Текст книги "Невинность и порок"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– В ловкости барону не откажешь! – заметил Тивертон.

– Я тоже так считаю, – согласилась Селина. – А мы были слишком самонадеянны, думая, что одолели его. Тебе следовало бы держать все деньги при себе.

После паузы она решилась спросить:

– Сколько ты взял утром с собой?

– На наши деньги около ста фунтов, – ответил он.

У Селины вырвался вздох облегчения:

– Значит, мы сможем продержаться некоторое время.

– Только не в Баден-Бадене. И не говори «мы», Селина! Все улажено, прими мои поздравления. Завтра утром ты выйдешь замуж за лорда Хоудриджа.

Она обратилась в камень: ни слова, ни рыдания – ничего не могло сорваться с ее уст.

– Я выложил Хоудриджу всю правду о своем положении, – произнес Квентин ровным голосом, без всяких эмоций, – и так случилось, что он выразил желание жениться на тебе и увезти из Баден-Бадена.

Легкая усмешка скривила его губы.

– Его светлость не одобряет тех, с кем я вожу знакомство, и беспокоится за тебя.

– Но наверняка… он задержится из-за скачек, – выразила слабую надежду Селина, словно утопающий, хватающийся за соломинку.

– К удивлению, ты оказалась для него важней лошадей. Он согласился заключить брак в мэрии в полдень, а затем вы сядете в поезд, следующий в Гаагу.

– Кажется, вы все обсудили между собой, хотя дело касается и меня. Имею ли я право высказать свое мнение?

– Нет! – ответил Тивертон. – Хоудридж принял решение, и я не намерен его разубеждать.

– Но я совсем… не знаю его. Как я могу выйти замуж за человека, почти мне незнакомого? И он… тоже меня совсем не знает…

– А на что еще ты рассчитывала? На долгие ухаживания? – вскипел Тивертон. – Мы оба знаем, что у нас нет иной альтернативы, особенно в данный момент.

– Ты ведь можешь… еще выиграть денег, – в отчаянии настаивала Селина. – Ты выигрывал прежде… выиграешь и опять.

– Откуда у тебя такая уверенность? Судьба – особа капризная… Мои победы и поражения за карточным столом теперь тебя не касаются. Ты станешь леди Хоудридж, женой богатого человека, и до конца жизни будешь прекрасно обеспечена.

Он помолчал и добавил уже более мягко:

– Отныне ты будешь в безопасности, а это для женщины главное. Безопасность и покой.

Селине хотелось возразить, что она не хочет ни богатства, ни покоя… ни даже законного супруга. Ей ничего этого было не нужно.

Но она знала, что любая попытка перечить ему вызовет у Тивертона гнев и недовольство тем, что она не верна собственному слову.

Да, Селина честно поклялась, что выйдет замуж за первого же подходящего кандидата и перестанет быть обузой Квентину Тивертону. Она сама вынудила его стать ее опекуном под этим условием, дала ему право решать, как устроить ее будущее.

Квентин встал:

– Я отправляюсь в казино поглядеть, есть ли шанс пополнить мои оскудевшие финансы.

– Можно мне пойти с тобой?

– Твой будущий супруг ясно дал мне понять, что не желает твоего появления на публике. Он заботится о твоей репутации. Она должна быть безупречна, поэтому советую тебе не упоминать о некоторых знакомствах вроде мадам Леблан или мадам Летесснер. – Квентин, сделав паузу, добавил: – Тебе следует начать укладываться, Селина. Это как раз самое подходящее занятие, чтобы отвлечься от грустных переживаний.

– Мы пообедаем… дома? – робко спросила Селина.

– Я убедил Хоудриджа, что вам лучше не видеться друг с другом до того, как я приведу тебя в ратушу завтра утром.

Тивертон направился к двери, но задержался на пороге.

– Мне хотелось бы, чтобы ты в мое отсутствие оценила свалившееся на тебя счастье, – строго сказал он. – Ты должна вести себя с женихом так, как подобает благодарной невесте.

Селина молчала. Тогда он продолжил:

– Я вернусь к обеду и надеюсь, что ты не испортишь наш последний вечер кислым выражением лица. Признаюсь честно, я от этого несколько устал, да и настроение у меня неподходящее, чтобы выслушивать горестные монологи и смотреть на заплаканные глаза.

