Текст книги "Неукротимая любовь"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 6

– Как красиво! – воскликнула Фортуна.

При виде замка у нее перехватило дыхание. Фаэтон, в котором они ехали с маркизом, миновал большие стальные ворота и покатился по длинной аллее, обсаженной с обеих сторон высокими каштановыми деревьями, бело-розовые цветы которых торчали, словно свечки.

Вдруг перед ними открылся замок, и его серая нормандская башня показалась Фортуне такой же неприступной, как и во времена, когда она была воздвигнута.

Первое ее впечатление от замка – она попала в сказку. Расположенный в темном сосновом бору, окруженный с трех сторон древним рвом, он гордо высился на страх врагам, и казалось невероятным, чтобы зависть и месть одного человека могли унизить и оскорбить его истинного владельца.

– Какое величественное зрелище! – воскликнула Фортуна. – Именно такой замок и подобает вам иметь, милорд!

– Замок без земель, без всего того, что позволяет содержать его, если не считать тех владений, которые я выиграл в карты, – с горечью произнес маркиз.

В его голосе прозвучала такая боль, что Фортуна инстинктивно положила свою маленькую ручку на его руку.

– Все ваши владения к вам вернутся, вот увидите, – сказала она. – Можете считать меня глупой, но я верю, что принесу вам удачу.

– Посмотрим, – равнодушно ответил маркиз.

Но Фортуна почувствовала, что в нем зародилась надежда, которой не было раньше.

Как только они приехали, маркиз провел ее по всему замку и показал все, что она мечтала увидеть: классную комнату, где он занимался с Гилли, нормандскую часовню, где по воскресеньям служил личный капеллан маркиза, огромный большой зал со стульями в чехлах и прекрасные салоны с их изысканной мебелью и впечатляющими семейными портретами.

– И как только вы решились уехать отсюда? – спросила она.

Они ждали, когда объявят, что обед готов, и маркиз, прежде чем ответить, налил себе бокал мадеры.

– Неужели вы думаете, что я согласился бы жить на клочке в несколько сотен акров, – резко спросил он, – когда у моего отца их были тысячи?

Его слова прозвучали жестоко, и Фортуна нахмурилась, почувствовав, что не надо было задавать этот вопрос.

Однако она знала, что ее, как женщину, вполне устроил бы этот замечательный большой дом, разбитые с большим вкусом сады и озера с гнездами диких лебедей и гусей, где маркиз в детстве купался и плавал на лодке.

Прислуга замка приветствовала Фортуну с такой же сердечностью, как и слуги в Тейн-Хаусе, поскольку все хорошо знали Гилли.

Престарелый дворецкий Бейтсон служил не только у отца маркиза, но еще у его деда, когда тот был уже стариком; экономка знала Гилли так же хорошо, как миссис Денверс. Многие слуги рассказывали Фортуне, как сильно они любили и уважали гувернантку «мастера Сильвануса».

Почти все они говорили о маркизе так, как будто он по-прежнему был мальчиком, и Фортуна легко представила себе, как он бежит по дому, съезжает по перилам большой лестницы, подзывает своих собак, а потом бежит на конюшню, а за ним несется свора спаниелей.

В замке жило несколько собак, и они встретили маркиза громким, радостным лаем. Когда он наклонился, чтобы потрепать их по голове, Фортуне показалось, что циничное выражение на его лице сменилось выражением счастья и беззаботности.

Но очень скоро оно снова стало жестким. Когда они рассматривали портрет его отца, маркиз заметил:

– Слава богу, он так и не узнал, что случилось после его смерти.

Фортуне стоило большого труда поддерживать за обедом то и дело угасающий разговор, но ей удалось сделать не только это, но даже пару раз рассмешить маркиза.

В то же время она была рада, когда обед закончился и он сказал:

– Мне кажется, вам хотелось бы сегодня днем покататься верхом. Далеко мы уехать не сможем, не рискуя попасть в чужие владения, но, надеюсь, вы обрадуетесь, узнав, что я велел приготовить лошадей через четверть часа.

– Я оденусь еще быстрее, – ответила Фортуна и бросилась вверх по лестнице в свою спальню.

