мое лицо быстро краснеет, а сердце начинает стучать чаще.

Дино тянется через стол и берет мою руку в свою. Я поднимаю на него взгляд. Он тихо спрашивает:

– Как думаешь, сможешь дать мне шанс? Я бы с радостью попытался. – Он замолкает на мгновение. – Мы должны попытаться.

Он прав. Мы должны.

Могло быть и хуже. Я имею в виду, он симпатичный, обаятельный, забавный, и, кажется, я нравлюсь ему.

Опустив глаза, я сплетаю свои пальцы с его и шепчу:

– Да. – Я с трудом сглатываю. – Я… я хочу попытаться.

Дино поднимается и крепко обнимает меня. Мое удивление отходит в сторону, когда я осознаю, что мне нужен этот комфорт так же, как и ему. Я аккуратно обнимаю его за талию, кладу голову на его грудь, цепляюсь за него для поддержки, находя уют в тихом биении его сердца. Он целует меня в макушку.

– Я знаю, что ситуация далека от идеальной, но думаю, что мы сможем справиться. Мы знаем, какие наши семьи. Мы знаем, чего они ждут от нас. Я хотел бы стать твоим другом. – Он отстраняется. – Я думаю… – он откашливается, – думаю, что мог бы полюбить тебя. Даже думаю, мы могли бы полюбить друг друга.

Мое горло сжимается. Я пытаюсь заговорить, но выходит лишь какой-то хрип. Я опускаю лицо, и по моим щекам бегут слезы.

Я напугана.

Я ненавижу себя за эти слезы. Но Дино так не думает.

Поднимая мой подбородок, он успокаивает меня, целуя в щеку:

– Белла (прим. пер. с итал.: – Красавица), не плачь. Пожалуйста, не плачь. – Прежде чем я понимаю, что происходит, его губы накрывают мои. Так же быстро, как он целует меня, Дино отстраняется, вновь обнимая меня. Я хватаюсь за его рубашку и плачу. – Не переживай, Алехандра. Со мной ты в безопасности.

Его слова успокаивают меня.

Как я и сказала… могло быть намного хуже.

Спустя шесть лет…

Мой живот прижат к матрасу. Пальцы впиваются в мои бедра, удерживая меня на месте. Я часто дышу через нос, борясь с болью. Прикусываю подушку, чтобы предотвратить крик. Я возвращаюсь в воспоминания слов моей бабушки, в то время как мой муж мастурбирует на диванчике, ухмыляясь на мое залитое слезами лицо, пока наблюдает, как его брат меня насилует.

«Чем хуже они обращаются с девочкой, тем обычно больше она нравится им».

Если так считать, то мой муж, должно быть, очень сильно любит меня.

Он, должно быть, любит меня буквально до смерти.

Глава 1

ЮЛИЙ

Феникс, Аризона

– Я лишь говорю, что нам лучше оставаться самим по себе.

Я смотрю на Линг с водительского сиденья и хмурю брови.

– Что это еще за бред про «нас»?

Она закатывает глаза, и это вызывает у меня улыбку. Ее так легко взбесить. Раздражение так и светится на ее лице.

– Мы – партнеры, Юли.

Я кривлю губы.

– Не называй меня Юли.

Приходит ее черед ухмыляться.

– Но это так тебе подходит. – Я стреляю в нее гневным взглядом, а она хихикает. – Ладно, больше не буду называть тебя Юли.

– Или другими своими глупыми прозвищами.

Она кивает, но пытается скрыть свою хитрую улыбочку.

– Или другими моими глупыми прозвищами.

Мы едем в тишине достаточно долгое время, пока Линг не начинает говорить, зевая. Я не виню ее. Мы едем уже два часа, после тринадцатичасового перелета из Сиднея, Австралия. Мы устали. Она прикрывает ладошкой свой рот, пока говорит:

– Итак, где мы остановимся?

Линг работает со мной уже четыре года.

