Текст книги "Все впереди"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
– У меня?
– Да. Это твоя жизнь, прежде всего, новая жизнь. Ты должна попытаться, дорогая, не только для себя, но и для меня.
Я вздохнула и отвернулась, почувствовав, как слезы подступили к моим глазам.
– Я не смогу, – прошептала я, борясь со слезами, болью и горем. – Меня тянет вниз. Мое горе невыносимо, Диана.
– Я знаю, я знаю. Я тоже страдаю… – Диана не смогла закончить фразу. Ее голос оборвался, и она села рядом со мной на диван. Взяв мою руку, она крепко ее сжала и сказала наконец: – Эндрю не захотел бы видеть тебя такой, Мэл. Он всегда говорил, что ты самая сильная женщина, которых он когда-либо встречал, не такая, как я.
– Я не могу жить без него, не хочу жить без него и близнецов.
– Тебе придется, – сказала Диана тихим, внезапно ставшим суровым голосом. – Тебе надо перестать себя жалеть, и немедленно. Ты думаешь, что ты единственная женщина, которая потеряла своих любимых? Потеряла семью? А как же я? Я потеряла сына, моего единственного ребенка, и моих внуков, а раньше я потеряла мужа, когда я была еще молодой женщиной. А как же твоя мама? Она также, как и мы, горюет и страдает.
Глубоко вздохнув, она добавила:
– А как же миллионы других людей в мире, которым пришлось пережить потерю своих семей? Ты только подумай о людях, переживших массовое уничтожение евреев фашистами, – тех, кто потерял мужей, и жен, и детей и матерей, и отцов в лагерях смерти, – чтобы понять, что мы не одни. Потеря близких – это составная часть жизни, как ни грустно это говорить. Это ужасно, с этим трудно примириться…
Диана не могла продолжать. Ее захватили чувства, и она начала плакать, но через некоторое время она сказала сквозь слезы:
– Не проходит дня, чтобы я о нем не думала, не думала о моем Эндрю, и о моих Лиссе и Джейми. И мое сердце непрерывно болит. Но я знаю, что я не могу сдаваться, не должна. И поэтому я стараюсь взять себя в руки, стараюсь изо всех сил. Мэл, послушай меня. Ты не можешь выбросить свою жизнь. Ты должна попытаться держаться, как я пытаюсь.
Слезы стекали струйками по ее щекам, и она беспомощно смотрела на меня. Я обняла ее, прижала к себе и заплакала вместе с ней.
Ее слова попали в цель, они затронули в моей душе какие-то струны, и я с некоторым удивлением поняла, как плохо я себя вела: я думала лишь о себе.
– Я была такой эгоистичной, Диана, – наконец произнесла я. – Очень эгоистичной. Вы правы: я думала лишь о своих чувствах, о своей потере, своей боли, а не о ваших и маминых.
– Я не хотела, чтобы это прозвучало так грубо, дорогая, – промолвила она, освобождаясь из моих объятий. Она выпрямилась на диване и вытерла щеки. – Я только попыталась помочь тебе… увидеть вещи в более ярком свете.
Несколько минут я молчала, затем взглянула на Диану и тихо спросила:
– Что вы имели в виду, когда сказали, что у меня еще все впереди?
– Я уже сказала тебе: прежде всего, твоя жизнь. Но это также означает твое здоровье, твое благосостояние, твое душевное равновесие. Тебе только тридцать три года, Мэл, ты еще так молода, и я просто не могу позволить тебе вести растительный образ жизни, превратиться в пустое место и сидеть, ничего не делая, только скобя и жалея себя. Тебе необходимо испытывать скорбь, да, но мы должны преодолеть наше горе. Я не могу, не должна позволить тебе отказаться от твоего будущего.
– У меня есть будущее, Диана?
– О, конечно, есть. Разумеется, есть. Это еще одна вещь, которая у тебя впереди. Твое будущее. Но ты должна протянуть руку, схватить жизнь и начать все снова. Это будет самая тяжелая вещь, которую тебе придется сделать, самая болезненная, но это стоит того, я тебе обещаю.
