Текст книги "Несколько зеленых листьев"

Автор книги: Барбара Пим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

15

В то лето Том не уехал в отпуск, даже когда Дафна вернулась из Греции. Он с облегчением вздохнул, убедившись, что она не вспоминает о своем желании приобрести собаку, – возможно, застоявшаяся жара была не самым подходящим для этого временем. Что же касается его самого, то мгновенное путешествие в семнадцатый век на машине времени, которое Том предпочел бы любому отпуску, еще не было изобретено. Его не привлекала Испания, куда собирались миссис Дайер с сыном и снохой, или «Приют отшельника» – пансион ассоциации христиан в Уэст-Кантри, где решила пожить мисс Ли, и не хотелось даже в Лондон – мисс Гранди ехала туда на несколько дней с намерением посетить близкие по духу церкви. Середина лета – не время больших церковных праздников, к тому же ходить по церквам, как говорится, для души его давно уже не тянет. Семейство Шрабсоулов предполагало снять дом в Корнуоле, где матери Эвис предстояло проводить целые дни с детьми на пляже, в то время как Адам Принс переправился в своем ярко-красном «рено» в Дордонь и разъезжал там в поисках трюфелей и момбазилика – самый изысканный способ проведения отпуска. Доктор Геллибранд с женой уехали в Шотландию, где остановились в замке у старых друзей. Том был доволен, что на этот раз не приехал присматривать за их домом брат доктора, викарий, ибо в один из своих приездов ему не терпелось оказать помощь в проведении служб, и было так неловко признаться, что они никогда не кадят и что у них нет ни кадила, ни ладана. Робби и Тэмсин Бэрраклоу оказались наибольшими любителями приключений, отправившись куда-то на восток, не то в Афганистан, как говорили одни, не то в Индию, как утверждали другие, – словом, в том направлении.

Эмма ждала мать и Изобел, которые собирались заехать ненадолго, а август провести у Изобел в Озерном крае. Интересно, почему директрисе школы так пристало иметь дом в Озерном крае? Здесь явно прослеживается какая-то связь с Вордсвортом и с любовью викторианцев к горам, ибо дом принадлежал еще деду Изобел.

За неделю до переезда Грэма в лесную сторожку, которую он арендовал, у Эммы гостила ее старая школьная подруга Ианта Поттс. Эмма всегда чувствовала себя виноватой перед Иантой, которая упорно старалась еще со школы не терять с нею связи, в то время как Эмма порой совершенно забывала про их дружбу. Ианта работала в музее и уже давно питала любовь без взаимности к одному из своих коллег. Из-за этого, а также из-за того, что Ианта жила в довольно мрачной квартире на пользующейся дурной славой стороне Килберн Хай Роуд, Эмма сочла себя обязанной пригласить ее, поскольку сама сейчас жила в поселке и погода стояла отличная.

Эмма заметила, что жизненные трудности заставили Ианту сосредоточить все свое внимание на собственном здоровье, дабы сохранить себя и для грядущих невзгод. Наличие двух врачей в поселке произвело на нее больше впечатления, нежели пленительный покой, исходящий от каменных строений медового цвета или по-летнему красочных цветочных клумб в садах. Они совершили несколько прогулок, в том числе мимо сторожки, куда скоро должен был приехать Грэм. Ианта обратила внимание на романтическое расположение дома, но добавила, что там должно быть сыро от такого количества деревьев вокруг.

– У тебя, кажется, когда-то был с ним роман? – спросила она таким тоном, будто то, что было между Грэмом и Эммой, осталось в прошлом без какой-либо надежды на будущее. Эмму это разозлило, ибо, хотя она и не испытывала сильного чувства к Грэму, а по правде говоря, весьма сомневалась, испытывает ли она к нему вообще что-либо, не Ианте намекать на то, что между ними ничего нет. Но решила пропустить это замечание мимо ушей и начала расспрашивать Ианту про ее собственный роман. Все еще Иэн? До сих пор он?

– Да, – призналась Ианта. – Только, боюсь, надеяться не на что. Видишь ли, мне стало известно, что он голубой.

Ее грустный тон и печальная внешность павшего духом человека – она была высокой, с мышиного цвета волосами, висящими прядями вдоль лица, – чуть не заставили Эмму улыбнуться и высказаться по поводу не подходящего к случаю слова. Но она прекрасно знала, что говорят именно так. Иэн – вот уж не голубая личность, – оказывается, жил вместе с молодым человеком по имени Бруно.