Экономка и две горничные уже ждали ее, но не потому – Фортуна это знала, – что ей нужна была помощь в смене нарядов, а потому, что они хотели поговорить о Гилли и прежних временах.

– Какая красивая комната! – воскликнула Фортуна, впервые увидев комнату, где ей предстояло спать.

Там стояла высокая кровать из резного позолоченного дерева, украшенная страусовыми перьями, возвышающимися над пологом с изумительной вышивкой, выполненной во времена Карла II. Мебель была украшена ангелочками, и повсюду располагались большие вазы с цветами, выросшими в саду, который, по мнению Фортуны, был просто восхитительным.

Она подошла к окну полюбоваться белой и фиолетовой сиренью, цветущим миндалем, ронявшим розовые лепестки на бархат лужаек, и большими кустами жасмина, наполнявшего воздух своим изысканным ароматом.

Сад был так красив, что Фортуна едва удержалась от слез при мысли, что маркиз не мог быть счастлив здесь.

– Неужели владения так много значат? – еле слышно спросила она саму себя.

Потом она повернулась и улыбнулась миссис Саммерс, экономке, которая громко восхищалась покроем ее амазонки, привезенной из Лондона.

Мадам Иветт превзошла себя, стараясь сделать так, чтобы Фортуна выглядела в седле как можно элегантней. Амазонка предназначалась для поездок в лондонских парках и, по мнению Фортуны, была слишком роскошной для сельской местности.

Однако она была рада, что маркиз увидит ее в изумрудно-зеленом бархатном платье, подчеркивающем ее осиную талию, в высокой шляпе с вуалью из зеленого газа, концы которой во время езды развевались по ветру.

Но ей не пришлось долго размышлять о нарядах, ибо, когда она села на лошадь, которую выбрал для нее маркиз, ее охватил неземной восторг – животное, в жилах которого текла арабская кровь, повиновалось малейшему движению.

Лошади были свежие, и им не стоялось на месте. Когда они поскакали прочь от замка, Фортуна почувствовала, что маркиз критически посматривает на нее, стараясь определить, хорошо ли она управляется с лошадью.

Но Фортуне не было страшно – она была абсолютно уверена не только в том, что умеет ездить верхом, но и в том, что не уступит ни одной другой женщине, которая имела счастье сопровождать маркиза.

– Я не могу позволить, чтобы ты трусила на старой разбитой кобыле, а другой лошади у меня нет, – сказала Гилли Фортуне, когда та была еще совсем малышкой.

Они отправились с визитом к сквайру, который жил в большом уродливом доме, на самой окраине.

Он уже тогда был старым и больным и не мог ездить верхом, поскольку редко покидал свое жилище. Но у него всегда были прекрасные лошади, и он не хотел с ними расставаться.

Гилли очаровала его, как и многих других, и он разрешил Фортуне учиться верховой езде на его лошадях.

Ее обучал главный конюх сквайра. Она очень быстро пересела со смирного пони на скакунов, с которыми с трудом справлялись даже конюхи. Когда Гилли спросила учителя Фортуны, каковы ее успехи, он ответил:

– Уж такая мисс уродилась умелая – мне ее учить нечему. Она из тех, кому учителя не нужны.

Став взрослее, Фортуна знала, что, когда она катается верхом в парке, сквайра всегда подносят к окну, чтобы он мог полюбоваться ею.

Для нее соорудили барьеры, и она заставляла лошадей прыгать через них, зная, что ночью планку часто поднимали повыше, чтобы проверить не только ее, но и лошадей, которых сквайр продолжал покупать, главным образом потому, что ему было приятно видеть, как она катается на них, – в этом Фортуна была уверена.

Почувствовав, что маркиз наблюдает за ней, она с лукавой усмешкой взглянула на него.

– Я знаю, что вы игрок, милорд, – сказала она с притворной застенчивостью. – Держу пари, что я обгоню вас.

Не дожидаясь ответа, она слегка ударила свою кобылу хлыстом, и они с маркизом понеслись бешеным галопом через парк. Лошади их скакали ноздря в ноздрю, и грохот копыт отдавался в ушах.

Фортуну охватил восторг, и она еле сдерживалась, чтобы не закричать от радости. Она знала, что маркиз – великолепный ездок, и, хотя она первая пустила коня в галоп, вскоре поняла, что обогнать маркиза будет нелегко.

