Текст книги "Неукротимая любовь"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
– Я был сердит не на вас, – сказал маркиз, – а на себя.
Глаза Фортуны всматривались в его лицо, словно пытаясь найти подтверждение тому, что это правда. Потом она вскрикнула от радости и снова спрятала лицо у него на плече.
– Я думала, что никогда уже… не выйду на свободу, – прошептала она. – Мне было так… страшно.
Он чувствовал, что она снова заплакала, но понимал, что это были слезы облегчения и счастья. Какое-то мгновение он молчал, крепко прижимая ее к себе.
Наконец, она подняла на него лицо. На щеках еще не высохли слезы, слезы сверкали и на темных ресницах, но глаза уже сияли от радости, словно звезды.
– У меня нет… платка, – произнесла Фортуна.
Он вытащил свой платок и вытер ей слезы.
– Вы очень похудели, – с укоризной произнес маркиз, – что тут с вами сделали?
– Я болела, – просто ответила она. – Меня напоили какой-то гадостью, отчего мне было очень плохо.
– Вы должны рассказать мне, что произошло, – сказал маркиз. – Но через несколько минут мы въедем в Кале. Когда мы подъедем к пристани, закутайтесь в плащ, который я привез для вас, и быстро поднимитесь на борт яхты. Я не хочу, чтобы меня посадили в тюрьму за то, что я увез монахиню из обители. Таких подвигов за мной еще не водилось.
Она неуверенно рассмеялась, не отрывая глаз от его лица.
– Вы… здесь, – произнесла Фортуна. – Я с трудом в это верю. Я все время думала о вас… мечтала о вас, пока, наконец, не сказала себе, что я просто придумала вас… придумала, что вы спасете меня, что я снова буду с вами.
На какое-то мгновение ей показалось, что маркиз еще крепче прижал ее к себе, но тут лошади подъехали к пристани и встали. Маркиз вытащил плащ, о котором он говорил, и закутал в него Фортуну.
– Натяните капюшон поглубже, – велел он. – И быстрее на яхту, у нас нет времени.
Фортуне показалось, что все произошло очень быстро: маркиз расплатился за экипаж, старый Эбби и другие слуги поднялись на борт яхты, и они вышли в море.
Фортуна спустилась в каюту и осмотрелась. Здесь были удобные кресла и мягкие сиденья, прикрепленные к стенам; пол покрывал пушистый ковер, а в небольшой нише стоял неизменный столик с напитками и хрустальными бокалами.
Фортуна сбросила плащ – он был слишком тяжел. Когда маркиз вошел в каюту, он на мгновение засмотрелся на фигурку в черном одеянии, которое резко контрастировало с чудными белыми волосами Фортуны, ниспадавшими до самой талии.
Мгновение она смотрела на него, а потом, словно ребенок, ищущий защиты, бросилась к нему, обвила его шею руками, спрятав лицо у него на груди.
– Неужели все это происходит наяву! – прошептала она. – Я… с вами. Мы едем назад… в Англию, и я… спасена.
– Да, спасены, – ответил маркиз. – Расскажите мне, как вы могли совершить такую глупость и сесть в карету. Вы знали, кто хочет с вами поговорить?
– Да, я поступила глупо, теперь я это понимаю, – тихо ответила Фортуна, не поднимая головы. – Лакей сказал, что герцог Экрингтон хочет поговорить со мной о деле, которое принесет выгоду вам.
– Мне? – изумленно повторил маркиз.
– Не надо было мне ему верить, – сказала Фортуна, – но я подумала, может, и вправду он решил вернуть те земли, которые по праву принадлежат вам.
Яхта покачнулась – очевидно, они вышли в открытое море.
– Давайте лучше сядем, – предложил маркиз, – а то можем оказаться на полу.
Они уселись на удобные стулья, прикрепленные к полу и стоявшие у маленького стола, на котором тут же был сервирован завтрак.
– Не знаю, как вы, – заявил маркиз, – а я ужасно голоден.
– Я тоже ужасно хочу есть, – ответила Фортуна.
– Вас, наверное, в этом святом месте держали впроголодь, – сказал маркиз.
– Три дня я была больна, – ответила Фортуна, – а когда поправилась, поняла, что пища там отвратительная.