Квентин Тивертон ушел. Дверь за ним захлопнулась.

И только тогда Селина тихо всхлипнула и закрыла лицо руками.

Обед проходил невесело, хотя Селина приложила немало стараний, чтобы он запомнился Тивертону хотя бы отменным вкусом и качеством приготовленных ею блюд.

Она выяснила у Джима, что Тивертон особенно любит, и это было подано на стол.

Селина надела лучшее из своих новых платьев и искусно уложила волосы в прическу.

Но боль в ее сердце не унималась. Она смотрела на Квентина Тивертона жалобно и умоляюще, но ничего не могла с собой поделать. Никаких слов не требовалось, чтобы он понял, насколько она страдает от предстоящей разлуки с ним.

Впрочем, в присутствии Джима они говорили на самые обыденные темы.

Тивертон кое-что выиграл сегодня, совсем небольшую сумму, но он сообщил Селине, что у него есть шанс попасть сегодня на игру в частном доме.

– Это похоже на то, что было у барона, – объяснил он, – с той лишь разницей, что игра должна быть честной. Хозяин – мой хороший знакомый, и я не ожидаю от него подвохов и передергивания в картах. Он до этого не унизится.

– Надеюсь, что ты выиграешь, – сказала Селина, с тоской думая о бесконечном вечере, проведенном в одиночестве.

Когда обед подошел к концу, Квентин Тивертон в молчании уставился на рюмку бренди, которую вертел в пальцах. В задумчивости он произнес:

– Через два-три дня ты уже будешь в Англии, Селина.

Он размышлял о чем-то о своем и как бы отгородился от нее, от всего, что их окружало. Но все же Селина решилась спросить:

– А мы когда-нибудь… увидимся?

– Даже не знаю, что тебе на это ответить, – пожал плечами Тивертон. – Я же говорил тебе, что путь в Англию мне заказан.

– Но почему же?

– А ты обязательно хочешь это знать?

– Ты сам знаешь, что хочу…

– Тогда я отвечу так: потому что я невзлюбил родину, а родина невзлюбила меня.

По тону этого заявления Селина поняла, что Тивертону тяжело исповедоваться перед ней. И все же он начал рассказывать:

– Мой отец постоянно испытывал нужду в деньгах. После того как он покинул армию, у него оставалась лишь скромная пенсия. Он был младшим братом графа Аркли, но мой дядюшка был невероятно скуп и, будучи богачом, отказывался помогать и моему отцу, и всем прочим родственникам.

– Сэр Джон Уилтон сказал, что граф Аркли ненавидит тебя, но я не стала расспрашивать его о причинах, – вставила Селина.

– Сэр Джон сказал правду, – кивнул Тивертон. – А причина в том, что у него самого нет сына-наследника. У него три дочери, и после смерти отца я теперь единственный претендент на титул.

Глаза Селины расширились в изумлении, но она не стала перебивать Тивертона.

– Когда я закончил Оксфорд, мой отец пожелал, чтобы я поступил в полк, где он служил, но я знал, что это нам не по средствам и потребует больших жертв с его стороны.

Он тяжело вздохнул.

– Мы часто ссорились по этому поводу, а так как он настаивал, я отправился за границу ловить фортуну.

Он улыбнулся, и в этой улыбке был дерзкий вызов.

– Фортуну я за хвост не поймал, но зато приятно провел время.

– В Париже? – поинтересовалась Селина.

– Вначале я приехал в Париж, – ответил Квентин, – и веселая французская столица, переполненная красивыми и, можно сказать, кокетливыми женщинами, оказалась весьма подходящим местом для молодого мужчины.

– Хотя у тебя и не было денег?

– Совершенно неожиданно выяснилось, что я обладаю весьма уникальными способностями. Я люблю карты, и карты любят меня. Это ненадежный и подчас опасный способ добывания денег, но тот, кто умен, может неплохо обеспечить себя. Вот я и стал игроком.

«А также любовником красавиц, подобных Каролине Летесснер», – подумала про себя Селина.

