Текст книги "Несколько зеленых листьев"

Автор книги: Барбара Пим

Именно о таком нравственном и психологическом состоянии души и ума последний роман Барбары Пим. Героиня, тридцатилетняя Эмма Ховик, личная жизнь которой не сложилась, приезжает в небольшой поселок, где живет ее мать. По профессии Эмма – социолог, собирается написать книгу о специфике характера и особенностях личности в провинции. Поселок и люди, живущие в нем, открывают перед ней огромные возможности. Перед глазами Эммы проходит жизнь ректора, настоятеля местной церкви Томаса Дэгнелла, которого все, в том числе и его прихожане, зовут «бедный Том». «Бедный Том» рано овдовел, живет теперь с сестрой Дафной, безраздельно посвятившей себя уходу за братом. Сразу после похорон жены Тома Дафна появилась в огромном ректорском доме, взяла на себя заботы по хозяйству. Так она понимала свой сестринский долг. Но, кто знает, может быть, Том был бы счастливее, если бы не находился под опекой Дафны. Не исключено, что он, робкий, деликатный человек, пережив постигшую его утрату, все же женился бы, вместо того чтобы влачить свое существование с Дафной, которая в душе ненавидит и Тома, и его огромный дом, и весь этот уклад жизни еще больше от того, что сама добровольно взвалила на себя это родственное бремя.

В мыслях она постоянно устремляется в далекую Грецию, где каждый год отдыхает со своей подругой. Вот там экзотика, настоящая жизнь, не то что подле Тома, который занят, с ее точки зрения, совершенно бессмысленным делом – пытается обнаружить средневековое поселение и понять, почему в старые времена у местного населения существовал обычай хоронить покойников в шерстяной одежде. Ненавязчиво в романе сопрягаются детали: жаркое солнце далекой Греции и холод могилы, от которого, конечно же, не спасет никакая шерстяная ткань. Детали, конечно, не случайные; они как бы высвечивают облики героев. Помешанная на жарком греческом солнце Дафна не в состоянии внести хотя бы каплю тепла в могильный холод дома Тома. А мертвецы, похороненные в шерстяной одежде, о которых постоянно думает Том, только усиливают холод и мрак, сопровождающие его одинокую жизнь.

Английская критика как-то назвала Барбару Пим «специалистом по одиночеству». Что и говорить, определение по-газетному хлесткое, но – справедливое. С удивительным проникновением пишет Барбара Пим об одиночестве, его разнообразных формах и всегда одной и той же сути, об обстоятельствах, которые привели ее героев и героинь к такому состоянию.

В романе «Осенний квартет» Барбара Пим писала о четырех одиноких судьбах, о людях, закосневших в этом, по сути своей противоестественном для человека, состоянии. Неверно было бы думать, что в одинокой судьбе виноваты только ее герои. Хотя внешне проза Барбары Пим лишена выраженного социального звучания, судьбы ее персонажей нередко производное процессов, происходящих в обществе, и яркий пример того, какие проблемы стоят перед английским обществом «всеобщего благосостояния», в котором, как оказывается, нет места старикам, больным, обездоленным. Даже если у них приличная пенсия или их удается устроить в дома престарелых, внутренних проблем это не разрешает.

В романе «Несколько зеленых листьев» Барбара Пим пишет еще об одной разновидности одиночества – об одиночестве вдвоем. Чужие друг другу Эмма и ее мать Беатрис. Беатрис замечательно разбирается в английской литературе. Даже свою дочь она назвала в честь Эммы, героини одноименного романа Джейн Остен. Впрочем, сама законченная эгоистка, она не может себе представить, что выбрала персонаж, который вряд ли может стать образцом для ее Эммы. Впрочем, хотя об этом в романе ничего не сказано, возможно, что она воспитывала свою дочь с оглядкой на Эмму Джейн Остен и получила существо, столь же эгоистичное, как она сама и как классическая героиня Остен.