– Я не знаю, что делать. Как я начну снова? – спросила я, и в моей голове появились, впервые со дня смерти Эндрю, какие-то зачатки более ясных мыслей.
– Во-первых, тебе надо физически привести себя в порядок. Ты слишком исхудала, прежде всего. Ты должна начать как следует питаться, совершать прогулки, делать упражнения, так чтобы к тебе вернулись сила, бодрость и энергия, которыми я всегда в тебе восхищалась. А затем ты должна подумать, какой род работы тебя бы устроил. Ты должна работать не только для того, чтобы зарабатывать деньги, но и для того, чтобы быть всегда занятой.
– Я не знаю, с чего начать. – Я закусила губу и покачала головой. – Я понимаю, что пора начать себя содержать, и очень быстро начать. Я не могу позволить маме и папе продолжать мне помогать. Но у меня нет ни малейшей идеи, что бы я могла делать. Или хотя бы что я способна делать.
– Ты когда-то писала тексты реклам, – напомнила мне Диана.
– Это было очень давно, и я не уверена, что это было очень хорошо, даже если Эндрю говорил, что это блестяще. Кроме того, я не думаю, что хотела бы ходить работать в офис, и знаю, что не могла бы жить в Нью-Йорке. Поэтому надо забыть о Мэдисон-авеню.
– Ты могла бы жить в Лондоне, – предложила она, пристально глядя на меня. – Мне бы этого хотелось. Все, что у меня осталось, – это ты, Мэл, ты вся моя семья.
Я кивнула головой.
– Я знаю, Диана, и вы для меня очень большая моя часть, часть моей жизни. Жить в Лондоне – это возможность, я хочу сказать, что я всегда могла бы продать «Индейские лужайки» и на это жить в Лондоне.
– А что с квартирой? В последнее время ты ничего не говорила о кузине Сэры и ее планах.
– Вера хочет ее купить, и она согласна с ценой, которую запросила моя мама. Но она еще не ходила на правление кооператива. Я думаю, на следующей неделе она будет отвечать на их вопросы. Я об этом не беспокоюсь, Диана, я знаю, что она пройдет.
– Вернемся к разговору о твоей работе: если ты останешься в Лондоне, ты могла бы подумать о работе со мной в антикварном магазине. Ты любишь антиквариат и знаешь о нем очень много. Безусловно, я смогу применить твои знания. И твой очевидный талант декоратора.
Я ничего не ответила, и Диана снова села, посмотрела на меня несколько секунд и взяла мою руку в свою.
– Я бы хотела, чтобы ты стала моим партнером, Мэл.
– О, это так великодушно с вашей стороны! Спасибо, Диана. Я еще не решилась. Можно я подумаю?
– Да, думай, сколько понадобится. – Она слегка улыбнулась, затем протянула руку и дотронулась до моей щеки. – Ты мне вроде дочери. Нет, ты моя дочь. И я люблю тебя.
– Я вас тоже люблю, Диана. Вы для меня совершенно особенная.
– Я упомянула, что могу использовать твой талант дизайнера по интерьерам. У тебя очень хорошо получаются работы декоратора, а у меня куча клиентов, которые хотят не просто покупать у меня антиквариат. Они также хотят, чтобы я подбирала им предметы для целых комнат, даже для целых домов.
– Мне нравится декораторская работа, но не уверена, что хочу ее делать для других, – сказала я. – Но я полагаю, это одна из возможностей.
– Мы же всегда можем установить пробный срок. Нам нечего терять.
– Что вы имеете в виду?
– Нет причин, чтобы ты не смогла остаться в Лондоне на несколько месяцев. Ты смогла бы работать в магазине, ездить со мной в командировки во Францию закупать товары, даже сама сможешь ездить. Кроме того, ты могла бы проводить уик-энды здесь, со мной. В Килгрэм-Чейзе очень хорошо в летние месяцы. В конце лета ты смогла бы вернуться в Коннектикут, если захочешь, если решить, что это лучше для тебя.
– Лучше вас никого нет, Диана, вы такая добрая, любящая.
Я откинула голову на подушки и закрыла глаза. У меня вырвался легкий вздох.
