Текст книги "Все впереди"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Внезапно я почувствовала тепло солнечных лучей на лице; солнце проникло сквозь ветви и листву большой яблони, и я поднялась с массивной кованой скамьи, на которой сидела. Поняв, что наступил новый день, я пошла обратно к дому.

Была пятница, первое июля, и я не могла понапрасну тратить время. Я запланировала особый уик-энд для Эндрю, Джейми и Лиссы, а также для моей свекрови, которая приехала навестить нас из Англии, как она делала каждый год. В понедельник, четвертого июля, мы устраиваем большой летний праздник.

2

Приближаясь к дому, я невольно подумала о том, что он прекрасно выглядит, сияя белизной в ярких лучах утреннего солнца на фоне зеленой листвы разных оттенков и голубого неба цвета барвинка.

Мы с Эндрю влюбились в «Индейские лужайки» в тот же момент, как увидели это имение, хотя в то время оно не называлось «Индейские лужайки», оно вообще никак не называлось.

Как только мы приобрели это имение, первым делом мне захотелось устроить его крещение с помощью бутылки хорошего французского шампанского, что вызвало удивление у Эндрю. Джейми и Лисса, в свою очередь, были озадачены моими действиями, не понимая, что происходит, пока я им не объяснила про корабли, про то, как их спускают на воду и крестят точно таким же образом.

– А почему нельзя и дом? – спросила я, и они радостно засмеялись, полностью принимая мою затею. Настолько, что потребовали для себя бутылку «Вдовы Клико», чтобы разбить ее о водосточную трубу, как это сделала я, но Эндрю немедленно положил этому конец.

– Одной бутылки хорошего шампанского в сточную канаву достаточно для одного дня, – язвительно заметил он, но, не выдержав, первый рассмеялся своей шутке.

Я изобразила возмущение, но не смогла сдержать улыбки и принялась утихомиривать близнецов, пообещав им немного кагора, чтобы они могли произвести крещение на следующий день.

Что касается названия, я выбрала его из местных преданий, по которым сотни лет тому назад на лугах, находящихся у подножия холма, где стоит наш дом, жили индейцы. И часто, стоя на вершине холма и глядя вниз на лужайки, я слегка прикрывала глаза и, щурясь на солнце, могла различить скво из племени пекотов, их воинов и детишек, сидящих у входов в вигвамы, и коней, стреноженных неподалеку от котлов, в которых на кострах варилась пища. Я почти ощущала резкий запах дыма, слышала голоса и смех, ржание лошадей и удары их барабанов.

Возможно, у меня слишком развито воображение, но это сильный образ, и он не исчезнет. Кроме того, мне очень нравилось думать, что моя семья живет на земле, избранной много веков тому назад коренными американцами, которые, без сомнения, оценили ее поразительную красоту, как мы ценим ее сейчас.

Мы нашли этот дом почти случайно. Нет, это не совсем верно, если оглянуться назад. Это дом нас нашел. Во всяком случае, я в это верю и не думаю, что когда-нибудь переменю свое мнение. Он потянулся к нам, как живое существо, и когда мы впервые переступили его порог и вошли в приятную прихожую с низким потолком, я сразу же поняла, что дом будет нашим. Как будто он ждал нас, чтобы образовать с нами одно целое, ждал нас, чтобы снова стать счастливым. И это произошло. Все, кто приезжал к нам в гости, ощущали атмосферу спокойствия и счастья, царящую здесь, теплое и гостеприимное чувство, пронизывающее все кругом и охватывающее каждого в тот момент, когда он входил в парадную дверь.

Но в июне 1986 года я и не представляла, что мы наконец найдем дом своей мечты и, по правде говоря, дом вообще. Мы так долго искали загородный дом для отдыха, и без всякого успеха, что почти потеряли надежду вообще найти подходящее место, куда можно было бы сбегать из Нью-Йорка. Дома, которые мы осмотрели в разных частях Коннектикута, были либо слишком маленькие и убогие, либо слишком большие, слишком роскошные и чрезмерно дорогие. Или такие обветшалые, что для того, чтобы сделать их обитаемыми, пришлось бы вложить целое состояние.