Эмма Вудхаус обаятельна, жива, остроумна, но она, сосредоточенная только на себе, никогда не задумывается над чувствами близких ей людей. Убеждение, что она родовитее, умнее, дальновиднее, чем многие ее подруги, породило в ней непоколебимую уверенность, что она может распоряжаться их судьбами. Эмму не слишком смущает, что ее советы не всегда приносят счастье, как не смущает и то, что она оказывается повинной в горестях своих подруг. Эмоциональная глухота – черта характера Эммы. По сравнению с героиней Джейн Остен современная Эмма, конечно, сильно проигрывает. Лишь поначалу кажется, что она так же собрана, знает, что хочет получить от жизни, как Эмма Вудхаус. Пороки и добродетели Эммы Джейн Остен куда более выражены, тогда как характер современной Эммы стерт. Ей не хватает активности, жизненной силы, задора, да и уверенности в себе у нее гораздо меньше.

Очень важно, что Эмма Ховик – социолог. Обращаясь к этой профессии, Барбара Пим преследует две задачи. Одна из них повествовательная: удобно и естественно передоверить рассказ человеку, который в силу своих профессиональных задатков и интересов будет наблюдать за происходящим и тем самым как бы избавит саму писательницу от необходимости вести рассказ. С другой стороны, сколько же авторской иронии в том, что героиня – социолог. Известно, с каким почтением Барбара Пим всегда отзывалась об этой специальности, тогда как социолог Эмма Ховик производит жалковатое впечатление. Хотя профессия предполагает умение разбираться в людях, чувствовать их, Эмма лишена этих качеств. Напротив, она постоянно демонстрирует растерянность перед жизнью. В сущности, все ее знания сводятся к тому, что она умеет красиво накрыть на стол и сносно приготовить обед или, не нарушив приличий и не вызвав особенных кривотолков у местных жителей, навестить поселившегося неподалеку друга ее молодости, с которым у нее когда-то было что-то вроде романа. Но про «главное» в жизни она ничего не знает.

Эта растерянность свойственна практически всем персонажам романа, даже тем, кто на первый взгляд кажется устроенным и благополучным. Удивительную метаморфозу претерпел Адам Принс, в прошлом священник, ныне преуспевающий инспектор ресторанов и кафе. Оставив духовное поприще, он теперь с утра до вечера занят тем, что пробует пищу. Трудно себе представить занятие более материальное и более бездуховное. Но зато как немногословно и как красноречиво показана эволюция и драма Адама Принса. Эта драма тем более пронзительна, что сам Принс, возможно, ее не ощущает, напротив, считает, что у него все в порядке.

Хотя задачи Барбары Пим в первую очередь нравственно-этические, на страницах ее книг и, в частности, романа «Несколько зеленых листьев» возникает довольно полная картина существования английского среднего класса, причем его разных прослоек – нижней (мисс Ли, мисс Гранди, миссис Дайер), средней (Том, Эмма), высшей (доктор Геллибранд, Петтифер). Снобизм, делячество, пошлость, мещанство – черты представителей этого разношерстного и многоликого английского сословия. Жена преуспевающего молодого доктора Шрабсоула своего ни в чем не упустит. Святого у нее ничего нет, но ближнего, если представится случай, обязательно обведет вокруг пальца. Ей, жене модного врача, тесно да и «непристижно» в маленьком домике, и потому всеми правдами-неправдами она будет добиваться ректорских покоев. О традициях, приличиях она слушать не желает и знает только один закон потребительской психологии: «Мне надо!»

Мартин Шрабсоул – врач. Но, как и в случае с Эммой, профессия становится средством иронического комментария характера. Мартин начитан, образован, разбирается в последних медицинских теориях, считает себя специалистом по гериатрии. Но, к сожалению, старики его интересуют сугубо профессионально; людей он в них не видит, да и помочь им он, в сущности, хочет лишь формально. Недаром так холодно и неуютно теще Мартина Шрабсоула. На что бы ей жаловаться – живет в семье, накормлена, зять заботится о ее здоровье, требует неукоснительного соблюдения диеты, подсчитывает количество потребляемых пожилой женщиной калорий и, если норма превышена, строго ей за это выговаривает. Вот от этой заботы и тошно. Хочется тепла, участия – ведь «не хлебом единым жив человек». Она помогает по хозяйству, вроде бы всем нужна в доме, но ощущение, что живет здесь из милости, не покидает ее.