Она нежно сказала:
– Я больше не буду на тебя давить, но подумай об этом серьезно, Мэл. И помни: я буду очень довольна, если ты станешь моим партнером.
В эту ночь я долго лежала в постели без сна, наблюдая за отблесками огня, прыгающими по потолку и стенам.
В этой комнате, которая когда-то была комнатой Эндрю, я всегда чувствовала его близость. И в эту ночь я ощущала его присутствие острее, чем всегда. Мне казалось, будто он стоит в ногах кровати и наблюдает за мной.
Я разговаривала с ним, спрашивала, что мне следует делать, и мне казалось, что он посоветовал мне оставаться здесь, в Килгрэм-Чейзе, у его матери. Если он этого хотел, то я так и поступлю. Здесь, в Йоркшире, я далеко от Нью-Йорка и ужасного насилия, которое царит там. Здесь я чувствовала себя в безопасности, так же как и в Лондоне. Да, быть может, лучше всего остаться в Англии, лучше начать новую жизнь здесь.
Я прокручивала в голове эту мысль снова и снова, пока, наконец, не заснула.
30
Диана уехала в Лондон, чтобы затем отправиться в Париж, а я снова была одна в Килгрэм-Чейзе.
Моим храмом стала библиотека в эти последние несколько недель, и в понедельник утром я сидела здесь, просматривая газеты и держа в руках чашку кофе. Я все обдумывала то, о чем говорила мне Диана в этот уик-энд.
Она была права, говорила чистую правду.
Я признала это перед ней и перед самой собой. Самообольщение не является моим недостатком. Несмотря на это, я уже знала, что мне будет трудно преодолеть мое горе, что мне потребуется много времени, чтобы справиться с собой. Боль внутри была непрекращающейся – казалось, она никогда не уменьшится, скорбь была всепоглощающей, одиночество приводило меня в отчаяние.
Память о чудовищном насилии, которое отняло у меня семью и навсегда изменило мою жизнь, всегда будет оставаться здесь, в моем сердце. Это не требовало доказательства. Но я должна буду попытаться начать новую жизнь. По меньшей мере, я обещала Диане, что попробую; я обязана это сделать для нее и для себя. И это, по крайней мере, будет своего рода началом.
Я по-прежнему не знала, что я буду делать с остатком своей жизни, куда я поеду жить и как я буду зарабатывать на жизнь. Первое, что мне нужно сделать, это вывести себя из отчаяния, подняться над этим, если мне удастся. Я не знала, как это сделать.
Раньше тем же утром мне стало ясно, что я должна найти что-то, на чем я смогла бы сосредоточиться, хотя бы ненадолго, что-нибудь, что отвлекало бы мысли от моей беды, увести меня от себя самой.
– Мы с отцом уже делали это, миссис Эндрю, – быстро объяснила мне Хилари. – Знаете, миссис Кесуик думала так же, как и вы, что где-то должен быть другой дневник, а кроме того, она хотела, чтобы со всех книг смели пыль, поэтому некоторое время тому назад мы просмотрели всю библиотеку, секцию за секцией.
– А-а-а… – протянула я, почувствовав внезапный укол разочарования. – И вы ничего не нашли?
– К сожалению, ничего. По крайней мере, пока. Мы еще не смели пыль с двух стенок по обе стороны камина, там, где вы стоите. И с одной вот здесь. – Она кивнула в направлении задней стены, в которой была дверь, ведущая в коридор.
– Хорошо. Я продолжу смотреть здесь, Хилари.
– А я сейчас вернусь и помогу вам, если вы хотите, миссис Эндрю, – сказала она. – Я только отнесу поднос в кухню, это и минуты не займет.
– Спасибо, я буду благодарна вам за помощь, – сказала я, поднимаясь выше по библиотечной стремянке и рассматривая кожаные переплеты на полках перед собой. Прочитав каждое название, я вынула несколько томов и заглянула в заднюю часть полки в надежде найти спрятанное сокровище.
Через минуту вернулась Хилари вместе с Джо, несущим более длинную лестницу, которую он использовал для чистки канделябров.
– Это было бы просто замечательно, если бы мы нашли другой дневник, миссис Эндрю, – сказал Джо, прислоняя лестницу к задней стене. – Миссис Кесуик была бы так довольна, если бы мы нашли.
