Текст книги "Несколько зеленых листьев"

Автор книги: Барбара Пим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

18

Эмма чувствовала, что в поездке в город автобусом было нечто унизительное – начиная с того, что она не знала, сколько надо платить, и долго рылась в поисках необходимой мелочи. Автобусом ехала она не впервые, но билеты в последнее время вздорожали.

– За двадцать пять центов вы теперь далеко не уедете, – заметила миссис Дайер, наслаждавшаяся, как показалось Эмме, ее смущением, когда выяснилось, что Эмма хотела заплатить по старой таксе.

Сюда бы, в этот автобус, Тома с магнитофоном или других любителей местного колорита, – думала Эмма, – вот где наслушаешься всяких речений и диалектизмов – всего, что может быть интересным будущим поколениям. Но разумеется, путешествовать на здешнем автобусе Тому было бы крайне неловко. Да и ей это не совсем ловко, и дело тут вовсе не в цене билета, а хотя бы в том, что миссис Дайер тут же обратилась к ней с вопросом:

– Не на машине сегодня, мисс Ховик?

– Нет, она на обслуживании.

Почему-то такой ответ крайне позабавил миссис Дайер и ее соседку. Эмма подумала, не могли ли эти слова навести их на воспоминания о каких-либо деревенских ритуалах, причем в голове ее мелькнуло что-то о коровах и быках, но она предпочла в эту материю не углубляться.

Не меньше смутил ее и второй вопрос миссис Дайер.

– Как поживает этот ваш друг в сторожке? – спросила та. – Повезло ему, раз вы ему туда еду таскаете.

Разумеется, она намекает на тот случай, когда Эмму видели с кастрюлей. Эмма не знает, кто ее видел, но, несмотря на то что кастрюля была наполовину скрыта тогда корзиной, она все время чувствовала ее смущающее присутствие – и миссис Дайер, конечно, обо всем разнюхала. Идти по лесу с кастрюлей – какая глупость! Эмма не смогла сдержать улыбку, но прежде чем она нашлась, что ответить на выпад миссис Дайер, автобус остановился у въезда в поселок и в него вошла женщина, которую она встречала за кофе у мисс Ли. Воспользовавшись благоприятным случаем, Эмма с радостью ухватилась за нее и напомнила ей, что они знакомы, заодно вспомнив сама, что зовут женщину миссис Ферс, что это именно она не пьет, но и не осуждает пьющих и что на лотерее вместо бутылки вина, пожертвованной Адамом Принсом, эта женщина выбрала зеркало с безобразным орнаментом из листьев и фруктов.

Миссис Ферс уселась напротив Эммы, а миссис Дайер и ее приятельница углубились в разговор, причем Эмма слышала, что разговор у них шел о том же, о чем сейчас же заговорила и миссис Ферс, вполголоса заметившая:

– Что же будет делать ректор, когда теперь…

Эмма притворилась, что не сразу поняла о чем речь, хотя отлично все поняла. Странным образом она ощутила смутное желание уберечь Тома от местных сплетен и пересудов, так что миссис Ферс пришлось пояснить свою мысль:

– …с его сестрой кончено…

– Но она жива-здорова!

– Нет, не в этом смысле кончено, но ведь она уехала, правда? Покинула ректорский дом.

– Да, покинула, – согласилась Эмма.

В поселке видели Дафну, ехавшую на машине на станцию «с кучей вещей», как сочли некоторые.

Тут автобус подъехал к следующей остановке, и в него вошли еще несколько человек. В ту же самую минуту показалась старенькая малолитражка Тома, направлявшегося в противоположную автобусу сторону.

– Господи боже! – воскликнула миссис Ферс с должной мерой удивления, с какой обычно говорят «легок на помине!» или наблюдают воскрешение из мертвых те, кого удостоили этим зрелищем. – Не ожидала увидеть его за рулем.

– По-моему, ему следует вести себя как обычно, – сказала Эмма. – Посещать прихожан в поселке, а потом, ведь церковь – это не единственная его забота.

– Все историей своей занимается, – с неожиданной горечью сказала миссис Ферс. – За этим, видно, и сейчас покатил.

Ищет остатки средневекового поселения, разъезжая в автомобиле? – подумала Эмма, но промолчала.

– Что он есть-то будет? И сможет ли сам делать покупки?