В воскресенье утром они пошли в церковь.

– Ваш викарий довольно интересный мужчина, – заметила Ианта. – Он дал обет безбрачия?

– Нет, он вдовец, и он не викарий, а ректор.

У Эммы было время подумать над этим в воскресенье вечером, потому что Ианте пришлось уехать сразу после пяти («Должна быть в музее в понедельник утром к девяти тридцати», – с угнетающей педантичностью объявила она), а это означало, что, проводив Ианту, Эмма снова направилась в церковь, где принялась рассматривать Тома с еще большей беспристрастностью. Что ни говори, а мужчина он и вправду интересный и, помимо того, «положительный», приятный, благожелательный. Нет, конечно, не очень энергичный, но кому это нужно? Пение гимна:

 
Ради красоты земли,
Ради красоты небес —
 

с его строфами о радостях любви (братской, сестринской, родительской, детской), которые неизменно вели к размышлению о других более увлекательных разновидностях любви, заставило Эмму подумать о том, что Тому нужна жена, а Ианте нужен муж. Не познакомить ли их? Глядишь, что-нибудь и получится, но разве нельзя найти кого-нибудь получше Ианты? Он ни в коем случае «не испытывал отвращения» к женскому обществу, решила она, довольная собственной формулировкой.

На этот раз Эмма задержалась, чтобы попрощаться, но ни словом не обмолвилась об Ианте, хотя та только что уехала, да и Том тоже не спросил про нее и не полюбопытствовал, куда она делась. Вместо этого, когда в их беседе наступило неловкое молчание, Эмма сказала ему, что в лесную сторожку приезжает Грэм Петтифер. «Работать над книгой», – добавила она, словно его приезд мог быть вызван какой-либо иной причиной.

– О, вам это будет приятно, – отозвался Том, изо всех сил стараясь не показать, насколько эта новость огорчила его. – Он внесет оживление в нашу общину, – добавил он по-духовному чопорно, сказав то, что от него ожидалось, но что совершенно ничего не означало, ибо как мог ученый-агностик, да к тому же человек довольно скучный, представлять интерес для их «маленькой общины»? Эмма была разочарована и отправилась домой, чувствуя, что Том и Ианта вполне заслуживают друг друга.

Когда позже зазвонил телефон, оказалось, что звонит вовсе не Грэм с последующими указаниями по налаживанию его хозяйства, а ее мама. У них в колледже устраивается ежегодная встреча бывших студентов, так не хочет ли она, Эмма, приехать? Пока Эмма размышляла, Беатрис добавила, что, по ее мнению, на встречу явится и Клодия Петтифер. Неужели Эмме не любопытно хоть взглянуть на нее? «И надень что-нибудь красивое», – велела Беатрис, словно Эмма все еще была школьницей, неспособной выбрать именно то, что нужно.

16

На этих вечерах Эмме всегда казалось, что маме хочется, чтоб в глазах окружающих она, Эмма, представала бы иначе, в более выигрышном свете: дочь, которой можно гордиться, – замужняя, мать прелестных детишек, или незамужняя, но все же мать прелестных детишек, ну а если не это, то хотя бы очень преуспевающая в избранном деле, персонаж телевизионных встреч с интересными людьми, известная актриса или даже романистка, – словом, чтоб было в ней нечто особенное, выделяющее ее из толпы выпускниц и педагогов, которые попивали сейчас вино в жарком сумраке сада. А Эмма, помимо того что была всего лишь заурядным социологом, напечатавшим только несколько статей в никому не ведомых научных журналах, вдобавок и выглядела-то не слишком красивой или импозантной. На ней было одно из ее скучных хлопчатобумажных платьев с серо-черным рисунком, и даже прическу она сделать не успела. Контраст между ней и стоявшей рядом Клодией Петтифер, «хорошенькой свиристелкой», как ее определила Беатрис, вызывал ироническую улыбку.

Клодия, высокая, элегантная, в яркой цветастой свободного покроя тунике, вид имела, можно сказать, сногсшибательный. Глаза она прятала за темными стеклами очков, а волосы в соответствии с модой завивала мелко и пышно – прическа, казалось бы, не слишком подходящая жене серьезного ученого и лишнее доказательство того, что она «свиристелка». Но кто осудит ее, если вспомнить, как занудлив бывает Грэм. А поскольку он женился на Клодии после мимолетного романа с ней, Эммой, значит, как заключила она по размышлении, он нуждался тогда именно в свиристелке. (А что же теперь, его вновь потянуло на родную ему унылость? Нет, лучше так не думать.)