Они неслись вперед, пока вдали не замаячила высокая стена, стоявшая на границе парка, и Фортуна начала придерживать свою кобылу, хотя и понимала, что теперь уже не обгонит маркиза – его конь вырвался вперед на полкорпуса.

Он остановил коня и, обернувшись к Фортуне, улыбнулся ей.

– Сколько же вы мне проиграли? – торжествующе спросил он.

Она рассмеялась – щеки ее сияли от радости.

– Условия пари не были обговорены, – ответила она.

– Тогда я могу требовать все, что захочу, – заявил маркиз.

– Не знаю, как я смогу с вами расплатиться, – ответила Фортуна. – Вы хорошо знаете, что у меня ничего нет, так что мне нечего вам отдать.

– Весьма опрометчивое заявление со стороны хорошенькой женщины, – заявил маркиз, скривив губы. Но, увидев, что она не поняла его слов, добавил: – Если не можете заплатить деньгами – тогда подарите мне поцелуй.

Что-то в его словах и в тоне заставило Фортуну смутиться. Она вдруг вспомнила, как Одетта с готовностью приложилась к его губам, и ее щеки запылали румянцем.

– Не думаю, – медленно произнесла Фортуна, – что поцелуи можно раздавать легко и… бездумно.

– Бездумных поцелуев не бывает, – заметил маркиз.

– Может быть… я и ошибаюсь, – запинаясь, проговорила Фортуна, – и вы, конечно, сочтете это глупостью… но я хочу целовать только того мужчину… или позволять ему целовать меня… которого я… полюблю.

– Что такое любовь? – резко бросил маркиз. – Вы еще совсем девочка, Фортуна. Через год-другой вы будете раздавать свои милости с большей щедростью.

– Нет, – твердо ответила Фортуна. – Я уверена, что этого никогда не будет.

– Значит, вы не похожи на других молодых женщин, – фыркнул маркиз.

Она поняла, что надо обернуть все в шутку, и, сделав над собой усилие, сказала небрежным тоном:

– Одним словом, я у вас в долгу, милорд, и мой кошелек в вашем распоряжении.

– Весьма своеобразная манера расплачиваться, – сурово ответил маркиз, но в его глазах мелькнула усмешка.

– Я подумаю, как смогу расплатиться с вами, – пообещала Фортуна, – но ведь стоило рисковать, правда?

– Вы ездите верхом на удивление хорошо, – похвалил маркиз.

– Я знаю – вы решили, будто я хвастаюсь, когда сказала, что умею ездить верхом.

– Неужели Гилли содержала для вас дорогих лошадей – не могу в это поверить! – ответил он.

– Мир не без добрых людей, – ответила Фортуна.

– Мне помнится, вы утверждали, что у вас не было поклонников, – резко произнес маркиз, и в его голосе она уловила ту неприятную нотку подозрительности, которая так пугала ее.

– Я училась ездить на лошадях сквайра, – быстро ответила она. – Я уже говорила вам, что он был глубоким стариком. Сказать по правде, я его редко видела.

Говоря это, она спрашивала себя, почему маркиз по малейшему поводу придирался к ней, пытался подловить ее на лжи или найти несоответствие в ее словах. Она решила, что все это происходит потому, что его так часто обманывали, и теперь он ждет подвоха ото всех, с кем бы ни общался. Чтобы заставить его забыть о своей подозрительности, Фортуна спросила:

– Куда мы поедем теперь?

– Как вы видите, мы добрались до границы моих владений, – ответил маркиз. – Мы поедем теперь в лес, здесь нет ничего интересного.

Фортуна легонько вздохнула. Она поняла, что к маркизу снова вернулись привычные цинизм и жесткость, а человек, торжествующе улыбнувшийся потому, что сумел обогнать ее, исчез.

Они молча ехали бок о бок и вскоре увидели, что навстречу им движутся два охотника в традиционных розовых куртках и бархатных шапочках. Их сопровождала свора гончих, которых собирал в кучу звук рога, разносившийся в чистом неподвижном воздухе, словно звон колокольчика.

– Паратые гончие [11]11
  Паратые гончие – английская охотничья порода, с которыми охотятся на лис. (Примеч. пер.).