– Ну, не думаю, что он окажется уж таким беспомощным, – сказала Эмма. – В наше время мужчины легче справляются с подобного рода делами.

И все же в глубине души она не была уверена в Томе. Но не носить же ей кастрюли еще и в ректорский дом!

– А потом, ведь у него будет миссис Дайер, – сказала миссис Ферс.

– О, разумеется, – сказала Эмма, чувствуя присутствие миссис Дайер у себя за спиной. Та тоже, по-видимому, говорила о Томе. Фраза «рис – просто объедение, только воды прибавить и разогреть» должна была относиться к какому-то блюду, приготовленному и оставленному ей для него.

– Наверное, мы тоже должны вмешаться, – сказала миссис Ферс, – или приходский совет, я имею в виду дам из приходского совета. Мне кажется странным, что мисс Ли бездействует.

– Он мог бы питаться с мистером Принсом, – сказала Эмма, которую внезапно осенила эта блестящая мысль. Хоть подобное и не принято, но разве не естественна была бы такая кооперация двух холостяков?

Тому также это приходило на ум, но больше как шутка, ибо он не забыл еще принадлежащий Адаму рецепт «спагетти на скорую руку» (интересно, сколько минут надо убить на это?) и его привычку наведываться в винный погреб за очередным «сюрпризом».

После отъезда Дафны Том забрел в пивную, не столько желая выпить – при всем его интересе к местной истории он не принадлежал к числу священников, легко водящих компанию с прихожанами, – сколько для того, чтоб повидать мистера Спирса, хозяина пивной, ведавшего стрижкой травы на кладбище возле церкви. Трава там так разрослась, хоть сено заготавливай. Надо принимать меры.

– Здравствуйте, – сказал Том.

– Здорово, ректор.

– Время приспело траву скосить, – сказал Том, как ему показалось, весело и беспечно. По пути в пивную он репетировал, как скажет эту фразу. Он заказал маленькую кружку эля, хотя и знал, что эль считают «дамским напитком», пристроился с краю, после чего и произнес заготовленную фразу насчет травы, на которую ответа не последовало. Он упустил из виду, что мистер Спирс глуховат. Том отхлебнул глоток и сделал вторую попытку.

– Как с травой быть, не знаю, – сказал он погромче.

– Чудная вещь трава, – заметил мистер Спирс. – Вот и в гимне о ней поется.

Том вспомнил строки:

 
У старой церкви на холме
Печальный ряд могил,
Иные с камнем гробовым,
Бурьян иные скрыл.
 

Наверное, это и есть тот гимн, о котором говорит хозяин, только сейчас его не поют: слишком унылый, молодежи не подходит, да и вообще никому не подходит.

Мистер Спирс еще что-то говорил насчет травы – не то, дескать, что он собирался скосить, но у него косы не было, не то, что руки никак не доходят. Том отвлекся, погрузившись в размышления о гимне миссис Александер, и так и не понял, что же все-таки ответил мистер Спирс, а потом его отвлекло другое: в бар вошел Адам Принс.

– С сожалением услыхал о вашей сестре, – начал он. – Полагаю, она оставила вас, чтобы уехать в Грецию?

– Нет, не в Грецию, – сказал Том.

Ему надоело объяснять каждому про Бирмингем и слышать в ответ неизменные шутки.

– Но у вас есть опытная домоправительница? – спросил Адам, как будто понятия не имел о домашней жизни ректора.

– Только миссис Дайер, для так называемой «черной работы», хотя иной раз она мне и оставляет еду, которую надо лишь разогреть.

– Знаете, что вам следует сделать? – сказал Адам.

Том помнил за ним особенность легко давать советы, причем обыкновенно советы такого сорта, которые невозможно было воспринимать всерьез. Однако на сей раз к нему прислушаться, может, и стоит.

– Вам следует… – Тут Адам прервал разговор с Томом, чтобы проинструктировать мистера Спирса относительно заказанного им розового джина. Он учил Спирса, как смешивать коктейль и сколько горькой настойки добавлять, чтобы напиток не был похож на vin rosé[16]16
  розовое вино (фр.).


[Закрыть], как это произошло с первым стаканом. – Вы должны призвать на помощь здешних дам.

Том улыбнулся:

– Но каким образом? Ведь им известно, что Дафна уехала. Что же еще мне остается делать? Поместить в приходском журнале объявление? – Это была шутка.

