Текст книги "Несколько зеленых листьев"
Автор книги: Барбара Пим
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
9
Однажды утром Том вошел в церковь провести там с полчаса, но не для того, чтобы помолиться, а просто, как он часто делал, побродить наугад среди скамеек и поразмыслить о судьбе самых разных жителей поселка. Это была тоже своего род служба, в которой они, можно сказать, принимали самое деятельное участие, хотя в действительности лишь немногие из них посещали церковь, или, выражаясь высокопарно, редко преступали ее врата. Он разглядывал памятники и мемориальные доски, подмечая, где требуется реставрация, где потускнела медь (чья очередь убирать была на прошлой неделе?), порой жалея, что к когда-то простому, без притязаний зданию были добавлены викторианские пристройки.
Семье, которая раньше владела поместьем, принадлежали самые большие и самые привлекательные памятники с витиеватыми надписями, которые испытывали читателя на знание латыни. Жаль, что мы больше не увековечиваем память наших близких в таких выражениях, подумал Том, припомнив сухие и короткие надписи на могилах двадцатого века. И памятник все чаще обретает либо форму ограды, похожей на церковную, – сущая находка для старческих негнущихся колен, – либо гладкой доски, отличающейся хорошим вкусом, но полным безразличием к покойнику. Мы более скромны нынче или более искренни – уповать только на искренность не хотелось, ибо в наши дни это качество в чересчур высокой цене. Например, невероятно, чтобы нынче кому-нибудь пришло в голову воздвигнуть нечто, подобное мавзолею де Тэнкервиллов, который был пристроен к церкви в начале девятнадцатого века, и с тех пор только в нем хоронили членов этой семьи. Теперь же, поскольку поместье им больше не принадлежит, мавзолей превратился в нелепый анахронизм при таком маленьком и скромном приходе.
Том думал об этом, как вдруг ему послышался какой-то шорох у входа в церковь. Кто-то вошел, но кто именно – случайный посетитель, прихожанин или женщина, явившаяся начистить медь, – разглядеть он не мог. Человек этот, – а в наши дни полового равенства, когда мужчины и женщины одинаково одеваются и носят одинаковую прическу, иначе, как человеком, посетителя назвать было нельзя, – вошел в часовню де Тэнкервиллов, как ее называли, и принялся разглядывать памятник, изображающий поверженного крестоносца. Когда он подошел поближе, Том увидел молодого человека с золотистыми, коротко подстриженными волосами, одетого в майку и джинсы. На руках у него почему-то были розовые резиновые перчатки, что вызывало недоумение и слегка тревожило.
«Чем могу быть вам полезным?» – спросил Том, только мысленно произнося эту фразу, ибо она одновременно могла прозвучать и слишком банально, и слишком серьезно. Предложение быть полезным могло быть принято буквально, в то время как Том чувствовал себя способным в данном случае лишь поведать краткую историю церкви и поселка, приукрасив ее более подробными сведениями об отдельных памятниках, и уже был готов приступить к повествованию, как молодой человек опередил его.
– Вы, наверное, местный ректор? – спросил он таким торжественным тоном, будто поздравлял Тома с пребыванием на этом посту. – Я Терри Скейт. Приехал, чтобы посмотреть ваш мавзолей. Но решил сначала заглянуть в церковь, получить, так сказать, общее представление и составить собственное мнение, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?
Они стояли, обратившись лицом к статуе сэра Хьюберта де Тэнкервилла. Том испытывал некоторую неловкость, словно мистер Скейт мог почему-либо поставить ему в вину отсутствие головы у одной из собачек, возлежащих у ног крестоносца. Созерцая безголовое животное, он задумался о пуританах и гражданской войне, но снова посетитель перебил его мысли замечанием о вандализме «даже в прежние времена».
– Вы бывали здесь прежде? – спросил Том, стараясь припомнить тех, кто регулярно заходил в мавзолей, обычно седых пожилых людей, не имеющих ничего общего с Терри Скейтом.
