Текст книги "Несколько зеленых листьев"

Автор книги: Барбара Пим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Но разве вы в вашей работе не пользуетесь вином? – удивился Адам.

– Нет, конечно, пользуюсь, – согласился Том, который никогда не ставил свою деятельность в зависимость от наличия или отсутствия вина. Да и представление о полном бутылок погребе как-то не вязалось с полдюжиной бутылок вина для причастия, хранящихся в сейфе в ризнице. – Боюсь, приходский совет стал бы категорически возражать, если бы это вино оказалось не из самых дешевых, – добавил он.

– Неужели? А в мое время, – Адам не мог удержаться от воспоминаний о своем прежнем положении, намекая при этом, что в своей церкви совет он держал в руках куда крепче, чем Том, – нам удавалось пользоваться довольно приятным на вкус Vino Sacro, а один раз мы даже попробовали белое вино – ничего страшного, поскольку, как вам известно, это всего лишь перебродивший виноградный сок.

В римско-католической церкви, припомнилось Тому, миряне во время причастия к чаше не прикладывались, а Адам был теперь «мирянином». Потому, наверное, и вспоминал свою службу в англиканской церкви с известной долей сожаления. В поселке римско-католической церкви не было, поэтому Адаму и приходилось в своем ярко-красном «рено» совершать довольно длительное путешествие, чтобы попасть на убогую провинциальную мессу, которая едва ли могла служить утешением человеку, воспитанному на англокатолическом возрождении[8]8
  Течение внутри англиканской церкви за возвращение к католицизму, но без слияния с римско-католической церковью.


[Закрыть] девятнадцатого века с его яркой обрядностью. Том позволил себе чуть заметно улыбнуться:

– Посмотрим, не удастся ли мне заказать вино получше, – сказал он.

– Наверное, не так уж трудно обвести вокруг пальца вашего казначея, – усмехнулся Адам.

– Да, тем более что она очень милая женщина. Попробовать, во всяком случае, не возбраняется.

– Дам в некоторых вопросах легко обмануть, – сказал Адам. – Я убедился в этом на личном опыте.

Том почувствовал, что наступила та минута, когда пора уходить, и встал с мыслью о том, каким образом Адам Принс обманывал дам.

– Мне еще предстоит навестить Бэрраклоу, – объяснил он.

– С утра? – удивился Адам. – Хотите приостановить стук пишущей машинки?

– Они работают по утрам? Вы, наверное, знаете, раз живете так близко?

Адам посмотрел на часы.

– В двенадцать они пойдут в бар, – сказал он. – А сейчас вы застанете их дома.

В таком освещении идея навестить Бэрраклоу показалась Тому еще менее удачной, чем когда она пришла ему в голову. Скоро уже можно возвращаться домой к ленчу. Даже занятая весенней уборкой Дафна найдет время организовать «завтрак землепашца» или его греческий вариант: кусок черствого хлеба, несколько твердых маслин – большие и сочные в поселке не продавались – и что-то, похожее на козий сыр. Масла, конечно, не будет – подобное упадничество чуждо аттическим трапезам.

Он не спеша прошел мимо дома Бэрраклоу. В гостиной на первом этаже занавесок не существовало, поэтому все происходящее в доме было как на сцене. За большим из неотесанных досок столом сидели супруги Бэрраклоу: Робби и Тэмсин; он – с рыжеватой бородой, настоящее викторианское изображение одного из апостолов, она – с темными, мелко завитыми волосами и в круглых очках в металлической оправе. Она сидела за машинкой, держа руки на клавишах, а он рядом, диктуя что-то из блокнота. «Мужчина и женщина – их создал господь», – подумал Том. Стол был завален бумагами, но в одном углу лежала на дощечке буханка черного хлеба, большой кусок сыра и стояли две бутылки пива. Бэрраклоу, вероятно, и не собирались в бар, им предстояло то, что политические деятели именуют «рабочим завтраком». Совершенно очевидно, сейчас не время им мешать. Том быстро двинулся дальше, надеясь, что они не заметили, как он их рассматривал.

Теперь он очутился возле дома Эммы Ховик, ожидая и здесь услышать стук пишущей машинки. Но кругом царила тишина. Наверное, ушла куда-нибудь, решил Том, и поэтому не постеснялся приглядеться, как ни за что не осмелился бы сделать при иных обстоятельствах. И к своему смущению оказался лицом к лицу с Эммой. Словно на очной ставке, сказал бы он. Она стояла возле окна, держа в руках блюдо с чем-то съестным. Сначала Том подумал, что это бланманже его детства, но он явно ошибся. Люди вроде Эммы в наше время не едят подобных вещей, скорее, это мусс из яиц и сливок.