Из милости живет у племянника в Лондоне и легендарная мисс Верикер, бывшая воспитательница девочек в поместье по соседству. В разговорах персонажи постоянно вспоминают мисс Верикер. Она – это целая безвозвратно ушедшая эпоха, она – символ благовоспитанности, образец хороших манер и безупречного вкуса. Но вот в конце романа легендарная мисс Верикер появляется на сцене – жалкая, немощная, никому не нужная старуха. Чувствуя приближение смерти, она душой потянулась к местам своей молодости.

Близость смерти постоянно ощущается в романе. О смерти напоминает мавзолей, фамильная усыпальница хозяев поместья, правда давно заброшенная; действие нередко происходит на кладбище. Умирает одна из прихожанок Тома, умирает университетская наставница Эммы, умерла задолго до описываемых событий жена Тома, а он сам немало размышляет о похоронных обрядах прошлого. Смерть лишь усиливает ощущение конечного одиночества в романах Барбары Пим.

Одиночество, разобщенность героев передает и своеобразная форма романа. Повествование состоит из маленьких главок-зарисовок, в которых, как в сценарии, рассказывается о параллельно происходящих событиях в жизни различных персонажей книги: посещение врача, заседание исторического общества в доме ректора, приезд в поселок бывшего возлюбленного Эммы Грэма Петтифера, похороны, прогулки по лесу, бессмысленный завтрак Эммы с женой Грэма…

Не случайно в заглавие романа вынесен взятый из стихотворения Томаса Харди образ «зеленых листьев»:

 
Коль врата этой жизни бренной судьба сомкнет
                                                                предо мной
Майским днем, когда листьев зеленых свеж и
                                                       прозрачен шелк,
Шелестящих, как крылья. Простившись с красой
                                                             земной,
О себе я услышу: «Красоты почитатель умолк».[5]5
  Перевод М. Макаровой.


[Закрыть]
 

Жизнь героев Барбары Пим – это гонимый ветром лист, который с приходом осени – старости пожухнет и пожелтеет, – образ, встречавшийся уже и в других романах Барбары Пим.

Но в последней книге вслед за Харди Барбара Пим все же говорит о зеленых листьях, тем самым давая своим героям пусть слабую, но надежду на перемену к лучшему. Роман кончается на мажорной ноте – есть основания полагать, что наконец Тому «блеснет любовь улыбкою прощальной», что в Эмме, перефразируя название одного из романов Барбары Пим, он найдет «подходящую привязанность».

В сочувствии и сострадании своим героям Барбара Пим столь же сдержанна, как и в своем осуждении и неприятии. Пафос, сентиментальность – всего этого нет в ее прозе. Но эмоциональная сдержанность только усиливает искренность сочувствия.

Ее закоренелые эгоисты, неудачники, старые девы – люди, и им, если воспользоваться эпиграфом к первому роману Барбары Пим «Ручная газель», «надо что-то любить». Ведь это их беда, что кого-то им не довелось полюбить или же любили они так недолго. Поэтому присмотр за цветами в церкви и на кладбище, полировка деревянной птицы на аналое, обеды, которые они готовят своим бывшим возлюбленным, становятся для них делом, и за него они цепляются, как за спасительную соломинку. Дафна мечтает завести собаку, Том с головой уходит в довольно бессмысленное историческое исследование. И все потому, что так они надеются заполнить пустоту – ведь даже религия, для Тома скорее привычка, обязанность, не спасает и не утешает.

Барбара Пим пишет об обычных людях и обычных чувствах – любви, часто неудачной, ревности, нередко нелепой, одиночестве, к сожалению по большей части непреодолимом, о разочаровании, которое, как капкан, подстерегает ее героев уже в начале жизненного пути. Радости в ее мире немногочисленны, страданий немало, хотя подчас в них в первую очередь повинны сами герои – их эгоизм, черствость, душевная глухота.

