Текст книги "Несколько зеленых листьев"
Автор книги: Барбара Пим
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Подобно Беатрис, она тоже принялась вспоминать колледж и человека, который ничуть не был похож на Адама Принса.
13
В тот год лето стояло сухое. Грязь на проселках превратилась в твердые борозды, а поля выгорели и стали белесыми, как в Италии или Греции.
Мартин Шрабсоул одобрительно закивал, узнав, что его теща отправляется на прогулку в лес с мисс Ли и мисс Гранди. Двигаться необходимо. Он и не подозревал, что главная цель их прогулки состояла в том, чтобы посмотреть на сэра Майлса и его гостей. И им повезло – если можно назвать это везеньем, – они были вознаграждены лицезрением стоящего на террасе сэра Майлса в окружении нескольких дам в летних платьях. Укрывшись за кустами, они в течение десяти минут наблюдали, как из дома выходили гости с бокалами в руках (наступало время ленча) и направлялись к белым столам в саду, на которых уже была расставлена еда. Сквозь деревья доносился смех.
– В прежние времена, – заметила мисс Ли, – ели и пили только в доме, хотя иногда и устраивали пикники. Мисс Верикер умела их устраивать.
– Мисс Верикер?.. – Магдален Рейвен забыла, кто такая мисс Верикер.
– Гувернантка девочек, – подсказала мисс Гранди. Разве можно забыть про мисс Верикер, когда Оливия то и дело талдычит о ней?
– Ах да, вспомнила. Она больше не живет в этом домике?
Они вышли из чащи и проходили мимо сторожки, которая под сенью деревьев в такой жаркий день выглядела очень привлекательно.
– Нет. После нее здесь жил один из домоправителей, но теперь они предпочитают жить на территории усадьбы.
– Здесь мог бы быть такой романтический уголок для молодой пары, не правда ли? – заметила мисс Гранди. – Сэр Майлс, наверное, ничуть бы не возражал.
– О да, жить тут, конечно, можно, – согласилась мисс Ли. – Вероятно, мисс Верикер предпочла бы жить здесь, а не в Уэст-Кенсингтоне, но остаться ей не предлагали.
– Моя дочь считает, что эту сторожку следует предоставить какой-нибудь бездомной семье, – сказала Магдален, – хотя вряд ли удобно жить так далеко от поселка. Помните, как во время войны эвакуированные ненавидели деревню?
– Люди боятся стихийных сил природы, – заметила мисс Гранди.
Ее спутницы не нашли чем отозваться на это замечание, и беседа переключилась на более приятные темы. Пора было возвращаться – можно поесть салат в саду по примеру сэра Майлса и его гостей. В Греции наверняка жарко, и Дафна, несомненно, ест в таверне, – так это там называется? Что же касается Тома, то они утром видели, как он бродил по кладбищу – как только Дафна уезжает, жизнь в приходе разлаживается.
Вокруг могильных плит трава засохла, да и вообще ее давно следовало скосить, подумал Том. Об этом говорилось на прошлом заседании приходского совета. И разве нельзя хоть как-то ограничить чрезмерную украшательскую деятельность родственников? Неужели нельзя развить их чудовищный вкус? На том же заседании Кристабел Геллибранд заявила, что чересчур вычурные бордюры, засыпанные осколками зеленого мрамора могилы и витиеватые надписи золотом опошляют общий вид кладбища. На некоторых могилах установили даже вазы с искусственными цветами – ну не позор ли это для сельской местности? Разве не существует определенных правил, выполнения которых приходский священник вправе требовать? Здесь присутствующие многозначительно посмотрели на Тома, но он лишь улыбнулся, словно признавая, что да, такие правила существуют, но кто он такой, чтобы строго и бездушно требовать их выполнения от человека, горюющего об утрате близкого ему существа? В конце концов, не все одарены чувством прекрасного (как Кристабел Геллибранд). Нелегко ответить на эти неприятные обвинения, как нелегко считаться и с теми, кто засыпает могилы осколками зеленого мрамора, а то и водружает отвратительную абстрактную скульптуру, как в одном случае, который имел место еще в пятидесятые годы, то есть до назначения Тома в приход.