– Теперь вы должны наверстать упущенное, – сказал маркиз, – а заодно поведать мне, что же все-таки произошло.
Фортуна рассказала, как в карете ее насильно опоили снотворным.
– После этого я ничего не помню, – продолжала она. – Все было темно, пока я не проснулась в маленькой комнате, похожей на тюремную камеру. Мне было очень плохо, и рядом с кроватью сидела монашка, которая все повторяла: «Pauvre petite; ma pauvre petite» [13]13
Бедная малышка, моя бедная малышка (фр.).
[Закрыть], и я поняла, что попала во Францию.
– Они хорошо обращались с вами? – спросил маркиз.
– Да, насколько хорошо могут обращаться в монастыре – ответила Фортуна. – Когда я немного поправилась, меня отвели к настоятельнице. Она сказала мне, что это мой опекун привез меня в монастырь и что я буду жить здесь и должна буду принять постриг.
«Если вы говорите о герцоге Экрингтоне, – сказала я, – то он мне вовсе не опекун, и потому не имеет права распоряжаться моей судьбой».
– Предоставь нам решать, что с тобой делать, дитя мое, – ответила она. – Твое будущее решено. Со временем ты поймешь, что нашла здесь свое счастье. Сестра Мария сообщила мне, что ты болела, но завтра будь готова к первым религиозным наставлениям.
«Я протестантка, ваше преподобие, – ответила я, – и не хочу переходить в католичество».
«Таково желание твоего опекуна, – ответила настоятельница, – и самого Господа».
Фортуна помолчала немного.
– Таков был ответ на все мои слова. Когда я разговаривала со священником, он сказал то же самое и добавил:
«Тебе понадобится время, дитя мое, но постепенно ты поймешь, что Бог знает, что для тебя лучше».
То, как он произнес это, наполнило меня ужасом, поскольку время для них ничего не значит. Они готовы проявить бесконечное, неистощимое терпение, чтобы добиться от меня того, чего хотят.
Фортуна снова всхлипнула.
– Я думала, что вы… забыли меня, – произнесла она, – и поняла, что в конце концов… они сломят мою волю.
– Но я спас вас, – с улыбкой произнес маркиз.
– Это было чудо, самое настоящее чудо! – воскликнула Фортуна. – Я гуляла в саду с послушницей, с которой мы жили в одной келье. Нам не разрешалось оставаться одним, мы все должны были делать вдвоем. Это была очень милая девушка из буржуазной семьи. Она решила посвятить себя Богу и ушла в монастырь по собственной воле. Куда бы я ни шла, она всегда следовала за мной.
В одиннадцать часов у нас была служба, третья за день. После нее, если погода позволяла, мы гуляли в саду. И вот тогда-то я и услышала звук рога за стеной.
– Я надеялся, что вы его сразу узнаете, – сказал маркиз.
– Конечно, я помню, как мы встретили охотников со сворой гончих во время нашего пребывания в замке, – ответила Фортуна, и глаза ее засияли. – Как здорово, что вы подумали о том, что я буду вспоминать нашу прогулку верхом и о том, как охотник затрубил в рог, подзывая собак.
Она посмотрела на маркиза и инстинктивно протянула руку.
– Я вспомнила, как… после этой встречи… мы ехали через сосновый лес, – тихо произнесла она.
Маркиз на мгновение накрыл ее руку своей, но, почувствовав, что она сжала его пальцы, убрал руку и поспешно сказал:
– Продолжайте же свой рассказ.
– Я знала, что большие ворота монастыря день и ночь охраняются. Единственный способ спастись – перелезть через стену. Поэтому я обошла весь сад, делая вид, что рассматриваю кусты и цветы, а сама изучала стену – как бы на нее залезть? Наконец, я нашла то, что мне было нужно, – в одном месте у самой стены росла старая груша.
– Хорошо, что вам удалось взобраться на эту грушу, – улыбнулся маркиз.
– Гили одно время очень сердилась на меня, поскольку я только и делала, что лазила по деревьям, – пояснила Фортуна. – Мне нравилось сидеть на вершине и взирать оттуда на мир. Должно быть, сама судьба заставила меня научиться делу, которое и помогло мне спастись.
– Да, это сослужило вам хорошую службу, – заметил маркиз.