Квентин будто прочитал ее мысли:

– Многие блестящие дамы оказались весьма благосклонны к молодому человеку. Мне повезло. Люди всегда были великодушны и добры ко мне. Так получилось, Селина!

Ей было тяжело думать о том, какого рода благосклонностью пользовался молодой Тивертон, но она смолчала.

– Я подолгу жил в Париже, – между тем продолжал Квентин, – но много и путешествовал. Объехал всю Европу, побывал в Египте и других странах Африки. Через три года я заглянул на родину и убедился, что ситуация не изменилась. Мой дядя богател, а мой отец вынужден был клянчить у него какие-то жалкие подачки.

Квентин сжал губы, лицо его напряглось.

– Ситуация меня удручала настолько, что я снова покинул Англию. На этот раз я отплыл в Индию. Там до меня дошла весть о кончине отца. Я был тогда замешан в некое сомнительное дело, которое сулило, по моим расчетам, большую прибыль, и вернуться домой я не мог.

Он подпер голову рукой, как бы собирая разрозненные факты и печальные воспоминания в единую картину.

– Однако я написал дядюшке. Я обрисовал ему положение, в котором нахожусь, и попросил нанять агента для управления имуществом покойного отца до моего возвращения. Я обещал прислать денег на расходы и отправил ему доверенность на ведение всех моих дел в мое отсутствие.

– И что же было дальше?

– Мой бизнес завершился удачно. Я выслал дядюшке почти все деньги, которые заработал, а следом за тем и сам прибыл в Англию.

Тивертон сделал паузу, вглядываясь в бледное, взволнованное, полное живейшего участия личико Селины.

– Я обнаружил, – медленно произнес Тивертон, – что мой титулованный, благородный дядюшка нарочно – я в этом не сомневаюсь – подыскал для управления моим имуществом агента, который был не только отъявленным мошенником, но и вдобавок круглым тупицей.

– Как же так! – вскричала Селина.

Каждое слово, произнесенное Тивертоном, было тяжело, как свинец.

– Мало того, что дом обветшал и все пришло в запустение, проходимец также растратил или присвоил, причем явно не без участия моего дядюшки, все, что я привез из Индии.

Квентин постепенно накалялся от бушевавшего внутри его огня.

– Я явился к дяде и высказал все, что я о нем думаю. Я также сказал сгоряча: «Я прикончу эту свинью! За то, как он обошелся со старыми слугами, много лет верой и правдой служившими нашей семье, он заслуживает самой позорной смерти. Мерзавец сдохнет, и считай, что ты был тому причиной!»

Селина затаила дыхание.

– И что же произошло?

– Дядюшкин агент, Лью Харлоу, был найден мертвым на следующий день. Я его не убивал, но мой дядя убежден в обратном.

– Как он мог такое подумать? – поразилась Селина.

– Я не имел алиби, и я мог лишь только поклясться, что угрожал в присутствии дяди человеку, ограбившему меня, сгоряча, без намерения действительно лишить его жизни.

– Но дядя тебе не поверил?

– Он и не хотел верить. Он заявил, что, если я не покину немедленно Англию, меня предадут суду. А сам он выступит свидетелем против меня.

– Как он мог! – возмущенно воскликнула Селина.

– Он меня ненавидит!

– И ты снова уехал из Англии?

– Я собрал какие мог гроши, а так как знал, что дядюшка непременно приведет свою угрозу в исполнение, на пару с Джимом тут же пересек Пролив. Мы решили не торопясь добраться верхом до Баден-Бадена, где есть возможность с успехом применить единственный талант, которым я обладаю… Дальнейшее тебе известно. Я вдруг связал себя с существом, которое, как мне показалось, попало в беду, несравнимую с моими несчастьями.

– Ты спас меня, когда тебе самому грозило… О боже! В трудный для тебя момент ты помог мне!

– Ты так горько плакала, – вздохнул Тивертон. – Однако… Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается… хотя бы в отношении тебя.

– Ты в этом уверен?

– Безусловно!

Квентин Тивертон поднялся из-за стола и произнес:

– Теперь ты знаешь мою историю. Знаешь, почему я странствую по миру и не могу вернуться в места, которые люблю, туда, где я вырос и… куда тянусь всей душой.