– И я тоже, Джо, – сказала я и добавила: – Кстати, я здесь не сметала пыль. Может быть, мне следовало бы это делать?
– Ах, нет, не беспокойтесь об этом! – воскликнул Джо. – Хилари могла бы попозже обмести книги метелкой из перьев. Хилари, – повернулся он к дочери, – беги обратно в кухню, будь хорошей девочкой, и принеси маленькую стремяночку. Стоя на ней, ты сможешь следовать за миссис Эндрю и очищать книги, которые она уже просмотрела.
Я было собиралась возразить, но вспомнила, каким упрямым он может быть, и решила не вмешиваться. Я продолжала читать названия на корешках и заглядывать в глубину полок, как это делал Джо, а затем и Хилари в другой части библиотеки.
Когда появилась Парки и объявила, что мой ланч готов, я вздрогнула от неожиданности. Я посмотрела на свои часы и к своему удивлению увидела, что было ровно час дня. Как быстро пролетело время этим утром.
Мы безрезультатно проработали послеобеденное время, так ничего и не обнаружив, и у Джо и Хилари вытянулись физиономии. Было видно, что они разочарованы. Меня поразила мысль, что по каким-то неизвестным мне причинам они ожидали, что именно я найду что-то совершенно особенное, если даже это и не будет вторым томом дневников Летиции Кесуик.
– Ничего страшного, – сказала я, когда мы закончили поиски на этот день. – Может быть, завтра нам больше повезет. Я намерена продолжать, пока не проверю каждую полку, которую вы еще не просматривали.
– Мы поможем вам, миссис Эндрю, – сказала Хилари. – Мы тоже это приняли близко к сердцу.
– Да, это так, – бросил Джо через плечо, выходя из комнаты с лестницей.
Вечером Диана позвонила мне из Лондона, как она обычно делала, и я ей сказала, чем я занималась целый день.
– Я с таким азартом искала другой дневник Летиции, что забыла о времени, – сказала я. – И не только это. Сегодня я заработала похвалу от Парки.
Диана тихо засмеялась на другом конце провода.
– Не подсказывай мне, я угадаю. Ты, наверное, что-то съела, это ей понравилось?
– Да. Мне удалось съесть небольшую тарелку мясной запеканки с картофелем; Парки была ошеломлена. Сказать по правде, я сама тоже.
– Я рада, что бы снова начала есть, как бы мало ты на этот раз ни съела. Это начало, и тебе необходимо себя подкреплять. Я чувствую облегчение от того, что ты приняла мои слова всерьез. Надо признаться, я беспокоилась, когда ехала сегодня утром в Лондон, беспокоилась, что я была слишком сурова с тобой, но мне было необходимо с этим покончить.
– Суровая любовь, – заметила я.
– Ты так это называешь?
– И мама говорит, что это наилучший вид любви, когда у кого-нибудь несчастье и он нуждается в помощи.
– Я к твоим услугам, Мэл, с суровой любовью и со всем, в чем ты еще нуждаешься.
– Я знаю, и я тоже готова на все для вас. Мы должны друг друга поддерживать сейчас, помочь друг другу перенести это…
– Да, дорогая.
Мы еще поговорили о других вещах: Диана сказала, что она остановится в «Криллоне» в Париже, затем дала мне номер телефона этого отеля. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы повесили трубки. Но через минуту Диана позвонила снова.
– Я кое о чем подумала; есть другое место, где можно поискать дневники, или, скорее, их копии викторианской Клариссы, которая так стремилась сохранить их для потомства.
– Вы имеете в виду другое место, не библиотеку? – спросила я.
– Чердак в западном крыле, – пояснила Диана. – Там стоят несколько сундуков для морских путешествий. На них старые полуоборванные этикетки, знаешь, с названием пароходных линий. Во всяком случае, в этих сундуках масса вещей викторианской эпохи. Моя свекровь показывала мне их много лет тому назад, сразу после того, как мы с Майклом поженились. Она сказала, что эти вещи туда сложены одной из овдовевших жен Кесуиков в незапамятные времена, в начале нашего века, в действительности. Может быть, это и была Кларисса.