Том улыбнулся и приветливо помахал рукой, чувствуя, что только это ему и остается, раз его застали заглядывающим в чужое окно. Эмма, у которой руки были заняты, помахать в ответ не могла, но улыбнулась, как показалось ему, ласково, и Том пошел дальше, направляясь к себе домой.

5

Эмма надеялась, что смятение, которое она испытала при виде Тома, посмотревшего в ее окно, не отразилось на ее лице. Она была занята тем, что переносила блюдо со свиным холодцом из холодильника в менее холодное, но все же прохладное место, когда увидела, как он приближается к ее дому с очевидным намерением зайти. И кто, если не местный ректор, имеет на это право?

Не выпуская блюда из рук, она улыбнулась в ответ, и к ее облегчению он зашагал дальше. Она поставила холодец на полку в кладовой рядом с приготовленными уже салатами. Она понятия не имела, когда могут явиться Грэм и Клодия Петтифер, поэтому ленч, начиная с супа и кончая сыром, должен состоять из холодных блюд. Можно было, конечно, пригласить для компании и священника – был бы, между прочим, для ровного счета еще один мужчина, – но беседа явно приняла бы неловкий оборот, поскольку она давно не видела Грэма, ни разу не встречалась с его женой и была еле знакома с ректором. Кроме того, его, наверное, ждет к ленчу сестра.

Письмо, написанное после того, как она увидела Грэма по телевизору, и под влиянием бутылки вина, было отправлено, о чем потом она пожалела, а затем и думать забыла. Она почти не помнила о письме и уж подавно о его содержании, когда вдруг пришел ответ в виде почтовой открытки с изображением картины Коро – серо-зеленые деревья и под ними какая-то расплывчатая фигура. «Помнишь, как тебе нравилась эта картина?» – писал он. Она совершенно не помнила, что говорила что-либо подобное – возможно, он ошибся и спутал ее с кем-то еще. Такого рода ошибки нередки в отношениях между мужчинами и женщинами… «Не исключается пребывание в твоих краях в понедельник, – говорилось дальше, – вероятнее всего, в середине дня, в зависимости от обстоятельств». Интересно, от каких «обстоятельств»? Возможно, назначена с кем-то встреча. О жене он не упоминает, нигде не сказано «мы», но подготовиться необходимо, поэтому она накрыла стол на троих. Еще она вспомнила, что его жена была студенткой в колледже у Беатрис – надо при случае расспросить маму про Клодию.

По улице медленно ехала машина, водитель напряженно смотрел по сторонам, остановился, вылез и направился к дому Эммы.

– Эмма!

– Грэм… – Эмма, прислонившись к калитке, протянула руку, тут же возник вопрос, где припарковать машину, и она сначала была слишком занята, предлагая различные варианты решения этой проблемы, чтобы заметить, что он приехал один.

– А где же твоя жена? – спросила она, когда они вошли в дом.

– Я, как видишь, явился один. По-моему, так лучше.

– Лучше? – В этом слове ей почудилось нечто зловещее. Чем это может быть лучше? Она провела Грэма в гостиную, разлила по стаканам шерри. Они сидели лицом к лицу.

– Ну что ж, за тебя, – сказала она с наигранной веселостью. Она собралась с силами для этой встречи и сейчас испытывала некоторую расслабленность. – Я увидела тебя в воскресенье вечером, ты участвовал в дискуссии, и я сразу решила написать тебе письмо. Я подумала, что если ты окажешься где-то поблизости, будешь проезжать мимо – люди часто бывают в Оксфорде или рядом, и, по правде говоря, это не так уж далеко от Лондона – мимо нас много ездят…

Она чувствовала, что несет чепуху, ибо теперь, когда Грэм на самом деле был здесь – материализовался, так сказать, – стало ясно, что разговор с ним будет не из легких. Даже упоминание о прежних временах в Лондонском экономическом училище не прояснило атмосферы. Ей никогда раньше не доводилось испытывать нелепую неловкость от встречи с человеком, которого когда-то любила, а теперь совсем выкинула из памяти.