– В Англию? – тихо спросила Селина.

– Да, в Англию, – ответил он, и девушка ощутила в его голосе явную боль.

Но Тивертон расправил плечи, улыбнулся ей и допил свое бренди.

– Нет повода печалиться! Особенно тебе. Есть столько прекрасного в мире и столько возможностей развлечься. Твоя жизнь будет похожа на сказку – но не мрачную, какой она была, а светлую, волшебную, настоящую сказку. Тебе повезло, не всем женщинам выпадает такой жребий. Конечно, жизнь может повернуть куда и не ожидаешь, но никогда не теряй надежду, Селина, что самое лучшее у тебя еще впереди.

Она тоже встала:

– Я могу кое о чем… попросить тебя? – Голос ее вдруг дрогнул.

– О чем же? – полюбопытствовал Тивертон.

Она не спешила с ответом, потом прошептала:

– Не сделаешь ли ты… всего лишь на одну… эту ночь… меня своей любовницей? Тогда я… у меня останется хоть что-то… на память…

Квентин обратился в камень. Затем он произнес с таким гневом, что Селина отпрянула:

– Как ты смеешь предлагать мне подобные вещи? За кого ты меня принимаешь? Я сохраню тебя чистой и невинной, и только поэтому ты завтра выходишь замуж!

Ни разу еще Тивертон не выглядел столь рассерженным и… оскорбленным.

Стены задрожали, когда он захлопнул за собой парадную дверь. Эхо прокатилось по пустым комнатам. Воцарилась тишина, а Селина впала в отчаяние.

Очень долго она поднималась по лестнице, словно старая бессильная женщина, цепляясь на каждом шагу за перила.

В спальне стояли наготове сундуки и баулы, в которые ей придется укладывать чудесные новые наряды, купленные для нее Тивертоном. В некоторых из них Селина еще не успела показаться, а ведь они бы ему понравились, потому что были ей очень к лицу.

Селина обрела уже достаточно женского чутья, чтобы безошибочно угадывать, когда в глазах мужчины зажигается огонь восхищения. А это она как раз наблюдала каждый раз при появлении перед Квентином в новом платье.

Даже сегодня, когда она, выходя из кухни, сняла фартук и косынку с головы, он произнес:

– Ты так походишь на персонаж из сказки. В тебе есть что-то неземное.

Квентин заметил, как радостно вспыхнуло ее личико, и быстро отвернулся, чтобы не сказать что-то большее ей в похвалу.

Она с горечью подумала: «Я нравлюсь ему… нравлюсь! Но он никогда не полюбит меня так, как я люблю его!»

Теперь Селина понимала, насколько безумным было ее предложение стать на одну ночь его любовницей перед свадьбой, но ничего она так не жаждала, как его объятий, и прикосновения его губ к своим губам, и ощущения, что их тела слиты воедино.

У нее промелькнула мысль, что ей абсолютно ничего не известно об обязанностях любовницы и вообще обо всем, что связано с интимной жизнью. Но она пребывала в уверенности, что если она сможет стать для Квентина такой же желанной, как Каролина Летесснер, то ее ждут невиданные наслаждения.

«Но я должна была догадаться, – твердила она в отчаянии, – что его кодекс чести не позволит ему воспользоваться моей зависимостью от него, моей глупой влюбленностью…»

И никогда он не пойдет на низкий обман, обещая лорду Хоудриджу в невесты девственницу, которая таковой не является. Это недостойно джентльмена!

А как благороден Квентин, он обращался с нею как с истинной своей сестрой. И все же изредка в его манерах проскальзывало нечто иное. Может быть, Селина ошибалась, но иногда ей казалось, что он смотрит на нее с нежностью.

«Как я буду обходиться без его взгляда, улыбки… и даже без сердитых упреков? Ведь мне все в нем дорого! Ведь я так люблю его!»

Селина не плакала. То, что она переживала, нельзя было облегчить никакими слезами. Все внутри у нее словно заледенело. Никогда она уже не ощутит ни тепла, ни света, источником которых был для нее Квентин Тивертон.

Она даже обрадовалась столь неожиданной собственной бесчувственности.

«Если я все время буду такой, – размышляла она, – то спокойно перенесу и объятия, и поцелуи лорда Хоудриджа».

