Текст книги "Все впереди"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Когда я шла по длинному коридору, она уже поднималась к парадной двери.

– Мама, вот сюрприз, – сказала я, обнимая ее. – Что привело тебя сюда в подобный день?

– Я хотела тебя видеть, Мэллори. Я подумала, что ты можешь попытаться меня отговорить, если я заранее позвоню. Поэтому я взяла и приехала.

– Ты же знаешь, что я всегда тебе рада, мама.

Она странно посмотрела на меня и ничего не сказала, и я взяла ее теплое пальто и отнесла в гардеробную в глубине дома около моего кабинета.

– Не хочешь ли чашку кофе? – спросила я, когда вернулась.

– Лучше чай, – ответила она, идя за мной в кухню.

Я поставила чайник на плиту.

– Привет, миссис Нелсон. Плохая дорога, не правда ли? – приветствовала ее Нора.

Мама покачала головой.

– Нет, дорогу везде расчистили. Доброе утро, Нора. Как вы?

– Неплохо. А вы?

– Совсем не плохо, учитывая обстоятельства, – ответила моя мать. Она легко улыбнулась Норе, затем взглянула на плиту и принюхалась. – Ваш суп пахнет восхитительно.

– Это к ланчу, – сказала Нора. – А я вам могу приготовить сэндвич. Или омлет, если хотите.

– Спасибо, мне все равно, Нора. Я буду то, что и Мэл.

Нора подошла к одному из шкафов и взяла чашку и блюдце для чая. Оглянувшись через плечо, она спросила:

– А что вам, Мэл? Хотите тоже чаю?

– Да, он меня согреет, – сказала я и, повернувшись к матери, спросила: – Как Дэвид?

– Хорошо. Сейчас очень занят.

– Он что-нибудь слышал? От Де Марко?

– Нет. А ты?

– Нет.

Мы смотрели друг на друга. Я увидела, что у матери в глазах появились слезы. Она моргнула, отогнала их, глубоко вздохнула.

– Ты получше себя чувствуешь, дорогая?

– Да, со мной все хорошо, – солгала я.

Я подошла к плите, выключила горелку под чайником и налила кипяток в заварной чайник, потом начала все ставить на деревянный поднос и, подняв голову, сказала матери:

– Пойдем на застекленную террасу. Там и в самом деле очень хорошо сегодня.

– Куда хочешь, Мэл!

Мы сидели друг против друга за большим стеклянным кофейным столом, потягивая чай.

Выпив чашку, мать поставила ее на стол, поглядела на меня и сказала:

– Скажи мне правду, Мэл, у тебя действительно все в порядке?

– Конечно, мам!

– Я беспокоюсь о тебе и о том, что ты все время здесь одна…

– Я не одна. Здесь Нора, и Эрик заходит почти каждый день, и Анна неподалеку в своем амбаре.

– Но ночью-то их нет с тобой.

– Верно, но со мной все в порядке, честное слово. Старайся не так сильно волноваться, мама.

– Я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя, Мэл.

– Я знаю, мама.

– А ведь еще уик-энды. – Она замолчала, разглядывая меня некоторое время, затем сказала: – Ты не хочешь, чтобы мы с Дэвидом приезжали в любое время, когда можем?

– Хочу. Когда вам угодно. Почему ты так говоришь? И таким странным тоном?

– Я почувствовала, что некоторое время тому назад ты нас оттолкнула.

– Неправда. Я раньше тебе говорила: я рада тебе в любое время, и Дэвиду тоже.

– Меня беспокоит, что ты так много времени проводишь одна, – повторила она.

– Я не одна. И Сэра здесь все время. Она была здесь в этот уик-энд.

– Я знаю. Она позвонила мне вчера вечером, когда вернулась в город. Она хотела поговорить с тобой о своей кузине Вере, о том, чтобы Вера посмотрела твою квартиру. Значит, ты все же ее продаешь?

– Почему бы нет? Я не хочу там жить.

– Да, – сказала она спокойно. – Я понимаю.

– Вера приезжает в Нью-Йорк через пару недель, так сказала Сэра. Тебе не трудно будет показать ей квартиру? То есть, если Сэра будет занята на работе или уедет в командировку.

– Я буду рада это сделать, дорогая.