– Так, так, – не совсем к месту вставил Грэм, откидываясь на спинку кресла. Его следующий вопрос был немногим лучше. – Что же все-таки заставило тебя написать мне? – спросил он.

– Порыв, – ответила Эмма. – Я включилась в дискуссию уже на середине и очень удивилась, увидев тебя, – понимаешь, когда видишь на экране человека, которого знала когда-то, это вызывает…

– Особое чувство? – не без самодовольства подсказал он.

Эмма наполнила снова его стакан и добавила буквально каплю в свой. Они сидели, разглядывая друг друга. Он все еще красивый, думала Эмма, только чуть растолстел, а темные густые волосы носит длиннее, чем когда она виделась с ним в последний раз. Она, думал Грэм, похудела еще больше, чем ему помнилось, а он не любил костлявых женщин. И одевалась она в те дни куда более привлекательно. Сейчас на ней была темно-коричневая юбка явно не модной длины, хотя он не мог определить, чем именно эта юбка ему не нравилась. А тесно облегающий маленький синий свитер делал особенно очевидным то, что жалкие бутоны ее грудей – он усмехнулся про себя за эту фразу – следовало бы либо раскрыть, либо припрятать подальше. Это была перевалившая за тридцать не слишком привлекательная женщина, с которой у него когда-то был недолгий роман – не более того, – и она написала ему, явно ища встречи. Что заставило его откликнуться, когда он чувствовал, что его здесь и не накормят как следует? В доме не было никаких признаков еды да и не пахло съедобным.

– Я решила устроить холодный ленч. Только пойду подогрею суп. Я накрыла в кухне – надеюсь, ты не возражаешь?

– Возражаешь? Конечно, нет! – Настроение Грэма явно улучшилось при виде стола возле окна в кухне, накрытого скатертью в красно-белую клетку, на котором уже были ваза с тюльпанами, несколько сортов сыра, длинный французский батон и бутылка вина. Затем он заметил, что стол накрыт на троих. Эмма, конечно, и понятия не имела, как обстоят дела.

– Когда ты написала, – начал он, – я решил, что ты, наверное, слышала, хотя, очевидно, ты не могла слышать, если только…

– Слышала, что? – С ложкой в руках Эмма нагнулась над салатницей. Второй раз за этот день она была захвачена врасплох: сначала священником, смотревшим в окно, когда она держала блюдо с холодцом, а теперь вот так.

– Что мы с Клодией разошлись, – ответил Грэм.

– Конечно, нет! Не слышала. – Эмма была в явном замешательстве. – Иначе я никогда бы не написала. – Хорошо бы вспомнить, что она написала, если бы у нее осталась копия! Но письма, сочиненные под влиянием момента, несдержанный поток одолевающих душу чувств, никогда не пишутся под копирку. – Очень жаль, – сказала она, не зная, подходит ли в данном случае слово «жаль».

– Жалеть не о чем, – отозвался Грэм, откусывая хлеб. – Быть может, событие это всего лишь временное, и теперь я, по крайней мере, смогу дописать свою книгу. Не возражаешь, если я расскажу тебе все?

Конечно, она не возражала, а если бы и возражала, то вряд ли сказала бы об этом. Но она была вознаграждена тем, что, несмотря на горькую историю, которую он поведал ей, ел он с большим аппетитом, а потом даже поздравил с превосходно сделанным холодцом.

– Ленч еще не готов? – несколько нетактично, как он тут же сообразил, спросил Том, но это было первое, что пришло ему в голову.

Увидев хлеб и сыр на столе у Бэрраклоу и блюдо с чем-то в руках у Эммы, он, естественно, ни о чем другом, кроме еды, и думать не мог.

– Дело не в том, готов или не готов, – тон Дафны был мрачным, – а в том, что готовить нечего. У меня не было ни единой свободной минуты. Миссис Дайер ушла полчаса назад обедать, и мне пришлось самой все заканчивать.

– Может, не стоило делать так много за одно утро, – возразил Том. – Ты ходила к доктору, а потом принялась за уборку. – Лучше бы женщины работали поменьше, пожалели себя немного! – Меня устроил бы хлеб с сыром, – пробормотал он. Возможно, Бэрраклоу и поделились бы с ним своими запасами, но он хорошо знал, что заходить к прихожанам во время еды не полагается.

Он вернулся к себе в кабинет и вскоре настолько погрузился в Энтони à Вуда, что когда Дафна через двадцать минут позвала его, он ее не услышал, из-за чего она еще больше разозлилась.