И все же мысль об этом заставила Селину вздрогнуть. Она не испытывала к нему такого смешанного с ужасом омерзения, как к старому маркизу, но лучше бы ей было не вспоминать сейчас о том, что поцелуев и объятий с мужем не избежать. К чему еще больше расстраивать себя?

Иное дело – ее чувства к Тивертону. От одного его прикосновения она бы расцвела, словно цветок в солнечных лучах. Ей хотелось протянуть руку ему навстречу, распахнуть душу, отдать Квентину всю себя без остатка.

«Всю свою жизнь я буду помнить о нем, – подумала Селина. – Самые золотые дни я прожила рядом с ним… когда могла слышать его голос, смотреть на него, говорить с ним».

И эти дни, эти драгоценные часы и минуты уже безвозвратно ушли в прошлое.

И ничто уже больше не повторится.

Она знала, что, когда расстанется с Квентином, часть ее существа навеки останется с ним. Нет! Не часть, а вся Селина, вся ее душа целиком…

Лишь внешняя оболочка отправится в Англию с лордом Хоудриджем, и эту оболочку слуги будут называть миледи. Только видимость прежней Селины будет восседать за семейным столом рядом с лордом, будет рожать и воспитывать его детей.

Если б можно было бы залить слезами горе, она бы выплакала их целое море.

Но все бесполезно.

Невероятным усилием воли она подавила в себе подступившие рыдания.

Медленно, действуя почти бессознательно, Селина начала переодеваться. Она сняла новое платье и уложила его в сундук.

Все ее ночные одеяния были уже упакованы, кроме того, в чем она собиралась провести последнюю ночь на вилле. Селина продела голову в ворот рубашки, распустила волосы.

Она выключила газовое освещение, оставила лишь одну свечу на столике возле кровати. Затем, как приучена была делать с детства, преклонила колени, чтобы помолиться на ночь.

Традиционные молитвы не подходили к сегодняшней ночи – так ей казалось. Слова, что она произносила, шли от самого сердца. Она молилась горячо, искренне, повторяя заученные фразы:

– Пожалуйста… Господи… позаботься о Квентине! Пусть он будет счастлив… и сделай так, чтобы он смог когда-нибудь возвратиться в Англию. Береги его, Боже! Береги… потому что я люблю его так сильно…

Молилась она долго и все об одном и том же – о счастье, удаче и благополучии Квентина Тивертона.

Селина исчерпала весь запас слов и сама почувствовала, что господь устал выслушивать ее мольбы. Стоя по-прежнему на коленях, она прислонилась к кровати, уткнулась личиком в одеяло. Ей казалось, что каждая уходящая секунда все сильнее отдаляет ее от Квентина, что завтра солнце уже светить не будет и ей теперь придется жить во тьме.

– Я не вынесу этого! Я не проживу вдали от него!

Она громко произнесла это и тотчас вскочила.

Впрочем, какой в восклицаниях смысл? Будущее ее определено, хотя ей и страшно заглянуть в него. Кому какое дело, что ей невыносимо жить без Квентина, невозможно быть женой другого человека.

Она слишком слаба и беспомощна и занимает столь незначительное место в огромном и жестоком мире, чтобы кто-то всерьез обеспокоился ее судьбой.

Она подошла к гардеробу и взяла оттуда свой старый дорожный плащ, накинула его поверх ночной рубашки и, двигаясь словно во сне, вышла из комнаты и спустилась по лестнице.

Только подвернутый до минимума газовый рожок слабо освещал холл.

Селина подошла к парадной двери. Засов был откинут, чтобы Тивертон по возвращении мог отпереть двери своим ключом и войти в дом, не беспокоя Джима. Большинство джентльменов заставляли своих слуг проводить бессонные ночи в ожидании их возвращения, но Квентин уважал Джима, дорожил им и всегда брал ключи с собой.

Какой-то момент девушка колебалась.

Она знала, что собирается совершить дурной поступок, а в глазах Церкви и вообще смертный грех, но даже если за это она на том свете попадет в ад, то все равно жить на этом свете она не хочет.

Селина протянула руку, чтобы открыть дверь, и тут же в испуге отшатнулась.