– Я думаю, Сэра сказала тебе, что сегодня уезжает в Париж?

Мама кивнула.

– Вам с Сэрой очень повезло, правда? Я хочу сказать, друг с другом, – быстро поправилась она, без сомнения, заметив удивленное выражение моего лица. – Вы так близки…

– Да, мы близки, – согласилась я, прервав ее.

– Быть такими близкими подругами, с детства. Так необычайно любить друг друга. Вы так преданны друг другу и во многом можете положиться друг на друга.

– Мы связаны много лет, мама.

– Да, это редкость, – такая дружба.

– Но у тебя с тетей Пенси тоже дружба?

– До некоторой степени, но мы никогда не были так близки, как ты и Сэра. Я не думаю, чтобы Пенси нуждалась в такого рода близости. Она совсем не похожа на свою дочь. У Сэры намного более привязчивый характер.

– Да. На свете нет таких людей, как моя Сэра, должна я признать. На небесах потеряли форму, в которой отливали ее.

– Она единственная, Мэл, я с тобой согласна. Но недавно я подумала: ты полагаешь, ее одной достаточно?

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, мама, выпрямилась я на стуле и устремила на нее взгляд. – К чему ты клонишь?

– Я не имею в виду твою дружбу, я говорю о твоей боли и горе, твоем отчаянии. Может, тебе нужно больше помощи, чем мы с Сэрой можем тебе оказать? Может, это неплохая мысль – обратиться к профессионалу? Психиатру.

– Психиатр. Ты думаешь, я в нем нуждаюсь, мама?

– Возможно. Для утешения в горе. Многие из них специализируются в этом, и я понимаю, что они помогают вернуть людям силы…

– Я не хочу обращаться к психиатру, – прервала ее я. – Если тебе хочется, иди к нему сама.

– Может быть, мы могли бы вместе пойти.

– Нет, мама.

– Существуют группы, знаешь, там проводят работу с родителями, потерявшими детей в результате преступлений, связанных с насилием.

Я молча смотрела на нее.

Она продолжала:

– Я слышала о молодой женщине, потерявшей ребенка в автомобильной катастрофе. Она была за рулем и осталась цела и невредима. Она стала ходить в группу. Люди, пережившие похожие обстоятельства, потерявшие детей, собираются в группы, чтобы поговорить. Моя подруга Одри Ленг захотела, чтобы я туда походила. Не хочешь ли походить туда со мной, Мэл? Это может тебе помочь.

– Я так не думаю, – сказала я тихо. Я резко замотала головой. – Нет-нет, это не поможет, мама. Я в этом уверена. Я понимаю: ты хочешь мне только добра, но я просто не могла бы… не могла бы разговаривать о Лиссе, Джейми и Эндрю с посторонними, с людьми, которые их никогда не знали. Правда. Я просто не могла бы.

– Ну хорошо, я понимаю, о чем ты говоришь. Но не отвергай этого полностью. По крайней мере, подумай об этом, хорошо?

– Я бы предпочла говорить с тобой или с Сэрой, с Дианой, папой, когда он звонит. С людьми, которые хорошо знали тех, кого я потеряла.

– Да, родная. – Мама откашлялась. – Я так о тебе беспокоюсь. Может, я достану тебе другую собаку?

– Другую собаку! – вскричала я, подпрыгнув, в изумлении глядя на нее. – Я не хочу другой чертовой собаки! Я хочу мою собаку! Я хочу Трикси! Я хочу моих малышей! Я хочу моего мужа! Я хочу обратно мою жизнь!

Некоторое время я глядела на мать, затем повернулась и выбежала через двустворчатую стеклянную дверь. Я вырвалась наружу. Что-то внутри меня сломалось, и я плакала и тряслась от гнева.

Я стояла в снегу, прижав руки к лицу, рыдая, чувствуя, что мое сердце готово вырваться из груди. Дул ледяной ветер, меня засыпал снова начавшийся снег. Момент спустя я почувствовала, как мать обняла меня.

– Иди в дом, родная.

Я позволила ей увести меня обратно на застекленную террасу, дала усадить себя на диван. Она села рядом, оторвала мои руки от лица и посмотрела мне в глаза. Я смотрела на нее, а слезы так и текли по моим щекам.