В тот запомнившийся нам уик-энд мы с Эндрю ездили к друзьям в Шерон, в малознакомый нам район. Мы взяли с собой Джейми и Лиссу на пикник в Медж Понд, на городской пляж с травянистым берегом, который тянется вдоль узкой песчаной полоски, за которой видна серебристая гладь воды.

Позже, когда мы собирались вернуться в Шерон, мы случайно повернули не в ту сторону и, совсем заблудившись, ехали по нескончаемой дороге вокруг холмов, возвышающихся над озером. Когда мы сделали полный круг, стараясь выехать на то место, откуда повернули, мы неожиданно оказались в тупике перед домом.

По ошибке мы свернули на широкий извилистый подъездной путь, приняв его за боковую дорогу, которая должна была нас привести, как мы полагали, обратно на Сорок первое шоссе. Пораженный, Эндрю заглушил мотор. Заинтригованные видом этого дома, мы посмотрели на него, потом друг на друга, обменявшись понимающими взглядами. И хором воскликнули что-то восторженное насчет его очарования, которое просматривалось сквозь досадные признаки запущенности и обветшалости, которые были повсюду.

Он был обшит белой вагонкой, имел благородные, плавные очертания и выглядел очень живописно, поднимаясь вдоль дороги, ведущей на вершину холма. Вокруг раскинулась рощица темно-зеленых сосен и очень старых искривленных кленов с огромными, широко раскинувшимися ветвями. Это был один из тех колониальных домов, которые часто встречаются в Коннектикуте, и он излучал такое добросердечие и приязнь, что мы не могли оторвать от него зачарованных взглядов.

– Какой позор, что никто не заботится о таком красивом старом доме! Никому нет дела до того, что краска на нем облупилась, – пробормотал Эндрю и, открыв дверь, вышел из машины. Попросив Дженни, нашу английскую няню, оставаться вместе с детьми в машине, я быстро последовала за мужем.

Я не могу объяснить, каким образом, и конечно же вопреки всякой логике, казалось, дом манил нас к себе, притягивал, и мы поспешно бросились к парадному входу, заметив рядом медный дверной молоток. Эндрю ударил молотком в дверь, а я в это время заглянула в одно из мутных окон.

Хотя внутри было темно, мне удалось различить какую-то мебель, покрытую пыльными чехлами, и стены, оклеенные выгоревшими обоями с рисунками из розочек. Там не было признаков жизни, и, конечно, никто не вышел на настойчивый стук Эндрю.

– Выглядит полностью безлюдным, Мэл, как будто там не жили уже годы, – сказал он и через мгновение спросил: – Как ты думаешь, может быть, он продается?

Он положил мне руку на плечо; мы пошли обратно к машине, и я сказала:

– Надеюсь, что да…

Я почувствовала, как мое сердце на мгновение перестало биться при мысли, что он действительно может продаваться.

Через несколько минут, когда мы уезжали от этого дома по подъездному пути, я внезапно заметила старую, пострадавшую от непогоды сломанную деревянную табличку. Я указала на нее Эндрю, и он тут же заглушил мотор. Я открыла дверь, выскочила наружу и побежала по газону, чтобы рассмотреть ее.

Прежде чем я добежала до сломанной таблички, в глубине души уже знала: на ней будет написано, что дом продается. И я была права.

В течение последующих нескольких часов нам удалось найти обратный путь в Шерон, разыскать контору агента по торговле недвижимостью (это оказалась женщина), договориться с ней обо всем, а затем вместе с ней снова поехать к старому белому дому на холме, причем всю дорогу мы были настолько взволнованы, что почти не могли разговаривать друг с другом, не осмеливаясь надеяться, что дом достанется нам.

– У него нет названия, – заметила Кэти Сендз, агент по торговле недвижимостью, вставляя ключ в замок и открывая парадную дверь. – Это место всегда называлось усадьбой Вейнов. Вот уже почти семьдесят лет.

Мы всей толпой вошли в дом.

Джейми и Лисса находились под бдительным присмотром Дженни. Я взяла на себя Трикси, нашего маленького пса, и мы двинулись, прислушиваясь к объяснениям Кэти, по коридору, который, как заметил Эндрю, напоминал до некоторой степени елизаветинский.