В дальнем углу под тисовыми деревьями стояли над мучительно неразборчивыми надписями и сердито смотрели на него херувимы работы семнадцатого века. Сахарная нежность их личиков с годами стерлась. Возможно, и они в ту пору, когда их только воздвигли, считались признаком дурного вкуса? Уже поздно менять что-либо на кладбище, запирать его на замок и все такое прочее – ничего не переделать. Только старые могилы и мавзолей с его строгим обелиском из гранита способны порадовать глаз тех, кто умеет замечать подобные вещи.
Внутри мавзолей Тому не нравился, тем не менее в такой жаркий летний день было нечто привлекательное в мысли о прохладном мраморе, а потому он откинул бархатный занавес и вошел.
– А, ректор…
Том никак не ожидал встретить кого-нибудь в мавзолее и был поражен, увидев доктора Геллибранда. Иногда Том задумывался над тем, почему у доктора тоже есть ключ от мавзолея, обитатели которого уже явно не нуждались в его помощи.
Они оба были несколько смущены этой встречей и после слов доктора: «А, ректор…» и ответа Тома: «Добрый день, доктор Геллибранд» стояли и, улыбаясь, смотрели друг на друга. Рука Тома покоилась, словно благословляя, на прохладной мраморной голове, а доктор, казалось, ощупывал мраморную руку, словно отыскивая место перелома.
«Что вы здесь делаете?» – хотелось спросить Тому. В некотором смысле у них обоих было право находиться здесь, хотя после смерти ни тот, ни другой не могли претендовать на пребывание в мавзолее. Однако первым вопрос задал доктор Геллибранд, неожиданно нанеся противнику удар его же оружием.
– Что вы здесь делаете? – спросил он. – Вот уж никак не ожидал встретить тут кого-нибудь.
– А вы сюда часто заходите? – вырвался у Тома вопрос раньше, чем он успел подумать.
– О да, я захожу сюда довольно часто, – небрежным тоном ответил доктор.
– Тут бывает один молодой человек, который приходит наводить порядок, – сказал Том. – Я как-то встретил его здесь.
– Да, с ним договорились, чтобы он поддерживал здесь чистоту и порядок. Такому мавзолею нужен присмотр.
Как будто это касается его лично, подумал Том, которого раздражал тон доктора. Как будто мавзолей – его собственность! А что, собственно, он так разозлился? У доктора не меньше прав входить в мавзолей, чем у любого другого. Даже больше, если говорить честно, потому что он давно живет в поселке и, наверное, был знаком с последними из де Тэнкервиллов.
– Вы знали… – спросил было Том, указывая на окружающие их мраморные фигуры.
– Этих, конечно, нет. Но я знал девочек и мисс Верикер – она любила сюда приходить.
– Мисс Верикер? – не понял Том.
– Последняя гувернантка.
– А! – Мысли Тома вернулись к семнадцатому веку, где он не мог припомнить такой фамилии. – Мисс Верикер – последняя гувернантка, как грустно это звучит. Она учила девочек из усадьбы.
– Да, в те дни она была совсем молодой.
– И любила приходить сюда? Странно для молодой женщины.
– Видите ли, она принимала интересы семьи близко к сердцу. На пасху она обязательно приносила сюда цветы да и в другие праздники тоже… Я прогуливался по кладбищу и решил заглянуть в мавзолей. Забавно, что мы встретились здесь, – добавил доктор теперь уже более мягким тоном, – но в конце концов мы с вами, можно сказать, занимаемся одним и тем же делом, не правда ли?
– Пожалуй, да, – согласился Том, но в то время, как у доктора в приемной всегда толпился народ, кабинет ректора пустовал, очереди туда не было. Значит, разница существовала. Тем не менее возникла возможность объединить усилия, причем на деле и на пользу, ибо Тому пришло в голову попросить доктора Геллибранда выступить на одном из зимних заседаний их исторического общества. «Смерть в прежние времена» или что-нибудь в этом роде? Доктор сумеет выбрать интересную тему, не сомневался он.
Конечно, сказал доктор Геллибранд, он сделает это с удовольствием, и они вместе вышли из мавзолея, испытывая удовлетворение, как будто их встреча оказалась полезной для общества. Значит, вопрос: «Вы часто сюда приходите?» – пришелся весьма кстати, решил Том.