– Прости меня, Мэл. Я не хотела, чтобы так вышло, чтобы так прозвучало мое предложение. Я в самом деле не хотела, – прошептала она сдавленным голосом.

Ее собственная печаль и отчаяние поразили меня, и мой гнев рассеялся так же быстро, как возник.

– Я знаю, что ты не хотела, мама, и мне нечего тебе прощать. Я знаю, ты никогда не обидела бы меня.

– Никогда, – плакала она, вцепившись в мою руку. – Я очень тебя люблю.

– И я тебя люблю, мама.

Она подняла голову, снова заглянула мне в глаза.

– Тебе всегда был ближе твой отец… – начала она и остановилась.

– Быть может, я оказывала ему предпочтение, потому что его никогда не было рядом и поэтому он казался мне особенным. Но я всегда тебя любила, мама: я знаю, ты всегда была рядом со мной.

– Я и теперь рядом, Мэл.

Через несколько дней после посещения матери я впала в глубокую депрессию.

Я стала замкнутой, мною овладела странная меланхолия, и я чувствовала себя равнодушной и лишенной энергии. Я с трудом двигалась, у меня болели все мышцы, как будто я была старуха, страдающая от подагры. Это было что-то вроде физического истощения к которому я не привыкла, и я была беспомощна почти как инвалид.

Все, что я хотела, – это свернуться в комок в постели и спать. Но сон уходил от меня; я лишь дремала. Вскоре я снова просыпалась, а в моей голове бесконечно вертелись отчаянные и болезненные мысли.

Хотя я и хотела покончить с собой, но обнаружила, что у меня нет сил покинуть кровать, не говоря уже о том, чтобы и в самом деле себя убить. Апатия, смешанная с глубоким одиночеством, сделали меня ни на что не годной; даже мои цели оказались для меня недостижимы.

Иногда наступали моменты, когда отчаяние целиком поглощало меня, снова вызывало слезы. Я была одна, у меня не было цели. У меня не было будущего. Отсутствие детей и мужа пугало, а одиночество и тоска по ним разрушали меня.

Временами появлялись другие чувства, которые изматывали меня: вина за то, что меня не было с ними, вина за то, что я была жива, а они мертвы; ярость, что они стали жертвой уличного разбоя, ярость, что я не могу за них отомстить. В такие моменты я чувствовала себя способной на убийство, желала уничтожить того, кто убил детей и мужа.

В таком состоянии я звонила в Двадцать пятый полицейский участок, чтобы поговорить с детективом Де Марко, узнать, не появилось ли новых свидетельств или улик.

Он всегда отвечал с сожалением в голосе, даже с печалью, и говорил мне «нет». Он обещал, что они расследуют это дело до конца. У него были благие намерения, но меня было трудно убедить. Я никогда ему не верила.

Единственным источником утешения были мои воспоминания. Я погружалась в них с благодарностью, припоминала Лиссу, Джейми, Эндрю и маленькую Трикси с потрясающей ясностью. Я снова переживала нашу общую жизнь и радовалась.

Но в один ужасный день воспоминания больше не пришли мне на помощь, и я была испугана этим. Почему я больше не могу оживить прошлое, наше прошлое? Почему лица моих детей стали такими туманными и неясными? Почему мне так трудно представить лицо Эндрю перед своим мысленным взором?

Я не знала. Но когда я не смогла восстановить воспоминания в течение целой недели, я поняла, что мне надо сделать: я должна поехать в Килгрэм-Чейз. Я захотела оказаться в доме детства Эндрю, там, где он вырос. Может быть, там я снова буду чувствовать себя близкой ему, может быть, он снова вернется ко мне.

Часть пятая КИЛГРЭМ-ЧЕЙЗ

28

Йоркшир, март 1989

Весна наступила рано, намного раньше, чем ее здесь, в Килгрэм-Чейзе, ожидали.

Я приехала из Коннектикута в конце января и застала все покрытым снегом, и первая половина февраля была суровой, с гололедом, ледяным дождем и нескончаемыми снежными бурями. Но в середине месяца погода переменилась. Неожиданно прекратились дожди и злые ветры; наступило общее потепление, которое все приветствовали, особенно фермеры.