– Нет, я здесь в первый, но, надеюсь, не в последний раз. Мы с приятелем, знаете ли, открыли цветочный магазин. У нас, разумеется, масса заказов на оформление выставок цветов, не говоря уже о свадьбах и похоронах – кого ни назовете, именно мы их обслуживали, – но ни разу нам не доводилось работать в мавзолее.
– А что именно вы можете там сделать?
– Прежде всего просто привести его в порядок, разбить у входа клумбу, посадить новые цветы и растения, проследить, чтобы на пасху выросли нарциссы и тому подобное. Я человек верующий, поэтому все это делать буду я. Что же касается моего приятеля, то он агностик.
– Понятно. Значит, вы… – Том хотел было сказать «один из нас», но остановился, уловив явную двусмысленность этой фразы. Кроме того, службы, посещаемые Терри Скейтом, вряд ли имели что-либо общее с простой сельской службой, к которой привыкли постоянные прихожане Тома.
– О, боже, конечно! Участник хора, прислужник, иногда даже церемониймейстер – все что угодно… Ведь чтобы оформить мавзолей, следует быть верующим, не так ли?
Том не мог не согласиться с этим доводом и принялся коротко излагать историю мавзолея – как его воздвигли в 1810 году для похорон одного из Тэнкервиллов, убитого во время войны с Испанией, и как потом всех членов семьи хоронили здесь, ставя им памятники.
– Можно заглянуть внутрь? – с интересом спросил Терри. – Очень хочется посмотреть.
Они вышли из церкви, сняли замок с ворот мавзолея и сложили решетку, запирающую вход. Тяжелый занавес красного бархата пришлось отодвинуть в сторону, чтобы стали видны похожие на сундуки гробницы и памятники. Хотя на улице было тепло, от ледяной белизны мрамора и слепых лиц классических скульптур веяло холодом, и Тома пробрала дрожь. Он довольно редко бывал в мавзолее и не разделял восторгов Терри, отвергая в душе концепцию захоронения мертвых в усыпальнице и находя мраморные изображения претенциозными и антипатичными.
Терри согласился, что в мавзолее холодно.
– Сюда бы стоило поставить аккумуляторную батарею или керосиновый обогреватель, – предложил он.
– Не думаю, что это было бы уместным, – возразил Том. – По правде говоря, никто сюда не заходит, во всяком случае надолго, – добавил он, почувствовав, что его слова звучат кощунственно. – Из их семьи уже не осталось почти никого, кого бы интересовал этот музей. – Печально, разумеется, хотя больше с исторической, нежели с человеческой точки зрения. Многие документы навсегда утеряны. Если бы он был здесь в тридцатые годы, когда де Тэнкервиллы покидали поместье!
– Вся семья вымерла? – спросил Терри.
Последний наследник мужского пола, сказал Том, погиб во время второй мировой войны, не оставив детей, сестры вскоре после этого продали поместье, нынешний его владелец мало интересуется жизнью в поселке… От прохлады мавзолея начало ломить в костях. Может, пригласить Терри Скейта на чашку кофе к себе домой?
Выйдя из мавзолея, они очутились в окружающем его небольшом саду, где было несколько надгробий с углублениями для цветочных ваз или горшков с цветами.
– Видно, кто-то недавно убрал засохшие цветы, – заметил Терри.
– Да, одна из женщин, в обязанности которых это входит.
– И что она делает, смею заметить, со значительно большим энтузиазмом, нежели внутри церкви, – засмеялся Терри.
– Да, там, к сожалению, кое-что запущено, – согласился Том. – Кроме того, к середине недели цветы обычно увядают.
– А увядшие в воде цветы страшно воняют.
– Причем лилии, когда они гниют, пахнут еще больше, чем полевые цветы, – заметил Том.
– Там были не лилии, а дельфиниумы. А для здешних могил можно было подыскать немного пеларгоний, – продолжал Терри. – Красочное пятно – вот что вам требуется.
– По-моему, это было бы превосходно, – отозвался Том.
– У меня в машине есть несколько ящиков рассады. Между прочим, в поселке есть кафе или чайная?