– Напоминает мне внутренней отделкой архитектуру эпохи Тюдоров, – пояснил он, восхищенно оглядываясь по сторонам. – На самом деле он похож на галерею Пархэм, – добавил он, бросив взгляд в мою сторону. – Ты помнишь Пархэм, Мэл? Этот восхитительный старый дом в тюдоровском стиле в Суссексе?

Я утвердительно кивнула, улыбнувшись при воспоминании о замечательном двухнедельном отдыхе в Англии в прошлом году. Для нас это был словно второй медовый месяц. Проведя неделю с Дианой в Йоркшире, мы оставили ей близнецов и уехали на несколько дней вдвоем.

Кэти Сендз была из местных, родилась здесь и выросла и была источником всевозможной информации, в частности, о предыдущих владельцах – на протяжении двух веков в общей сложности. По ее сведениям, только три семьи владели этим домом с момента его постройки в 1790 году до настоящего времени. Это были Додды, Хобсоны и Вейны. Старая миссис Вейн, которая раньше была Хобсон, родилась в этом доме и продолжала в нем жить, выйдя замуж за Сэмюэля Вейна. Овдовев и достигнув возраста восьмидесяти восьми лет, обладая слабым здоровьем, она была вынуждена, в конце концов, отказаться от независимости и переехать к дочери в Шерон. И поэтому два года назад она выставила на продажу свой дом, в котором прожила всю жизнь.

– А почему его не купили? С ним что-то не в порядке? – спросила я с беспокойством, посмотрев на Кэти одним из тех острых, пронзительных взглядов, которым я так хорошо научилась от матери много лет тому назад.

– Нет, с ним все в порядке, – ответила Кэти Сендз. – Он просто стоит несколько в стороне от наезженной дороги, слишком далеко от Манхэттена для тех, кто ищет себе загородный дом. И он слишком большой.

Мы с Эндрю довольно скоро поняли, почему агент по продаже недвижимости назвала этот дом большим. В действительности он был огромным. Однако в нем была некая компактность, он не был таким размашистым и вытянутым, как казалось снаружи. Хотя в нем было больше комнат, чем нам на самом деле было нужно, это был аккуратный дом, как я бы его назвала, была естественная плавность линий в его планировке. В нижнем этаже комнаты выходили на длинную галерею, вверху – на центральную лестничную площадку. Поскольку внутренняя часть дома была очень старой, в ней была подлинная оригинальность – прогнувшиеся полы, скошенные потолки, перекошенные балки. В некоторых окнах были вставлены стекла старинного дутья прошлого века, в доме было десять каминов, восемь из которых находились в рабочем состоянии, сказала нам Кэти в тот день.

В общем и целом дом был в некотором смысле находкой, и мы с Эндрю поняла это. Неважно, что он находится дальше от Нью-Йорка, чем нам хотелось бы. Как-нибудь мы привыкнем к таким поездкам, утешали мы друг друга в тот день. Мы с Эндрю влюбились в эту усадьбу, и к концу лета она стала нашей.

Весь остаток 1986 года мы провели в трудах, приводя в порядок наши новые владения, ночуя под открытым небом и наслаждаясь каждым мгновением уходящего лета. К осени этого года наши дети стали настоящими деревенскими эльфами, практически живя на улице, а Трикси азартно охотилась на белок, кроликов и птиц. Что же касается меня и Эндрю, мы чувствовали большое облегчение, сбежав от напряженности городской жизни и от стрессов, которых у него на работе было предостаточно.

В конце концов весной 1987 года мы смогли по-настоящему переехать в дом, и тогда мы принялись осваивать территорию и планировать сады, лужайки и огороды вокруг дома. Это сам по себе большой труд, столь же увлекательный, как и приведение дома в порядок. Нам с Эндрю нравилось работать с Анной, садовницей, которую мы наняли, и Эндрю обнаружил, что у него есть способности к садоводству и огородничеству, чего он никогда не подозревал. Казалось, растения, за которыми он ухаживал, очень быстро растут, и за короткое время у нас появились розарий, грядки с овощами и чудесный сад.