6

Не слишком удачно все получилось, думала Эмма, глядя вслед отъезжавшей от ее дома машине Грэма Петтифера, хотя угощение ему явно пришлось по душе. Уже у дверей он повернулся к ней, словно с намерением поцеловать ее на прощанье, но, по-видимому, передумал и отступил. Однако возможностью рассказать свою семейную историю, найдя в ней сочувствующую слушательницу, он воспользовался, и, вполне вероятно, это пошло им обоим на пользу.

Будь я романисткой, – размышляла Эмма, перемывая грязную посуду, – я могла бы использовать материал из его истории, а в социологическом обзоре современного брака, под каким заголовком его ни напечатай, все происшедшее предстанет как нечто банальное и прогнозируемое, нечто такое, что происходит постоянно и повсеместно. Интересно, вяло подумала она, суждено ли мне когда-нибудь еще его увидеть? В этом году он не едет в Африку, значит, будет вращаться в научном мире, работая над книгой, о которой упомянул. Вполне возможно, что он снова появится на экране либо в какой-нибудь дискуссии, либо в качестве «эксперта» по тому или иному разделу последних известий. Но на этот раз она уже не напишет…

Выпив чашку чая, она снова села за письменный стол. В пишущую машинку уже был вложен лист бумаги, но она не испытывала желания продолжать начатую работу. Сидя у стола и глядя в окно, она смотрела, как по поселку взад и вперед снуют люди – у каждого свои заботы, – и начала жалеть, что предметом для своих исследований выбрала не сельскую местность, а скучный новый город с его многочисленными проблемами и трудностями. Она вытащила наполовину отпечатанную страницу из машинки и вставила чистый лист. «Отдельные наблюдения над общественной структурой Уэст-Оксфордширского поселка» – напечатала она заголовок. Нельзя ли сделать этот заголовок более приемлемым и более привлекательным? Слово «поселок» здесь не подходит – слишком уж оно бытовое, более подходящим было бы старое слово «община». Или, снова напечатала она, «Роль женщин в общине Уэст-Оксфордшира». Может, из этого что-нибудь да получится? Воодушевленная этой идеей, она начала разбирать каждого из обитателей поселка, разумеется, из числа тех, с кем была знакома, и записывать то, что ей было о них известно.

Начинать, естественно, приходится с церкви. Ректор – преподобный Томас Дэгнелл. «Бедный Том. Тому холодно»[9]9
  Шекспир. Король Лир, III, 4.


[Закрыть] – из «Короля Лира» вроде? Интересно, почему именно это пришло ей в голову, когда она стала думать о ректоре? Наверное, потому, что он вдовец и живет вместе с сестрой. Дом у них, по-видимому, слишком большой и холодный. Сестра (Дафна) – энергичная старая дева, ездит на отдых в Грецию с приятельницей.

После церкви – медицина. Доктор Льюк Геллибранд. «Старый доктор» – «любимец» округи, но не очень деятельный. Неохотно выписывает не только новые, но и вообще медикаменты, предпочитает лечение домашними средствами. Живет в большом красивом старом доме, в таком же, как у ректора, но у него всегда тепло и дом превосходно обставлен. Все отличается безупречным вкусом – величественная жена (Кристабел) – утренний кофе, приемы с тщательно обдуманным составом гостей, которых угощают превосходным шерри, изящная аранжировка цветов в церкви (так говорят) – почти как владелица поместья. Эксперт по заморозке продуктов – в гараже большой морозильник. Взрослые дети живут отдельно.

Затем другой доктор – Мартин Шрабсоул и его жена Эвис. Приятный молодой человек, не блещет умом, но благожелательный, добрый и современный – по-модному интересуется «гериатрией». Живет в надстроенном доме семнадцатого века со всеми удобствами, несколько тесном для их семьи (трое детей и мать миссис Ш., недавно переехавшая к ним). Жена Эвис, бывшая сотрудница системы социального обеспечения, довольно пробивная особа, но умеет быть полезной, вероятно, мечтает о более престижном доме (возможно, даже о доме приходского священника).

На этом с врачами покончено. Кто следующий? Наверное, Адам Принс, ресторанный инспектор и бывший священник англиканской церкви. Самый красивый дом в поселке (хотя Эмма еще не была внутри, она представляет себе тщательно отобранные антикварные вещи, журнальные столики с книгами и образцовую кухню).