Том пришел в замешательство, ибо ничего подобного в поселке не существовало, а пивная открывалась позже. Значит, надо пригласить Терри к себе. Он извинился за отсутствие кафе и чайной и предложил Терри зайти в ректорский дом.
– Большое спасибо. Я так надеялся, что вы меня пригласите. Прямо мечтал, чтобы в поселке не было кафе, тогда у меня будет возможность проникнуть в ваш прекрасный старинный дом.
– Ничего интересного в нем нет, – снова виноватым тоном отозвался Том, – хотя дом действительно старый.
– Там, наверное, жили монахи? – спросил Терри.
– Не думаю. Никаких свидетельств этому не имеется.
– И не надо. Зато здесь живет монастырский дух, – сказал Терри, с любопытством оглядывая холл и сразу примечая его убожество.
Холл был и вправду скудно обставлен, но присутствие Дафны и миссис Дайер сразу разрядило монастырскую атмосферу.
– Как насчет кофе? – спросил Том.
– Мы свое уже отпили, – твердо отозвалась миссис Дайер. – Сегодня у нас уборка гостиной.
– Может, тогда по стаканчику шерри? – обратился Том к Терри, который с интересом прислушивался к разговору. – Или еще слишком рано?
– Я сейчас сварю кофе, – заторопилась Дафна, но опоздала: шерри было предложено, отступать некуда.
Том представил сестре Терри Скейта и рассказал про мавзолей.
– О, как чудесно, если кто-нибудь возьмет мавзолей под свою опеку, особенно теперь, в преддверии праздника цветов. – Дафна была в восторге.
– Праздник цветов? У вас в церкви? Не может быть!
Не слишком ли нахально держит себя Терри, подумал Том, но решил, что молодой человек простодушен, а потому и говорит, что думает.
– Тогда придется выкинуть все засохшие цветы, – усмехнулся Терри.
– Обязательно. Чья очередь убирать была на прошлой неделе? – спросил Том, стараясь, чтобы в его голосе звучала строгость.
– В третье воскресенье? – задумалась Дафна. – Пожалуй, миссис Брум.
– Но… – заговорил было Том.
– Она в больнице. У нее был на прошлой неделе сердечный приступ. – Дафна вдруг расхохоталась. – Нечего удивляться, что цветы засохли.
– Понятно. Только я почему-то никогда не вижу миссис Брум в церкви.
– В церковь она не ходит, но в третье воскресенье каждого месяца всегда, с тех пор как мы переехали сюда, меняет цветы.
На это Том не нашел что ответить: по-видимому, он чего-то недопонимал в местных делах.
– Ваша церковь должна быть примером того, каким украшением служат цветы, – с надеждой на заказ заметил Терри.
– Но это могут быть цветы только из личных садов, – поспешил отозваться Том, боясь, что Терри рассчитывает на большой заказ. – В эту пору года у всех много цветов.
– Когда их принесут, – сказал Терри, – давайте я посмотрю. Можно отлично использовать крестоносца, жаль только, что у собачки отбита голова. Ничего, прикроем ее розами. – Он встал. – Спасибо за шерри, ректор. Должен признаться, что по утрам люблю сладкое шерри.
Том ничего не ответил. Во-первых, шерри было не сладкое, а полусухое, хотя и не испанское, а во-вторых, в бутылке, когда он в последний раз пил, было значительно больше. Неужели Дафна порой позволяет себе эту слабость, так сказать, возмещая тем самым отсутствие собаки? Он поймал себя на мысли о том, не пропало ли у него утро, но затем решил, что нет. Неисповедимы пути твои, господи, и нынче и в любую минуту, как мог бы выразиться кое-кто из его прихожан.
10
«Утренний кофе и широкая распродажа принесенных вами съедобных вещей в 10.30 во вторник в „Доме под тисом“. Вход 15 пенсов».