– Я уже говорила вам, что никогда не стану настоящей леди, – сказала Фортуна. – Я читала не те книги; кроме того, как вы сами понимаете, ни одна девушка из приличного общества не залезла бы на дерево, особенно в одежде монашки.
Глаза маркиза лукаво сверкнули.
– Интересно, а что в это время делала ваша спутница? – спросил он.
– Она что-то кричала мне, но я не разобрала, – ответила Фортуна. – Она была в ужасе, и я уверена, что, когда я спрыгнула со стены в ваши объятия, она бросилась к монахиням, чтобы сообщить о моем безобразном поведении.
– Если бы вас поймали, то наказали бы? – спросил маркиз.
– У них много самых разных наказаний, – ответила Фортуна. – Провинившуюся сажают в одиночную келью на хлеб и воду или заставляют провести ночь в бесконечных молитвах стоя на коленях на мраморном полу часовни. Но я не пыталась бежать раньше вовсе не из-за страха быть наказанной.
– А вы хотели бежать? – спросил маркиз.
– Да, хотела, но у меня не было денег и никакого платья, кроме монашеского одеяния, так что я знала, что меня очень быстро поймают и вернут назад. Но и это не было главной причиной моего отказа от побега.
– И какова же была главная причина? – поинтересовался маркиз.
– Я все-таки надеялась… хотя и понимала, что это глупо, – тихо ответила Фортуна, – что вы… будете искать меня… и я должна… ждать вас здесь.
– За свое спасение, – сказал маркиз, – благодарите не меня, а миссис Денверс.
И он рассказал, как миссис Денверс узнала, куда ее увезли.
– Какая она умная! – вскричала Фортуна, хлопая в ладоши. – Надо поблагодарить миссис Денверс за ее находчивость, подарить ей что-нибудь. Можем ли мы… не будете ли вы против… если мы купим ей что-нибудь в Дувре.
– Можете купить все, что захотите, – ответил маркиз, – но лично я думаю, что самой лучшей наградой для нее будет снова увидеть вас. Мои заботливые слуги, Фортуна, очень расстроились, когда вы пропали.
– Правда? – спросила Фортуна.
– Миссис Денверс плакала, – ответил маркиз, – а судя по скорбным лицам горничных, которые попадались мне в коридорах, они тоже ночью рыдали в подушку. Что же касается старого Эбби, то у него дрожали руки, и он не мог удержать поводья, а Чамберс от ревматизма сделался таким придирчивым, что два лакея даже пожаловались на него.
– Что-то мне плохо в это верится, – рассмеялась Фортуна, – вы все это выдумали, чтобы я почувствовала, какая я важная персона. Скажите мне, а что… вы делали, когда меня не было? Наверное… много веселились?
– Не очень, – тихо произнес маркиз.
– А я представляла себе, как вы играете в карты в «Белом клубе», ездите на кулачные бои, обедаете с друзьями и конечно же, – тут ее голос дрогнул, – развлекаетесь с… прекрасными и умными… д-дамами.
Говоря это, она не смотрела на маркиза, и ее ресницы казались еще темнее на фоне бледных, прозрачных щек.
Маркиз хотел ответить, но потом раздумал.
– Предлагаю забыть о том, что случилось, и подумать лучше о будущем, – сказал он. – Сегодня 2 июня, а послезавтра я попрошу вас кое-что сделать.
Она подняла голову и взглянула на него.
– Что именно? – с тревогой спросила Фортуна.
– Я хочу, чтобы вы сыграли одну роль, – ответил маркиз, а потом быстро добавил: – Прежде чем вы спросите, хочу заверить вас, что совсем не такую, какую вам пришлось сыграть во Дворце удачи.
– Это радует, – сказала Фортуна.
– Мне нужно, чтобы вы предстали в образе другого человека.
В его голосе послышалось что-то, от чего Фортуне стало не по себе.
– Я обязательно должна это сделать? – спросила она.
– Да, если хотите помочь мне, – сухо ответил маркиз, – и себе тоже.
– Как это поможет вам?
– Это мой секрет, – ответил маркиз. – Разрешите мне иметь свои собственные тайны, Фортуна, но обещаю вам, что больше никогда не буду обращаться к вам с просьбами, смысл которых вам непонятен, а я не могу его разъяснить. Вы верите мне?