Возвращаясь к своему, как он его называл, одинокому ленчу – и в самом деле, теперь, когда Дафна уехала, он был совсем одинок, – он бросил взгляд вдоль улицы и увидел, как Эмма входит в свой дом, держа в руках письмо, а может быть, открытку. Не будь она так, как ему показалось, увлечена теми новостями, что были в этом почтовом отправлении, он пригласил бы ее в бар. По крайней мере, ему представилось, что он поступил бы таким образом – на самом же деле он бы скорей всего промолчал и не воспользовался представившейся возможностью. Зато завтра их ждет интересный день – день летней экскурсии исторического общества, кстати, и погода обещает быть отличной. В наши дни духовенство в своих молитвах редко поминает о погоде, ибо есть о чем просить, кроме яркого солнца.
14
Том заранее знал, что на летнюю экскурсию общества любителей истории поедут в основном пожилые и среднего возраста женщины из окрестных поселков – «исторические дамы Тома» называла их Дафна. Мэри, Дженет, Лейла, Дамарис, Эйлса, Мертл и Хестер – он знал их всех по именам, и они, несомненно, составляли костяк общества. Разумеется, будет и несколько дам из его собственного поселка: мисс Ли и мисс Гранди (которые не были для него Оливией и Флавией), жена доктора Шрабсоула Эвис и ее мать (Магдален?) и, наконец, надеялся он, Эмма Ховик, в ее роли социолога, изучающего сельскую жизнь. Две-три деревенские женщины тоже едут с ними, но не потому, что их интересует местная история, а просто чтобы проехаться в автобусе. В их числе и миссис Дайер, которая считала необходимым принимать участие в любом мероприятии, а может, и потакать ректору в его ребячьем увлечении стариной и людьми, захороненными в шерстяной одежде.
Единственным мужчиной в этой компании, не считая Тома, был Адам Принс, одетый в джинсы (более удачно купленные, чем те, которые он пожертвовал на распродажу).
– В этом году у нас столько солнца, что вашей сестре вряд ли стоило так далеко уезжать, – сказал он Тому.
– Но Дафна ездит в Грецию не только из-за солнца, – отозвался Том. – Ей просто необходимо менять обстановку.
– Да, всем нам, а особенно женщинам, время от времени не мешает это делать, – согласился Адам. Он, по-видимому, до сих пор не забыл женщин, которые работали у него в ту пору, когда он был приходским священником, ибо загадочно улыбнулся, и Том решил, что сейчас он начнет рассказывать о каком-нибудь случае из своей прежней практики. Но Адам заговорил о погоде – как, мол, им повезло, что выдался такой чудесный день.
– Надеюсь, мы отыщем тенистое местечко, чтобы попить чаю, – заметила миссис Дайер, – не то не миновать нам солнечного удара.
– В нашем умеренном климате, миссис Дайер, вряд ли такое может случиться, – заверил ее Адам.
Том не был в этом убежден, но вспомнил, что на территории Сидихед-парка, куда они направлялись, есть много деревьев, под сенью которых вполне можно расположиться на чай.
Миссис Дайер принялась рассказывать о «страшном происшествии», случившемся во время экскурсии, предпринятой ассоциацией пожилых людей («Бодрыми старцами») из соседнего поселка в такой же жаркий день. На обратном пути они заметили, что один из экскурсантов почему-то упорно молчит, не присоединяясь к общему хору.
– И знаете что? – Миссис Дайер ждала ответа.
– Он умер? – догадалась Эмма. – Или это была женщина?
– Нет, это был старый джентльмен.
– Так я и знала. Женщина как следует бы подумала, стоит ли доставлять посторонним столько хлопот смертью на экскурсии.
– О, мисс Ховик, не кажется ли вам, что вы несколько к нам несправедливы? – возразил Адам.
– Он сидел на своем месте, – продолжала свой рассказ миссис Дайер, чувствуя, что про нее вот-вот забудут, – сидел неподвижно, рот у него был открыт – они думали, что он спит.
– А он умер, – повторила Эмма.
– Они не знали, что делать – остановить автобус или нет.
– Да и где остановиться – вот в чем проблема, – подхватила Эмма. – Только и видишь объявления: «Автобусам останавливаться запрещается».
– В подобных обстоятельствах лучше всего вернуться домой, – сказал Адам. – Надеюсь, они так и поступили?
Вопрос, поставленный ребром, несколько смутил миссис Дайер, и она стала объяснять, что поскольку все это случилось в другом поселке, то откуда ей, мол, знать, как они там поступили.