Понадобилось не много времени, чтобы мы поняли, насколько мы были мудры, покинув город, и по мере того как проходили недели и месяцы, мы все больше влюблялись в этот замечательный уголок Кеннектикута.

…В данный момент, пройдя сквозь застекленную террасу и оказавшись на длинной галерее, я остановилась на мгновение, наслаждаясь благородным покоем нашего дома.

Солнечный свет вливался в прихожую из многих комнат, и в теплом июльском воздухе в летучих осколках бриллиантового света дрожали тысячи пылинок. Внезапно изумительно красивая, словно усеянная драгоценными камнями, бабочка порхнула мимо меня и застыла над вазой срезанных цветов на столе в центре галереи.

Я затаила дыхание, жалея, что у меня под руками нет холста и красок и я не смогу сохранить невинную красоту этой сцены. Но все это находилось в моей мастерской, и пока я сбегала бы туда и вернулась, бабочка, без сомнения, улетела бы. Поэтому я продолжала стоять, любуясь ею.

Когда я наслаждалась спокойствием раннего утра, думая о том, какая я счастливая, потому что у меня все это есть, я не могла знать, что вскоре моя жизнь глубоко и бесповоротно изменится.

Я не знала тогда, что именно этот дом спасет меня от саморазрушения. Он станет моим раем, моим убежищем от всего мира. И в конце концов он спасет мне жизнь.

Но поскольку в тот момент я ничего этого не знала, то беспечно шла по галерее в кухню, радостно думая о предстоящем празднике. Моей беззаботности и оптимизму относительно моей жизни и будущего можно было только позавидовать.

Машинально я включила радио и стала слушать утренние новости, делая себе гренки к кофе, который я сварила себе раньше. Я изучала длинный список домашних дел, составленный мной накануне, и мысленно планировала свой день. Затем, доев гренок, я побежала наверх, чтобы принять душ и одеться.

3

У меня рыжие волосы, зеленые глаза и примерно две тысячи веснушек. Я не думаю, что я уж такая хорошенькая, но Эндрю со мной не согласен. Он всегда говорит мне, что я прекрасна. Но ведь у каждого свое представление о красоте, так он мне сказал, но, в любом случае, я должна признать, что он предубежден.

Я знаю только одно: я бы хотела, чтобы у меня не было этих противных веснушек. Если бы только моя кожа была чистой и белой, как лилия, я смогла бы смириться со своей яркой окраской. Непослушная копна красновато-коричневых волос принесла мне за многие годы множество прозвищ: самые популярные были Рыжик, Морковка, Огонек, но ни одно из них мне не нравилось. По правде говоря, как раз наоборот, я их ненавидела.

Поскольку я всегда относилась с презрением к маминым заботам о собственной внешности, я приучила себя не быть тщеславной. Но я подозреваю, что в глубине души я тщеславна, и в такой же степени, как она, если уж говорить правду. Но я утешаю себя тем, что большинство людей тщеславны, очень много внимания удаляя своей внешности и одежде и заботясь о впечатлении, которое они производят на окружающих.

Теперь, приняв душ и одевшись в трикотажную майку и белые шорты, я стояла перед зеркалом, разглядывая себя и делая гримасы своему изображению. Я обнаружила, что время, проведенное вчера в саду без шляпы, не прошло даром: число моих веснушек увеличилось в десять раз.

Несколько кудряшек вились у меня на висках и около ушей, я пригладила их мокрой рукой, мечтая о том, чтобы я была светлой воздушной блондинкой. По моему мнению, окрас слишком живой, а глаза неестественно зеленые. Свою масть я унаследовала от папы; не могло быть никаких сомнений, чья я дочь. У нас были одинаковые глаза и волосы. Заметьте, что с возрастом его волосы слегка поблекли, хотя раньше они были такие же яркие, как мои, и глаза у него не такие ярко-зеленые, как были раньше.