[Закрыть]! – воскликнула Фортуна. – Это ваши собаки?

– Это все, что осталось от своры моего отца, – мрачно произнес маркиз. – Он вывел новую породу гончих, с которой мы охотились на наших землях. А теперь им нечего делать зимой, разве только изнывать от скуки на псарне. Охотиться с ними негде – того и гляди, окажешься на территории соседа.

Они поравнялись с охотниками, которые вежливо сняли шляпы.

– Рады видеть вашу светлость, – произнес охотник постарше, и было видно, что он говорит это искренне.

– Что-то сегодня у вас еще меньше собак, чем обычно, – заметил маркиз, взглянув на свору.

– Дебора и Джульетта скоро ощенятся, милорд.

– Что, опять? – спросил маркиз. – Сохранять их потомство нет смысла.

– Как скажете, милорд, – ответил охотник. – Полковник Фицгиббон говорил, что, если ваша светлость пожелает будущей зимой охотиться на его землях, он будет очень рад.

По его тону Фортуна поняла, что ему очень хочется, чтобы маркиз принял это предложение.

Но маркиз нахмурился.

– Я буду охотиться или на своих собственных землях, – резко произнес он, – или нигде больше!

– Хорошо, милорд.

Охотник был разочарован и, чтобы скрыть свое огорчение, затрубил в рог и с вежливыми словами «До свидания, милорд» двинулся дальше, а собаки, задрав хвосты и уткнув носы в землю, побежали за ним. Весь их вид выражал готовность преследовать зверя, и Фортуна поняла, что маркизу он должен был казаться немым упреком.

Маркиз вонзил шпоры в бока своего коня и пустил его рысью; разговаривать стало невозможно. Они въехали в лес и поскакали по заросшей мхом тропинке, петлявшей среди сосен.

Таинственная атмосфера окружала их: где-то ворковал дикий голубь, в кустах неожиданно раздался шорох – это пробежал заяц, а вдали мелькал силуэт оленя.

– Когда я была маленькой, – сказала Фортуна, – думала, что в сосновом лесу живут драконы.

– Сейчас можно скорее встретить драконов на улицах Мейфэра или во Дворце удачи, – ответил маркиз.

Она поняла, что он имеет в виду сэра Роджера Краули, и подумала, зачем он хочет сделать ей больно, напомнив о человеке, которого она всем сердцем хотела забыть.

– Вы забываете, что в сказках, – ответила она, – принцессу всегда спасает прекрасный принц!

– И какой удар для принцессы, если выясняется, что принц уже обещал свою руку другой, – фыркнул маркиз. – Думаю, в большинстве случаев так оно и было.

– И какой удар по его самолюбию, если не он, а принцесса выручает его из беды! – улыбнулась Фортуна.

– Вы думаете, что сможете выручить из беды меня? – спросил маркиз, и в его тоне не прозвучало привычного сарказма.

– Я постараюсь, – со всей серьезностью ответила Фортуна и добавила: – А что мне за это будет?

– Фу, какая меркантильность, – произнес маркиз. – Ну конечно же я отдам вам половину своего королевства!

– И я возьму ее, – засмеялась Фортуна и протянула руку.

Маркиз был вынужден признать, что она ездит верхом не хуже тех женщин, которых он знал. Он также понимал, что она старается отвлечь его от мрачных мыслей, посещавших его всякий раз, когда он приезжал в замок.

Неожиданно ему стало стыдно, и он взял ее руку и поднес к губам.

– Моя судьба – в ваших руках, принцесса! – мягко произнес он и увидел, что ее лицо вспыхнуло от радости.

– A vôtre service, monsieur! [12]12
  К вашим услугам, месье! (фр.).


[Закрыть]

Он улыбнулся, не выпуская ее руки. Несколько мгновений они ехали бок о бок, держась за руки.

Когда они выехали из сосняка, перед ними раскинулся ковер из голубых колокольчиков, а впереди расстилались зеленые с золотом поля, леса и ручейки; вдалеке петляла река. Маркиз остановил коня, и Фортуна встала рядом с ним.

– Все это веками принадлежало моей семье, – тихо сказал он. – Мы сражались за эту землю, обороняли ее от врага – врага, с которым можно было воевать и которого можно было победить. – Он помолчал. – И можно ли было предположить, что наш собственный сосед окажется способным на вероломство и обман, на такое низкое предательство?