– Уж петь-то они, наверное, перестали, когда увидели, что произошло, – заметил Адам. – Или, вполне возможно, история эту подробность не зафиксировала?
– Интересно, за какие промахи в описании событий будут ругать нас будущие историки? – спросил Том. – Все фиксировать невозможно. – Он припомнил, как несколько членов их общества ходили с магнитофонами по деревням в попытке запечатлеть «непосредственность» происходящих событий на месте, но результаты пока вызывали только разочарование. Им не хватало, чувствовал он, колоритности à Вуда, Обри и Хирна. Быть может, в силу роста благосостояния и потребления общества в целом мы все сейчас живем более или менее одинаково и потому однообразно. Кроме того, о нас заботятся от колыбели до могилы, – не так ли? – а в силу этого…
Автобус подкатил к весьма живописному въезду, по обе стороны которого красовались какие-то непонятные каменные звери – не то львы, морды которых были стерты временем, не то странные мифические твари. Водитель сказал что-то привратнику, и автобус медленно покатился по аллее, затененной густой листвой, но неровной и в ямах. Владелец поместья лишь недавно открыл свой дом и парк для публики.
– Могли бы разровнять дорогу, – заметила миссис Дайер, когда автобус особенно сильно тряхнуло. – Пить чай будем здесь? – И она подозрительно вгляделась в темные кущи.
– Зато тени здесь, миссис Дайер, сколько душе угодно, – весело откликнулся Том. Стоя в конце автобуса, он испытывал чувство раскованности. Из опыта подобных экскурсий он знал, что далеко не все пожелают сопровождать его, когда поведут показывать дом, – одни предпочтут погулять в парке, другие – посидеть в тени деревьев, – а поэтому надеялся на возможность побеседовать с Эммой и был искренне рад, увидев, что она, похожая на школьницу в своем синем с белым ситцевом платье, стоит и терпеливо ждет начала тура по дому.
Эмма же казалась терпеливой только потому, что мысли ее были заняты полученным накануне от Грэма Петтифера письмом с изложенной в нем довольно странной новостью. Он писал о своем желании «уйти от дел», чтобы иметь возможность «заняться» книгой, над которой сейчас работает. Он не упомянул о желании увидеться с ней, хотя удивительное известие в конце письма свидетельствовало о стремлении быть рядом, если не о большем, ибо он, словно мимоходом, заключал: «Оставшуюся часть лета я проживу в доме, который арендовал в ваших краях, – решил, обязан предупредить тебя!» Выражение это было несколько двусмысленным, ибо после пресного вечера в день праздника цветов она просто не представляла, какими станут в будущем их отношения. И где находится этот дом, который он арендовал? Почему он не попросил ее подыскать ему что-либо подходящее? Единственным пустовавшим домом, который она сумела припомнить, была лесная сторожка. Неужели именно она?
– У вас есть морозильник, мисс Ховик? – ворвался в ее мысли голос Магдален Рейвен. Странный вопрос в ту минуту, когда они рассматривают вышивки эпохи короля Иакова I на занавесях, но что же тогда сказать по поводу размышлений Эммы о Грэме Петтифере?
– У меня? Морозильник? Нет, у меня нет морозильника.
– Мамочка, зачем ей морозильник, когда она живет одна? – раздраженно вмешалась Эвис. – В верхней части холодильника – как у тебя, помнишь? – можно держать продукты целых три месяца, что очень удобно, но нам этого мало. Нам нужен большой морозильник, чтобы хранить мясо, овощи и фрукты из нашего сада, и я всегда готовлю лишнюю кастрюлю, а пироги, а хлеб…
– Да что вы? – из вежливости удивилась Эмма. – Даже хлеб?
– О да. Замораживать можно все или почти все. Огурцы нельзя замораживать…
– …есть определенная связь с темой гражданской войны, – ворвался в их разговор голос Тома. – Нам покажут комнату, где, по преданию, встречались роялисты…
– По преданию? – переспросил Адам. – Разве это не известно?
– Утверждать подобное никто не решится, – ответил Том, – но предание существует. На самом верху дома есть комната, которую называют королевской.
– Что само по себе еще ничего не значит, – возразила Эмма. – Неужели здесь бывал сам Карл?
Группа двинулась дальше, и Эмма с Томом остались вдвоем у подножия узкой лестницы.
– Этот человек, что был с вами на празднике цветов, – вдруг спросил он, спеша задать вопрос, пока они были одни, – он вам родня?