Я думаю, одно из преимуществ пожилого возраста это то, что все понемногу сглаживается. Я все время говорю себе, что стану похожей на несравненную Кэтрин Хэпберн, когда мне будет семьдесят лет. «Будем на это надеяться», – обычно замечает Эндрю, когда я признаюсь в этом несколько тщеславном желании. Однако, видимо, я чересчур самонадеянна: какая женщина, рыжая или нет, не мечтала бы иметь столь безупречный вид, как эта кинозвезда.

Зачесав назад волосы, я перехватила их резинкой, завязала белой лентой в конский хвост и побежала вниз по лестнице.

Мой маленький кабинет, в котором я работала с бумагами и вела домашние счета, находился в задней части дома, и его окна выходили на огород. Усевшись за широким старомодным письменным столом, который мы нашли в местном актикварном магазине Крикет-Холл, я подняла трубку телефона и набрала свой нью-йоркский номер.

На третий звонок ответила бодрым английским «хэлло» моя свекровь.

– Это я, Диана, – сказала я. – Доброе утро.

– Доброе утро, дорогая, как ты там? – осведомилась она и, не ожидая ответа, продолжала: – Здесь в городе ужасно жарко.

– Могу себе представить. У нас в Коннектикуте такая же жара. Могу только поблагодарить Бога за кондиционер. Кстати, как там мои сорванцы?

Она засмеялась:

– Божественно. Я не могу тебе не сказать, как я рада побыть с ними пару дней. Спасибо тебе за это, Мэл. Это так мило и тактично с твоей стороны – дать мне возможность с ними поближе познакомиться таким образом.

– Они вас любят, Диана, и обожают быть с вами, – ответила я, совсем не покривив душой. – Что вы собираетесь сегодня с ними предпринять?

– Я веду их в Музей естественной истории после завтрака. Ты ведь знаешь, как они относятся к животным, и в особенности к динозаврам. Потом я думаю заехать домой для легкого ланча, потому что в квартире очень хорошо и прохладно. Я обещала взять их в магазин после дневного сна. Мы собираемся покупать игрушки.

– Не балуйте их, – предупредила я ее. – Известны случаи, когда не способные ни в чем отказать внукам бабушки порой тратят огромные деньги. Если они, например, приезжают в гости на праздники.

Диана засмеялась, и помимо ее смеха я услышала громкие рыдания моей дочери. Затем Лисса закричала пронзительно:

– Нэнни! Нэнни! Джейми разбил мою вазу, и золотая рыбка упала на ковер. Она умирает! – Рыдания стали громче, более драматичными.

– Я нечаянно! – закричал Джейми.

Моя свекровь замолчала, без сомнения, отвлеченная этим внезапным взрывом эмоций вокруг нее, затем она воскликнула:

– О, Боже, подожди минуту, Мэллори, рыбка задыхается. Я думаю, мне нужно взять стакан воды и положить туда рыбку. Одно мгновение! – С этими словами она положила трубку рядом с телефоном, и мне были слышны голоса моих детей.

Джейми жалобно кричал:

– Прости меня, Лисса!

– Возьми трубку и поговори с мамой, – услышала я голос Дианы из глубины комнаты, звучащий решительно и по-деловому. – Она ждет, чтобы поздороваться с тобой, дорогая. Давай поговори с мамой, Лисса, категорическим тоном скомандовала моя свекровь.

Через мгновение тоненький несчастный голосок послышался в трубке:

– Мамочка, Джейми убил мою рыбку. Бедная маленькая рыбка.

– Нет, я не убивал! – что есть силы закричал Джейми.

– Не плачь, дорогая, – попыталась с успокоить Лиссу. – Я уверена, что твоя золотая рыбка не умерла. Я убеждена, что она жива и здорова у Нэнни в стакане с водой. Как получилось, что ваза разбилась?

– Это Джейми ее разбил! Он стучал по ней ложкой, и вся вода вместе с моей маленькой рыбкой вылилась из нее.

В глубине комнаты Джейми снова закричал:

– Прости меня!

Лисса сказала:

– Он сильно стучал, мамочка. Он плохой, он хотел напугать Свеллен.

– Свеллен? – переспросила я. – Что это за имя?