Проза этой писательницы камерна, но «человеческая комедия» представлена в ней богатством типов, характеров, ситуаций. Рассказ ее правдив, естествен, ироничен; при этом она, как английские классики XIX века, ни на минуту не выпускает из поля зрения нравственный аспект бытия человека. И читатель невольно проникается искренней симпатией к этой внешне незамысловатой, но такой человечной прозе и, знакомясь с каждой новой книгой писательницы, появляющейся на русском языке, все отчетливее понимает секрет ее удивительного обаяния.

Е. Гениева

Несколько зеленых листьев
(Роман)

Моей сестре Хилари и Роберту Лиделлу

посвящается этот рассказ,

в котором все персонажи вымышлены

Перевод Н. Емельянниковой (главы с первой по пятнадцатую)

Перевод Е. Осеневой (главы с шестнадцатой по тридцать первую)

1

В первое воскресенье после пасхи – называется оно, кажется, «фомино воскресенье», – местным жителям позволялось гулять в окружающих особняк рощах и парке. Эмма никак не могла решить, принять ей участие в этой прогулке или нет. Первые субботу и воскресенье после переезда в поселок она намеревалась провести не выходя из дома и из-за занавесок, укрытия, освященного веками, наблюдать, как ведут себя его обитатели. Но когда увидела, как возле бара собирается публика, одетая в твид и удобную обувь – у некоторых в руках были трости, – не удержалась от искушения присоединиться к ним.

Право на эту ежегодную прогулку было даровано в семнадцатом столетии, объяснил ей священник местного прихода Том Дэгнелл. Это был высокий, обладающий аскетически приятной внешностью человек, однако в его карих глазах отсутствовало то трогательно-собачье выражение, что так часто связывается с этим цветом. Поскольку он был вдовцом, то старался поменьше общаться с одинокими женщинами, но Эмма была дочерью его давнего друга Беатрис Ховик и принадлежала к тому типу женщин, которые, по мнению дамских журналов, «начали пользоваться успехом», о чем Том, разумеется, и не подозревал. Он видел в ней лишь здравомыслящую тридцати с лишним лет особу, темноволосую, худенькую, с кем, наверное, можно поделиться мыслями о местной истории, предмете его глубокого интереса и страсти. Кроме того, она совсем недавно поселилась в принадлежащем ее матери доме, и он, как местный ректор, счел своей прямой обязанностью проявить к ней особое внимание.

– Деревенские жители до сих пор имеют право «собирать хворост для растопки собственных печей», как было сформулировано в старинном указе, но в наши дни они почему-то не проявляют энтузиазма на сей счет, – усмехнулся он.

– У большинства в домах центральное отопление, либо, когда становится холодно, включаются электрокамины, – сказала старшая сестра ректора Дафна, женщина пятидесяти пяти лет с красновато-обветренной кожей лица и седыми растрепанными волосами. Произнесла она эти слова со значением, ибо в доме приходского священника не было центрального отопления, но не только поэтому ежегодная поездка в Грецию была наиболее привлекательным времяпровождением в ее жизни. Она догнала Эмму и брата и принялась расспрашивать Эмму, хорошо ли та устроилась и нравится ли ей сельская жизнь. Эмма сказала, что на эти вопросы пока трудно ответить.

Позади них шагал светловолосый, похожий на плюшевого медвежонка, с доброжелательным выражением на лице Мартин Шрабсоул, младший в медицинском тандеме, возглавляемом старым доктором Геллибрандом, который уже не участвовал в таких мероприятиях, как прогулка по окрестностям, хотя часто рекомендовал их своим пациентам. Жена Мартина Эвис шла на несколько шагов впереди него, что было, по мнению некоторых, весьма характерно для их брака. Высокая интересная молодая женщина, она посвятила себя общественной деятельности, любила делать добро и даже сейчас решительно расправлялась палкой с лезущими на тропинку сорняками.

– Дороге полагается быть чистой, – горячо уверяла она. – А она вот-вот зарастет крапивой.