– Вот именно! Ведь скоро там должно появиться ваше ежемесячное послание? Говоря высоким слогом, когда оно «идет в печать»?

– В начале той недели. Мне пора уже переписать его начисто.

И тогда, совсем как в случае с мистером Спирсом и розовым джином, Адам начал обучать Тома изготовлению соответствующего обращения, предназначенного, как он выразился, «тронуть дамские сердца». Обращение получилось совершенно не таким, каким его хотел бы видеть Том, которому бы и в голову не пришло уповать на чью-то милость, не говоря уж о милости приходских дам, или взывать к «добросердечию и кулинарному мастерству» последних, но в результате он вынужден был признать, что в этой идее, возможно, что-то и есть. Не исключено, что ему и стоит упомянуть отъезд Дафны и «затруднения», лет, наверно, не «затруднения», лучше назвать их «перемены», которые ее отъезд вызвал в ректорском доме. И разумеется, надо постараться не обидеть миссис Дайер, что также немаловажно.

Таким образом, в послании, появившемся затем в журнале и прочитанном Эммой, значилось буквально следующее:

«Как уже известно теперь большинству из вас, моя сестра покинула меня, дабы разделить очаг свой со своей подругой мисс Бленкинсоп, знакомой многим по неоднократным ее наездам в наши края. Они будут жить на окраине Бирмингема, неподалеку от прелестного зеленого пустыря, где сможет резвиться их собака. Я уверен, что моя сестра всегда будет живо интересоваться делами нашей общины, что она, равно как и мисс Бленкинсоп, станет частым гостем моего дома. Но, и это „но“ весьма существенно для меня, отъезд ее означает, что я остаюсь один и должен, по мере моих сил и при неусыпном попечительстве миссис Дайер, справляться со всем хозяйством. Разумеется, почему бы мне изредка и не попробовать приготовить обед. Говорят, что лучшие повара – это мужчины. Однако, не принадлежа к почтенному клану умельцев такого рода, я уповаю на милость дам и не теряю веры в их добросердечие и кулинарное мастерство. Надеюсь, вы окажете мне снисхождение, приглашая меня время от времени к вашему очагу, дабы я мог разделить с вами скромную трапезу в семейном кругу и дружеской обстановке».

Здесь интересная часть послания оканчивалась, и Эмма не дала себе труда продолжать чтение. Почему это его сестра с подругой «делят очаг», вместо того чтобы делить дом или квартиру? Вероятно, этим «очагом» и всем, что он символизирует, Том рассчитывал растрогать читателей, отсюда и просьба быть приглашенным именно «к очагу», и «прелестный зеленый пустырь», также вызвавший у нее улыбку. Что же касается «скромной трапезы в семейном кругу», то нетрудно вообразить смятение, которое вызвал бы в таком семейном кругу неожиданный визит Тома, или же тщательные приготовления к «скромной трапезе» в случае, если о таком визите было бы известно заранее. Бедный Том, несмотря на все эти ухищрения, надеяться ему особенно не на что. После нескольких приглашений он опять будет предоставлен себе самому и собственным своим запасам – готовому рису – «просто объедение», незаменимым «рыбным палочкам» и мясному пирогу с почками, разогреваемому прямо в упаковке. В противном случае ему придется довольствоваться нечастыми обедами с Адамом Принсом и ожиданием ее, Эммы, перебегающей улицу с кастрюлей в руках. Но на Тома одновременно с Грэмом ее не хватит, возможности оказать Тому практическую помощь она для себя не видит. Нет, мнение о том, что мужчины беспомощны, ошибочно и старомодно, и процветать оно сейчас может лишь в таком богом забытом захолустье. Но как бы там ни было, Тома ей жаль и даже обидно за него, а раз испытав подобные чувства, не знаешь, куда они могут завести.

19

Направляясь к лесной сторожке, Эмма решила, что не будет каждый раз приносить Грэму еду. Иногда ему придется довольствоваться лишь ее обществом, беседой с ней и всем тем, что он может теперь ждать, а она предоставить. Еще раньше, обдумывая это, она решила надеть новое платье цвета, который, возможно, был ей более к лицу, чем ее всегдашние тусклые серо-черные тона. Ведь знакомство с Клодией и контраст между ними забыть было трудно. Вот она и выбрала цветастое сине-зеленое платье необычного для нее молодежного фасона и модной расцветки. Чувствовала она себя в нем довольно неловко, в особенности после того, как встреченный ею Адам Принс при виде нее чуть было не присвистнул. Она надеялась, что Грэм не решит, будто она нарядилась специально для него, и вместе с тем понимала, что, если он так решит, средства разубедить его у нее в запасе нет.