– Это означает Сью-Эллен, – продолжила уже Диана, взяв трубку у моей дочери. – Я подозреваю, что ваза была уже с трещиной, Мэл. Во всяком случае, рыбка жива и плещется, я хотела сказать, плавает в одной из твоих кастрюль из пирекса. Позже я куплю для нее вазу в зоомагазине, там же, где я вчера купила эту рыбку. И тогда она будет совсем счастлива.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, и незачем покупать новый аквариум, – сказала я. – У меня в шкафу, где я держу посуду, есть подходящая ваза для рыбки.

– Спасибо за совет, Мэл. Джейми хочет с тобой говорить.

Трубку взял мой сын.

– Мам, я не нарочно это сделал, честно. Я не делал этого! Я не делал! – закричал он.

– Нет, ты сделал это! кричала Лисса.

Должно быть, она стояла сзади Джейми, я очень ясно ее слышала.

– Я уверена, что ты не хотел ее разбивать, дорогой, – не повышая голоса, ответила я. – Скажи Лиссе снова, что ты сожалеешь, и поцелуй ее. Тогда все будет в порядке.

– Хорошо, мам, – пробормотал мальчик.

Поскольку в его голосе все еще слышались слезы, я попыталась его успокоить.

– Я люблю тебя, Джейми.

– Я тебя тоже люблю, мам, – ответил он более бодрым голосом, и трубка со стуком упала на стол.

– Джейми, попроси Нэнни подойти к телефону! – воскликнула я и повторила это несколько раз, но безрезультатно.

Я уже собиралась повесить трубку, когда Диана, в конце концов, снова взяла трубку.

– Я думаю, снова наступил мир, – со смехом сказала она. – О, Боже, мне кажется, я поспешила, Мэл!

Хлопнула дверь, затем послышался лай Трикси.

– По-моему, Дженни вернулась с прогулки с собакой, – сказала я.

– Совершенно верно. И мне лучше пойти готовить завтрак для нашей маленькой компании, а затем собираться в музей. Серьезно, Мэл, они совсем помирились. Они поцеловали друг друга, а Сью-Эллен благополучно плавает в новой вазе. – Она снова засмеялась. – Я уже забыла, что такое общество шестилетних. А может быть, я просто стара, чтобы с ним управляться.

– Вы стары! Никогда! И как вы помните, их маленькие размолвки никогда не длятся долго. Вообще-то они очень дружат, как большинство близнецов.

– Да, я это знаю.

– У меня куча домашних дел, Диана, и я должна за них приниматься. Поговорим вечером. Желаю удачного дня.

– Конечно, поговорим, и не слишком загружай себя, Мэл, дорогая. Пока.

Пока моя рука все еще лежала на трубке, я задумалась о моей свекрови.

Диана была нежной и заботливой женщиной, способной по-настоящему любить, и мы всегда сожалели, что она не вышла замуж после смерти отца Эндрю в 1968 году, когда она была еще молодая – ей было только сорок восемь лет. У Майкла Кесуика, ничем никогда не болевшего, внезапно случился инфаркт, ставший для него фатальным.

Майкл и Диана, которые были рядом из Йоркшира и после университета переехали жить в Лондон, были влюблены друг в друга с детства. Они рано поженились, и Эндрю родился через два года после свадьбы. Это был идеальный брак вплоть до дня безвременной смерти Майкла.

Однажды Диана сказала мне, что она мало встречала в жизни настоящих мужчин, и никто из них не мог сравниться с Майклом.

– Зачем довольствоваться вторым сортом? – сказала она мне как-то во время одного из наших доверительных разговоров.

В другой раз она сказала, что, скорее, предпочитает оставаться одна, чем иметь дело с мужчиной, который не отвечает ее требованиям, проигрывает при сравнении с Майклом.

– Я бы все время мысленно критиковала его, и это было бы несправедливо по отношению к бедняге, – сказала она. – Оставаясь одна, я независима, сама себе хозяйка и, следовательно, делаю, что хочу и когда хочу. Если мне взбредет в голову, могу приехать в Нью-Йорк, чтобы повидать вас. Могу работать допоздна все дни недели, если я этого захочу, и могу уехать в Йоркшир, когда пожелаю. Или внезапно отправиться во Францию для закупок антиквариата. Я не должна ни перед кем отчитываться, я независимый, самостоятельный человек, и поверь мне, Мэл, мне так действительно лучше.