– Крапива, между прочим, весьма полезна, – возразила мисс Оливия Ли, одна из самых давних жительниц поселка, о чем она не уставала напоминать, заставших прежние времена, когда в усадьбе обитала еще семья де Тэнкервиллов и гувернанткой у девочек была мисс Верикер. С тех пор поместье несколько раз переходило из рук в руки, а поскольку его нынешний владелец почти не имел влияния на жизнь в поселке, то, естественно, интерес к усадьбе был сосредоточен на прошлом.

– Крапива? Пожалуй, да, – учтиво обернулась к ней Эмма. Ей еще не довелось разговаривать с мисс Ли, она только слышала, как та пела в церкви; голос ее то взвивался, то падал, ухая на манер совы или какой-нибудь другой ночной птицы. – Если ее сварить, наверное, она похожа на шпинат, да? – неуверенно добавила она: какие еще сюрпризы преподнесет ей жизнь в провинции? – О, это и есть усадьба? – Она остановилась и принялась разглядывать вдруг открывшееся взору строение из серого камня. В окнах не было ни малейшего признака жизни, а ей так хотелось увидеть что-нибудь, принадлежащее владельцам, пусть хоть вывешенное для просушки белье. Но окна были неприветливы, как закрытые глаза.

– Сэр Майлс в отсутствии, – объяснил Том. – Он обычно старается не бывать здесь во время ежегодной прогулки. Во всяком случае, он больше интересуется охотой.

– Он избегает нас? – поразилась Эмма.

– Ну, не нас лично, но ведь сюда скоро явится толпа деревенских, они тоже приходят гулять.

В эту минуту на террасе возникла фигура, но это был всего лишь мистер Суэйн, управляющий, который явно обрадовался, различив в группе гуляющих таких чрезвычайно уважаемых людей да еще в сопровождении приходского священника и одного из врачей, которые ни в коем случае не сделают шага дальше; чем положено, и не позволят себе ничего лишнего.

– Отличный день для прогулки, – крикнул Том.

– Еще бы, ведь пасха нынче была поздней, – откликнулся мистер Суэйн таким тоном, словно поздний приход пасхи был заслугой Тома, а может и на самом деле думая, что Том волен устанавливать дату праздника.

– Чудесные у вас нарциссы в этом году, – заметила мисс Ли тоже таким тоном, словно дар природы был заслугой управляющего.

– Да, нам, пожалуй, есть, чем гордиться, – согласился мистер Суэйн.

Эмма бросила на цветы беглый взгляд. Ей начали надоедать нарциссы. Вордсвортовским восхищением перед ними злоупотребляют, казалось ей; мало того что ими набиты битком сады при коттеджах, теперь целые полчища желтых цветов атаковали рощи и парки. Куда больше по душе ей был зимний пейзаж, когда в рощах были лишь застывшие силуэты деревьев с облетевшей листвой… Но тут ход ее мыслей перебила сестра ректора:

– Человек живет в надежде на встречу с грядущей весной, – мечтательно произнесла Дафна. – А это что, фиалки? – И она указала на какой-то скрученный фиолетовый комочек на земле, но оказалось, как тотчас рассмотрел Том, что это не редкий весенний цветок, даже не самая скромнейшая из фиалок, а выброшенная кем-то обертка от шоколада.

– Зато в наших рощах скоро появятся колокольчики, ради них тоже стоит пережить зиму, – продолжала Дафна. Крик осла ранним утром напомнил ей Дельфы и стук копытцев по булыжной мостовой, вот она и шла в мечтах о Метеоре, Пелопонессе и дальних греческих островах, еще ею неизведанных.

Этот душевный всплеск побудил молодого доктора Шрабсоула отстать от нее в надежде, что она не заметит его исчезновения. Хотя он был по натуре человеком добрым, особенно к людям пожилого возраста и старикам, его интерес к ним был исключительно профессиональным. Ему нравилось измерять кровяное давление, и даже сейчас он испытывал желание опробовать на группе пожилых дам, окружавших местного ректора, действие своего сфигмоманометра, но зато ко всему прочему в их жизни он был совершенно равнодушен. Он был убежден, что лекарства, предназначенные для нормализации кровяного давления, должны также предупреждать эмоциональные вспышки и те пароксизмы молодости, которым, к сожалению, все еще подвержены увядшие сердца тех, кто приближается к старости. Высказывание Дафны, что стоит жить ради встречи с грядущей весной, вывело его из равновесия и заставило по примеру жены поднять свою трость на сорняки, словно физическое усилие могло каким-то образом помочь Дафне сдерживать свои чувства.