Он протянул к ней руку через стол, и она вложила в нее свою.
– Вы же знаете, что я вам верю, – просто ответила она. – Я сделаю все, что вы ни попросите, все, в особенности если это поможет… вам.
– Тогда я скажу, что вам надо будет сделать, – сказал маркиз, – и на этот раз обещайте, что будете слушаться меня.
– Обещаю, – быстро ответила Фортуна.
Пальцы маркиза на мгновение сжали ее пальцы. Она поняла, что он испытал облегчение оттого, что она не стала спорить и протестовать, и подумала, какую новую хитрость он задумал.
Фортуна вспомнила, что перед тем, как отправиться во Дворец удачи, он немного нервничал. Теперь она снова почувствовала, как он напряжен, и ей стало тревожно – что ждет их впереди?
Но она поняла, что расспрашивать маркиза – значит рассердить его, и решила развеселить его. Пусть он лучше смеется.
Он никогда не узнает, подумала Фортуна, какую радость она испытала, взглянув вниз со стены и увидев сначала на кучере ливрею с цветами Тейна, а потом и самого маркиза, выпрыгнувшего из кареты и бросившегося бежать по густой траве к подножию стены, чтобы поймать ее.
И когда она упала в его объятия и он крепко прижал ее к себе, Фортуну охватил неземной восторг.
Теперь, глядя на него через стол, она подумала, что он выглядит еще лучше, чем она представляла себе в разлуке с ним.
Он был еще красивее, и Фортуна знала, что маркизу достаточно просто по-доброму поговорить с ней или попросить ее о чем-то мягким голосом, как сердце переворачивалось в ее груди и она становилась воском в его руках. Он мог делать с ней все, что захочет.
– Я люблю тебя, – прошептала она, – я люблю тебя… люблю.
Но при этом Фортуна хорошо понимала, что все оставалось по-прежнему.
Ему предстояла еще долгая борьба с герцогом за возвращение своих земель. Лютая ненависть маркиза к человеку, который обманул и ограбил его отца, еще не угасла…
К вечеру они добрались до английского побережья. Фортуна стояла на борту яхты рядом с маркизом и глядела на приближающиеся белые утесы и знала, что вернулась домой.
– Скоро будем дома, – сказал маркиз. – Мои лошади ждут нас, и, хотя мы пристанем к берегу довольно поздно, спать будем уже на площади Беркли.
Фортуна инстинктивно придвинулась к нему.
– Мне почему-то совсем не хочется возвращаться, – произнесла она. – Лучше бы отправиться на этой яхте куда-нибудь на край света. Быть может, к тому времени все ваши проблемы решатся сами собой и вам не надо будет возвращаться.
– Неужели вы так сильно любите море? – спросил маркиз.
– В море я чувствую себя свободной от всего, что нас ожидает на берегу, – ответила Фортуна. – Хорошо бы остаться с вами вдвоем и знать, что никто нам не помешает.
Произнося эти слова, она представила себе страстную темноволосую красавицу леди Шарлотту и живую очаровательную Одетту.
Маркиз никогда не узнает, подумала Фортуна, какая пытка была представлять себе по ночам, как они дотрагиваются до него, и, быть может, даже целуют, не подозревая, что где-то в монастыре тоскует по маркизу девушка и эта тоска разрывает ей сердце.
– А вам не приходило в голову, – услышала она голос маркиза, – что такая жизнь может скоро наскучить?
– Вам – наверное, – ответила она, – но я ни о чем так не мечтаю, как об уединенной жизни.
Она произнесла эти слова очень тихо, и ей показалось, что он ее не услышал, поскольку сразу же повернулся и отправился отдавать приказания матросам.
Они ехали из Дувра в Лондон в дорожной карете маркиза. Фортуна закуталась в меховой плед, и ей было тепло, несмотря на пронизывающий ветер, дувший с моря.
Последние несколько ночей она мало спала. В монастыре день начинался очень рано – колокол уже в пять часов утра созывал всех на молитву. Вскоре, несмотря на то что она дала себе слово не спать, ее глаза закрылись, и по ровному дыханию маркиз догадался, что она спит.