Перед ней на пороге стоял с ключом в руке Квентин Тивертон.

Глава восьмая

После короткого молчания, когда они, застыв в неподвижности, молча смотрели друг на друга, Квентин резко спросил:

– Куда это ты собралась?

Селина уже как бы умерла и не хотела воскресать.

– Отвечай! – настаивал он. – Куда ты направляешься?

Он шагнул к ней, а она инстинктивно отступила. Едва слышно Селина произнесла:

– К… реке…

Казалось, сначала он не понял или не поверил тому, что она сказала.

И тогда Селина вдруг кинулась к Тивертону и зашлась в крике:

– Все бесполезно! Я не могу… стать его женой! Я люблю тебя! Без тебя… я не хочу жить… Пусти меня! Позволь мне уйти! Мне надо… исчезнуть! Другого выхода нет!

Ее голос сорвался, из глаз хлынули слезы. Дальше она бормотала что-то уже совсем невнятное.

Воспользовавшись секундным замешательством Квентина, она стремительно ринулась к двери и проскользнула мимо него. Он едва успел схватить ее за плащ и не дать скрыться в темноте.

Втащив Селину в дом, он захлопнул и тщательно запер дверь.

Прижимая к себе дрожащую девушку, он ощущал, как бешено колотится ее сердце, какая буря разыгралась в душе этого милого нежного существа.

Квентин поднял ее на руки и понес вверх по лестнице.

Она захлебывалась в рыданиях. Квентин вспомнил, как тот же неумолчный плач за стенкой выводил его из себя, мешал уснуть и поэтому он решился войти в ее мансарду… И вот чем это обернулось!

Сейчас ее рыдания были еще нестерпимее для его слуха. Но истерика вдруг сменилась покоем, еще более пугающим. Она лежала на кровати с закрытыми глазами, а из-под опущенных ресниц струились слезы.

Изредка она шептала:

– Позволь мне уйти… Позволь мне уйти…

Странная гримаса исказила его лицо. Будучи больше не в силах противиться своим чувствам, Квентин наклонился и прижался губами к ее губам.

Изумлению ее не было предела, ибо это был тот поцелуй, о котором она грезила, и этот поцелуй совершил с ней настоящее чудо. Слез как не бывало, отчаянные мысли где-то и как-то мгновенно растворились. Все сменилось восхитительным ощущением его близости.

Его губы показались ей немного жесткими, но она была готова терпеть их прикосновение вечно.

А он, когда почувствовал нежность ее раскрывающихся для него губ, дрожь ее хрупкого, но женственного тела под тонкой тканью ночной рубашки, стал более требовательным, более настойчивым в своих поисках.

Селина почти из объятий смерти сразу попала на седьмое небо, и тело ее вернулось к жизни – покорное тело, готовое отвечать на все прикосновения, на все ласки любимого человека.

Поцелуй длился долго, но Селине хотелось, чтобы он продолжался вечно. Потом Квентин покрыл поцелуями ее щеки, осушив на них следы недавних слез.

И снова губы слились в поцелуе, и она была уже полностью в плену у него, и все, чем она обладала, принадлежало ему – каждый нерв, каждая клеточка, и ум, и душа, и сердце. Время остановилось, и они оба ощущали это волшебство.

Квентин с трудом оторвался от ее губ, чуть приподнял голову, произнес глухо:

– Я старался изо всех сил сделать как лучше для тебя, но твои старания пересилили мои.

– Я люблю тебя! О, Квентин, как я люблю тебя! – горячо шептала она.

Пламя единственной свечи озаряло ее лицо и распущенные волосы, и она казалась Квентину необыкновенно желанной.

– Это безумие! – вздохнул он. – Ты сама это знаешь…

– Чудесное… волшебное… сказочное безумие… – отозвалась она.

– О боже! – Квентин едва не задохнулся от нахлынувших эмоций. – Разве я могу лишиться тебя? Я заставлял свое сердце окаменеть, но ты свела на нет все мои усилия, и теперь уже слишком поздно…

– Значит, ты любишь меня? – шепотом прервала она его.

– Неужели ты об этом еще не догадалась? – ответил он. – Нет женщины совершеннее тебя.