– Родня?.. – Эмме захотелось рассмеяться: «родня» – это термин, которым социологи пользовались в своих работах об общественной структуре. – Вы имеете в виду Грэма Петтифера? Нет, я знала его, еще когда работала в Лондоне.
– В Лондоне? Вам, наверное, приходилось по работе сталкиваться со множеством людей?
– Конечно. Я часто бывала в центре социологических исследований и обычно встречала там своих коллег.
– Коллег… – задумался Том.
– Людей, которые занимаются тем же делом, что и я. Так же, как и вы встречаетесь с другими служителями церкви или с теми, кто интересуется местной историей.
Том, казалось, пребывал в сомнении, но ничего не ответил.
– Кроме того, часто бывают встречи в библиотеках.
– А, в библиотеках, – повторил Том, и лицо его помрачнело, словно, признавая несомненную пользу и ценность библиотек, он вспомнил приятельницу своей сестры Хетер Бленкинсоп и ее повышенный интерес к проблемам разгораживания земельных участков.
Молчание, вызванное мыслью о библиотеках, было нарушено появлением явно взволнованных мисс Ли и Магдален Рейвен.
– Мисс Гранди… С ней что-то случилось…
– Наверное, от жары, – сказал Том. – Я так и думал, что нечто подобное произойдет. Сам виноват, – добавил он. Было гораздо легче принять вину на себя, от него этого и ждали.
– Да не в этом дело, – рассердилась мисс Ли. – Произошло совсем не то, что вы думаете. Она заявила, что видела кого-то, кто давным-давно умер.
– Привидение? – подсказала Эмма. – Или нечто, похожее на то, что видели мисс Моберли и мисс Джорден в Версале?
– Пошли к ней, – предложил Том, – посмотрим, нельзя ли чем-нибудь помочь.
Они нашли мисс Гранди в маленькой прихожей, где она сидела на складном стуле в окружении группы сочувствующих, но озадаченных туристок. Седовласая дама в цветастом нейлоновом халате склонилась над ней с чашкой чая в руках.
– Одна из домоправительниц, – шепнула Магдален. – Оказалась такой любезной.
«Следует ли в подобных обстоятельствах пить чай?» – подумала Эмма. Об этом, должно быть, подумали все, не могли не подумать.
– Что она увидела? – обратился к присутствующим Том, ибо мисс Гранди, казалось, утратила дар речи и сидела, напряженно глядя перед собой.
– Длинноволосого молодого человека в ярком одеянии, вроде, она сказала, в восточном стиле, она была как-то сбита с толку, а сейчас вообще не хочет говорить, – ответила Магдален. – Быть может, Эвис знает, что делать, но она куда-то подевалась.
– Беспокоить вашу дочь совершенно незачем, – возразила мисс Ли, раздраженная всей этой суматохой. – Флавия, по-видимому, увидела обычного молодого человека – вам известно, как нынче одеты молодые люди и какие у них прически. Пошли, Флавия, – твердо сказала она, – будем пить свой чай.
– Да, чай – это лучшее решение вопроса, – согласился Том.
Этот маленький эпизод завязал узы взаимной симпатии между Эммой и Томом, и оба, по-видимому, это почувствовали. Том задумался о трудностях жизни с человеком, с которым не всегда сходишься во взглядах. Эмма рассуждала примерно так же и поймала себя на мысли о том, что, думая о Томе и Дафне, не понимает, почему он не попытался наладить более приемлемый для себя «образ жизни». Почему он, человек, несомненно, привлекательный и интеллигентный, не сделал попытки жениться вторично?
Некоторые члены их группы уже устроились под деревом на лужайке, а не в темных кущах, которые видели при въезде в парк. Эмма заметила, что миссис Дайер и ее приятельницы уселись поодаль от Тома и исторических дам, сгрудившихся вокруг него, но она была уверена, что Том тут ни при чем. Наоборот, он изо всех сил старался поддерживать равновесие, каких бы усилий оно ни требовало. Миссис Дайер изолировалась по собственной инициативе, а потом, наверное, будет винить в этом его.
Адам Принс опустился на землю с осторожностью – его новые джинсы тоже были несколько узки.