Но когда она подошла к сторожке и увидела, как Грэм в садике читает газету (похожую на «Гардиан»), ей стало ясно, что он чем-то поглощен и не в том настроении, чтобы обращать внимание на ее наряды. Подняв глаза от газеты и заметив ее, он сказал:

– А ты слышала, что умерла Эстер Кловис?

– Мисс Кловис? Умерла? Нет, конечно, я не слышала… В газете написано? Некролог?

– Да, и весьма обстоятельный.

Эмма тоже присела на траву, чувствуя потребность разделить с ним приличествующую такой новости паузу, подумать о кончине всемогущей Эстер Кловис, великой женщины из их социологического прошлого. Лохматой Эстер Кловис с ее твидовыми пиджаками больше не существует.

– Разумеется, будет панихида, – сказал Грэм. – Я велю Клодии пойти.

«А прилично ли использовать для этой цели покинутую жену?» – подумала Эмма, но промолчала.

– Наверно, и мне следует пойти, – сказала она. – Мисс Кловис когда-то помогла мне со стипендией. А ты разве не пойдешь? – О своем знакомстве с Клодией она ему так и не сообщила, а теперь, похоже, момент упущен.

– Да некогда мне, ты только взгляни, – Грэм показал на кипу папок и кучу разбросанных машинописных листов.

Эмма потупилась. Могла бы и сама сообразить.

– Как идет книга? – спросила она, чувствуя некоторую наивность вопроса.

– Строго говоря, она вообще не идет, – ответил он, – так что, как видишь, я не имею права по любому поводу срываться в Лондон.

– Причислять мисс Кловис к «любым поводам» не совсем справедливо.

– Ну, ты понимаешь, что я хотел сказать. Во всяком случае, смысл моего приезда и пребывания здесь в том, чтобы я продолжал работать над книгой. Ты сегодня очень соблазнительна, – сказал он, внезапно обратив на нее внимание. – Новое платье?

– Почти, – сказала Эмма. Ей не очень понравилось, как он выразился, а вспомнив реакцию Адама Принса, она подумала, что, видимо, платье выбрала не слишком удачное. Не забыть объяснить это маме, перед тем как опять облачиться в свое каждодневное скучное одеяние.

– Я тоже подумываю о книге, – сказала она, чтобы переменить тему, – на материале нашего поселка хочу сделать нечто вроде обзора. Тут благодатная почва для исследования, и тема открывает большие возможности, не то что мой очерк о городах-новостройках.

– Тема не новая, – лениво и равнодушно бросил Грэм и пододвинулся к ней поближе. – А люди здесь ходят? Нас могут увидеть?

С каким-то рассеянным видом он принялся целовать и обнимать ее. А Эмма думала о мисс Ликериш и о том, что было здесь во время войны.

– Надеюсь, мы услышим, если кто-то появится, – сказала она.

– Хорошо, правда? – сказал он и добавил: – По-моему, я заслужил маленький перерыв в занятиях, – как будто быть с ней могло означать для него лишь это и ничего более.

Адам Принс во время своей послеполуденной прогулки (предпринятой исключительно для здоровья, так как гулять он не любил) вышел к сторожке и увидел, как, по его выражению, «тискались» на траве Грэм и Эмма. Зрелище это вызвало у него отвращение. Кто бы мог ожидать такого от мисс Ховик, хотя теперь понятно, зачем это она вдруг надела новое платье. Картина эта подействовала на него, как он посчитал, раздражающе, и он повернул обратно, дабы обрести равновесие с помощью стаканчика успокоительного.