– Ты так считаешь?

Он ответил ей поцелуем.

И все-таки ему пришлось освободиться от ее объятий.

– Мы должны серьезно поговорить, любимая. И, если ты, конечно, позволишь, я предпочел бы переодеться во что-нибудь домашнее.

Он встал, но Селина вновь потянулась к нему:

– Ты не покинешь меня?

– Я просто не смогу этого сделать! – с легкой усмешкой сказал он. – И пожалуйста, накинь на себя что-нибудь, Селина. Мне трудно произносить разумные речи, когда ты выглядишь так соблазнительно.

Только сейчас до Селины дошло, что плащ спал с ее плеч и что ее ночная рубашка весьма прозрачна. Девушка залилась краской и, когда Квентин удалился, сразу же нырнула под одеяло.

Счастьем, словно солнечным светом, была наполнена ее маленькая комната, и Селина возлежала на кровати, словно сказочная принцесса.

Она слышала шаги Тивертона в соседней комнате, так как он оставил дверь приоткрытой.

Несколько минут спустя он появился в длинном шелковом халате. Белые манжеты ночной рубашки, одетой под халатом, оттеняли загар на его смуглых запястьях. Без вечернего костюма, в домашней одежде, он выглядел моложе и, на взгляд Селины, еще привлекательнее.

Ей показалось, что он так же светится счастьем, как и она. И, пожалуй, она была права.

– Что ты сотворила со мной? – спросил он с улыбкой.

– Разве тебе не радостно?

– Я пьян от счастья. Я уже забыл, что такой напиток существует. Поверь, Селина, что я никогда не испытывал подобных чувств… Клянусь, это чистая правда.

– И я так рада, так счастлива… – призналась она. – Я ревновала тебя ко всем красивым женщинам, которых ты любил в прошлом. И уже потеряла всякую надежду привлечь твое внимание. Но как же ты мог расстаться со мной, когда я… целиком твоя… И как я могла отдать другому человеку то, что принадлежит только тебе!

Квентин Тивертон тяжко вздохнул. Он погладил руку Селины, ее тонкие пальчики.

– Что тебя ждет в будущем, если мы не расстанемся? У тебя сейчас есть шанс обрести спокойную, обеспеченную жизнь с человеком, занимающим высокое положение в обществе.

– А ты думаешь, что это имеет хоть какое-то значение? – вопросом на вопрос откликнулась Селина.

– Вероятно, в данный момент не имеет, но сможешь ли ты выдержать такое существование на протяжении многих лет, когда не будешь знать, где тебе жить и на что просто поесть? Не устанешь ли ты кочевать по курортам, где крутится рулетка, идет игра и все так ненадежно? Ты будешь жить пару дней в роскошном отеле, а потом ютиться в мансарде и впадать в такую нищету, что придется продавать все с себя, вплоть до обручального кольца.

Он говорил, все больше мрачнея, а когда закончил, Селина рассмеялась.

– Какой ты глупый, – вздохнула она. – Неужели ты считаешь, что для меня что-то важно, кроме того, что мы будем всегда вместе? Я хочу любить тебя, ухаживать за тобой, и как бы нам ни было трудно, меня ничем не напутаешь.

– О, моя дорогая! Когда ты так говоришь, я верю тебе, но разум мой восстает и борется с чувствами, которые ты во мне пробуждаешь. Разум твердит, что, соединяя твою судьбу со своей, я поступаю как эгоист.

– Это я эгоистка! Я вторглась в твою жизнь, все в ней пошло кувырком, я навязалась тебе насильно…

– Я мечтаю еще крепче привязать тебя к себе. – Истинная страсть звучала в голосе Квентина.

Их тяга друг к другу, их желание было обоюдным и непреодолимым. Поэтому он буквально заставил себя отстраниться от нее. Вновь он заговорил угрюмо:

– Имею ли я право заставлять тебя идти на жертвы, рисковать, может быть, твоим здоровьем и красотой, если жизнь возьмет нас за горло? Предположим, ты упрекнешь меня когда-нибудь, не на словах – я знаю, ты никогда не скажешь мне горького слова, – одним своим видом. Может быть, поношенным старым платьем, руками, усталыми от шитья, которым придется тебе одной добывать для нас пропитание. Ты будешь трудиться на меня, как рабыня, потому что только рабы трудятся без оплаты.