Потеря Твитча сильно сказалась на ней. Она и перед этим была потеряна, но его смерть толкнула ее за край. Она хотела быть как можно дальше от фирмы, как можно дальше от напоминаний о Твитче, не говоря уже о том, что категорически не хотела видеться с Лекси.

Спустя год после смерти Твитча мы с Хэппи закрыли бизнес. У нас не было выбора. После того как ублюдок кинул нас, дела начали угасать. Федералы кружили вокруг нас, наблюдали, подслушивали, прятались за каждым углом. Смерть Твитча привлекла ненужное внимание. И все это больше не стоило того риска.

Засранец. Он испортил все, над чем мы работали. К счастью, денег, которые мы успели заработать, было более чем достаточно.

Черт.

Их было больше чем достаточно, чтобы обеспечить наших детей и детей наших детей. Потом Хэппи взял и продал дом, и все следы Твитча канули в лету. Все, кроме одного.

Маленький ЭйДжей. Антонио Юлий. Антонио Младший. (прим. ред.: имя ЭйДжея на англ. AJ, инициалы от Antonio и Julius).

Я медленно растягиваю губы в улыбке, когда думаю о нем.

Новость о беременности Лекси шокировала нас. Твитч никогда не был настолько неосторожным, и хотя нам нравилась Лекси, честно сказать, я никогда не думал, что она позволит чему-то подобному произойти. Казалось, она держала все под контролем и не была легкомысленной.

Хотя, опять же, Твитч мог обезоружить самых сдержанных людей. Это был его дар.

Линг давно ненавидит Лекси. Ей не надо было говорить этого вслух, но мы все знали, что Линг хотела этого ребенка, думала, что она заслужила этого малыша. На четвертом месяце беременности Лекси попала в больницу.

Я мгновенно подумал о самом худшем.

Хэппи позвонил мне и сказал быстро приехать туда. Так я и сделал. Я сел на первый рейс до Сиднея, и когда приехал, то, что увидел, теперь будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

Лекси выглядела как скелет, будто она не ела месяцами.

Никки сидела возле ее больничной койки, держала за руку и умоляла ее что-нибудь съесть, пока слезы безудержно катились по ее щекам от страха за подругу.

Мы все были напуганы.

Хэппи повернулся ко мне и прошептал:

– Ребенок не выживет.

Заявление. Не вопрос. Его слова были утверждением.

Я уверен, что мы все думали об этом, но услышать эти слова вслух было чем-то иным. Чем-то настоящим. Во мне что-то перевернулось. Я не собирался позволить этому произойти.

Этот ребенок был последним следом моего лучшего друга.

Поэтому я остался. Я сидел возле больничной койки целый месяц, уходя только чтобы сходить в душ или переодеться. И все это время я говорил о Твитче, и хотя глаза Лекси по-прежнему оставались пусты, ее внимание было на мне. После недели, когда ее кормили через трубку, а я в это время бесперебойно болтал, она начала есть вновь.

На следующей неделе Лекси заговорила. Она повернулась ко мне, ее изможденное лицо отдалось резкой болью в моей груди. Ее голос был хриплым, положив руку на живот, она спросила:

– Ты когда-нибудь встречал его маму?

Я покачал головой.

– Нет, крошка. Она была плохой матерью, и я рад, что никогда ее не видел.

Она сглотнула и сморгнула слезы. Лекси крепче вцепилась в свой животик, ее пальцы сжали материал ночнушки.

– Я тоже плохая мать.

С тяжестью на сердце я наблюдал, как слезы катились по ее щекам.

– Ты хочешь этого ребенка?

Она открыла рот, но слова так и не вышли. Несколько раз повторив шёпотом, она, наконец, выдавила из себя:

– Не знаю.

Существовал прекрасный способ узнать, хочет ли она ребенка. Это было жестоко, но мне нужно было сделать это. Я должен был узнать. Я тихо произнес:

– Ладно, слушай, я знаю одного парня, я поговорю с ним.

Лекси моргнула.

– Что?

Я пожал плечами.

– Я не осуждаю тебя, Лекси. Знаю, что по сроку уже поздно, но, как и сказал, я знаю нужных людей… – Я положил свою руку на ее. – Сделают так, будто этот ребенок никогда и не существовал.