В тот день я ее спросила, был ли Майкл ее единственной любовью, или же она еще влюблялась. Она пробормотала что-то и отвернулась. Заинтригованная тем, что она покраснела, хотя и совсем слегка, и быстро замолчала, я не стала настаивать и повторять свой вопрос. После мгновенного колебания она снова повернулась ко мне лицом. Она посмотрела мне в глаза, и я еще раз оценила ее честность и прямоту, на которые и рассчитывала. С ней всегда было понятно, как себя вести, и это было важно для меня.

Очень медленно и очень мягко она сказала:

– Единственный человек, которым я хоть как-то серьезно интересовалась и к которому меня сильно влекло… не свободен. Очень давно разошелся с женой, но не разведен. Бог знает, почему. А это нехорошо. Я имею в виду, что для меня было бы невозможно иметь связь с мужчиной, который по закону связан с другой женщиной, хотя в настоящее время и не живет с ней. На самом деле, это неприемлемо и не имеет будущего.

Она немного ссутулилась и покачала головой:

– Много лет назад я пришла к выводу, что мне гораздо лучше жить одной, Мэл. И что бы ты ни думала, я счастлива. Я в полном согласии сама с собой.

Тем не менее, мне иногда приходило в голову, что у Дианы бывают моменты глубокой грусти, острого одиночества. Но Эндрю со мной не согласен.

– Только не у мамы! – воскликнул он, когда я впервые поделилась с ним своими мыслями. – Она занята больше, чем балерина, которой одной приходится танцевать все партии в «Лебедином озере». До шести она работает у себя в антикварном магазине, составляя каталог антикварных товаров и управляя своим персоналом; то и дело она летает в Париж, чтобы купить мебель или картины по первому сигналу. Я не говорю уже об обедах и победах над роскошными клиентами, а также о заботах о нашем семействе. А еще ее жизнь в Йоркшире – она всегда спешит туда, чтобы убедиться, что старинное имение не развалилось. – И многозначительно покачав головой, он заключил: – Маме одиноко? Никогда. Она последний человек на свете, который почувствует себя одиноким.

И тут я подумала, что, быть может, она всегда так безумно занята, чтобы не замечать своего одиночества, а может быть, даже смягчить его. Но этого я не сказала Эндрю. В конце концов, он ее сын, ее единственный ребенок, и он должен ее лучше знать. И все же за эти годы я замечала временами на лице Дианы тоскливое выражение, тень печали в ее глазах. Может быть, тоска по Майклу? Или по той любви, которая была ей не вполне доступна? Я не знала, и у меня никогда не хватало духа об этом с ней заговорить.

Я подскочила в кресле, когда Нора внезапно влетела в мой кабинет. Испуганно выпрямившись, я в изумлении глядела на нее.

– Извините, что опоздала, Мэл! – воскликнула она, падая в кресло напротив моего письменного стола.

Несмотря на изящную фигуру и маленький рост, ей удавалось производить много шума.

– Уф-ф! Ну и жара сегодня! Настоящее пекло! – Она энергично обмахнулась ладонью и улыбнулась мне.

Глаза ее широко раскрылись, когда она увидела выражение моего лица.

– О, простите, я вас испугала, когда вошла?

Я кивнула головой.

– Испугали. Но, надо заметить, что я была за тысячи миль отсюда. Грезила.

На лице Норы появилось недоверчивое выражение. Сузив глаза, она издала короткий смешок.

– Грезили! Только не вы, Мэллори Кесуик! Вы были стали это делать в последнюю очередь. Вы же вечный двигатель. Я никогда не видела, чтобы вы прохлаждались хотя бы минуту.

Ее слова меня позабавили, но я ничего не сказала.

Поднимаясь, я сказала:

– Как насчет стакана ледяного чая перед тем, как мы начнем приводить в порядок дом перед праздниками?