Теперь же, в первую пятницу марта, на деревьях появились нежные зеленые почки и первые трепещущие листочки. Появилась трава, а по краям газонов ожили лиловые, желтые и белые крокусы и нежные звездочки подснежников. Нарциссы качались около пруда и под деревьями в лесу. Изящные и высокие, они склоняли свои головки под легким ветерком, а в их блестящих желтых колпачках отражалось послеполуденное солнце.

Я стояла у окна в библиотеке, смотрела вдаль, в сторону болот, думая о том, что, может быть, попозже я пойду погуляю.

С тех пор как пять недель тому назад я приехала сюда, я не была способна совершать длительные прогулки. В первые же дни я заболела, подхватив грипп, и провела около десяти дней в постели.

Диана, Парки и Хилари выходили меня, сделали все, чтобы я почувствовала себя лучше. Но я была плохим пациентом, совсем несговорчивым. Я отказывалась почти от всех лекарств, которые они давали мне, и мало прилагала усилий, чтобы ускорить свое выздоровление, надеясь подхватить пневмонию и умереть. Я не умерла, но и не выздоровела окончательно – просто медленно поднималась на ноги. Когда я приехала, я была истощена, а вирус гриппа заставил меня почувствовать себя еще хуже. Это физическое истощение в сочетании с умственной апатией делали меня более безразличной и менее подверженной волнениям, чем в «Индейских лужайках».

Хотя я и была здесь, в доме, где Эндрю провел детство, мои дни продолжали оставаться пустыми и тоскливыми, ночи – бессонными, а ужасное небытие стало вездесущим.

Да и Диана не могла меня слишком развеселить, когда она приезжала в Йоркшир на уик-энды, всю неделю проработав в Лондоне. Как права была моя мать, когда говорила, что вы не сможете оставить своих неприятностей, если переедете в другое место.

– Боль и тоска хорошо переносят путешествия, – сказала она мне в тот день, когда провожала в аэропорт Кеннеди на самолет в Лондон. И действительно, это оказалось верно.

Однако я и вправду почувствовала себя ближе к Эндрю здесь, в Килгрэм-Чейзе, как я на это надеялась. Мои воспоминания о нем и детях снова вернулись ко мне неискаженными, а их дорогие лица представлялись ясно, четко перед моим мысленным взором. Очень часто я погружалась в грезы и могла жить вместе с ними внутри меня, в своем воображении.

Дни проходили спокойно, без событий. Я очень мало чего делала, иногда читала, смотрела телевизор; иногда слушала музыку, но по большей части я сидела перед камином в библиотеке, затерянная в своем собственном мире, отрешенная ото всех. Конечно, когда приезжала Диана, чувствовалось ее присутствие – она пыталась вывести меня из летаргического состояния. Я действительно делала усилия, старалась оживиться, но без особого успеха. Мне не для кого и не для чего было жить. Я просто существовала. Я даже потеряла желание покончить с собой.

Меня не очень теперь интересовала перспектива снова заняться живописью, как это советовала мне Сэра перед моим отъездом из «Индейских лужаек» и, следовательно, это не было решением.

Однако была одна вещь, которая заинтересовала меня, когда я была здесь, в Килгрэм-Чейзе, в ноябре – это был дневник, найденный мною в этой самой комнате. Подумав об этом снова, я поняла, что Летиция Кесуик из семнадцатого века по-прежнему меня интриговала. И меня не оставляла мысль, как и в прошлом году, существует ли где-нибудь в этом доме другой том, а может быть, и тома ее записок.

Насколько я поняла, этот дневник не имел большой цены и, разумеется, не имел никакого отношения к моим заработкам. С другой стороны, поиски следующего тома, продолжения первой книги, дали бы мне возможность на этом сосредоточиться. И само по себе это было бы шагом в правильном направлении.

Я сделаю это: начну поиск. Это даст мне занятие, пока я не разработаю какой-нибудь план своего будущего, которое в данный момент казалось мне совершенно темным.

Библиотечная стремянка находилась на другом конце комнаты, и я подтащила ее к камину, решив просмотреть все книги в этих окрестностях в первую очередь. В конце концов, Клариссина копия и оригинал были найдены на полках именно здесь.

Я как раз начала подниматься по лестнице, когда услышала стук в дверь: Хилари пришла за кофейным подносом.