– Красное или белое? – Перед ними появились бокалы вина на подносе.

– Кардинальный вопрос, не так ли? – заметила Клодия, шутливо и добродушно. – Уж цвета-то нас различать научили, правда?

– Мы и сами в них достаточно разбирались, – сказала Эмма, беря бокал с чем-то бледным.

– Вы в каком году окончили? – спросила Клодия.

– Я училась не здесь, а окончила Лондонское экономическое. Изучала там социологию.

– Ах да, Лондонское экономическое! И вы знаете или знали когда-то Грэма.

– Да, я его знаю. – Почему-то Эмма не сочла нужным что-либо добавить, лишь подтвердив, что знает мужа Клодии.

– Он снимает лесную сторожку где-то в ваших краях. Говорит, что книгу кончает. – Клодия рассмеялась, словно желая показать, что правдой это быть никак не может, но ей это все равно. – Хорошо бы вы там за ним приглядели.

– Да, я, наверно, навещу его там, – сказала Эмма. Добродушно-дружеский, даже ласковый тон их беседы казался ей наигранным, словно Клодия, не заботившаяся о Грэме, считала его недостойным забот и всякой другой женщины, а потом она вообще заявила, что Эмма самый подходящий человек, чтоб приглядывать за Грэмом, потому что знала Грэма «еще бог знает когда».

– Не так уж давно это было, – сказала Эмма, задетая таким намеком на возраст. Интересно, сболтнула она это просто так или уже показывает коготки.

– Ах, годы бегут, а на таких встречах это особенно чувствуешь! – И Клодия, как бы в подтверждение сказанному, огляделась вокруг. Разбившись на группки, женщины самозабвенно погружались в прошлое. – Все последующие события жизни кажутся такими незначительными, когда к тебе подходят и окликают по имени, которым ты звалась двадцать лет назад!

Тут к Клодии подошли («Боже мой, неужто Клодия Дженкс?»), и их с Эммой разлучили. И все же, что ни говори, знакомство состоялось. Было гораздо спокойнее и, конечно, не столь ответственно беседовать потом с одной из коллег Беатрис, занимавшейся математикой и, видимо, в какой-то степени и садом, а потому беспокоившейся, нет ли сквозняка и не вреден ли сквозняк для газонов. Эмма, поняв, что усилий отвечать от нее не требуется, приняла к сведению тревоги собеседницы и взяла с подноса еще один бокал бледного вина. Бледное и, как казалось, некрепкое, оно все же ударило ей в голову, придав ощущение легкости. Интересно, напиваются ли на таких вечерах, где преобладают женщины? На встрече присутствовало лишь несколько мужчин, по большей части мужей, и она прикинула, мог ли раньше посещать подобные вечера Грэм в таком качестве, ждал ли он с покорным видом, чтобы эта сногсшибательная Клодия представила его своим сокурсницам и преподавательницам. Не забыть спросить его об этом, когда будет разговор о вечере и знакомстве с Клодией, если разговор этот будет.

– У тебя была интересная беседа? – спросила подошедшая к Эмме Беатрис.

– О да, она держится вполне по-дружески. Я даже думаю, что, если б надо было, мы бы с ней нашли общий язык. Между прочим, она решила, что я стану приглядывать за Грэмом.

– Что же ей еще остается говорить?

– Обычное супружеское подтрунивание, – иронически заметила Эмма. – По всей видимости, она, как и я, считает Грэма порядочным занудой.

– Вряд ли, – сказала Беатрис, которой не понравился этот Эммингтон, – а к тому же, думаю, голова у ней сейчас забита другим. Она рассказала мне, что занимается переездом в новый дом в Излингтоне, и это, наверно, отнимает у нее все время.

Грэм упоминал об этом, говоря, что для них вообще-то дом слишком велик, неудобен – на каждом этаже лишь по две комнаты, но Клодии замстилось туда переехать и потому с его мнением не считаются. Может быть, идея спрятаться на лето в лесной глуши и возникла из чувства протеста. А потом, на что бы там Клодия ни намекала, ему ведь надо кончать книгу.

– Дом с видом на канал, – продолжала Беатрис. – Район, как я слышала, модный. Ну мы посмотрим, как пойдут дела.