– И вы думаете, она могла туда положить и дневники, если они существовали? – спросила я.
– Такая возможность существует. В любом случае, стоит туда заглянуть, ты так не думаешь?
– Конечно, думаю, – сказала я. – И спасибо, что снова позвонили.
– Спокойной ночи, Мэл.
– Спокойной ночи, Диана.
– Посмотрите на эту вышивку, это восхитительно, миссис Эндрю, – сказала Хилари, подняв голову.
Она стояла на коленях на чердачном полу перед одним из старых сундуков и протягивала мне бархатную подушку бордового цвета, расшитую бисером. Она, очевидно, была сделана во времена королевы Виктории.
Я рассматривала работу, пораженная, в каком прекрасном состоянии была подушка – ведь прошло столько лет. Вся поверхность была покрыта продолговатым бордовым стеклярусом, а рисунок был вышит серым, черным, белым и серебристым бисером. Рисунок состоял из роз и листьев, обрамленных изящными ветками папоротника. В центре рисунка белым бисером были вышиты три слова.
– «Amor vincit omnia», – прочитала я вслух. – Латынь; это очень известная фраза; я думаю, она означает: «Любовь побеждает все». – Глядя на Хилари, я вопросительно подняла брови.
– Не смотрите на меня так, миссис Эндрю, – смеясь воскликнула она. – Я не могу вам помочь, потому что никогда не изучала латынь. Наверное, миссис Кесуик сможет перевести, она изучала латынь в Оксфордском университете. По крайней мере, я так думаю.
– Да, она изучала, – согласилась я.
Наклонившись над сундуком, Хилари достала оттуда еще одну подушку, большого размера и из оливково-серого бархата. Серебристым, золотым и бронзовым бисером был сделан фон, по которому белым был вышит рисунок, состоявший из цветов каллы со стеблями из зеленого бисера. Здесь тоже внизу было латинское изречение, составленное из зеленого бисера.
Я взяла подушку у Хилари и прочитала:
– «Nunc scio quid sit Amor». К сожалению, я вовсе не знаю, что означает эта фраза, но опять что-то про любовь.
– Да, – сказала Хилари, снова опуская руки в сундук с сокровищами.
Она достала еще две подушки, обе викторианские, плотно вышитые бисером и с латинскими фразами.
Когда она показала их мне, я покачала головой.
– Я не могу вам сказать, что на них написано, но давайте отнесем их вниз. Миссис Кесуик будет интересно на них посмотреть, когда она вернется из Парижа.
– Не могу поверить, что она забыла, какие они красивые, – пробормотала Хилари. – Я имею в виду: она говорила мне, что видела их много лет тому назад. Не думаете ли, что миссис Кесуик захотела бы, чтобы они были у нее в доме? Я хочу сказать, на диване и креслах.
– Да, но тогда, по-видимому, она действительно забыла, Хилари, как вы и сказали. В конце концов, ей их показывали очень много лет тому назад. Точнее говоря, сорок лет тому назад.
– Посмотрите на это, миссис Эндрю.
Теперь Хилари протянула мне прекрасный кусок черного кружева, вырезанный в виде квадрата, по краям отделанный бисером и черным стеклярусом.
Я подняла его, чтобы посмотреть на свет.
– Как вы думаете, что это такое? – спросила меня Хилари. – Мантилья? Как носят испанские женщины?
– Не знаю. Хотя, не думаю, – он не слишком велик для мантильи. Но вы правы, это роскошно. Там много еще осталось?
– Только белье на дне сундука.
Хилари принялась выкладывать этот набор предметов, свернутый аккуратно много лет тому назад, и передавать их мне по одному. Затем она поднялась на ноги.
– Этот сундук пустой, миссис Эндрю.
Мы вместе рассмотрели свернутое белое белье и обнаружили несколько викторианских ночных рубашек из хлопка, полдюжины наволочек с ручной вышивкой и шесть так же вышитых простыней им в пару.