Она отстранилась от меня, будто мои слова обожгли ее. Ее грудь тяжело вздымалась, выражение лица стало ожесточенным, глаза дикими, и Лекси совершенно спокойно прошептала:

– Так, будто ребенок никогда и не существовал?

Тогда-то я мог улыбнуться. Я хотел, но не стал. Вместо этого, приподняв бровь, ответил:

– Ну, или отдадим на усыновление. Как угодно.

Обняв себя покрепче, она выдохнула:

– Нет. – Затем громче произнесла: – Нет! Это мой ребенок. – Затем опять тише, но в тысячу раз болезненнее: – Это мой ребенок. Наш ребенок. Этот малыш все, что у меня от него осталось.

Этого было достаточно. Я вытянул руку и приподнял ее подбородок, чтобы Лекси встретилась со мной взглядом.

– Докажи, что хочешь этого ребенка. – Ее взгляд смягчился, и я увидел в нем страх. Но насколько я знал, страх был лучше отрицания. Я легонько покачал ее подбородок. – Тебе нужно жить. Если не для себя, то для ребенка. Этот ребенок – дар, но тебе необходимо заслужить его, Лекс. Я понимаю, что Твитча нет рядом, но этот малыш нуждается в тебе.

От упоминания о моем лучшем друге, Лекси потеряла ту крошечную силу, которую поднакопила. Она тихо захныкала, ее тело стало вялым под моим прикосновением. Я решил надавить сильнее.

– У твоего малыша не будет папочки. Ему нужна его мамочка. – Я отпустил ее, и Лекси упала обратно на подушки своей стерильной, неудобной больничной койки. Ее тихий, душераздирающий плач был ножом в моем сердце, потому что я понимал, что у нее просто нет энергии плакать сильнее. Я попытался подбодрить ее. – Можешь это сделать, Лекс? Сможешь ухаживать за собой, убедиться, что у твоего малыша есть человек, на которого можно положиться?

Внезапно она подняла на меня взгляд, устало моргнула и тихо спросила:

– Думаешь, это мальчик? – Свободной рукой она начала поглаживать крошечную выпуклость на животе. – Я тоже думаю, что это мальчик. Как только узнала о беременности, сразу так подумала.

Я принял это за хороший знак. Ни одна женщина, настроенная на аборт, не хотела бы говорить о таких вещах. Я тепло улыбнулся ей.

– Я так думаю, крошка. У тебя в животе маленький мальчишка. – Моя улыбка превратилась в ухмылку. – И зная Твитча и его упертость, ребенок будет его копией. Бедный малыш, у него даже выбора не было.

Намек на улыбку осветил лицо Лекси.

– А если это девочка?

Я щелкнул языком.

– Мне тебя жаль, женщина. Если внутри растет малышка, которая хоть вполовину так красива, как ее мама… – Я отклонился на спинку стула и тяжело выдохнул, качая головой. – Черт. Этого достаточно, чтобы свести с ума. Повезло, что Твитч не будет провожать ее на первое свидание.

В ту секунду, как слова вылетели из моего рта, я хотел забрать их назад. Проглотить, пока они все еще висели в воздухе. Мой желудок сжался, страх наполнил меня. Я чувствовал себя первоклассным ублюдком.

Но, к моему удивлению, полуулыбка Лекси превратилась в настоящую улыбку, которую я не видел с тех пор, как Твитч умер. Она рассмеялась, прежде чем вздохнула.

– Так приятно говорить о нем. Все кругом так боятся проронить хоть слово о нем. Иногда я думаю, он плод моего воображения.

Я скривил губы.

– В разговорах об умершем нет ничего страшного.

Она вытянула ко мне дрожащую руку, я на полпути встретил ее, нуждаясь в этом внезапном контакте. Мы какое-то время оставались в таком положении, пока ее пальцы не сжали мои.

– Юлий?

Мой голос был скрипучим от усталости, я моргнул, затем спросил:

– Что, крошка?