Карету тряхнуло на ухабе, и Фортуна зашевелилась во сне и вытянула руки, словно искала кого-то. Не открывая глаз, она прошептала:
– Аполлон… Аполлон… найди меня… приди за мной.
И, почувствовав во сне, что он рядом с ней, она повернулась к нему и вцепилась руками в отворот его сюртука.
Фортуна положила голову на грудь маркиза с легким вздохом облегчения, как ребенок, испугавшийся темноты, успокаивается на груди матери.
Теперь был слышен только цокот копыт по дороге и мягкое шуршание колес.
Но маркиз, обняв Фортуну рукой, не спал – он смотрел невидящими глазами в темноту, расстилавшуюся перед ним.
Глава 10
– Ты не расстроишься, если тебе придется в конце лета уехать из Итона? – спросила герцогиня Экрингтон.
– Нет, ничуть, – ответил виконт Мер.
– В конце концов, в августе тебе исполнится восемнадцать, и я уверена, тебе понравится в Оксфорде.
Помолчав немного, виконт мрачно ответил:
– Я не хочу учиться в университете.
– Почему? – удивленно спросила герцогиня. – Ты же знаешь, что его светлость решил поместить тебя в колледж Магдалины, где учился он сам и его отец.
Наступила тишина. Виконт задумчиво глядел вдаль. Герцогиня заметила, что его толстые пальцы, лежавшие на пледе, были запачканы чернилами, а под ногтями скопилась грязь.
Она, как это часто с ней случалось, почувствовала легкое отвращение к этому увальню. Он раздражал ее своей медлительностью, манерой цедить слова сквозь зубы, своим вечно мрачным видом. Сколько она ни пыталась заинтересовать его новыми идеями или планами или вдохновить на что-то, ничего у нее не получалось.
– А кем бы ты хотел стать, если бы у тебя был выбор?
Она нарочно задала этот вопрос мягким тоном, словно надеясь, что он поднимет ему настроение.
– Я хотел бы стать военным.
Герцогиня слегка вскрикнула:
– Ты же знаешь, что его светлость не хочет даже слышать об этом. Кроме того, так принято, что военными становятся младшие сыновья, а ты старший сын, и к тому же – единственный.
Произнося эти слова, герцогиня почувствовала, как фальшиво они звучат. «Единственный сын!» – в этих словах крылся немой вопрос, и она с самого начала знала, что ответ на этот вопрос один – нет, это не ее сын.
Они ехали по берегу Темзы среди многочисленных открытых экипажей, в которых восседали представители высшего света со своими сыновьями.
В этот день в Итоне был праздник – 4 июня король Георг III отмечал свой день рождения. По Темзе величественно проплывали лодки, а вечером должен был состояться грандиозный фейерверк.
Караван лодок сопровождали не только экипажи; рядом скакали всадники – взрослые мужчины и мальчики.
Мальчиков, ехавших в лодках по серебристой реке, встречали шумными приветствиями толпы друзей. Позади возвышалась серая громада Виндзорского замка, а впереди их ждал Феллоуз-Эйот, где на фоне темнеющего неба вскоре разлетятся бриллиантовыми и золотистыми брызгами фейерверки.
Герцогиня не видела, а может, не обращала внимания на поклоны ее друзей и знакомых.
Ей припомнился день, когда родился ее последний ребенок. Она снова услышала, как шепчутся между собой акушерка и ее помощница, стоявшие в ногах кровати.
– Бедная леди, – сказала помощница, – такой удар для нее. Она уже слишком стара, чтобы родить еще одного ребенка.
– Да, – согласилась с ней акушерка, – к тому же восемь детей вполне достаточно для любой женщины, будь она герцогиня или нищая.
– Какой будет для нее удар, – с сочувствием произнесла помощница, – когда она узнает, что снова родила девочку. Ведь она так надеялась, что будет мальчик.
Акушерка глубоко вздохнула.
– Меня больше беспокоит, что скажет его светлость. Он всегда говорит со мной так, как будто это я во всем виновата.
Голоса долетали до нее волнами. Они то приближались, то удалялись. Она вспомнила, что чувство разочарования, охватившее ее, пересилило физическую боль, которую она только что испытала.