– Может быть, миссис Кесуик сможет использовать эти старинные льняные простыни и наволочки, – заявила Хилари. – В двух гостевых комнатах. Но не знаю, что она сможет сделать с ночными рубашками. Они слегка старомодны. – Говоря это, Хилари держала в руках одну из них. – Пахнет шариками от моли, – пробормотала она и сделала гримасу.
*
До конца недели мы с Хилари проводили большинство нашего послеполуденного времени на чердаках Килгрэм-Чейза.
Их было очень много, в каждом из четырех крыльев дома, и мы обыскивали каждый из них. Я никогда не была раньше под самой крышей, и меня привели в восхищение эти огромные помещения и все, что они содержали.
Кроме викторианских сундуков для морских путешествий, хранящихся на чердаках западного крыла, мы нашли множество других сундуков, огромных картонных ящиков и много деревянных ящиков для транспортировки чая.
В них мы обнаружили обилие замечательных старинных предметов – от вышитых бисером подушек, образцов ручной вышивки и большого выбора старинного белья до фарфора, стекла и всяческих викторианских безделушек: шкатулок из панциря черепахи, перламутровых ящичков для визитных карточек, подносов из папье-маше, декоративных коробочек и чайниц.
Но книг не было. Не было дневников Летиции Кесуик. Не было копий викторианской прабабушки Клариссы.
Днем в субботу мы с Хилари находились на чердаке в северном крыле дома над библиотекой, как вдруг я наткнулась на старый кожаный сундук – не такой большой, какие нам встречались раньше, он был украшен медными шляпками гвоздей, изрядно поблекшими, и выглядел очень старинным.
– Это может оказаться интересным, – сказала я Хилари. – Но мы не сможем проверить, он заперт.
– У меня с собой кухонный нож, – ответила Хилари. – Давайте я попытаюсь его открыть.
Она подошла и опустилась на колени рядом со мной перед этим сундуком. Она старалась изо всех сил, но не смогла открыть замок.
– А как насчет шпильки? – предложила я. – Иногда это помогает.
– У меня нет. А у вас, миссис Эндрю? – спросила она, глядя на копну моих рыжих волос, заколотых на затылке.
– Нет. У меня сегодня гребень, – объяснила я. – Но у меня в спальне есть заколки. Я сбегаю и принесу их.
– Подождите секунду. Я попытаюсь одним из этих старых ключей, которые мы недавно нашли, – ответила Хилари, вытаскивая разнообразный набор маленьких очень древних ключиков из кармана фартука.
Выбрав наугад, она попыталась вставить его в замочную скважину, он не подошел. Перепробовав множество других ключей, она, наконец, нашла один, который без труда вошел в отверстие замка.
– Этот должен подойти, – пробормотала она себе под нос, вставив ключ и поворачивая его. Это заняло несколько секунд, и вдруг раздался слабый, но отчетливый щелчок.
– Мне кажется, получилось, – закричала она, торжествующе глядя на меня.
– Ну, давайте, открывайте же, – сказала я.
Она приподняла крышку, и мы вместе заглянули внутрь.
– Книги! – воскликнула я, склонившись над кожаным сундуком.
– Я до них не собираюсь дотрагиваться, миссис Эндрю; они могут оказаться очень ценными. Я бы не хотела повредить какую-нибудь из них.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Хилари. – И кивнула головой, добавив: – Может быть, мы напали на золотую жилу?
И как выяснилось, это было действительно так.
Первая книга, которую я взяла в руки, оказалась настоящим сокровищем, хотя на первый взгляд она выглядела как нечто совершенно обычное. Переплетенная в черную кожу, потертая, немножко порванная на корешке, она имела рукописный фронтиспис, который я сразу же узнала. Нельзя было с чем-нибудь спутать это изящное, написанное гусиным пером, письмо семнадцатого века.
«Садовая книга Летиции Кесуик» было написано на фронтисписе, и когда я перевернула страницы, у меня захватило дух от удивления и восторга.
Летиция написала очаровательную маленькую книжку о саде и Килгрэм-Чейзе, о ее саде. Она рассказала, как она задумала его и распланировала, что она там посадила и почему. Но что самое главное, книга была богато иллюстрирована самой Легацией акварелями и рисунками. Этим она напоминала оригинал дневника, на который я наткнулась в ноябре, но в этой книге было гораздо больше иллюстраций.