Вспомнив записку, которая была засунута в щель ее почтового ящика, Эмма подумала о том, было ли когда-либо проделано серьезное социологическое исследование такого интересного момента в жизни поселка. Утренний кофе состоялся в доме, принадлежавшем мисс Ли и мисс Гранди (рядом действительно росло тисовое дерево). И священник в высоком клерикальном воротнике на фотографии, стоявшей на крышке рояля, был каноник Гранди, отец мисс Гранди, одно время англиканский капеллан на Ривьере. Это Эмма успела выяснить, как только вошла в гостиную, но затем на нее нахлынуло такое количество впечатлений, что она поймала себя на том, что мысленно делает заметки, да еще под заголовками, словно на самом деле готовит трактат для научного общества.
В помощь чему проводится данное мероприятие? – был ее первый вопрос. В приглашении об этом не говорится, и поскольку никто не упомянул о каком-то определенном поводе, по-видимому, считается, что всем это известно. Возможно, в помощь старым людям (престарелым или пожилым, как угодно), или детям, или в помощь Лиге защиты кошек (вряд ли), а может, политической партии (консервативной или либеральной, но уж никак не лейбористской), или просто в помощь церкви? (А может, вообще никому не в помощь?)
Вход. За пятнадцать пенсов, которые платят при входе (их опускают в керамическую миску на столике у дверей), вы получаете чашку кофе и печенье, а кусочек торта домашнего приготовления стоит еще десять пенсов. Мисс Ли и мисс Гранди подавали кофе с помощью нескольких дам, действующих по доброй воле (их было больше, чем следовало), в основном пожилых и седых. (Гораздо больше, чем нужно, чтобы подать чашку некрепкого кофе.)
Участники, то есть те, кто не занят подачей кофе, а) Мужчины. Ни одного, б) Женщины. Дафна Дэгнелл; Эвис Шрабсоул и ее мать Магдален Рейвен; старая мисс Ликериш (не совсем вписывается в данное общество, но может, утренний кофе устроен в защиту животных?); Тэмсин Бэрраклоу (тоже не вписывается; возможно, и она сочиняет какой-нибудь социологический обзор?); Кристабел Геллибранд (заглянула ненадолго, как бы удостоила своим королевским присутствием) и еще несколько незнакомых дам, вероятно, из соседних деревень.
Приносите и покупайте. Каждый принес что-нибудь съестное: в основном джем, маринады, пироги, печенье, все домашнего приготовления. Кто что принес, выяснить нельзя (заметила только, как мисс Ликериш ставила на стол банку печеных бобов). Приносили то, что приготовили сами, а покупали, что приготовили другие, – таким образом в поселке производился натуральный обмен, из которого некоторые выходили с определенной прибылью. Имели также место разного рода критические замечания, правда, без указания имен – например, кто принес мармелад, который переварили, поэтому он стал жидким? Тот, кто был в этом повинен, имел возможность избежать позора, купив мармелад обратно, и в общей суматохе такая уловка не замечалась. Кристабел Геллибранд, помимо обычного джема из слив с ревенем, принесла еще и горшочек айвового джема (с этикеткой «айвовое варенье»), Эмма быстро купила его, выгадав при этом, потому что сама принесла лишь полдюжины испеченных ею изделий из песочного теста.
Вещевая лотерея. По-видимому, это было самым привлекательным для присутствующих моментом. («Мы всегда устраиваем лотерею».) На крышке рояля вокруг фотографии каноника Гранди были разложены самые разные предметы (или «призы»): большой свежезамороженный торт, полочка для туалета сиренево-розовой раскраски, небольшой поднос, украшенный изображением озера Комо (или Маджоре), набор керамических кружек, чайное полотенце, расписанное «скотчтерьерами». Билеты (10 пенсов за три штуки) были распроданы заранее.
Все приготовились тянуть жребий, в комнате, как и следовало ожидать, воцарилась тишина, ибо наступил кульминационный момент, как вдруг неожиданно и эффектно с бутылкой вина в руках возник Адам Принс.
Эмма была уверена, что ни один мужчина не решится посетить распродажу, но тут же сообразила, что, конечно, могут быть исключения. Бывший англиканский священник вполне мог обладать достаточной для подобного случая отвагой, и Адам, который вообще легко чувствовал себя в дамском обществе, явно принадлежал к этой категории.