– Вы помните те дневники, которые ваш отец и я нашли в прошлом году, Хилари? – спросила я, глядя на нее сверху.

– Да, я помню, миссис Эндрю. Вот это была находка! Миссис Кесуик показала ее викарию. На него это произвело большое впечатление.

Я кивнула.

– Тогда я подумала, что здесь могут оказаться еще дневники, но не могла произвести розысков до отъезда. Поэтому я решила начать сегодня.

Теперь же, отойдя от окна, я подошла к камину и подложила в него еще дров сверху тех, которые с треском горели там. Потом, взяв поднос с кофейной посудой, я отнесла его обратно в кухню.

Когда я вошла в кухню, Парки подняла на меня глаза и воскликнула:

– Миссис Мэл, вам не следовало бы беспокоиться об этом! Я могла бы послать Хилари или Джо попозже.

– Мне не трудно, Парки, и спасибо, кофе был очень вкусный. Я как раз в нем нуждалась.

– Вы почти ничего не ели за ланчем, миссис Мэл, – сказала она, и в ее глазах появилось беспокойство. – Поковырявшись в тарелке, вы не улучшите здоровье и не наберетесь сил.

– Я знаю, я стараюсь, Парки. А все, что я съела, мне очень понравилось. Копченая камбала с жареной картошкой была очень вкусной.

Она продолжала раскатывать тесто на мраморной доске, говоря:

– Сегодня хороший ясный день. Слишком хороший, чтобы сидеть взаперти в библиотеке, – если вы ничего не имеете против того, что я так говорю. Вы должны пойти на улицу, вдохнуть свежего воздуха. Вам это будет полезно, миссис Мэл.

– Я как раз думала о том, чтобы пойти погулять, Парки.

Она улыбнулась мне, кивнула в знак одобрения и продолжала:

– Миссис Кесуик в этот уик-энд приедет раньше, чем обычно, – около половины пятого, чтобы успеть к чаю, – сказала она.

– Замечательно, – ответила я. – Парки, можно у вас кое-что спросить?

– Конечно, можно, миссис Мэл.

– Я все время удивляюсь, почему вы, Джо, Хилари и садовники так меня называете? Десять лет я была миссис Эндрю для всех вас, но с тех пор, как я сюда приехала в январе, я стала миссис Мэл. Почему?

Она смотрела на меня, слегка покраснев и испытывая неловкость.

– Это просто потому… потому… хорошо, мы не хотели вас еще сильнее расстраивать, – начала она, запинаясь. – Мы думали, что все время напоминать, называя имя Эндрю, будет для вас… мучительно…

– Нет, Парки, – мягко перебила я ее. – Не будет. Я миссис Эндрю и на самом деле предпочитала бы, чтобы вы продолжали так меня называть.

– Я сожалею, если мы вас расстроили. Мы бы ничего такого не сделали, что может вас расстроить. Мы только старались щадить ваши чувства.

– Я знаю, что это так, и, по правде говоря, я ценю это и благодарна вам за вашу доброту, которую вы проявили ко мне в эти последние несколько недель.

– Когда вы приехали сюда, вы были в таком плохом состоянии, и мы не хотели вас еще больше расстраивать. Мы чувствовали, что должны с вами обращаться осторожно. Как будто бы… ходишь по тонкому стеклу.

– Извините меня, Парки.

– О, не надо извиняться, миссис Мэл, я хотела сказать миссис Эндрю. Мы понимаем, Мистер Эндрю и маленькие крошки… – Ее губы начали дрожать, и глаза наполнились слезами, но она глубоко вздохнула и закончила: – Такая трагедия. Так трудно перенести…

– Да, тяжело.

Я закашлялась в ладонь, стараясь обрести над собой контроль. Я знала, что могу сорваться, если не буду держать себя крепко в руках и следить за своими эмоциями. Мое горе всегда оставалось на поверхности.

Парки сказала спокойно, как будто разговаривая сама с собой:

– Он был как мой собственный ребенок. – Затем она положила скалку и выбежала в смежную буфетную. – Надо найти эту большую форму для пирога с мясом и почками, – сказала она мне сдавленным голосом, глядя прямо перед собой.

– Я пойду гулять. – Я быстро вышла из кухни, зная, что лучше оставить ее одну и дать возможность прийти в себя. Иначе мы обе утонем в слезах.