Робин и Тэмсин Бэрраклоу. Живут в старом, довольно запущенном доме рядом с Адамом Принсом. Сад зарос. Оба ведут научную работу, часто бывают в баре. Робби Б. – высокий, довольно интересный. Говорит с шотландским акцентом. Тэмсин Б. похожа на хиппи. Еще достаточно молода, чтобы носить платья модели Лоры Эшли и покупать вещи на распродажах. (Чего Эмма по причине своего возраста позволить себе уже не могла.)

Мисс Ли (Оливия). Живет в «Доме под тисом». Солидная, пожилая, типичная сельская жительница, из тех, кого называют «опорой Англии». Довольно хорошо одета, обычно носит шляпу. Регулярно посещает церковь, занимается уборкой и расставлением цветов, но не на столь высоком уровне, как Кристабел Г. Интересуется местной историей – помогает ректору снимать копии с приходских документов и т. д. Член «Женского института»[10]10
  Организация, объединяющая женщин, живущих в сельской местности.


[Закрыть]. Красивый дом с прелестным садом. Вполне возможно, не слишком жалует вновь прибывших. Живет вместе со своей приятельницей мисс Гранди.

Мисс Флавия Гранди. Ходят слухи (Эмме сказала это мать), что мисс Г. когда-то написала сентиментальный исторический роман, но об этом никогда вслух не говорится. Довольно меланхоличная особа. В Лондоне посещала «высокую» церковь[11]11
  Направление англиканской церкви, тяготеющее к католицизму и придающее большое значение обрядности.


[Закрыть], но уехала в деревню и тоскует по ладану. Под пятой у мисс Ли.

Джеффри Пур, церковный органист. Живет рядом с мисс Ли и мисс Гранди. Эмма ничего не знала об органисте, кроме того, что он школьный учитель, носит довольно длинные волосы и часто бывает в баре.

Она принялась думать о жителях поселка в целом. Большинство из первоначальных обитателей теперь жили в домах общественной застройки на окраине поселка и с ними мало общались. Существовала пивная «Колокол» и ее владелец, имени которого Эмма не знала, но слышала, что он иногда косит траву на церковном дворе. И конечно, была миссис Дайер, которая приходила убирать в доме священника и еще в одном-двух домах, – острая на язык, не шибко сговорчивая особа, старающаяся подметить, где что происходит, и злонамеренно распространяющая сплетни. У нее было несколько взрослых детей, и прежде всего сын Джейсон, который открыл лавку, торгующую тем, что он выдавал за антиквариат. Он сунул Эмме под дверь карточку с довольно омерзительным извещением: «Одежда усопших принимается в чистом виде». Самое интересное в Джейсоне Дайере было то, что в одном ухе у него болталась золотая серьга в виде крошечного распятия.

Мисс Ликериш. Эмма начала новый параграф, чтобы описать мисс Ликериш, которая принадлежала к тем людям, которых нелегко классифицировать. В юности она, по-видимому, была в услужении в какой-то знатной семье. А теперь жила в развалюхе, населенной животными и отапливаемой старым керосиновым обогревателем (с опасно взвивающимся желтым пламенем, по поводу чего Дафна сказала Эмме: «Я пыталась объяснить ей, что пламя должно быть синим и что фитиль нужно время от времени чистить…»). Высказывается невпопад. Своеобразная личность – вот что, пожалуй, следует про нее сказать.

Мысль, что мисс Ликериш могла когда-то быть в услужении в знатной семье, напомнила Эмме, что она ничего не написала про джентри, то есть про людей, которые жили в усадьбе. Строго говоря, ей следовало бы начать с них, но кем или чем были эти джентри в наши дни? Она ни разу не видела ни сэра Майлса, ни членов его семьи и едва разглядела их управляющего мистера Суэйна на прогулке после пасхи. Требуется дополнительное расследование – вот чем завершаются записи, которые зашли в тупик. История поместья уходит в далекое прошлое, в настенные мемориальные доски и памятники в церкви и в мавзолей, который был воздвигнут в память семьи де Тэнкервиллов еще в прошлом веке. Не так трудно разыскать там кое-что интересное…

Эмма вытащила листок из машинки и отложила его в сторону. Вряд ли можно считать подобные заметки о жителях поселка «работой». Требуются дальнейшие исследования в самых разных направлениях, и кто знает, что из этого получится?