– Надеюсь, что не опоздал, – сказал он, – и что вы сочтете мое подношение вполне приемлемым для лотереи.
Он исчез прежде, чем его успели поблагодарить, оставив чуть ли не в объятиях мисс Ли почти черную бутылку вина.
– О, боже! – было ее первой реакцией.
– Красное вино, – сказала мисс Гранди. – Как это любезно с его стороны, – добавила она.
– Подумать только, он приехал на машине! – удивилась Дафна. – И что ему стоило пройти несколько шагов от его дверей до ваших?
– Нам, наверное, следует включить ее в лотерею, – предложила мисс Ли, все еще не выпуская бутылку из своих объятий.
– Разумеется, – согласилась Эвис, отодвигая кое-что из предметов на рояле, чтобы освободить место для бутылки. – И пожалуй, пора начинать, – распорядилась она. – Не все же могут потратить целое утро на болтовню.
Эмме стало неловко, будто упрек был адресован ей из-за ее расспросов. «Потратить целое утро на болтовню» вполне пристало социологу, который черпает большую часть своего материала именно из бесед.
– Давайте, – согласилась мисс Ли. – Будем по очереди тащить билеты, и тот, кому достанется выигрышный, имеет право на выбор.
Первой выигрышный билет вытащила Дафна, и она забрала свежезамороженный торт. Затем наступила очередь матери Эвис, которая взяла поднос. Потом были разыграны остальные вещи, пока, к удивлению Эммы, не осталась только бутылка с вином. Счастливицу, которой достался последний билет, она не знала – худенькая, нервная на вид, средних лет женщина в светло-голубом платье из куртеля, она, казалось, даже отшатнулась от такого страшного приза.
– Вам повезло, – с завистью констатировала Эмма.
– Но я же не пью, – пробормотала женщина, – хотя ни в коем случае не осуждаю других…
– Почему бы нам не дать миссис Ферс что-нибудь еще, а бутылку разыграть снова, – предложила Эвис. Она оглядела комнату в поисках предмета, который мог бы вполне заменить бутылку, не обойдя взором и фотографию каноника Гранди в его высоком воротнике. – Мисс Ли, может?..
– Сейчас, – откликнулась мисс Ли. Она выскользнула из комнаты, а когда появилась вновь, в руках у нее был предмет, завернутый в папиросную бумагу. – Быть может, миссис Ферс понравится вот это?
Это было маленькое зеркало в цветочном орнаменте.
– Керамика, да? – спросил кто-то.
Миссис Ферс взяла зеркальце, осмотрела его, осталась довольной, и лотерея возобновилась. Бутылку выиграла Эвис Шрабсоул, которая в восторге понесла ее домой: обмен себя оправдал. Ее матери это утро тоже доставило удовольствие, но к нему примешивалось легкое чувство вины, потому что она куда-то задевала свои сахариновые таблетки и положила в кофе два кусочка сахара, не отказавшись и от порции начиненного кремом и вареньем пирога.
Эмме хотелось бы выиграть вино, но она уже была обладательницей айвового варенья и целлофанового мешочка с шестью сдобными булочками с изюмом – значит, утро не потрачено впустую. Кроме того, она собрала представляющий интерес материал об особого рода деятельности в поселке. Сообразив, что следом за ней идет мисс Ликериш, она обернулась и попробовала втянуть ее в беседу, чувствуя, что та может внести свой вклад исторического или социологического значения.
– Я заметила, что бутылку вина взяла жена молодого доктора, – проявила инициативу мисс Ликериш.
– Да, мистер Принс поступил крайне любезно, сделав нам такой подарок, – отозвалась Эмма.
– Еще бы! Такого случая он не упустит…
– Возможно, но тем не менее…
Некоторое время они шли молча, затем Эмма, не найдя ничего лучшего, помянула о том, какая стоит хорошая погода, в ответ на что мисс Ликериш принялась молоть бессвязную чепуху о лете вообще, о долгих светлых вечерах, о разрушенной сторожке в лесу и о прогулках туда когда-то в прошлом. По-видимому, бутылка вина в сочетании с теплой погодой вызвала в мыслях старухи такие ассоциации, за которыми Эмма была не в состоянии следовать.