– Да, такое трудно, очень трудно пережить, – с сочувствием произнесла Фортуна. – Но зачем же вы позволяете герцогу одержать над вами еще одну победу, причем более грандиозную, чем первая?

– Что вы имеете в виду? – спросил маркиз.

– Вы позволяете ему… губить свою жизнь, – ответила Фортуна. – Я знаю, что он забрал ваши земли и оскорбил вашу гордость, но владения не должны заслонять собой человеческую личность.

– Я понял, что вы хотите сказать, – тихо произнес маркиз, – но слишком поздно читать мне мораль, Фортуна, слишком поздно спасать меня от самого себя. Я, если вам угодно, есть то, чем меня сделал герцог. Вы ведь слышали, как меня зовут, – Молодой Дьявол – и, уверяю вас, это прозвище дано мне не зря.

– Я в это не верю, – спокойно ответила Фортуна.

Но не успел он ответить, как она вонзила шпоры в бока своей лошади и поскакала прочь от него. Маркиз медленно поехал за ней, не прилагая усилий, чтобы догнать ее. Когда они объезжали лес, Фортуна вскрикнула от удивления.

Внизу, на скрытой полянке, расположился цыганский табор. Она оглянулась на маркиза.

– Цыгане! – вскричала девушка. – Посмотрите, какие красивые у них кибитки! Я помню, что они наезжали в Литл-Уотерлес, когда я еще была ребенком. Гилли узнала от них много рецептов. Интересно, а вдруг это тот же самый табор?

– А что они делали в Литл-Уотерлесе? – спросил маркиз равнодушно, как будто его совсем не интересовал ее ответ.

– Они приезжали каждое лето и работали в поле, – ответила Фортуна. – Они собирали клубнику и горох, окучивали картошку и конечно же заготавливали сено.

Неожиданно в глазах маркиза вспыхнул огонек интереса.

– И вы думаете, что это может быть тот же самый табор? – спросил он.

– Скоро узнаем, – ответила Фортуна. – Я немного говорю по-цыгански.

Не дожидаясь маркиза, она подстегнула свою лошадь и поскакала вниз по склону холма к табору. В центре поляны, вокруг которой стояли кибитки, горел традиционный костер, над которым на треноге из веток висел большой черный котел.

Вокруг костра сидели цыганские ребятишки, ждавшие, когда будет готова похлебка, а женщины развешивали выстиранное белье.

Ребятишки вскочили на ноги, увидев Фортуну. Она огляделась и сказала одной из женщин:

– Вы ведь Баклэнды, правда? Я приезжала к вам однажды с Гилли.

Цыганка, с подозрением глядевшая на нее, радостно вскрикнула, и разом загалдевшие женщины вышли из кибиток и окружили Фортуну.

Подъехав ближе, маркиз услышал возгласы «Литл-Уотерлес» и «Гиллингхэм» и увидел, что Фортуна разговаривает с ними на их странном мягком языке, из которого он не понял ни слова. Она замолчала и улыбнулась ему.

– Это тот же самый табор, – зачем-то объяснила она. – Они из года в год останавливаются в Литл-Уотерлесе или в его окрестностях. Это их мать, Леонора, поделилась с Гилли самыми лучшими рецептами, какие у нее были.

– Спросите их, – велел маркиз, – помнит ли кто-нибудь из них Гримвудов?

Фортуна так и застыла на месте; улыбка сползла с ее губ. На мгновение маркизу показалось, что она откажется выполнить его просьбу. Но совсем другим тоном, не похожим на тот веселый, приподнятый тон, которым она говорила до этого, Фортуна задала вопрос.

Одна из женщин ответила, и Фортуна перевела маркизу:

– Они говорят, что их мать, Леонора, которая до сих пор жива, помнит Гримвудов. Они же были малыми детьми, когда Гримвуды жили здесь.

Маркиз спешился.

– Отведите меня к Леоноре, – велел он.

Цыганские мальчишки взяли коней Фортуны и маркиза под уздцы, и они в сопровождении всего табора отправились к тщательно выкрашенной кибитке, стоявшей в отдалении.