– Эта тропинка – достояние общественности, и ей полагается быть чистой, – повторила Эвис. – А что это за нагромождение камней?

– Скорее всего, ОСП, остатки средневекового поселения, – объяснил Том. – Насколько известно, оно было где-то здесь.

Эмма задумалась над термином «ОСП», который напомнил ей о мясных субпродуктах, купленных ею в супермаркете как-то раз, когда она переживала период жестокой экономии. ОМС, отечественные мясные субпродукты, вроде так? Она улыбнулась, но обнародовать свои ассоциации не решилась.

– Между прочим, и этот кустарник нуждается в расчистке, – заметила мисс Ли.

– Несомненно. Виноват, – добавил Том, как будто помешать его росту было в его власти, – но именно этот кустарник как раз признак того, что в древности здесь существовало поселение.

Присутствующие переварили это сообщение в полном молчании. Они уже отошли от особняка на некоторое расстояние и теперь шагали мимо чего-то похожего на полуразрушенную сторожку. Домик весь зарос кустарником и явно требовал ухода, но Эмме казалось, что он вполне пригоден для жилья. От него веяло той романтикой, которой начисто был лишен особняк. Она принялась расспрашивать про сторожку, но никто не мог ей ответить ничего вразумительного.

– Может, кто-нибудь из этих людей знает? – наивно спросила она, когда звуки транзистора возвестили о появлении в лесу группы деревенских жителей.

– Сомневаюсь, – засмеялся Том, испытывая радость, даже ликование при одной только мысли о том, что они используют право войти на территорию парка и рощи, как, должно быть, это делалось еще в семнадцатом веке. Мешало только бессмысленное бормотание радио, которое его владелец не счел нужным выключить. Он сказал об этом Эмме, и она согласилась с ним: приятно убедиться, что дарованная когда-то привилегия по-прежнему сохраняется. Правда, она заметила, что различие между происходящим сейчас и эпохой трехсотлетней давности не только в радио. Бросалось в глаза, что вся молодежь была в джинсах, а люди постарше одеты в более новую, более модную и яркую одежду, нежели ректор и его группа.

Обмен приветствиями состоялся, так сказать, на равных. Том не сделал попытки завязать разговор о здоровье родственников, детей, внуков и скота, как этого можно было ожидать от владельца поместья или его собственных предшественников. Он заметил среди деревенских миссис Дайер, женщину, которая приходила убирать у них в доме, и ее присутствие подавило в нем всякое желание завязать беседу. Он знал, что лишь немногие из них придут на вечернюю службу. Из его собственной группы в этот вечер он мог рассчитывать лишь на свою сестру, мисс Ли и, возможно, мисс Флавию Гранди, женщину несколько моложе, чем мисс Ли, то есть возраста, так сказать, неопределенного. Мисс Ли и она жили вместе в одном доме. Но Том подозревал, что мисс Гранди предпочитает скромной сельской службе – а это было все, что он мог предложить, – торжественное богослужение в соборе. Молодой доктор и его жена редко ходили в церковь, а Эмма, хоть она однажды из любопытства и побывала там, была непредсказуема. Ее мать говорила ему, что Эмма занимается наукой и приехала в поселок подвести итог каких-то изысканий. Даже если она и не явится на вечернюю службу, подумал он, она может оказаться полезной в чем-нибудь еще. Вполне возможно, она хорошо печатает, хотя он вряд ли осмелится обратиться к ней с подобной просьбой, а то и сумеет расшифровать рукопись елизаветинской эпохи, на что не была способна ни одна из жаждущих оказать ему помощь дам.