Ее слова, произнесенные шепотом, звучали больше как просьба, а не как вопрос:

– Ты убедишься, что малыш узнает о нем? Все хорошее?

И в этот момент я убедился, что с Лекси все будет хорошо. Камень упал с плеч.

– Да, Лекс. Я смогу это сделать.

– Земля вызывает Юлия. Прием? Кто-нибудь есть тут? – голос Линг возвращает меня в настоящее.

– Что?

Ее идеальная бровка приподнимается.

– С тобой все хорошо? Может, нам стоит найти ближайший мотель, чтобы переночевать.

Я качаю головой.

– Нет, все в порядке. Просто застрял в своих мыслях.

Сарказм так и льется из нее:

– Опасное место пребывания.

Я смеюсь.

– Даже не представляешь насколько, девочка.

Сконцентрироваться на дороге, когда ты устал, – сложно. А еще сложнее сконцентрироваться, когда ощущаешь наманикюренные ноготки, которые ползут вверх по твоей ноге. Я низко предупреждающе рычу:

– Линг.

Она угрюмо отвечает, надувшись:

– Я голодна.

Я беру ее руку и кладу на ее собственную ногу. Затем бормочу:

– Там, куда ты сейчас смотрела, есть нечего.

Я слышу в ее голосе улыбку, когда она низко и соблазнительно произносит:

– Думаю, я знаю, что может удовлетворить меня.

Я вздыхаю и качаю головой, молясь богу, что она не заметила, как я возбудился.

Нравится мне это или нет, Линг красивая женщина. Трахнутая на всю голову, но красивая.

Вздыхая, она переводит взгляд на окно и тихо возникает:

– Ты никогда не хочешь со мной играть.

Я удивленно смеюсь.

– Прошло четыре года, и ты до сих пор не поняла это. Я не гажу там, где ем, Линг. – Я смотрю на нее. – Кроме того, я не играю в те самые твои игры.

Ее миндалевидные карие глаза находят мои, и хотя она не улыбается, ее глаза делают это за нее.

– Что? Ты никогда не желал поднять руку на женщину? Заставить ее почувствовать, как сильно ты хочешь этого? Даже если она не хочет отдаваться тебе, ты берешь ее силой?

Мы останавливаемся на красный, я пытаюсь не закатить глаза на наивные слова такой же наивной женщины. Делаю вид, что задумываюсь.

– Это, знаешь ли, звучит… хммм… как же это слово? – Мое выражение лица проясняется, когда я выдаю: – О точно. Изнасилование.

Она отмахивается от моих слов, ее черные волосы длиной до плеч покачиваются в такт, и Линг издает звук, который дает понять мне, что я глупенький.

– Ой, да ладно. Все по согласию, и ты это знаешь.

Светофор загорается зеленым, и мы вновь едем.

– Что бесит тебя больше? Что я не интересуюсь этим, или что я не плохой парень, какими ты представляешь всех парней?

– Юлий, – начинает она, – это не про то, как быть плохим парнем. – Ее голос ласковый. – Я могу за ночь из любого хорошего паренька сделать плохого.

Это не хитрость и не гордость. А звучит как предостережение на губах опасной женщины. Хищницы. И, кажется, она устала от собственной игры.

Я редко чувствую жалость к Линг, но сейчас один из таких моментов.

Мы едем в тишине, останавливаемся только на заправке, прежде чем добираемся до места ночевки. В мотеле тихо, как и должно быть в три утра. Когда мы заходим внутрь, молодой парень, услышав звук колокольчика над входной дверью, приближается к нам.

– Чем могу помочь?

Медленная, жадная улыбка растягивается на губах Линг, и ее взгляд загорается.

– Ой, ой, какой экземпляр. Какой высокий паренек.

Мальчишка не отрывает глаз от Линг и с трудом сглатывает, его кадык неловко подпрыгивает. Она все только усложняет, когда специально напоказ облизывает свои вишневые губки. По взгляду паренька я понимаю, о чем он думает, – такие же ли эти губки на вкус, как и на вид.

Так и есть.