Цыганка взбежала по ступенькам и открыла дверь. Она переговорила с кем-то внутри, а затем повернулась к Фортуне и что-то сказала ей.

– Мы можем войти, – пригласила Фортуна маркиза.

В кибитке было удивительно чисто. Стены украшали узоры ярких расцветок. Медные кастрюли и лошадиные подковы были отполированы до зеркального блеска, на маленьких окошечках висели кружевные занавески.

На низкой кровати лежала Леонора Баклэнд. У нее были широкие скулы и черные глаза, присущие ее расе. Лицо обрамляли темные кудри, в ушах висели большие золотые сережки, а запястье тонкой руки, которую она протянула Фортуне, было унизано многочисленными браслетами.

– Ты помнишь меня, Леонора? – спросила Фортуна, усаживаясь на продавленный стул у кровати.

Маркиз, который внутри кибитки не мог выпрямиться во весь свой рост, уселся на другой стул.

– Ты – та самая пигалица, которая жила у мисс Гиллингхэм, – медленно произнесла по-английски Леонора.

– Это – маркиз Тейн, – сказала Фортуна, показав на маркиза. – Вы разбили лагерь на его земле.

– Мы благодарим его светлость за гостеприимство.

– Ты знаешь, что мисс Гиллингхэм умерла? – тихо спросила Фортуна.

– Никто не сообщал мне об этом, но я поняла это, как только ты вошла, – ответила цыганка.

– Она всегда вспоминала тебя с благодарностью, – сказала Фортуна. – Ты помогла ей вылечить многих людей.

– Она была доброй Риеной, – ответила Леонора. – Тебе будет не хватать ее, но Чэм защитит тебя.

Фортуна заметила, что она употребила имя цыганского божества, означавшее «солнце», но ее глаза обратились на маркиза.

– Я хочу узнать у вас одну вещь. Вы помните Гримвудов? Лет семнадцать назад они жили в Уотерлесе.

– Эй, – ответила цыганка, немного подумав, – мы каждое лето приезжали к ним на ферму – они были добрыми людьми. Мы с ними жили очень дружно.

– А вы помните тот день, когда родилась мисс Фортуна? – спросил маркиз.

– Я помню ночь, когда госпожа Гримвуд родила своего шестого ребенка, – ответила цыганка.

– А через три дня они уехали из этих мест, – сказал маркиз. – Куда они отправились?

– Они уехали за море. Я помню, что фермер Гримвуд сказал моим людям, куда он едет. Он заплатил нам за работу, все до последнего пенни.

– Но слышали ли вы название местности, куда они направлялись? – настойчиво расспрашивал маркиз. – Вспомните, я вас очень прошу.

Леонора ничего не ответила, но в ее глазах появилось такое выражение, словно она всматривается в прошлое – не вспоминает, а именно всматривается.

Похоже, что ее душа вернулась в прошлое, не скованная границами времени.

– Они уехали на остров, – медленно произнесла Леонора, делая паузы между словами, как будто они появлялись откуда-то издалека, – на остров, расположенный на западе. Это остров между двумя другими островами, но он маленький, очень маленький. Фермер не сообщил нам его названия, но это остров с лицом кота.

– Кота?! – воскликнул маркиз, нахмурив брови.

– Некоторые острова похожи на зверей, другие – на птиц, – пояснила Леонора.

– Остров между двумя другими островами, – задумчиво повторил маркиз, – с лицом кота.

Фортуна наблюдала за Леонорой, и ей вдруг открылся смысл символа, о котором говорила цыганка.

– Бесхвостый кот, – неожиданно для всех произнесла она, – так это же кот с острова Мэн!

– Остров Мэн! – вскричал маркиз. – Вы ведь говорили о нем?

– Да, о нем, – ответила Леонора.

– Спасибо вам, – произнес маркиз, и в его голосе прозвучала радость, – спасибо за вашу помощь.

Он сунул руку в карман жилета и вытащил золотую гинею. Он собирался отдать ее цыганке, но Фортуна быстро накрыла его руку своей, и он понял, что чуть было не совершил непоправимую ошибку.

– Разреши поблагодарить тебя за помощь, Леонора, – произнесла Фортуна. – Его светлость и я желаем тебе доброго здоровья.