Мы посмотрим? Обдумывая эту заключительную туманную фразу, Эмма недоумевала. Словно мама и тут всем заправляет!

– Грэм переезжает сегодня вечером, – сказала она. – Я зайду к нему узнать, не надо ли чего.

– «И есть ли все нужное в ванной», – процитировала Беатрис. – Так важно не забыть про все эти туалетные мелочи, а потом еще запастись консервами, суповыми концентратами, бобами… Но ты, думаю, иногда сможешь и сварить ему что-нибудь?

– Тащить по лесу кастрюлю? – возмутилась Эмма. – Да, думаю смогу.

Пойти навестить Грэма Эмма собралась только утром, но от волнения, с которым она предвкушала это накануне, не осталось и следа, когда она шла по знойной улице, и голова у нее немножко болела, а во рту пересохло, так как на встрече она, должно быть, чересчур увлеклась бледным и некрепким вином.

Улица выглядела незнакомой и пустынной, но, хоть Эмма заметила на ней лишь несколько кошек и собак, спавших в подворотнях, ей казалось, что за ней наблюдают и видят, как она направляется к лесу. Все будут знать, куда она ходила, потому что, конечно же, всем известно, что Грэм (доктор Петтифер) снимает лесную сторожку, а зачем – это уже другой вопрос. Кое-кто даже полагает, что, будучи «доктором», он вознамерился составить конкуренцию доктору Геллибранду и Мартину Шрабсоулу, правда, с другой стороны, не станет же он принимать больных в лесу, не знахарь же он, в самом деле?!

Окруженный деревьями домик, несмотря на возможную в нем сырость, показался ей весьма милым, так как управляющий распорядился привести в порядок сад и расчистить от сорняков мощенную кирпичом дорожку. Видны были даже кое-какие цветы – самосеющиеся ноготки и вполне симпатичные лесные растения, но эффектнее всего выглядел сам Грэм, он расположился на траве возле пишущей машинки на складном столике и кипы карточек – типичный сухарь ученый, удалившийся в деревенскую глушь для работы. Вид он имел трогательный, даже до смешного, и Эмма почувствовала, что улыбка ее выражает не просто любезность и гостеприимство.

При ее приближении он поднял на нее глаза, а ее «привет, значит, ты добрался благополучно» было принято достаточно сердечно, но затем послышалось:

– Я ждал тебя попозже. Неужели ты по утрам не работаешь?

– Иногда работаю, но я хотела посмотреть, как ты устроился, и узнать, получил ли ты молоко и продукты из магазина.

«Неужели я когда-то любила этого человека?» – подумала Эмма, и тут же промелькнула мысль, не следовало ли им при встрече поцеловаться или хотя бы найти друг для друга какие-нибудь слова потеплее.

– Спасибо, молоко я получил утром, и утром же прибыла коробка с продуктами весьма странного ассортимента.

– Странного? Чем же странного? Я просто попросила их прислать самое необходимое: хлеб, масло, сыр и разных консервов на всякий случай.

Грэм улыбнулся:

– Мне показалось странным присылать мне сюда овощные консервы. Я собирался покупать здесь овощи с грядки, хотя бы, к примеру, с твоего огорода. И я не так уж люблю макароны кольчиками.

– Я не занимаюсь огородничеством, – сказала Эмма, почувствовав себя уязвленной (наверное, так можно охарактеризовать это чувство?). – А банка горошка или консервированной моркови тебе еще очень пригодится. Что же касается макарон кольчиками, то, видимо, миссис Бленд из магазина сочла их хорошим легким ужином.

– Значит, мы с ней по-разному понимаем, что такое ужин. Ах да, там еще был нарезанный хлеб!

– Ты придирчив, как Адам Принс.

– Я надеялся, что ты зайдешь вчера вечером и принесешь мне что-нибудь домашнее. У меня здесь есть запас отменных вин.

Последнее замечание Грэма хоть в какой-то степени выражало личную заинтересованность, и перед Эммой предстал их будущий вечер в сторожке за чем-нибудь домашним и бутылкой вина. Они с Грэмом вновь воскресят то, что связывало их в дни их первой встречи в Лондонском экономическом, как бы неопределенно оно ни было.

Но сейчас Грэм работал и, видно, не хотел, чтобы его отвлекали.

– По утрам я должен работать, – сказал он. – Мне ведь вправду надо кончить книгу.