– Твоя любовь ко мне и мое право любить тебя – разве это не высшая оплата? Пока мы любим друг друга, я смогу выдержать все.

– О, мое сокровище! Ты вынуждаешь меня совершить то, что я считаю ошибкой и чему противится мой разум. Самое правильное было бы все же нам расстаться.

– Мы предназначены судьбой друг другу. Ты в это не веришь?

– Конечно, верю. С первого взгляда я почувствовал, что встреча наша не случайна. Только еще не догадывался, какое место ты займешь в моей жизни.

– А когда ты все понял и поверил судьбе? – поинтересовалась Селина.

Квентин смущенно и как-то растерянно улыбнулся:

– Думаю, что после того, как второй раз, уже на рассвете, вошел в твою мансарду. Ты показалась мне необыкновенно красивой. Я решил поначалу, что меня обмануло слабое освещение, но в солнечных лучах ты засияла, как само солнце. – Голос его дрогнул. – С тех пор я уже любил тебя. Любовь эта вздымалась надо мной все выше, как волна над пловцом, застигнутым бурей. И нельзя выразить словами, как я страдал, воздвигая между нами все новые преграды и подготавливая твой брак и отъезд.

 – А теперь?

Ее шепот, словно легкое дуновение ветерка, достиг ушей Тивертона. Он догадался, что кроется за ее вопросом.

– Мы поженимся и отправимся в Париж.

– В Париж? – Селина вздрогнула.

– Мы успеем на утренним поезд. Я знаю, что есть экспресс на Париж в семь часов утра. Я оставлю записку Хоудриджу, где все ему объясню.

– Но тебе не обязательно… жениться на мне… – пролепетала Селина.

– Подобную идею ты уже высказывала накануне, – нахмурился Квентин. – Если ты еще раз повторишь ее, я рассержусь.

– Я не хочу… связывать тебя.

– Я уже связан. Я сам привязал тебя к себе крепчайшими узами, какие только существуют на свете. Я жажду обладать тобой, и не просто как женщиной, а как своей супругой. И не произноси по этому поводу глупостей, Селина. Стань моей женой и, если господь соизволит, стань… матерью моих детей.

Они лежали рядом на постели, ее головка примостилась на его плече. Он еще не осмеливался целовать ее плечи и грудь, довольствовался только тем, что погружал губы в золото ее волос.

Сквозь тонкую ткань он ощущал биение ее сердца. Их сердца бились в унисон.

– Ты больше… не злишься на меня? – спросила она.

– Один только раз я разозлился по-настоящему и даже оскорбился… это когда ты предложила мне себя в любовницы… Я способен на многие неблаговидные поступки, но не на подобное святотатство. И в твоих глазах я уронил бы себя.

– Прости… я сожалею, что у меня это вырвалось.

– Но знай, дорогая, – воскликнул Тивертон, – мне предстоит тяжелое испытание, и, может быть, из нас двоих мне предстоит проявить больше силы воли. Я буду здесь с тобой до утра, но ты не станешь моей настоящей супругой, пока это не будет признано законом и освещено господом.

Он сказал это торжественно, и у Селины невольно слезы навернулись на глаза, так она была тронута искренностью его слов.

– Я молюсь, чтобы ты не изменил решения. Знаю, как я наивна и о многом не осведомлена, но ты потерпи немного… лишь будь ласков со мной.

– Ты очень молода, – сказал Квентин, – и твоя юность, и твоя невинность – есть величайшее сокровище. Я буду твоим учителем в искусстве любви, Селина.

Смущенная девушка спрятала лицо на его груди. Счастье ее было безмерно, и она боялась поверить в него.

Квентин повернул ее личико к себе:

– Я знаю несколько языков, и на всех этих языках я буду повторять: «Я тебя люблю!» Перед нами вечность, и вечна будет моя любовь к тебе, дорогая.

За такими разговорами Селина все же не забывала, что утекает время.

– Не следует ли разбудить Джима и попросить его уложить твой чемодан? Жаль, если мы пропустим утренний поезд.