Эммино старое платье из серой хлопчатобумажной ткани в высшей степени подходило для панихиды по мисс Кловис, а так как жара спала, Эмма надела еще и плащ, тоже вполне подходящий для панихиды; такие плащи, хотя Эмма этого и не знала, были униформой мужчин-социологов 50-х годов. До начала службы она не столько любовалась строгой красотой церкви XVIII века, сколько выглядывала вокруг знакомых. Она углядела профессора Дигби Фокса, который должен был выступить с речью, его жену Дейрдре, престарелого доктора Эпфелбойма, чья спина теперь согнулась, но характер, судя по всему, сохранил несгибаемость, а также сухощавую седую даму, разговаривавшую со священником (неужели это Гертруда Лидгейт, подруга мисс Кловис?). Множество других людей, менее заметных в толпе, пришли сюда, видимо, испытывая потребность почтить усопшую, потребность не менее сильную, чем страх, который она внушала им при жизни. Но где же Клодия Петтифер? Пока что Эмма ее не заметила, но можно было еще поглядеть по сторонам во время речи Дигби Фокса, которую она слушала вполуха. Дигби Фокс говорил, что элегантную и продуманную обстановку этой церемонии сама Эстер для себя вряд ли выбрала бы, но что эта обстановка уместна здесь, как созвучная той высочайшей взыскательности, которой мисс Кловис требовала от своих подопечных… вряд ли возможно забыть ее советы молодым ученым, стоявшим на пороге самостоятельных исследований, равно как и замечания, казавшиеся зачастую слишком резкими, и ту суровую критику, которую она обрушивала на те работы, которые не отвечали меркам высочайшей взыскательности… Здесь Дигби запнулся, начал как-то мямлить и мяться, словно боялся, что мисс Кловис может заглянуть через его плечо в написанный им текст или же слышать его откуда-то сверху. Эмме было жаль его, тем не менее, пока он барахтался так, она отвлеклась и увидела, что с краю, почти напротив нее, сидит Клодия. На ней было черное пальто из какой-то блестящей материи, темные очки, а мелко вьющиеся волосы прикрывала маленькая, плотно облегающая голову шляпка.

«…Единственное, что, как мы уверены, – продолжал Дигби, – пришлось бы ей по вкусу, это такая кончина – кончина внезапная, можно даже сказать, беспардонная в своей внезапности, так отвечающая ее собственному стилю, этой ее манере неожиданно прекращать то, что, по ее мнению, затянулось».

Речь окончилась. Присутствующие встали и запели «Кто доблестен»; голоса поющих благодарно и облегченно взмыли вверх.

Эмма решила, что с Клодией она может перекинуться словом у выхода из церкви. Интересно, вспомнит ли она, что они встречались на вечере в колледже? Клодия стояла одна, возможно поджидая кого-то, и, когда Эмма подошла к ней, недоуменный взгляд за темными стеклами очков обескураживал, но Эмма превозмогла себя.

– Мы встречались этим летом на вечере в колледже, – напомнила она.

– Ах да, конечно! Красное или белое на выжженной лужайке! Не то что сегодня…

Дождь лил как из ведра, и обе дамы раскрыли зонтики. Потом, к изумлению Эммы, Клодия вдруг ухватила ее за руку и быстро-быстро потащила за собой прочь от церкви в переулок напротив, к маленьким ресторанчикам.

– Хотите выпить со мной или закусить? – сказала Клодия. – Так мы уже и до завтрака дотянули. Зайдем сюда?

Она почти втолкнула Эмму в дверь, за которой их встретил и провел к столику улыбающийся грек.

– Надеюсь, вы терпите греческую кухню? – спросила Клодия. – Мне необходимо было куда-то деться, а тут как раз это подвернулось…

– Вы увидели кого-то, кого вам не хотелось видеть?

– Вот именно! Я еще в церкви его заприметила. Мне очень повезло, что вы ко мне подошли. Вам шерри? Что касается греческих напитков, день и без того отвратительный… Вы знали Эстер Кловис? А меня отправил на панихиду муж. Она поморщилась, сняла темные очки – в ресторанном полумраке было очень плохо видно – и заговорщически улыбнулась Эмме.

– В такую погоду у меня волосы вьются, как у барана, – сказала она, снимая шляпку. – Хотя, казалось бы, куда уж больше…

Значит, модная прическа ее естественна: у нее просто такие волосы. Дружеская откровенность ее тона была для Эммы неожиданной, но может быть, она так держится со всеми и не видит причины вести себя с Эммой по-другому. Лестно это или унизительно? Неясно, потому что если не считать того эпизода на траве, разве они с Грэмом не просто добрые друзья?

– Возьмем муссаку, или вы хотите мясные тефтельки, кебабы, или как их там?.. – Клодия обращалась к ней с вопросом.