Снова девочка! Герцогиня закрыла глаза в надежде забыться сном. Ей даже захотелось умереть. Но когда она снова открыла глаза, то увидела улыбающееся лицо герцога, склонившегося над ней.
– Поздравляю тебя, моя дорогая. Наконец-то у нас сын.
Принесли ребенка и вложили ей в руки – это был большой, темноволосый мальчик, который показался ей слишком тяжелым.
И тут ее охватило странное и неестественное чувство отвращения к нему. Ей не хотелось касаться этого мальчика, не хотелось чувствовать его рядом с собой. И она обрадовалась, когда его унесли.
Она знала правду – с самого начала знала, что это не ее сын, – хотя и пыталась внушить себе, что этот разговор приснился ей в кошмарном сне, не имевшем ничего общего с реальностью.
И сейчас, сидя в экипаже рядом с темноволосым мрачным юношей, она вспоминала описание девушки, которая, по словам Алистера Мерила и сэра Хьюго Хэррингтона, странным образом была очень похожа на нее.
Сделав над собой усилие, она стала смотреть на лодки, плывшие по реке. На мальчиках, сидевших на веслах, красовались соломенные шляпы с названием их лодок, а рулевые были одеты в адмиральскую форму с кортиком и треугольные шляпы.
– Какая красивая у них форма, – сказала герцогиня сыну. – Среди гребцов есть твои друзья?
Ожидая ответа, который, как обычно, задерживался, она вдруг увидела ее – ту самую девушку, о которой только что думала.
Нет, она не ошиблась – это ландо маркиза, черное и желтое, запряженное в прекрасно подобранную пару лошадей. Серебряная упряжь и ливреи лакеев составляли ансамбль, красивее которого не было здесь ни у кого.
Сам маркиз, лениво раскинувшийся на сиденье, в своей высокой шляпе, надетой набекрень, составлял прекрасную пару с девушкой, сидевшей рядом с ним.
Одетая в платье цвета розовых бутонов, она все время вскакивала, чтобы получше рассмотреть лодки, и чистым, возбужденным голосом засыпала маркиза вопросами.
Экипаж маркиза, похоже, решил обогнать ландо герцогини. На какое-то мгновение они поравнялись, и герцогиня, глядя на девушку с нескрываемым любопытством, увидела под украшенной цветами шляпкой личико в форме сердечка и большие серые глаза, опушенные темными ресницами.
Оно было так ей знакомо, что она резко вздохнула, чтобы не вскрикнуть от удивления.
Это было ее собственное лицо, точная копия отражения, которое она видела в зеркале сорок лет назад, когда впервые приехала в Лондон и поняла, какой необычной и чарующей считает высший свет ее красоту.
Кучер герцогини стегнул лошадей, не желая, чтобы его обогнали. Ландо маркиза отстало, и герцогиня больше не видела Фортуну.
Герцогиню охватила странная немота. С большим трудом она удержала себя, чтобы не обернуться и не впиться глазами в это оживленное личико.
– Мы здесь, – произнес рядом виконт, и она услыхала свой собственный голос, произносящий глупейший вопрос:
– Где мы?
– Мы – в Феллоуз-Эйот, мама, и смотри – фейерверк уже начался.
Солнце скрылось за горизонтом, но небо было еще светлым, хотя над Виндзорским замком появилась первая звезда.
– Ты должна выйти из ландо, мама. Не надо, чтобы лошади подходили слишком близко к берегу, а то они испугаются.
– Да, конечно, – согласилась герцогиня.
Ей показалось, что ее голос прозвучал откуда-то издалека. Ночь была теплая, воздух неподвижен, но герцогиня вся дрожала.
Она вышла из ландо, равнодушно отметив про себя, что виконт Мер даже не подумал подать руку, чтобы помочь ей. Оглянувшись, она увидела, что экипаж маркиза остановился совсем рядом, и маркиз помог девушке в розовом платье сойти.
– Как красиво, – услышала герцогиня ее голос. – Вам не хочется снова стать школьником?
Герцогиня не расслышала, что ответил маркиз, ибо как раз в этот момент с острова на середине реки с оглушительным треском взлетела ракета. Над головой зрителей рассыпались золотые и красные звезды.