– Меня уже скоро вынесут отсюда, – ответила Леонора.

Фортуна поняла, что она скоро умрет, – цыгане умирали на открытом воздухе, а палатку, где они жили, сжигали.

– Тогда желаю тебе обрести покой, – сказала она.

– Мои люди не забудут доброту мисс Гиллингхэм, – прошептала цыганка, – они всегда останутся твоими друзьями.

– Я знаю это, – ответила Фортуна. – И если кому-нибудь будет нужна моя помощь, я им помогу.

– Наступит день, когда ты займешь такое положение, что сможешь помочь очень многим, – сказала Леонора – и это были слова ясновидящей.

Она закрыла глаза, словно желая показать, что устала говорить.

Фортуна ничего больше не сказала. Она тихо вышла из кибитки, и маркиз последовал за ней.

– Они наши друзья, и не ждут денег за свою помощь, – сказала она ему, – но вы можете дать ребятишкам, которые держали наших лошадей, по маленькой серебряной монетке.

Она попрощалась с цыганами на их языке и вместе с маркизом поехала назад к лесу.

– Почему вы спросили Леонору, куда уехали Гримвуды? – поинтересовалась она.

– Мне было просто интересно, – ответил маркиз.

Она видела, что он что-то скрывает от нее, но поскольку он не хотел говорить, то она не стала настаивать.

Когда они спешились и прошли в дом, он сказал:

– Полагаю, вы захотите отдохнуть. Я пригласил сегодня на ужин четверых своих друзей.

– Вы устраиваете званый вечер! – воскликнула она. – А я так надеялась, что мы будем одни.

– Я хочу познакомить вас с моими друзьями, – резко ответил маркиз.

На ее лице появилось разочарование.

– Они долго не засидятся, – успокоил он, – я сам этого не хочу. Мы сделаем вот что – выставим их в одиннадцать часов.

– Как же нам удастся сделать это, не показавшись невежливыми? – спросила Фортуна.

– После ужина, когда вы покинете нас, – ответил маркиз, – идите в библиотеку. Джентльмены останутся со мной. Когда стрелки часов покажут одиннадцать, пошлите ко мне Бейтсона с запиской. Не важно, что вы там напишете – главное, чтобы был предлог разойтись.

– Прекрасный план! – радостно вскричала Фортуна.

Но что-то в выражении лица маркиза или, быть может, в его голосе подсказало ей, что он просит прислать ему записку не только по этой причине.

Она не могла себе представить, что он задумал, но была твердо убеждена, что записка нужна была вовсе не потому, что он хотел остаться с ней наедине или избавиться от своих друзей.

Однако она понимала, что не может ни о чем спрашивать и что он ждет, когда она уйдет. Она с удовольствием осталась бы с маркизом, но подумала, что он, наверное, хочет побыть один.

Она отправилась в спальню, сняла амазонку, облачилась в платье свободного покроя и уселась у окна, выходящего в сад.

«Как бы я была счастлива в Тейне, – подумала она, – если бы маркиз не был таким суровым и не впадал бы в тоску от всего, что напоминает ему о подлости герцога».

Ей вспомнились широкие поля, раскинувшиеся до самого горизонта, которые она видела с опушки леса.

Это жестоко, подумала она, но он на самом деле должен быть благодарен Господу за то, что имеет.

Но она понимала, что никогда не сможет убедить в этом маркиза. Он никак не мог смириться с тем, что потерял; ничто не имело для него значения, ничто не интересовало его, кроме мести. Он думал только об одном – как одержать победу над герцогом и вернуть все то, что принадлежало ему по праву.

– Как бы я хотела помочь ему! – прошептала Фортуна.

Разве могла она представить себе, что чувствует мужчина, оказавшийся в подобной ситуации? Разве могла она ощутить ту горечь, которая, словно яд, отравила его кровь, искажая все, что он видел и делал, заполняя собой все его мысли?

– Помоги ему, Господи, прошу тебя, – молилась она.

Надо было найти способ излечить его, подобно тому, как Гилли лечила больных ребятишек в трущобах Уотерлеса.

Но Гилли частенько говорила ей:

– Болезнь ума гораздо труднее поддается лечению, чем болезнь тела.

А ведь маркиз страдал не от болезни ума, а от гораздо более страшной напасти – болезни души.