Хилари шумно восхитилась, когда я показала ее, и даже заявила, что это лучше, чем дневник.
Я не согласилась. Но сомнений в том, что иллюстрации Легации, рисунки цветов, деревьев, кустов и растений были замечательными, так же как и планы садовых участков.
Исследуя содержимое сундука дальше, я вытащила еще четыре старых книги, надеясь, что это все произведения Летиции.
Одна из них, в лиловом кожаном переплете, выглядела менее поцарапанной и потертой, чем остальные. Открыв ее, я обнаружила, что это сборник викторианских кулинарных рецептов. Все они были написаны удивительным каллиграфическим Клариссиным почерком, которым я так восхищалась. У меня не было сомнений, что она сама их собрала и они отражают ее собственные вкусы в области кулинарного искусства.
Здесь была также кулинарная книга неутомимой Летиции, содержащая всевозможные рецепты семнадцатого века вместе с хозяйственными рекомендациями и советами по использованию трав для лечебных целей.
Но более всего взволновали меня две последние книги. Одна из них была дневником Легации Кесуик за 1663 год, другая – аккуратная его копия, сделанная рукой Клариссы. Мне не терпелось приступить к чтению дневника.
– Мы не зря так упорно трудились всю эту неделю, Хилари, – сказала я, вскакивая на ноги и наклонившись, чтобы взять книги. – Эти находки совершенно особые.
– Что миссис Кесуик с ними будет делать, не знаете? – спросила она задумчиво.
– Я не знаю. Быть может, ничего; в конечном счете, говоря по правде, Хилари, что она с ними могла бы сделать? Но их приятно иметь, не правда ли?
– Да. Может быть, она представит их на всеобщее обозрение, знаете, в стеклянной витринке, как древние книги в библиотеках, – пробормотала Хилари. – Миссис Кесуик каждое лето устраивает праздник в саду для церковной общины. Может быть, люди смогут заплатить немного денег, которые пойдут на нужды прихода, чтобы попасть в дом и посмотреть на книги, по пути в церковь, разумеется.
– Это очень хорошая мысль, Хилари. Очень умно с вашей стороны.
Явно польщенная моим комплиментом, она продолжала более доверительно:
– Здесь очень многие с большим интересом прошлись бы по всему дому тоже, но миссис Кесуик никогда не откроет его для посетителей.
Я ничего не ответила.
Хилари сказала:
– Да она не захочет, как вы думаете?
– Я не знаю, я должна спросить у нее, – ответила я.
Выпив чашку кофе, которую Парки обычно приносила мне около половины пятого, я вернулась назад в библиотеку и села за стол перед высоким окном. Был ясный солнечный день, и эта часть библиотеки всегда хорошо освещалась.
Я как раз начала читать дневник Летиции, начатый ею в январе 1663 года, как пронзительный звонок телефона заставил меня подскочить.
Я машинально протянула руку и подняла трубку.
– Килгрэм-Чейз, – ответила я.
В трубке раздался треск, а затем я услышала голос Дэвида, который говорил:
– Мэл, это вы?
– Да, я, – сказала я и осознала, что вцепилась в трубку слишком крепко. – У вас есть новости?
– Де Марко это все же удалось! – воскликнул он. – Они с Джонсоном арестовали четверых юнцов за этот уик-энд. Я не звонил вам раньше, потому что ждал, как будут разворачиваться события и…
– Они это сделали? – перебила я его, и мой голос на октаву стал выше.
– Да. Де Марко и Джонсон уверены, что это и есть налетчики. Два вида отпечатков пальцев из машины совпадают с отпечатками двух из этих юнцов. У другого нашли оружие: полуавтоматический пистолет калибра девять миллиметров. Его отправили в баллистический отдел, и результаты экспертизы были положительные: это именно то оружие, которое было использовано.
– Таким образом, они предстанут перед большим жюри?
– Уже предстали. Де Марко и Джонсон действовали очень быстро. Слушание состоялось вчера, и большое жюри проголосовало за предъявление им обвинения в убийстве второй степени. Они все предстанут перед судом.
– А когда он состоится? – спросила я.