– Конечно, ведь ты за этим и приехал сюда. Ты мечтал о тишине и покое, чтоб кончить книгу. Но почему бы тебе сегодня вечером не прийти ко мне в гости и не поужинать со мной?

Это несколько натянутое приглашение было затем развито и принято, после чего Эмма отбыла, не совсем уверенная, может ли она испытывать удовлетворение или нет. О встрече и разговоре с Клодией она не упомянула нарочно – это подождет до следующего раза. Уже в поселке она вспомнила, что Дафна Дэгнелл вернулась из Греции и вечером рассказывает о своей поездке в «Женском институте». Послушать ее было бы довольно интересно, и она пожалела, что пригласила к ужину Грэма, но возвращаться и переносить приглашение на другой вечер она уже не могла.

Заметив во дворе Тома, она стала размышлять, зайдет ли он навестить Грэма из любопытства или посчитав это своим пасторским долгом. Она не забыла глупое замечание Тома, сказавшего, что приезд Грэма внесет оживление в их маленькую общину. Пусть сам узнает, насколько он ошибался.

17

В эти долгие летние месяцы в поселке было совсем не плохо; даже в ректорском доме потеплело и в промозглых комнатах, где зимой тянуло холодом и стоял запах керосина, теперь царили приятная прохлада и свежесть. К тому же сознание, что дни ее здесь сочтены и срок истекает, придавало Дафне силы сносить то, что давно уже превратилось для нее в тягостное бремя. Они с Хетер успели подробно обсудить все, что им надлежало сделать, и теперь почти все было сделано, Хетер предстояло лишь съехать с квартиры, а Дафне сообщить Тому, что она покидает его. Конечно, их расставание вряд ли сопоставимо с разводом, когда муж или жена покидает свою половину, но все же с тех пор, как умерла Лора и она приехала к Тому, чтобы «поддержать гаснущий очаг», они прожили вместе не один год. Так что новость произведет на него впечатление неприятное и даже болезненное.

Для сообщения она выбрала утро, когда разделывала тесто на кухне. Только что она поставила в печь пирог с крыжовником и, не зная, что делать с остатками теста, придавала им то одну, то другую форму, превращала то в цветы, то в зверюшек, а потом – не без умысла – в маленьких человечков, напоминавших ей кикладские фигурки, которые она видела в афинском музее. Том был с ней на кухне, околачивался возле стола, по своему обыкновению. Подходящий момент для разговора.

– Том, – начала она, – я скоро уезжаю.

– Что? Новые каникулы? Но ведь ты только-только приехала!

Вечно это поддразнивание, которое так ее бесит!

– Нет, не новые каникулы. Хетер обо всем договорилась, теперь все устроено.

– Ах, что же это будет – хижина на греческом острове, клочок земли на Пелопоннесе или квартирка с видом на Акрополь?

Он по-прежнему не хотел говорить с ней серьезно.

– Нет, ничего подобного, – твердо выговорила Дафна. – Хетер купила дом, и я собираюсь там с ней поселиться.

– Дом! Боже милостивый! Должно быть, она клад нашла! Дом в Греции стоит столько, что и вообразить невозможно, верно? Конечно, если только это не какая-нибудь развалина бог знает где, но тогда вы с Хетер туда как-то не вписываетесь.

– Дом этот не в Греции, – терпеливо пояснила Дафна. – Он находится на окраине Бирмингема, в очень милом районе, и задумала я это совершенно серьезно.

– В Бирмингеме? – Том расхохотался. – Как это о нем говорится? Слова доброго не стоит или что-то в этом роде? Ты шутишь, наверное.

– Это очень милый дом в очень милом месте, – с вызовом повторила Дафна.

– Ну а как будет теперь с собакой, которую ты хотела завести? Ты же не станешь держать собаку в Бирмингеме.

– Почему же нет? Множество бирмингемцев имеют собак, а рядом с домом, где мы будем жить, есть пустырь и роща.

– Но непохожая на здешние леса, никакого тебе лисьего помета, серого и удлиненной формы!

– Возможно, лисы водятся и там. В наше время они часто селятся на городских окраинах и роются, как я слышала, в мусорных ящиках. Природа не стоит на месте.

– Когда же ты отправляешься? – спросил Том, решив поддержать игру и притворившись, что верит в этот, как ему все еще казалось, бредовый замысел.

– На той неделе, – с готовностью ответила Дафна. – Мы сочли, что лето – хорошее время для переезда и устройства. Хетер уходит из своей библиотеки. Собственно, она уже ушла: вчера устраивала там прощальный чай.