Я направилась в прихожую. Там, сняв тапочки, я надела пару теплых замшевых сапог поверх моих джинсов и влезла в старую теплую куртку Дианы. Обмотав голову шарфом, я вышла наружу.

Стоял ясный день, прохладный, но не очень холодный, и в деревьях шелестел легчайший ветерок, приводя свежие листочки в движение. Я засунула руки в карманы куртки и направилась вниз к пруду около леса. За прудом вилась узкая тропинка, которую садовники проложили много лет назад среди густой массы деревьев, и она вела к нижним болотам.

Вокруг было безлюдно, как я заметила, когда шла.

Обычно поблизости всегда были Бен и Уилф, которые копали, сажали, сгребали или жгли листья. В этот же день их не было видно.

Но подойдя к пруду, я увидела Уилфа, везшего перед собой тачку по тропинке, которая вела от фруктового сада к дому. Когда мы поравнялись друг с другом, он остановился и дотронулся до своей шапки.

– Добрый день, миссис Мэл.

– Привет, Уилф.

– Вы не к болоту ли идете?

– Да, я туда направлялась, – ответила я.

– Нет, не надо этого делать. – Он повернул голову, прикрыл глаза ладонью от солнца и показал в сторону холмов, выделявшихся на горизонте.

– Это не было бы разумно. В это время года погода на болотах быстро меняется. Немножко солнечно, как теперь, затем набегают тучки, и тогда начинается дождь с бурей. Ветер дует с Северного моря, это он приносит плохую погоду.

– Спасибо, что предупредили меня, Уилф, – пробормотала и поспешно продолжала свой путь, думая, что он за старый дурак, – «тупой», как всегда говорил Эндрю. Сегодня ясно и тихо, небо голубое и ни одного облачка.

Но, видимо, что-то из его слов отложилось у меня в голове, потому что в конце концов я не пошла на болота. В любом случае, пришлось бы так долго и круто взбираться на обратном пути. Вместо этого я выбрала более легкую прогулку по лесу, и полчаса спустя я вернулась обратно и шла вокруг пруда, прежде чем ступить на широкую каменную дорожку среди газонов. Я достаточно долго гуляла сегодня. Я уже чувствовала, что устала. По всей видимости, я все еще была не в форме и очень слаба.

Когда я приблизилась к дому, я увидела Хилари, которая шла навстречу мне, маша рукой и подзывая меня.

Я ускорила шаг, и когда мы встретились в середине каменной дорожки, она сказала:

– Вам звонят, миссис Эндрю. Из Нью-Йорка. Это мистер Нелсон.

– Спасибо, Хилари.

Мы вместе торопливо обогнули дом и вошли через задний вход; по дороге я сказала ей:

– Скажите им, что я буду через минуту, я только сниму сапоги.

– Да, миссис Эндрю, – ответила она, исчезая в боковом коридоре.

Через несколько секунд я взяла трубку на длинном столе в библиотеке.

– Алло, Дэвид, как ваши дела?

– Хорошо, Мэл. А как вы?

– Я наконец избавилась от гриппа. Ничего не случилось плохого? Мама в порядке, не так ли?

– Да, она в порядке, и все нормально. Она волнуется за вас, конечно, и все время говорит, что поедет вас навестить. Она хочет лететь в Англию, если вы планируете еще задержаться в Йоркшире.

– А почему бы и вам не приехать? Вы поэтому мне звоните, Дэвид?

– Нет, не поэтому. У меня есть для вас новость, Мэл.

Я уловила изменение в его голосе, напряжение. У меня в груди что-то сжалось, я сильнее вцепилась в трубку.

– От Де Марко?

– Да, в деле произошел перелом. Он как раз позвонил мне пятнадцать минут тому назад. К счастью, я не был сегодня в суде.

– Они поймали убийцу? Который стрелял? – спросила я сдавленным голосом.