– Надеюсь, вы не будете предъявлять к нам тех требований, которые предъявляете к ресторанам, – заметила мисс Ли, подавая ему чай в пластмассовой зеленой чашке и на самом деле вовсе не интересуясь его мнением. «Работа» Адама Принса служила поводом для шуток в поселке – неужто людям платят деньги за то, что они едят то в одном, то в другом дорогом ресторане?
– Я уверен, что и на этот раз чай у вас будет не менее вкусный, чем всегда, – отозвался Адам, сейчас скорее сладкоречивый служитель церкви, нежели ресторанный инспектор; в конце концов, ему довелось довольно долго питаться весьма скромно.
– А почему бы нам не устраивать пикники на территории нашей собственной усадьбы? – спросила Эмма. – То есть в рощах возле особняка?
– Мы ни разу не пробовали, – ответил Том. – Почему-то этот вопрос никогда не возникал. По-моему, нам это представлялось несколько неуместным – слишком близко к особняку.
– В прежние дни, – сказала мисс Ли, – в августе школьников приглашали в усадьбу на чай.
– Теперь в этом нет необходимости, – заявила Эвис. – Люди не нуждаются в подобной благотворительности.
Конечно, раз существуют «Гордость матери» и тушеная фасоль Хайнца (спасибо, ма), подумала Эмма, владельцу поместья нынче ни к чему устраивать пикники для детей арендаторов.
– Так ли это? – спросил Адам. – По-моему, нынче люди нуждаются в помощи еще больше, чем раньше.
– Для этого есть социальное обеспечение, – ответила Эвис. – А личная опека или попечительство, называйте, как хотите, сметены с лица земли, и это отлично.
– Вместе с ними, возможно, сметены отчасти и люди, – осторожно вставила ее мать.
– А я скучаю по поместью, каким оно было когда-то, и по всему тому, что оно олицетворяло, – сказала мисс Ли. – У нас в поселке теперь нет единого центра.
– По-моему, место джентри сейчас заняли служители церкви и врачи, – отозвалась Эмма.
С этим Эвис готова была согласиться, хотя считала, что на первое место следует поставить врачей. Том молча улыбнулся. Он думал о своей встрече в мавзолее с доктором Геллибрандом и о том, как все мы кончаем одним и тем же, превращаясь в прах или пепел, называйте, как хотите.
– Известно ли вам что-нибудь про мисс Верикер? – спросил Том у мисс Ли. Он вспомнил про последнюю гувернантку и про то, что она любила посещать мавзолей.
– Да, мы поддерживаем связь. На рождество я получила от нее открытку, бесплатную разумеется, с рекламой какого-то фонда. Не помню точно, но вроде имеющего отношение к охране природы. А на обороте она написала несколько слов.
– Я заметила, что такими открытками пользуются очень многие, чтобы не платить за марку, – заметила Магдален.
– Мисс Верикер съезжает с квартиры и будет жить вместе с племянником и его женой, – добавила мисс Гранди, заговорив впервые после своего «видения».
– Тогда ей суждено скучать по своей квартире, – отозвалась Магдален. – Если бы кто знал, как грустно лишаться независимости.
– Что ты говоришь, мамочка? – всполошилась Эвис. – Ты несправедлива к нам. Не знаю, что мы делали бы без тебя! Ты и в доме подмога, и с детьми посидишь. И разве ты лишена независимости?
– Я, пожалуй, выкурю сигарету, чтобы отогнать комаров, – вдруг заявила Магдален.
– Тебе же известно отношение Мартина к сигаретам, – предостерегла мать Эвис.
– Да, на свежем воздухе неплохо покурить, – заметил Адам, доставая из кармана старомодный серебряный портсигар. – Попробуйте-ка моих, миссис Рейвен.
– А эта гувернантка, мисс Верикер, когда-нибудь приезжает к нам? – спросил Том. Он ни разу не слышал, чтобы она приезжала, но ему вдруг пришло в голову, что он мог бы воспользоваться ее воспоминаниями, а то и записать на магнитофон ее рассказ о жизни в поместье.
– Последнее время нет, – ответила мисс Ли. – Проезд ей не по карману, даже если она воспользуется льготами, предоставленными престарелым гражданам.
На мгновение воцарилось смущенное молчание. Нельзя ли в данном случае воспользоваться средствами из фонда приходского совета, расходуемого по усмотрению ректора, подумал Том, но предложить не решился.
– Лучше пусть сидит у себя в Лондоне, – сказала мисс Гранди, которая думала о том, какую церковь выберет мисс Верикер в Уэст-Кенсингтоне, где, помнилось, живут ее племянник с женой.