Эмме вспомнилась Дафна, которая сейчас, возможно, готовит какое-нибудь греческое блюдо где-то на окраине Бирмингема или завтракает «на прелестном зеленом пустыре» (нет, в такую погоду вряд ли), и она поймала себя на том, что улыбается.

– Сестра нашего ректора каждый год ездит в Грецию, – сказала она, как бы оправдываясь, – но сейчас она поселилась со своей подругой на окраине Бирмингема.

– Бирмингем… – повторила Клодия. – Грэму предлагали однажды работу в Бирмингеме. По стаканчику винца?

Эмма не удивилась тому, что поначалу Клодия проявила некоторую безучастность. Разговор о «сестре ректора» хоть кого озадачит. Но слово «Бирмингем», видимо, задело в ней какую-то струну, и Эмма подумала, не принадлежит ли Клодия к тому типу женщин, для которых мир существует лишь в плане личных ассоциаций.

Прибыла еда – муссака («так будет вернее») со стаканом красного вина.

– Бедный старый Дигби Фокс! – заметила Клодия, принимаясь за еду. – Его речь была не слишком вдохновенной.

– По-моему, он выразил общее к ней отношение, – сказала Эмма. – Мне мисс Кловис казалась фигурой несколько устрашающей.

– Это, должно быть, когда вы с Грэмом учились в Лондонском экономическом, – совершенно спокойно заметила Клодия. – Ну, как ему живется в сторожке?

– Думаю, превосходно, – сказала Эмма, как о вещи ей не слишком известной. – Я заходила к нему разок-другой.

– Сладкое закажем? Наверное, и выбирать-то особенно не из чего… Ванильное мороженое или консервированные фрукты с кремом… обычная история. А может, пахлаву? Рискнем?

– Нет, спасибо, мне больше ничего не надо, – сказала Эмма. Как неприятно, однако, что Клодию, кажется, больше интересует сладкое, чем отношения Эммы с ее мужем!

– А что это – пахлава? – спросила Клодия у склонившегося к ней официанта.

Ответ «это очень вкусно» ничего не прояснил.

Клодия поглядела вокруг – не ест ли кто-нибудь пахлаву. В конце концов она решилась, но когда пахлаву принесли, тут же начала сокрушаться.

– Она выглядит в точности как муссака, – пожаловалась она. – Ведь правда же? Может, она и есть муссака, только с другой начинкой. Похоже, это моя ошибка, – весело заключила она тоном компанейской школьницы. – Как предусмотрительно вы ничего не заказали! Неужели вы предусмотрительны, я имею в виду – вообще предусмотрительны, в других вопросах?

Эмме показалось, что серьезного ответа, даже если бы она и захотела его дать, Клодия вовсе не ждет от нее – просто она болтает, а предусмотрительна Эмма или нет, ей в высшей степени безразлично. Помолчав, она ответила:

– Я не вышла замуж, из чего вы можете делать собственные выводы.

Но Эммино безмужие также по-настоящему не заинтересовало Клодию, которая и здесь немедленно перевела разговор на личный свой опыт.

– Иногда я думаю, что вышла замуж слишком рано, – сказала она. – Правильнее было бы сначала обеспечить себе карьеру, а потом уже думать о замужестве. По-моему, проще будет поделить счет надвое, – добавила она, изучая поданный счет. – В конце концов, ели мы одно и то же.

«Только ты ела пахлаву, а я нет», – подумала Эмма, но дело кончилось тем, что счет был скрупулезнейшим образом поделен, а достаточная сумма чаевых обговорена.

Когда они выбрались со своими зонтами на улицу, дождь все еще шел. Выяснилось, что идти им в разные стороны, поэтому они расстались, пробормотав все положенные любезности. Так неожиданно они встретились и так мило провели время. Однако Эмма понимала, что, хотя она и помогла Клодии избежать какой-то нежелательной встречи, сама она от их беседы не получила ничего. Но неужто она и вправду воображала, что они затеют серьезный разговор о Грэме?

Лишь пройдя по улице так далеко, что возвращаться было бы уже затруднительно, Эмма поняла, что в припадке какого-то непонятного волнения она вместо своего взяла зонтик Клодии. А зонтик у Клодии был хуже. Интересно, что бы могла значить такая ошибка?