Потом взлетела еще одна ракета, а за ней – другая, после чего на земле закружилось колесо, рассыпая целый водопад серебряных и голубых брызг. Колесо крутилось все быстрее и быстрее, пока, наконец, с грохотом не развалилось.
Маркиз и Фортуна стояли недалеко от герцогини и виконта Мера. Герцогиня не могла думать ни о чем ином – только о маленькой фигурке в розовом; она только слышала молодой возбужденный голос и видела, как девушка радостно хлопает в ладоши при виде каждого нового фейерверка, еще красивее прежнего.
Снова в небо взлетали ракеты, но вдруг раздался оглушительный взрыв, который, как показалось, прозвучал ближе других и от которого в небо поднялись клубы черного дыма.
В темноте трудно было рассмотреть, что случилось, но, когда дым рассеялся, герцогиня вскрикнула от ужаса.
Почти рядом с ней на земле лежала неподвижная фигурка в розовом платье; шляпка валялась рядом, обнажив белые волосы. Толпа загомонила:
– В бедную девочку, должно быть, попал кусок ракеты!.. Я всегда говорила, что стоять здесь опасно – фейерверк слишком близко!.. Можно получить сильный ожог, если не беречься…
С лицом лишенным выражения, без спешки, маркиз наклонился и поднял Фортуну на руки.
– Она потеряла сознание, – воскликнул какой-то джентльмен. – Я могу вам чем-нибудь помочь?
Ничего не ответив, маркиз понес Фортуну через толпу к своему ландо, стоявшему вместе с другими экипажами вдали от реки. Он шел медленно; глаза Фортуны были закрыты, а лицо запрокинуто к небу.
Дойдя до экипажа, с козел которого спрыгнул лакей, чтобы открыть дверь, маркиз услыхал позади себя голос:
– Подождите, лорд Тейн… прошу вас, подождите!
Он остановился и, по-прежнему держа Фортуну на руках, повернулся к герцогине.
– Ваша светлость! – воскликнул маркиз, изобразив удивление.
– Она ранена? Я должна знать, что с ней, – произнесла герцогиня.
– Ваша светлость очень добры, – ответил маркиз, – но, уверяю вас, нет никаких причин для беспокойства.
– Нет, есть! – возразила герцогиня. – То есть, я хочу сказать… ваша милость сразу же отвезет ее к врачу, правда?
Ей показалось, что маркиз посмотрел на Фортуну с выражением полного безразличия.
– Я убежден, – медленно произнес он, – что эта девушка совсем не пострадала. Она ведь, ваша светлость, гораздо крепче, чем выглядит, ибо родилась в здоровой крестьянской семье. Да и от фейерверка вряд ли можно получить серьезную травму.
– Но вы все-таки отвезете ее к врачу? – настаивала герцогиня.
Маркиз посмотрел на нее очень жестким взглядом.
– Сожалею, ваша светлость, – сказал он, – но я считаю хворую женщину таким же неудобством в жизни, как и хворую лошадь.
Произнося эти слова, он направился к своему экипажу, где посадил Фортуну на заднее сиденье.
Потом, сняв с головы высокую шляпу, маркиз отвесил поклон герцогине, стоявшей перед ним со сжатыми кулаками.
– Желаю вашей светлости счастливо оставаться, – сказал он, – и, уверяю вас, я очень тронут вашей великодушной заботой о совершенно недостойной вашего внимания особе.
Герцогиня ничего не ответила. С видом презрительного нетерпения маркиз уселся на заднее сиденье рядом с Фортуной, которая все еще лежала без сознания. Кучер стегнул лошадей, и они уехали. Это был первый экипаж, покинувший Феллоуз-Эйот.
Никто не заметил, что на приличном расстоянии за ними последовал коротышка конюх с изуродованным когда-то лошадью лицом. Он нес под мышкой коробку, в которой легко можно было спрятать петарду.
На следующее утро маркиз получил письмо, поданное ему за завтраком на серебряном подносе.
– Когда оно пришло, Клеменс? – спросил он, сначала положив себе вторую баранью котлетку, а потом уже взяв конверт.
– Только что, милорд; его принес один из конюхов его светлости, – ответил дворецкий.
В глазах маркиза вспыхнул огонек.
– Человек ждет ответа, милорд, – произнес Клеменс.