– Хорошая мысль, – ответила она, немедленно вскакивая и направляясь к выходу из кабинета. – Когда я ехала сюда, я не остановилась на рынке. Лучше купить овощи и фрукты завтра, Мэл. Они лучше сохранятся к барбекю[1] в понедельник.

– Ты права. Послушай, вы с Эриком придете? Вы мне толком и не ответили.

Она покачала головой, посмотрела на меня через плечо и утвердительно кивнула.

– Мы бы хотели; спасибо, Мэл, что вы включили нас в список гостей. Вы очень добры.

– Не говорите глупостей, вы с Эриком – часть нашей семьи.

Она ничего не сказала, просто прошла в кухню, но на ее лице бродила довольная улыбка, и я знала, что она была счастлива, что я еще раз ее пригласила, не довольствуясь ее прежним отрицательным ответом.

Норе было около сорока лет; это была изящная женщина-эльф с необычными преждевременно поседевшими волосами, с умным, но забавным лицом и серебристо-серыми глазами. Последние полтора года она исполняла функции моей помощницы, почти сразу после нашего переезда сюда, а ее муж, Эрик, который работал на местном лесном складе, делал всякие плотницкие и прочие работы для нас в свои выходные дни. Они были женаты около двадцати лет, у них не было детей, и оба они баловали «ужасных близнецов», как я иногда в шутку называла Лиссу и Джейми.

Нора была практичной, искренней, деловой женщиной, настоящей коннектикутской янки, прочно стоящей на земле; это делало нас полностью совместимыми, потому что у меня самой имеются склонности к практицизму и прямоте.

Лишенная всяческих претензий, она наотрез отказалась от звания домоправительницы.

– Слишком мудрено для меня, – сказала она в тот же день, когда я ее наняла. – Давайте будем меня просто называть вашей помощницей, Мэл. Ничего, что я называю вас Мэл?

Я кивнула, и она продолжала:

– Так более дружелюбно. Кроме того, в наших местах так заведено. Все зовут друг друга по имени. – Затем она рассмеялась. – Домоправительница звучит для меня слишком грозно. Я представляю себе мрачную женщину в черном платье со связкой ключей на поясе. – Она прищурила серые глаза. – Наверное, я начиталась романов с чертовщинкой.

По мне, Нора Мэттью может называть себя, как ей вздумается. Для меня ее услуги неоценимы, я бы без нее не смогла управляться в доме.

Налив два стакана ледяного чая, Нора заметила в своей немногословной манере:

– Четвертого будет еще жарче, чем сегодня. Прогноз погоды говорит, что мы должны этого ожидать. Лучше подумать о том, как легче одеться в понедельник. Целый день в чем-нибудь легком. – Она посмотрела на мою майку и шорты. – Это неплохая мысль. Можно так одеться для барбекю.

– Ах, ерунда, Нора, у меня были планы надеть новое выходное платье! – воскликнула я, изобразив недовольство и разочарование.

Она быстро бросила взгляд в мою сторону. Ее брови полезли вверх. Нора никогда точно не могла догадаться, когда я шучу, а когда говорю серьезно.

Я рассмеялась.

– Я как раз и собираюсь это надеть: шорты и майку. Вы прекрасно знаете, что это моя летняя форма.

– Я так и думала, – пробормотала она.

Какое-то мгновение мне казалось, что обидела ее, подшутив над ней таким образом, затем я увидела, как в ее глазах мелькнул смех, и успокоилась.

– Пошли, пора приступать к работе, – сказала я несколько суетливо.

– Начнем с постелей?

– Разумеется, – ответила я и, проглотив последний глоток холодного чая, последовала за ней из кухни.

4

Четыре часа спустя я взяла с собой сэндвич с индейкой и диетическую коку и пошла к невысокой стене, окружавшей площадку перед застекленной террасой.

Выбрав тенистый уголок под старым кленом, я села и откусила бутерброд с большим удовольствием. Я умирала с голода, ведь встала я еще до рассвета. К тому же, кроме того что мы с Норой заново застелили все постели, мы еще убрались во всех ванных комнатах и спальнях. Физический труд возбуждает аппетит; кроме того, мне надо было подкрепиться на остаток дня: предстояло еще убирать нижний этаж.