Когда они дошли до дверей дома мисс Ликериш, Эмма, заглянув в окно, увидела на кухонном столе кошку, которая ела из тарелки что-то, возможно вовсе ей не предназначавшееся… Попрощавшись со старухой, она вернулась домой в состоянии некоторого смятения.
В «Доме под тисом» мисс Ли и мисс Гранди принялись за уборку после утреннего кофе и распродажи, которые привели их гостиную в полный беспорядок. Они не обменялись ни словом, после того как мисс Ли предложила:
– Давай уберем, а?
Но в молчании мисс Гранди таилась обида: мисс Ли отдала керамическое зеркальце, не спросив ее позволения, хотя когда-то это был подарок им обеим. Еще одна причина чувствовать себя задетой.
11
Отношение жителей к празднику цветов было, по мнению Эммы, «амбивалентным», как любили говорить в науке. Все знали, что он должен состояться, трудно было не знать, поскольку по всему поселку были развешаны объявления, но в прежние времена ничего подобного не проводилось. Аранжировка цветов стала нынче модным занятием для определенного типа женщин, почти таким же увлечением, как совершенствование собственной внешности для молодой женщины викторианского периода, – и несмотря на то, что искусство аранжировки цветов зародилось, скорей всего, в Японии, теперь оно безусловно превратилось в чисто английское времяпровождение. Правда, встретить скромно стоящий в одиночестве цветок или ветку на восточный манер практически невозможно, ибо предпочтение отдается букетам. Эмме, например, нравилась темно-красная роза или пеон в керамическом сосуде на фоне церковной стены из серого камня, но она не осмеливалась даже заикнуться об этом. В ее собственном саду цвели дельфиниумы и люпины, а по стене дома вились светлые розы. Только она собралась отрезать несколько штук, как увидела, что к дому приближается Том в сопровождении Адама Принса.
– Как чудесно вы смотритесь на фоне этих роз, – сказал Адам.
Не успела Эмма придумать, как бы полюбезнее откликнуться на этот комплимент, как Том вдруг разразился поэтическими строчками:
Воцарилось краткое молчание, вызванное удивлением и смущением, пока Эмма, рассмеявшись, не нарушила его. Эти мужчины не могли не видеть, что ее нельзя назвать не только красивой, но и миловидной.
– Ли Хант, – назвал Том поэта, спеша прикрыть свою неудачу. – Не самое хорошее стихотворение.
Вряд ли ему стоило это говорить: две строки не нуждались в подобном критическом замечании.
– Я хотела отнести несколько роз в церковь, – сказала Эмма. – Миссис Геллибранд ведь, наверное, нужны цветы и из чужих садов?
– Обожаю смотреть, как дамы расставляют цветы, – заметил Адам. – Эта сторона бывшей моей профессии была мне особенно по душе.
Несколько странное отношение к обязанностям приходского священника, подумал Том, но ничего не сказал. В конце концов, его любимым занятием было рыться в приходских книгах, а чем это лучше, нежели наблюдать за тем, как женщины расставляют цветы?
– У вас в церкви когда-нибудь проводились праздники цветов? – спросил он у Адама.
– Пожалуй. Только летом я очень часто уезжал.
На лице Тома отразилось удивление.
– Да, я обычно старался избегать летних церковных праздников, не выношу этих увеселений, – твердо заявил Адам.
– Но как вам удавалось их «избегать», как вы изволили выразиться?
– Я брал отпуск и уезжал из Англии, чаще всего в Италию, – засмеялся Адам. – И вам советую поступать так же.
Том был в таком недоумении, что не нашел, как ответить. «Взять отпуск и уехать в Италию» во время праздника цветов! Если бы он посмел!
Все втроем они дошли до церкви, где командовала миссис Геллибранд.