– Де Марко не знает точно. Обвинителю надо подготовиться к этому делу, как я объяснил вам на прошлой неделе. Просьба о залоге была отклонена, естественно, и все четверо в настоящее время находятся в тюрьме, в которой они и проведут остатки своей жизни. Они не будут оправданы, я вас уверяю.
– Это была… – Я замолчала и набрала воздуха в легкие. – Это была, как говорил детектив Де Марко, попытка угона машины, Дэвид?
– Да, именно это, но не удавшаяся, конечно.
– Сказал ли вам Де Марко, почему… почему Эндрю и близнецы были убиты? – спросила я совсем тихо, почти неслышно.
– Он сказал мне, что двое из юнцов были накачаны наркотиками, одурманены, Мэл, наркотиками. По-видимому, они накурились крэка, и один из них просто без всяких причин сорвался. Просто начал палить из пистолета…
– Ох, Боже мой, ох, Боже, Дэвид, – прошептала я. Мне едва удалось произнести это.
– Я понимаю, я понимаю, дорогая, – ответил он, как обычно, ласково и сочувственно. – Вы в порядке?
Я не могла отвечать. Я сидела в библиотеке, вцепившись в трубку так, что у меня побелели косточки пальцев, и глядела в пустоту.
– Мэл, вы слышите?
Я с трудом перевела дыхание.
– Я слышу. – Я снова сделала глубокий вздох. – Спасибо, что позвонили, Дэвид. Я буду держать с вами связь.
– Берегите себя, Мэл. Мы позвоним вам в воскресенье. До свидания.
Я повесила трубку, ничего больше не сказав, и вышла из библиотеки, пересекла прихожую, сгорбившись и обхватив плечи руками, потом прошла до лестницы, никем не замеченная.
Вцепившись в перила, я втаскивала себя вверх по лестнице, медленно переставляя ноги. Они казались мне тяжелыми, будто налитыми свинцом.
Очутившись в своей спальне, я упала на кровать и натянула на себя шерстяной шарф. Я начала дрожать и не могла остановиться. Дотянувшись до подушки, я погрузила в нее лицо, стараясь заглушить душившие меня рыдания.
Мой муж и мои дети умерли случайно, ни за что, без всякой причины.
31
Йоркшир, май 1989
Над дикими пустынными болотами стоял поистине прекрасный день. Пронизанный солнцем воздух был мягким, обволакивающим, и огромное пространство неба было лазурно-голубым; по нему в беспорядке были разбросаны легкие белые облака.
Воздух был чист, и я дышала глубоко, когда шла по дороге, ведущей из леса в Килгрэм-Чейз через прилежащие к нему поля и дальше, к краю болот.
В какой-то миг я подняла вверх глаза, и у меня перехватило дыхание от благоговейного страха перед вздымавшимся ввысь, подобно гигантским скалам, лесом. Он оттенял все, что было ниже, заставляя подножье долины и пасторально-зеленые поля казаться еще приветливее.
Я не собиралась сегодня идти до леса; в этих холмах расстояния были обманчивы, и он на самом деле был гораздо дальше, чем казался. В любом случае, дорога была слишком утомительна.
Но у меня ушло не много времени, чтобы дойти до своей цели. Это было место, которое Эндрю любил с детства и куда он часто водил меня в прошлом. Это был участок вересковой пустоши выше Килгрэм-Чейза, в тени великого водопада Рэгленд, неподалеку от Дерн-Гилла. Глубокий овраг с необыкновенным водопадом, ниспадающим прозрачными струями на грубо отесанные камни, был необычайно красив.
Я давно обнаружила, что уже близка к водопаду: только услышав журчание воды. Склон был испещрен позвякивающими маленькими ручейками и более крупными потоками, и водопады легко спадали на скалы и утесы в самых неожиданных местах.
Разогревшись от ходьбы, я сняла жакет, расстелила его на земле и села. Я смотрела на раскинувшуюся передо мной обширную панораму; сколько видели глаза, не было ничего, кроме холмистого болота, спускающегося вниз к долинам и полям. Никакого жилья, кроме, конечно, Дианиного дома, угнездившегося между деревьями прямо надо мной.