– А как ты считаешь, она не согласится здесь пожить? – спросил Том. – Места достаточно. Она могла бы обосноваться в мезонине. Там, я уверен, несложно соорудить что-нибудь, на чем готовят, – можно купить удобную керосинку или даже примус, а ванная у нас была бы общая. Мебель бы она, конечно, перетащила свою, она столько лет снимала квартиру, что мебель у нее, надеюсь, есть.

Дафна не удостоила ответом эти смехотворные рассуждения, но лишь повторила, что рассчитывает уехать на будущей неделе. Она уже почти собралась, разложила то немногое, что у нее есть.

– А мебель какую-нибудь ты заберешь? – спросил Том.

– Разумеется, нет, ведь это твоя мебель, верно? Твоя и Лорина.

– Серьезно? Не помню, но если тебе что-то требуется, к примеру, твоя кровать…

– Моя кровать? Зачем она мне?

– Ну, обычно люди привыкают к своей кровати, в особенности люди пожилые. Иной раз бывает не так легко приспособиться к новой кровати.

– В жизни не слыхала ничего смешнее, особенно если вспомнить мои заграничные путешествия и кровати, на которых мне тогда приходилось спать!

Дафна опять скатала тесто в один ком – вместе с кикладскими фигурками и всем прочим. Она сделает тарталетки с джемом, они пригодятся Тому для какой-нибудь из будущих его трапез. Как станет он управляться один? – хладнокровно думала она. Возможно даже, что он вовсе не будет ощущать ее отсутствия, кроме как в хозяйственных мелочах, а с ее отъездом испытает облегчение. Сколько лет она убила на то, чтобы поддерживать гаснущий очаг для Тома, который и не замечал ее возле этого очага! Хетер всегда говорила, что этот ее порыв поддержать очаг после Лориной смерти был ошибкой. Если б не она, Том мог бы вторично жениться и, вероятно, уже женился бы, если вспомнить, как бегают женщины за священниками. Так смягчила ли она Тому жестокий удар или помешала его счастью? Кто знает…

– Тарталетки с джемом… – сказал Том. – Это к чаю?

– Если хочешь, но тогда не многовато ли теста получится, если ко второму завтраку я пеку пирог с крыжовником?

– По-моему, ничего страшного. До чая я и забуду про пирог. Ты сказала миссис Дайер о своих намерениях?

Лицо Дафны омрачилось. Сообщить новость миссис Дайер было неприятной задачей, выполнение которой она откладывала, уверяя себя, что Тому, видимо, следует узнать об этом первым.

– Завтра скажу, – ответила она, – а раньше говорить не стоило. Не хочу, чтоб знал весь поселок.

– Вероятно, он и так знает, – кротко заметил Том. – Я, конечно, не стану пытаться удерживать тебя.

– Вряд ли ты и смог бы удержать меня, правда?

– Правда. Надеюсь, ты будешь счастлива, – добавил он серьезно, словно напутствуя ее перед свадьбой. – Ты и Хетер. В конце концов, вы знаете друг друга так давно, столько лет путешествуете вместе…

«И ты не я», – мысленно добавил он. Наверное, он был эгоистом, рассчитывая, что Дафна проведет все эти годы, здесь и не устроит свою судьбу. Но он не ожидал от нее подобного. Она появилась в его доме внезапно в то странное смутное время, которое последовало за смертью Лоры, а теперь, так же внезапно, исчезает. Пока он еще не в состоянии оценить, чем грозит ему эта перемена. «По крайней мере, собаки теперь не предвидится» – такова была его первая, не совсем адекватная реакция. Он решил пойти в церковь или даже лучше побыть в мавзолее, предаться там размышлениям о бренности всего сущего, но была опасность столкнуться там с доктором Геллибрандом, а такого рода встреча ему в это утро показалась нежелательной. Дело кончилось тем, что он удалился в кабинет к своим историческим хроникам. Он и сам не раз начинал вести дневник-хронику частной жизни семидесятых годов, которая могла бы соперничать с произведениями знаменитых клириков-хроникеров прошлого – Вудфорда или Килверта. Ну а что написать о событиях этого утра? «Моя сестра Дафна спекла пирог с крыжовником и сообщила мне, что поселяется на окраине Бирмингема». Может ли такая запись представить интерес для читателей будущего века?