– А, мисс Хислоп! – поздоровалась она с Эммой, не утруждая себя припоминанием ее фамилии. – Спасибо за цветы. Так много дельфиниумов, что просто не знаешь…
«…Что с ними делать», – закончила про себя ее фразу Эмма. Она заглянула за спину Кристабел Геллибранд и увидела группу перебиравших цветы и ветки женщин, которых не сразу узнала. Потом она разглядела среди них мисс Ли, мисс Гранди, тещу доктора Шрабсоула и даже миссис Дайер, в обязанности которой входило наливать воду в вазы из крана в саду. «Интересно, разрешат ли мне расставлять цветы?» – подумала Эмма. Здесь тоже можно почерпнуть кое-какие сведения для статьи о сельской жизни. И нет ли здесь какой-либо связи со способностью к воспроизведению потомства? Но, бросив еще один взгляд на группу собравшихся дам, она засомневалась в своем предположении. Ошибочно думать, что любая человеческая деятельность имеет отношение к сексу, что бы ни утверждал Фрейд.
Увидев, как одна из докторских кошек скребет землю в кустах, Дафна вспомнила еще одну сценку из пребывания в Греции – раннее утро в Дельфах, когда, глядя вниз на Итею, она увидела далеко внизу в поле маленькую кошечку, скребущую землю, как это делают кошки всегда и везде.
– Моя жена уже в церкви, – сказал доктор Геллибранд, появившись в дверях с черно-белым котом на плече. – А как вы себя чувствуете последнее время? – спросил он у Дафны таким тоном, словно они были в больнице и справиться о ее здоровье входило в его обязанности.
– Спасибо, неплохо, – смутилась Дафна, чувствуя себя дезертиром.
– Мартин к вам внимателен?
– Доктор Шрабсоул? О да, спасибо.
– Не утратили желания еще раз поехать в Грецию? – весело и в то же время насмешливо спросил доктор Геллибранд.
Дафна молча улыбнулась. Неужто ре заветная мечта перестала быть секретом и стала достоянием всего поселка?
– Пожалуй, мне тоже пора в церковь, – сказала она.
– Всего вам хорошего, дорогая, – сказал на прощанье доктор Геллибранд. – Мы все временами подвержены меланхолии, но беспокоиться по этому поводу не стоит. Купите себе новую шляпу – вот мой вам совет, – хохотнул он и нагнулся, помогая коту спрыгнуть на землю.
Он и вправду считал, что они в больнице, сообразила Дафна. Как хорошо, что она перешла к Мартину Шрабсоулу, особенно теперь, когда дело идет к старости. Мартин – специалист по гериатрии, – противное слово, но никуда от него не денешься. Он займется ею, хотя она, Дафна, быть может, и не так скоро предоставит ему эту возможность, потому что постарается уехать. Ее приятельница Хетер Бленкинсоп наверняка явится полюбоваться праздником цветов, заодно они и обсудят окончательно план своей поездки. Пока она не знает, что они предпримут. Во всяком случае, хижина на берегу Миконоса, куда несколько лет назад устремились толпы, их с Хетер не устроит. Может, отправиться на один из более отдаленных островов, еще не совсем приобщенных к цивилизации?..
До чего же большая у нас церковь, подумала она, когда перед ее глазами появилось здание. Викторианцы с их разросшимися приходами окружили скромные старые церкви до нелепости громоздкими пристройками, которые ее брат Том презирал. В греческих селениях стояли крохотные, словно сложенные из детских кубиков, побеленные известкой церквушки…
– Мне что, убрать мое обычное окно? – спросила она у миссис Геллибранд.
– Ваше обычное окно… – В руках у миссис Геллибранд была охапка лилий, а говорила она так рассеянно, будто не могла вспомнить, кто такая Дафна. Подобное обращение обижало. И пока Дафна стояла в ожидании, что ей велят делать, глаза ее наполнились слезами.
– Думаю, на этот раз мы сделаем кое-что помимо наших обычных окон, – сказала Кристабел. – Ведь это все-таки праздник, не так ли?