– Нет, но поймают, и очень скоро, Мэл. Вот что случилось. Двадцать четыре часа тому назад Джонсон и Де Марко арестовали мелкого торговца наркотиками, который работал по соседству с тем местом. Эти арки под воздушным отрезком линии метро на его территории. Во всяком случае, он пытается смягчить свое дело, торгуется. Он сказал, что знает, кто убил Эндрю и детей. Четверо местных юнцов, которые по соседству живут, – один из них рассказывал об этом. Он сообщил их адреса и имена Де Марко, и полицейские надеются арестовать их сегодня и немедленно привезти в двадцать пятый участок на допрос. У Де Марко большое подозрение, что те неидентифицированные отпечатки пальцев, найденные на «мерседесе» Эндрю, совпадут с их. Он готов держать пари.

Я внезапно почувствовала слабость в ногах и тяжело опустилась в бархатное кресло. Я едва могла говорить, в конце концов сумела сказать:

– Если отпечатки пальцев совпадут, то что случится?

– Тогда налетчики будут переведены в центральное отделение полиции и им будет предъявлено обвинение в убийстве второй степени.[7] И все четверо будут посажены в тюрьму, Мэл, ты знаешь…

– Я думала, что стрелял только один, – перебила я его.

– Де Марко тоже так думает. Но для того, чтобы кого-то обвинили в убийстве второй степени и посадили в тюрьму, не обязательно он должен нажать на курок. Просто если он был там, стоял рядом при совершении убийства, достаточно, чтобы его осудить, – пояснил Дэвид. – Это называется «действовать сообща». Если будет достаточно улик, в течение семидесяти двух часов они предстанут перед большим жюри криминального суда центральной части города. И если на слушании большого жюри их вина будет доказана, то они будут направлены в суд присяжных.

– Когда это произойдет?

– Не знаю. Это может занять несколько месяцев. Нужно, чтобы наши материалы не только попали в список дел, назначенных на слушанье, но окружной прокурор всегда хочет быть уверенным, что у него имеются все возможные свидетельства и вещественные доказательства, чтобы не допустить двусмысленного толкования дела. Де Марко и Джонсону придется поработать что есть сил в этом расследовании, и они это сделают, я не сомневаюсь. Прокурор требует приговора «виновны», а не «оправданы», и они тоже.

– А если подростки будут признаны виновными?

– В штате Нью-Йорк нет смертного приговора, Мэл. Они получат по двадцать пять – тридцать лет тюрьмы. Никаких сомнений.

– Понятно. Они могли бы… – Я сделала паузу, глубоко вздохнула и спросила: – А их не могут отпустить?

– Никакой возможности. Де Марко и Джонсон убеждены, что они попали в точку с этим торговцем наркотиками, и они получат все свидетельства, необходимые для осуждения.

– Надеюсь.

– Они сумеют. Для них это вопрос чести, особенно что касается Де Марко. Кроме того, я знаком досконально с юридической системой, и судья потребует максимум, поверь мне. Убийцы никогда больше не увидят белого света; они никогда не выйдут на свободу.

– Я должна позвонить Де Марко, Дэвид? Что вы об этом думаете?

– Вам не следует это делать, Мэл. Он попросил меня передать вам эту новость. Во всяком случае, я сомневаюсь, что вы где-нибудь его сейчас застанете. Он целиком погружен в расследование. Теперь, когда у них есть эта веревочка, он хочет быстро получить результаты. Он хочет упрятать в тюрьму этих… зверей. Он хочет, чтобы они оказались под замком. Сегодня же.

– Я понимаю. И спасибо, Дэвид, за все.

– Я все готов для вас сделать, Мэл. Передайте Диане привет.

– Передам. Ох, знает ли мама об этих новостях?

– Да, я рассказал ей, прежде чем позвонил вам. Она посылает вам горячий поцелуй.

– Передайте ей от меня тоже привет.

– Я позвоню вам, как только получу новую информацию от Де Марко.

– Когда будете с ним разговаривать, поблагодарите его от меня.

– Хорошо, дорогая, до свидания.

– До свидания, Дэвид.

Повесив трубку, я села, положив руку на телефонный аппарат, обдумывая все, что сказал мне Дэвид. Я не чувствовала ничего, кроме пустоты внутри. Сознание того, что убийцы моих близких скоро будут арестованы, не облегчило мою боль и горе. Их не вернешь назад.