Маркиз не спеша открыл конверт. Выражение его лица не изменилось, но глаза снова вспыхнули.
«Его светлость герцог Экрингтон приветствует благороднейшего маркиза Тейна и будет очень признателен, если его светлость в самое ближайшее время появится в «Белом клубе».
Маркиз прочитал письмо и положил его на стол.
– Попросите конюха сообщить его светлости, – сказал он, – что я буду в «Белом клубе» через час.
– Слушаюсь, милорд.
И маркиз вернулся к завтраку, словно его ничто не отвлекало.
Любой, кто увидел бы маркиза, ехавшего в сторону Сент-Джеймс-стрит сорок пять минут спустя, никогда бы не подумал, что эта поездка в клуб чем-нибудь отличается от всех других.
Правда, было одно отличие – в такую рань маркиз здесь еще ни разу не появлялся. В каминах уже горел огонь, но слуги еще начищали решетки и медные ручки, протирали кожаные стулья и относили в кухню подносы с грязной посудой, оставшейся с ночи.
– Его светлость ждет вас в игорном зале, милорд.
Маркиз наклонил голову и со скучающим выражением на лице стал подниматься по лестнице.
В карточном зале не было никого, кроме герцога, стоявшего у камина и глядевшего на только что разгоревшийся огонь.
Маркиз подошел к нему, поклонился и стал ждать, когда он заговорит, поскольку герцог был старше его годами.
Герцог выглядел утомленным, словно не спал всю ночь. Но сегодня, казалось, морщины на его лице стали глубже, чем обычно, а глаза потухли, отчего следы излишеств сделались еще заметней.
Какое-то мгновение мужчины смотрели друг на друга, потом голосом похожим на карканье ворона герцог произнес:
– Ну что ж, Тейн, вы выиграли! Чего вы хотите от меня?
Вместо ответа, маркиз вытащил из внутреннего кармана сюртука два документа. Он разложил их на ближайшем карточном столе.
– Подпишите эти бумаги, ваша светлость, и все.
Губы герцога сжались, но потом, будто осознав, что спорить бесполезно, он подошел к столу и опустился на стул.
– В этом документе, – пояснил маркиз, показывая на бумагу, лежавшую сверху, – написано, что девушка по имени Фортуна Гримвуд – ваша законная дочь, родившаяся 27 августа 1801 года, которую вы подменили младенцем мужского пола, являющимся на самом деле сыном фермера и его жены по фамилии Гримвуд, проживавших на ферме в вашем поместье.
Герцог уставился на документ. Маркиз щелкнул пальцами, и официант, которого не было видно, пока он не вошел в комнату, поставил на стол чернильницу и положил гусиное перо, а затем удалился.
Маркиз, обмакнув перо в чернильницу, передал его герцогу. Тот поставил свою подпись на документе, маркиз взял его, и герцог увидел под ним еще один.
– А это еще что? – спросил он.
– Этим документом, – ответил маркиз, – вы признаете Алистера Мерила, полковника королевских драгун, вашим предполагаемым наследником. Он также дает право потребовать, чтобы владелец поместья Мерил выплатил деньги, которые причитаются ему за те семнадцать лет, когда его место было занято узурпатором, известным под именем виконт Мер.
Герцог тихо выругался, подписывая эту бумагу.
– Я подумал, будет лучше, – продолжал маркиз, – если юный Гримвуд как можно быстрее уедет из Англии во избежание скандала, который может бросить тень на вашу дочь, леди Фортуну.
Он ожидал, что скажет герцог, но, поскольку тот молчал, продолжил:
– Я переговорил с полковником пятого гусарского полка и узнал, что одна из его рот через два дня отправляется в Канаду. Он согласился взять с собой молодого человека по имени Гримвуд, который должен купить патент на должность офицера в этом полку. – Жестким голосом маркиз добавил: – Я предлагаю, чтобы немедленно были составлены документы, согласно которым ваша светлость обязуется выделять этому молодому человеку три тысячи фунтов в год пожизненно. Более того, если он изъявит желание осесть в Канаде, вы дадите ему десять тысяч фунтов стерлингов для приобретения фермы в той части страны, которую он изберет для жительства. Думаю, это будет справедливо.