Да, она была права, сказав ему, что месть разрушает его душу! Но удастся ли ей найти средство, которое излечит его?

Она вспомнила, как много лет назад Гилли говорила о траве прощения. Фортуна не могла сейчас вспомнить, что это была за трава, но чувствовала, что именно она и нужна была сейчас маркизу – трава прощения, которая унесла бы прочь его тоску, его желчность и ненависть и подарила бы ему покой и счастье.

– Господи, подскажи, как мне помочь ему, – шептала Фортуна, – подскажи, что надо сделать.

Ей вдруг почудилось, что ее молитва вспорхнула, словно птичка, и полетела над садом, прямо к садящемуся за сосновым лесом солнцу, которое напомнило ей об Аполлоне. Она полюбила этого бога с тех самых пор, когда Гилли рассказала ей о нем, и подсознательно связала его с образом маркиза.

Неожиданно до ее ушей донесся шорох крыльев, и она увидела, что на подоконник приземлилась белая голубка. Она села, совсем не боясь Фортуны, и, наклоняя свою головку сначала в одну, а потом в другую сторону, глядела на девушку своими круглыми глазами-бусинками.

– Это знак свыше, что мои молитвы будут услышаны, – решила Фортуна.

Голубка расправила крылья. Снежно-белая на фоне зелени деревьев, она взмыла в небо и исчезла в лучах заходящего солнца.

– Мне будет указан способ излечения маркиза, я уверена в этом, – вскричала Фортуна.

Служанки принесли в ее комнату ванну, наполненную водой с розовым маслом, и, искупавшись, она вытерлась полотенцем, благоухавшим лавандой.

Затем она надела зеленое платье, обшитое по вороту и манжетам крошечными кружевными оборками, схваченными маленькими бантиками из зеленого бархата, и спустилась вниз.

Она думала, что маркиз еще переодевается, но он уже ждал ее в салоне.

Когда она вошла, он встал из-за стола, за которым что-то писал, и она увидела, что он одет в превосходно сшитый сюртук из изумрудно-зеленого атласа, сидевший на нем как влитой.

– Мы с вами похожи на лесных духов, – воскликнула Фортуна. – Неужели вы знали, что я тоже надену зеленое?

– Понятия не имел, – ответил маркиз. – Вы выбирали платье по своему вкусу. И хочу заметить, что в этом наряде вы просто неотразимы.

Фортуна склонилась перед ним в реверансе.

– Благодарю за комплимент, – сказала она, – но будьте осторожны – ваши похвалы могут вскружить мне голову.

– Неужели это возможно? – спросил маркиз.

– Я шучу, – ответила Фортуна. – Я очень хорошо знаю свой недостатки, даже когда вы мне на них и не указываете.

– Да я в ваших глазах просто людоед, – произнес маркиз с лукавым огоньком в глазах.

– Так ведь в замках только людоеды и живут! – сказала Фортуна, глядя на него из-под опущенных ресниц. – Но если верить сказкам, людоеды всегда неравнодушны к молодым хорошеньким девушкам.

Маркиз рассмеялся.

– Не могу поверить, чтобы Гилли давала вам уроки кокетства, – сказал маркиз, – однако вы очень быстро превращаетесь в кокетку.

Он произнес эти слова таким тоном, что сердце Фортуны забилось от радости.

«Я должна заставить его смеяться, – подумала она. – Нельзя допускать, чтобы он снова погрузился в свою тоску… и начал вспоминать прошлое.

– Не выпить ли нам по бокалу вина, пока не прибыли гости? – спросил он, потом добавил: – Да, я забыл, что вы не любите вино.

– Я выпью немного, если вам этого хочется, – сказала Фортуна. – Джентльмены ведь не любят пить в одиночку.

– Откуда вы это знаете? – спросил маркиз. – Или это еще одна аксиома, почерпнутая вами из книг?

– Нет, я додумалась до этого сама, – ответила Фортуна. – Мне кажется, что большинству людей, если они, конечно, не обманывают себя, приятнее делать разные вещи в компании себе подобных. Если человек добился успеха и никто его не поздравил, он чувствует себя ужасно одиноко. И особенно если он потерпел неудачу и никто ему не посочувствовал.