Глядя на улицу через окно, я некоторое время была погружена в свои мысли. Но внезапно за окном потемнело, и я подняла глаза. Сад все еще был освещен солнцем, но над болотами небо стало серым и затянулось облаками. Отвратительные темные тучи клубились над ними, и вскоре там пошел дождь, в точности так, как предсказывал старый Уилф. Невольно вздрогнув, внезапно почувствовав холод, я подошла к огню и села на диван, чтобы согреться. И дождаться Диану.

Должно быть, я уснула, потому что вздрогнула, когда услышала ее голос. Она входила в библиотеку с Хилари, которая шла за ней по пятам, неся поднос с чаем.

– Привет, дорогая, – сказала Диана, поспешив ко мне. – Ты сегодня чувствуешь себя немного лучше?

Я никогда не буду чувствовать себя лучше. Но я кивнула головой – это было проще всего.

Она наклонилась надо мной, поцеловала меня в щеку, а затем подошла к камину и встала к нему спиной, как всегда делал Эндрю. Ничего не говоря, она некоторое время смотрела на меня. Когда Хилари поставила поднос и ушла, она спросила:

– В чем дело, Мэл? По тебе видно, что ты хочешь мне что-то сказать.

– Да, – сказала я. – Мне звонил Дэвид некоторое время тому назад. Наконец в деле произошел перелом.

– Расскажи мне все об этом! – воскликнула она, подошла и села рядом со мной на диван.

Она не спускала глаз с моего лица, пока я пересказывала ей весь наш разговор с Дэвидом.

Когда я закончила, ее реакция была такая же, как и моя.

– Слава Богу, – сказала она спокойно. – Но они не могут вернуть мне сына и внуков. – Ее голос слегка задрожал, и она мгновение старалась взять себя в руки, затем добавила: – Но, по крайней мере, мы знаем, что правосудие будет исполнено и виновные будут наказаны.

– Но это слабое утешение, – пробормотала я. – Тем не менее это лучше, чем сознавать, что они разгуливают на свободе.

– И снова могут кого-нибудь убить, – добавила Диана.

29

– Мне в среду надо ехать в Париж, – сказала Диана. – Почему бы тебе завтра не поехать со мной в Лондон? И мы бы вместе съездили в Париж. Я думаю, тебе от этого станет лучше, Мэл.

Воскресным утром мы сидели в библиотеке и читали газеты. По правде говоря, это она читала, я просто их просматривала.

Подняв голову, я отрицательно покачала ею.

– Я так не думаю. Я все еще чувствую себя слегка ослабленной после гриппа.

Диана посмотрела на меня долгим взглядом, а затем сказала:

– Ерунда, Мэл, тебе намного лучше, и всю последнюю неделю тебе было лучше. Твоя проблема в твоей душевной апатии.

Пораженная ее резким, категоричным тоном, а также и ее словами, я слегка отпрянула, затем сказала:

– Может быть, вы правы.

– Я уверена, что я права, – ответила она и отложила газету. Наклонившись вперед, снова внимательно на меня взглянув, она продолжала: – Мэл, ты не можешь так продолжать.

Я в ответ спокойно посмотрела на нее, но ничего не сказала.

– Что ты собираешься делать? Сидеть на диване в этой библиотеке весь остаток своей жизни? Так ты планируешь?

– Я ничего не планирую, – сказала я.

– Но у тебя есть выбор. На самом деле, у тебя три возможности. Ты можешь сидеть без конца вот так, как теперь, а жизнь будет проходить мимо тебя. Ты можешь покончить с собой; я знаю, ты обдумывала это не один раз, если судить по тому, что ты мне рассказывала. Или ты можешь собраться с духом, собрать себя по кусочкам и начать прямо сейчас.

– Что начать? – промямлила я. – Я просто не… не знаю… что делать… что делать с самой собой, – начала я нерешительно, не видя ничего, кроме единственного выхода.

Диана сидела и изучающе смотрела на меня: глаза ее были полны любовью, на лице, как всегда, было написано сочувствие. В ее голосе звучала доброта, когда она нежно пробормотала:

– Я слишком хорошо понимаю, что ты потеряла тех, кого любила всем сердцем, тех, кто был драгоценным и дорогим для тебя. Но как бы ни было это тяжело, ты должна начать снова. Это твой единственный выбор, Мэл, дорогая. Поверь мне, это так, Господь знает, тебе уже больше нечего терять, ты уже все потеряла, но у тебя еще все впереди.