– Скорей бы Дафна вернулась, правда? – спросила мисс Ли. Ей казалось, что, когда сестра Тома уезжает, он уходит из-под контроля, хотя в чем именно это заключалось, она определить бы не могла.
– Дафна решила взять собаку, – отозвался Том, представляя себе, как пес будет бегать по дому, нарушая давно устоявшийся порядок.
В другом автобусе в такой же жаркий день сидела Дафна, и взгляд ее покоился на серо-зеленых оливковых рощах – они тянулись бесконечно, милю за милей, километр за километром. Она упивалась музыкой, которая неслась из принадлежащего водителю транзистора, громкой, ревущей во всю мощь музыкой и песнями, в которых слышалось что-то восточное. Потом закрыла глаза, блаженствуя в шуме и жаре, и услышала вновь кваканье лягушек, как накануне вечером, когда они с Хетер гуляли по городу и видели, как в одной из боковых улочек жарились на вертелах целые овечьи туши. Еще раньше она была просто ослеплена уродливыми, похожими на белые кубы домами в деревне, залитой полуденным солнцем, – как это не похоже на сырость и серую скуку ее собственного дома. Она сравнивала машинально, вся во власти настоящего, начисто выкинув из памяти прошлое. А увидев сгрудившихся под навесом в поле овец, по какой-то странной причине представила себе исторических дам Тома, но не задержалась на этой мысли, а наоборот, постаралась поскорее забыть ее.
В воскресенье, вернувшись с экскурсии, Эмма пошла в церковь. На вечерней службе присутствовало немного народу, но эта служба показалась ей более приятной, даже более «внушительной», нежели утренняя, «семейная», когда мешает детский плач. Из проповеди она ничего поучительного не вынесла, потому что слушала невнимательно, но у нее сложилось впечатление, что проповедь эта у Тома не из лучших, ибо он свалил в кучу прошлое и настоящее. По окончании она быстро ушла, не дожидаясь, когда он выйдет на паперть прощаться с прихожанами.
Напротив церкви был дом, который давно интересовал ее. Его сад был полон старых автомобилей. Владелец дома, приобретая новую машину, казалось, просто бросал старую, как змея, сменившая кожу. А старые автомобили напоминали ей старых животных, а то и старых людей, собранных в доме для престарелых. Было что-то чарующее, даже прекрасное в этих машинах, одна из которых стояла закутанная от дождя в серый пластик еще с пятидесятых годов, и Эмма несколько минут не могла оторвать взгляда от сада с завалившимся забором, где среди деревьев виднелось нечто похожее на быкообразный «моррис», машину, ставшую уже достоянием истории. Интересно, знает ли об этом Том, хотя, по правде говоря, его занимает куда более далекое прошлое и для него старые автомобили – лишь бельмо на глазу, как и для многих других жителей поселка. Тем не менее это тоже история, и не знаменательно ли; не символично ли то, что кладбище машин находится прямо напротив кладбища при церкви? Нет ли здесь смешения двух религий – старой и современной – и нельзя ли отразить это, например, в статье «Влияние старых автомашин на Уэст-Оксфордшир»?
Дома она уселась за работу и забыла о том, что видела. Позже она снова взяла в руки письмо Грэма и задумалась над ним. С обычным человеком может случиться все что угодно, но в отношениях между мужчиной и женщиной разнообразия почти не существует. А потому было бы куда проще, если бы Грэм позволил себе выйти за рамки скупой информации, которая содержалась в его письме, даже намекнуть о своих чувствах. Это могло бы помочь ей разобраться в ее собственных, ибо она далеко не была уверена, нужен он ей или нет. Между прочим, существует и телефон, думала она, глядя на молчащий аппарат. Его модный серый цвет, считалось, олицетворяет мир и покой (если, разумеется, не рассматривать, что тоже не исключено, серый цвет как цвет одиночества).
Когда же телефон зазвонил, она не удивилась, услышав голос Грэма и узнав, что дом, который он арендовал, это тот самый дом в лесу, который называли «разрушенной сторожкой». По-видимому, в нем можно жить, но будет ли молочник доставлять туда молоко? Пусть Эмма узнает. А кстати, и хлеб, картофель и кое-что еще из продуктов. Смеет ли он надеяться, что Эмма все уладит?