Дафна пришла к выводу, что вообще ненавидит расставлять цветы. Порой она ненавидела и церковь, сомневалась, продолжает ли верить, хотя, разумеется, вести разговоры на эту тему не осмеливалась. И Кристабел Геллибранд так и не сказала ей, что делать, а только унизила ее, оставив без толку стоять возле кучи зелени. И снова Дафна вспомнила Грецию, старика на берегу моря, разбивающего о камень осьминога…
– Как вы думаете, правильно я делаю? – спросила у Дафны Магдален Рейвен. – Ветки длинные и свисают чересчур низко, но обрезать их не хочется. Миссис Геллибранд сказала, хорошо бы добиться эффекта высоты – что, если подложить снизу смятую проволочную сетку? Тогда, наверное, получится… Будет очень красиво, правда? – Мартин посоветовал ей пойти в церковь и предложить там свою помощь, хотя ее и не включили еще в очередь украшать церковь цветами, и она в самом деле испытывала удовольствие от этого занятия, несмотря на то что ей никак не удавалось заставить ветки бука стоять так, как им следовало. «Найти себе увлечение» – излюбленное предписание Мартина против приближающейся старости, начала конца жизни. Но в каком-то смысле мы все чем-нибудь «увлечены», разве не так, да и раньше были. «Помните?» – хотелось ей спросить у Дафны в надежде поделиться воспоминаниями о пережитом в годы войны, но не успела она переложить свои мысли в слова, как кто-то принес для веток подставку из зеленого пластика, и ей пришлось снова взяться за работу.
И вправду выглядело все очень красиво, решила Эмма в день праздника, хотя на церковь и не похоже. Расставлены цветы были с таким вкусом, что храм божий больше напоминал либо приемную рекламного агентства, либо анфиладу комнат в богатой квартире, либо, наконец, оформление свадьбы. А что вообще-то нужно? Ромашки с васильками или опустившие головки колокольчики в банке из-под джема? А может, и не цветы вовсе, а древний серый камень – воплощение строгости великого поста?
– Должен признаться, что все тут глядится куда лучше, чем когда я был здесь в прошлый раз. – Незнакомые Эмме Терри Скейт и его приятель вошли в боковую часовню и разглядывали крестоносца и безголовую собаку. – Так они и не послушались моего совета – я велел им закрыть этот дефект венком из мелких цветов – незабудок или мускусных роз вполне хватило бы, однако они не захотели понять…
Эмма заметила, что у собачки нет головы, но ей это показалось чем-то трогательным, даже романтичным и вовсе не требующим венка из цветов. Прежде всего следует помнить, что это исторический памятник. Она собралась было объяснить это молодому человеку, как вдруг заметила в одном из боковых проходов мужчину в длинном дождевике, который скорей рассматривал мемориальную доску, нежели любовался изысканно подобранным сочетанием из пеонов и дельфиниумов. Почему на нем в такой чудесный летний день дождевик? Ей припомнились первые строки шекспировского сонета:
Но на этот раз все было наоборот, ибо день стоял чудесный и никакой нужды в плаще, не говоря уж о дождевике, разумеется, не было. Она спряталась за дельфиниумами и пригляделась к незнакомцу. Он повернулся, и она увидела, что это Грэм Петтифер. Он почему-то сутулился, чем, по-видимому, и объяснялось, что она не сразу его узнала. Она не могла убежать и спрятаться или, если бы и хотела, сделать вид, что не заметила его, ибо в смятении сама не знала, чего хочет. По-видимому, ей суждено встретиться с ним лицом к лицу и выяснить, зачем он так неожиданно явился сюда.
– Грэм, это ты? – постаралась удивиться она.
– Эмма, я должен был приехать… – Он двинулся к ней, раскинув руки, словно собирался ее обнять.
Только не здесь, испугалась она, пятясь назад и чуть не уронив пеоны и дельфиниумы. В церкви полно людей, ходят, любуются цветами.
– Я, по-моему, со вчерашнего дня ничего не ел, – вдруг сказал он.
